– Брось ты эту херню, – приказывал полковник, отнимая у Геры пистолет, когда тот пытался применить увиденные в вестернах приемы. – Ты свой приборчик таким манером вытаскивай, когда с бабой ложишься. Смотри сюда. Целиться надо – словно пальцем показываешь. Понял? На-ка, попробуй еще раз.
Про Афганистан полковник вспоминал неохотно. Иногда, сильно выпив, рассказывал одну и ту же историю про штурм дворца Амина. Но на этом воспоминания неизменно заканчивались. К известности ов не стремился и частенько говаривал:
– Я человек необщественный. Хочешь поговорить – иди к другим. Там тебе расскажут.
Первое время за полковником охотились журналисты. Он мастерски от них уворачивался, а потом они и сами отстали, когда Паша предложил особо ретивой журналистке с телевидения в обмен на интервью помыть у него дома пол. Журналистка сперва не поняла, но полковник объяснил:
– Обычное дело. Швабры у меня нету. Тряпочку в ручки возьмешь и вымоешь. А я посижу, посмотрю. Понравится – может, и сговоримся.
Гера присутствовал при встрече полковника с Сережей Красивым, когда тот рассказывал, как чечены, прикрывающие "слепых", наехали на его ребят. Одного из Сережиных бойцов, того, кто уцелел, Паша знал лично. По лицу полковника, залившемуся краской, Гера понял, что он этого так не оставит. Попрощавшись с Сережей, Беленький тут же созвонился с "папой", договорился о встрече и рванул в Кремль. Его не было часа три. Потом он вернулся, довольный, и сказал:
– Порядок. Завтра им начнут кишки мотать. Жаль, что посмотреть не удастся.
Но, видно, до конца кишки не домотали, И теперь Гера приближался к воротам дачи, а где-то там, далеко позади, по трассе летела чудо-машина, в которой истекал кровью человек, научивший его стрелять. Чуть-чуть не дождавшийся, пока домотают кишки тем, кто прикрывал "слепых".
Осень... Темно, холодно, под ногами чавкает, шуршат опавшие с березы листья. Слышен шум поезда. Пахнет грибами, гниющими яблоками и водой. Чуть впереди виден край спускающегося к Оке обрыва. За забором, в глубине участка, чернеет громада генеральского дома. Ни души...
Гера открыл ворота, загнал "вольво" на участок и поставил в стороне, чтобы Саньке было где встать. Доставая на ходу фонарик, пошел к крыльцу. Значит, порядок такой. Открыть люк слева от крыльца. Пролезть внутрь. Отвернуть стальную полосу, прикрывающую замки. Отпереть замки. Вылезти из-под крыльца. Поднять железную занавеску. Отпереть бронированную дверь. Отпереть вторую дверь. Открыть дверцу распределительного щита, включить свет. Потом можно будет заняться печкой. Ставни лучше не открывать – деревья уже почти голые, и свет в окнах будет видно издалека. А береженого бог бережет. Приготовить для Паши постель. Начистить картошки. Поехали.
Стоп! Надо позвонить в машину. Спасибо генералу, протянул-таки сюда телефон. Интересно, сколько стоил тогда, в начале пятидесятых, городской московский номер в ста километрах от столицы? Гера сбросил старые пальто, которыми был заботливо укутан аппарат, и набрал номер телефона в машине полковника. Никто не ответил – трубка сообщила, что аппарат абонента отключен или находится вне зоны обслуживания. Это было странно, но, поразмыслив, Гера решил, что при расстреле полковника вполне могли угодить и в телефон. Или повредить антенну. Отсутствие связи его встревожило. Интересно, успели они позвонить "папе", в Кремль? У Геры имелся какой-то номер, но уверенности, что его соединят, не было. Лучше подождать, пока приедет Саша с полковником. Там разберемся.
Гера набросал в печку загодя наколотые дрова, чиркнул спичкой. Посмотрел, как занявшийся огонь начал ерзать между поленьями. Потом вышел на веранду, набрал в котелок воды, постелил на стол газету, взял Пашину финку и принялся снимать с картофелин узкий слой кожуры. Гере нравилось приезжать сюда, он любил вечера в этом доме, особенно осенью или зимой. Когда за окнами гулял ветер и шумел лес, дом жил своей жизнью. Он скрипел, кряхтел, потрескивал дровами, под полом шуршали мыши. Эти звуки, в отличие от тех, что доносились снаружи, были родными. От них становилось тепло и спокойно. Вот и сейчас, отходя от нецельного небрежения, дом потихоньку прогревался, из комнат на веранду вытекало приятное тепло. Старое дерево, почувствовавшее приезд человека, начинало добродушно ворчать.
Бросив в котелок очередную картофелину, Гера поднял глаза к висевшему над столом зеркалу. В нем отражались закрытые наглухо окна веранды, край висящего над столом абажура и верхняя часть лестницы, ведущей на второй этаж. На этой лестнице Гера увидел человеческие ноги.
Какое-то время он сидел неподвижно, чувствуя, как по спине стекает холодный пот, и боясь пошевелиться. Потом он увидел, как ноги на лестнице очень медленно сделали несколько шагов вверх и исчезли из виду. Гера перевел взгляд на свои руки. Они тряслись, знаменитая Пашина финка ходила ходуном. Гера перевел дух, аккуратно положил финку на стол, вытер мокрые ладони о газету и сказал громко:
– Что-то не едут... Сходить, что ли, в сортир...
Он встал из-за стола и нарочито медленно сделал несколько шагов к двери в комнату. По мере того как дверь приближалась, но ничего не происходило, ужас овладевал им все сильнее, и последний метр Гера преодолел прыжком. Куда же он бросил куртку? Здесь? Нет. Где? А, вот она... Ощутив в ладони тяжесть подаренного Пашей полицейского кольта, Гера почувствовал некоторую уверенность. Это он знает, что в доме есть чужие. А они не знают, что он знает... "Иль думал, что я думала, что думал он-я сплю", – усмехнулся Гера, хотя понимал серьезность ситуации. Интересно, сколько их? Двое? Трое? Если гости не догадываются, что он их раскрыл, можно положить одного или двух, прежде чем начнется ответная пальба.
Гера включил фонарик и быстро прошел по комнатам первого этажа. Внизу – никого. Значит, все наверху, и, возможно, на улице отирается еще несколько человек. Но те, кто на улице, неинтересны. Входную дверь он запер за собой автоматически. Черта с два кто-нибудь пролезет в этот дзот. Стоп! А как же эти, которые уже внутри? Они-то каким образом просочились через наглухо запечатанные двери?
