Дворецкая Елизавета. Ведьмина звезда, кн. 1: Последний из Лейрингов

   Все оборвалось так неожиданно, что казалось: ничего не кончено, должно быть продолжение, скоро… Но когда? Когда он теперь вернется в Рощу Бальдра? Глядя в будущее, Хагир не решался загадывать. Хлейна даже колечка не подарила ему на память, и оттого Хагиру казалось, что он забыл в усадьбе что-то очень важное, свое, собственное. Он не должен сейчас уезжать, Роща Бальдра – самое для него важное место на земле, его истинный дом, где он только и должен находиться. Но действительность довольно часто не соответствует нашим ощущениям. И в то время как Хагир мысленно был в гриднице Рощи Бальдра, возле той скамьи, где впервые увидел Хлейну, руки его с привычным усилием налегали на длинное носовое весло и «Волк» уносил его все дальше и дальше по туманному морю.
   Впереди дул морской ветер, туман рассеивался, его беловатые слои раздвигались, открывая кораблям свободную дорогу на морской простор. Позади «Волка» туман смыкался над берегом, невесомой стеной загораживая дорогу назад.

Глава 7

   Каждый день, когда приходило время садиться за стол, Тюра принималась хлопотать, суетиться и делать вид, что ужасно занята – лишь бы только не смотреть в унылые лица домочадцев. Каждый день одно и то же: рыба, немножко овсянки, иногда творог. Правда, время от времени подростки приносили из лесу зайцев и глухарей, но разве этим накормишь двадцать восемь человек? Настоящих же охотников, способных раздобыть дичь покрупнее, в Березняке не осталось. Тюра понимала, что в нынешнем оскудении припасов ее вины нет, но с тех пор как все остальные уехали, хозяйкой Березняка звалась она, и ей было неловко.
   – Ешьте, что дают, а то и этого не будет! – ворчала старая Гуннхильд. – Ишь, хотите жирного кабана каждый день? Это в Валхалле. Только такие лентяи, как ты, Ламби, туда не попадают. Ешь. А не нравится, ступай сам раздобудь чего-нибудь.
   – Чего я раздобуду? – безнадежно вздыхал конюх Ламби, щуплый и в придачу слегка косоглазый.
   – Не знаю чего, раз тебе не нравится хорошая свежая рыба. Бобровых хвостов и медвежьих ребер на серебряном блюде у нас для тебя нет.^[20] Мы бедные! Скоро будем есть мох, тогда пожалеешь об этой каше!
   Аста и Кайя канючили, возили ложками в миске, больше размазывали надоевшую овсянку по стенкам, чем ели, и выпрашивали хлеба. Хлеб пекли редко, в муку добавляли размолотые желуди и сосновую кору. Но и этот хлеб, страшный и жесткий, приходилось беречь и выдавать домочадцам по маленькому кусочку. Урожай получился так себе, а весь запас ячменя хранился как последнее средство для уплаты дани.
   – А отец привезет хлеба? – приставала Кайя. – Когда он привезет?
   – Да, я думаю, привезет, – отвечала Тюра, уклоняясь от последнего вопроса. А про себя прибавляла: если, конечно, Хагир сумеет раздобыть вам отца. – Будете хорошо себя вести, я вам дам кусочек сыра.
   – А я хорошо веду! – кричала Аста. – И себя, и ее!
   Будучи старше на два года, она сама себе поставила в обязанность присматривать за Кайей.
   Дни проходили, давно выпал и растаял первый снег, шли дожди, море темнело и все чаще грохотало бурями, так что даже в доме было слышно. И с каждым днем на душе копилась тяжесть.
   – Что они могут делать так долго? – расспрашивала Тюра Эгдира как единственного ныне обитателя Березняка, имевшего представление о походах. – За это время можно три раза сходить до граннов и обратно.
   – Но ведь им не просто сходить, – отвечал Эгдир, пожимая плечами. – Им еще надо это… раздобыть… Чтобы явиться к тому полуоборотню не с пустыми руками.
