Потом ты ушел из Института, стал заниматься коммерцией, и все твои друзья ушли тоже, а я так и осталась в лаборатории, занимаясь неизвестно чем. И я стала стареть.
Однажды я встретила тебя на улице, ты был в большой компании, вы все смеялись и собирались рассаживаться по стоявшим у тротуара машинам, а я шла мимо с двумя тяжелыми сумками и увидела тебя, а ты меня даже не заметил.
Тем вечером я впервые рассказала про все Славке.
Я знаю, что ты давно уже живешь один. Мир тесен, и у нас намного больше общих знакомых, чем можно было бы ожидать. И развелся ты вовсе не из-за меня, а из-за кого-то другого, я знаю даже, из-за кого, только там все равно ничего не получилось, но и это уже не имеет значения. Наша жизнь давно сделана, а если и не сделана – все равно поздно.
Помнишь Нескучный сад?
Хорошо, что у нас это было...
Разборка
Подведение итогов
Барин поехал в Америку
Однажды я встретила тебя на улице, ты был в большой компании, вы все смеялись и собирались рассаживаться по стоявшим у тротуара машинам, а я шла мимо с двумя тяжелыми сумками и увидела тебя, а ты меня даже не заметил.
Тем вечером я впервые рассказала про все Славке.
Я знаю, что ты давно уже живешь один. Мир тесен, и у нас намного больше общих знакомых, чем можно было бы ожидать. И развелся ты вовсе не из-за меня, а из-за кого-то другого, я знаю даже, из-за кого, только там все равно ничего не получилось, но и это уже не имеет значения. Наша жизнь давно сделана, а если и не сделана – все равно поздно.
Помнишь Нескучный сад?
Хорошо, что у нас это было...
Разборка
Срочно вызванный в клуб Сысоев долго не мог понять, что происходит. Откуда взялся улетевший сразу же после похорон Платон, и почему сменили охрану, и почему с ним так разговаривают, и откуда он может знать про какой-то Первый Народный банк. Но серьезность ситуации стала понятной ему с первых же секунд.
– У тебя с Первым Народным есть отношения? – в четвертый раз спрашивал Платон, черкая красным карандашом по бумаге.
– Я это название только здесь и услышал, – в четвертый раз отвечал Виктор, – Ты можешь объяснить, в чем дело?
– Так, – сказал Платон, переглянувшись с Ларри. – Только здесь, значит, только здесь. Оставим это. Ты посиди пока вон там. Нам переговорить надо.
– Не могу в это поверить, – категорично заявил Платон, когда за Виктором закрылась дверь. – Не могу. Чтобы Витька украл деньги... Ларри пожал плечами.
– Я тоже не могу. Нам ведь всего-то и нужно узнать, с какого хрена на этом договоре появилась его виза. А он говорит, что про Первый Народный банк никогда не слышал. Вот ведь что странно. Почему ты не хочешь спросить у него прямо?
– Что спрашивать? Подпись точно его. Как он может ничего не знать про этот банк? Значит – врет. Но почему? Почему? Ты можешь объяснить?
Странно все как-то складывалось. Непонятный договор с неизвестным банком, необъяснимо засекреченный, хранящийся отдельно в личном сейфе Кирсанова. Договор, почему-то завизированный Сысоевым, который тем не менее клянется, что никогда про этот банк не слышал. Взрыв у Гольдина. Взрыв, произошедший в тот самый момент, когда приехали за копиями платежек – единственным набором документов, точно фиксирующим движение всех денежных средств. Вовремя предотвращенная попытка устроить бойню на кладбище. Кто-то начал крупную игру, но логика ходов не угадывалась.
Ларри задумался и через несколько минут сказал:
– Давай просчитаем. Мы Сысоеву договор не показывали. Он не знает, что оригинал у нас. Забыли про все, про все отношения... Одно из двух. Либо он сыграл против нас и убежден, что мы до этого договора не добрались. Либо он вправду ничего не знает. Взял и подмахнул случайно Что мы теряем, если покажем ему его подпись?
– Ничего не теряем, – уверенно ответил Платон. – Но ничего и не приобретаем. Ну ткнем мы ему в нос его подпись. Дальше что? Он тебе так и будет твердить, что не помнит, как подписывал. При любом раскладе. Согласен со мной? Единственное, чего мы добьемся, – ему немедленно станет известно, что мы напали на след. Если, конечно, Сысоев работает против нас. Мы можем так рисковать?
– Думаю, что можем, – промурлыкал Ларри, поигрывая зажигалкой. – Смотри. Мы считаем, что весь сыр-бор из-за этих трех миллионов. Кто-то решил их хапнуть через Первый Народный банк. Про то, что договор хоть где-нибудь да лежит, этому кому-то прекрасно известно. Значит, рано или поздно мы должны выйти на договор, весь вопрос только во времени. Почему-то время очень важно, отсюда взрыв в банке. Далее. Почему хлопнули Кирсанова? Я так полагаю, хлопнули его не потому, что у него в сейфе договор лежал. Если бы этот текст был так важен, офис взяли бы штурмом. Я все-таки думаю, что Петю застрелили, потому что только он знал, с кем договаривался. И если это так, а Сысоев все еще жив, то он и вправду может быть ни при чем. Ведь про то, что на договоре его виза, знаем только мы с тобой. Судя по всему, те, кто грохнул Кирсанова, о Сысоеве и понятия не имеют.
– Ну конечно, – завелся Платон. – А тебе ничего другого в голову не приходит? Что, если именно Сысоев все это и устроил? Что, если именно он подставил Петьку? Тогда как?
– И тогда так же. Во-первых, после этого в Москве не отсиживаются, а летят куда-нибудь в теплую страну с пересадкой в Душанбе и делят там денежки. Во-вторых же, если Сысоев, как ты говоришь, все устроил, то он прекрасно должен помнить, чьи подписи стоят на договоре. И когда ты спрашиваешь у него про этот чертов Народный банк, он уже понимает, о чем речь. Так что, показав ему текст, мы в любом случае ничего не теряем. А узнать что-нибудь, если, конечно, Сысоев здесь ни при чем, можем вполне.
Рассуждения Ларри звучали убедительно и весомо. Через минуту Виктор снова сидел в кабинете Платона. Он с трудом припомнил, как Петя отловил его в коридоре, затащил к себе в кабинет и попросил посмотреть договор на покупку векселя какого-то банка. Как Петя заглядывал ему в глаза, рассказывая про полную невозможность работать с Марком Цейтлиным, как нахваливал его аналитические способности и осведомленность в финансовых вопросах, как предлагал должности в СНК. Впрочем, об этом Виктор умолчал, как и о том, что впоследствии Петя его элементарно кинул, свернул всяческое общение и к обсуждению совместной работы в СНК больше не возвращался. Говорить об этом Сысоеву не хотелось просто из гордости.