Гера задумался. Появление в доме чужих противоречило всем законам природы, и это тревожило. Он не понимал, как такое могло произойти. Но факт есть факт – чужого он видел сам. Значит, дом его не защитит. Надо попытаться понять, что они собираются предпринять. Скорее всего, будут ждать, когда подъедут Саня с Пашей, чтобы взять всех вместе. Гера схватился за телефон, уже зная, что это бессмысленно. Трубка была мертва. Но в то же мгновение он услышал где-то наверху зуммер мобильного телефона, и вслед за этим – через полминуты, не более – по лестнице загромыхали уже не таящиеся шаги нескольких человек.
Когда, сжимая в правой руке кольт, Гера вышел на веранду, его уже ждали Их было трое – в черных джинсах, свитерах, беретах. С удивлением Гера заметил, что все трое были русскими. Какие, к черту, чеченцы! Паша что-то напутал. У высокого в руках был автомат Калашникова, но он уставил его дулом в потолок и стрелять вроде бы не собирался. Остальные двое держали руки в карманах курток.
– Положи-ка ты свою артиллерию на стол, – досадливо проговорил кто-то невидимый.
Оглянувшись, Гера увидел за своей спиной невысокого человечка в куртке. Человечек досадливо морщился, прыскал в нос из аэрозольного баллончика и строил гримасы:
– Положи, как человека тебя прошу. Еще пальнешь ненароком. Или убери в карман. Мы к тебе с серьезным делом...
Гера помедлил, посмотрел на парней и заткнул кольт за брючный ремень. Тот, кто был с автоматом, нагнулся и поставил оружие в угол. Остальные двое расслабились, вынули руки из карманов.
– Ну вот и ладненько. – Человечек с аэрозолем подошел к столу и сел. – Прохватило где-то, черт. Слушай, у тебя аспиринчику здесь не найдется? Свалюсь еще. Дай пару таблеток заради Христа.
– Сейчас, сейчас, – засуетился Гера, чувствуя невероятное облегчение от того, что никто не собирается его убивать. – Где-то была аптечка.
Он кинулся в комнату, захлопнув за собой дверь, и ему стало еще легче и радостнее от того, что никто его не окрикнул, никто из парней не двинулся следом.
"Господи, сделай так, чтобы все обошлось, – приговаривал Гера про себя, – господи, прошу тебя, сделай так, чтобы обошлось..."
Но сегодня был не его день. Когда, держа в руках упаковку аспирина, он распахнул дверь на веранду, на пороге стоял простуженный человечек, а рядом с ним возвышался один из парней. Дуло ТТ смотрело Гере прямо в живот.
– Здорово как, – обрадовался человечек, отбирая из Гериной руки аспирин. – Сейчас приму – полегче будет. Покажи дом-то. Отодвинув Геру в сторону, он вошел в комнату и огляделся.
– Нормально, – одобрил человечек. – Усадьба целая. А это что? Сейф, что ли? Его сузившиеся глаза просверлили Геру насквозь.
– Садись сюда, на стульчик, – пригласил он Геру, ложась на приготовленную для раненого Паши кровать и закидывая руки за голову. – Поговорим. Ключи от сейфа у тебя? Или у приятелей? Только не ври. Я этого не люблю.
Дуло ТТ уперлось Гере в затылок. Он посмотрел в глаза лежащего на кровати человека и понял, что сейчас умрет. Сейчас. Или через десять минут. Или через час. Гера подвинул правую руку ближе к пряжке ремня, почувствовал колебание воздуха, и на голову его обрушился страшной силы удар. Свет погас.
Когда он пришел в себя, пистолета за поясом уже не было Не было пояса, не было брюк. Гера лежал голый на постеленной для Пашки кровати, а рядом сидел мордатый парень и держал в руках два зачищенных с концов провода.
– Голуба моя, – сказал простуженный голос, – ты уж сам решай. Либо сразу скажи, где ключи -тебе ж легче будет, либо... – Человечек сделал знак в сторону мордатого.
Судорога невероятной боли изогнула тело Геры. Это продолжалось всего долю секунды, но, когда затих крик, от которого зазвенели стекла, перед глазами истязаемого побежали радужные круги, а в протопленной комнате резко запахло калом.
– Голуба, – продолжил простуженный, – говори быстренько. Нам ведь недосуг. Да и мучить тебя нету никакой охоты. Опять же посмотри, ты у нас тут обделался немножко, прямо как маленький. А ведь мы еще и не начинали как следует. Где ключики-то? Скажи – и мы уйдем. А то придется дружков твоих подождать. Не по-товарищески получится. Ну так как?
Еще трижды Гера, продолжавший цепляться за жизнь, которая стоила ровно столько же, сколько информация о спрятанных за иконкой ключах, дергался под ударами тока. А потом жизнь перестала быть для него интересной.
– Т-т-там, -– провизжал он, мотая разламывающейся от боли головой, – там, за и-и-и....
Человечек понял, достал ключи, бережно поправив покосившуюся икону.
– Вот и ладно, – по-доброму сказал он, присев на кровать и погладив Геру по мокрым, спутавшимся волосам, – вот и ладно, милый ты мой. Спасибо тебе. Водички попьешь? Валюша, дай водички. Видишь, дрожит весь.
– К-как в-вы в д-дом по-п-пали? – спросил Гера, клацая зубами. Почему-то ему казалось, что важнее этого вопроса ничего нет.
– Как попали? – человечек пожал плечами. – Обыкновенно. Крышу разобрали на хер и попали. Чего тут сложного? Ты мне другое, голуба, скажи. Ты крещеный? Православный?
– Нет, – прошептал Гера.
– Это плохо, – человечек расстроился. – Как же нам быть-то? Повторяй за мной, что ли... Отче наш... иже еси на небесех... Повторяй, милый человек. А то не по-людски будет. Да святится имя твое... Да приидет царствие твое...
Через некоторое время сквозь разобранную крышу к небу взметнулись языки пламени.
Машин на трассе практически не было. Полковник на заднем сиденье лежал тихо – наверное, заснул или потерял сознание. Пасько гнал бронированный джип на предельной скорости, притормозив только дважды – за Подольском и у третьего кольца. Свой пистолет он засунул в бардачок На кой черт нужен пистолет при таком арсенале! Вдавливая в пол педаль газа, Саша изучал расположенные перед ним кнопки и рычаги управления хитроумными приспособлениями. Из всего, что есть в машине, самое практичное – это автоматические винтовки в ружейных портах: попасть, скорее всего, не попадешь, но пугануть получится. А вот против кого могут понадобиться две ракеты, Пасько даже не представлял. Молодец полковник! Они, дураки, еще смеялись, когда Паша пригнал это чудовище. Зато теперь можно плевать на все. При таком доме и при такой тачке никто даже близко подойти не сможет.
