Сидя на жесткой россыпи, он ждал рассвета и думал о Рагне-Гейде. Сейчас она, наверное, спит себе в девичьем покое в доме Стролингов и знать не знает, как близко он подошел к исполнению своих обещаний. А может, не спит, а слушает, как мертвый оборотень колотит копытами по крыше дома и воет дурным голосом. Ничего – уже завтра никто не потревожит ее сон. И Вигмару хотелось, чтобы время шло побыстрее, чтобы все скорее осталось позади, чтобы он мог подойти к ней и сказать: «Видишь, я выполнил свое обещание! Я принес лучшее из сокровищ кургана. Я не жду, что твой род признает мою победу, но ты сама должна понять: все, что я сделал, я сделал для тебя». Грюла была права: Вигмар делал это сначала для Рагны-Гейды, а уже потом ради подвига. Выродились, измельчали люди после Веков Асов. Сигурду Убийце Дракона не требовались причины и предлоги – он стремился к подвигу ради бессмертной славы, а не ради женских глаз. Но Вигмар вовсе не чувствовал себя хуже Сигурда. Слава в веках – это хорошо, но ее дерево растет где-то за горизонтом, его и не увидишь. А восхищенные и нежные глаза Рагны-Гейды стояли перед ним как наяву, и ему было тепло от этих глаз.
«Ты уже влюбился в другую», – сказала Грюла. Вигмар усмехнулся в темноте, потер щеку. Ну, и влюбился. Себе самому он мог в этом признаться. Другие стали бы смеяться – род Хроара-С-Границы, конечно, достаточно хорош, но он не ровня Стролингам. Не такое родство они надеются приобрести через свою дочь и сестру. Так чего же ты хочешь, Лисица? – сам у себя спросил Вигмар и в ответ пожал плечами.
Как же сказать ей обо всем этом, чтобы она поняла, а другие – нет? Едва ли судьба скоро пошлет им еще одну встречу в пустых сенях. Вигмару захотелось сложить вису, такую, чтобы даже сама Рагна-Гейда признала превосходство его мастерства. Хлинне льда ладони[21] долго ждать подарка не придется… Скальд не веет слов на ветер… Нет, не то.
Сидя на груде древнего золота в ожидании далекого рассвета, начисто забыв о мертвеце, Вигмар Лисица складывал вису о своем подвиге и своей любви, и перед глазами его стояла она – Рагна-Гейда, нерассуждающая и горячая любовь к которой и была его главным подвигом, хотя сам он не догадывался об этом.
Сверху послышался какой-то неясный звук. Вигмар вздрогнул от неожиданности, вскочил на ноги, уже держа наготове меч, сам прыгнувший в руку. Над верхним отверстием кургана возилось что-то тяжелое. Слышался шорох осыпающегося песка и треск ломающегося дерева. Тяжелый топот сотрясал толщу земли.
– Это он! – шепнула Грюла и вдруг исчезла. Сделавшись меньше мыши, она юркнула в конский череп, и его пустые глазницы изнутри засветились красным.
Вигмар не ответил. В душе не было страха, и даже он сам удивился своему спокойствию. Ни холодного пота, ни дрожи, ни шевеления волос. Если в него верит даже Грюла, то стыдно не верить самому себе!
Бревна и обрубки завала исчезали одно за другим. В курган проник свет, в верхнем отверстии показался рваный клочок светло-серого предрассветного неба. Вигмар уже различал наверху лаза могучую темную фигуру, которая отбрасывала бревна одно за другим с такой легкостью, как будто это пучки соломы. Иногда дерево задевало за оленьи рога, и тогда слышалось легкое постукивание. Вигмар ждал, дыша глубоко и ровно, в любое мгновение готовый броситься вперед.
