Страница:
Александер еще раз окинул взглядом участок. Все четверо археологов находились достаточно далеко от места взрыва — площадки двухсотметровой ширины у подножия Крепости, прямо в тени изъеденного временем Корабля.
— О’кей. Си-один, Си-один, я — Поле-один, у нас все готово.
— Поле-один, я — Сидония-один, — отозвался в наушниках голос доктора Джейсона Грейвса. — Связь в порядке, заряд двадцать девять, участок двенадцать. Можете приступать.
Александер в последний раз взглянул налево, направо и за спину, проверяя, свободна ли рабочая площадка.
— О’кей, — сказал он Дружиновой, — рви!
Русская-археолог коснулась зеленого огонька, моргавшего на полевом дисплее. С резким металлическим «клак!» почва в трех местах под Крепостью взвилась в воздух тремя миниатюрными красными гейзерами.
Улыбнувшись, Александер покачал головой. За две прошедшие недели он так и не привык к тому, что взрыв здесь совсем не похож на взрыв. На Земле три подорванных только что заряда произвели бы ужасный грохот. Но земная атмосфера в шесть тысяч раз плотнее марсианской, и здесь звук передается настолько плохо, что ухо улавливает лишь самые низкие тона. Три взрыва вместе прозвучали не громче, чем лязг крышек мусорных баков, однако археологов интересовало не распространение звука в атмосфере. Гораздо интереснее было то, как его волны распространяются в толщах холодного, слежавшегося марсианского реголита и вечной мерзлоты.
— Давай посмотрим, — сказал Александер Кеттерингу.
— Пока ничего нет, — отозвалась Дружинова, глядя на экран.
Александер взглянул на часовое табло шлемофона. Он чувствовал, что жутко устал. Может быть, удастся, с попущения Господа и рейсовых лобберов, сделать еще одну серию, и тогда можно считать что день — вернее, сол — прошел не зря. По марсианскому солнечному было уже 16:35, а солнце в Сидонии в это время года заходит около двадцати.
Крэг Кеттеринг поднял взгляд от панели томографа.
— Дэвид, — спросил он, — так что там у вас с этой су…
Александер рубанул воздух облаченной в перчатку рукой. Хотя Кеттеринг и говорил по прямому каналу «скафандр — скафандр», до микроволновой антенны «Сидонии-1» отсюда было всего около мили. Вполне возможно, что все их переговоры на базе прослушиваются — а то и записываются на предмет последующего анализа и обсуждений.
— …сударыней Жубер? — поправился Кеттеринг.
— У нас — прекрасные профессиональные, рабочие отношения, — как можно более нейтрально отвечал Александер.
К чести Кеттеринга, тот не расхохотался вслух — а если и расхохотался, то успел вовремя отключить микрофон. Ни для кого не было секретом, что с момента прибытия на Марс Александер с Жубер не разговаривали, несмотря на весьма романтические отношения на борту «Полякова».
Вначале Александер полагал, что она расстроена тем внезапным появлением морских пехотинцев в «штормовом погребе», но по прибытии на Марс убедился, что дело тут в чем-то ином.
Конечно, когда Александер с морскими пехотинцами приземлились прямо в Сидонии, Жубер разозлилась. Сама она прибыла из ущелья Кандор первым же лоббером, вместе с солдатами Иностранного легиона, возвращавшимися из своего короткого рейда к экватору. И, едва прибыв, обрушилась на всех, точно ураган, цитируя инструкции, требуя ежедневных отчетов и даже высказавшись в том духе, что все американские и русские ученые подчинены ей, как главе экспедиции ООН. Тон ее мог превращаться из крайне любезного в повелительный с быстротой молнии.
Александер начал подозревать, что связь их во время долгого перелета возникла в силу одной из двух причин. Либо Жубер просто пыталась развеять скуку, либо, что гораздо хуже, хотела таким образом втереться к нему в доверие и что-нибудь вызнать. А когда вызнать ничего не удалось, отношения мигом исчезли, как не бывало. А он, Александер, выходит, так и не понял, чего она добивается.
Полученные им самим указания были ясны: с людьми из ООН обходиться вежливо, но не забывать, что они здесь лишь наблюдатели, а вся операция — полностью американская. Перед отлетом из Флориды на орбиту Александер имел беседу с самим Кеннетом Морроу, главой отдела безопасности министерства технологий. Первая марсианская обзорная экспедиция, хоть и являлась сугубо гражданской, на деле была полностью финансирована правительством и находилась под управлением Конгресса США и нового министерства технологий. Иными словами, ученые из ООН, прилетевшие на Марс на американско-русских кораблях, могли сколько угодно наблюдать и вести собственные работы (места на базах они фактически покупали у НАСА), но никоим образом не определяли политику исследований и не имели никаких прав распоряжаться. Александер, будучи старшим археологом американской группы, подчинялся только доктору Джейсону Грейвсу, как главе сидонийской миссии, и тем, кто управлял экспедицией на Земле.
Однако все это ничуть не помешало Мирей Жубер поднять всех на уши. Уже более недели, пока Александер проводил работы, она требовала ежедневных отчетов, доступа к заметкам группы, проводящей обзор, доступа на планерки и даже — права прослушивать радиопереговоры. Политика…
Политиков Александер не любил еще сильнее, чем военных, — особенно когда политика сталкивалась с археологией. Давно известно, что если мешать науку с политикой, не выйдет ничего, кроме неприятностей. Как археолога, Александера в первую очередь занимали факты. А вот политиков как раз факты чаще всего и не устраивали…
Он до сих пор не мог без содрогания вспоминать о своей работе в Египте.
Египтология, самая выверенная, правильная и упорядоченная из наук, на рубеже века пришла — не могла не прийти — в совершеннейший беспорядок. Более ста лет археологи и историки были твердо убеждены в точности египетской хронологии — и, в частности, в том, что комплекс в Гизе (три больших пирамиды, шесть малых, Сфинкс и прилежащие к ним насыпи, дороги, храмы и гробницы) надлежит относить к Четвертой династии. Например, Великая пирамида, самая большая из трех, бесспорно, считалась построенной фараоном Хуфу, правившим Египтом с 2590 по 2567 год до н.э., тогда как Сфинкс был вырезан из камня Хафре, его братом, преемником и строителем второй по высоте величайшей пирамиды.
