– Я приехал утром за паспортом, – поздоровавшись, начал объяснять Платон, – но мне сказали, что от вас не поступила какая-то бумага. А ведь вылет завтра, и через полчаса здесь все закрывают...
– По вам нет решения, – сказал куратор, барабаня пальцами по столу и глядя в окно.
– Что это значит? – опешил Платон.
– Нет решения – не можем выдать паспорт, – туманно объяснил куратор, продолжая изучать природу.
– И что же мне теперь делать?
– Не знаю. Ехать домой. У вас в Институте есть отдел загранкомандирования? Вот в понедельник и спросите их, что делать.
Платон вышел за дверь, как оплеванный. Посмотрел на часы. Вероятность застать Элеонору Львовну в Институте еще была, хотя и очень невысокая. Платон решил ехать – надо же выяснить, что происходит. По дороге его не отпускала одна мысль – где-то он уже видел этого куратора, причем совсем недавно. Только войдя в Институт, Платон понял, что показалось ему таким знакомым. Запах! Запах иностранного, дорогого то ли лосьона, то ли одеколона. Это куратор простоял на лестнице второго этажа все утро, пока Платон бегал, как наскипидаренный. Это его Платон чуть не сбил с ног. Платон два часа просидел под дверью, а куратор те же два часа торчал как столб у окна, только чтобы не заходить к себе в кабинет. Интересно, зачем ему это было нужно?
Элеонора Львовна, женщина добросердечная и отзывчивая, оказалась, к счастью, на месте, хотя уже собиралась уходить. Выслушав сбивчивый рассказ Платона, она заметно помрачнела.
– Странно, – сказала она. – Вчера все было в порядке. Вы, Платон Михайлович, поезжайте домой, а в понедельник мы выясним, что к чему.
Произнеся эти слова, она настойчиво замахала рукой, показывая Платону, что он не должен никуда уходить, а напротив – сесть на стул. После чего приложила палец к губам и потянулась к трубке.
– Сергей Федорович, – сказала Элеонора Львовна, – это Цветкова. Добрый вечер. Тут мы одного сотрудника в Италию направляем. На три недели. Я хотела бы узнать... Да, он... Поняла. Спасибо, Сергей Федорович. До свидания.
Повесив трубку, Элеонора Львовна выбралась из кресла и, не произнеся ни слова, направилась к двери, маня Платона рукой. Он двинулся за ней.
– Он мне сказал, – шепотом произнесла Элеонора Львовна, когда они оказались в коридоре, – переверните объективку!
– А что это значит? – тоже шепотом спросил Платон. Объектив-кой называлась одна из многочисленных бумаг, которые он заполнял, – своего рода мини-анкета на одном листе. Платон хорошо помнил, что на обратной стороне ничего существенного, кроме сведений о близких родственниках, не содержалось, а с родственниками у него вроде бы все было в порядке.
Элеонора Львовна посмотрела на Платона с каким-то непонятным состраданием.
– Не знаю я, что это значит, – по-прежнему шепотом произнесла она, хотя в ее голосе уже прорезались официальные нотки. – Я спросила, мне ответили. И давайте считать, что этого разговора у нас не было.
Ясность внес Ларри, к которому Платон пошел сразу же от Элеоноры Львовны.
– Я тебя предупреждал – не лезь в эту историю, – говорил Ларри сквозь облако табачного дыма. – Теперь все понятно. Этот тип, замдиректора, договорился по своим каналам, что тебя проманежат ровно до того момента, когда уже ничего нельзя будет сделать. Как тот мужик называется – куратор? Если бы он утром сказал, что тебя прокатили, ты еще мог бы толкнуться туда-сюда. Вот он и прятался от тебя до вечера. В итоге – завтра все летят, а ты сидишь в Москве. И не просто сидишь, а в постоянном отказе. Ты понимаешь, что значит "перевернуть объективку"?
– Нет, – признался Платон. – Я как раз хотел у тебя спросить – что они могли вычитать на оборотной стороне?
– Да ничего они там не вычитали. И не собирались. Смотри. Я приношу начальнику важный документ. Он его читает, изучает, нюхает – я не обращаю внимания. Дальше так. Если начальник подписывает – значит, все хорошо. Если не подписывает – смотрю, как на стол положил. Лицом вверх положил – будет думать. Перевернул – значит, больше с этой бумагой к нему не ходить. Ты что, не знал про это?
– Да откуда же!– воскликнул Платон. – А почему прямо не сказать?
– Потому! – Ларри поднял вверх указательный палец. – Если подчиненному надо словами объяснять, такой подчиненный должен на стройке бетон месить, ему там прораб все как надо объяснит. Подчиненный чувствовать должен. И без слов. Тем более что не всегда и не про все сказать можно. Теперь тебя даже в братскую Монголию не выпустят. Все будет хорошо, все скажут да, все документы сделаешь, но дальше Элеоноры бумаги не пойдут. Она умная, порядок знает. Раз объективку перевернули, Элеонора будет гноить твои документы в сейфе до второго пришествия.
Некурящий Платон вытащил из Ларриной пачки сигарету, покрутил ее в руках, сломал и бросил в пепельницу.
– Что будем делать?
– Будем пить водку. – Ларри встал из-за стола и кивнул в сторону двери. – Сейчас поедем к заводчанам, они в "России" остановились.
В коридоре Ларри обнял Платона за плечи и стал что-то шептать ему на ухо. Шептал долго. Потом спросил:
– Понял? Будем пробовать?
– Думаешь, получится? – в свою очередь спросил Платон.
– Должно получиться. Только договариваемся так – заводчанам про твои проблемы ни слова. Если дело склеится, то к среде ты уже будешь в Милане. Вот под этим соусом все и проведем. В понедельник cделаешь так, как договорились. Если получится, я во вторник выеду в Питер.
Однако до понедельника Платон не дотерпел и в субботу позвонил ВП домой.
– А вы что, не улетели? – удивился ВП. Платон объяснил, что возникли непредвиденные трудности, и это заставляет его просить Владимира Пименовича о совете и помощи.
– Вы знаете, где я живу? – помолчав немного, спросил ВП. – Приезжайте к четырем часам.
Когда Платон приехал, у ВП был врач. Жена Владимира Пименовича, встретив Платона, проводила его в библиотеку и попросила минут десять подождать. Платон, впервые оказавшийся у ВП в доме, с интересом осмотрелся по сторонам. Такой подборки литературы по основной тематике Института он не видел даже в институтской библиотеке. Целый шкаф с работами самого ВП. На полках – Колмогоров, Понтрягин, Беллман, Канторович, Винер, Циолковский, Бурбаки, Шеннон. Первое издание "Теории игр" фон Неймана и Моргенштерна. Платон потянулся к полке – так и есть, с дарственной надписью. И фотографии, много фотографий. Этот, с бородой, – конечно, Курчатов. А это старик Круг. Вот еще интересный снимок – Королев и ВП в лесу на прогулке...
