И однажды Торвард кое-что из этого заметил. И кое-что сказал, усмехаясь и слегка кривясь от боли. На счастье, Хавгана не было рядом и Тейне-Де не могла понять, что же конунг фьяллей имел в виду.
В таком положении и застал его прибывший Даохан. Пожалуй, он обрадовался тому, что его бывший враг, нынешний союзник и будущий соперник в борьбе за любовь Элит – пусть он сам об этом пока не подозревал – так далеко продвинулся на пути к выздоровлению. Не испытывая к Дракону Восточного моря никаких добрых чувств, Даохан пока не мог обойтись без его мощи и хотел, чтобы эта самая мощь как можно скорее восстановилась в полном объеме.
– Всей душой я желаю, чтобы к тебе быстрее вернулись силы, Торвард конунг, – говорил он. – Ибо поле свершений для истинно доблестного мужа еще лежит не вспахано, не засеяно, а ведь урожай с него может превзойти все самые смелые ожидания.
– Хавган, мать твою! – ответил Торвард, выслушав перевод. – Можешь ты по-человечески говорить?
– Но я лишь повторяю тебе речи этого мужа, украшенного мудростью и…
– Так и переводи на человеческий язык! У меня уже уши сворачиваются и мозга за мозгу заскакивает, не могу я сейчас в этих ваших вывертах разбираться! Говори прямо, чего он хочет?
– Здоровья желает, – послушно перевел Хавган «на человеческий язык». – И говорит, что есть возможность совершить еще немало славных дел…
– Задумал, видать, натравить нас еще на кого-то из своих, – дополнил Халльмунд, очень верно уловивший главную мысль. – И мы чтобы добычу взяли, и ему выгода.
– Ну и на кого?
– Оставив землю Банбы, которой под твоей могучей защитой не приходится более трепетать от страха перед лицом врага, устремил я помыслы свои на землю Клионн, – продолжал Даохан.
– Был на острове Клионн, – удрученно переводил Хавган, не имеющий более возможности блеснуть красноречием хотя бы в этой части беседы. Зато короткие ответы Торварда он переводил так долго, что наверняка отводил при этом душу, наделяя речь конунга фьяллей такой пышностью, которой та вовсе не имела.
– И целью моей было добиться руки и любви прекраснейшей из дев на всех пяти островах, девы, подобной пламени, чей голубой взор подобен капле меда на вершине дерева, чья прелесть подобна слезе самого солнца…
– Хотел жениться на красивой девушке…
– А про девушку можно подробнее, – разрешил Торвард и улыбнулся. – Правда красивая или так, сказки опять?
Он уже привык к тому, что любую знатную деву превозносят за красоту и прочие достоинства так, что дух захватывает, но знал, что действительность далеко не всегда оправдывает ожиданий. Тейне-Де ему в свое время тоже описывали как деву, подобную пламени, однако ее рыжие волосы, желтые глаза, рыжие брови и ресницы, а также сплошной покров веснушек на лице, из-за чего сама кожа делалась рыжей, хоть и роднили ее на самом деле с пламенем, красоты не прибавляли.
Тейне-Де, сидевшая тут же, бросила на Торварда недовольный, ревнивый взгляд. Даохан перехватил его и улыбнулся: его предположения начинали оправдываться.
– О да, и даже если бы все мужчины и все женщины Зеленых островов собрались здесь перед нами, ни одна женщина не посмела бы равняться с Элит, дочерью Клионы Белых Холмов, и ни одна женщина не посмела бы ревновать к ней, – подтвердил Даохан, бросив насмешливый взгляд на Тейне-Де. – Чиста, благородна, светла, достойна короля эта девушка, что украшает собой зеленые равнины Клионна, что славится как Водяной Гиацинт реки Клионы. Прекрасна она собой и высокого рода, искусна в вышивании и всяком рукоделии, разумна, тверда в мыслях, рассудительна. Губы ее соперничают с цветком шиповника в алости и чистейшему меду не уступят в сладости, волосы ее подобны водопаду хрустальных струй, текущих по золоту, ее гладкая полная грудь будто чистейший снег на земле. Жемчужная волна – во рту ее, а брови ее черны, как жучок…
– Как что?
