Страница:
Хагир ощупывал рукоять меча. Бьярта рядом с ним молчала, прочие квитты тоже притихли и не сводили глаз с вожака. Он замечал, как кварги собираются вокруг них, отрезают путь к дверям, отталкивают женщин. Бесполезно – на каждого квитта тут по пять кваргов. И Бьярта… И корабль в сарае… Не прорваться.
– Ну, я не думаю, что все так уж страшно. – Гельд подошел ближе и заговорил, поглядывая то на Хагира, то на фру Гейрхильду. Вид у него был обеспокоенный, но на жажду мести в его лице ничто не указывало. – Я, конечно, потерял в той битве семь человек, но от кровной мести я воздержусь, их ведь этим не вернешь. Если мне возвратят мое добро и заплатят выкуп за убитых, я не буду возражать, хозяйка, если твой сын позволит этим людям идти куда они пожелают. И даже останется с ними в дружбе, если уж они так пришлись ему по сердцу. Каждый вправе выбирать себе друзей.
– Вот это правильно! – одобрил Фримод ярл. – Я всегда знал, что ты, Гельд, умный и миролюбивый человек. Моя мать умеет отличить достойных! Раз уж так вышло… Наверное, и тебе, Хагир, больше понравится вернуть добро и выкуп, чем драться?
Хагир перевел дух.
– Понятное дело, – холодно ответил он.
Несомненно, это лучше, чем драться в ловушке чужой усадьбы с двумя или тремя чужими дружинами, имея за спиной женщину и запертый в сарае корабль. Но и радоваться такому выходу он никак не мог. За вычетом Гельдова добра и выкупа за семерых убитых они останутся примерно с тем же, с чем отчалили от мыса у Бьёрклунда. Если еще не придется прибавить свое и вытянуть у Альмунда из уха последнюю серебряную серьгу.
– Ты согласен? – надменно осведомилась Гейрхильда. Весь ее вид говорил, что это согласие самому же Хагиру и нужно больше всех.
Хагир кивнул. Душу заливало холодное чувство поражения – после всех удач он остался на пустом месте и еще должен благодарить судьбу, если они уйдут отсюда живыми и невредимыми.
– Ну… тогда можно продолжить пир, – предложил Фримод ярл, моргая и двигая бровями вверх-вниз. – И толком поговорить обо всем. Правда, мать? Правда, Хлейна?
Услышав это имя, Хагир поднял глаза. Хлейна стояла возле Гельда и смотрела на Хагира с тревожным сочувствием. Встретив его взгляд, она опомнилась, заторопилась, по-свойски затеребила Гельда за рукав.
– Гельд, ты ведь не будешь против того, чтобы сесть за стол с нашими гостями? – с нежной мольбой приговаривала она, точно торопясь заштопать треснувшее согласие. – Наверное, они не так уж плохо с тобой обошлись, чтобы ты затаил обиду?
– Нет, отчего же? – согласился Гельд. – Этот ясень щита… Хагир сын Халькеля из рода Лейрингов, мой родич, хотя он об этом и не знает, сам сказал, что ему не нужна моя кровь. А его кровь мне и подавно не нужна. Я не кровожадный. Ты ведь так плохо обо мне не думаешь?
– Твой родич? – в один голос воскликнули Гейрхильда и Хлейна, и сам Хагир взглянул на Гельда с недоверчивым любопытством.
– Я не раз рассказывал тебе, хозяйка, о Борглинде дочери Халькеля, из рода Лейрингов, что стала женой моего двоюродного брата Дага. А у нее имелся родной младший брат по имени Хагир. Ты – сын Халькеля Бычьего Глаза и Асгерды дочери Борга? – спросил Гельд у самого Хагира.
– Да, – подтвердил Хагир.
Перед глазами у него встало размытое временем лицо Борглинды – молоденькой, румяной девушки, напряженно-решительное, каким он видел его пятнадцать лет назад, в тот самый вечер, когда фьялли Асвальда Сутулого заняли Острый мыс и она послала его к Гримкелю конунгу. С тех пор он видел сестру лишь несколько раз и не имел понятия о родственных связях ее мужа. Оказалось, что зря.
– Садитесь! – Хлейна взяла Гельда за руку и подвела к почетному месту напротив хозяйского. – Садись, Фримод ярл. О таких важных делах следует говорить по порядку. А пива нам хватит до утра. Садитесь! Попробуй хлеб – я сама испекла его только сегодня, он совсем свежий! Ты же любишь можжевеловый хлеб!