Вот в земляном колодце осталось только одно бревно – то самое, на котором с внутренней стороны слабо светилась красным руна Мйольнира. Мертвец взялся было за него, но выпустил и замер, будто растерялся. Переждав несколько мгновений, он взялся снова – и снова выпустил. Повторив безуспешную попытку несколько раз, Гаммаль-Хьерт задумался. Вигмар напряженно ждал, тревожась, что за время раздумья мертвец учует запах живого человека. Тролли с ним, пусть учует – решит, что запах исходит от лежащего под лазом мешка Стролингов. Вигмара грызло нетерпение, хотелось скорее добраться до врага; неведомо откуда прихлынувшие силы бурлили в жилах, обжигали изнутри и требовали выхода.
Наконец Старый Олень придумал что-то и опять завозился. Снизу Вигмар отлично видел, как он пытается протиснуться в лаз мимо бревна. Но отверстие оказалось узковато. А небо все светлело, мертвецу приходилось торопиться, пока первый солнечный луч не превратил его в прах. Вот оборотень дернулся, отчаянно силясь пролезть в дыру. Потом раздался стук – и что-то длинное рухнуло из дыры вниз, сталь звякнула о золото под самым отверстием.
По тесному пространству сруба раскатился звон, и прозвучал он настолько неожиданно, что у Вигмара на миг перехватило дыхание. Это было как голос из Валхаллы* – звонкий, зовущий в битву и обещающий победу. Как солнечный луч в подземелье, как чистый родник среди камня и мха. На золотых грудах под отверстием лежало длинное копье с широким треугольным наконечником с золотой насечкой, и оно сверкало в темноте, как молния в черной грозовой туче.
Глаза конского черепа, в котором пряталась Грюла, вспыхнули ярче. Одним прыжком Вигмар оказался под отверстием лаза и подхватил копье. Ему досталось поистине чудесное оружие: остро наточенные грани наконечника позволяли и рубить, и колоть. Вигмар чуть не задохнулся от восторга, отскочил от отверстия, поудобнее перехватывая древко, готовясь нанести удар и с трудом сдерживая желание подпрыгнуть, схватить мертвеца за ногу и сдернуть вниз. Что он там копается!
Мертвец учуял внизу движение, свежий запах живого человека ударил ему в нос.
– Кто там? – с негодованием взревел Гаммаль-Хьерт, и Вигмар сморщился, ощутив катящиеся по подземелью волны трупной вони.
– Это я – Сигурд Убийца Оленя! – рявкнул он в ответ. – Я уже однажды звал тебя на бой, дохлая крыса, но ты струсил и убежал! Вот я и пришел за тобой сам! Иди скорее сюда! Ты устал таскать на плечах свою пустую голову – я избавлю тебя от нее!
Оборотень взревел, как бык. В дикой ярости стремясь скорее добраться до врага, он изо всех сил вжался в отверстие, мертвые кости поддались, и тяжелое тело рухнуло вниз. Но Вигмар не стал дожидаться, пока Гаммаль-Хьерт встанет на ноги. Озабоченный только тем, как бы впотьмах не промахнуться мимо шеи, щурясь и напряженно вглядываясь в беспорядочно шевелящуюся фигуру, он прыгнул к мертвецу и занес копье. И вдруг курган озарился пламенным светом – Грюла выскочила из конского черепа. Мертвец завыл, закрывая лицо руками, и он был так безобразен, что Вигмар скривился от отвращения. Но теперь он видел, куда бить – как мечом, рубанул клинком копья по шее мертвеца. Невиданная сила кипела и бурлила, копье в руках казалось легче соломинки, хотелось рубить и колоть направо и налево, чтобы этакие мертвецы шли целыми десятками, чтобы…
Но второго удара не потребовалось. Раздался мерзкий скрип; шея и кисти рук, которыми Гаммаль-Хьерт пытался закрыть лицо, оказались перерублены, голова дернулась и отпала. Вигмар поспешно толкнул ее носком башмака, опасаясь, как бы не пристала обратно. Шлем с оленьими рогами покатился в сторону, под ним обнаружился голый череп.
– К заду! Скорее! – визжал рядом голос Грюлы.
Кривясь от отвращения, Вигмар носками башмаков подкатил голову Старого Оленя к его собственному заду и прижал покрепче. Зрелище было не из тех, на которые приятно смотреть. Лишенный сохраняющих чар, труп Старого Оленя разлагался на глазах.