– Как жучок.
– Ой! – Торвард скривился и правой рукой схватился за перевязанную грудь. – Ой!
– Что? – Сельви и Виндир разом вскочили. – Что с тобой? Болит?
– Еще как… – Торвард зашипел сквозь зубы, на глазах его показались слезы. – Уморите… гады… Мне же смеяться… больно… Ой, тролль тебя подери… сказитель хренов… Больно же… Жучок! Ой!
Тут и остальные начали фыркать в бороды, отворачиваясь, чтобы не заразить конунга своим смехом и помочь ему справиться; но в самом деле сравнение прекрасной девы, пусть лишь в какой-то части тела, с жучком показалось сэвейгам чрезвычайно смешным.
Наконец Торвард подавил приступ смеха – боль в груди, которая сопровождала его попытки сильно шевелиться, громко говорить, глубоко дышать и тем более смеяться, очень быстро отбивала охоту веселиться.
– Хватит выделываться. – Он махнул здоровой рукой. – Говори толком, чего надо-то?
Можно было бы удивиться тому, что Даохан, уже, казалось бы, наученный горьким опытом, да и вообще мужчина от природы неглупый, так расхваливает девушку, предмет своих устремлений, перед тем самым человеком, кто очень даже способен это сокровище отнять. Но Даохан не боялся, что Торвард сам захочет завладеть Элит. Наоборот, чтобы побудить того к задуманному походу на Клионн, требовалось заронить в его душу жажду этой победы – хотя бы ради девушки. Даохан не хотел ждать, пока сам Торвард оправится, хотел получить от него войско с ярлами во главе. А после победы…
– Если же ты дашь мне войско, а боги дадут нам удачи, чтобы привести деву в мои руки, – говорил он, разъясняя свои замыслы, – то я привезу дочь Клионы сюда, чтобы она служила тебе и услаждала твой взор своей красотой. – Он снова бросил насмешливый взгляд на Тейне-Де, имея в виду, что услуги той Торварду больше не понадобятся. – Ибо не менее она искусна во врачевании и в целящих песнях, чем любая королевская дочь, и ласки ее усладят твой отдых и наполнят блаженством дни, будто в Стране Вечной Юности.
– Ну ты и сволочь… – задумчиво протянул Торвард, выслушав перевод, будто сам дивился этому открытию. – Это ты что же – свою будущую жену мне предлагаешь?
– В деве этой заключено два дара. Дар красоты и дар власти, – ответил Даохан, не очень смущенный этим упреком. Однако он прочитал в лице и голосе Торварда выражение презрения, и в его глазах мелькнула острая искра ненависти. – Дар власти не нужен тебе, ибо ты не собираешься остаться здесь навсегда и назвать себя ее мужем навеки. У тебя есть своя земля, и туда ты уйдешь, получив на Зеленых островах многочисленные награды своей доблести. Дар же красоты ее станет одной из этих наград. Взяв его, ты после передашь мне деву вместе с даром власти – и оба мы получим то, что нужно нам.
Торвард хмыкнул.
– То есть я попользуюсь, а ты потом женишься и приданое возьмешь, – перевел он. – Да у нас последнего бонда засрамили бы за такое, что он свою жену, считай, за деньги под чужого мужика подкладывает, а ты, король, сам хочешь и еще меня уговариваешь! А если она мне понравится и я ее просто с собой заберу, вместе со всеми дарами? А вы тут делите ваши равнины и прочее как хотите.
Даохан помолчал. Такой оборот дела не приходил ему в голову – Элит была так же неотделима от зеленых равнин Клионна, как трава от земли, как отражение от воды, как аромат от цветка. Но для конунга фьяллей любая здешняя дева была лишь добычей, с которой он может делать что захочет.