Она прошла по гриднице, и все оживилось: люди зашевелились, устремились к своим прежним местам. Фру Гейрхильда сбросила плащ на руки служанке, другая уже несла ей воды в бронзовом кувшине и миску для умывания. Фримод ярл взял Бьярту за руку и повел к женскому столу. Почетное место в середине теперь следовало оставить фру Гейрхильде, но Бьярту Фримод ярл усадил рядом.
– Что бы там ни было, женщина такой смелости и отваги, как ты, всегда будет занимать в моем доме почетное место! – негромко сказал он ей.
Бьярта благодарно улыбнулась ему. Раз обошлось без драки, то, может быть, все еще и наладится. Хорошо, что хозяин на их стороне!
Когда все расселись и гостям заново налили пива, фру Гейрхильда приказала рассказывать. Она держалась вежливо, не пыталась унизить кого-то заносчивостью, но сама ее величавая гордость уже была приказанием. Хагир стал рассказывать все с самого начала, начиная с Трескового фьорда, где Вебранд Серый Зуб нанес обиду Стормунду. Когда он упомянул имя гранна, в лице Гейрхильды что-то заметно дрогнуло. Хагир отметил это: похоже на то, что Вебранд и без него известен матери Фримода ярла, притом известен не с лучшей стороны! Хорошо, однако, что Вебранд Серый Зуб не оказался ее задушевным другом!
– Слышал я, слышал про этого мерзавца! – восклицал Фримод ярл. – Он, говорят, разбойничает уже много лет! И как его терпят! Был бы я конунгом граннов, я бы с ним давно разобрался!
– Возможно, его подвиги выгодны конунгу граннов! – холодно заметила фру Гейрхильда. – Они прославляют граннов и унижают всех остальных.
– Если мы не выкупим моего мужа, то его продадут на рабском рынке! – восклицала Бьярта, время от времени дополнявшая рассказ Хагира если не событиями, то чувствами. – А если у нас не будет чем заплатить дань, то Асвальд Сутулый сожжет нашу усадьбу! Он обещал в прошлый раз это сделать! А он держит свое слово, чтоб его тролли взяли! И нам придется уходить на другое место! Но мой муж ведь не потерпит такого позора, он будет драться, он погибнет… ах, если вообще вернется к тому времени домой!
От волнения и тоски она раскраснелась, и вид у нее был возбужденно-горестный. Полные слез глаза блестели звездами, и она даже не старалась сохранить достойную невозмутимость: что толку в достоинстве, когда вся ее жизнь рушится! Она тоже понимала, что собранный с таким трудом и риском выкуп пропал. Фримод ярл смотрел на нее со смешанным чувством восхищения и жалости. Такая красивая, отважная, решительная, преданная женщина! И в таких горьких обстоятельствах! Он искренне хотел бы ей помочь, но как?
Фру Гейрхильда тоже несколько смягчилась, но, конечно, не следовало ждать, что она или сам Гельд откажутся от возмещения и подарят десять марок на освобождение чужого им человека. Стоимость шестидесяти коров! Хагир приказал принести все, что было захвачено на «Кабане», и несчастному Гьяллару пришлось проститься со своим красивым шлемом. За убитых Гельд запросил вполне умеренный выкуп, и Хагир отвешивал серебро в щит, поставленный посреди стола, без возражений. Сам Гельд здесь даже ни при чем, в Стейнфьорде его ждут вдовы погибших, которым он как вожак должен будет возместить потерю мужей.
– Итак, я объявляю! – покончив с расчетом, Гельд поднялся с места и положил руку на груду серебра. – Мир между мною и Хагиром сыном Халькеля восстановлен полностью, и оба мы не держим зла или обиды друг на друга. О том я объявляю в присутствии Фримода ярла, его матери Гейрхильды, и всех прочих свободных людей, что здесь присутствуют, прошу быть свидетелями.
Хагир тоже встал и положил руку поверх руки Гельда. В светлых глазах барландца он видел дружелюбное любопытство и должен был радоваться благополучному исходу дела. Но его собственные мысли занимал не мир, который они приобрели, а серебро, которого лишились. Они опять остались на пустом месте. И после всех трудов свобода Стормунда осталась так же далека, как два месяца назад, в день злосчастной битвы.
Глава 3
– Ну, я не думаю, что все так уж страшно. – Гельд подошел ближе и заговорил, поглядывая то на Хагира, то на фру Гейрхильду. Вид у него был обеспокоенный, но на жажду мести в его лице ничто не указывало. – Я, конечно, потерял в той битве семь человек, но от кровной мести я воздержусь, их ведь этим не вернешь. Если мне возвратят мое добро и заплатят выкуп за убитых, я не буду возражать, хозяйка, если твой сын позволит этим людям идти куда они пожелают. И даже останется с ними в дружбе, если уж они так пришлись ему по сердцу. Каждый вправе выбирать себе друзей.
