– Я понимаю все это, – снова прервал Эрнольв. – И я говорил об этом конунгу. Но ему нанесены жестокие обиды, и он должен за них отомстить. Он не откажется от войны, пока не добьется своего. И тех, кто хочет воевать, тоже очень много. Сколько ты платишь за каждый новый нож, топор, лемех для плуга? Разве ты не хочешь, чтобы железо было дешевым?
– Я хочу сохранить голову на плечах, – рассудительно ответил Аскель. – Мне никто не даст другой головы, а сагу про мою гибель никто не сложит. Это конунгу достанется много серебра и золота, много оружия, скота, кораблей, рабов и прочих сокровищ.
– И восемь знатнейших квиттинских девиц в жены, – добавил Хаки Ловкий.
– Да, – согласился с братом Аскель и продолжал: – Это про конунга сложат много хвалебных песен, таких искусных и пышных, что простой человек в них и не поймет ничего. А я не конунг. Я слишком маленький человек, хвалебная песня мне не по росту. И меня не обижал никакой квиттингский тюлень. Скажу тебе прямо, у нас в округе в этого тюленя никто не верит.
– Это напрасно, – подавляя вздох, ответил Эрнольв. – Я видел его сам. И он погубил моего старшего брата. Я должен мстить. Так велят боги, так завещали предки. Предки не могут быть неправы. И все люди вместе тоже не могут быть неправы. Все фьялли хотят воевать, и мы должны идти со всеми. Истина всегда с теми, кого больше.
Моргая и двигая морщинами на высоком лбу, Аскель смотрел на Эрнольва со смешанными чувствами разочарования и удивления.
– Ты говоришь так просто, знатный ярл, и все-таки я тебя не понимаю, – сказал он наконец. – Ты говоришь, правда с теми, кого больше. Но разве наша правда – неправильная? Разве она хуже оттого, что нас сто, а их – тысяча? Разве оттого, что конунг прав, а я нет, кто-то другой засеет вовремя мое поле? Разве валькирии прилетят приглядеть за моими коровами?
– Я не пил из источника Мимира и не знаю всего, – твердо ответил Эрнольв. – Боги с теми, кого больше. Боги говорят через общий голос тинга. И мы должны подчиниться. Потом, со временем, эта правда откроется и нам.
Аскель покачал головой. Его спутники сделали движение, как будто хотели встать. Но Аскель вдруг положил руку на локоть Эрнольва, склонился к его уху и прошептал:
– Выходит, сегодня мы с тобой не договорились, Эрнольв сын Хравна. Но если со временем ты поймешь не конунгову, а нашу правду, то можешь рассчитывать на нас. Если когда-нибудь и другие люди скажут, что им нужен не воинственный, а миролюбивый конунг, и укажут на тебя, то тинг нашей округи можешь считать у себя за поясом. Пусть слышит богиня Вер – и больше никто!
Аскель многозначительно подмигнул потерявшему дар речи Эрнольву и встал. Дверь гостевого дома за ними закрылась, а новоявленный претендент на престол все смотрел им вслед. Отец, оставшийся в Пологом Холме, предупреждал его о чем-то подобном. Нет, Эрнольв и мысли не допускал пойти против Торбранда конунга, но и от сказанного бондами так просто не отмахнешься. Не все люди хотят войны. Многие – но не все. Значит, на стороне Торбранда конунга много правды, но не вся. Валькирия Регинлейв явилась в Аскефьорде и указала сверкающим мечом на юг – значит, Один поведет фьяллей на эту войну. Но вдруг и в самом Асгарде есть кто-то, кто думает иначе? Думает и молчит, как и сам он? Есть или нет?
Глава 7
Во дворе усадьбы Серый Кабан поднялся шум: до Хроара Безногого, сидевшего в гриднице с гостем, долетали удивленные выкрики хирдманов и работников, недоуменный смех женщин, восторженные визги детей. «Зайцы, зайцы!» – ворвался в открытую дверь восхищенный звонкий крик Эльдис, и Хроар поморщился, как от сквозняка.