У разграбленного ларька, громыхающего на ветру оторванными листами жести, Пасько свернул направо на бетонку. До дачи оставалось километров десять. Он сбросил скорость, сунул в рот сигарету и тихо включил радио.
Вдоль бетонки слева и справа тянулся черный лес. Летом здесь было грибное раздолье. Неподалеку находилась воинская часть, поэтому садовых участков тут не раздавали. Да и в самом лесу можно было без труда напороться на патруль или уткнуться в колючую проволоку, огораживающую участки с надписями "Запретная зона". Когда они ходили здесь, чтобы набрать грибов на супчик, их несколько раз останавливали, но Паша показывал красную книжечку, и этим все заканчивалось.
Впереди, на повороте, там, где с левой стороны лес разрубала ведущая к воинской части просека, показалась какая-то черная громада. Пасько переключил свет, слегка притормозил, вгляделся и не поверил своим глазам. На съезде с бетонки стоял танк. Пушка смотрела прямо на машину.
Перед Пасько распустился оранжево-красный цветок. Грохота выстрела он уже не услышал. Прямое попадание снаряда подхватило броневик, машина перевернулась в воздухе и, снеся несколько деревьев, отлетела в кустарник. Потом раздался взрыв. К темному осеннему небу поднялся огненный столб.
Задраенный люк танка откинулся, изнутри вылезли двое. Спрыгнули с брони. Еще трое, с автоматами на изготовку, вышли из кустов.
– В машину, – коротко приказал один из танка. – Уходим. Проверьте быстренько, что там.
Автоматчики подошли к горящей машине. Прикрывая лица от нестерпимого жара, пошуровали рядом. Потом, закинув автоматы за спину, побежали к выехавшей на бетонку "Волге".
Газета "Московский комсомолец". Рубрика "Срочно в номер". В Подмосковье начали угонять танки.
На одну из воинских частей, расположенных в Подмосковье, было совершено дерзкое нападение. Вечером в четверг неизвестные люди, вооруженные автоматическим оружием, оказались в расположении части, захватили оружейную комнату, согнали всех солдат и офицеров в помещение казармы и заперли. Только через четыре часа прапорщику Селиверстову удалось, высадив зарешеченное окно, выбраться наружу и освободить товарищей. Каково же было удивление начальника в/ч полковника Крячкина, когда выяснилось, что нападавшие угнали с территории части танк с полным боекомплектом. Розыскные мероприятия, проведенные силами незадачливых военнослужащих, позволили довольно быстро обнаружить танк – он был брошен похитителями примерно в трех километрах от расположения части. Неизвестные произвели из танка всего один выстрел, которым был подбит автомобиль "Гранд Чероки". Сгоревшую машину нашли в кустах неподалеку от бетонки. В ней находились два трупа, один с множественными пулевыми ранениями. Прокуратурой Московской области по данному факту возбуждено уголовное дело.
Донос
Тревога
Про Афганистан полковник вспоминал неохотно. Иногда, сильно выпив, рассказывал одну и ту же историю про штурм дворца Амина. Но на этом воспоминания неизменно заканчивались. К известности ов не стремился и частенько говаривал:
– Я человек необщественный. Хочешь поговорить – иди к другим. Там тебе расскажут.
Первое время за полковником охотились журналисты. Он мастерски от них уворачивался, а потом они и сами отстали, когда Паша предложил особо ретивой журналистке с телевидения в обмен на интервью помыть у него дома пол. Журналистка сперва не поняла, но полковник объяснил:
– Обычное дело. Швабры у меня нету. Тряпочку в ручки возьмешь и вымоешь. А я посижу, посмотрю. Понравится – может, и сговоримся.
Гера присутствовал при встрече полковника с Сережей Красивым, когда тот рассказывал, как чечены, прикрывающие "слепых", наехали на его ребят. Одного из Сережиных бойцов, того, кто уцелел, Паша знал лично. По лицу полковника, залившемуся краской, Гера понял, что он этого так не оставит. Попрощавшись с Сережей, Беленький тут же созвонился с "папой", договорился о встрече и рванул в Кремль. Его не было часа три. Потом он вернулся, довольный, и сказал:
– Порядок. Завтра им начнут кишки мотать. Жаль, что посмотреть не удастся.
Но, видно, до конца кишки не домотали, И теперь Гера приближался к воротам дачи, а где-то там, далеко позади, по трассе летела чудо-машина, в которой истекал кровью человек, научивший его стрелять. Чуть-чуть не дождавшийся, пока домотают кишки тем, кто прикрывал "слепых".
Осень... Темно, холодно, под ногами чавкает, шуршат опавшие с березы листья. Слышен шум поезда. Пахнет грибами, гниющими яблоками и водой. Чуть впереди виден край спускающегося к Оке обрыва. За забором, в глубине участка, чернеет громада генеральского дома. Ни души...
Гера открыл ворота, загнал "вольво" на участок и поставил в стороне, чтобы Саньке было где встать. Доставая на ходу фонарик, пошел к крыльцу. Значит, порядок такой. Открыть люк слева от крыльца. Пролезть внутрь. Отвернуть стальную полосу, прикрывающую замки. Отпереть замки. Вылезти из-под крыльца. Поднять железную занавеску. Отпереть бронированную дверь. Отпереть вторую дверь. Открыть дверцу распределительного щита, включить свет. Потом можно будет заняться печкой. Ставни лучше не открывать – деревья уже почти голые, и свет в окнах будет видно издалека. А береженого бог бережет. Приготовить для Паши постель. Начистить картошки. Поехали.
Стоп! Надо позвонить в машину. Спасибо генералу, протянул-таки сюда телефон. Интересно, сколько стоил тогда, в начале пятидесятых, городской московский номер в ста километрах от столицы? Гера сбросил старые пальто, которыми был заботливо укутан аппарат, и набрал номер телефона в машине полковника. Никто не ответил – трубка сообщила, что аппарат абонента отключен или находится вне зоны обслуживания. Это было странно, но, поразмыслив, Гера решил, что при расстреле полковника вполне могли угодить и в телефон. Или повредить антенну. Отсутствие связи его встревожило. Интересно, успели они позвонить "папе", в Кремль? У Геры имелся какой-то номер, но уверенности, что его соединят, не было. Лучше подождать, пока приедет Саша с полковником. Там разберемся.