– Ты про этот банк что-нибудь знаешь? – в очередной раз устало спросил Платон.
– Сколько можно! – не удержавшись, вспылил Виктор. – Я названия банка вообще не видел! Петя попросил меня проверить условия, все ли нормально по процентам...
– Ну и как? – прошелестел из угла Ларри. – По процентам нормально?
– Что-то там было... – Виктор потер лоб. – Мне показалось, многовато для обычной сделки... Не помню. Дай посмотреть.
Платон протянул Виктору ксерокопию договора. Тот открыл завизированную им последнюю страницу, взял карандаш и стал писать на полях цифры.
– Действительно много, – подвел он итог через несколько минут. – Вексель покупался на два месяца. А процентная ставка как на год.
– Ты ему про это сказал?
– Не помню. По-моему, нет. Я просто сказал, что много получается.
– А Петр что?
– Обрадовался. Сказал, что это очень здорово. Платон и Ларри переглянулись.
– Витя, неужели у тебя не появилось никаких подозрений? – стараясь подбирать слова, аккуратно спросил Платон. – Ведь бесплатно ничего не бывает.
Боль в желудке, давно, казалось бы, покинувшая Сысоева, неожиданно напомнила о себе легким покалыванием и тяжестью под ложечкой. Он не вел с этим растреклятым банком никаких переговоров, не имел ни малейшего понятия, ни где он находится, ни кто им командует, он просто произвел по просьбе Кирсанова несколько простейших арифметических действий и расписался в их правильности. А теперь его делают крайним во всей этой истории. И кто! Платон и Ларри! Люди, знающие его не один десяток лет.
Виктор отодвинул от себя бумаги и закурил. Так хреново ему еще никогда не было.
В кабинете наступило тяжелое молчание.
– Если завтра, – начал Платон, – вернее, уже сегодня... Если ты понадобишься... Тебя где искать?
– Дома, – отрешенно ответил Виктор, – Мне ведь в конторе давно уже делать нечего. Звони.
– Ты никуда не планируешь уехать? – как бы между прочим поинтересовался Ларри. – Отдохнуть? Здоровье поправить? Просто встряхнуться?
Виктор хотел было ответить, но, уткнувшись взглядом в желтые глаза Ларри, промолчал. Потом встал из кресла и, будто преодолевая невидимое сопротивление, прошаркал ногами к двери.
– Ты погоди, – прозвучал за его спиной голос Ларри. – Витя! Ты что? Офигел совсем? Думаешь, мы тебе не доверяем? Мы же просто выяснить хотим...
Виктор на мгновение задержался у двери, потом резко повернулся, снова подошел к столу и, схватив ручку, нацарапал на листе бумаги несколько слов. Общему собранию акционеров. Совету директоров. Извещаю вас о своей отставке. Подпись.
– Есть еще вопросы? – спросил он, чувствуя невероятную усталость и усиливающуюся боль. – Все, ребята... Я пошел.
И теперь уже ушел окончательно, игнорируя раздавшийся вдогонку окрик Платона.
Когда дверь закрылась, Ларри взглянул на Платона, что-то прочел в его глазах и медленно кивнул.
– Так правильно будет. Он не тянет. Давно уже. Пусть отдохнет. Платон подошел к посветлевшему окну, потер обеими руками поясницу и надолго замолчал.
– О чем думаешь? – спросил через несколько минут Ларри, разрывая давящую на нервы тишину.
Платон не ответил. Впервые надвинувшееся на него... вчера? позавчера?.. ощущение почти космического одиночества усилилось многократно. За хитросплетениями бизнеса, многомудрыми схемами зара-батывания денег он и не заметил того момента, когда, один за другим, стали сначала отдаляться, а потом и уходить в темноту старые и верные друзья. Ведь это он сам, своими руками, послал в Питер Сережку Терьяна, такого неприспособленного к сегодняшней непростой жизни, да еще и ставил ему палки в колеса, воспитывал... что-то там объяснял... а он ввязался в бой, думая, что с ним будут играть по правилам... только правила ему никто не объяснил... и потом, уже наполовину сошедший с ума, он сам выучил правила, страшно отомстил за эту неизвестно куда исчезнувшую девочку и за свою загубленную жизнь и, затравленный, окруженный со всех сторон австрийской полицией, бросил свой автомобиль на бетонное ограждение трассы, а теперь лежит на старом венском кладбище... И расстрелянный из двух автоматов Петя Кирсанов, по глупости или из жадности отдавший неизвестным пока что ворам три миллиона долларов, засекретивший всю операцию и тем самым подписавший себе смертный приговор, Петя, всегда смотревший ему в рот и пытавшийся подражать даже в мелочах... А еще Витька Сысоев, лучший друг... какой уж там пуд соли... это ведь он сам, Платон, наладил его на дела СНК, разорив дело, которым Витька худо-бедно, но занимался, принося в "Инфокар" деньги... потом отодвинул, бросил на иномарки... а там опять стрельба и кровь... и Витька, снова оставшийся без дела, вляпался в эту историю с тремя миллионами... и теперь чувствует, что ему не верят... заявление написал... считай, и его больше нет... Кто еще? Муса... Муса... друг детства... сколько всего было... а теперь он лежит под капельницей, и вокруг закручивается что-то странное и тревожное. Ларри. Терпеливо ждущий за спиной. Ларри, преподнесший ему такой неожиданный сюрприз. Почему-то Платон вспомнил свой детский сон. Будто идет он ночью по лесу, кругом темно и тихо, и вдруг где-то впереди появляется светлое пятно, он подходит ближе, уже зная, что он увидит, и страшась этого до дрожи, с трудом заставляет себя приоткрыть плотно зажмуренные глаза и видит как раз то, чего боялся, – высеченное из белого камня, до жути спокойное лицо человека с закрытыми глазами, и невероятным холодом веет от этого лица, и глаза эти никогда не откроются, и никогда не будет нарушено это спокойствие, и нет в мире такой силы, которая хоть на волос поколебала бы неземную мощь, воплощенную в этом лице... Он резко обернулся.
Ларри продолжал сидеть за столом, сложив на груди руки. Его сходство с увиденным во сне белым человеком потрясло Платона. – Так о чем ты думаешь? – снова спросил Ларри, не открывая глаза.
Платон потряс головой, отгоняя наваждение, и сел к столу.
– Идем спать. Хотя бы на пару часов. Утром вызовем Федора Федоровича, пусть займется. И в Центробанке надо навести справки. Согласен?
Ларри подумал немного и кивнул головой.
– Правильно. Ты давай ложись. Я еще должен кое с кем встретиться. В восемь мы приедем вместе с Эф-Эф.