– Вот это правильно! – одобрил Фримод ярл. – Я всегда знал, что ты, Гельд, умный и миролюбивый человек. Моя мать умеет отличить достойных! Раз уж так вышло… Наверное, и тебе, Хагир, больше понравится вернуть добро и выкуп, чем драться?
Хагир перевел дух.
– Понятное дело, – холодно ответил он.
Несомненно, это лучше, чем драться в ловушке чужой усадьбы с двумя или тремя чужими дружинами, имея за спиной женщину и запертый в сарае корабль. Но и радоваться такому выходу он никак не мог. За вычетом Гельдова добра и выкупа за семерых убитых они останутся примерно с тем же, с чем отчалили от мыса у Бьёрклунда. Если еще не придется прибавить свое и вытянуть у Альмунда из уха последнюю серебряную серьгу.
– Ты согласен? – надменно осведомилась Гейрхильда. Весь ее вид говорил, что это согласие самому же Хагиру и нужно больше всех.
Хагир кивнул. Душу заливало холодное чувство поражения – после всех удач он остался на пустом месте и еще должен благодарить судьбу, если они уйдут отсюда живыми и невредимыми.
– Ну… тогда можно продолжить пир, – предложил Фримод ярл, моргая и двигая бровями вверх-вниз. – И толком поговорить обо всем. Правда, мать? Правда, Хлейна?
Услышав это имя, Хагир поднял глаза. Хлейна стояла возле Гельда и смотрела на Хагира с тревожным сочувствием. Встретив его взгляд, она опомнилась, заторопилась, по-свойски затеребила Гельда за рукав.
– Гельд, ты ведь не будешь против того, чтобы сесть за стол с нашими гостями? – с нежной мольбой приговаривала она, точно торопясь заштопать треснувшее согласие. – Наверное, они не так уж плохо с тобой обошлись, чтобы ты затаил обиду?
– Нет, отчего же? – согласился Гельд. – Этот ясень щита… Хагир сын Халькеля из рода Лейрингов, мой родич, хотя он об этом и не знает, сам сказал, что ему не нужна моя кровь. А его кровь мне и подавно не нужна. Я не кровожадный. Ты ведь так плохо обо мне не думаешь?
– Твой родич? – в один голос воскликнули Гейрхильда и Хлейна, и сам Хагир взглянул на Гельда с недоверчивым любопытством.
– Я не раз рассказывал тебе, хозяйка, о Борглинде дочери Халькеля, из рода Лейрингов, что стала женой моего двоюродного брата Дага. А у нее имелся родной младший брат по имени Хагир. Ты – сын Халькеля Бычьего Глаза и Асгерды дочери Борга? – спросил Гельд у самого Хагира.
– Да, – подтвердил Хагир.
Перед глазами у него встало размытое временем лицо Борглинды – молоденькой, румяной девушки, напряженно-решительное, каким он видел его пятнадцать лет назад, в тот самый вечер, когда фьялли Асвальда Сутулого заняли Острый мыс и она послала его к Гримкелю конунгу. С тех пор он видел сестру лишь несколько раз и не имел понятия о родственных связях ее мужа. Оказалось, что зря.
– Садитесь! – Хлейна взяла Гельда за руку и подвела к почетному месту напротив хозяйского. – Садись, Фримод ярл. О таких важных делах следует говорить по порядку. А пива нам хватит до утра. Садитесь! Попробуй хлеб – я сама испекла его только сегодня, он совсем свежий! Ты же любишь можжевеловый хлеб!
Она прошла по гриднице, и все оживилось: люди зашевелились, устремились к своим прежним местам. Фру Гейрхильда сбросила плащ на руки служанке, другая уже несла ей воды в бронзовом кувшине и миску для умывания. Фримод ярл взял Бьярту за руку и повел к женскому столу. Почетное место в середине теперь следовало оставить фру Гейрхильде, но Бьярту Фримод ярл усадил рядом.
– Что бы там ни было, женщина такой смелости и отваги, как ты, всегда будет занимать в моем доме почетное место! – негромко сказал он ей.
Бьярта благодарно улыбнулась ему. Раз обошлось без драки, то, может быть, все еще и наладится. Хорошо, что хозяин на их стороне!