– Все! – ликующе воскликнула Грюла. – Я оказалась права! Пусть теперь Восточный Ворон сожрет перо у себя из хвоста!
Вигмар обернулся к ней. Маленькая лисичка из рода огненных великанов мигнула золотыми глазами, переступила лапами, выгнула спину, припала к земле. Над ней реял во тьме целый куст пушистых пламенных хвостов – Вигмар не считал, но был уверен, что Грюла вырастила все пятнадцать. Случай того стоил. Пятнадцать языков подземного огня кружились, то сгибались, то снова выпрямлялись, в лад друг с другом колебались из стороны в сторону, и Вигмару некстати вспомнился кюндельданс – танец с факелами, который пляшут на свадьбах. Некстати, потому что на звериной морде Грюлы было веселое и жестокое выражение, торжество сытого хищника. Лисица-великан получила желанную жертву. Вигмар отвел глаза: эта радость претила ему. В ликовании Грюлы отражалась дикая, слепая жадность нечеловеческого существа. Существа, для которого нет ни дружбы, ни любви, ни родственной привязанности. Сейчас Вигмар со всей ясностью понимал: как бы ни была Грюла милостива к нему, она – из рода великанов, и ему, человеку, никогда не будет с ней по пути. По крайней мере, надолго. Сигурд Убийца Фафнира когда-то сказал о себе: «Я зверь благородный». Вигмар не мог сказать такого о себе.
– Уходи отсюда, сейчас я сожгу его, – сказала Грюла, окончив танец. – Или ты хочешь взять себе что-нибудь из его золота? На память?
Грюла хихикнула, и Вигмару послышался в ее словах подвох. Он покачал головой:
– Мне хватит копья. Ты говорила, его зовут Поющее Жало? Не думаю, что там есть сокровища лучше, а зачем мне худшие? Любое сокровище нужно защищать, а это копье само защитит владельца. Ну, я пошел отсюда!
Стараясь не наступить на труп, Вигмар поймал конец веревки, привязанной Стролингами в прошлый раз. Копье в руках мешало, но Вигмар и подумать не мог, чтобы расстаться с таким сокровищем. Это была его добыча, взятая по праву победителя. Заткнув конец древка за пояс, он ухватился за веревку и полез вверх. Могильная тьма разевала ему вслед немую беззубую пасть, но не имела силы удержать.
Оказавшись на поверхности, Вигмар увидел, что уже совсем светло. Пришло утро. Первое за шесть веков утро без оборотня Гаммаль-Хьерта. Вигмар вынул из-за пояса копье и неспешно пошел прочь, опираясь крепким древком о землю. Оглядывая вересковую долину, густо засеянную золотом, Вигмар почему-то ощущал себя хозяином и кургана, и долины, и даже более дальней округи, не видной отсюда. Как-никак, а теперь эта земля обязана своим покоем именно ему.
Отойдя шагов на двадцать, Вигмар оглянулся.
Над курганом бушевало пламя. Огненные языки вырывались из отверстия могилы, бились, как будто хотели оторваться и улететь, в глубине земли что-то рычало и выло, как сам плененный Фенрир Волк*. Вигмар смотрел, не в силах отвести взгляд.
Вдруг в могиле что-то гулко ухнуло, и земля стала проседать. Огромный курган, много веков возвышавшийся над долиной, на глазах втягивался в землю. Вигмару подумалось, что Гаммаль-Хьерт уходит в Хель и забирает с собой свой дом, но тут же сообразил: просто бревна сгорели и сруб больше не держит землю.
Вершина кургана провалилась, огонь угас. Дым поднимался над широким холмом и уносился в светлеющее небо.
Рядом с Вигмаром возникла Грюла, снова в человеческом облике. Ее лицо было строгим и безумным, как у вельвы, в глазах плескались волны пламенного света. Она жгла нечисть просто так – глазами.
– Теперь его больше никто не достанет! – сказала она, не сводя огромных неподвижных глаз с темного облака дыма над курганом.
– Чего? – тихо спросил Вигмар.