   Тюра вздыхала. Морские походы и сражения она представляла себе смутно, и чем больше времени проходило в ожидании, тем более опасными они становились в ее воображении. Гибель в море мужа, с которой она вполне примирилась уже давно, теперь постоянно вспоминалась, лезла в голову и казалась предостережением, даже пророчеством. Очень может быть, что сейчас, в этот самый день, когда в Березняке все тихо и даже светит осеннее солнце, все хозяева усадьбы уже в плену – не только Стормунд, но и Бьярта, и Хагир. Тут опадают последние желтые листья, овцы еще на пастбище, и отсюда, с пригорка, видно, как подростки-пастухи бегают друг за другом в какой-то дурашливой игре; коровы в хлеву, во дворе сушится выкрашенная шерсть, а Эгдир повел людей выбирать сети. Все вроде как-то идет: не слишком здорово, но и до поедания мха пока не дошло. Вот только Хринг, лучший в усадьбе кузнец, уплыл с Хагиром, а Хёрд и Эйк, его сыновья, даже стремя поправить не умеют… Чему он их учил?
   Тюра стояла у дверей дома, чувствуя на лице мягкое тепло солнечного луча, жмурилась от удовольствия, а в душе бил тайный родничок тревоги. Может быть, все они в это время уже сидят в плену и ждут выкупа, собрать и привезти который больше некому. Или уже проданы в рабство каким-нибудь говорлинам, которые их завезут дальше края света. Или убиты в битве… Или просто утонули в бурю. На свете так много опасностей! А когда только и делаешь, что хлопочешь по хозяйству да размышляешь о бедах, их становится все больше и больше. А человеку надо так мало – хватит всего одной. Какой-нибудь паршивый подводный камень, и все – холодные руки морских великанш обнимают всех тех, кого так хочется обнять ей самой. Тюре мерещились бледные, с закрытыми глазами лица Бьярты и Хагира, и она жмурилась, отгоняла видения, лихорадочно искала себе какое-нибудь дело, лишь бы только не думать. Она никого не хотела пугать своими опасениями, и оттого они, неразделенные, грызли ее день и ночь.
   Каждый день кто-нибудь бегал на мыс и смотрел, не идет ли корабль. Каждый вечер на мысу собиралась целая толпа: люди приходили и из Березняка, и из других домов по соседству. Женщины судачили, дети играли, бросали камешки в море.
   – Когда я вырасту и буду ходить в походы, я всегда буду возвращаться домой вовремя! – угрюмо бормотал Коль. – И привозить много-много добычи и еды. Чтобы всем-всем хватало. Еще и до первого снега будет далеко – а я буду уже дома!
   – Молодец! – одобряла Тюра. – Так и нужно поступать, если не хочешь, чтобы твоя мать поседела раньше времени.
   – Что-то мне не думается, что Колю будет очень везти с добычей! – тихо хихикала Аста. – Но ты, мамочка, ведь еще не седеешь?
   И она задирала голову, точно хотела заглянуть под серое покрывало Тюры.
   – А зачем ей седеть – Коль же не ее сын! – вставляла Кайя. – Он – мамин и папин.
   – Очень умно! – Аста хохотала, радуясь, что шестилетняя двоюродная сестра настолько глупее ее. – Мамин и папин! А другие что же, по-твоему, тетины и дядины?
   – А то как же!
   – Вот дурочка-то! Коль, ты послушай, какая у тебя глупая сестра!
   – У меня две глупых сестры! – сердито отвечал мальчик. – Вот уйду в море и больше никогда не буду вас слушать!