– Но ведь мы союзники, и не годится нам наносить обиду один другому, – с тихой ненавистью в голосе напомнил Даохан и при этом так смотрел на распростертого на ложе Торварда, словно хотел убить его взглядом. – Я помогу тебе получить одно, а ты мне поможешь получить другое, и пусть каждый из нас будет равно счастлив своей добычей.
– Только я, в отличие от тебя, в чужой помощи не нуждаюсь, – обронил Торвард. – И, что мне нужно, возьму сам. Ладно, отвали. Утомил.
На этом их беседа завершилась, но Даохан не отступил и не утратил надежд. Пока Торвард отдыхал, он беседовал с его ярлами и дружиной, расписывая им тучные стада земли Клионн, ее прекрасных дев, сокровища короля Миада. Самый сильный претендент на Каменный Трон – Брикрен Биле Буада – уже был повержен, ибо дал Миаду клятву не воевать против Клионна, а без того ему уже никогда не подчинить своей власти все пять островов. Если, конечно, ему не удастся уговорить Элит добровольно передать ему власть над Клионном. Такую возможность Даохан стремился предотвратить в первую очередь – а уж потом можно будет подумать и о том, как бы взобраться на Каменный Трон самому. Торвард конунг был его оружием, настолько мощным, что ни один из пяти островов не сможет ему ничего противопоставить. И этим оружием Даохан намеревался воспользоваться.
В последующие дни хитроумный риг Банбы еще не раз заводил с Торвардом разговоры об этом, и конунг фьяллей слушал его все более благосклонно. Довольно легкие победы над разрозненными, плохо вооруженными уладами влекли к новой добыче, тем более что дружина его уже соскучилась сидеть на одном месте. Прокормить ее удавалось с трудом – в ближайшей округе съестные припасы кончались, и охота в сочетании с рыбной ловлей не только развлекали хирдманов, но и обеспечивали самым необходимым. В этом отношении перебраться на другой, такой же большой и богатый, но еще не тронутый остров хотелось всем.
Да и мысли об Элит, которые Даохан ему внушал, не лишены были приятности. Торвард достаточно давно расстался с королевой Айнедиль, и общества женщины ему уже не хватало; в распоряжении же его находилась только Тейне-Де, ни внешностью, ни обращением, ни суровым взглядом желтых глаз исподлобья не внушавшая ему ничего похожего на желание. Пока он еще не настолько окреп, чтобы всерьез жаждать любви, но в мечтах его дева с белой грудью и прочими прелестями уже выглядела весьма привлекательной. Достойной того, чтобы ради нее пересечь пролив и обогнуть остров Банбу. Вот только бы не оказались ее брови и в самом деле похожими на пару черных жучков!
* * *
И вот наконец настал день, когда Торвард впервые вышел во двор, опираясь на Халльмунда. Дружина встретила его появление радостным ревом и грохотом мечей о щиты, будто приветствуя победителя, а Торвард щурился на ярком свету после целого месяца, проведенного в сумраке броха без окон. На победителя он пока мало походил – исхудавший, с повязками на груди и плече, с рубашкой, накинутой на спину вроде плаща, заросший бородой, скрывшей его знаменитый шрам. Но все же он был жив и снова на ногах, и дружина видела, что конунг снова с ней. А свежий воздух, вид неба и яркой зелени, плавных очертаний холмов, окружавших бруг, сами по себе вливали в Торварда новые силы, побуждали скорее оправиться, чтобы вновь вступить во владение этим прекрасным миром!
С тех пор он стал поправляться еще быстрее, и хотя какое-то время каждый день ему приходилось лежать, большую часть дня он уже проводил на ногах и потихоньку даже начал упражняться. Еще пока у него не было возможности вставать, он старался лежа разминать мышцы, а теперь взялся за это со всей решимостью скорее вернуть прежние силы.