Все эти представления рухнули в последние сорок лет — или около того. Великую пирамиду ассоциировали с Хуфу, основываясь на записках Геродота, уже уличенного до этого в других неточностях. А некоторые из маркировок на камнях пирамиды почти наверняка были сфабрикованы гораздо позже, в XIX веке, и не кем иным, как их первооткрывателем, искателем приключений, которому нужно было что-то предъявить тем, кто его финансировал. Сфинкс же, как выяснилось в девяностых годах XX века в результате геологических исследований, явился на свет задолго до Хафре: скульптура имела на себе явные следы дождевой эрозии, а осадков в количествах, необходимых для оставления подобных следов, в Гизе не выпадало с тех пор, когда до рождения Хафре оставалось еще восемь тысяч лет.
Египтология не была основной специализацией Дэвида Александера. Однако то, в чем он был мастером, сонарно-съемочная томография, имело к этой высокоспециализированной и крайне бюрократичной ветви археологии прямое отношение.
Технологии этой было уже более полувека Устраиваем подземный взрыв, улавливаем отраженные и рассеянные находящимися под землей постройками звуковые волны, а затем при помощи компьютера «рисуем» сонарное изображение того, что лежит под песком, илом, землей или водой. Оборудование Александера отличалось от старых моделей в основном сложнейшими программами, наделенными «искусственным интеллектом», которые и создавали изображения. Три отдельных, но одновременных взрыва, подобно источникам света, позволяли компьютеру «Хонивелл Талус 8000», установленному на «Сидонии-1», создать трехмерную голограмму. Все, менее плотное, чем сплошной камень, на дисплее томографа выглядело прозрачным, и погребенные под землей помещения, стены, даже отдельные скелеты отображались на нем поразительно детально.
Александер участвовал в египетской экспедиции 2037-го, финансированной Американским музеем и Смитсониановским институтом. После трех недель работ на плато Гиза он объявил об открытии изумительного, доселе неизвестного лабиринта подземных ходов и помещений, включая давно не работавший водопровод, питаемый водами Нила, пролегавший на глубине тридцати метров под Сфинксом и ведший к анфиладе комнат глубоко под самой Великой пирамидой. Столь сложная постройка и титаническая величина комплекса и вдохновили его на уверенное заявление: найдены неопровержимые доказательства того, что комплекс в Гизе построен до эпохи Четвертой династии.
Александер до сих пор помнил, каким сделалось лицо доктора Салима Бахира, министра памятников Египта, когда тот увидел предварительный отчет.
— Неприемлемо! — крикнул тогда Бахир, справившись с дрожью жирных губ. — Совершенно неприемлемо!
— Не сам же я это соорудил, — отвечал Александер. — И мои выводы легко проверить. Некоторые из этих подземных построек, по всем данным, из дерева. — Уже одно это подтверждало, что строительство шло в те времена, когда Египет еще не был засушливой песчаной пустыней! Дерево было в Египте редкостью минимум девять тысячелетий! — Можно провести углеродный анализ древесины. И тогда мы будем знать точно. Как только мы докопаемся до…
— Простите. — Лицо Бахира закаменело. — Никаких раскопок не будет.
— Как?! Но эти подземные…
— Повторяю никаких раскопок не будет . Великая пирамида и Сфинкс построены в эпоху Четвертой династии. Это — факт, установленный наукой.
— Таким же фактом было и вращение Солнца вокруг Земли. Я полагаю, что доказал несостоятельность принятой ныне датировки.
Бахир звучно треснул ладонью по столу.
— Вы ничего не доказали! Вы — сеятель порочных гипотез и антиегипетской пропаганды! Пирамиды и Сфинкс, эти… эти памятники есть душа и сердце Египта, всей нашей культуры, нас самих! Вы же хотите отнять их у нас и отдать… кому-то другому. Тем, кто, по-вашему населял долину Нила задолго до того, как египетский народ отринул невежество и дикость. Но я, доктор Александер, не допущу этого ни за что. Пока занимаю этот кабинет.
Через несколько часов Александера арестовали и к концу недели депортировали «за злобные нападки в адрес национальных культурных ценностей», как было сказано в жалобе, адресованной Всемирному Археологическому Конгрессу.
Все это нанесло серьезный удар по его карьере, хотя рост напряженности в отношениях США с ООН сделал его в глазах соотечественников прямо-таки героем. Снова политика… Кого же, как не его, правительству было выбрать для проведения сонарных съемок на Марсе?
В Сидонии ему пришлось столкнуться со специфической проблемой: большая часть комплекса полностью или частично лежала в слое вечной мерзлоты, начинавшемся в двух-трех метрах от поверхности грунта. Вечная мерзлота — по сути, замерзшая до состояния льда земля, а лед при марсианских температурах — вещество крайне твердое. Предлагалось даже строить здания из кирпичей вечной мерзлоты… По этой причине уловить разницу между вечной мерзлотой и материалом, который использовали строители Древних (в основном — местный камень, в те времена, когда на Марсе существовал целый океан жидкой воды, Северное море), представлялось почти невозможным…
— Эй! Кажется, что-то есть! — воскликнул Кеттеринг, указывая на дисплей. — Вот здесь — не полость ли?
— Об этом говорить пока рано, — ответил Александер, вглядевшись в изображение. — Подождем…
То, на что указывал Кеттеринг, было всего лишь расплывчатыми серыми тенями, которые могли означать как строения из материала тверже льда, так и ушедшие в песок валуны. Однако необычайно правильные формы — прямые углы, окружности, линии… Александер почувствовал, как сильно забилось сердце. То, что появилось на дисплее, определенно выглядело рукотворным…
— Взгляни сюда. — Кеттеринг ткнул пальцем в угол дисплея. — Вот. Это наверняка туннель, ведущий прямо к стене Крепости и заканчивающийся воздушным шлюзом.
— Или вентиляционная шахта с кондиционером или герметичными люками, — ответил Александер, по опыту зная, к чему приводят поспешные заключения при обнаружении новых данных.