Гера набросал в печку загодя наколотые дрова, чиркнул спичкой. Посмотрел, как занявшийся огонь начал ерзать между поленьями. Потом вышел на веранду, набрал в котелок воды, постелил на стол газету, взял Пашину финку и принялся снимать с картофелин узкий слой кожуры. Гере нравилось приезжать сюда, он любил вечера в этом доме, особенно осенью или зимой. Когда за окнами гулял ветер и шумел лес, дом жил своей жизнью. Он скрипел, кряхтел, потрескивал дровами, под полом шуршали мыши. Эти звуки, в отличие от тех, что доносились снаружи, были родными. От них становилось тепло и спокойно. Вот и сейчас, отходя от нецельного небрежения, дом потихоньку прогревался, из комнат на веранду вытекало приятное тепло. Старое дерево, почувствовавшее приезд человека, начинало добродушно ворчать.
Бросив в котелок очередную картофелину, Гера поднял глаза к висевшему над столом зеркалу. В нем отражались закрытые наглухо окна веранды, край висящего над столом абажура и верхняя часть лестницы, ведущей на второй этаж. На этой лестнице Гера увидел человеческие ноги.
Какое-то время он сидел неподвижно, чувствуя, как по спине стекает холодный пот, и боясь пошевелиться. Потом он увидел, как ноги на лестнице очень медленно сделали несколько шагов вверх и исчезли из виду. Гера перевел взгляд на свои руки. Они тряслись, знаменитая Пашина финка ходила ходуном. Гера перевел дух, аккуратно положил финку на стол, вытер мокрые ладони о газету и сказал громко:
– Что-то не едут... Сходить, что ли, в сортир...
Он встал из-за стола и нарочито медленно сделал несколько шагов к двери в комнату. По мере того как дверь приближалась, но ничего не происходило, ужас овладевал им все сильнее, и последний метр Гера преодолел прыжком. Куда же он бросил куртку? Здесь? Нет. Где? А, вот она... Ощутив в ладони тяжесть подаренного Пашей полицейского кольта, Гера почувствовал некоторую уверенность. Это он знает, что в доме есть чужие. А они не знают, что он знает... "Иль думал, что я думала, что думал он-я сплю", – усмехнулся Гера, хотя понимал серьезность ситуации. Интересно, сколько их? Двое? Трое? Если гости не догадываются, что он их раскрыл, можно положить одного или двух, прежде чем начнется ответная пальба.
Гера включил фонарик и быстро прошел по комнатам первого этажа. Внизу – никого. Значит, все наверху, и, возможно, на улице отирается еще несколько человек. Но те, кто на улице, неинтересны. Входную дверь он запер за собой автоматически. Черта с два кто-нибудь пролезет в этот дзот. Стоп! А как же эти, которые уже внутри? Они-то каким образом просочились через наглухо запечатанные двери?
Гера задумался. Появление в доме чужих противоречило всем законам природы, и это тревожило. Он не понимал, как такое могло произойти. Но факт есть факт – чужого он видел сам. Значит, дом его не защитит. Надо попытаться понять, что они собираются предпринять. Скорее всего, будут ждать, когда подъедут Саня с Пашей, чтобы взять всех вместе. Гера схватился за телефон, уже зная, что это бессмысленно. Трубка была мертва. Но в то же мгновение он услышал где-то наверху зуммер мобильного телефона, и вслед за этим – через полминуты, не более – по лестнице загромыхали уже не таящиеся шаги нескольких человек.
Когда, сжимая в правой руке кольт, Гера вышел на веранду, его уже ждали Их было трое – в черных джинсах, свитерах, беретах. С удивлением Гера заметил, что все трое были русскими. Какие, к черту, чеченцы! Паша что-то напутал. У высокого в руках был автомат Калашникова, но он уставил его дулом в потолок и стрелять вроде бы не собирался. Остальные двое держали руки в карманах курток.
– Положи-ка ты свою артиллерию на стол, – досадливо проговорил кто-то невидимый.
Оглянувшись, Гера увидел за своей спиной невысокого человечка в куртке. Человечек досадливо морщился, прыскал в нос из аэрозольного баллончика и строил гримасы:
– Положи, как человека тебя прошу. Еще пальнешь ненароком. Или убери в карман. Мы к тебе с серьезным делом...
Гера помедлил, посмотрел на парней и заткнул кольт за брючный ремень. Тот, кто был с автоматом, нагнулся и поставил оружие в угол. Остальные двое расслабились, вынули руки из карманов.
– Ну вот и ладненько. – Человечек с аэрозолем подошел к столу и сел. – Прохватило где-то, черт. Слушай, у тебя аспиринчику здесь не найдется? Свалюсь еще. Дай пару таблеток заради Христа.
– Сейчас, сейчас, – засуетился Гера, чувствуя невероятное облегчение от того, что никто не собирается его убивать. – Где-то была аптечка.
Он кинулся в комнату, захлопнув за собой дверь, и ему стало еще легче и радостнее от того, что никто его не окрикнул, никто из парней не двинулся следом.
"Господи, сделай так, чтобы все обошлось, – приговаривал Гера про себя, – господи, прошу тебя, сделай так, чтобы обошлось..."
Но сегодня был не его день. Когда, держа в руках упаковку аспирина, он распахнул дверь на веранду, на пороге стоял простуженный человечек, а рядом с ним возвышался один из парней. Дуло ТТ смотрело Гере прямо в живот.
– Здорово как, – обрадовался человечек, отбирая из Гериной руки аспирин. – Сейчас приму – полегче будет. Покажи дом-то. Отодвинув Геру в сторону, он вошел в комнату и огляделся.
– Нормально, – одобрил человечек. – Усадьба целая. А это что? Сейф, что ли? Его сузившиеся глаза просверлили Геру насквозь.
– Садись сюда, на стульчик, – пригласил он Геру, ложась на приготовленную для раненого Паши кровать и закидывая руки за голову. – Поговорим. Ключи от сейфа у тебя? Или у приятелей? Только не ври. Я этого не люблю.
Дуло ТТ уперлось Гере в затылок. Он посмотрел в глаза лежащего на кровати человека и понял, что сейчас умрет. Сейчас. Или через десять минут. Или через час. Гера подвинул правую руку ближе к пряжке ремня, почувствовал колебание воздуха, и на голову его обрушился страшной силы удар. Свет погас.
Когда он пришел в себя, пистолета за поясом уже не было Не было пояса, не было брюк. Гера лежал голый на постеленной для Пашки кровати, а рядом сидел мордатый парень и держал в руках два зачищенных с концов провода.
– Голуба моя, – сказал простуженный голос, – ты уж сам решай. Либо сразу скажи, где ключи -тебе ж легче будет, либо... – Человечек сделал знак в сторону мордатого.