Грядущий поход на Клионн обрел окончательную определенность. Идти в бой самому Торварду еще было рано, но оставаться на Снатхе, отправив дружину под началом Халльмунда, он не хотел и собирался плыть со всеми. Даохан не отговаривал его: само имя Дракона Восточного моря устрашит врагов, пусть даже тот во время сражения будет оставаться позади войска.
Наконец Торвард назначил день отплытия. Сам он в это время уже не только передвигался без посторонней помощи, но порядком окреп и даже мог держать меч. Правда, выносливости ему пока не хватало и часто требовались передышки, но он уже не чувствовал себя таким беспомощным, чтобы стыдно было идти в поход.
За несколько дней до назначенного срока, пока фьялли пировали в брохе, сев в кружок на тростнике, Даохан в сопровождении нескольких человек покинул королевскую усадьбу.
– Я должен просить богов о благословении нашего похода, – объяснил он десятнику у ворот. – Мы вернемся после полуночи.
– Ну, иди попроси, – кивнул Торберг Чайка. – С богами вашими сами и разбирайтесь, – ворчал он, глядя, как риг спускается с холма. – Что вы сами чокнутые, что боги ваши такие же…
Покинув бруг, Даохан направился не к одной из священных рощ или источников, где приносили жертвы и говорили с богами сыны Снатхи. Путь его лежал к берегу – к кургану под названием Дун Скайт, Крепость Теней. Только сэвейги, невежды из-за моря, могли использовать священную обитель богини для воинской уловки, и только Торвард конунг, слишком надеющийся на свою силу и слишком мало уважающий чужие обычаи, мог иметь наглость притворяться Красным Королем Холмов. За что и поплатился, причем сразу же. Если бы Тейне-Де не струсила и не согласилась его лечить, он бы не выжил… Но это и к лучшему, что он жив. Он был еще нужен Даохану, а дальше будет видно.
В отличие от Торварда, риг Банбы хорошо знал, как надлежит обходиться с настоящими обитателями Дун Скайт. Ранее, пока Снатха и с ней Крепость Теней находились под властью рига Брикрена, ему лишь однажды довелось побывать здесь – лет десять назад, когда он принимал посвящение воина и удостоился чести видеть Каладболг – священный меч Боадага, в котором заключена сила девяти богов. Принадлежа к знатному роду и являясь потомком Светлого Луга, Даохан имел право и возможность узреть святыню. Но в тот прошлый раз его отец, риг Минид, целый год вел с упрямым и заносчивым Брикреном переговоры, а тот заламывал такую цену за то, чтобы допустить подростка к посвящению в кургане, будто продавал им сам Каладболг насовсем. Увы, доступ к Созидающему Земли всегда находится на самом младшем из созданных богами островов – стало быть, на Снатхе, и пребывать здесь он будет до тех пор, пока не появится новый остров. А это едва ли увидит кто-либо из живущих: вот уже века миновали с тех пор, как ушел в Страну Блаженства Фиахайд мак Фахтна, Фиахайд Тысячи Побед – величайший герой, последний из смертных, что удостоился чести держать в руках оружие бога.
Торвард, захвативший Снатху и Дун Скайт, понятия не имеет, каким сокровищем и какой силой мог бы завладеть. Просвещать его Даохан не собирался. Но благодаря Торварду он получил легкий доступ к Крепости Теней и намеревался извлечь из этого всю возможную пользу. Получить сам Каладболг он не надеялся, отдавая себе отчет, что боги его не сочтут достойным, а уломать, подкупить, обмануть их едва ли получится. Хотя бы потому, что они не снизойдут до беседы с ним. Даохан, как умный человек, не обманывался и на свой собственный счет. Пророчество гласит, что добыть Каладболг может лишь, кто не ведает страха. То есть живет, совсем не пользуясь мозгами и не думая даже, что в любой схватке его могут убить. Даохан, как и все улады, был воспитан на преданиях о подобных героях, вскормлен ими, как первейшей духовной пищей. «Они схватили два огромных длинных щита и взялись за тяжелые, жестоко разящие мечи… И величиной с голову месячного ребенка были куски тела, которые они вырубали из плеч, бедер и лопаток друг у друга. И так рубились они от утреннего рассвета до начала вечера»[2]. И тем яснее он сознавал, что время таких людей прошло. Глупо не жалеть себя, чтобы растяпы потом могли слушать рассказы о твоей смерти, разинув рот.