– Это мы с Королевым по грибы пошли, – услышал он за спиной голос ВП. – А потом заспорили и так ничего и не собрали. Пришлось пустыми возвращаться.
– Я и не знал, что вы работали с Курчатовым, – сказал Платон.
– Работал. Время тогда было серьезное. Ну, это как-нибудь в другой раз расскажу, если интересно. Садитесь. Излагайте, что стряслось.
Платон подробно рассказал обо всех событиях вчерашнего дня, умолчав только о разговоре с Элеонорой Львовной.
ВП встал из-за стола, подошел к двери, приоткрыл ее и крикнул в коридор:
– Лиза, принеси-ка нам чайку и чего-нибудь погрызть. Потом снова сел в кресло и сказал Платону:
– Не для обсуждения, конечно, но покойник Осовский хоть и недолюбливал вас, однако никогда так себя не вел. Никогда и ни при каких условиях. Скажу вам прямо, ситуация непростая. Тут надо серьезно подумать.
Размышления академика продолжались до тех пор, пока на столе не появились стаканы с чаем, сахарница и блюдце с печеньем. Когда дверь закрылась, ВП продолжил;
– Он ведь заходил ко мне в начале недели. Понимаете, о ком я? И говорит: "Вы знаете, он очень рвется в эту поездку. Очень". Это про вас. И смотрит на меня. Я, говорит, такую ответственность на себя не брал бы.
– А он вам не передал, как мы с ним беседовали? – перебил Платон. – Он же мне прямым текстом сказал – как мне не стыдно, дескать, писать в техзадании такую чушь. А я ответил, что революций делать не хочу – мне ехать надо. Тут-то он мне и заявил, что я вроде как факт поездки ставлю выше цели поездки – или что-то похожее. И это, мол, очень подозрительно.
– А вы вообще думайте, когда с людьми беседуете, зачем и с какой целью они слова говорят, – посоветовал академик. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
– Напомните, Платон Михайлович, – сказал ВП, все еще не открывая глаз, – у вас допуск оформлен?
– По второй форме, – ответил Платон. – Уже четыре года. Тогда всем оформляли, кто в Проекте. Академик открыл глаза.
– И еще один вопрос, вы уж извините, что задаю. Вы – меня – не подведете? Проблем не будет? Не дождавшись ответа, ВП сказал:
– Ладно. Давайте заканчивать. Вы в понедельник на работе будете? Зайдите ко мне часиков в одиннадцать.
Зайти к ВП в назначенное время Платону не удалось. Прямо с утра позвонила Элеонора Львовна и сказала, что ему надо срочно поехать в Президиум, забрать там паспорт и поменять билеты – вылет завтра. Но по дороге попросила заглянуть к ней. Когда Платон появился у Элеоноры в кабинете, она еще раз повторила то, что сказала по телефону, а потом вышла с ним в коридор и прошептала:
– Вы знаете, я очень рада, что все получилось. Желаю вам!.. Вечером Платон встретился с Ларри.
– Классный мужик, – сказал Ларри, имея в виду ВП. – Ты понял, что едешь под его личное поручительство? Сейчас таких стариков уже почти не осталось. Слушай, у него предки не из Грузии?
– Да ладно тебе, – улыбнулся Платон. – Ты мне вот что скажи. Мы ведь этого так не оставим? Ты сделаешь, как договорились? Ларри полез в карман пиджака.
– Вот. Завтра "Красной стрелой" туда. День на месте и сразу же обратно.
– Ты ему звонил?
– А как же! Он тебе привет передал, сказал, что ждет. На следующее утро, уже находясь у паспортного контроля, Платон зачем-то обернулся, и ему показалось, что где-то у барьера, по ту сторону таможни, мелькнула знакомая рыжая шевелюра. Когда через десять дней он позвонил Ларри из Италии, то сразу спросил:
– Слушай, старик, я когда улетал, мне показалось... Ты, случайно, не был в Шереметьево?
– Ну был, – признался Ларри. – Хотел увидеть, что ты улетел. А ты за этим и звонишь? Тебе про Ленинград неинтересно?
– Конечно, интересно.Расскажи.
– Ага, вот прямо сейчас я тебе все по телефону и расскажу. Приедешь – сам увидишь.
– Ты только скажи, получилось или нет.
– Еще как получилось. Тут у меня одна бумажка лежит – ей цены нет. А от того, что в Институте происходит, – ты просто офигеешь.
Ларри ездил в Ленинград, чтобы встретиться с Федором Федоровичем – тем самым, с которым Платон и все остальные познакомились на школе-семинаре, где товарищ из органов осуществлял общее руководство протокольными мероприятиями и надзор за контактами с иностранными коллегами.
Личный контакт произошел ближе к вечеру – в ресторане, который назвал Федор Федорович.
Ленинградский знакомец долго изучал содержимое кейса, привезенного Ларри.
– В Грузии этот коньяк подают только в двух местах, – объяснил Ларри. – Его даже в буфете ЦК нет. А это вино от моих очень близких друзей. Если будете в Грузии, я дам адрес. И еще – Платон просил передать вам пакет.
В пакете от Платона лежали томики Булгакова, Андрея Белого и Бальмонта.
– Большое спасибо, – растроганно сказал Федор Федорович. – Ну, как там ваш знаменитый Проект?
Ларри начал рассказывать. Из его слов следовало, что Проект вышел на качественно новый уровень, превратившись чуть ли не в межотраслевую программу государственного значения. В нее вовлечены огромные научные силы и фантастические ресурсы. А теперь осуществляется давно запланированный прорыв на международном уровне. При этом Ларри небрежно упомянул о наметившихся контактах с такими гигантами, как "Даймлер-Бенц" и "Дженерал моторc". Контакты действительно имели место, но были несколько односторонними. То есть Платон как-то написал туда и туда письма, предлагая сотрудничество, но ответов до сих пор не получил.
– Сейчас Платон Михайлович в Италии. С делегацией Завода, – закончил Ларри.
– Ну что ж, – сказал Федор Федорович. – Здорово раскрутились. Увидите Платона, передайте от меня большой привет. И Виктору тоже.