Судорога невероятной боли изогнула тело Геры. Это продолжалось всего долю секунды, но, когда затих крик, от которого зазвенели стекла, перед глазами истязаемого побежали радужные круги, а в протопленной комнате резко запахло калом.
– Голуба, – продолжил простуженный, – говори быстренько. Нам ведь недосуг. Да и мучить тебя нету никакой охоты. Опять же посмотри, ты у нас тут обделался немножко, прямо как маленький. А ведь мы еще и не начинали как следует. Где ключики-то? Скажи – и мы уйдем. А то придется дружков твоих подождать. Не по-товарищески получится. Ну так как?
Еще трижды Гера, продолжавший цепляться за жизнь, которая стоила ровно столько же, сколько информация о спрятанных за иконкой ключах, дергался под ударами тока. А потом жизнь перестала быть для него интересной.
– Т-т-там, -– провизжал он, мотая разламывающейся от боли головой, – там, за и-и-и....
Человечек понял, достал ключи, бережно поправив покосившуюся икону.
– Вот и ладно, – по-доброму сказал он, присев на кровать и погладив Геру по мокрым, спутавшимся волосам, – вот и ладно, милый ты мой. Спасибо тебе. Водички попьешь? Валюша, дай водички. Видишь, дрожит весь.
– К-как в-вы в д-дом по-п-пали? – спросил Гера, клацая зубами. Почему-то ему казалось, что важнее этого вопроса ничего нет.
– Как попали? – человечек пожал плечами. – Обыкновенно. Крышу разобрали на хер и попали. Чего тут сложного? Ты мне другое, голуба, скажи. Ты крещеный? Православный?
– Нет, – прошептал Гера.
– Это плохо, – человечек расстроился. – Как же нам быть-то? Повторяй за мной, что ли... Отче наш... иже еси на небесех... Повторяй, милый человек. А то не по-людски будет. Да святится имя твое... Да приидет царствие твое...
Через некоторое время сквозь разобранную крышу к небу взметнулись языки пламени.
Машин на трассе практически не было. Полковник на заднем сиденье лежал тихо – наверное, заснул или потерял сознание. Пасько гнал бронированный джип на предельной скорости, притормозив только дважды – за Подольском и у третьего кольца. Свой пистолет он засунул в бардачок На кой черт нужен пистолет при таком арсенале! Вдавливая в пол педаль газа, Саша изучал расположенные перед ним кнопки и рычаги управления хитроумными приспособлениями. Из всего, что есть в машине, самое практичное – это автоматические винтовки в ружейных портах: попасть, скорее всего, не попадешь, но пугануть получится. А вот против кого могут понадобиться две ракеты, Пасько даже не представлял. Молодец полковник! Они, дураки, еще смеялись, когда Паша пригнал это чудовище. Зато теперь можно плевать на все. При таком доме и при такой тачке никто даже близко подойти не сможет.
У разграбленного ларька, громыхающего на ветру оторванными листами жести, Пасько свернул направо на бетонку. До дачи оставалось километров десять. Он сбросил скорость, сунул в рот сигарету и тихо включил радио.
Вдоль бетонки слева и справа тянулся черный лес. Летом здесь было грибное раздолье. Неподалеку находилась воинская часть, поэтому садовых участков тут не раздавали. Да и в самом лесу можно было без труда напороться на патруль или уткнуться в колючую проволоку, огораживающую участки с надписями "Запретная зона". Когда они ходили здесь, чтобы набрать грибов на супчик, их несколько раз останавливали, но Паша показывал красную книжечку, и этим все заканчивалось.
Впереди, на повороте, там, где с левой стороны лес разрубала ведущая к воинской части просека, показалась какая-то черная громада. Пасько переключил свет, слегка притормозил, вгляделся и не поверил своим глазам. На съезде с бетонки стоял танк. Пушка смотрела прямо на машину.
Перед Пасько распустился оранжево-красный цветок. Грохота выстрела он уже не услышал. Прямое попадание снаряда подхватило броневик, машина перевернулась в воздухе и, снеся несколько деревьев, отлетела в кустарник. Потом раздался взрыв. К темному осеннему небу поднялся огненный столб.
Задраенный люк танка откинулся, изнутри вылезли двое. Спрыгнули с брони. Еще трое, с автоматами на изготовку, вышли из кустов.
– В машину, – коротко приказал один из танка. – Уходим. Проверьте быстренько, что там.
Автоматчики подошли к горящей машине. Прикрывая лица от нестерпимого жара, пошуровали рядом. Потом, закинув автоматы за спину, побежали к выехавшей на бетонку "Волге".
Газета "Московский комсомолец". Рубрика "Срочно в номер". В Подмосковье начали угонять танки.
На одну из воинских частей, расположенных в Подмосковье, было совершено дерзкое нападение. Вечером в четверг неизвестные люди, вооруженные автоматическим оружием, оказались в расположении части, захватили оружейную комнату, согнали всех солдат и офицеров в помещение казармы и заперли. Только через четыре часа прапорщику Селиверстову удалось, высадив зарешеченное окно, выбраться наружу и освободить товарищей. Каково же было удивление начальника в/ч полковника Крячкина, когда выяснилось, что нападавшие угнали с территории части танк с полным боекомплектом. Розыскные мероприятия, проведенные силами незадачливых военнослужащих, позволили довольно быстро обнаружить танк – он был брошен похитителями примерно в трех километрах от расположения части. Неизвестные произвели из танка всего один выстрел, которым был подбит автомобиль "Гранд Чероки". Сгоревшую машину нашли в кустах неподалеку от бетонки. В ней находились два трупа, один с множественными пулевыми ранениями. Прокуратурой Московской области по данному факту возбуждено уголовное дело.
Донос
Полковник Василий Корецкий, старый знакомый всей инфокаровской компании, бывший заместитель директора Института по режиму и первый муж Вики, слушал умного человека Рабиновича и морщился.
– Я что, должен объяснять это своими словами? – раздраженно произнес полковник, дождавшись паузы. – Иначе вам не понятно? Без моих объяснений? Вы не уразумели, что происходит, да? Извольте, я вам растолкую. Он, – Корецкий показал пальцем вверх, – просто в ярости. Понимаете, что это значит? Всех уже подняли. Если оперативная информация подтвердит, что разборку устроила ваша шпана, мой вам совет – собирайтесь и мотайте отсюда. На историческую родину или куда хотите. Убийство Беленького "папа" никому не простит. И своим передайте. Все, ребята! Погуляли – и хватит. Порезвились, постреляли... Я только сейчас с МВД говорил. Они уже занимаются. Главная военная прокуратура подключилась. Но разбираться с вами, чтоб уж до конца понятно было, будем мы.