Правда, Торвард конунг этих древних удальцов понял бы. Не зря же у него на левом бедре, как успел разглядеть Даохан, выемка шириной в три пальца. Видно, ему случалось кормить воронов битвы собственным мясом. Такова участь героев. А умный человек и конечности сохранит целыми, и плоды победы получит не в меньшем объеме…
Но кое-что можно было сделать и сейчас. Ведь сам Каладболг его услышит, если обратиться к нему надлежащим образом.
В условленном месте Даохана ждали двое его приближенных – знатные воины Банбы Финд мак Ферб и Мрехт мак Неарт. Между ними стоял третий – со связанными руками и мешком на голове. Даохан кивнул: он заранее распорядился купить в какой-нибудь из соседних деревень раба.
До кургана Даохан добрался уже в темноте, когда спутники освещали его дорогу факелами. Развернув мешок, Финд мак Ферб извлек удивительный предмет – три железных треугольника разной толщины, прикрепленных друг к другу вершинами. Фьялли, отыскивая сокровища Брикрена, нашли и эту вещь, но лишь пожали плечами, не поняв, что это такое, а поскольку вещь была не из золота, не из серебра и даже не из бронзы, тут же про нее забыли. Они не знали, что для сведущего человека Глас Дракона стоит дороже, чем золото того же веса.
Глас Дракона Даохан повесил на ветвь яблони, которая росла возле самого входа в курган. За множество веков существования Крепости Теней возле его каменных дверей сменилось множество яблонь – каждая из них, заботливо посаженная здесь руками посвященных, несла свою стражу, дряхлела, умирала, чтобы дать место новой. Нынешняя яблоня была еще довольно молода, но крепкий сук, расположенный как раз на нужной высоте, отлично мог выдержать тяжесть Гласа Дракона.
Предстояло еще дождаться полуночи, и это время риг Банбы провел сидя напротив входа. Факелы озаряли черный проем, и Даохан молча сидел на земле, подобрав под себя ноги и сосредоточенно рассматривая спиральный узор на камнях, служащих порогом и косяками Великой Пылающей Двери. Только сэвейги могли думать, что эти узоры – для красоты. На самом деле в них изображен путь, ведущий в обитель духа, и только посвященный сумеет пройти этим путем.
Настала полночь. Даохан поднялся.
– Голос, взывающий в пламени, пусть он зазвучит вновь! – произнес он и ударил в Глас Дракона.
Странный, ни на что не похожий гулкий звук раскатился по долине и устремился в глубину горы. Только Глас Дракона способен пробудить скрытое во тьме.
– О Крепость Теней! – воззвал Даохан, подойдя к порогу вплотную. Он говорил на языке круитне, от которого на Зеленых островах не осталось ничего, кроме заклинаний, раз и навсегда затверженных далекими предками нынешних мудрецов и передаваемых без малейших изменений. Иначе, если имена духов земли будут искажены, духи не услышат и все ритуалы станут пустым топтаньем, а заклятья – бессмысленным набором звуков. – О ты, слава Снатхи, корень мощи, дом богини, позволь мне войти, чтобы прильнуть к источнику силы и мудрости твоей!