– Обязательно передам, – широко улыбаясь, пообещал Ларри. Несколько минут оба молчали. Наконец Федор Федорович задал вопрос:
– Есть какие-нибудь проблемы?
– Пожалуй, что есть, – медленно сказал Ларри, ставя на стол рюмку и закуривая. – В Институте складывается не совсем здоровая обстановка. Это мешает работать. В том числе и по Проекту.
– А я могу помочь? – поинтересовался Федор Федорович.
– Не знаю. Давайте я расскажу. Хороший совет – лучшая помощь.
– Ну что ж, рассказывайте, – согласился Федор Федорович и придвинулся поближе к Ларри.
– У нас есть один замдиректора, – начал Ларри. – Ведает режимными вопросами. Его жена руководит группой. И он ей помогает. Кстати, вы ее должны помнить, она была у нас на школе. Такая яркая, с ногами.
В глазах Федора Федоровича мелькнуло понимание.
– Помню, помню. Так в чем вопрос? Если помогает, это нормально. Ларри покрутил в руках зажигалку.
– По-разному можно помогать. Когда идет прямой нажим по его линии, это уже совсем другое.
– Поподробнее можно? – спросил Федор Федорович. Ларри рассказал про историю с Виктором.
– Вы понимаете, какой уровень? Возьму папку, с одной полки на другую переставлю – и пеняй на себя. Так можно?
– А что за стажер? Может, к нему действительно есть вопросы?
– Может быть, – согласился Ларри. – Только когда его прикомандировали к Викиной группе, вопросы снялись. Дальше рассказывать?
– Давайте.
Ларри перешел к Марку.
– Сейчас никто не знает, когда был сдан отчет в первый отдел. Думаю, когда-то он и был сдан, только потом, задним числом, одну страничку вклеили. Своя рука владыка. Так можно?
Федор Федорович кивнул головой.
– Еще что-нибудь?
– Есть и еще, – сказал Ларри. – Мы же все-таки одна команда. Делаем общее дело. И Платон Михайлович, конечно, в стороне не остался. Он все сделал, чтобы ребята не пострадали. Знаете, чем кончилось?..
– Ну и как же он улетел? – спросил Федор Федорович, когда Ларри закончил рассказ.
– ВП помог, – объяснил Ларри. – Под свою ответственность.
– Да, дела, – задумчиво сказал Федор Федорович. – Эх, Вася, Вася. Ну ладно. Давайте так. Возвращайтесь спокойно в Москву. А Платону передайте, чтобы не волновался. Эти вопросы мы еще в состоянии решить.
Через три дня после возвращения Ларри в Москву по Институту поползли слухи, что Викиного мужа куда-то переводят. Как выяснилось чуть позже, это были вовсе не слухи, а реальный факт. Викина группа просуществовала еще несколько месяцев, после чего, в порядке перевода, стройно удалилась в какой-то новообразованный институт с длинным и невнятным названием. Возглавлял его сын одного из членов Политбюро.
Промежуточная точка в этой истории была поставлена три с лишним года спустя, уже после смерти Брежнева. Платон должен был лететь в Штаты Приехав за документами в Президиум, он столкнулся в дверях с Викой.
– Тоша, привет, – окликнула его Вика. – Как дела? Сто лет не виделись.
Вика была в длинной норковой шубе и белом платке тонкой вязки, резко контрастировавшем с ее черными волосами.
– Привет и тебе, – ответил Платон. – Все нормально. А у тебя как?
– Тоже нормально. – Вика оглядела Платона с головы до ног. – Собираешься куда-то?
– На неделю в Штаты, – сказал Платон. – По Проекту. А ты?
– А я только что из Англии вернулась, сдавала паспорт. – Вика помолчала. – Тоша, скажи честно, ведь вся та история – твоих рук дело?
Платон хотел что-то ответить, но удержался.
– Можешь не отвечать, – сказала Вика. – Я и так знаю. Я, между прочим, в разводе. Да ты не молчи, я на тебя больше не претендую. Слава богу, со мной в порядке. Просто хочу предупредить – как старый друг, что ли... – ты себе врага нажил до конца своих дней. И не просто моего Васеньку, а всю контору.
– Ну, наверное, все-таки не всю, – ляпнул Платон. Вика улыбнулась.
– А я-то, дура, все голову ломала – как же это ты Васеньку на хромой козе объехал? Оказывается, все куда как просто. Интересно бы узнать, кого ты тогда на него натравил. Ну ладно, Тоша, может, еще увидимся как-нибудь.
Когда Платон отошел на несколько шагов. Вика снова окликнула его:
– Тоша, запиши мой телефон. Будет настроение – звякни. Поболтаем.
– Записал? – спросил вечером Ларри, когда Платон рассказал ему о встрече.
– Записал, – признался Платон, шаря по карманам. – Только я его куда-то засунул. По-моему, потерял. Вот черт!
– Не вздумай найти, – пригрозил Ларри. – Тебе что, аспиранток мало?
Гигант в пеленках
Интерлюдия
Водораздел
– По вам нет решения, – сказал куратор, барабаня пальцами по столу и глядя в окно.
– Что это значит? – опешил Платон.
– Нет решения – не можем выдать паспорт, – туманно объяснил куратор, продолжая изучать природу.
– И что же мне теперь делать?
– Не знаю. Ехать домой. У вас в Институте есть отдел загранкомандирования? Вот в понедельник и спросите их, что делать.
Платон вышел за дверь, как оплеванный. Посмотрел на часы. Вероятность застать Элеонору Львовну в Институте еще была, хотя и очень невысокая. Платон решил ехать – надо же выяснить, что происходит. По дороге его не отпускала одна мысль – где-то он уже видел этого куратора, причем совсем недавно. Только войдя в Институт, Платон понял, что показалось ему таким знакомым. Запах! Запах иностранного, дорогого то ли лосьона, то ли одеколона. Это куратор простоял на лестнице второго этажа все утро, пока Платон бегал, как наскипидаренный. Это его Платон чуть не сбил с ног. Платон два часа просидел под дверью, а куратор те же два часа торчал как столб у окна, только чтобы не заходить к себе в кабинет. Интересно, зачем ему это было нужно?
Элеонора Львовна, женщина добросердечная и отзывчивая, оказалась, к счастью, на месте, хотя уже собиралась уходить. Выслушав сбивчивый рассказ Платона, она заметно помрачнела.
– Странно, – сказала она. – Вчера все было в порядке. Вы, Платон Михайлович, поезжайте домой, а в понедельник мы выясним, что к чему.
Произнеся эти слова, она настойчиво замахала рукой, показывая Платону, что он не должен никуда уходить, а напротив – сесть на стул. После чего приложила палец к губам и потянулась к трубке.