Когда все расселись и гостям заново налили пива, фру Гейрхильда приказала рассказывать. Она держалась вежливо, не пыталась унизить кого-то заносчивостью, но сама ее величавая гордость уже была приказанием. Хагир стал рассказывать все с самого начала, начиная с Трескового фьорда, где Вебранд Серый Зуб нанес обиду Стормунду. Когда он упомянул имя гранна, в лице Гейрхильды что-то заметно дрогнуло. Хагир отметил это: похоже на то, что Вебранд и без него известен матери Фримода ярла, притом известен не с лучшей стороны! Хорошо, однако, что Вебранд Серый Зуб не оказался ее задушевным другом!
– Слышал я, слышал про этого мерзавца! – восклицал Фримод ярл. – Он, говорят, разбойничает уже много лет! И как его терпят! Был бы я конунгом граннов, я бы с ним давно разобрался!
– Возможно, его подвиги выгодны конунгу граннов! – холодно заметила фру Гейрхильда. – Они прославляют граннов и унижают всех остальных.
– Если мы не выкупим моего мужа, то его продадут на рабском рынке! – восклицала Бьярта, время от времени дополнявшая рассказ Хагира если не событиями, то чувствами. – А если у нас не будет чем заплатить дань, то Асвальд Сутулый сожжет нашу усадьбу! Он обещал в прошлый раз это сделать! А он держит свое слово, чтоб его тролли взяли! И нам придется уходить на другое место! Но мой муж ведь не потерпит такого позора, он будет драться, он погибнет… ах, если вообще вернется к тому времени домой!
От волнения и тоски она раскраснелась, и вид у нее был возбужденно-горестный. Полные слез глаза блестели звездами, и она даже не старалась сохранить достойную невозмутимость: что толку в достоинстве, когда вся ее жизнь рушится! Она тоже понимала, что собранный с таким трудом и риском выкуп пропал. Фримод ярл смотрел на нее со смешанным чувством восхищения и жалости. Такая красивая, отважная, решительная, преданная женщина! И в таких горьких обстоятельствах! Он искренне хотел бы ей помочь, но как?
Фру Гейрхильда тоже несколько смягчилась, но, конечно, не следовало ждать, что она или сам Гельд откажутся от возмещения и подарят десять марок на освобождение чужого им человека. Стоимость шестидесяти коров! Хагир приказал принести все, что было захвачено на «Кабане», и несчастному Гьяллару пришлось проститься со своим красивым шлемом. За убитых Гельд запросил вполне умеренный выкуп, и Хагир отвешивал серебро в щит, поставленный посреди стола, без возражений. Сам Гельд здесь даже ни при чем, в Стейнфьорде его ждут вдовы погибших, которым он как вожак должен будет возместить потерю мужей.
– Итак, я объявляю! – покончив с расчетом, Гельд поднялся с места и положил руку на груду серебра. – Мир между мною и Хагиром сыном Халькеля восстановлен полностью, и оба мы не держим зла или обиды друг на друга. О том я объявляю в присутствии Фримода ярла, его матери Гейрхильды, и всех прочих свободных людей, что здесь присутствуют, прошу быть свидетелями.
Хагир тоже встал и положил руку поверх руки Гельда. В светлых глазах барландца он видел дружелюбное любопытство и должен был радоваться благополучному исходу дела. Но его собственные мысли занимал не мир, который они приобрели, а серебро, которого лишились. Они опять остались на пустом месте. И после всех трудов свобода Стормунда осталась так же далека, как два месяца назад, в день злосчастной битвы.
Глава 3
В этот вечер Хлейна долго не ложилась спать. Челядь убирала гридницу после пира; квиттов увели в гостевой дом во дворе и на всякий случай заперли снаружи: фру Гейрхильда так велела. Хлейна вытирала кубки, проверяла, хорошо ли они отмыты от липкого меда и не пора ли их чистить. Особенно долго она вертела в руках тот золоченый кубок, из которого они пили с Хагиром. Кубок был безупречно чист, но Хлейна медлила с ним расстаться и уложить в сундук вместе с прочими. Даже хотелось взять его себе на память, чтобы никто другой больше из него не пил. Хлейна отлично знала каждую черточку рисунка на боках довольно старого кубка, но сейчас он казался ей каким-то новым, особенно красивым и внушительным, как священный сосуд.
Она сидела посередине скамьи, на своем обычном дневном месте, глядя, как служанки метут пол, а раб выгребает золу и угли с очагов. Никто не удивлялся тому, что она села на свое привычное место, но никто не знал – почему. Потому что здесь сидел Хагир. С этим местом не хотелось расставаться, как и с кубком. Что в нем было такое, в Хагире из квиттинских Лейрингов, что, едва лишь он вместе с другими вошел в гридницу, она увидела только его и ее взгляд потянулся за ним, как пойманный и привязанный? Она так четко помнила его спокойное широколобое лицо, и изгиб бровей, и выражение глаз, точно его образ нарисовали в ее мыслях и велели всегда носить с собой. Она подошла к нему, потому что хотела заглянуть ему в глаза. Она хотела узнать, кто он такой. Теперь она кое-что знала о его роде и судьбе, не так уж много – много ли можно рассказать за один вечер? Но почему-то казалось, что они прочно связаны уже давно, и все его заботы представлялись близкими, как собственные. И то, что он нуждался в помощи, заботило Хлейну и настраивало ее на непривычно-беспокойный лад.