– У тебя с Первым Народным есть отношения? – в четвертый раз спрашивал Платон, черкая красным карандашом по бумаге.
– Я это название только здесь и услышал, – в четвертый раз отвечал Виктор, – Ты можешь объяснить, в чем дело?
– Так, – сказал Платон, переглянувшись с Ларри. – Только здесь, значит, только здесь. Оставим это. Ты посиди пока вон там. Нам переговорить надо.
– Не могу в это поверить, – категорично заявил Платон, когда за Виктором закрылась дверь. – Не могу. Чтобы Витька украл деньги... Ларри пожал плечами.
– Я тоже не могу. Нам ведь всего-то и нужно узнать, с какого хрена на этом договоре появилась его виза. А он говорит, что про Первый Народный банк никогда не слышал. Вот ведь что странно. Почему ты не хочешь спросить у него прямо?
– Что спрашивать? Подпись точно его. Как он может ничего не знать про этот банк? Значит – врет. Но почему? Почему? Ты можешь объяснить?
Странно все как-то складывалось. Непонятный договор с неизвестным банком, необъяснимо засекреченный, хранящийся отдельно в личном сейфе Кирсанова. Договор, почему-то завизированный Сысоевым, который тем не менее клянется, что никогда про этот банк не слышал. Взрыв у Гольдина. Взрыв, произошедший в тот самый момент, когда приехали за копиями платежек – единственным набором документов, точно фиксирующим движение всех денежных средств. Вовремя предотвращенная попытка устроить бойню на кладбище. Кто-то начал крупную игру, но логика ходов не угадывалась.
Ларри задумался и через несколько минут сказал:
– Давай просчитаем. Мы Сысоеву договор не показывали. Он не знает, что оригинал у нас. Забыли про все, про все отношения... Одно из двух. Либо он сыграл против нас и убежден, что мы до этого договора не добрались. Либо он вправду ничего не знает. Взял и подмахнул случайно Что мы теряем, если покажем ему его подпись?
– Ничего не теряем, – уверенно ответил Платон. – Но ничего и не приобретаем. Ну ткнем мы ему в нос его подпись. Дальше что? Он тебе так и будет твердить, что не помнит, как подписывал. При любом раскладе. Согласен со мной? Единственное, чего мы добьемся, – ему немедленно станет известно, что мы напали на след. Если, конечно, Сысоев работает против нас. Мы можем так рисковать?
– Думаю, что можем, – промурлыкал Ларри, поигрывая зажигалкой. – Смотри. Мы считаем, что весь сыр-бор из-за этих трех миллионов. Кто-то решил их хапнуть через Первый Народный банк. Про то, что договор хоть где-нибудь да лежит, этому кому-то прекрасно известно. Значит, рано или поздно мы должны выйти на договор, весь вопрос только во времени. Почему-то время очень важно, отсюда взрыв в банке. Далее. Почему хлопнули Кирсанова? Я так полагаю, хлопнули его не потому, что у него в сейфе договор лежал. Если бы этот текст был так важен, офис взяли бы штурмом. Я все-таки думаю, что Петю застрелили, потому что только он знал, с кем договаривался. И если это так, а Сысоев все еще жив, то он и вправду может быть ни при чем. Ведь про то, что на договоре его виза, знаем только мы с тобой. Судя по всему, те, кто грохнул Кирсанова, о Сысоеве и понятия не имеют.
– Ну конечно, – завелся Платон. – А тебе ничего другого в голову не приходит? Что, если именно Сысоев все это и устроил? Что, если именно он подставил Петьку? Тогда как?
– И тогда так же. Во-первых, после этого в Москве не отсиживаются, а летят куда-нибудь в теплую страну с пересадкой в Душанбе и делят там денежки. Во-вторых же, если Сысоев, как ты говоришь, все устроил, то он прекрасно должен помнить, чьи подписи стоят на договоре. И когда ты спрашиваешь у него про этот чертов Народный банк, он уже понимает, о чем речь. Так что, показав ему текст, мы в любом случае ничего не теряем. А узнать что-нибудь, если, конечно, Сысоев здесь ни при чем, можем вполне.
Рассуждения Ларри звучали убедительно и весомо. Через минуту Виктор снова сидел в кабинете Платона. Он с трудом припомнил, как Петя отловил его в коридоре, затащил к себе в кабинет и попросил посмотреть договор на покупку векселя какого-то банка. Как Петя заглядывал ему в глаза, рассказывая про полную невозможность работать с Марком Цейтлиным, как нахваливал его аналитические способности и осведомленность в финансовых вопросах, как предлагал должности в СНК. Впрочем, об этом Виктор умолчал, как и о том, что впоследствии Петя его элементарно кинул, свернул всяческое общение и к обсуждению совместной работы в СНК больше не возвращался. Говорить об этом Сысоеву не хотелось просто из гордости.
– Ты про этот банк что-нибудь знаешь? – в очередной раз устало спросил Платон.
– Сколько можно! – не удержавшись, вспылил Виктор. – Я названия банка вообще не видел! Петя попросил меня проверить условия, все ли нормально по процентам...
– Ну и как? – прошелестел из угла Ларри. – По процентам нормально?
– Что-то там было... – Виктор потер лоб. – Мне показалось, многовато для обычной сделки... Не помню. Дай посмотреть.
Платон протянул Виктору ксерокопию договора. Тот открыл завизированную им последнюю страницу, взял карандаш и стал писать на полях цифры.
– Действительно много, – подвел он итог через несколько минут. – Вексель покупался на два месяца. А процентная ставка как на год.
– Ты ему про это сказал?
– Не помню. По-моему, нет. Я просто сказал, что много получается.
– А Петр что?
– Обрадовался. Сказал, что это очень здорово. Платон и Ларри переглянулись.
– Витя, неужели у тебя не появилось никаких подозрений? – стараясь подбирать слова, аккуратно спросил Платон. – Ведь бесплатно ничего не бывает.
Боль в желудке, давно, казалось бы, покинувшая Сысоева, неожиданно напомнила о себе легким покалыванием и тяжестью под ложечкой. Он не вел с этим растреклятым банком никаких переговоров, не имел ни малейшего понятия, ни где он находится, ни кто им командует, он просто произвел по просьбе Кирсанова несколько простейших арифметических действий и расписался в их правильности. А теперь его делают крайним во всей этой истории. И кто! Платон и Ларри! Люди, знающие его не один десяток лет.
Виктор отодвинул от себя бумаги и закурил. Так хреново ему еще никогда не было.
В кабинете наступило тяжелое молчание.
– Если завтра, – начал Платон, – вернее, уже сегодня... Если ты понадобишься... Тебя где искать?
– Дома, – отрешенно ответил Виктор, – Мне ведь в конторе давно уже делать нечего. Звони.