Темнота в отверстии дрогнула и разошлась. То есть там осталось так же темно, но темнота изменилась, невидимые двери распахнулись, преграда исчезла. Только Торвард конунг мог здесь пройти, проломив преграду своим телом и ничего не заметив. Соединяя в себе древнюю кровь Дома Фидаха и Эохайда Оллатира, которого в странах Морского Пути называют Альфедр-Всеотец, он может еще больше, чем сам догадывается. И хорошо, что он этого не знает…
Внутрь кургана его сопровождали только трое – Финд, Мрехт и безымянный раб. Последний шел явно не по своей воле и иногда глухо мычал сквозь мешок, догадываясь, что за участь его ждет. Даохан медленно пробирался по узкому низкому лазу. Вот впереди забрезжил свет. Войдя во внутреннее помещение, он сразу увидел все: четыре углубления в стенах, каменные чаши на каменных же постаментах, горящие высокие светильники, алтарь посередине, на котором лежал бронзовый меч старинного вида с красным самоцветным камнем в рукояти.
Пока гость из мира живых медленно шел через храм, меч то появлялся, то исчезал; он оставался полупрозрачным, сквозь него можно было увидеть камень, на котором он лежал. Это был еще не сам Каладболг, а только его дух, только видение. Но и то, что Даохан сумел его вызвать, уже многое говорило о его способностях.
– О Каладболг, Созидающий Земли! – произнес риг Банбы, не дойдя до камня трех шагов. Дальше его не допускали: какая-то сила, словно упругая невидимая стена, встала между ним и мечом. – Ты, сочетающий в себе силу девяти богов и подвиги трижды по девять героев! К вам обращаюсь я, древние боги, девять душ Каладболга: Самхейн, бог смерти, Страж Ворот потустороннего мира, Кром Круаих, бог тьмы, смерти и спрятанного золота, Араун, король потустороннего мира, бог охоты, гончих псов и преследования, Уас Мас Имоман, Сын Ужаса, бог древнего волшебства, Лаигхинос – учитель боевых искусств, Тоуторикс – Правящий народом, старый бог войны и смерти, Камулос – Красный, бог войны, крови и завоеваний, Оуэин ап Уриен – бог военного искусства и перевоплощений, Сикеллус – Бьющий Точно в Цель, бог сражений и тайных убийств.
По его знаку Финд и Мрехт подтащили раба к камню. В прежние века подземный алтарь не раз принимал на себя горячую кровь человеческой жертвы, но впоследствии это случалось все реже и реже – милосердные богини Зеленых островов предпочитали иные жертвы, бескровные. Но Даохан сейчас обращался не к ним, а к тем древним жестоким божествам, которые любили кровь. Только кровь отворяет дорогу к тем силам, которые он намеревался призвать.
– Вам отдаю я кровь и силу этого человека, о могучие древние боги, Отцы Ужаса! – воскликнул Даохан, подняв перед собой окровавленный бронзовый нож – точь-в-точь такой, какими приносили жертвы камню еще в прежние тысячелетия. – Отзовитесь на мой призыв и исполните мою волю! Обрушьте силу свою на тех, кого я вам назову! Прокляните именами вашими землю Клионн и властителей ее: Миада Эброндоэ, Элит, дочь Клионы, и всех, кто с ними в родстве! Пусть не будет на той земле ни мира, ни спокойствия. Пусть не будет там ни плодов, ни всякого урожая, ни жатвы морской. Пусть не будет среди народа его ни довольства, ни привета, ни дружелюбия, и пусть утратят короли Клионна справедливость и доброе владычество над людьми. Пусть забудет Дом Клионн пышность, гостеприимство и всякое изобилие! И пусть продолжается это, пока Элит Элга, дочь Клионы, не войдет в мой дом, не назовет меня своим мужем и не передаст в руки мои землю Клионн. Тогда пусть снято будет проклятье Каладболга, Отца Земель, с острова Клионн!