   Когда начинало темнеть, холодный ветер с моря гнал людей к теплому очагу. Но и дома весь вечер они ждали, тайком прислушивались и до самой ночи, до того, как заснуть, ждали, не постучат ли в ворота, не раздадутся ли знакомые голоса, которые уже подзабыты за двухмесячное отсутствие. Ах, как хорошо и весело тогда станет! «Мне не надо никакой добычи! – думала Тюра каждый раз, когда расчесывала волосы, мысленно обращаясь к богине Фригг. – Мне хватит и того, что они вернутся. Пусть даже без Стормунда. Но хотя бы Бьярта и Хагир с людьми. Тогда усадьба устоит». А иначе… Сейчас они все – она с Астой и Кайей, старая Гуннхильд, восемнадцатилетняя вдова Сигрид, хромой Эгдир, подслеповатый Ламби, неумелые Эйк и Хёрд – даже не ветки без ствола, а так, мелкие щепочки. Когда садятся за стол, кажется, что в усадьбе много людей, а приглядишься – подростки, женщины, старики, увечные. Порой Тюре становилось так страшно, что хотелось закрыть глаза и ничего не видеть. Усадьба Березняк сейчас – домик из прутиков, который рухнет от первого порыва ветра.
   Новости явились совсем не так, как ждали. Как-то в полдень Аста и Кайя играли в медведя на пригорке над морем. Речь о медвежьей охоте шла утром за едой: взрослые рассуждали, как хорошо было бы завалить жирного осеннего медведя, и Эгдир согласился, если нога не будет болеть, на днях пойти поискать берлогу. У него есть на примете местечки… Медведем была Кайя, а Аста вооружилась «копьем» из ореховой палки с обожженным черным концом и даже хромала, как Эгдир. Вон она, бродит по склону, выискивает следы.
   Сидя в кустах, Кайя посматривала в щелки между ветками. Пусть ищет – медведь не такой дурак, чтобы бегать и оставлять следы. Он сидит тихо. В такой хорошей берлоге отчего же не посидеть? С гребня пригорка было далеко видно: с одной стороны вода фьорда под высоким обрывом, березовый и дубовый лес над скалами из желтого, местами розоватого известняка; позади – долина с пожухлой травой и даже тот склон, где Коль когда-то подстрелил «дикую» овцу. Жалко, что тогда же кто-то приехал и Колю не досталось как следует.
   И вдруг Кайя увидела корабль. Он полз еще далеко и казался маленьким, но золоченая звериная голова у него на штевне блестела под лучами солнца. Было очень красиво. Кайя загляделась. Жаль, что у отца корабль совсем не такой, гораздо хуже. Людей издалека не удавалось различить, и так легко верилось, что корабль – живое существо, которое плывет самостоятельно, куда само хочет. Это дракон, он плывет по морю. Он хочет украсть дочь конунга и увезти ее в свою пещеру в горе на самом краю света. А дочь конунга – это она, Кайя, от него-то она и спряталась в эти кусты. Это ее собственная пещера, а все стены в ней увешаны коврами. Вместо светильников у нее золото – это оно светится и блестит на листьях. Надо только сидеть тихо, и тогда дракон проплывет мимо и не заметит. Кайя так хорошо представила, что за ней охотится дракон, что внутри все замерло; было жутко и весело.
   Что-то ткнуло ее в спину. Кайя обернулась: на нее смотрели черный конец палки и недовольно нахмуренное лицо Асты.
   – Ты что, заснула? – сердито спросила сестра. – Ты – медведь в зимней спячке? Мне до весны тебя ждать? Ты должна выскочить и зарычать. Я же тебе говорила, а ты никогда не слушаешь!
   – Смотри, там дракон! – Кайя подвинулась и показала в щель между ветвями. – Давай мы с тобой будем дочери конунга, а он приплыл за нами. Если сидеть тихо, он нас не заметит…
   Глянув на дракона, Аста даже приоткрыла рот от изумления, и Кайя загордилась: вот какую замечательную вещь она нашла. Но Аста тут же пришла в себя и охнула:
   – Треска ты глупая! Это же фьялли!
   – Сама ты треска!
   – Фьялли, дурочка, ты что, не слышала? Они нас всех поубивают! Бежим скорей!
   Бросив свое копье на землю, Аста схватила сестру за руку, выволокла ее из-под куста и пустилась бежать к усадьбе. Кайя спотыкалась и ныла: она не очень поняла, в чем дело, но сообразила, что дело оборачивается как-то плоховато.