– Должно быть, Вигмар вернулся, – ответил Хроар на вопросительный взгляд гостя, Бальдвига Окольничего. – Он охотился. Нет бы присмотреть за работниками – он все охотится…
– Молодому сильному мужчине не так уж весело все время сидеть дома, – вступился за Вигмара Бальдвиг. – Особенно если у него нет жены.
Бальдвиг благодушно усмехнулся, как бы призывая и Хроара смотреть веселей. Рауд был на пять-шесть лет старше своего квиттингского друга, но казался моложе, поскольку сохранил здоровье и бодрость; его темные волосы еще не начали седеть, и лишь в короткой густой бороде белели несколько нитей, казавшихся случайными. Невысокий ростом и толстоватый, Бальдвиг Окольничий не производил впечатления грозного бойца, а между тем его уважали решительно все, кто его знал, даже недруги. На высоком залысом лбу прямо посередине виднелась морщина в виде галочки, как бы намекая, что в этой голове скрыты сокровища ума и мудрости. Темные брови, стянутые к переносице, высокими ровными полукружьями обрисовывали умные карие глаза. Деятельный, но не суетливый, осторожный, но не трусливый, твердый, но не упрямый, Бальдвиг в каждом деле умел отыскать ту счастливую грань, какая была найдена в его собственных качествах.
Хозяин Серого Кабана раздраженно потряс головой, но сдержался и не стал бранить сына при госте. Конечно, Бальдвиг Окольничий, хоть и жил в Рауденланде, давно дружил с их семьей и не хуже самого Хроара знал все странности Вигмара, но все же…
– Что же за чудесных зайцев он несет? – улыбнулся Бальдвиг.
– Уж наверное, не простых, – ворчливо ответил Хроар. – Должно быть, с золотыми ушами и серебряными ногами. У него теперь все непростое…
Через порог шагнул Вигмар. На его лице сияла веселая усмешка, размашистые движения говорили об отличном расположении духа.
– Приветствую тебя, Бальдвиг сын Свартхедина! – радостно крикнул он. – Ты давно к нам не заглядывал!
– К доброму другу дорога коротка – отчего бы тебе самому ко мне не заглянуть? – с улыбкой ответил Бальдвиг. Ему нравился Вигмар, как и многим, кому было нечего с ним делить. – Что ты принес?
– Да так, безделицу! – с истинно геройской небрежностью ответил Вигмар, но в голосе его слышалось предвкушение близкой забавы.
За его спиной уже виднелись любопытные лица челяди и женщин. Вигмар подошел к скамье, где сидел напротив хозяина Бальдвиг, и сбросил с плеча копье. Взгляд гостя с изумлением и восторгом скользнул по копью – нечасто увидишь такое замечательное, богатое и грозное оружие! Но едва Бальдвиг открыл рот, чтобы поздравить Вигмара с приобретением, как заметил трех зайцев, подвешенных к древку. И рауд замер с открытым ртом, забыв, что хотел сказать. Передние лапы каждого из трех зайцев были всунуты в золотые обручья. Тушку самого крупного обвивала длинная золотая цепь. Бальдвиг едва удержался, чтобы не протереть глаза. В молодости он много лет провел в дружине конунга раудов, Бьяртмара, и служил его окольничим*, а на усадьбе конунгов насмотришься таких странностей и причуд, столько низости и благородства, благоразумия и безрассудства, что потом уже и захочешь удивиться – да не найдешь чему. Но такого чуда ему не приходилось видеть даже в палатах конунга.
– О… Откуда это? – выговорил наконец Бальдвиг.
– Это? – небрежно спросил Вигмар, стряхивая добычу на лавку. – Да они теперь только так и бегают. Разве ты не знал?
– К нам такие не забегали… – пробормотал Бальдвиг, понемногу приходя в себя.
– Они так бегают с тех пор, как этот Сигурд одолел мертвеца! – Хроар кивнул на сына, который усмехнулся при этом не поднимая глаз. Отец не переставал ворчать и предрекать беды, но Вигмар знал, что в глубине души Хроар гордится подвигом сына. – Теперь у нас все ближние долины усыпаны золотом! Только очень ленивый не носит на каждой руке по золотому обручью!