– Ты никуда не планируешь уехать? – как бы между прочим поинтересовался Ларри. – Отдохнуть? Здоровье поправить? Просто встряхнуться?
Виктор хотел было ответить, но, уткнувшись взглядом в желтые глаза Ларри, промолчал. Потом встал из кресла и, будто преодолевая невидимое сопротивление, прошаркал ногами к двери.
– Ты погоди, – прозвучал за его спиной голос Ларри. – Витя! Ты что? Офигел совсем? Думаешь, мы тебе не доверяем? Мы же просто выяснить хотим...
Виктор на мгновение задержался у двери, потом резко повернулся, снова подошел к столу и, схватив ручку, нацарапал на листе бумаги несколько слов. Общему собранию акционеров. Совету директоров. Извещаю вас о своей отставке. Подпись.
– Есть еще вопросы? – спросил он, чувствуя невероятную усталость и усиливающуюся боль. – Все, ребята... Я пошел.
И теперь уже ушел окончательно, игнорируя раздавшийся вдогонку окрик Платона.
Когда дверь закрылась, Ларри взглянул на Платона, что-то прочел в его глазах и медленно кивнул.
– Так правильно будет. Он не тянет. Давно уже. Пусть отдохнет. Платон подошел к посветлевшему окну, потер обеими руками поясницу и надолго замолчал.
– О чем думаешь? – спросил через несколько минут Ларри, разрывая давящую на нервы тишину.
Платон не ответил. Впервые надвинувшееся на него... вчера? позавчера?.. ощущение почти космического одиночества усилилось многократно. За хитросплетениями бизнеса, многомудрыми схемами зара-батывания денег он и не заметил того момента, когда, один за другим, стали сначала отдаляться, а потом и уходить в темноту старые и верные друзья. Ведь это он сам, своими руками, послал в Питер Сережку Терьяна, такого неприспособленного к сегодняшней непростой жизни, да еще и ставил ему палки в колеса, воспитывал... что-то там объяснял... а он ввязался в бой, думая, что с ним будут играть по правилам... только правила ему никто не объяснил... и потом, уже наполовину сошедший с ума, он сам выучил правила, страшно отомстил за эту неизвестно куда исчезнувшую девочку и за свою загубленную жизнь и, затравленный, окруженный со всех сторон австрийской полицией, бросил свой автомобиль на бетонное ограждение трассы, а теперь лежит на старом венском кладбище... И расстрелянный из двух автоматов Петя Кирсанов, по глупости или из жадности отдавший неизвестным пока что ворам три миллиона долларов, засекретивший всю операцию и тем самым подписавший себе смертный приговор, Петя, всегда смотревший ему в рот и пытавшийся подражать даже в мелочах... А еще Витька Сысоев, лучший друг... какой уж там пуд соли... это ведь он сам, Платон, наладил его на дела СНК, разорив дело, которым Витька худо-бедно, но занимался, принося в "Инфокар" деньги... потом отодвинул, бросил на иномарки... а там опять стрельба и кровь... и Витька, снова оставшийся без дела, вляпался в эту историю с тремя миллионами... и теперь чувствует, что ему не верят... заявление написал... считай, и его больше нет... Кто еще? Муса... Муса... друг детства... сколько всего было... а теперь он лежит под капельницей, и вокруг закручивается что-то странное и тревожное. Ларри. Терпеливо ждущий за спиной. Ларри, преподнесший ему такой неожиданный сюрприз. Почему-то Платон вспомнил свой детский сон. Будто идет он ночью по лесу, кругом темно и тихо, и вдруг где-то впереди появляется светлое пятно, он подходит ближе, уже зная, что он увидит, и страшась этого до дрожи, с трудом заставляет себя приоткрыть плотно зажмуренные глаза и видит как раз то, чего боялся, – высеченное из белого камня, до жути спокойное лицо человека с закрытыми глазами, и невероятным холодом веет от этого лица, и глаза эти никогда не откроются, и никогда не будет нарушено это спокойствие, и нет в мире такой силы, которая хоть на волос поколебала бы неземную мощь, воплощенную в этом лице... Он резко обернулся.
Ларри продолжал сидеть за столом, сложив на груди руки. Его сходство с увиденным во сне белым человеком потрясло Платона. – Так о чем ты думаешь? – снова спросил Ларри, не открывая глаза.
Платон потряс головой, отгоняя наваждение, и сел к столу.
– Идем спать. Хотя бы на пару часов. Утром вызовем Федора Федоровича, пусть займется. И в Центробанке надо навести справки. Согласен?
Ларри подумал немного и кивнул головой.
– Правильно. Ты давай ложись. Я еще должен кое с кем встретиться. В восемь мы приедем вместе с Эф-Эф.
Подведение итогов
Так... Дебет... кредит... сальдо... Сюда записываем... Друг Платон. В минус. Как он смотрел... как на мелкого воришку... Друг Ларри – туда же, в минус. Да он никогда в плюсах и не ходил. Сережка, ну тут все ясно. Муса... Марик Цейтлин. Так, обоих в минус. Все в минус, всю эту инфокаровскую опупею. С данным вопросом покончено.
Впрочем, нет... Минутку... Где-то здесь были и плюсики. Маленькие такие... Это у нас что? Это у нас квартирка. Сто десять квадратов, на Кутузовском, по балансовой стоимости плюс шестьдесят штук под столом – разве не ощутимый инфокаровский плюс? Да еще кредитка из "Кредит Сюисс", семьдесят две тысячи швейцарских франков на счету, спасибо Штойеру. Положим ее вот сюда, на стол. Не забыть еще те одиннадцать тысяч из сейфа в стене, пусть тоже здесь будут, до кучи. Да! Еще подарки – золотые запонки от Платона, золотые часы от Ларри... а это от кого?... от Ахмета... вот кто хорошо устроился.
Черт! Вроде бы еще полбутылки оставалось... Пролил, что ли? Или показалось? Идем к холодильнику, так, так... Спокойненько идем, чтобы ничего не опрокинуть... Что это у нас? Вшивас рыгал. Это мы оставим, пусть будет до кучи. До кучи – смешно. Кучка получается какая-то маленькая. Ни фига себе – бизнесом занимаемся.
Стоп! Что ж у меня, кроме этого вонючего виски, ничего больше нет? Так... Пошли обратно. Смотрим внимательно. О! Есть родимая.
Это для нас. Теперь бы закусочки, только попроще, не для новых русских, чтобы они все сдохли вместе с этим .. отцом перестройки... Лучок есть, хлеб черный... Где солонка? Вот она. Ну, поехали.
Чмок-чмок. Хрум-хрум. Теперь закурить. Ладно, хрен с ним, курить придется "Мальборо", все равно больше ничего нет. Так на чем мы остановились?