Умный человек Рабинович слушал Корецкого, сокрушенно кивал головой, теребил в руках потертый портфель, но явных признаков испуга не обнаруживал.
– Василь Иннокентьич, – вклинился он наконец, когда полковник остановился, чтобы перевести дух. – Василь Иннокентьич, вы послушайте меня. Вы же меня знаете. Если что, я бы к вам никогда не пришел. Мамой клянусь, все было не так. Ну, недоразумение. Ну, погорячились. Но ведь все понимают, с кем имеют дело. Не дураки же кругом. У всех бизнес, семьи, дети, наконец. Вы мне скажите, вы знаете такого дурака, который на вас полезет? Знаете вы такого глупого идиота?
– Знаю, – произнес Корецкий. – Это вы. И ваши костоломы. Вы мне сейчас будете объяснять, что это он сам себя застрелил? А потом танк угнал?
– Василь Иннокентьич, – проникновенно сказал Рабинович, – вы меня сколько лет знаете? Я когда-нибудь глупости делал? Или водил компанию с идиотами? Я ведь вам сам позвонил, чтобы вы здесь ошибок не наделали...
– Благодетель. – Полковник потер затылок. – О нас беспокоитесь? А я вам так скажу: ваша компания сейчас – это версия номер один. И номер два тоже. Потому что, кроме вас, некому.
– Ошибаетесь, Василь Иннокентьич, – поправил Корепкого собеседник. – Насчет того, что некому, это вы очень даже сильно ошибаетесь.
– И вы хотите, чтобы "папа" поверил в эту чушь? – иронически спросил Корецкий. Он так рассердился, что дважды назвал своего непосредственного начальника "папой", чего при посторонних никогда себе не позволял.
– А это уж вы, Василь Иннокентьич, сами решите, – развел руками Рабинович. – Вы поймите – у меня с собой документы есть. Они мне немалых денег стоили. Стал бы я платить, если бы вопрос стоял менее остро?
Видно было, что платить Рабинович не стал бы.
– Ну давайте, – неохотно согласился полковник. – Показывайте ваши документы. Рабинович положил портфель на стол.
– Я их вам оставлю, Василь Иннокентьич, – сказал он. – Здесь подлинники, имейте в виду. Давайте я вам для начала словами расскажу.
Полковник кивнул.
– Есть одна фирмешка, – начал Рабинович. – Крупная довольно. А известно про эту фирмешку вот что. "Крыша" у них – чеченцы. Это раз. Их склады охраняет военная техника. Танки, между прочим. Это два. С покойным у них были дела. Это три. И они ему должны деньги, причем немалые. Это четыре. Интересно?
Полковник пожал плечами.
– Понятия не имею. Чеченскую "крышу" полстраны имеет. И все друг другу что-нибудь да должны. Это все?
– Нет, не все, – не согласился Рабинович. – Я вам еще не сказал, как фирмешка называется.
Он выдержал паузу и произнес театральным шепотом:
– "Инфокар".
Кажущееся безразличие полковника Корецкого к полученным сведениям могло обмануть кого угодно, но только не такого опытного и умного человека, как Рабинович. Прежде чем начать прикармливать его, еще в восемьдесят девятом, Рабинович собрал исчерпывающее досье И был в этом досье малосущественный пунктик – про первую жену полковника, про ее старого приятеля, возглавившего впоследствии коммерческую структуру, про конфликт на полунаучной-полуинтимной почве, про то, как полковник решил сделать приятелю своей жены пакость, а в ответ этот приятель неведомо каким образом выкинул полковника с должности. Господин Рабинович был бы плохим психологом и знатоком жизни, если бы не понимал, что такие вещи не забывают.
Конечно, можно было бы просто вручить полковнику портфель и объявить, какую премию он, Рабинович, выплатит, если расследование пойдет по правильному пути. Ведь хоть Корецкий и выкрикивал всякие слова и грозил немыслимыми бедами, делал он это исключительно для поддержания своего офицерского гонора, что Рабинович ему снисходительно прощал. Пусть себе порезвится – бабки все равно возьмет как миленький. Но куда интереснее, если Корецкий увидит в этом деле персональный интерес. Ясно, что и в этом случае все будет не бесплатно, однако личный энтузиазм в сочетании с материальной заинтересованностью может сотворить чудеса. А чудеса в данной ситуации очень не помешали бы.
Вернувшись в свой кабинет после встречи с умным человеком, полковник Корецкий вывалил на стол бумаги из старого портфеля и начал читать. Через час картина сложилась полностью. Абсурдность и идиотизм поисков на том пути, по которому все рванулись, стали совершенно очевидными. Искать надо было в другом месте. Что же, будем искать. Будем искать...
Ну, Платон Михайлович, теперь ты увидишь небо в алмазах, узнаешь, почем фунт лиха, хлебнешь горюшка!
Я тебе напомню, сука, восьмидесятый год...
– Я что, должен объяснять это своими словами? – раздраженно произнес полковник, дождавшись паузы. – Иначе вам не понятно? Без моих объяснений? Вы не уразумели, что происходит, да? Извольте, я вам растолкую. Он, – Корецкий показал пальцем вверх, – просто в ярости. Понимаете, что это значит? Всех уже подняли. Если оперативная информация подтвердит, что разборку устроила ваша шпана, мой вам совет – собирайтесь и мотайте отсюда. На историческую родину или куда хотите. Убийство Беленького "папа" никому не простит. И своим передайте. Все, ребята! Погуляли – и хватит. Порезвились, постреляли... Я только сейчас с МВД говорил. Они уже занимаются. Главная военная прокуратура подключилась. Но разбираться с вами, чтоб уж до конца понятно было, будем мы.
Умный человек Рабинович слушал Корецкого, сокрушенно кивал головой, теребил в руках потертый портфель, но явных признаков испуга не обнаруживал.
– Василь Иннокентьич, – вклинился он наконец, когда полковник остановился, чтобы перевести дух. – Василь Иннокентьич, вы послушайте меня. Вы же меня знаете. Если что, я бы к вам никогда не пришел. Мамой клянусь, все было не так. Ну, недоразумение. Ну, погорячились. Но ведь все понимают, с кем имеют дело. Не дураки же кругом. У всех бизнес, семьи, дети, наконец. Вы мне скажите, вы знаете такого дурака, который на вас полезет? Знаете вы такого глупого идиота?