   Большой крепкий боевой корабль на двадцать шесть скамей с позолоченной головой рогатого дракона шел по фьорду на веслах, а красный щит на верхушке мачты как будто высматривал дорогу. Дружина насчитывала человек шестьдесят. Когда «Златорогий» подошел к корабельному сараю, на берегу было пусто. Фьялли быстро попрыгали в воду, открыли двери сарая и убедились, что хозяйского корабля там нет. Это уже сказало кое-что о положении дел в усадьбе. «Златорогого» вытащили на песок, человек десять остались его охранять, остальные быстро направились вверх по тропе.
   Ворота Березняка оказались закрыты, вся окрестность как вымерла, только на дальнем склоне можно было разглядеть пасущихся овец. Показывая на них друг другу, фьялли оживленно переговаривались и смеялись.
   Молодой, лет двадцати пяти, предводитель фьяллей постучал обухом секиры в ворота.
   – Где ты там, Стормунд по прозвищу Ёрш? – крикнул он. – Спрятался? Не бойся, я тебя сразу бить не буду. Или ты меня не узнал? Я Ормкель сын Арне, мы с тобой не раз встречались. Я был у тебя в гостях год назад и обещал приплыть еще. Открывай ворота. Понимаю, что тебе страшно, но другого выхода нет. Я ведь обещал, что буду у тебя в гостях, а я всегда выполняю свои обещания.
   – Хозяина нет в усадьбе, – ответил из-за ворот Эгдир. – Он уплыл в море, и мы уже много месяцев его не видели.
   – Вот как! – с явным разочарованием ответил Ормкель сын Арне. – А кто есть из хозяев?
   – Да можно сказать, что никого нет.
   – А ты кто? Со мной разговаривает воротный столб?
   – Я – Эгдир сын Эйдвина, только я хозяин самому себе, больше ничему.
   – Обидно! Ну, ладно, делать нечего. Придется мне самому побыть хозяином усадьбы. Открывай, хозяин самому себе.
   Эгдир открыл ворота. Противиться было бесполезно, а героев, жаждущих немедленной славной гибели, в Березняке не осталось. Все, имевшие к тому хоть малейшую склонность, уплыли с Хагиром и сейчас находились очень далеко от места, где в них была сильная нужда.
   Фьялли толпой ввалились в ворота, Эгдир отступил в сторону, пропуская их, и на него почти никто не глянул. Пришельцы мигом заполнили усадьбу. В кухне сидело с десяток рабов, служанки забились в девичью. Пройдя в гридницу, предводитель фьяллей нашел ее совсем пустой, и это яснее слов говорило: ни хозяев, ни воинов в усадьбе нет.
   В пустой гриднице возле резного столба стояла молодая женщина со вдовьим покрывалом на голове. Аста и Кайя прижимались с двух сторон к бокам Тюры: она пыталась прогнать их в девичью, но они визжали и не хотели от нее отрываться. И еще Коль куда-то подевался!
   Вожака пришельцев Тюра узнала: он бывал здесь в прошлые годы вместе с Асвальдом Сутулым, и она помнила это круглое лицо с маленькой светлой бородкой. При невысоком росте Ормкель сын Арне казался коренастым и крепким и, как видно, очень гордился своим новым положением вожака: оружием с серебряной отделкой, серебряной гривной с подвеской в виде огромного молота – еще немного, и им действительно можно было бы ковать. Глядя в его горделиво-самодовольное лицо, Тюра даже пожалела, что к ним не явился сам Асвальд ярл: молодой честолюбец куда хуже старого честолюбца. Старому, быть может, будет где-то приятно проявить великодушие, хотя это не наверняка, а вот молодой вылезет сам из шкуры и других вытряхнет, лишь бы заставить о себе говорить. А создать себе славу жестокостью гораздо легче, чем великодушием. Сожги дом с людьми – и о тебе весь свет заговорит. Люди сами виноваты, прославляют зверей…
   Заметив Тюру, замершую, как некий живой столб, Ормкель показательно вскинул брови и с пренебрежительно-удивленным видом окинул Тюру взглядом с ног до головы: дескать, это еще что такое?