Тем временем Дружинова уже брала пеленги. Марсианское магнитное поле было слабым, всего одна-две тысячных от земного, что исключало возможность традиционного ориентирования по компасу, но навигационные спутники на стационарной орбите позволяли определить свое местонахождение или координаты любого достаточно крупного объекта с точностью до нескольких сантиметров. Теперь все, зафиксированное съемкой, было «привязано» компьютером к навигационной сети координат.
— Вот, — сказала Дружинова. — Этот шлюз… или кондиционер, находится здесь.
Александр взглянул туда, куда она указала. Ничем не примечательный бугорок, песчаный барханчик у западной стены Крепости… Значит это там…
За шестнадцать лет, минувших с тех пор, как люди впервые побывали в Сидонии, здесь были обнаружены буквально сотни искусственных построек, и большая их часть предположительно сообщалась между собой посредством воистину обширного и запутанного комплекса туннелей и подземелий. Именно поэтому в конце концов сюда и прислали его, Дэвида Александера, специалиста по сонарной съемке.
Кеттеринг потянулся к одной из лопат, закрепленной на корпусе марсохода.
— Что скажешь, Дэйв? — Александер просто-таки слышал в его тоне улыбку. — Ведь от этого — никакого вреда. Хоть посмотрим, что там такое.
Поколебавшись еще секунду, Александер тоже схватил лопату.
— Идем!
Но в шлемофоне тут же раздался женский голос. Похоже, это была Мирей:
— Полевая группа, я — Си-один, Дэвид, что вы там делаете?!
— Си-один, мы просто хотим кое-что проверить, — ответил он. — Подождите немного…
— Напоминаю, что вы не должны начинать раскопок до составления обзора и карты участка.
— Мы помним об этом. Нам просто нужно кое-что проверить.
До «Сидонии-1» было два километра. И никто из находившихся на базе ничем не мог помешать явному нарушению процедуры, а сам Александер просто не мог удержаться.
Бугорок оказался примерно метр в высоту и метра четыре или пять в поперечнике и казался совершенно натуральным. Однако сонограмма показывала, что туннель, либо вентиляционная шахта, заканчивается прямо под ним.
Александер осторожно поскреб лопатой верхушку. Поначалу почва не поддавалась, но затем вдруг осыпалась комьями мерзлой земли, явив взорам археологов отверстие.
Отверстие, ведшее в темноту подземелий Крепости…
— Господи! — воскликнул Поль, стоявший за спинами Кеттеринга и Дружиновой. — Да тут открыто!
— Полевая группа, я — Си-один! Что открыто?! Что у вас происходит? Отвечайте!
Спорить о каждом своем шаге с археологами ООН Александеру вовсе не улыбалось. Он приложил палец к забралу шлема, прося тишины, а после постучал им по шлему там, где должно было находиться ухо.
Кончайте треп. Нас прослушивают.
Отверстие расчистили в несколько мгновений. Стены туннеля и сооружены из какого-то серого, по-видимому, очень прочного материала. Туннель оказался круглым, около двух метров в диаметре. Вниз вели ступени.
Жгучее любопытство повлекло Александера вперед. Он ожидал увидеть закрытую дверь или люк шлюзовой камеры. Но, наверное, некогда жерло туннеля было открыто, лишь замаскировано — вероятно, земляной насыпью. Да, определенно. Земля замерзла, затем высохла, после чего и образовался вот такой, легко рассыпающийся, бархан из реголита и слежавшегося песка.
— Полевая группа-один! Полевая группа-один! Ответьте, пожалуйста!
Александер включил прожектор шлема. Яркий луч выхватил из мрака пылинки, все еще плясавшие в разреженном воздухе после обвала. Осторожно ступая, он пошел вниз по ступеням.
Согласно сонограмме, туннель должен был уходить вниз всего на семь-восемь метров, дальше находилось некое относительно большое помещение. От него, в свою очередь, на глубине около пяти метров под поверхностью, ответвлялся на восток коридор.
Ступени были едва различимы. Видимо, земля — или что там маскировало вход в туннель — осыпалась вниз, но полностью ход не блокировала. И все же, чтобы добраться до конца, ему пришлось согнуться чуть ли не вдвое. Кеттеринг с остальными шли следом.
Наверное, то же самое чувствовал Картер, входя в гробницу Тутанхамона. Впервые за многие тысячелетия в это подземное помещение ступила нога живого существа. Александер медленно повернулся, освещая прожектором стены, покрытые пылью веков. Архитектура разнообразием не отличалась, на стенах не было ни резьбы, ни прочих украшений. Помещение было простым, чисто утилитарным. Александер улыбнулся: такое конформистски-серое однообразие вполне присуще военной базе…
И тут он увидел тела.
У двери в южный коридор, ведущий, судя по сонограмме, к ближайшей пирамиде, лежали четыре тела. И самым поразительным было то, что с виду тела были человеческими .
— Господи, — в ужасе прошептал Кеттеринг. — Это люди ! Не может быть, — отозвался Вандемеер. — Все наши находки показывают, что Древние не были гуманоидами.
Александер осторожно опустился на колени возле одного из тел. Да, это был не просто скелет. Железно-серое лицо мумифицированного тела на вид казалось тверже камня, губы — растянуты в предсмертном оскале. Пыльного, серого цвета были и длинные, стянутые в «хвост» волосы. Одежда — видимо, военная форма или рабочая роба; этого в отрыве от контекста определить было невозможно. Нашивка на плече вполне могла быть чем-то наподобие погона или эмблемы — выцвела она настолько, что разобрать изображение на ней тоже возможным не представлялось.
Наибольшую тревогу вызывали позы, в которых умерли все четверо. Они сгрудились, прижались друг к другу; руки некоторых до сих пор обнимали мертвых товарищей. Двое явно тянулись к запертой двери, точно в миг смерти они изо всех сил стучались в нее. Еще один слепо взирал в сторону выхода, словно ожидая чего-то…
Стараясь не коснуться тел готовых, казалось, рассыпаться даже от легкого дуновения ветерка, Александер принялся искать еще какие-нибудь подсказки к разгадке судьбы этих четверых. Да, их народ явно обладал развитой технологией: у каждого на правом плече — некое металлическое приспособление; возможно — рация… Чем больше он смотрел, тем больше убеждался, что это — не вполне люди, но нечто очень близкое. Подбородки всех четверых оказались заметно меньше, чем у человека, а челюстные мышцы, напротив, были выражены ярче, надглазья — толще, брови — гуще… Глаза, к сожалению, отсутствовали — замерзли, высохли и рассыпались в прах… Александеру вдруг очень захотелось взглянуть в глаза погибших. Смутное предчувствие подсказывало, что взгляды их были бы пугающе схожи с его собственным.