Ему нужно десять марок серебра… Хлейне это сокровище казалось далеко не таким огромным и недоступным, как Бьярте. Напротив, прожив всю жизнь в богатой усадьбе ярлов, она привыкла к виду сокровищ и к разговорам о них. Ежегодно при сборе дани здесь рассуждалось о десятках и даже сотнях марок. В воображении Хлейны десять марок серебра были довольно близки, она ощущала их присутствие где-то рядом; трудность заключалась лишь в том, чтобы уговорить старших расстаться с ними. Гейрхильда не даст, потому что Хагиру и Стормунду нечем будет вернуть, их и так каждый год грабят фьялли. Фримод ярл… Он дал бы, но мать ему не позволит. Ослушаться матери в таком важном деле он не посмеет. А до самоотверженной мысли отдать собственные украшения Хлейна еще не дозрела – да и как бы она объяснила такую щедрость к посторонним людям?
В гриднице висела духота, и Хлейна пошла во двор. Хотелось подышать свежим воздухом, а еще хотелось взглянуть на дверь гостевого дома. Она видела эту дверь тысячу раз, но сейчас за ней был Хагир, и оттого даже при мысли об этой заурядной двери Хлейна ощущала сладкую дрожь, как будто предстояло увидеть невесть какое священное сокровище.
Ярко светила луна, двор заливало серебристо-желтоватое сияние. На бревнах возле стены дома сидел человек, и Хлейна радостно улыбнулась в темноте. Гельд сын Рама, десять лет проживший в тесной дружбе с фру Гейрхильдой, и для Хлейны был кем-то вроде старшего родича. Живой, легкий нрав Гельда и ум Хлейны сократили разницу в двадцать лет, и они сблизились между собой. Осторожная и осмотрительная, при всей своей внешней приветливости, Хлейна мало к кому питала искреннее доверие и привязанность, но Гельд был одним из этих немногих.
Услышав скрип двери и шаги, он обернулся. Хлейна подошла и села рядом. На какое-то время она даже забыла о Хагире: за несколько месяцев разлуки она соскучилась по Гельду и сейчас ей было приятно побыть рядом с ним.
– Ты надолго к нам? – спросила Хлейна.
– Поживу до осенних пиров. А потом – домой. Зимовать я в этот раз буду у себя.
– Жаль… Гейрхильде это не понравится, – с тайным лукавством заметила Хлейна. Ссылаясь на приемную мать, она и сама хотела, чтобы на всю долгую зиму Гельд остался с ними.
– Что делать? – Гельд пожал плечами. – Мой Альв стал совсем плох, я теперь стараюсь не оставлять его надолго. Как-никак, ему идет семьдесят пятый или семьдесят шестой год, если он не сильно сбился со счета. Я теперь должен бывать дома почаще, чтобы не споткнуться однажды о свежий курган.
– Ты предпочитаешь сам его насыпать?
Хлейна нахмурилась: она не любила разговоров о смерти и предпочитала не ездить на поминальные пиры и погребения, если только находила достойный предлог их избежать.
– Да. – Гельд держался иного мнения. – А не то мне будет казаться, что я просто потерял своего приемного отца.
– Я хотела бы его увидеть, – помолчав, сказала Хлейна.
– Я был бы не против, чтобы ты его увидела. Но твоя приемная мать тебя не отпустит. Я не провидец, но это могу предсказать точно.
– А если бы ты ее попросил? – Хлейна просительно потерлась лбом о его плечо.
– А ты не замечала, что она нередко отказывает мне в просьбах? Она спросит, зачем тебе видеть Альва, и что мы ответим?
Они помолчали.
– А все-таки я думаю, что это ты – мой отец, – негромко, но убежденно, даже немного капризно сказала Хлейна. Она думала так не потому, что для этого имелись серьезные основания, а потому, что ей этого хотелось. – Мне так кажется.
Гельд мягко усмехнулся.
– Я очень рад, что ты предпочитаешь меня всем другим возможным отцам, – сказал он. – Но я точно знаю, что это не я. С чего ты взяла?