   – Ты, береза пряжи, не помню, как тебя зовут! – с таким приветствием он обратился к ней и кивнул, приглашая подойти. Тюра притворилась непонятливой и осталась на месте. – А что же мне тот «хозяин самому себе» наврал, что тут нет никого из хозяев? Ты же сестра хозяина?
   – Я – сестра его жены, – ответила Тюра, очень стараясь, чтобы голос не дрожал. Но он звучал так неестественно, что лучше дрожи выдавал ее страх. – Мне здесь ничего не принадлежит.
   – Ну, я сам посмотрю, что тут есть!
   – Мы приготовили тебе дань. Пусть твои люди ничего не трогают. Мы передадим тебе зерно, шкуры и железо. Мы условились с Асвальдом ярлом…
   – А серебро?
   – Серебро у нас не растет на полях. Стормунд хёльд отправился его добывать…
   – Но ему не слишком-то повезло, надо думать! – Ормкель презрительно хмыкнул.
   Тюра молчала: к сожалению, он, скорее всего, прав. Ормкель прошелся по гриднице, осматривая ее голые серые стены с клочьями мха и разочарованно посвистывая, точно обнаружил, что сделал негодную покупку. Дойдя до хозяйского сиденья, он поставил ногу на ступеньку, с небрежным изяществом взмахнул краем плаща, уселся, величаво выпрямился и вопросительно глянул на Тюру: видела? Да он перед ней красуется! – сообразила она, ждет от нее восхищения! Подобное наглое самодовольство в захваченном доме не укладывалось у нее в мыслях, и она смотрела на Ормкеля с изумлением, которое он при всем желании не смог бы принять за восхищение.
   – Ну, хотя бы пиво у вас есть? – холодно осведомился Ормкель, глядя на Тюру сверху вниз.
   – Есть, но я не уверена, что оно тебе понравится. Мы ведь не ждали таких знатных гостей… Мы ждали Асвальда ярла, и не сейчас, а хотя бы через полмесяца…
   – Асвальд ярл болен, но не радуйтесь – он проживет еще сто лет! Я – его родич, и мне поручено собрать дань с его земель.
   – Ты – его родич? – Тюра удивилась. – В прошлом году ты не был его родичем.
   – Я обручился с его дочерью, хотя тебе, конечно, незачем это знать! – ответил Ормкель. Он так гордился этой новостью, что не упускал случая ее огласить. – Ну, давай твое дрянное пиво. Да вели сварить нового, побольше и получше. Мы, мне сдается, побудем у вас, пока соберем все по соседству. Зачем свободному месту пропадать?
   Тюра пошла в погреб. На дворе фьялли уже резали овец и требовали развести огонь; какой-то удалец сбивал с погреба замок, но посторонился, когда Тюра сказала, что идет за пивом для Ормкеля. Она прошла, фьялль проследил за ней с таким значительным интересом, что Эгдир встал на пороге, загораживая ее.
   – Ты чего? Куда лезешь, рыжий? – стал наскакивать на него фьялль.
   Тюра наливала пиво в ковшик, и руки у нее дрожали: было ощущение, что она барахтается в ледяной воде, а рядом ни берега, ни помощи. Сколько все это продлится и чем это кончится? Что она будет делать одна? Ни дом, ни домочадцев, ни саму себя она не может защитить. И просить защиты не у кого. Что бы тут ни случилось, все соседи будут смирно сидеть по своим усадьбам и дворам. Челядь Ульвмода Тростинки и Торвида Лопаты никогда не справится с сильной, выученной и вооруженной дружиной Ормкеля сына Арне.
   Пиво для Ормкеля она принесла в простом бычьем роге безо всякой оковки. Ормкель посмотрел на него с явным презрением.
   – Что, прямо сейчас у коровы отломила? – осведомился он, и фьялли вокруг засмеялись. – Убери эту дрянь! Торкель! Дай мне мой кубок! А то от одного вида тошнит.