Загадка Лика состояла главным образом в том, что он выглядел вполне человеческим, хотя создан был явно не людьми.
Между тем он вполне мог оказаться портретом одного из этих, лежащих мертвыми у двери…
Для полной уверенности необходимы были тщательные исследования, но Александер уже сейчас был убежден, что видит перед собой четверых представителей рода Homo, вида erectus — гоминидов, от которых произошел современный человек.
Вопрос был в том, какого хрена им понадобилось на Марсе…
Только тут Александер заметил, что отчаянные призывы «Сидонии-1» прекратились еще во время спуска. Очевидно, эти стены блокируют радиоволны.
— Поль, — заговорил он. — Возвращайся наверх. Поднимай базу. Скажи им… скажи им, пусть пришлют сюда еще людей, мы обнаружили такое, отчего у них волосы встанут дыбом.
Александер был убежден, что сделанное ими только что открытие смело можно ставить в один ряд с открытиями Коперника и Дарвина. Теперь человечеству вновь предстоит переосмыслить понимание самого себя.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
— О’кей. Си-один, Си-один, я — Поле-один, у нас все готово.
— Поле-один, я — Сидония-один, — отозвался в наушниках голос доктора Джейсона Грейвса. — Связь в порядке, заряд двадцать девять, участок двенадцать. Можете приступать.
Александер в последний раз взглянул налево, направо и за спину, проверяя, свободна ли рабочая площадка.
— О’кей, — сказал он Дружиновой, — рви!
Русская-археолог коснулась зеленого огонька, моргавшего на полевом дисплее. С резким металлическим «клак!» почва в трех местах под Крепостью взвилась в воздух тремя миниатюрными красными гейзерами.
Улыбнувшись, Александер покачал головой. За две прошедшие недели он так и не привык к тому, что взрыв здесь совсем не похож на взрыв. На Земле три подорванных только что заряда произвели бы ужасный грохот. Но земная атмосфера в шесть тысяч раз плотнее марсианской, и здесь звук передается настолько плохо, что ухо улавливает лишь самые низкие тона. Три взрыва вместе прозвучали не громче, чем лязг крышек мусорных баков, однако археологов интересовало не распространение звука в атмосфере. Гораздо интереснее было то, как его волны распространяются в толщах холодного, слежавшегося марсианского реголита и вечной мерзлоты.
— Давай посмотрим, — сказал Александер Кеттерингу.
— Пока ничего нет, — отозвалась Дружинова, глядя на экран.
Александер взглянул на часовое табло шлемофона. Он чувствовал, что жутко устал. Может быть, удастся, с попущения Господа и рейсовых лобберов, сделать еще одну серию, и тогда можно считать что день — вернее, сол — прошел не зря. По марсианскому солнечному было уже 16:35, а солнце в Сидонии в это время года заходит около двадцати.
Крэг Кеттеринг поднял взгляд от панели томографа.
— Дэвид, — спросил он, — так что там у вас с этой су…
Александер рубанул воздух облаченной в перчатку рукой. Хотя Кеттеринг и говорил по прямому каналу «скафандр — скафандр», до микроволновой антенны «Сидонии-1» отсюда было всего около мили. Вполне возможно, что все их переговоры на базе прослушиваются — а то и записываются на предмет последующего анализа и обсуждений.
— …сударыней Жубер? — поправился Кеттеринг.
— У нас — прекрасные профессиональные, рабочие отношения, — как можно более нейтрально отвечал Александер.
К чести Кеттеринга, тот не расхохотался вслух — а если и расхохотался, то успел вовремя отключить микрофон. Ни для кого не было секретом, что с момента прибытия на Марс Александер с Жубер не разговаривали, несмотря на весьма романтические отношения на борту «Полякова».
Вначале Александер полагал, что она расстроена тем внезапным появлением морских пехотинцев в «штормовом погребе», но по прибытии на Марс убедился, что дело тут в чем-то ином.
Конечно, когда Александер с морскими пехотинцами приземлились прямо в Сидонии, Жубер разозлилась. Сама она прибыла из ущелья Кандор первым же лоббером, вместе с солдатами Иностранного легиона, возвращавшимися из своего короткого рейда к экватору. И, едва прибыв, обрушилась на всех, точно ураган, цитируя инструкции, требуя ежедневных отчетов и даже высказавшись в том духе, что все американские и русские ученые подчинены ей, как главе экспедиции ООН. Тон ее мог превращаться из крайне любезного в повелительный с быстротой молнии.
Александер начал подозревать, что связь их во время долгого перелета возникла в силу одной из двух причин. Либо Жубер просто пыталась развеять скуку, либо, что гораздо хуже, хотела таким образом втереться к нему в доверие и что-нибудь вызнать. А когда вызнать ничего не удалось, отношения мигом исчезли, как не бывало. А он, Александер, выходит, так и не понял, чего она добивается.
Полученные им самим указания были ясны: с людьми из ООН обходиться вежливо, но не забывать, что они здесь лишь наблюдатели, а вся операция — полностью американская. Перед отлетом из Флориды на орбиту Александер имел беседу с самим Кеннетом Морроу, главой отдела безопасности министерства технологий. Первая марсианская обзорная экспедиция, хоть и являлась сугубо гражданской, на деле была полностью финансирована правительством и находилась под управлением Конгресса США и нового министерства технологий. Иными словами, ученые из ООН, прилетевшие на Марс на американско-русских кораблях, могли сколько угодно наблюдать и вести собственные работы (места на базах они фактически покупали у НАСА), но никоим образом не определяли политику исследований и не имели никаких прав распоряжаться. Александер, будучи старшим археологом американской группы, подчинялся только доктору Джейсону Грейвсу, как главе сидонийской миссии, и тем, кто управлял экспедицией на Земле.