– Ну… Я давно подозреваю, что мой отец не платил вено за мать, а еще я знаю, что ты любил какую-то девушку, а за тебя не отдали…
– За меня не пошли, – честно поправил Гельд. – Это было всего пятнадцать лет назад, а тебе двадцать один, хотя это, конечно, страшная тайна. Но этого я никому не скажу.
– Неужели она тебя не любила? – Хлейна с искренним недоумением заглянула ему в лицо. – Тебя же все женщины любят!
– Выходит, что нет. – Гельд усмехнулся в ответ на это лестное заявление и слегка повел плечом, словно признавая, что на свете много непонятного. – Знаешь ли, если человек нравится многим, это еще не значит, что он понравится всем. Фримода ярла тоже все женщины любят, а ты почему-то нет.
– Это Фримод всех женщин любит, – буркнула Хлейна.
Некоторое время они молчали: Гельд невольно вспоминал свою прошедшую любовь, а Хлейна думала о Хагире. Слова Гельда, сказанные безо всякого отношения к ней, встревожили ее, показались намеком, даже пророчеством. Если она нравится Фримоду и многим мужчинам в округе, это вовсе не значит, что она понравится последнему из рода Лейрингов. Может быть, как раз ему-то она и не понравится, тому единственному, кому ей так сильно хочется понравиться.
И именно поэтому вопрос о ее рождении, который она раньше послушно соглашалась обходить молчанием, сейчас приобрел неотложную важность.
– А кто же тогда мой отец? – снова начала Хлейна после молчания. – Ты знаешь?
– Я… – Гельд помедлил. Утвердительный ответ вызвал бы новый приступ вопросов, а отрицательный был бы ложью. – Я, скажем так, сильно догадываюсь. Предполагаю. Если я знаю, в чьем доме жила твоя мать, я могу допустить, что хозяин дома и был твоим отцом?
– Но она не была рабыней? – неуверенно, с тревогой спросила Хлейна. Этого вопроса лучше бы вообще никогда не задавать, но жить в безвестности ей сейчас было нестерпимо.
– Нет, конечно, нет! – уверил ее Гельд, по опыту собственной молодости помнивший, как неприятно подозревать в себе сына рабыни. – Твоя мать была дочерью кого-то из хирдманов Гейрвальда конунга. Уж прости, я не спрашивал, как его звали. Твоя мать росла в доме конунга и осталась при Гейрхильде, когда твой дед погиб. Гейрхильда очень любила ее, хотя была лет на десять старше, и взяла с собой, когда ее муж стал здешним ярлом и перебрался сюда жить. Разве ты этого всего не знала?
Хлейна покачала головой. Она совершенно не помнила никакого другого дома, кроме усадьбы Роща Бальдра, и никакой другой семьи, кроме Гейрхильды с мужем и сыном. Еще в детстве у нее сложилось впечатление, что ничего другого нет и спрашивать не надо. Робкие попытки что-то выяснить, когда-то сделанные в приливах подросткового любопытства, у Гейрхильды встретили решительный отпор, и Хлейна не возобновляла их. Она живет у хороших, знатных людей, растет в довольстве, окруженная любовью и уважением – зачем искать чего-то другого? Пока мир Хлейны составляла Роща Бальдра, ее любопытство дремало.
Но вот появился Хагир сын Халькеля и словно разбудил ее. Он, потомок знатнейшего квиттинского рода, как будто обозначил некий уровень, и Хлейна с тревогой стала примериваться, а достанет ли до него. Она сидела на бревнах возле стены дома, но ей казалось, что она несется куда-то, что с каждым мгновением что-то меняется вокруг нее и внутри нее, что жизнь уже никогда не будет такой, как прежде. А бежать с закрытыми глазами невозможно. Со временем он наверняка захочет знать, каков ее род, и ради него она должна узнать это сейчас. Может быть, откроется что-то такое, чего ему никак нельзя знать… Но если знать заранее, то ведь можно что-то придумать… Любое препятствие можно обойти, если взяться за дело с умом. Мягкая и ласковая, Хлейна обладала очень твердым духом и никогда не отступала от задуманного.
– Я родилась здесь? – спросила она о том, что раньше казалось само собой разумеющимся.
– Нет. Тот человек увез твою мать отсюда. Ты родилась… в другом месте. Гейрхильда искала ее, но не могла найти. А потом, через три года, твоя мать умерла. Она успела послать весть Гейрхильде… так получилось, что это я ей подвернулся. Я как раз плыл мимо… того места. – Гельд очень внимательно следил, чтобы не сказать лишнего. – Она передала через меня Гейрхильде, что умирает и оставляет дочь. Тогда Гейрхильда послала людей забрать тебя. Твой отец потребовал с нее клятву, что она не выдаст тебя замуж без его согласия. Чтобы, дескать, всякий мозгляк, как он выразился, не набился без его ведома к нему в родню. А Гейрхильда взамен взяла с него клятву не являться сюда, пока она не пришлет ему твою застежку. Вот эту. – Гельд коснулся маленькой серебряной застежки в виде узорной, свернувшейся кольцом змеи, которая была приколота на груди Хлейны, прямо посередине. – Это носила твоя мать.