   Один из фьяллей подал кубок – серебряный, небольшой, весь обвитый чеканкой с фьялльским узором: тоненькие, сложно переплетенные ремешки, в которых будто запутался молот на короткой толстой рукояти. Хоть это не из награбленного. Тюра перелила пиво и подала молча. Что, еще желать ему здоровья и благополучия под этим кровом? Он сам не так себя повел, чтобы ждать от нее учтивости. Тюра понимала, что лучше быть с незваными гостями поприветливее, но не могла выдавить из себя лишнего слова.
   – А что, во всей округе хозяева тоже ушли в море и много месяцев не возвращаются? – сам спросил Ормкель. Нюхнув пиво, он сморщился: – Кислятина! Дрянь какая-то! Ты чего мне принесла, Хильд котлов?
   – Я тебя предупреждала, – сдержанно ответила Тюра. – Лучше у нас нет. Здесь не Валхалла.
   – Да уж я вижу! Ну, я-то уж раздобуду пива получше! – пообещал Ормкель и все-таки отпил из кубка. – Пью, потому что благородный человек не должен обижать красивых женщин! – предупредил он, глянув на Тюру поверх кубка.
   Надо же, все-таки вспомнил о вежливости. А то на ум уже приходит вопрос: в каком свинарнике тебя растили?
   – А иначе ни за что бы… А ты вдова, Гунн покрывала? – спросил Ормкель.
   – Да, – так же сдержанно ответила Тюра. Сам не слепой, сам видит серое покрывало с короткими концами.
   – Значит, тебе нужен муж? – с понятным намеком спросил Ормкель, и фьялли вокруг опять засмеялись. – Это мы можем устроить.
   Тюра наконец подняла взгляд на Ормкеля. В ее светлых глазах блестело негодование, подавившее даже страх.
   – Но ведь благородные люди не обижают женщин! – напомнила она Ормкелю его собственные слова, и ее голос звенел от гнева. – Я уж как-нибудь позабочусь о себе сама! Асвальд ярл никогда бы не позволил себе воевать с женщинами, потому что понимает: мужчину такие победы не украшают!
   От досады на ее щеках выступили розовые пятна, и она стала больше похожа на Бьярту, чем обычно. Ормкель хмыкнул, кинул взгляд кому-то из своих: видели? Те ухмылялись. Но ее последние слова его задели; перестав улыбаться, он резким движением поставил кубок на стол, так что пиво с самого дна выплеснулось на доску.
   – Помолчи! – крикнул Ормкель. – Не твое дело разбирать дела Асвальда ярла, да и мои тоже! Я сам разберусь, что меня украшает, а что нет, обойдусь без твоих советов! Я – хозяин в этом доме, и на всем вашем паршивом Квиттинге нет других хозяев, кроме нас!
   Тюра молчала, с усилием стараясь унять внутреннюю дрожь. Спорить с ним не имеет смысла. Если за кем-то право сильного, опровергать его доводами ума и чести бесполезно: против силы поможет только сила. А где ее взять?
   Оставив Ормкеля торжествовать победу, Тюра ушла в девичью. Аста и Кайя, слава богине Фригг, сидели там. Фьялли, правда, уже заглядывали сюда, переворошили все сундуки, но почти ничего не взяли, только чулки, которые Тюра и Бьярта успели навязать для своих мужчин за последние месяцы, да куски полотна разодрали на обмотки под башмаки. Больше, похоже, им ничего не показалось достойной добычей. Вот бы им повеситься на этих чулках!
   Тюра сидела на скамье, сложив руки на коленях, и у нее было такое чувство, будто скамья стоит на самом краю пропасти и может в любое мгновение сорваться вниз. Ни привычный дом, ни даже она сама сейчас себе не принадлежала: у всего этого появились другие хозяева. И можно ждать чего угодно: ограбления, позора… Спрятать под платье нож, поджечь дом или совершить еще какое-нибудь столь же героическое деяние ей не приходило в голову: мать маленькой дочери не имеет права ценить женскую честь дороже жизни, а хозяйка не может, ради торжества над врагами, оставить двадцать семь стариков, женщин и детей без крыши над головой в самом начале зимы. Для Тюры и вопросов таких не стояло. Но чувствовать себя беспомощной и беззащитной было противно и тревожно до тошноты.