– Знаю, – произнес Корецкий. – Это вы. И ваши костоломы. Вы мне сейчас будете объяснять, что это он сам себя застрелил? А потом танк угнал?
– Василь Иннокентьич, – проникновенно сказал Рабинович, – вы меня сколько лет знаете? Я когда-нибудь глупости делал? Или водил компанию с идиотами? Я ведь вам сам позвонил, чтобы вы здесь ошибок не наделали...
– Благодетель. – Полковник потер затылок. – О нас беспокоитесь? А я вам так скажу: ваша компания сейчас – это версия номер один. И номер два тоже. Потому что, кроме вас, некому.
– Ошибаетесь, Василь Иннокентьич, – поправил Корепкого собеседник. – Насчет того, что некому, это вы очень даже сильно ошибаетесь.
– И вы хотите, чтобы "папа" поверил в эту чушь? – иронически спросил Корецкий. Он так рассердился, что дважды назвал своего непосредственного начальника "папой", чего при посторонних никогда себе не позволял.
– А это уж вы, Василь Иннокентьич, сами решите, – развел руками Рабинович. – Вы поймите – у меня с собой документы есть. Они мне немалых денег стоили. Стал бы я платить, если бы вопрос стоял менее остро?
Видно было, что платить Рабинович не стал бы.
– Ну давайте, – неохотно согласился полковник. – Показывайте ваши документы. Рабинович положил портфель на стол.
– Я их вам оставлю, Василь Иннокентьич, – сказал он. – Здесь подлинники, имейте в виду. Давайте я вам для начала словами расскажу.
Полковник кивнул.
– Есть одна фирмешка, – начал Рабинович. – Крупная довольно. А известно про эту фирмешку вот что. "Крыша" у них – чеченцы. Это раз. Их склады охраняет военная техника. Танки, между прочим. Это два. С покойным у них были дела. Это три. И они ему должны деньги, причем немалые. Это четыре. Интересно?
Полковник пожал плечами.
– Понятия не имею. Чеченскую "крышу" полстраны имеет. И все друг другу что-нибудь да должны. Это все?
– Нет, не все, – не согласился Рабинович. – Я вам еще не сказал, как фирмешка называется.
Он выдержал паузу и произнес театральным шепотом:
– "Инфокар".
Кажущееся безразличие полковника Корецкого к полученным сведениям могло обмануть кого угодно, но только не такого опытного и умного человека, как Рабинович. Прежде чем начать прикармливать его, еще в восемьдесят девятом, Рабинович собрал исчерпывающее досье И был в этом досье малосущественный пунктик – про первую жену полковника, про ее старого приятеля, возглавившего впоследствии коммерческую структуру, про конфликт на полунаучной-полуинтимной почве, про то, как полковник решил сделать приятелю своей жены пакость, а в ответ этот приятель неведомо каким образом выкинул полковника с должности. Господин Рабинович был бы плохим психологом и знатоком жизни, если бы не понимал, что такие вещи не забывают.
Конечно, можно было бы просто вручить полковнику портфель и объявить, какую премию он, Рабинович, выплатит, если расследование пойдет по правильному пути. Ведь хоть Корецкий и выкрикивал всякие слова и грозил немыслимыми бедами, делал он это исключительно для поддержания своего офицерского гонора, что Рабинович ему снисходительно прощал. Пусть себе порезвится – бабки все равно возьмет как миленький. Но куда интереснее, если Корецкий увидит в этом деле персональный интерес. Ясно, что и в этом случае все будет не бесплатно, однако личный энтузиазм в сочетании с материальной заинтересованностью может сотворить чудеса. А чудеса в данной ситуации очень не помешали бы.
Вернувшись в свой кабинет после встречи с умным человеком, полковник Корецкий вывалил на стол бумаги из старого портфеля и начал читать. Через час картина сложилась полностью. Абсурдность и идиотизм поисков на том пути, по которому все рванулись, стали совершенно очевидными. Искать надо было в другом месте. Что же, будем искать. Будем искать...
Ну, Платон Михайлович, теперь ты увидишь небо в алмазах, узнаешь, почем фунт лиха, хлебнешь горюшка!
Я тебе напомню, сука, восьмидесятый год...
Тревога
Виктор как-то незаметно оказался в одиночестве. Платон утратил интерес к его деятельности, целиком погрузившись в высокую политику, волны которой все сильнее захлестывали СНК. Однажды Виктор подобрался к нему с сообщением о том, что грузы задерживаются и надо бы позвонить такому-то человеку в таможне. Платон долго смотрел на Виктора, явно пытаясь понять, о чем речь и почему к нему пристают, а потом сказал:
– Сколько там? Два автовоза? Тыщ двести? Плюнь на фиг.
И Виктор понял, что Платон ему не помощник.
С Марком тоже все было ясно. Он нависал над бизнесом с иномарками, как коршун, выжидая момент, когда можно будет нанести смертельный удар. Частенько Виктор заставал директоров, для которых он, собственно, и поставлял машины, выходящими из кабинета Цейтлина. Свою власть над документами Марк виртуозно превратил в архимедов рычаг, позволяющий ему выкачивать из каждого нужные сведения. И он знал о делах Виктора много, слишком много. Хотя и не знал главного – полковника Пашу Беленького и того, кто стоял за ним. "Папу".
Зато Ларри Теишвили, радушно улыбавшийся Виктору при каждой встрече, похоже, это главное знал. Наладить с ним отношения, как настоятельно советовал Платон, Виктору так и не удалось. Внешне все выглядело великолепно. Для любого нового человека, который повстречался бы с Теишвили, первым впечатлением – совершенно естественным и очевидным – было бы ощущение полной и всесторонней гармонии отношений между Ларри и окружающими людьми. Но Виктор знал Теишвили не один десяток лет. И улыбка Ларри – улыбка Шер-Хана– заставляла его очень аккуратно смотреть под ноги, прежде чем он делал очередной шаг. Именно в присутствии Ларри Сысоев ловил себя на том, что думает над каждым произносимым словом.
Временами Виктору казалось, что Ларри чего-то от него ждет. Их эпизодические встречи, когда в воздухе повисала пропитанная сигарным дымом тишина, будто подталкивали его к тому, чтобы сказать нечто ожидаемое собеседником. Но Виктор уже был связан негласным соглашением с Мусой, и встречи эти заканчивались дежурными объятиями и заверениями в вечной дружбе. Со временем Сысоев пришел к выводу, что Ларри, несмотря на затаенную обиду, относится к нему по-прежнему хорошо. Как к человеку. Как к старому другу, Ларри просто не принимает складывающуюся систему деловых отношений по бизнесу, потому что она ломает существующее равновесие сил. И ощущение того, что Виктор своими руками, по недомыслию, желая сделать как лучше, поломал это равновесие, не давало ему спокойно спать. Тем более что его тревожило поведение Мусы.