– Сергей Федорович, – сказала Элеонора Львовна, – это Цветкова. Добрый вечер. Тут мы одного сотрудника в Италию направляем. На три недели. Я хотела бы узнать... Да, он... Поняла. Спасибо, Сергей Федорович. До свидания.
Повесив трубку, Элеонора Львовна выбралась из кресла и, не произнеся ни слова, направилась к двери, маня Платона рукой. Он двинулся за ней.
– Он мне сказал, – шепотом произнесла Элеонора Львовна, когда они оказались в коридоре, – переверните объективку!
– А что это значит? – тоже шепотом спросил Платон. Объектив-кой называлась одна из многочисленных бумаг, которые он заполнял, – своего рода мини-анкета на одном листе. Платон хорошо помнил, что на обратной стороне ничего существенного, кроме сведений о близких родственниках, не содержалось, а с родственниками у него вроде бы все было в порядке.
Элеонора Львовна посмотрела на Платона с каким-то непонятным состраданием.
– Не знаю я, что это значит, – по-прежнему шепотом произнесла она, хотя в ее голосе уже прорезались официальные нотки. – Я спросила, мне ответили. И давайте считать, что этого разговора у нас не было.
Ясность внес Ларри, к которому Платон пошел сразу же от Элеоноры Львовны.
– Я тебя предупреждал – не лезь в эту историю, – говорил Ларри сквозь облако табачного дыма. – Теперь все понятно. Этот тип, замдиректора, договорился по своим каналам, что тебя проманежат ровно до того момента, когда уже ничего нельзя будет сделать. Как тот мужик называется – куратор? Если бы он утром сказал, что тебя прокатили, ты еще мог бы толкнуться туда-сюда. Вот он и прятался от тебя до вечера. В итоге – завтра все летят, а ты сидишь в Москве. И не просто сидишь, а в постоянном отказе. Ты понимаешь, что значит "перевернуть объективку"?
– Нет, – признался Платон. – Я как раз хотел у тебя спросить – что они могли вычитать на оборотной стороне?
– Да ничего они там не вычитали. И не собирались. Смотри. Я приношу начальнику важный документ. Он его читает, изучает, нюхает – я не обращаю внимания. Дальше так. Если начальник подписывает – значит, все хорошо. Если не подписывает – смотрю, как на стол положил. Лицом вверх положил – будет думать. Перевернул – значит, больше с этой бумагой к нему не ходить. Ты что, не знал про это?
– Да откуда же!– воскликнул Платон. – А почему прямо не сказать?
– Потому! – Ларри поднял вверх указательный палец. – Если подчиненному надо словами объяснять, такой подчиненный должен на стройке бетон месить, ему там прораб все как надо объяснит. Подчиненный чувствовать должен. И без слов. Тем более что не всегда и не про все сказать можно. Теперь тебя даже в братскую Монголию не выпустят. Все будет хорошо, все скажут да, все документы сделаешь, но дальше Элеоноры бумаги не пойдут. Она умная, порядок знает. Раз объективку перевернули, Элеонора будет гноить твои документы в сейфе до второго пришествия.
Некурящий Платон вытащил из Ларриной пачки сигарету, покрутил ее в руках, сломал и бросил в пепельницу.
– Что будем делать?
– Будем пить водку. – Ларри встал из-за стола и кивнул в сторону двери. – Сейчас поедем к заводчанам, они в "России" остановились.
В коридоре Ларри обнял Платона за плечи и стал что-то шептать ему на ухо. Шептал долго. Потом спросил:
– Понял? Будем пробовать?
– Думаешь, получится? – в свою очередь спросил Платон.
– Должно получиться. Только договариваемся так – заводчанам про твои проблемы ни слова. Если дело склеится, то к среде ты уже будешь в Милане. Вот под этим соусом все и проведем. В понедельник cделаешь так, как договорились. Если получится, я во вторник выеду в Питер.
Однако до понедельника Платон не дотерпел и в субботу позвонил ВП домой.
– А вы что, не улетели? – удивился ВП. Платон объяснил, что возникли непредвиденные трудности, и это заставляет его просить Владимира Пименовича о совете и помощи.
– Вы знаете, где я живу? – помолчав немного, спросил ВП. – Приезжайте к четырем часам.
Когда Платон приехал, у ВП был врач. Жена Владимира Пименовича, встретив Платона, проводила его в библиотеку и попросила минут десять подождать. Платон, впервые оказавшийся у ВП в доме, с интересом осмотрелся по сторонам. Такой подборки литературы по основной тематике Института он не видел даже в институтской библиотеке. Целый шкаф с работами самого ВП. На полках – Колмогоров, Понтрягин, Беллман, Канторович, Винер, Циолковский, Бурбаки, Шеннон. Первое издание "Теории игр" фон Неймана и Моргенштерна. Платон потянулся к полке – так и есть, с дарственной надписью. И фотографии, много фотографий. Этот, с бородой, – конечно, Курчатов. А это старик Круг. Вот еще интересный снимок – Королев и ВП в лесу на прогулке...
– Это мы с Королевым по грибы пошли, – услышал он за спиной голос ВП. – А потом заспорили и так ничего и не собрали. Пришлось пустыми возвращаться.
– Я и не знал, что вы работали с Курчатовым, – сказал Платон.
– Работал. Время тогда было серьезное. Ну, это как-нибудь в другой раз расскажу, если интересно. Садитесь. Излагайте, что стряслось.
Платон подробно рассказал обо всех событиях вчерашнего дня, умолчав только о разговоре с Элеонорой Львовной.
ВП встал из-за стола, подошел к двери, приоткрыл ее и крикнул в коридор:
– Лиза, принеси-ка нам чайку и чего-нибудь погрызть. Потом снова сел в кресло и сказал Платону:
– Не для обсуждения, конечно, но покойник Осовский хоть и недолюбливал вас, однако никогда так себя не вел. Никогда и ни при каких условиях. Скажу вам прямо, ситуация непростая. Тут надо серьезно подумать.
Размышления академика продолжались до тех пор, пока на столе не появились стаканы с чаем, сахарница и блюдце с печеньем. Когда дверь закрылась, ВП продолжил;
– Он ведь заходил ко мне в начале недели. Понимаете, о ком я? И говорит: "Вы знаете, он очень рвется в эту поездку. Очень". Это про вас. И смотрит на меня. Я, говорит, такую ответственность на себя не брал бы.