Однако все это ничуть не помешало Мирей Жубер поднять всех на уши. Уже более недели, пока Александер проводил работы, она требовала ежедневных отчетов, доступа к заметкам группы, проводящей обзор, доступа на планерки и даже — права прослушивать радиопереговоры. Политика…
Политиков Александер не любил еще сильнее, чем военных, — особенно когда политика сталкивалась с археологией. Давно известно, что если мешать науку с политикой, не выйдет ничего, кроме неприятностей. Как археолога, Александера в первую очередь занимали факты. А вот политиков как раз факты чаще всего и не устраивали…
Он до сих пор не мог без содрогания вспоминать о своей работе в Египте.
Египтология, самая выверенная, правильная и упорядоченная из наук, на рубеже века пришла — не могла не прийти — в совершеннейший беспорядок. Более ста лет археологи и историки были твердо убеждены в точности египетской хронологии — и, в частности, в том, что комплекс в Гизе (три больших пирамиды, шесть малых, Сфинкс и прилежащие к ним насыпи, дороги, храмы и гробницы) надлежит относить к Четвертой династии. Например, Великая пирамида, самая большая из трех, бесспорно, считалась построенной фараоном Хуфу, правившим Египтом с 2590 по 2567 год до н.э., тогда как Сфинкс был вырезан из камня Хафре, его братом, преемником и строителем второй по высоте величайшей пирамиды.
Все эти представления рухнули в последние сорок лет — или около того. Великую пирамиду ассоциировали с Хуфу, основываясь на записках Геродота, уже уличенного до этого в других неточностях. А некоторые из маркировок на камнях пирамиды почти наверняка были сфабрикованы гораздо позже, в XIX веке, и не кем иным, как их первооткрывателем, искателем приключений, которому нужно было что-то предъявить тем, кто его финансировал. Сфинкс же, как выяснилось в девяностых годах XX века в результате геологических исследований, явился на свет задолго до Хафре: скульптура имела на себе явные следы дождевой эрозии, а осадков в количествах, необходимых для оставления подобных следов, в Гизе не выпадало с тех пор, когда до рождения Хафре оставалось еще восемь тысяч лет.
Египтология не была основной специализацией Дэвида Александера. Однако то, в чем он был мастером, сонарно-съемочная томография, имело к этой высокоспециализированной и крайне бюрократичной ветви археологии прямое отношение.
Технологии этой было уже более полувека Устраиваем подземный взрыв, улавливаем отраженные и рассеянные находящимися под землей постройками звуковые волны, а затем при помощи компьютера «рисуем» сонарное изображение того, что лежит под песком, илом, землей или водой. Оборудование Александера отличалось от старых моделей в основном сложнейшими программами, наделенными «искусственным интеллектом», которые и создавали изображения. Три отдельных, но одновременных взрыва, подобно источникам света, позволяли компьютеру «Хонивелл Талус 8000», установленному на «Сидонии-1», создать трехмерную голограмму. Все, менее плотное, чем сплошной камень, на дисплее томографа выглядело прозрачным, и погребенные под землей помещения, стены, даже отдельные скелеты отображались на нем поразительно детально.
Александер участвовал в египетской экспедиции 2037-го, финансированной Американским музеем и Смитсониановским институтом. После трех недель работ на плато Гиза он объявил об открытии изумительного, доселе неизвестного лабиринта подземных ходов и помещений, включая давно не работавший водопровод, питаемый водами Нила, пролегавший на глубине тридцати метров под Сфинксом и ведший к анфиладе комнат глубоко под самой Великой пирамидой. Столь сложная постройка и титаническая величина комплекса и вдохновили его на уверенное заявление: найдены неопровержимые доказательства того, что комплекс в Гизе построен до эпохи Четвертой династии.
Александер до сих пор помнил, каким сделалось лицо доктора Салима Бахира, министра памятников Египта, когда тот увидел предварительный отчет.
— Неприемлемо! — крикнул тогда Бахир, справившись с дрожью жирных губ. — Совершенно неприемлемо!
— Не сам же я это соорудил, — отвечал Александер. — И мои выводы легко проверить. Некоторые из этих подземных построек, по всем данным, из дерева. — Уже одно это подтверждало, что строительство шло в те времена, когда Египет еще не был засушливой песчаной пустыней! Дерево было в Египте редкостью минимум девять тысячелетий! — Можно провести углеродный анализ древесины. И тогда мы будем знать точно. Как только мы докопаемся до…
— Простите. — Лицо Бахира закаменело. — Никаких раскопок не будет.
— Как?! Но эти подземные…
— Повторяю никаких раскопок не будет . Великая пирамида и Сфинкс построены в эпоху Четвертой династии. Это — факт, установленный наукой.
— Таким же фактом было и вращение Солнца вокруг Земли. Я полагаю, что доказал несостоятельность принятой ныне датировки.
Бахир звучно треснул ладонью по столу.
— Вы ничего не доказали! Вы — сеятель порочных гипотез и антиегипетской пропаганды! Пирамиды и Сфинкс, эти… эти памятники есть душа и сердце Египта, всей нашей культуры, нас самих! Вы же хотите отнять их у нас и отдать… кому-то другому. Тем, кто, по-вашему населял долину Нила задолго до того, как египетский народ отринул невежество и дикость. Но я, доктор Александер, не допущу этого ни за что. Пока занимаю этот кабинет.
Через несколько часов Александера арестовали и к концу недели депортировали «за злобные нападки в адрес национальных культурных ценностей», как было сказано в жалобе, адресованной Всемирному Археологическому Конгрессу.
Все это нанесло серьезный удар по его карьере, хотя рост напряженности в отношениях США с ООН сделал его в глазах соотечественников прямо-таки героем. Снова политика… Кого же, как не его, правительству было выбрать для проведения сонарных съемок на Марсе?
В Сидонии ему пришлось столкнуться со специфической проблемой: большая часть комплекса полностью или частично лежала в слое вечной мерзлоты, начинавшемся в двух-трех метрах от поверхности грунта. Вечная мерзлота — по сути, замерзшая до состояния льда земля, а лед при марсианских температурах — вещество крайне твердое. Предлагалось даже строить здания из кирпичей вечной мерзлоты… По этой причине уловить разницу между вечной мерзлотой и материалом, который использовали строители Древних (в основном — местный камень, в те времена, когда на Марсе существовал целый океан жидкой воды, Северное море), представлялось почти невозможным…
— Эй! Кажется, что-то есть! — воскликнул Кеттеринг, указывая на дисплей. — Вот здесь — не полость ли?