Как он на меня смотрел...
Ладно, поехали дальше итоги подводить. Как это по-ихнему – бабки подбивать...
Труды научные, диссертация номер раз, диссертация номер два, дипломы... Это в плюс, в плюс. Все это давно уже никому не нужно – значит, в минус. Светлая голова выдающегося советского ученого – в плюс. Полная утрата квалификации за годы перехода к рыночной экономике, светлому будущему всего прогрессивного человечества, – пожалуй что в минус. На фиг нужна светлая в прошлом голова? Ни на фиг она никому не нужна.
Здесь у нас баланс получается правильный. Нулевой. Так и должно быть.
Неужели же, неужели весь этот сраный бизнес может так закрутить?.. Разве можно было так перечеркнуть все... все, что было...
Как он на меня смотрел...
А если порассуждать вот о чем... Квартиру можно продать, сейчас за нее, да вместе со всем оборудованием и мебелью, дадут не меньше двухсот. Плюс сто с чем-то на карточке. И паспорт с открытой американской визой. На самолет – ив Балтимор. Что, не возьмут на работу?
Нет, не возьмут. На кой черт им отставший от жизни компьютерщик? В лучшем случае, пристроят куда-нибудь на тридцать тысяч в год, а через полгода предложат освободить место для какого-нибудь молодого начинающего гения, каким я сам был лет двадцать назад.
Может, бизнесом в Штатах заняться? Да ладно...
Как же он мог, как...
Нет, все правильно. Правильно. Продолжим.
Чмок-чмок. Хрум-хрум. Закурим.
Теперь письма. Это у нас что? Письма... Это еще от Анюты. Из Прибалтики, из дома отдыха, открытки из Болгарии, из Польши, с Иссык-Куля... Верочкины записки, рисунки... Папа, поздравляю с днем Советский Армии... Это сюда, в сторону... А это что? Угу... От Ленки... От Маши... От Тани... От Оли из Воронежа... От другой Оли, беленькой... Тоже сюда. Записные книжки... В сторону...
Это еще что такое? Рукопись. "Вычислительная техника третьего тысячелетия". Пылищи-то сколько! Так и не успел дописать. Сюда же...
Смешно было тогда – как Платон классно все устроил, с киевским академиком. Всем носы утерли. Еще бы года три без перестройки – и быть бы мне замдиректора и членкором. Да что уж теперь... Все развалено, продано, пропито... Приватизировано...
Вроде все. Нет! Надо еще вот про что... Жена Анюта была. Это в плюс. Жена Анюта ушла Это в минус. Дочка Верочка была. Это в плюс. Ушла вместе с женой. Это в минус. Опять нулевой баланс получается.
Чмок-чмок. Хрум-хрум.
Печально устроена человеческая жизнь. Живешь, что-то делаешь, люди всякие кругом копошатся. А вдруг остановишься, чтобы оглянуться, и волосы дыбом встают. Либо то, что делал, никому на дух не нужно, либо доделать ничего толком не успел. А люди отвернулись, разбежались, и ничего не осталось. Пустое место. И сам ты пустое место. Захочет кто-нибудь прихлопнуть – только ладонь отшибет. Дерева не посадил. Дома не построил. Семью разогнал. Друзья сами выгнали. Осталось всего ничего – кучка исписанной бумаги, чужая, купленная за неведомо как заработанные деньги квартира да сколько-то тысяч долларов... И все.
Молись, гусар...
Я расскажу вам сказку...
Когда курок на спесь не дарит спуску...
Вся наша честь – разорванная маска...
Где вместо глаз сверкают гной и мускул...
Записку мы писать не будем, это ни к чему. Первыми в квартиру войдут известно кто, и опять в "Инфокаре" начнется возня – как, да почему, да по какой такой причине... Конечно, по большому счету, через две-три минуты будет все равно, но быть совсем уж сволочью заради собственного гонора как-то неловко. Где-то шнур от компьютера был... Черт... Уй! Набил шишку!.. Смешно... Ага, вот он... Так. Какой там код у инфокаровской электронной почты? Где-то же записывал в книжке... Есть! Ну, поехали...
Нет. Так не годится. Это что-то уж больно жалобно получается. В конце концов, надо помнить, кто я есть. Или был. Давай так попробуем. С шуточкой. С прибауточкой. Нет... Так тоже не пойдет. Все же дело серьезное. Как там Бухарин писал – "будущим поколениям членов партии..." Попробовать, что ли, – "будущим поколениям начинающих активистов-коммерсантов"?.. Ребята, не лезьте не в свое дело. Нет, не годится... Может, как у Штирлица, – "штурмбанфюрер, я смертельно устал"? Да ладно... Напишем так...
Интересно, кто прочтет первым...
Хорошо, что был Нескучный Сад...
Утренняя встреча с Ларри и Федором Федоровичем не получилась. Вернее сказать, получилась, но вовсе не так, как было запланировано. Уже в семь утра Платона разбудил администратор. В клуб позвонил комендант дома, где жил Виктор Сысоев, и дрожащим голосом сказал, что произошло несчастье.
На Кутузовский проспект была срочно отправлена охрана. Через полчаса, пока Платон еще только пытался связаться с Ларри, люди из службы безопасности доложили по мобильной связи о подробностях случившейся трагедии.
Около трех ночи Сысоев позвонил в дверь к соседям этажом выше. От него сильно попахивало водкой, но на ногах Виктор держался нормально, говорил связно. В руках держал буксировочный трос и пустое ведро из-под мусора. Сказал, что вышел вынести мусор и случайно захлопнул за собой дверь, а ключи остались внутри. Можно ли ему спуститься по тросу на свой балкон? Сосед, не совсем хорошо соображавший вследствие внезапного пробуждения, сказал – милости просим. Они еще немного поговорили насчет ремонта соседского "мерседеса", Виктор попросил позвонить ему после обеда на работу, прошел в гостиную, зацепил трос крюком за батарею, перекинул второй конец через балкон, посмотрел вниз и стал осторожно спускаться. Сосед стоял у окна и видел, что Виктор уже встал обеими ногами на перила своего балкона. Когда же он гасил сигарету, перед тем как вернуться в постель, то услышал крик...
Впрочем, нет... Минутку... Где-то здесь были и плюсики. Маленькие такие... Это у нас что? Это у нас квартирка. Сто десять квадратов, на Кутузовском, по балансовой стоимости плюс шестьдесят штук под столом – разве не ощутимый инфокаровский плюс? Да еще кредитка из "Кредит Сюисс", семьдесят две тысячи швейцарских франков на счету, спасибо Штойеру. Положим ее вот сюда, на стол. Не забыть еще те одиннадцать тысяч из сейфа в стене, пусть тоже здесь будут, до кучи. Да! Еще подарки – золотые запонки от Платона, золотые часы от Ларри... а это от кого?... от Ахмета... вот кто хорошо устроился.