– А он вам не передал, как мы с ним беседовали? – перебил Платон. – Он же мне прямым текстом сказал – как мне не стыдно, дескать, писать в техзадании такую чушь. А я ответил, что революций делать не хочу – мне ехать надо. Тут-то он мне и заявил, что я вроде как факт поездки ставлю выше цели поездки – или что-то похожее. И это, мол, очень подозрительно.
– А вы вообще думайте, когда с людьми беседуете, зачем и с какой целью они слова говорят, – посоветовал академик. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.
– Напомните, Платон Михайлович, – сказал ВП, все еще не открывая глаз, – у вас допуск оформлен?
– По второй форме, – ответил Платон. – Уже четыре года. Тогда всем оформляли, кто в Проекте. Академик открыл глаза.
– И еще один вопрос, вы уж извините, что задаю. Вы – меня – не подведете? Проблем не будет? Не дождавшись ответа, ВП сказал:
– Ладно. Давайте заканчивать. Вы в понедельник на работе будете? Зайдите ко мне часиков в одиннадцать.
Зайти к ВП в назначенное время Платону не удалось. Прямо с утра позвонила Элеонора Львовна и сказала, что ему надо срочно поехать в Президиум, забрать там паспорт и поменять билеты – вылет завтра. Но по дороге попросила заглянуть к ней. Когда Платон появился у Элеоноры в кабинете, она еще раз повторила то, что сказала по телефону, а потом вышла с ним в коридор и прошептала:
– Вы знаете, я очень рада, что все получилось. Желаю вам!.. Вечером Платон встретился с Ларри.
– Классный мужик, – сказал Ларри, имея в виду ВП. – Ты понял, что едешь под его личное поручительство? Сейчас таких стариков уже почти не осталось. Слушай, у него предки не из Грузии?
– Да ладно тебе, – улыбнулся Платон. – Ты мне вот что скажи. Мы ведь этого так не оставим? Ты сделаешь, как договорились? Ларри полез в карман пиджака.
– Вот. Завтра "Красной стрелой" туда. День на месте и сразу же обратно.
– Ты ему звонил?
– А как же! Он тебе привет передал, сказал, что ждет. На следующее утро, уже находясь у паспортного контроля, Платон зачем-то обернулся, и ему показалось, что где-то у барьера, по ту сторону таможни, мелькнула знакомая рыжая шевелюра. Когда через десять дней он позвонил Ларри из Италии, то сразу спросил:
– Слушай, старик, я когда улетал, мне показалось... Ты, случайно, не был в Шереметьево?
– Ну был, – признался Ларри. – Хотел увидеть, что ты улетел. А ты за этим и звонишь? Тебе про Ленинград неинтересно?
– Конечно, интересно.Расскажи.
– Ага, вот прямо сейчас я тебе все по телефону и расскажу. Приедешь – сам увидишь.
– Ты только скажи, получилось или нет.
– Еще как получилось. Тут у меня одна бумажка лежит – ей цены нет. А от того, что в Институте происходит, – ты просто офигеешь.
Ларри ездил в Ленинград, чтобы встретиться с Федором Федоровичем – тем самым, с которым Платон и все остальные познакомились на школе-семинаре, где товарищ из органов осуществлял общее руководство протокольными мероприятиями и надзор за контактами с иностранными коллегами.
Личный контакт произошел ближе к вечеру – в ресторане, который назвал Федор Федорович.
Ленинградский знакомец долго изучал содержимое кейса, привезенного Ларри.
– В Грузии этот коньяк подают только в двух местах, – объяснил Ларри. – Его даже в буфете ЦК нет. А это вино от моих очень близких друзей. Если будете в Грузии, я дам адрес. И еще – Платон просил передать вам пакет.
В пакете от Платона лежали томики Булгакова, Андрея Белого и Бальмонта.
– Большое спасибо, – растроганно сказал Федор Федорович. – Ну, как там ваш знаменитый Проект?
Ларри начал рассказывать. Из его слов следовало, что Проект вышел на качественно новый уровень, превратившись чуть ли не в межотраслевую программу государственного значения. В нее вовлечены огромные научные силы и фантастические ресурсы. А теперь осуществляется давно запланированный прорыв на международном уровне. При этом Ларри небрежно упомянул о наметившихся контактах с такими гигантами, как "Даймлер-Бенц" и "Дженерал моторc". Контакты действительно имели место, но были несколько односторонними. То есть Платон как-то написал туда и туда письма, предлагая сотрудничество, но ответов до сих пор не получил.
– Сейчас Платон Михайлович в Италии. С делегацией Завода, – закончил Ларри.
– Ну что ж, – сказал Федор Федорович. – Здорово раскрутились. Увидите Платона, передайте от меня большой привет. И Виктору тоже.
– Обязательно передам, – широко улыбаясь, пообещал Ларри. Несколько минут оба молчали. Наконец Федор Федорович задал вопрос:
– Есть какие-нибудь проблемы?
– Пожалуй, что есть, – медленно сказал Ларри, ставя на стол рюмку и закуривая. – В Институте складывается не совсем здоровая обстановка. Это мешает работать. В том числе и по Проекту.
– А я могу помочь? – поинтересовался Федор Федорович.
– Не знаю. Давайте я расскажу. Хороший совет – лучшая помощь.
– Ну что ж, рассказывайте, – согласился Федор Федорович и придвинулся поближе к Ларри.
– У нас есть один замдиректора, – начал Ларри. – Ведает режимными вопросами. Его жена руководит группой. И он ей помогает. Кстати, вы ее должны помнить, она была у нас на школе. Такая яркая, с ногами.
В глазах Федора Федоровича мелькнуло понимание.
– Помню, помню. Так в чем вопрос? Если помогает, это нормально. Ларри покрутил в руках зажигалку.
– По-разному можно помогать. Когда идет прямой нажим по его линии, это уже совсем другое.
– Поподробнее можно? – спросил Федор Федорович. Ларри рассказал про историю с Виктором.
– Вы понимаете, какой уровень? Возьму папку, с одной полки на другую переставлю – и пеняй на себя. Так можно?
– А что за стажер? Может, к нему действительно есть вопросы?
– Может быть, – согласился Ларри. – Только когда его прикомандировали к Викиной группе, вопросы снялись. Дальше рассказывать?
– Давайте.
Ларри перешел к Марку.
– Сейчас никто не знает, когда был сдан отчет в первый отдел. Думаю, когда-то он и был сдан, только потом, задним числом, одну страничку вклеили. Своя рука владыка. Так можно?
Федор Федорович кивнул головой.
– Еще что-нибудь?