— Об этом говорить пока рано, — ответил Александер, вглядевшись в изображение. — Подождем…
То, на что указывал Кеттеринг, было всего лишь расплывчатыми серыми тенями, которые могли означать как строения из материала тверже льда, так и ушедшие в песок валуны. Однако необычайно правильные формы — прямые углы, окружности, линии… Александер почувствовал, как сильно забилось сердце. То, что появилось на дисплее, определенно выглядело рукотворным…
— Взгляни сюда. — Кеттеринг ткнул пальцем в угол дисплея. — Вот. Это наверняка туннель, ведущий прямо к стене Крепости и заканчивающийся воздушным шлюзом.
— Или вентиляционная шахта с кондиционером или герметичными люками, — ответил Александер, по опыту зная, к чему приводят поспешные заключения при обнаружении новых данных.
Тем временем Дружинова уже брала пеленги. Марсианское магнитное поле было слабым, всего одна-две тысячных от земного, что исключало возможность традиционного ориентирования по компасу, но навигационные спутники на стационарной орбите позволяли определить свое местонахождение или координаты любого достаточно крупного объекта с точностью до нескольких сантиметров. Теперь все, зафиксированное съемкой, было «привязано» компьютером к навигационной сети координат.
— Вот, — сказала Дружинова. — Этот шлюз… или кондиционер, находится здесь.
Александр взглянул туда, куда она указала. Ничем не примечательный бугорок, песчаный барханчик у западной стены Крепости… Значит это там…
За шестнадцать лет, минувших с тех пор, как люди впервые побывали в Сидонии, здесь были обнаружены буквально сотни искусственных построек, и большая их часть предположительно сообщалась между собой посредством воистину обширного и запутанного комплекса туннелей и подземелий. Именно поэтому в конце концов сюда и прислали его, Дэвида Александера, специалиста по сонарной съемке.
Кеттеринг потянулся к одной из лопат, закрепленной на корпусе марсохода.
— Что скажешь, Дэйв? — Александер просто-таки слышал в его тоне улыбку. — Ведь от этого — никакого вреда. Хоть посмотрим, что там такое.
Поколебавшись еще секунду, Александер тоже схватил лопату.
— Идем!
Но в шлемофоне тут же раздался женский голос. Похоже, это была Мирей:
— Полевая группа, я — Си-один, Дэвид, что вы там делаете?!
— Си-один, мы просто хотим кое-что проверить, — ответил он. — Подождите немного…
— Напоминаю, что вы не должны начинать раскопок до составления обзора и карты участка.
— Мы помним об этом. Нам просто нужно кое-что проверить.
До «Сидонии-1» было два километра. И никто из находившихся на базе ничем не мог помешать явному нарушению процедуры, а сам Александер просто не мог удержаться.
Бугорок оказался примерно метр в высоту и метра четыре или пять в поперечнике и казался совершенно натуральным. Однако сонограмма показывала, что туннель, либо вентиляционная шахта, заканчивается прямо под ним.
Александер осторожно поскреб лопатой верхушку. Поначалу почва не поддавалась, но затем вдруг осыпалась комьями мерзлой земли, явив взорам археологов отверстие.
Отверстие, ведшее в темноту подземелий Крепости…
— Господи! — воскликнул Поль, стоявший за спинами Кеттеринга и Дружиновой. — Да тут открыто!
— Полевая группа, я — Си-один! Что открыто?! Что у вас происходит? Отвечайте!
Спорить о каждом своем шаге с археологами ООН Александеру вовсе не улыбалось. Он приложил палец к забралу шлема, прося тишины, а после постучал им по шлему там, где должно было находиться ухо.
Кончайте треп. Нас прослушивают.
Отверстие расчистили в несколько мгновений. Стены туннеля и сооружены из какого-то серого, по-видимому, очень прочного материала. Туннель оказался круглым, около двух метров в диаметре. Вниз вели ступени.
Жгучее любопытство повлекло Александера вперед. Он ожидал увидеть закрытую дверь или люк шлюзовой камеры. Но, наверное, некогда жерло туннеля было открыто, лишь замаскировано — вероятно, земляной насыпью. Да, определенно. Земля замерзла, затем высохла, после чего и образовался вот такой, легко рассыпающийся, бархан из реголита и слежавшегося песка.
— Полевая группа-один! Полевая группа-один! Ответьте, пожалуйста!
Александер включил прожектор шлема. Яркий луч выхватил из мрака пылинки, все еще плясавшие в разреженном воздухе после обвала. Осторожно ступая, он пошел вниз по ступеням.
Согласно сонограмме, туннель должен был уходить вниз всего на семь-восемь метров, дальше находилось некое относительно большое помещение. От него, в свою очередь, на глубине около пяти метров под поверхностью, ответвлялся на восток коридор.
Ступени были едва различимы. Видимо, земля — или что там маскировало вход в туннель — осыпалась вниз, но полностью ход не блокировала. И все же, чтобы добраться до конца, ему пришлось согнуться чуть ли не вдвое. Кеттеринг с остальными шли следом.
Наверное, то же самое чувствовал Картер, входя в гробницу Тутанхамона. Впервые за многие тысячелетия в это подземное помещение ступила нога живого существа. Александер медленно повернулся, освещая прожектором стены, покрытые пылью веков. Архитектура разнообразием не отличалась, на стенах не было ни резьбы, ни прочих украшений. Помещение было простым, чисто утилитарным. Александер улыбнулся: такое конформистски-серое однообразие вполне присуще военной базе…
И тут он увидел тела.
У двери в южный коридор, ведущий, судя по сонограмме, к ближайшей пирамиде, лежали четыре тела. И самым поразительным было то, что с виду тела были человеческими .
— Господи, — в ужасе прошептал Кеттеринг. — Это люди ! Не может быть, — отозвался Вандемеер. — Все наши находки показывают, что Древние не были гуманоидами.
Александер осторожно опустился на колени возле одного из тел. Да, это был не просто скелет. Железно-серое лицо мумифицированного тела на вид казалось тверже камня, губы — растянуты в предсмертном оскале. Пыльного, серого цвета были и длинные, стянутые в «хвост» волосы. Одежда — видимо, военная форма или рабочая роба; этого в отрыве от контекста определить было невозможно. Нашивка на плече вполне могла быть чем-то наподобие погона или эмблемы — выцвела она настолько, что разобрать изображение на ней тоже возможным не представлялось.