– Да, я слышал об этом! – протяжно отозвался Бальдвиг, медленно погладил бороду, поглядывая то на отца, то на сына, словно прикидывая, не обманывают ли его квитты. – Неудивительно, что конунг фьяллей собирается идти на вас войной.
– Уже ходил! – поправил его Вигмар. – И вернулся с такой славой, что тролли складывают о нем и его войске длинные саги. Да такие, что их при добрых людям и рассказать стыдно.
– Однако… Да! – Бальдвиг хотел еще что-то сказать, но передумал и промолчал. В конце концов, раздоры фьяллей и квиттов его не касались. – Теперь мне легче рассказать, зачем я к вам приехал, – продолжал он. – Прости мою неучтивость, Хроар, – только через порог, и сразу с просьбами! – но у меня мало времени. До отъезда на осенний тинг не осталось и месяца, а мне еще нужно объехать родичей.
– Говори смело! – подбодрил гостя Вигмар и сел напротив.
После удачной охоты он был весел и расположен душой ко всему свету. Почему-то ему мерещилось улыбающееся лицо Рагны-Гейды с лукаво искрящимися зелеными глазами, и от этого в груди чувствовалось такое приятное тепло, словно она жила где-то возле самого сердца.
– Твоя добыча придала мне смелости! – Бальдвиг бросил взгляд на золотую цепь, тускло блестевшую на беловато-серой заячьей шкуре. – Ведь я хотел просить у вас серебра в долг – хотя бы несколько марок. На тинге мне нужно будет платить виры*, а мои запасы подходят к концу.
– Да, как продвигается твоя тяжба? – заинтересованно спросил Хроар и даже подвинулся поближе.
Несколько лет просидев без движения, он полюбил разговоры о чужих тяжбах и нередко наедине с собой или в беседах со старыми хирдманами припоминал законы и старался доискаться, кто из спорщиков прав. В этом отношении Бальдвиг Окольничий был для него вдвойне желанным гостем, так как уже несколько лет вел тяжбу с людьми из восточных долин Рауденланда. Хроар знал все обстоятельства дела не хуже самого Бальдвига, и даже Вигмар нередко спрашивал, как здоровье противника, Оддульва Весенней Шкуры, и не лопнул ли он еще от жадности.
– Чтоб великаны так тягались друг с другом! – Бальдвиг досадливо вздохнул и махнул рукой. Запутанные тяжбы интересны только тогда, когда к тебе самому не имеют отношения. – На каком-то пиру зять моего брата Старкада встретился с кем-то из Дьярвингов и проявил такую доблесть, что одного хирдмана прямо там и похоронили. А у Старкада больше нет денег платить виры. Конечно, хирдман не родич, но эти Дьярвинги и за дворового пса пытаются взять как за родного брата!
– Этой беде легко помочь! – сказал Вигмар. – Вот бы всегда так! Возьми!
Он сдернул с заячьих лап два золотых обручья и подал Бальдвигу:
– Здесь не меньше трех марок, притом настоящего золота. Теперь вам хватит заплатить еще на парочку Дьярвингов, пусть ваш зять не стесняется! Наш Старый Олень был не так прост – ни за что не взял бы с собой в могилу какую-нибудь дрянь. Лучше этого золота едва ли найдешь в Морском Пути!
– Это оттуда? – не поверил гость. – Но ведь могила, говорят, обрушена?
– Да, но вся долина возле нее усыпана золотом. Там еще много чего можно найти… была бы охота искать! – пренебрежительно закончил Вигмар.
Сам он подобрал только то, что задел башмаком на ходу.
Бальдвиг взял обручье, взвесил его на руке, внимательно осмотрел со всех сторон. Хроар нахмурился: уж не думает ли гость, что ему хотят под видом одолжения всучить какую-нибудь подделку? Но рауд, как оказалось, думал совсем о другом.