Нет, Муса, как и в самом начале, подписывал все, что приносил ему Виктор. Но теперь он это делал совсем не так, как раньше. Если три месяца назад Муса вникал в каждую мелочь, немедленно отзывался на телефонные звонки Виктора, задавал вопросы по существу и проявлял живой интерес, то теперь он порой выпадал из связи на два-три дня. Потом появлялся в офисе, проводил на ходу расческой по влажным после бассейна волосам, говорил Виктору "уважаемый", не глядя, подмахивал накопившуюся кучу платежек и запирался в кабинете с очередной командой, затевающей под его руководством очередную стройку века.
Между тем два дня задержки были для проекта подобны смерти. Потому что расчеты с графьями велись в рублях, а расчеты с "Полимпексом" – в долларах. Рубль летел вниз, как с горы на санках, и каждый день промедления увеличивал неформальную, но строго учитываемую задолженность "Инфокара". Двести тысяч, щедро сброшенные Пашей Беленьким на счета "Инфокара" в качестве гарантии от возможных потерь, ужались до неприличных размеров. Сейчас долг превысил уже полтора миллиона, и надо было либо что-то срочно предпринимать, либо идти к графьям на поклон, нести повинную голову и мямлить – извините, дескать, ребята, малость просчитались.
Виктор несколько раз пытался выяснить с Мусой отношения, потом плюнул и сел за расчеты. Получалось, что все не так страшно. Если приостановить выплату графской доли хотя бы на месяц, бросить все деньги на закупку машин и заложить в схему действий три дня задержки платежей как мировую константу, то к Новому году все закончится более или менее нормально. Показатели проекта будут чуть хуже, да и хрен бы с ними. За режим работы Мусы и сложившуюся систему отношений Виктор отвечать не может. Будут вопросы – пусть все вместе и разбираются.
Но тут грянул очередной кризис. За один день рубль ухнул вниз так, что заложило уши. К обеду Виктор разослал всем директорам категорический приказ немедленно прекратить продажу машин. Салоны закрылись. Но это мало на что повлияло. Долг перед графьями на глазах вырос вдвое.
– Сколько там? Два автовоза? Тыщ двести? Плюнь на фиг.
И Виктор понял, что Платон ему не помощник.
С Марком тоже все было ясно. Он нависал над бизнесом с иномарками, как коршун, выжидая момент, когда можно будет нанести смертельный удар. Частенько Виктор заставал директоров, для которых он, собственно, и поставлял машины, выходящими из кабинета Цейтлина. Свою власть над документами Марк виртуозно превратил в архимедов рычаг, позволяющий ему выкачивать из каждого нужные сведения. И он знал о делах Виктора много, слишком много. Хотя и не знал главного – полковника Пашу Беленького и того, кто стоял за ним. "Папу".
Зато Ларри Теишвили, радушно улыбавшийся Виктору при каждой встрече, похоже, это главное знал. Наладить с ним отношения, как настоятельно советовал Платон, Виктору так и не удалось. Внешне все выглядело великолепно. Для любого нового человека, который повстречался бы с Теишвили, первым впечатлением – совершенно естественным и очевидным – было бы ощущение полной и всесторонней гармонии отношений между Ларри и окружающими людьми. Но Виктор знал Теишвили не один десяток лет. И улыбка Ларри – улыбка Шер-Хана– заставляла его очень аккуратно смотреть под ноги, прежде чем он делал очередной шаг. Именно в присутствии Ларри Сысоев ловил себя на том, что думает над каждым произносимым словом.
Временами Виктору казалось, что Ларри чего-то от него ждет. Их эпизодические встречи, когда в воздухе повисала пропитанная сигарным дымом тишина, будто подталкивали его к тому, чтобы сказать нечто ожидаемое собеседником. Но Виктор уже был связан негласным соглашением с Мусой, и встречи эти заканчивались дежурными объятиями и заверениями в вечной дружбе. Со временем Сысоев пришел к выводу, что Ларри, несмотря на затаенную обиду, относится к нему по-прежнему хорошо. Как к человеку. Как к старому другу, Ларри просто не принимает складывающуюся систему деловых отношений по бизнесу, потому что она ломает существующее равновесие сил. И ощущение того, что Виктор своими руками, по недомыслию, желая сделать как лучше, поломал это равновесие, не давало ему спокойно спать. Тем более что его тревожило поведение Мусы.
Нет, Муса, как и в самом начале, подписывал все, что приносил ему Виктор. Но теперь он это делал совсем не так, как раньше. Если три месяца назад Муса вникал в каждую мелочь, немедленно отзывался на телефонные звонки Виктора, задавал вопросы по существу и проявлял живой интерес, то теперь он порой выпадал из связи на два-три дня. Потом появлялся в офисе, проводил на ходу расческой по влажным после бассейна волосам, говорил Виктору "уважаемый", не глядя, подмахивал накопившуюся кучу платежек и запирался в кабинете с очередной командой, затевающей под его руководством очередную стройку века.
Между тем два дня задержки были для проекта подобны смерти. Потому что расчеты с графьями велись в рублях, а расчеты с "Полимпексом" – в долларах. Рубль летел вниз, как с горы на санках, и каждый день промедления увеличивал неформальную, но строго учитываемую задолженность "Инфокара". Двести тысяч, щедро сброшенные Пашей Беленьким на счета "Инфокара" в качестве гарантии от возможных потерь, ужались до неприличных размеров. Сейчас долг превысил уже полтора миллиона, и надо было либо что-то срочно предпринимать, либо идти к графьям на поклон, нести повинную голову и мямлить – извините, дескать, ребята, малость просчитались.
Виктор несколько раз пытался выяснить с Мусой отношения, потом плюнул и сел за расчеты. Получалось, что все не так страшно. Если приостановить выплату графской доли хотя бы на месяц, бросить все деньги на закупку машин и заложить в схему действий три дня задержки платежей как мировую константу, то к Новому году все закончится более или менее нормально. Показатели проекта будут чуть хуже, да и хрен бы с ними. За режим работы Мусы и сложившуюся систему отношений Виктор отвечать не может. Будут вопросы – пусть все вместе и разбираются.
Но тут грянул очередной кризис. За один день рубль ухнул вниз так, что заложило уши. К обеду Виктор разослал всем директорам категорический приказ немедленно прекратить продажу машин. Салоны закрылись. Но это мало на что повлияло. Долг перед графьями на глазах вырос вдвое.