– Есть и еще, – сказал Ларри. – Мы же все-таки одна команда. Делаем общее дело. И Платон Михайлович, конечно, в стороне не остался. Он все сделал, чтобы ребята не пострадали. Знаете, чем кончилось?..
– Ну и как же он улетел? – спросил Федор Федорович, когда Ларри закончил рассказ.
– ВП помог, – объяснил Ларри. – Под свою ответственность.
– Да, дела, – задумчиво сказал Федор Федорович. – Эх, Вася, Вася. Ну ладно. Давайте так. Возвращайтесь спокойно в Москву. А Платону передайте, чтобы не волновался. Эти вопросы мы еще в состоянии решить.
Через три дня после возвращения Ларри в Москву по Институту поползли слухи, что Викиного мужа куда-то переводят. Как выяснилось чуть позже, это были вовсе не слухи, а реальный факт. Викина группа просуществовала еще несколько месяцев, после чего, в порядке перевода, стройно удалилась в какой-то новообразованный институт с длинным и невнятным названием. Возглавлял его сын одного из членов Политбюро.
Промежуточная точка в этой истории была поставлена три с лишним года спустя, уже после смерти Брежнева. Платон должен был лететь в Штаты Приехав за документами в Президиум, он столкнулся в дверях с Викой.
– Тоша, привет, – окликнула его Вика. – Как дела? Сто лет не виделись.
Вика была в длинной норковой шубе и белом платке тонкой вязки, резко контрастировавшем с ее черными волосами.
– Привет и тебе, – ответил Платон. – Все нормально. А у тебя как?
– Тоже нормально. – Вика оглядела Платона с головы до ног. – Собираешься куда-то?
– На неделю в Штаты, – сказал Платон. – По Проекту. А ты?
– А я только что из Англии вернулась, сдавала паспорт. – Вика помолчала. – Тоша, скажи честно, ведь вся та история – твоих рук дело?
Платон хотел что-то ответить, но удержался.
– Можешь не отвечать, – сказала Вика. – Я и так знаю. Я, между прочим, в разводе. Да ты не молчи, я на тебя больше не претендую. Слава богу, со мной в порядке. Просто хочу предупредить – как старый друг, что ли... – ты себе врага нажил до конца своих дней. И не просто моего Васеньку, а всю контору.
– Ну, наверное, все-таки не всю, – ляпнул Платон. Вика улыбнулась.
– А я-то, дура, все голову ломала – как же это ты Васеньку на хромой козе объехал? Оказывается, все куда как просто. Интересно бы узнать, кого ты тогда на него натравил. Ну ладно, Тоша, может, еще увидимся как-нибудь.
Когда Платон отошел на несколько шагов. Вика снова окликнула его:
– Тоша, запиши мой телефон. Будет настроение – звякни. Поболтаем.
– Записал? – спросил вечером Ларри, когда Платон рассказал ему о встрече.
– Записал, – признался Платон, шаря по карманам. – Только я его куда-то засунул. По-моему, потерял. Вот черт!
– Не вздумай найти, – пригрозил Ларри. – Тебе что, аспиранток мало?
Гигант в пеленках
...В комнате, служившей когда-то прибежищем общественных организаций, стоял большой, некогда полированный стол, окруженный кольцом из шести стульев. На стене висел лист ватмана с написанным печатными буквами призывом: "Все идеи и предложения писать разборчиво". Лист был сплошь покрыт идеями, изложенными карандашом, чернилами и цветными фломастерами. Часть записей вылезала на обои.
"Нужен свой банк. Цейтлин".
"Платон! А как мы доставим машины в Москву? Есть мысль. Виктор".
"У меня есть один знакомый охотник. Он же чучельник. Возьмем его под крыло? Лена".
"Сама чучело". Без подписи.
"Мария, нужно, в конце концов, организовать нормальные условия для работы. Сидим здесь сутками, а пожрать нечего. Цейтлин".
"Предлагаю всерьез заняться медициной. Цейтлин".
"Телефонная связь нужна нормальная. И хоть один копировальный аппарат. Тариев".
"Вот и займись". Без подписи.
"Предлагаю устроить День здоровья. Поедем за город на шашлыки. Сысоев".
"Сколько можно жить без транспорта? Когда Цейтлин перестанет забирать все машины? Мария".
Начальные месяцы жизни "Инфокара" прошли под знаком острого безденежья. Чтобы выплатить первую зарплату, Муса продал часть мебели, оставшейся в наследство от папы Гриши. Деньги, перечисленные Заводом в уставный капитал, были частично потрачены на покупку двух автомобилей, остальное разошлось по мелочам. Водителей тот же Муса временно устроил на работу в свой Дом культуры, сумрачно заявив Платону, что идет на преступление. Ларри привез два компьютера, сохранившихся еще от операций "Инициативы". Платон, Муса, Ларри, Марк и Виктор работали бесплатно. Всем прочим – главбуху, Ленке, Марии и водителю Семену – платили: главбуху – пятьсот, Ленке и Марии – по четыреста, Семену – триста пятьдесят. Остальные водители явно рассчитывали на большее. Двести рублей, получаемые в Доме культуры, их не устраивали, равно как и ненормальный режим. И через некоторое время шоферская бригада устроила забастовку.
– Муса Самсонович, – сказал единственный штатный инфокаровский водитель Семен. – Ребята бузят. За такие бабки по четырнадцать часов не вылезать из-за баранки... Надо добавить за сверхурочные. И за работу в выходные – двойную оплату.
– Обсудим, – туманно пообещал Муса, окидывая взглядом три папки с бумагами, которые еще вчера притащил к нему Марк.
– Только не тяните, Муса Самсонович, -– вроде бы попросил Семен, но в голосе его чувствовалась угроза. – Главное, меня поймите – я против ребят пойти не могу. И еще они интересуются, почему оформлены у вас, а работают здесь.
– Хорошо, – сказал Муса. – Вернется Платон Михайлович, на следующей неделе решим.
– Так они не будут ждать, – продолжал настаивать Семен. – Ребята твердо говорят, что сегодня в шесть, если не решится вопрос, разворачиваются и уходят. Вы уж, пожалуйста, Муса Самсонович, поговорите с ними еще до вечера.
– Ты тоже, что ли, развернешься? – Муса посмотрел на Семена в упор.
Семен красноречиво пожал плечами.
– Сколько они хотят? – спросил Муса после минутного раздумья. До сих пор стоявший Семен сел на продавленный стул и стал загибать пальцы.
– Ежели считать по рабочим дням, у них выходит по восемь рублей грязными. Значит, по рублю в час. Ежели переработка, то надо накинуть еще по полтора. Уже выходит под триста пятьдесят в месяц. В выходные двойная ставка. Получается пятьсот. Ну и мне, раз я над ними командую, надо столько же, да еще сотенку накинуть за беспокойство.