– Золото Севера! Люди немало выгребли, чтобы потом рассеять по всей долине, разнести по усадьбам, где оно еще не раз послужит раздорам. Золото приносит удачу не только людям, но и землям. Лучше бы оно лежало себе в земле и Гаммаль-Хьерт охранял бы его. А теперь оно рассеяно. С ним и сила Квиттингского Севера рассеяна, разорвана в клочья.
Грюла замолчала, глядя огромными застывшими глазами на курган. Все это походило на пророчество, и пророчество далеко не доброе. Может, и правда лучше бы золоту мертвеца лежать в земле. Но дело сделано, назад ничего не вернешь.
– Мало проку от золота, зарытого в землю, – негромко возразил Вигмар. – Это копье лежало в могиле безо всякой пользы, а теперь послужит.
Грюла обернулась и посмотрела на него долгим безмолвным взглядом.
– От золота не много проку, пока оно спит, – наконец сказала она. – Но если проснется, то способно принести благо, а может причинить много зла. Поющее Жало звенит перед тем, как нанести смертельный удар. Ты слышал сегодня этот звон. Отныне каждый его удар, нанесенный тобой, будет посвящен мне. Я даю тебе силу, а ты делишься со мной добычей. Мне – духи убитых, а тебе… Ты сам возьмешь то, что тебе понадобится. А пока прощай.
Грюла повернулась и пошла прочь, с каждым шагом уменьшаясь в росте. Через десяток шагов она стала размером с ладонь, а потом совсем исчезла – ушла под землю, а в вереске и мелкой траве еще долго тлела дорожка из красных искр.
Вигмар поднял голову, огляделся. В долине все было как обычно, только он смотрел по-другому. Опираясь на крепкое древко Поющего Жала, он чувствовал себя очень сильным. Где-то ведь есть та земля, где была выкована чаша с бегущими оленями, и сейчас там какая-то другая девушка со смуглыми руками подносит чашу мужчине с косичкой в бороде. Вигмар не знал, где та земля, как зовется то племя и каких богов почитает, но границы мира для него раздвинулись шире, и даже знакомая с рождения долина изменилась. Теперь она была не просто частью Квиттингского Севера или даже Морского Пути, а частью всего земного мира, который оказался так велик, что даже не подберешь названия.
[22]
Вернувшись домой с копьем Гаммаль-Хьерта, Вигмар не стал рассказывать эту сагу никому, кроме своих домочадцев. Слава, как и месть, требует умения выждать. Но по округе побежали слухи: мертвец больше не напоминал о себе, и нашлись герои, которые отважились в ясный полдень побывать возле обрушенного кургана. Всем хотелось знать имя победителя, однако Вигмар и теперь не спешил складывать о себе хвалебные песни и выкрикивать их с верхушки самой высокой сосны. Даже услышав от Грима Опушки, что к Стролингам приехал старший сын Кольбьерна, Эггбранд, он только хмыкнул. Что мне за дело, кто там приезжает к этим крикливым хвастунам, способным только на разговоры о подвигах?
Все ждали, что теперь Стролинги устроят пир.
– Конечно, они устроят пир – отчего же богатым людям не пировать! Но мне вовсе не думается, что тебя туда позовут! – с досадой отрезал Хроар. С тех пор как ноги отказались носить его и хозяин усадьбы Серый Кабан стал проводить все свое время сидя в гриднице на скамье, его нрав сильно испортился. – И к лучшему! Нечего тебе тереться возле этих Стролингов! Нам не дождаться от них чести, а за бесчестьем не стоит ходить!
Вигмар усмехнулся, дернул себя за косичку, упавшую на плечо. Новость, принесенная Гримом, порадовала его: вот уже больше половины месяца он ждал этого случая.
– А я уверен, что меня позовут! – весело ответил Вигмар. – Стролинги хотят посмеяться надо мной – ведь себя они почитают величайшими героями, победителями мертвеца! Но мы еще посмотрим, кто над кем посмеется!
Гест* из усадьбы Оленья Роща прискакал всего за день до назначенного срока, как будто о Вигмаре случайно вспомнили в последний миг. Именно так Стролинги и хотели представить дело, но Вигмар не остался в долгу. Он явился на пир самым последним, когда люди уже сидели за столами – и получилось так, словно все ждали его.