Черт! Вроде бы еще полбутылки оставалось... Пролил, что ли? Или показалось? Идем к холодильнику, так, так... Спокойненько идем, чтобы ничего не опрокинуть... Что это у нас? Вшивас рыгал. Это мы оставим, пусть будет до кучи. До кучи – смешно. Кучка получается какая-то маленькая. Ни фига себе – бизнесом занимаемся.
Стоп! Что ж у меня, кроме этого вонючего виски, ничего больше нет? Так... Пошли обратно. Смотрим внимательно. О! Есть родимая.
Это для нас. Теперь бы закусочки, только попроще, не для новых русских, чтобы они все сдохли вместе с этим .. отцом перестройки... Лучок есть, хлеб черный... Где солонка? Вот она. Ну, поехали.
Чмок-чмок. Хрум-хрум. Теперь закурить. Ладно, хрен с ним, курить придется "Мальборо", все равно больше ничего нет. Так на чем мы остановились?
Как он на меня смотрел...
Ладно, поехали дальше итоги подводить. Как это по-ихнему – бабки подбивать...
Труды научные, диссертация номер раз, диссертация номер два, дипломы... Это в плюс, в плюс. Все это давно уже никому не нужно – значит, в минус. Светлая голова выдающегося советского ученого – в плюс. Полная утрата квалификации за годы перехода к рыночной экономике, светлому будущему всего прогрессивного человечества, – пожалуй что в минус. На фиг нужна светлая в прошлом голова? Ни на фиг она никому не нужна.
Здесь у нас баланс получается правильный. Нулевой. Так и должно быть.
Неужели же, неужели весь этот сраный бизнес может так закрутить?.. Разве можно было так перечеркнуть все... все, что было...
Как он на меня смотрел...
А если порассуждать вот о чем... Квартиру можно продать, сейчас за нее, да вместе со всем оборудованием и мебелью, дадут не меньше двухсот. Плюс сто с чем-то на карточке. И паспорт с открытой американской визой. На самолет – ив Балтимор. Что, не возьмут на работу?
Нет, не возьмут. На кой черт им отставший от жизни компьютерщик? В лучшем случае, пристроят куда-нибудь на тридцать тысяч в год, а через полгода предложат освободить место для какого-нибудь молодого начинающего гения, каким я сам был лет двадцать назад.
Может, бизнесом в Штатах заняться? Да ладно...
Как же он мог, как...
Нет, все правильно. Правильно. Продолжим.
Чмок-чмок. Хрум-хрум. Закурим.
Теперь письма. Это у нас что? Письма... Это еще от Анюты. Из Прибалтики, из дома отдыха, открытки из Болгарии, из Польши, с Иссык-Куля... Верочкины записки, рисунки... Папа, поздравляю с днем Советский Армии... Это сюда, в сторону... А это что? Угу... От Ленки... От Маши... От Тани... От Оли из Воронежа... От другой Оли, беленькой... Тоже сюда. Записные книжки... В сторону...
Это еще что такое? Рукопись. "Вычислительная техника третьего тысячелетия". Пылищи-то сколько! Так и не успел дописать. Сюда же...
Смешно было тогда – как Платон классно все устроил, с киевским академиком. Всем носы утерли. Еще бы года три без перестройки – и быть бы мне замдиректора и членкором. Да что уж теперь... Все развалено, продано, пропито... Приватизировано...
Вроде все. Нет! Надо еще вот про что... Жена Анюта была. Это в плюс. Жена Анюта ушла Это в минус. Дочка Верочка была. Это в плюс. Ушла вместе с женой. Это в минус. Опять нулевой баланс получается.
Чмок-чмок. Хрум-хрум.
Печально устроена человеческая жизнь. Живешь, что-то делаешь, люди всякие кругом копошатся. А вдруг остановишься, чтобы оглянуться, и волосы дыбом встают. Либо то, что делал, никому на дух не нужно, либо доделать ничего толком не успел. А люди отвернулись, разбежались, и ничего не осталось. Пустое место. И сам ты пустое место. Захочет кто-нибудь прихлопнуть – только ладонь отшибет. Дерева не посадил. Дома не построил. Семью разогнал. Друзья сами выгнали. Осталось всего ничего – кучка исписанной бумаги, чужая, купленная за неведомо как заработанные деньги квартира да сколько-то тысяч долларов... И все.
Молись, гусар...
Я расскажу вам сказку...
Когда курок на спесь не дарит спуску...
Вся наша честь – разорванная маска...
Где вместо глаз сверкают гной и мускул...
Записку мы писать не будем, это ни к чему. Первыми в квартиру войдут известно кто, и опять в "Инфокаре" начнется возня – как, да почему, да по какой такой причине... Конечно, по большому счету, через две-три минуты будет все равно, но быть совсем уж сволочью заради собственного гонора как-то неловко. Где-то шнур от компьютера был... Черт... Уй! Набил шишку!.. Смешно... Ага, вот он... Так. Какой там код у инфокаровской электронной почты? Где-то же записывал в книжке... Есть! Ну, поехали...
Нет. Так не годится. Это что-то уж больно жалобно получается. В конце концов, надо помнить, кто я есть. Или был. Давай так попробуем. С шуточкой. С прибауточкой. Нет... Так тоже не пойдет. Все же дело серьезное. Как там Бухарин писал – "будущим поколениям членов партии..." Попробовать, что ли, – "будущим поколениям начинающих активистов-коммерсантов"?.. Ребята, не лезьте не в свое дело. Нет, не годится... Может, как у Штирлица, – "штурмбанфюрер, я смертельно устал"? Да ладно... Напишем так...
Интересно, кто прочтет первым...
Хорошо, что был Нескучный Сад...
Утренняя встреча с Ларри и Федором Федоровичем не получилась. Вернее сказать, получилась, но вовсе не так, как было запланировано. Уже в семь утра Платона разбудил администратор. В клуб позвонил комендант дома, где жил Виктор Сысоев, и дрожащим голосом сказал, что произошло несчастье.
На Кутузовский проспект была срочно отправлена охрана. Через полчаса, пока Платон еще только пытался связаться с Ларри, люди из службы безопасности доложили по мобильной связи о подробностях случившейся трагедии.