Муса, уже три дня ломавший голову над тем, как заплатить очередную зарплату, рассвирепел, но постарался сдержаться.
– Приводи их ко мне к пяти. А сейчас катись, у меня дел много. Зайди к Марии, она скажет, что сегодня делать.
Семен вышел из кабинета Мусы. Тот подумал и набрал номер. Объяснив Платону ситуацию и выслушав в ответ полуистерическую инвективу в адрес пролетариата, Муса сказал:
– Ну чего ты кричишь? Это я и сам умею. Я Семена чуть не придавил, когда он мне тут рассказывал, как они числятся в одном месте, а работают в другом. Лучше скажи, что делать. А то мы сейчас наживем себе геморрой и профсоюз в придачу. И останемся к тому же без колес. Я думаю – может, Ахмету позвонить? Пусть разберется.
– Ни в коем случае! – категорично сказал Платон. – Только этого не хватало. Здесь нужно что-то другое.
– Что?
– Откуда я знаю? Думать надо. Платон немного помолчал.
– Вот что, – сказал он наконец, – у нас сколько машин? Ага... Сколько мы в месяц за бензин платим?.. Сколько?.. Это точно?.. Слушай, будь на месте, я тебе сейчас перезвоню.
Через десять минут Платон вышел на связь в исключительно свирепом расположении духа. По его словам получалось, что никто ничего не контролирует и деньги просто утекают сквозь пальцы. Он поделил что-то на что-то, и оказалось, что инфокаровские машины проходят до трех тысяч километров в месяц.
– Ты понимаешь, что происходит? – спросил он, наоравшись. – Они на наших машинах халтурят после работы.
– А когда им халтурить? Они же заканчивают хрен знают во сколько.
– Значит, находят когда. Вот что Вызови этого придурка Семена и скажи ему, что с сегодняшнего дня все водители заканчивают ровно в шесть. Понял? В шесть вечера все ключи от машин сдаются тебе. А сами пусть домой на метро едут. Мы тут разберемся сами, кто из нас и как добираться будет. Ты рулить не разучился? Нет? Вот так и сделай. А потом отзвони мне и скажи, чем кончилось.
Муса объявил Семену волю руководства. Тот посмотрел в потолок, после чего вышел, не прощаясь. Через час вернулся с виноватым лицом.
– Муса Самсоныч, – сказал он. – Мы... это самое... Короче, понимаем, что положение сейчас тяжелое... В общем, так... Ребята не возражают насчет и дальше работать по старой схеме... Пока что... Вы уж потом, когда разбогатеем, не забудьте. Надо будет подбросить рабочему классу на молочишко.
– Ну вот, – удовлетворенно сказал Платон, когда Муса доложил ему о результатах переговоров. – Так – нормально. А то сразу – Ахмет, Ахмет...
"Нужен свой банк. Цейтлин".
"Платон! А как мы доставим машины в Москву? Есть мысль. Виктор".
"У меня есть один знакомый охотник. Он же чучельник. Возьмем его под крыло? Лена".
"Сама чучело". Без подписи.
"Мария, нужно, в конце концов, организовать нормальные условия для работы. Сидим здесь сутками, а пожрать нечего. Цейтлин".
"Предлагаю всерьез заняться медициной. Цейтлин".
"Телефонная связь нужна нормальная. И хоть один копировальный аппарат. Тариев".
"Вот и займись". Без подписи.
"Предлагаю устроить День здоровья. Поедем за город на шашлыки. Сысоев".
"Сколько можно жить без транспорта? Когда Цейтлин перестанет забирать все машины? Мария".
Начальные месяцы жизни "Инфокара" прошли под знаком острого безденежья. Чтобы выплатить первую зарплату, Муса продал часть мебели, оставшейся в наследство от папы Гриши. Деньги, перечисленные Заводом в уставный капитал, были частично потрачены на покупку двух автомобилей, остальное разошлось по мелочам. Водителей тот же Муса временно устроил на работу в свой Дом культуры, сумрачно заявив Платону, что идет на преступление. Ларри привез два компьютера, сохранившихся еще от операций "Инициативы". Платон, Муса, Ларри, Марк и Виктор работали бесплатно. Всем прочим – главбуху, Ленке, Марии и водителю Семену – платили: главбуху – пятьсот, Ленке и Марии – по четыреста, Семену – триста пятьдесят. Остальные водители явно рассчитывали на большее. Двести рублей, получаемые в Доме культуры, их не устраивали, равно как и ненормальный режим. И через некоторое время шоферская бригада устроила забастовку.
– Муса Самсонович, – сказал единственный штатный инфокаровский водитель Семен. – Ребята бузят. За такие бабки по четырнадцать часов не вылезать из-за баранки... Надо добавить за сверхурочные. И за работу в выходные – двойную оплату.
– Обсудим, – туманно пообещал Муса, окидывая взглядом три папки с бумагами, которые еще вчера притащил к нему Марк.
– Только не тяните, Муса Самсонович, -– вроде бы попросил Семен, но в голосе его чувствовалась угроза. – Главное, меня поймите – я против ребят пойти не могу. И еще они интересуются, почему оформлены у вас, а работают здесь.
– Хорошо, – сказал Муса. – Вернется Платон Михайлович, на следующей неделе решим.
– Так они не будут ждать, – продолжал настаивать Семен. – Ребята твердо говорят, что сегодня в шесть, если не решится вопрос, разворачиваются и уходят. Вы уж, пожалуйста, Муса Самсонович, поговорите с ними еще до вечера.
– Ты тоже, что ли, развернешься? – Муса посмотрел на Семена в упор.
Семен красноречиво пожал плечами.
– Сколько они хотят? – спросил Муса после минутного раздумья. До сих пор стоявший Семен сел на продавленный стул и стал загибать пальцы.
– Ежели считать по рабочим дням, у них выходит по восемь рублей грязными. Значит, по рублю в час. Ежели переработка, то надо накинуть еще по полтора. Уже выходит под триста пятьдесят в месяц. В выходные двойная ставка. Получается пятьсот. Ну и мне, раз я над ними командую, надо столько же, да еще сотенку накинуть за беспокойство.
Муса, уже три дня ломавший голову над тем, как заплатить очередную зарплату, рассвирепел, но постарался сдержаться.
– Приводи их ко мне к пяти. А сейчас катись, у меня дел много. Зайди к Марии, она скажет, что сегодня делать.