Наибольшую тревогу вызывали позы, в которых умерли все четверо. Они сгрудились, прижались друг к другу; руки некоторых до сих пор обнимали мертвых товарищей. Двое явно тянулись к запертой двери, точно в миг смерти они изо всех сил стучались в нее. Еще один слепо взирал в сторону выхода, словно ожидая чего-то…
Стараясь не коснуться тел готовых, казалось, рассыпаться даже от легкого дуновения ветерка, Александер принялся искать еще какие-нибудь подсказки к разгадке судьбы этих четверых. Да, их народ явно обладал развитой технологией: у каждого на правом плече — некое металлическое приспособление; возможно — рация… Чем больше он смотрел, тем больше убеждался, что это — не вполне люди, но нечто очень близкое. Подбородки всех четверых оказались заметно меньше, чем у человека, а челюстные мышцы, напротив, были выражены ярче, надглазья — толще, брови — гуще… Глаза, к сожалению, отсутствовали — замерзли, высохли и рассыпались в прах… Александеру вдруг очень захотелось взглянуть в глаза погибших. Смутное предчувствие подсказывало, что взгляды их были бы пугающе схожи с его собственным.
Загадка Лика состояла главным образом в том, что он выглядел вполне человеческим, хотя создан был явно не людьми.
Между тем он вполне мог оказаться портретом одного из этих, лежащих мертвыми у двери…
Для полной уверенности необходимы были тщательные исследования, но Александер уже сейчас был убежден, что видит перед собой четверых представителей рода Homo, вида erectus — гоминидов, от которых произошел современный человек.
Вопрос был в том, какого хрена им понадобилось на Марсе…
Только тут Александер заметил, что отчаянные призывы «Сидонии-1» прекратились еще во время спуска. Очевидно, эти стены блокируют радиоволны.
— Поль, — заговорил он. — Возвращайся наверх. Поднимай базу. Скажи им… скажи им, пусть пришлют сюда еще людей, мы обнаружили такое, отчего у них волосы встанут дыбом.
Александер был убежден, что сделанное ими только что открытие смело можно ставить в один ряд с открытиями Коперника и Дарвина. Теперь человечеству вновь предстоит переосмыслить понимание самого себя.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Эволюция человека/Объем мозга: Эволюционное древо рода homo ныне абсолютно доступно для понимания. Примерно 1,7 миллиона лет назад Homohabilis эволюционировал в Homoerectus, в свою очередь, 400—500 тысяч лет назад, давшего жизнь древним популяциям Homosapiens. В процессе эволюции, помимо увеличения объема черепной коробки, из принципиальных изменений имело место также общее увеличение спинного мозга, повлекшее за собой значительное улучшение координации движений пальцев. Производство орудий было начато Нhabilis по меньшей мере два миллиона лет назад однако эти орудия оставались примитивными и грубыми (наподобие обломка кремня с заостренной путем скалывания кромкой), пока развитые руки Нsapiens не позволили повысить их качество и творчески развить подход к их изготовлению. Несколько позже развилась и речь.
Не следует забывать о том, что поздний Нerectus обладал большей частью черт примитивного или «древнего» Нsapiens , включая и объем мозга. Однако переходный момент в свете имеющихся данных представляется слишком резким, чтобы его ход мог быть постигнут окончательно. Возможно, дальнейшие исследования марсианских находок…
Выдержка из Всемирной Сетевой Энциклопедии,
vrtp://earthnet.public.dataccess
Суббота, 26 мая.
База «Сидония-1», Марс;
сол 5634-й, 20:45 по марсианскому солнечному времени.
Последние бледные отсветы заката давно исчезли с горизонта, и марсианское небо окуталось тьмой, слегка припорошенной звездной пылью. В общем зале за столом сидел Марк Гарроуэй вместе с полковником Ллойдом, Дэвидом Александером и еще десятком людей, занимавших в экспедиции командные должности. Жесткий, режущий глаза флуоресцентный «дневной свет» лишь слегка согревал воздух, быстро сделавшийся промозглым и влажным, как всегда бывало в больших помещениях после захода солнца. Системы жизнеобеспечения «Сидонии-1» работали на пределе возможностей. За две недели, прошедшие с момента приземления «Харпер’с Бизарр», все пятьдесят четыре легионера ООН были переправлены обратно в Сидонию вместе с новыми членами группы наблюдателей ООН, тем самым доведя общую численность населения базы до ста тридцати восьми человек. Экстренное совещание фактически было созвано главой археологической группы Мирей Жубер, также присутствовавшей здесь вместе с полковником Бержераком. Видимо, для того, чтобы зачитать мятежнику и бунтовщику Александеру приговор.
— Что вы хотите сказать, — медленно проговорил Александер, — утверждая, что мы пока не можем разглашать данные о наших находках? Ведь это… это — самое невероятное открытие за всю историю иссле…
— Простите, Дэвид. Я понимаю всю важность и потенциальную значимость вашего открытия. И именно в силу его важности мы должны хранить его в тайне, пока не узнаем больше.
Доктор Грейвс расхохотался:
— Пока не узнаем больше? Боже мой! Мы обнаружили на Марсе естественным образом мумифицированные останки четырех человек! Неужели это не стоит даже отправки на Землю электронного письма?