– Ты – достойный человек, – сказал он чуть погодя, подняв глаза на Вигмара. – Смелый, щедрый, дружелюбный. Одного этого дела достаточно, чтобы прославить тебя на всю жизнь…
Вигмар хмыкнул, стараясь его перебить:
– Зачем ты говоришь мне все это? Я не тщеславен, мне не надо, чтобы каждый камень в долинах распевал мне висы…
– Что бы ты сказал, Хроар, если бы я предложил тебе породниться со мной? – продолжал Бальдвиг, переведя взгляд на хозяина. – Моя племянница Альвтруд – не самая плохая невеста в Рауденланде. У нее есть усадьба, оставшаяся после мужа, два десятка голов скота, рабы… Ее сыну три года, и он очень слаб здоровьем. Если он умрет, Альвтруд потеряет усадьбу, она перейдет к брату ее мужа, а с ним она никогда не ладила и не сможет жить в его доме. Пожалей беззащитную женщину. Тем более что усадьба совсем не плохая, ей не хватает только стоящего хозяина. Сейчас я сам вынужден за ней присматривать, а у меня и своих забот полно. Ты оказал бы мне услугу, если бы согласился! – заверил Бальдвиг, понимая, что гордый Вигмар ни за что не согласится на этот брак, если подумает, будто ему хотят оказать благодеяние. – Что вы скажете?
Хроар не сразу нашелся с ответом: в первую очередь он вспомнил о том, что усадьба Альвтруд является частью спорного наследства. Таким образом, Вигмару предлагают взять в приданое эту самую проклятую тяжбу. А Вигмар и сам отлично умеет наживать врагов, зачем ему еще и чужие?
– Нам было бы неплохо подумать… – проворчал Хроар.
– Конечно, подумать нужно, – согласился Бальдвиг. – Я расскажу тебе о той усадьбе подробно. А если ты, Вигмар, хочешь сначала посмотреть на саму Альвтруд, – Бальдвиг глянул на Вигмара, отлично понимая, что в его предложении заинтересует отца, а что сына, – то она сейчас гостит у меня. Ты можешь поехать вместе со мной хоть сегодня, побыть у нас несколько дней, побеседовать с ней… Она не старше тебя, хорошая хозяйка и очень покладистая женщина. К ней уже сватались. Не знаю, сочтешь ли ты ее красивой, но ничего неприятного в ее внешности нет. Короче, ты сможешь посмотреть сам.
Вигмар не поднимал глаз, бездумно вертя в пальцах обрывок золотой цепи, как простую соломинку, и соображал, как бы повежливее отказаться, пока эта мысль не запала на ум отцу.
– Это не зайца подстрелить – жениться! – сказал он чуть погодя и дернул себя за косичку.
– Да уж, это потруднее, чем сочинять стихи! – проворчал Хроар и сурово посмотрел на сына. Он вспомнил еще об одном обстоятельстве, из-за которого даже осложненная тяжбой женитьба в Рауденланде была бы для Вигмара благом. – Я слышал, какие стихи ты сочиняешь в последнее время! – продолжал он, сурово хмуря густые, нависшие над глазами брови. А Вигмар вдруг заметил, что его отец в неполные пятьдесят лет выглядит совсем стариком: волосы, когда-то такие же рыжие, как у Вигмара, теперь почти поседели, а глаза от жизни в вечном полумраке гридницы ослабли и щурились. – Я слышал, что ты сочиняешь их все про дочку Кольбьерна. Я на его месте не стал бы так долго это терпеть. Запомни, Вигмар сын Хроара, – если твои стихи доведут тебя до беды, я не стану вмешиваться! Род не должен отвечать за глупости одного, которые во вред всем! А от нашего рода не так уж много осталось – ты да я! Уж не знаю, сумеем ли мы сохранить свою кровь, но свою честь мы сохранить обязаны! И если ты натворишь что-нибудь такое, что обесчестит нас, – я откажусь от тебя и выбирайся сам как знаешь!
Вигмар смотрел на отца и молчал. Он привык, что тот всегда в дурном настроении, как небо осенью, привык к вечному ворчанию, но сегодня отец обошелся с ним уж слишком сурово. Да, Хроар прав: весь род не должен отвечать за глупость одного, особенно когда род так невелик. Но неужели отец уверен, что его единственный сын способен на бесчестные поступки?
– Вигмар! – в гридницу заглянул один из хирдманов. – К тебе прислал Грим Опушка!
Обрадованный отсрочкой Вигмар бросил золотую цепь на пол и выскочил из гридницы, бегло попрощавшись с гостем.