– Не очень-то ты торопился, Вигмар сын Хроара! – крикнул Кольбьерн через всю гридницу, перекрывая стук ножей и общий говор. – Уж не захромал ли твой конь по дороге?
– Не больше, чем конь твоего геста, который приезжал меня звать! – небрежно ответил Вигмар.
Копье с золотой насечкой привычно лежало у него на плече, и он был готов спорить хоть с целым миром. Теперь он не думал о своей рубахе, плаще, башмаках, которым никогда не сравняться с богатыми нарядами Атли и других щеголей. Одежда пачкается, рвется и гниет, но честь и слава – никогда.
Взгляды гостей и хозяев дружно устремились к копью, но Вигмар с видом простодушной вежливости отвечал на приветствия соседей, словно не замечая вопрошающих взглядов. Его провели на место, он сел, небрежно прислонив копье к стене позади себя. И не удержался – быстро глянул на Рагну-Гейду, не сводившую с него взора, сделал ей мимолетный знак глазами. И отвернулся. Пусть не говорят, что он только и умеет, что пялить глаза на дочь Кольбьерна.
Рагна-Гейда тоже отвернулась, опустила глаза. Все утро она ждала его, роняла ножи и посуду, чуть не всыпала в похлебку лишнюю ложку соли, не замечая, что делает, а думая только об одном: приедет или не приедет? Каждый раз, когда в сенях взвизгивала дверь, у Рагны-Гейды обрывалось сердце. Каждый раз, увидев на пороге кого-то другого, она ощущала и тоскливое разочарование, и облегчение отсрочки. Что с ней будет, когда он наконец войдет! Он посмотрит на нее… и всякому в доме станет ясно, что между ними что-то есть. Он не посмотрит… Богиня Фригг, может быть, он и не думает о ней! Первое казалось тревожным и опасным, второе – болезненным. Рагну-Гейду измучило ожидание, она отмечала каждое бесполезно промелькнувшее мгновение, и в душе воцарялась пустота, схожая со слабостью тела после лихорадки. Пусть смотрит или не смотрит, все равно, лишь бы приехал! Если Вигмар не приедет – зачем тогда весь этот пир, зачем она вообще живет на свете?
Сердце Рагны-Гейды громко стучало, щеки горели от волнения. Атли сын Логмунда, явившийся раньше всех, уже не раз восхитился: как она сегодня хороша. Бедный Атли, он думал, что это ему девушка так трепетно радуется! Многие женщины находили красивыми его ясные голубые глаза, кудрявые русые волосы и такую же бородку, прямой небольшой нос и густые черные брови. Но Рагна-Гейда вовсе не замечала его красоты. Сияющие улыбкой открытые черты Атли казались ей какими-то детскими, как будто он к двадцати трем годам еще не стал мужчиной.
Млея от горделивой радости, Атли увлеченно рассказывал, как видел мертвого оборотня, бродящего в долине позади пастбища, и не сомневался, что Рагна-Гейда не меньше него самого занята рассказом. А она бессмысленно улыбалась и прислушивалась к каждому звуку во дворе: не он… опять не он… да где же он, богиня Фригг! Атли, который и прежде казался ей очень скучным собеседником, сегодня раздражал в особенности. Напрасно некоторые мужчины считают, что женщины любят разговорчивых. Важно не сколько сказано, а что сказано. Можно не закрывать рта целый день, но так и не сказать ничего достойного.
Наконец внесли столы, гости расселись, Кольбьерн хельд поднял кубок Одину… И вот он появился, Вигмар Лисица, и весь пир обрел единственный смысл, который только мог иметь для Рагны-Гейды. Она прятала глаза, ей казалось, что вся гридница видит и понимает: дочка гордого Кольбьерна просто влюблена в Вигмара. В одного из самых неподходящих для нее людей во всей округе. Богиня Фригг, откуда же это все взялось, если он не подходит ей? И что теперь с этим делать? Как унять эту счастливую дрожь, где взять любви к другому, подходящему?