Около трех ночи Сысоев позвонил в дверь к соседям этажом выше. От него сильно попахивало водкой, но на ногах Виктор держался нормально, говорил связно. В руках держал буксировочный трос и пустое ведро из-под мусора. Сказал, что вышел вынести мусор и случайно захлопнул за собой дверь, а ключи остались внутри. Можно ли ему спуститься по тросу на свой балкон? Сосед, не совсем хорошо соображавший вследствие внезапного пробуждения, сказал – милости просим. Они еще немного поговорили насчет ремонта соседского "мерседеса", Виктор попросил позвонить ему после обеда на работу, прошел в гостиную, зацепил трос крюком за батарею, перекинул второй конец через балкон, посмотрел вниз и стал осторожно спускаться. Сосед стоял у окна и видел, что Виктор уже встал обеими ногами на перила своего балкона. Когда же он гасил сигарету, перед тем как вернуться в постель, то услышал крик...
Барин поехал в Америку
Средства массовой информации, вышедшие день спустя, имели разнообразные точки зрения.
"Московский комсомолец" опубликовал лихую статью, в которой вымысел соседствовал с домыслами. Было объявлено, что покойный полностью контролировал весь бизнес по ввозу иномарок, имел обширные связи в преступном мире и, действуя в соответствии с печально известными инфокаровскими традициями, не рассчитался с льготниками. Чтобы спрятать концы в воду, принял участие в организации покушения – к сожалению, удавшегося – на полковника Беленького и его ребят. Только очень неопытный человек может увидеть в происшедшем с господином Сысоевым несчастный случай. На самом деле перед нами – хорошо продуманное и мастерски исполненное убийство. Вопрос только в том, кто убил. Это могла быть месть оставшихся в живых друзей полковника. Однако не следует сбрасывать со счетов и тот факт, что Сысоев был последним явным звеном, через которое еще можно было надеяться выйти на инфокаровскую верхушку. Прокуратура уже начала копать в непосредственной близости. Так кому же была выгодна смерть Виктора Сысоева?
По-другому прокомментировал ситуацию "Коммерсант". Там подняли биографические справки, раскопали старую историю с гибелью Сергея Терьяна, подробно остановились на расстреле Кирсанова, зачем-то приписали Виктору наличие собственной охраны, которой у него отродясь не было, сослались на неведомый источник в "Инфокаре", сообщивший о гибели всей без исключения охраны Виктора вместе с его личной секретаршей в автомобильной катастрофе накануне трагедии, и сделали глубокомысленный вывод о странной эпидемии смертей, обрушившейся на одну из крупнейших коммерческих структур в стране.
Кстати говоря, именно "Коммерсант" попался на глаза мужу Полы, который в это время отдыхал в Карловых Варах. В тот же вечер муж вылетел в Москву, бросил таксисту в Шереметьево сто долларов, ворвался в квартиру, увидел живую и здоровую жену, махнул с радости триста грамм, всю ночь не давал Поле спать, терзая ее нереализованными за два года семейной жизни сексуальными фантазиями, а утром отправился на поиски писаки из "Коммерсанта", сорвавшего ему отпуск. К вечеру гневный муж его нашел. Но это уже другая история.
Откликнулась и "Советская Россия". Заниматься собственным расследованием им было недосуг, да и таких возможностей, как у "Коммерсанта", не имелось, поэтому они перепечатали биографии Платона, Сысоева, Цейтлина, Терьяна, Кирсанова и перекинули не очень убедительный мостик от славного научного прошлого к позорящей всех честных людей бессовестной спекуляции, навязанной народу иудой Горбачевым. Откровенная ненависть к "Инфокару" вообще и к Платону, в частности, несколько испортила пафос статьи, поэтому впечатление от материала складывалось двойственное – не то подлые затеи американского наймита Горбачева загубили честных советских ученых, не то глубоко укоренившаяся в этих космополитах и захребетниках гниль наконец-то прорвалась наружу и теперь пожирает своих носителей. По-видимому, ближе к концу статьи автор перечитал свое творение, ужаснулся и начал быстренько лепить из Сысоева раскаявшегося грешника, который, испытав омерзение от соучастия в ограблении страны и трудового народа, сложил в аккуратную стопку свои выдающиеся научные труды, в последний раз взглянул на бережно хранимое им удостоверение ударника коммунистического труда и сделал роковой шаг в пустоту. "Будьте вы все прокляты, – якобы подумал он, – будьте прокляты..."
В то, что Сысоев свалился с балкона случайно, не верил почему-то никто. Кроме правоохранительных органов, у которых, при всем старании, иных версий не наблюдалось.
И только в "Инфокаре" все – от Платона до самого занюханного водителя – знали правду.
Мария, появившаяся в офисе в половине девятого, связалась, как было заведено, с клубом и получила информацию первой. Она тут же бросила на телефоны весь свободный персонал – звонки в милицию, морг, на кладбище, в фирму "Ритуал". Всхлипывающие девчонки кричали в трубки страшные слова, ставшие за последние дни привычными:
– Нам нужно место... в старой части кладбища... Аркадий Львович, это личная просьба Платона Михайловича... Спасибо... Спасибо... Что?.. Номер продиктуйте, пожалуйста... Спасибо...
– Вячеслав Сергеевич, запишите номер... Сегодня приедет после шестнадцати... Надо отремонтировать машину по высшему разряду... Все расходы на центральный аппарат... Спасибо... Спасибо...
– Заказ на венки примите, пожалуйста... На послезавтра... С директором можно переговорить? Какой телефон? Спасибо... Спасибо...
– Господин Елабушкин, это из фирмы "Инфокар"... Да... Да... Из той самой... У нас проблема, господин Елабушкин. Нам нужно к послезавтра шесть венков... Да... Да... Конечно... Еще раз фамилию продиктуйте, пожалуйста... Нет проблем... Спасибо... Спасибо...
– Кирилл Иванович, это Мария. Добрый вечер... То есть утро... Да... Да... Кирилл Иванович, к вам сегодня приедет госпожа Симонова... Нет, не знаю... Она скажет, что от Елабушкина. От Елабушкина... Да... Да... Точно... Ей надо продать машину... Возьмите из резерва Ларри, пусть сама выбирает... Со скидкой... Кирилл Иванович, я это не буду обсуждать... Мне не интересно, как вы это сделаете... Пожалуйста... Пожалуйста...
Около полудня в центральной компьютерной раздался тихий вскрик. Случайно проходивший мимо охранник, получивший ненужное теперь высшее образование, заглянул внутрь, увидел трясущуюся от рыданий Ленку, позвал подмогу, а пока сбегались люди, успел прочесть на дисплее сообщение, поступившее ночью по электронной почте.
"Платон, дорогой, – было высвечено на экране, – в том, что со мной сейчас случится, никто не виноват. Поверь – никто. Просто так получилось. Помнишь, как у Федора Михайловича было – поехал, дескать, барин в Америку. Вот и я туда же собираюсь. В какой-то момент я понял, что мне лучше быть с Сережкой. Я все сделаю, чтобы в "Инфокар" никто не приходил с вопросами. Мы много лет были хорошими друзьями – спасибо тебе. Не поминай лихом. Ты ни при чем. Я устал, и мне надоела вся эта возня. Я тебе напоследок одну вещь хочу сказать, просто так, в порядке бреда. Это у Галича было:
И ты будешь волков на земле плодить
И учить их вилять хвостом...