У дверей мялась Гюда. Эльдис радостно дергала ее за руку и шептала что-то, но Гюда отрицательно качала головой. На ее широком краснощеком лице было написано замешательство. Увидев Вигмара, она смутилась и обрадовалась одновременно.
– Это тебя прислали? – удивился Вигмар, ожидавший увидеть работника или мальчишку.
– Да. – Гюда робко кивнула, виновато оглянулась на Эльдис и добавила: – Мне велели сказать тебе, чтобы больше никто не слышал…
Вигмар взял девушку за плечо, решительно оттер сгоравшую от любопытства Эльдис и толкнул Гюду в угол двора, где никого не было:
– Ну?
– Меня прислала йомфру из Хьертлунда, – начала Гюда, не поднимая глаз и вертя в руках травинку.
– Что? – Вигмар наклонился и заглянул ей в глаза. Ему показалось, что он ослышался: настолько это было невероятно. – Рагна-Гейда?
– Да. – Поняв, что ей не верят, Гюда бегло коснулась взгляда собеседника своим, словно приложила печать правды, и снова опустила ресницы. – Она сейчас у нас. Она приехала совсем одна. Она послала меня к тебе и сказала, чтобы ты приезжал сейчас, и тоже один.
Вигмар молчал, и Гюда снова посмотрела на него. Его лицо стало очень серьезно, отчего черты казались резкими; желтые глаза смотрели требовательно и напряженно, как у хищной птицы, заметившей добычу. После победы над страшным мертвецом Гюда стала бояться Вигмара почти как самого мертвеца. Вигмар не спрашивал, правда ли все это, но очень и очень сомневался. Звать его именем Рагны-Гейды, одного, в пустынное место… Это похоже на ловушку. Приглашение и в самом деле может исходить из усадьбы Оленья Роща, но вовсе не от Рагны-Гейды.
– А если ты не поверишь, она велела сказать вот что, – тихо добавила Гюда, еще больше оробев от его молчания.
– Что?
Верь в удачу, Видар* стали —
Верен выбор Труд* обручий.
Гюда не осмелилась поднять глаз на Вигмара, но и с опущенными ресницами вдруг ощутила, что он разом расслабился. А Вигмар перевел дух и усмехнулся. Да, это Рагна-Гейда! Братья придумали бы послать ему ее перстень или застежку, но только она сама догадалась сложить стих, напоминающий его собственную победную вису на последнем пиру! И такой короткий – чтобы бедная Гюда смогла запомнить.
– У них что-нибудь случилось? – В голову вдруг пришла новая догадка. – Может, Эггбранд…
– Я не знаю. – Гюда помотала головой. – Она просто сказала, чтобы ты приехал.
В знак благодарности Вигмар потрепал Гюду по плечу, как мальчика, и торопливо направился к конюшне.
– Что там? – закричала ему вслед Эльдис, но Вигмар отмахнулся. Сестра была еще слишком мала, чтобы знать много.
– Куда ты собрался? – спросил Хамаль, заметив, с каким нетерпением Вигмар седлает коня. Его лицо с закушенной губой показалось странным – то ли он сдерживает гнев, то ли улыбку. Его не поймешь.
– Проедусь, – коротко бросил Вигмар. Посвящать в свои дела Хамаля он тоже не собирался.
Но тот и сам был неглуп, наблюдателен и догадлив.
– Ты уже сегодня наездился, – с нажимом произнес он. – Хватит золота для одного раза.
Вигмар не ответил, поглощенный затягиванием ремней, и хирдман упрямо продолжал:
– Сейчас не такое время, чтобы ездить по пустым долинам в одиночку. Ты едешь к Гриму Опушке?
Вигмар кивнул.
– Если бы дело касалось самого Грима, ты не стал бы скрывать, – рассуждал Хамаль. Многие годы жизни на усадьбе давали ему право беспокоиться о судьбе хозяев. – А ты молчишь. Значит, дело касается твоих стихов… о дочери Кольбьерна.
Вигмар затянул последнюю пряжку, повернулся к Хамалю и оперся спиной о лошадиный бок.