– Моя мать? – Хлейна поспешно прижала ладонь к застежке, будто та могла убежать.
– Разве ты не знала? Кто тебе ее дал?
Хлейна помолчала, вспоминая, потом смущенно улыбнулась и покачала головой:
– Я не знаю. Она была у меня всегда. Кто-то сказал, что это мой амулет и что я должна носить его… Я была маленькой и очень ее любила, потому что у меня ничего другого еще не было. Я даже разговаривала с ней, такая была глупая… – Хлейна усмехнулась, вспоминая себя, маленькую, шепчущую разный доверительный вздор зажатой в кулаке серебряной змейке. И Гельд улыбнулся: ему это показалось милым, а вовсе не глупым. – И я к ней так привыкла, что без нее уже как-то и неуютно было, хотя мне и Гейрхильда, и Фримод потом надарили всякого…
Хлейна провела кончиками пальцев по звеньям золотых цепочек между застежками платья и даже сейчас не упустила случая полюбоваться игрой золота под лунным светом: дорогие украшения и нарядные платья составляли немалую радость ее жизни.
– Значит, это от моей матери… – протянула она и вытащила иглу застежки из ткани.
Ей казалось, что если она как следует постарается, то вспомнит, как в двухлетнем возрасте впервые получила змейку. А там стоит лишь оглядеться, и она получит ответы на все свои вопросы… Хлейна всматривалась в завитушки узора, известные наизусть, пыталась взглянуть на них свежим, новым взглядом, как впервые, и проваливалась все глубже в слои собственных прошедших лет… Но до самого дна достать не могла – там было слишком темно.
– А где же вторая?
– А вторую оставил себе твой отец. Он сказал, что если кто-то явится к Гейрхильде с этой второй застежкой, значит, это твой жених и она должна отдать тебя за того человека. Не знаю, намерена ли Гейрхильда соблюдать уговор, но уговор такой был.
– Вот еще! – боязливо и недовольно прошептала Хлейна и сжала серебряную змейку в ладони, будто ей-то и грозила главная опасность. – Значит, я должна ждать, что явится какой-нибудь бродяга и потребует меня в жены… Чего еще не хватало!
– Гейрхильда тоже без удовольствия думает, что это может случиться. Но бояться тебе не надо! – Гельд обнял ее за плечи. – Твоя приемная мать давно придумала выход. Если такой удалец явится, она найдет ему противника для поединка. Здесь в округе будет много желающих, и в конце концов ты будешь спасена.
Хлейна молчала. Теперь она знала, почему Гейрхильда отказывается даже выслушать сватающихся к ней. Она-то думала, что приемная мать бережет ее для Фримода, а оказалось, что право распоряжаться ее судьбой принадлежит кому-то другому. Чужому, совершенно незнакомому человеку… отцу… Но кто это, что он за человек?
– А почему бы тебе не поделиться со мной своими догадками? – вкрадчиво осведомилась Хлейна и снова потерлась щекой о плечо Гельда. – Тогда я больше не буду приставать к тебе с глупыми выдумками!
– Я не могу с тобой поделиться моими догадками, моя хитренькая кошечка, потому что твоя приемная мать запретила мне это и взяла с меня клятву этого не делать! – с ласковым сожалением ответил Гельд. – Да я и сам думаю, что тебе лучше о нем не знать и не думать.
– Мой отец не из тех, кем гордятся родичи? – Хлейна печально сморщила нос.
– Он украл твою мать, потому что старый конунг и Гейрхильда никогда не отдали бы ее за такого человека. Ты же знаешь, что они умеют отличить достойных от недостойных?
– Да! – Хлейна обняла Гельда за шею и нежно прижалась щекой к его щеке. Она не хотела, чтобы он заметил, как важно все это стало для нее сейчас. – То, что она выбрала тебя… А скажи-ка мне, – вдруг она передумала и прямо спросила: – Как по-твоему: этот Хагир сын Халькеля – достойный человек?
Гельд вздохнул про себя и подвигал бровями, прежде чем ответить. Он поглаживал руку Хлейны, будто хотел примирить и успокоить, а сам старался сообразить, как отнестись к открытию. Конечно, он и на пиру заметил, что она не отходит от гостя… Должно быть, это не просто любопытство к новому человеку.