Помнишь, как дальше?
Витя".
"Московский комсомолец" опубликовал лихую статью, в которой вымысел соседствовал с домыслами. Было объявлено, что покойный полностью контролировал весь бизнес по ввозу иномарок, имел обширные связи в преступном мире и, действуя в соответствии с печально известными инфокаровскими традициями, не рассчитался с льготниками. Чтобы спрятать концы в воду, принял участие в организации покушения – к сожалению, удавшегося – на полковника Беленького и его ребят. Только очень неопытный человек может увидеть в происшедшем с господином Сысоевым несчастный случай. На самом деле перед нами – хорошо продуманное и мастерски исполненное убийство. Вопрос только в том, кто убил. Это могла быть месть оставшихся в живых друзей полковника. Однако не следует сбрасывать со счетов и тот факт, что Сысоев был последним явным звеном, через которое еще можно было надеяться выйти на инфокаровскую верхушку. Прокуратура уже начала копать в непосредственной близости. Так кому же была выгодна смерть Виктора Сысоева?
По-другому прокомментировал ситуацию "Коммерсант". Там подняли биографические справки, раскопали старую историю с гибелью Сергея Терьяна, подробно остановились на расстреле Кирсанова, зачем-то приписали Виктору наличие собственной охраны, которой у него отродясь не было, сослались на неведомый источник в "Инфокаре", сообщивший о гибели всей без исключения охраны Виктора вместе с его личной секретаршей в автомобильной катастрофе накануне трагедии, и сделали глубокомысленный вывод о странной эпидемии смертей, обрушившейся на одну из крупнейших коммерческих структур в стране.
Кстати говоря, именно "Коммерсант" попался на глаза мужу Полы, который в это время отдыхал в Карловых Варах. В тот же вечер муж вылетел в Москву, бросил таксисту в Шереметьево сто долларов, ворвался в квартиру, увидел живую и здоровую жену, махнул с радости триста грамм, всю ночь не давал Поле спать, терзая ее нереализованными за два года семейной жизни сексуальными фантазиями, а утром отправился на поиски писаки из "Коммерсанта", сорвавшего ему отпуск. К вечеру гневный муж его нашел. Но это уже другая история.
Откликнулась и "Советская Россия". Заниматься собственным расследованием им было недосуг, да и таких возможностей, как у "Коммерсанта", не имелось, поэтому они перепечатали биографии Платона, Сысоева, Цейтлина, Терьяна, Кирсанова и перекинули не очень убедительный мостик от славного научного прошлого к позорящей всех честных людей бессовестной спекуляции, навязанной народу иудой Горбачевым. Откровенная ненависть к "Инфокару" вообще и к Платону, в частности, несколько испортила пафос статьи, поэтому впечатление от материала складывалось двойственное – не то подлые затеи американского наймита Горбачева загубили честных советских ученых, не то глубоко укоренившаяся в этих космополитах и захребетниках гниль наконец-то прорвалась наружу и теперь пожирает своих носителей. По-видимому, ближе к концу статьи автор перечитал свое творение, ужаснулся и начал быстренько лепить из Сысоева раскаявшегося грешника, который, испытав омерзение от соучастия в ограблении страны и трудового народа, сложил в аккуратную стопку свои выдающиеся научные труды, в последний раз взглянул на бережно хранимое им удостоверение ударника коммунистического труда и сделал роковой шаг в пустоту. "Будьте вы все прокляты, – якобы подумал он, – будьте прокляты..."
В то, что Сысоев свалился с балкона случайно, не верил почему-то никто. Кроме правоохранительных органов, у которых, при всем старании, иных версий не наблюдалось.
И только в "Инфокаре" все – от Платона до самого занюханного водителя – знали правду.
Мария, появившаяся в офисе в половине девятого, связалась, как было заведено, с клубом и получила информацию первой. Она тут же бросила на телефоны весь свободный персонал – звонки в милицию, морг, на кладбище, в фирму "Ритуал". Всхлипывающие девчонки кричали в трубки страшные слова, ставшие за последние дни привычными:
– Нам нужно место... в старой части кладбища... Аркадий Львович, это личная просьба Платона Михайловича... Спасибо... Спасибо... Что?.. Номер продиктуйте, пожалуйста... Спасибо...
– Вячеслав Сергеевич, запишите номер... Сегодня приедет после шестнадцати... Надо отремонтировать машину по высшему разряду... Все расходы на центральный аппарат... Спасибо... Спасибо...
– Заказ на венки примите, пожалуйста... На послезавтра... С директором можно переговорить? Какой телефон? Спасибо... Спасибо...
– Господин Елабушкин, это из фирмы "Инфокар"... Да... Да... Из той самой... У нас проблема, господин Елабушкин. Нам нужно к послезавтра шесть венков... Да... Да... Конечно... Еще раз фамилию продиктуйте, пожалуйста... Нет проблем... Спасибо... Спасибо...
– Кирилл Иванович, это Мария. Добрый вечер... То есть утро... Да... Да... Кирилл Иванович, к вам сегодня приедет госпожа Симонова... Нет, не знаю... Она скажет, что от Елабушкина. От Елабушкина... Да... Да... Точно... Ей надо продать машину... Возьмите из резерва Ларри, пусть сама выбирает... Со скидкой... Кирилл Иванович, я это не буду обсуждать... Мне не интересно, как вы это сделаете... Пожалуйста... Пожалуйста...
Около полудня в центральной компьютерной раздался тихий вскрик. Случайно проходивший мимо охранник, получивший ненужное теперь высшее образование, заглянул внутрь, увидел трясущуюся от рыданий Ленку, позвал подмогу, а пока сбегались люди, успел прочесть на дисплее сообщение, поступившее ночью по электронной почте.
"Платон, дорогой, – было высвечено на экране, – в том, что со мной сейчас случится, никто не виноват. Поверь – никто. Просто так получилось. Помнишь, как у Федора Михайловича было – поехал, дескать, барин в Америку. Вот и я туда же собираюсь. В какой-то момент я понял, что мне лучше быть с Сережкой. Я все сделаю, чтобы в "Инфокар" никто не приходил с вопросами. Мы много лет были хорошими друзьями – спасибо тебе. Не поминай лихом. Ты ни при чем. Я устал, и мне надоела вся эта возня. Я тебе напоследок одну вещь хочу сказать, просто так, в порядке бреда. Это у Галича было:
И ты будешь волков на земле плодить
И учить их вилять хвостом...
Помнишь, как дальше?
Витя".