– Ну и что? – вызывающе спросил он, прямо глядя в глаза хирдману и стремясь разом пресечь бесполезный спор. – Не надо мне рассказывать, что я ей не пара, – это я уже слышал. А раз мое упрямство крепче драконьей шкуры, то и не трать слов попусту.
– Я не берусь рассуждать, кто из вас кому не пара, но тебе не следует ездить одному. Безрассудство и доблесть – разные вещи.
– А разве Один завещал ездить на встречу с девушкой целой дружиной? Не помню такого совета.
– Если там действительно девушка. Ты ведь и свое знаменитое копье возьмешь с собой, а Стролинги страшно злы на тебя из-за него. Ты отнял у них лучшую добычу, не говоря уж о славе. Возьми хотя бы нас с Бьярни, да и Свейна неплохо бы прихватить. Вон он, от безделья мается.
Вигмар вздохнул, потрепал конскую гриву.
– Если Стролинги задумали обман, то уж они позаботятся иметь больше людей, чем у меня, – сказал он. – Я не конунг и мне незачем тащить с собой в Хель вас с Бьярни и Свейном. Но ты не грусти! – Вигмар ободряюще хлопнул хирдмана по плечу. – Я не думаю, что там обман. Меня действительно зовет Рагна-Гейда.
– Может быть, – хмуро согласился Хамаль, понимая, что его слова ни к чему не приведут. – Она может не знать. Если тебя ждут по дороге, в пустынной долине…
– Всего не предусмотришь! Когда-нибудь каждому придется умереть. Если я не вернусь, то я тебе поручаю найти для Элле достойного мужа. И через двадцать лет расскажи ее сыну, кому он должен за меня мстить.
Хамаль не ответил. Вигмар повел коня из конюшни и через несколько мгновений уже мчался прочь от усадьбы.
Рагна-Гейда сидела прямо, сложив руки на коленях, глядя перед собой. Ничего любопытного там не было – бревенчатая стена с торчащими из щелей клочьями мха, но она смотрела так пристально, как будто там висел ковер с вытканными сагами о Сигурде и Брюнхильд. Она сама себе приказала сидеть неподвижно после того, как десять раз обошла тесный дом Грима Опушки, повертела в руках каждый ковшик из небогатой хозяйской утвари, пересчитала ячейки в недоплетенной сети и наконец села, поймав насмешливый взгляд Боргтруд. Эта старуха смотрит так, как будто видит насквозь. Но делать нечего – мать, фру Арнхильд, ни за что не согласится выполнить то, что задумала Рагна-Гейда. С того пира, на котором Вигмар показал копье из кургана, Рагне-Гейде не давали покоя слова Скъельда. «Это копье принесло смерть прежнему хозяину! – как-то так сказал он. – Смотри, как бы того же не случилось и с тобой!»
«Нам было бы неплохо как-нибудь наградить Вигмара за то, что он избавил всю округу от мертвеца! – говорила Рагна-Гейда родичам на другой день после пира. – Только Один и Фригг знают, сколько еще бед он натворил бы!» – «Не напоминай мне об этом рыжем тролле! – со злобой отвечал Эггбранд. – Он отнял у меня такой подвиг! И такое копье! Пусть теперь засунет его себе в… в глотку! Такой награды ему более чем достаточно!»
Родичи согласно кивали и бранили Вигмара. Только Гейр молчал: он, быть может, единственный из Стролингов признавал в глубине души, что мог бы и не справиться с Гаммаль-Хьертом и Вигмар не отнял чужого подвига, а только сделал то, что ему было предназначено сделать.
Рагна-Гейда не стала спорить с родичами – напрасный труд! – но не смирилась. Сделанное Вигмаром – настоящий подвиг, а подвиг заслуживает награды. Слава после смерти – это важно, но лучше пусть посмертная слава придет как можно позже. Ради этого она и явилась сегодня утром к старой Боргтруд.
– Ты можешь так заклясть оружие, чтобы оно не могло причинить вреда своему владельцу? – спросила она старуху, с замершим сердцем ожидая ответа.
Если Боргтруд откажется, то все пропало. Рагна-Гейда не знала в округе другого человека, которому пришлись бы по силам такие чары. Только дядька Хальм… Но это тот случай, когда чужому доверишься охотнее, чем своему.