   Бьярта любит говорить, что не в каждом человеке сидит преступник, выжидающий лишь удобного случая. Да, но если ей попадется один из немногих, в ком преступник все же сидит, то и одного хватит. Фьялли обнаглели, за много лет привыкнув к безнаказанности. У себя дома эти парни отнюдь не преступники; обойдись кто-нибудь непочтительно с сестрой или невестой того же Ормкеля, он будет пылать возмущением и жаждать мести. Может быть, как человек среди людей он и неплохой; беда в том, что их, квиттов, он как бы за людей не считает. Тюра то пугала, то успокаивала сама себя, внутри билась противная дрожь, похожая на тошноту, в животе шевелилось что-то холодное, и все от страха. А надо держаться спокойно и не принимать вида жертвы – этим-то видом вернее всего подтолкнешь к нападению того, кто, может, и колеблется…
   А тут еще Коль запропастился! Бегает целыми днями невесть где! Потом вернется – а тут такое делается.
   – Мама, а что будет? – шептала Аста, прижавшись к ее боку, по своей привычке, и цепляясь за шею руками. – Они скоро уйдут?
   – Не знаю! – в тоске отвечала Тюра. – Боюсь, что не скоро. Сидите тихо и не выходите отсюда. А то вас увезут за море и продадут в рабство! И заставят крутить жернова по целым дням!
   – А где Коль? Разве он большой, что ему можно?
   – И ему нельзя. Когда он появится, я и ему велю не выходить.
   Но наступил вечер, а Коль так и не появился. В полдень он гулял на склоне пастбища вдвоем с Бьёрном, сыном Эгдира. Они хотели пойти в рощу и теперь спорили, осталось там еще хоть сколько-нибудь орехов или нет. Увидев на тропе от моря толпу незнакомого народа, они на всякий случай посчитали их врагами и залегли за камни. Было холодно, страшно и увлекательно.
   – Это фьялли! – возбужденно шипел Коль, разглядев оружие и знак молота на щитах пришельцев. – Вот здорово! Это фьялли! Бежим!
   Он хотел мчаться к усадьбе, но Бьёрн его удержал. В свои тринадцать лет он отличался завидным здравым смыслом.
   – Лежи! – Бьёрн поймал Коля за руку и дернул. – Не успеем! Видишь, ворота закрывают! Только зря покажемся. Тут нас не увидят. А потом – в лес.
   Лежа за камнями, они видели, как фьялли немного постояли под воротами, потом ворота открылись и впустили их внутрь.
   – Вошли! – шептал Коль. – Надо… Надо бежать за помощью! – решил он и возбужденно оглянулся к Бьёрну. – Надо сказать соседям!
   – Очень им надо! – отозвался Бьёрн. – Побежим в лес, пока нас не видели. А там посмотрим. Я туда, к фьяллям, не пойду!
   – И я не пойду! Но надо сказать Ульвмоду. И Торвиду. И рыбакам тоже.
   – Очень им надо! Никто не будет связываться. Пойдем к Триллю, он нас покормит пока. А там видно будет.
   – Ну и беги к своему толстому Триллю! – Коль обиделся и вскочил на ноги, забыв, что надо прятаться. – А я побегу к Ульвмоду и ему скажу. Может, надо будет биться, и я тоже буду.
   – Да какое там биться! И тебе куда?
   – А вот увидишь куда! Я – как Хагир! Он в одиннадцать лет бился, а я буду еще раньше!
   И больше не слушая друга, Коль пустился бежать через пастбище к усадьбе Ульвмода. Он был взбудоражен и воодушевлен – такое не каждый день случается! Наконец-то и у него есть случай совершить подвиг! Вся повседневная мелочь, необходимость умываться, глотать надоевшую овсянку, беречь башмаки и все такое, отпала и провалилась куда-то, осталась только ожившая сага. Давний подвиг одиннадцатилетнего Хагира, о котором Коль часто слышал от матери и тетки, заставил и его жаждать славы. Скорее бы добраться до людей, а там они, может быть, вместе пойдут в битву!