Голос его гулко отражался от сводов, будто древние камни тысячей голосов повторяют слова заклятья. Красный самоцвет в рукояти священного меча сверкал, как пылающий уголь, и даже подрагивал, словно бьющееся сердце. Вот Даохан произнес последние слова, и по подземелью пронесся вихрь, такой холодный и резкий, что сам нарушитель покоя Дун Скайт невольно пригнулся и закрыл лицо руками.
А когда он снова поднял глаза, то успел лишь заметить, как медленно тает освещенный огнями подземный чертог: пламя тускнело, камень и меч на нем становились все более прозрачными и вот совсем исчезли. Кровь впиталась в камень и в темную землю. Воцарилась гнетущая тьма. Даохан снова находился уже не в обители древних богов, а всего лишь внутри тысячелетнего кургана – среди мертвых камней и холодной земли, уже двадцать веков не видавшей солнца, не ощущавшей дуновения живого и теплого ветра, а лишь мертвящее дыхание старинной ворожбы.
Найти выход ему удалось не сразу, но наружу Даохан выбрался благополучно. Каладболг услышал и принял его проклятье, и земля Клионн теперь падет легкой жертвой фьялльских мечей.
– Проснись, скорее проснись! – Элит теребила Бьярни, и он подскочил на лежанке, услышав в ее голосе такой ужас, которого, казалось, ничто не могло внушить этой гордой и смелой деве. – Ты слышишь?
Бьярни услышал – над крышей бруга Айлестар ветер гудел и ревел с такой силой, будто настоящий дракон из преданий бьется крыльями и грудью о каменные стены, пытаясь разрушить Дом Клионн до основания. И стены сотрясались, с кровли сыпалась каменная крошка, щепки, пыль, всякий мусор. Башня была полна криков проснувшихся людей.
– Это не просто буря! Это злой ветер, ветер ворожбы! – восклицала Элит. – Его прислал кто-то, кто желает зла земле Клионн! Я выйду и попробую его остановить!
– Ты? – Бьярни схватил ее за плечо. – Что ты! Не ходи! Он убьет тебя! Ты слышишь, что творится?
– Но я должна! Как Ки Хилаинн впереди всех юных воинов, так я стою впереди всех мудрецов и заклинателей Клионна! Как дикий вепрь первым выходит в сражение, так я выхожу на бой со злыми чарами! Помоги мне отворить двери – мое сражение ждет меня!
Бьярни не мог больше возражать: в голосе Элит, которую он привык всегда слушать, звучала неуклонная повелительность, и его захватил азарт сражения, о котором она говорила. Если его сестра собирается на битву, то он должен пойти с ней!
Элит тем временем откинула крышку сундука и достала кожаную сумочку, перевитую цветным шнурком. Но едва они подошли к двери и открыли ее, как порыв ветра толкнул их, словно бревно, и буквально вбил обратно в дом с такой силой, что оба они, не удержавшись на ногах, упали и покатились по тростнику. Бьярни едва успел подхватить Элит, обнять ее и постараться уберечь от ушибов, приняв удар о землю на себя. Дверь захлопнулась с такой силой, что треснула во всю длину.
– Ты цела? Ты не ушиблась? – Приподнявшись, Бьярни осторожно положил Элит на землю.
Она не отвечала. В испуге он приподнял ее и потряс, и наконец она открыла глаза. Лицо ее показалось Бьярни таким безжизненным, что у него упало сердце: неужели она ударилась головой?
Подняв Элит на руки, он перенес ее назад на лежанку и устроил поудобнее. Женщины и домочадцы в испуге толпились вокруг, даже сам риг Миад сошел со своего ложа, помещавшегося в задней части дома.
Элит открыла глаза, показывая, что она в сознании, потом закрыла их снова. Бьярни склонился над ней. У нее по-прежнему был совершенно безжизненный вид, но в руке она крепко сжимала синюю кожаную сумочку. Бьярни уже знал, что в ней: Элит хранила там свои амулеты и разные предметы, помогающие творить ворожбу.