– Смотря какое оружие, – ответила старуха, сначала смерив девушку оценивающим взглядом, как будто сама Рагна-Гейда и была тем оружием. – Если на него не наложено другого заклятья.
– Какого другого?
– В горах Медного Леса есть один меч – он заклят так, что владелец его всегда одерживает победы, пока срок службы меча не кончится, а когда это случится – знает только сам меч. Он несет в себе разом победу и смерть. Впрочем, они слишком часто ходят вместе… Если и здесь так же…
– Нет, я ничего такого не слышала! Так ты сможешь? – нетерпеливо воскликнула Рагна-Гейда. – Я дам тебе вот это кольцо!
Она торопливо сдернула с пальца золотой перстень из могильной добычи – нарочно выбрала в ларце какой потяжелее – и вложила его в загрубелую ладонь старухи.
Склонив голову и сощурив глаза в коричневые щелочки, Боргтруд осмотрела подарок, потом подняла взгляд на девушку.
– А что я скажу твоим родичам, девушка, если они спросят, почему такой дорогой перстень пропал у тебя и нашелся у меня?
– Я скажу, что ты предсказала мне добрую судьбу и за это я подарила его тебе! – быстро ответила Рагна-Гейда. Об этом она подумала заранее.
– И ты не боишься обесчестить себя ложью?
Рагна-Гейда опустила глаза: такого дерзкого вопроса она не ждала. Но старухе и так предстоит узнать о ней слишком много, а без помощи Боргтруд не обойтись, как ни старайся.
– Мой род будет обесчещен еще больше, если покажет себя неблагодарным, – тихо ответила она. – Пусть лучше я…
Боргтруд мелко закивала головой:
– Это тоже жертва. Ты жертвуешь своей честью ради чести рода, я верно тебя поняла?
– Может, никакой жертвы и не будет.
Рагна-Гейда через силу улыбнулась: она не любила высоких слов.
– Будет! – вдруг со странно твердым убеждением сказала Боргтруд. Удивленная Рагна-Гейда подняла взгляд – блекло-голубоватые, выцветшие глаза старухи смотрели на нее строго, словно спрашивали, действительно ли она готова совершить задуманное. – Будет! Может, тебе не стоит идти по этой дороге?
Рагна-Гейда молча помотала головой. Она не поняла, о чем говорит старуха, но и острое чувство тревоги не могло заставить ее повернуть назад. Наоборот – ей еще сильнее захотелось скорее увидеть Вигмара.
И вот теперь сидела и ждала. Пока Гюда доберется до Серого Кабана, пока… если Вигмар вообще дома… пока она ему все расскажет, пока он соберется и поедет… если у него есть время. Если он поверит. Если он захочет… Поверит, что ей есть что ему сказать…
Не успела Боргтруд напрясть половину веретена, как Рагна-Гейда не выдержала – вскочила со скамьи и вышла из дома. Дворик был невелик: раскрытые ворота, казалось, принимали в объятия прямо из дверей. Впрочем, после Оленьей Рощи любая усадьба покажется маленькой. Тщательно обойдя лужи, Рагна-Гейда встала в воротах и посмотрела в долину. Сейчас она уже не помнила о копье, об обидах родичей, о заклятиях. Она просто хотела увидеть его. Его желтые глаза, смотрящие резко и остро, высокий упрямый лоб, жесткий подбородок с вечным налетом рыжеватой щетины как наяву стояли перед ее глазами. Кажется, протяни руку – коснешься. Они выросли в одной округе, и Рагна-Гейда не могла вспомнить, когда впервые услышала о сыне Хроара-С-Границы (тогда его еще не звали Безногим), когда впервые увидела Вигмара. Она знала его всегда, но сейчас почему-то не верилось, что он действительно живет на свете, что она не выдумала его. Он был слишком ярким и резким, слишком живым, словно чей-то острый резец уверенной рукой вырезал его на ровном сером камне бытия. Дорогая сердцу мечта, выдумка нередко кажется более настоящей, чем все живые люди. Потому что она внутри, а все остальное – снаружи.