Семен вышел из кабинета Мусы. Тот подумал и набрал номер. Объяснив Платону ситуацию и выслушав в ответ полуистерическую инвективу в адрес пролетариата, Муса сказал:
– Ну чего ты кричишь? Это я и сам умею. Я Семена чуть не придавил, когда он мне тут рассказывал, как они числятся в одном месте, а работают в другом. Лучше скажи, что делать. А то мы сейчас наживем себе геморрой и профсоюз в придачу. И останемся к тому же без колес. Я думаю – может, Ахмету позвонить? Пусть разберется.
– Ни в коем случае! – категорично сказал Платон. – Только этого не хватало. Здесь нужно что-то другое.
– Что?
– Откуда я знаю? Думать надо. Платон немного помолчал.
– Вот что, – сказал он наконец, – у нас сколько машин? Ага... Сколько мы в месяц за бензин платим?.. Сколько?.. Это точно?.. Слушай, будь на месте, я тебе сейчас перезвоню.
Через десять минут Платон вышел на связь в исключительно свирепом расположении духа. По его словам получалось, что никто ничего не контролирует и деньги просто утекают сквозь пальцы. Он поделил что-то на что-то, и оказалось, что инфокаровские машины проходят до трех тысяч километров в месяц.
– Ты понимаешь, что происходит? – спросил он, наоравшись. – Они на наших машинах халтурят после работы.
– А когда им халтурить? Они же заканчивают хрен знают во сколько.
– Значит, находят когда. Вот что Вызови этого придурка Семена и скажи ему, что с сегодняшнего дня все водители заканчивают ровно в шесть. Понял? В шесть вечера все ключи от машин сдаются тебе. А сами пусть домой на метро едут. Мы тут разберемся сами, кто из нас и как добираться будет. Ты рулить не разучился? Нет? Вот так и сделай. А потом отзвони мне и скажи, чем кончилось.
Муса объявил Семену волю руководства. Тот посмотрел в потолок, после чего вышел, не прощаясь. Через час вернулся с виноватым лицом.
– Муса Самсоныч, – сказал он. – Мы... это самое... Короче, понимаем, что положение сейчас тяжелое... В общем, так... Ребята не возражают насчет и дальше работать по старой схеме... Пока что... Вы уж потом, когда разбогатеем, не забудьте. Надо будет подбросить рабочему классу на молочишко.
– Ну вот, – удовлетворенно сказал Платон, когда Муса доложил ему о результатах переговоров. – Так – нормально. А то сразу – Ахмет, Ахмет...
Интерлюдия
Ах, девяносто первый, девяносто первый... Помнишь, ты жила тогда на Ленинском, и Нескучный сад, куда мы бегали целоваться, был как раз напротив твоего дома. И ты все время боялась, что кто-нибудь из твоих увидит нас в окно, особенно сын. Почему-то муж беспокоил тебя намного меньше. А помнишь, как наступил этот самый девяносто первый год? Было около десяти вечера, и мы стояли в Нескучном, рядом с заваленной снегом скамейкой, и я грел твои руки, а ты говорила, что надо что-то решать, что ты никак не можешь сделать этот шаг и что впервые тебе не хочется идти домой, к гостям... А потом я проводил тебя до подъезда и встретил Новый, девяносто первый, глядя на твои окна, где горел свет и видна была новогодняя елка. А потом все медленно покатилось под откос, Наташка отказала нам от квартиры, и видеться мы стали все реже и реже. И Нескучный сад зажил своей, не имеющей к нам отношения, жизнью...
Водораздел
Виктор Сысоев довольно быстро понял, что существует определенный предел, за которым его понимание происходящего перестает чему-либо соответствовать. После истории с кооперативом "Инициатива" он, приобретя отрицательный, но бесценный коммерческий опыт, чувствовал себя в "Инфокаре" как рыба в воде. И начальный период безденежья, и первые заработки, и фиатовская авантюра – все это не выходило за рамки уже знакомой ему деятельности. И пока инфокаровские доходы исчислялись сотнями тысяч долларов, пока в любое время можно было потрепаться с Платоном или Мусой о недавно прочитанной книге, о случайно встреченных старых знакомых, о ситуации в Институте, о бабах, наконец, он чувствовал себя достаточно комфортно Но когда выручка перевалила за десятки миллионов, Виктор стал ощущать невыносимое физическое давление, не пропадавшее ни днем ни ночью. Платон, растянувший свой рабочий день до двадцати часов и умудрявшийся к тому же вклинивать в спрессованное донельзя расписание многочисленные романтические свидания, Муса, тянущий на себе всю инфокаровскую махину, Ларри, назначающий сверку расчетов с Заводом на два часа ночи и распределение машин по стоянкам – на четыре, Марк, в своей борьбе за место под солнцем упорно старающийся пересидеть Ларри, – все они как бы перешли в иную категорию людей. Они были готовы к этому новому вызову, к большой ответственности, к большим деньгам и непростому процессу их приумножения и безудержной экспансии, а он – нет. Риск, на который они ежедневно и ежечасно шли, бросая на заляпанный грязью и кровью игорный стол молодого российского бизнеса миллионы столь трудно заработанных долларов, выбор между весьма правдоподобной потерей всего капитала и эфемерной возможностью его удвоения, выбор, за которым, казалось бы, не стояло ни расчета, ни трезвого анализа – ничего, кроме потусторонней интуиции Платона, неодолимой воли Ларри и железной командной дисциплины, обеспечивающей невиданную и мгновенную концентрацию ресурсов, – этот риск и этот выбор были не для него. И Виктор, по-прежнему оставаясь заместителем Платона и формально занимая более высокое положение, чем Марк и Ларри, стал постепенно уходить в тень. Он вел несколько коммерческих проектов с невысокой нормой прибыли, организовал торговлю спорттоварами, самостоятельно распоряжался бюджетом в двести тысяч долларов, по сложившейся традиции присутствовал на всех заседаниях правления и переговорах, регулярно отчитывался перед Платоном о состоянии дел. Время от времени ему отдавали для проработки кое-какие куски основного бизнеса, потому что в грамотном анализе возможных последствий, точности планирования и обоснованности прогнозов равных Виктору не было, но от принятия ключевых решений он отстранился. Да и со здоровьем у него что-то не клеилось. Секретарша Пола – ее привел в "Инфокар" Платон после трехдневного романа где-то на Истре – держала у себя в столе целую аптечку и, если Виктора скрючивало, немедленно снимала трубки со всех телефонов, чтобы не звонили, после чего начинала приводить шефа в чувство. А еще в подчинении у Виктора оказался Леня Донских.