На протяжении спора Гарроуэй смотрел в сторону, изучая переплетение распорок под потолком. Большинство жилых помещений на Марсе изнутри были очень похожи на главный топливный резервуар «Шаттла-2» видимо, потому, что и в самом деле были топливными баками «Шаттла-2», отбуксированными на марсианскую орбиту каким-либо из кораблей и спущенными на поверхность при помощи маленьких метановых ракетных двигателей и парашютов. Что ж, доставка строительных материалов и сборка на месте обошлись бы гораздо дороже. Жилой модуль, в котором они сейчас находились, состоял из двух этажей: нижний был отведен под хранилища и резервуары с запасами жидкой воды, а верхний — поделен на жилые каюты, рекреационное помещение и общий зал. Модуль был соединен герметичными рукавами с другими модулями, включая ГОУ — главный операционный узел, где были размещены средства связи, главный компьютер базы и центр управления. Главные баки, превращенные в жилые модули, были гораздо просторнее, чем требовалось в данный момент растущей колонии. Чего им не хватало — это некоторых минимальных удобств. Например, окон…
Нет, Гарроуэю вовсе не хотелось созерцать мертвый, пустынный марсианский ландшафт — на него он уже достаточно насмотрелся за две недели. Но все интерьеры базы были совершенно одинаковы. И все они — неважно, просторные или нет — неизменно устремляли внимание своих обитателей вовнутрь, к их собственным мыслям, к соседям… И перспектива провести еще минимум год взаперти, в обществе Мирей Жубер, Гарроуэя вовсе не вдохновляла. Возможно, с виду она и красива, но по прибытии на Марс сделалась навязчивой до невыносимости. И, что еще хуже, постоянно козыряла тем, что якобы стоит во главе научной части экспедиции. Посему Гарроуэй обычно старался сталкиваться с этой дамочкой как можно реже.
Однако порой, вот как сегодня, на этом совещании, избежать встречи с ней было невозможно. Еще в первый день на Марсе Гарроуэй про себя решил, что единственный способ не сойти здесь с ума за пару месяцев — это не высовываться и держать язык за зубами… Он внутренне улыбнулся. Надо же, а ведь считается, будто подобная философия — прерогатива солдат и младших офицеров…
Сегодняшнее совещание оказалось куда хуже всех предыдущих. Гарроуэй был не совсем в курсе дела, но понимал, что Александер совершил нечто такое, что полностью вывело Жубер из себя. Интересно…
Не следует забывать о том, что поздний Нerectus обладал большей частью черт примитивного или «древнего» Нsapiens , включая и объем мозга. Однако переходный момент в свете имеющихся данных представляется слишком резким, чтобы его ход мог быть постигнут окончательно. Возможно, дальнейшие исследования марсианских находок…
Выдержка из Всемирной Сетевой Энциклопедии,
vrtp://earthnet.public.dataccess
Суббота, 26 мая.
База «Сидония-1», Марс;
сол 5634-й, 20:45 по марсианскому солнечному времени.
Последние бледные отсветы заката давно исчезли с горизонта, и марсианское небо окуталось тьмой, слегка припорошенной звездной пылью. В общем зале за столом сидел Марк Гарроуэй вместе с полковником Ллойдом, Дэвидом Александером и еще десятком людей, занимавших в экспедиции командные должности. Жесткий, режущий глаза флуоресцентный «дневной свет» лишь слегка согревал воздух, быстро сделавшийся промозглым и влажным, как всегда бывало в больших помещениях после захода солнца. Системы жизнеобеспечения «Сидонии-1» работали на пределе возможностей. За две недели, прошедшие с момента приземления «Харпер’с Бизарр», все пятьдесят четыре легионера ООН были переправлены обратно в Сидонию вместе с новыми членами группы наблюдателей ООН, тем самым доведя общую численность населения базы до ста тридцати восьми человек. Экстренное совещание фактически было созвано главой археологической группы Мирей Жубер, также присутствовавшей здесь вместе с полковником Бержераком. Видимо, для того, чтобы зачитать мятежнику и бунтовщику Александеру приговор.
— Что вы хотите сказать, — медленно проговорил Александер, — утверждая, что мы пока не можем разглашать данные о наших находках? Ведь это… это — самое невероятное открытие за всю историю иссле…
— Простите, Дэвид. Я понимаю всю важность и потенциальную значимость вашего открытия. И именно в силу его важности мы должны хранить его в тайне, пока не узнаем больше.
Доктор Грейвс расхохотался:
— Пока не узнаем больше? Боже мой! Мы обнаружили на Марсе естественным образом мумифицированные останки четырех человек! Неужели это не стоит даже отправки на Землю электронного письма?
На протяжении спора Гарроуэй смотрел в сторону, изучая переплетение распорок под потолком. Большинство жилых помещений на Марсе изнутри были очень похожи на главный топливный резервуар «Шаттла-2» видимо, потому, что и в самом деле были топливными баками «Шаттла-2», отбуксированными на марсианскую орбиту каким-либо из кораблей и спущенными на поверхность при помощи маленьких метановых ракетных двигателей и парашютов. Что ж, доставка строительных материалов и сборка на месте обошлись бы гораздо дороже. Жилой модуль, в котором они сейчас находились, состоял из двух этажей: нижний был отведен под хранилища и резервуары с запасами жидкой воды, а верхний — поделен на жилые каюты, рекреационное помещение и общий зал. Модуль был соединен герметичными рукавами с другими модулями, включая ГОУ — главный операционный узел, где были размещены средства связи, главный компьютер базы и центр управления. Главные баки, превращенные в жилые модули, были гораздо просторнее, чем требовалось в данный момент растущей колонии. Чего им не хватало — это некоторых минимальных удобств. Например, окон…
Нет, Гарроуэю вовсе не хотелось созерцать мертвый, пустынный марсианский ландшафт — на него он уже достаточно насмотрелся за две недели. Но все интерьеры базы были совершенно одинаковы. И все они — неважно, просторные или нет — неизменно устремляли внимание своих обитателей вовнутрь, к их собственным мыслям, к соседям… И перспектива провести еще минимум год взаперти, в обществе Мирей Жубер, Гарроуэя вовсе не вдохновляла. Возможно, с виду она и красива, но по прибытии на Марс сделалась навязчивой до невыносимости. И, что еще хуже, постоянно козыряла тем, что якобы стоит во главе научной части экспедиции. Посему Гарроуэй обычно старался сталкиваться с этой дамочкой как можно реже.
Однако порой, вот как сегодня, на этом совещании, избежать встречи с ней было невозможно. Еще в первый день на Марсе Гарроуэй про себя решил, что единственный способ не сойти здесь с ума за пару месяцев — это не высовываться и держать язык за зубами… Он внутренне улыбнулся. Надо же, а ведь считается, будто подобная философия — прерогатива солдат и младших офицеров…
Сегодняшнее совещание оказалось куда хуже всех предыдущих. Гарроуэй был не совсем в курсе дела, но понимал, что Александер совершил нечто такое, что полностью вывело Жубер из себя. Интересно…