– Я думаю, в общем, да, – по частям выговорил Гельд наконец. – Он – Лейринг, и этим многое сказано. Я хорошо знал и его сестру Борглинду, и его тетку Даллу, вдову последнего настоящего конунга квиттов. Они своенравны и упрямы, они всегда поступают так, как сами считают нужным, и никакими доводами их не свернешь с пути. Правда, Хагир похож на умного человека, и возможно, и без чужих советов путь выберет правильный. Я надеюсь. Потому что иначе у него хватит сил натворить бед.
– Но ведь в нынешнем деле он прав? – требовательно спросила Хлейна. – Да, я понимаю, тебе обидно, что он тебя ограбил и убил у тебя семерых, но если взглянуть вообще…
– Вообще я на серебре поклялся, что я на него не держу обиды! – напомнил Гельд. – У него были все основания так действовать, а значит, по-своему он прав. Если уж его вождь попал в плен, он должен помочь собрать выкуп. Его обязывает клятва верности… хотя я, по правде сказать, удивлен, что последний из Лейрингов принес такую клятву какому-то Стормунду Ершистому. Но у него могут быть свои причины. А добывая выкуп, он вел себя настолько благородно, насколько это возможно. Они не убили ни одного человека без необходимости. И он же не знал, что я – родич его сестры.
– Нужно ему помочь, – заявила Хлейна с уверенным упорством балованной девочки, привыкшей, что старшие спешат исполнить все ее желания. Дескать, я так хочу и это должно быть сделано. А как – это вы решайте, на то вы взрослые и умные.
– Наше родство не столь близко, чтобы я подарил ему десять марок серебра, – непреклонно ответил Гельд. – Такого расточительства моя жена, если бы она у меня была, никак бы не одобрила, и ради нее я не могу на это пойти. Ведь когда-нибудь она у меня будет?
– Но что же делать? – обиженно спросила Хлейна.
– А это ты спроси не у меня, а у Фримода ярла. Улыбнись ему, и ради тебя он пойдет на край света. И даже поможет освободить Стормунда Ершистого безо всякого выкупа. Помнишь, он возмущался, что конунг граннов не уймет своего разбойника?
Хлейна немного подумала, потом медленно подняла взгляд на Гельда и улыбнулась. Луна бросала в ее глаза такие таинственные, завораживающие отблески, что Гельд загляделся и даже забыл, о чем они говорят. Из темноты ночи ее глаза светились, вобрав в себя лунный свет, и вся ее смутная в темноте фигура благодаря этим сияющим глазам казалась нечеловеческой, загадочной, манящей и волнующей.
Она встала, но Гельд поймал ее за руку.
– И еще один совет я хочу тебе дать, – тихо добавил он. – Не пообещай больше, чем сможешь исполнить. Прекрасные девы имеют такую недобрую склонность, а доблестным героям это обходиться больнее, чем они показывают. Запомни, пожалуйста.
Хлейна молчала, и ее огромные в полутьме зрачки мягко «дышали», словно вбирая в себя мудрость земли и излучая свет небес. Потом она наклонилась, поцеловала Гельда и ушла в дом. Он остался сидеть на бревне, глядя на дверь, за которой она скрылась. Она совсем выросла, девочка, которой он в таком множестве рассказывал «лживые саги» о троллях и великанах, дарил подарки и которую любил, пожалуй, больше, чем саму фру Гейрхильду. Но вот она выросла и из девочки стала женщиной. Может быть, она затевает опасное дело, а он ее поощряет, вместо того чтобы отговаривать. А впрочем… отговоришь ее! Хлейна – мягкая, как шелк, нежная, как хвостик беличьей шкурки. Но где-то в глубине ее существа прячется твердость кремня и упорство воды, которая через любой завал рано или поздно промоет себе путь. Если она чего-то захотела, если она сделала выбор, остановить ее так же невозможно, как загнать воду родника назад под землю.
Она сидела посередине скамьи, на своем обычном дневном месте, глядя, как служанки метут пол, а раб выгребает золу и угли с очагов. Никто не удивлялся тому, что она села на свое привычное место, но никто не знал – почему. Потому что здесь сидел Хагир. С этим местом не хотелось расставаться, как и с кубком. Что в нем было такое, в Хагире из квиттинских Лейрингов, что, едва лишь он вместе с другими вошел в гридницу, она увидела только его и ее взгляд потянулся за ним, как пойманный и привязанный? Она так четко помнила его спокойное широколобое лицо, и изгиб бровей, и выражение глаз, точно его образ нарисовали в ее мыслях и велели всегда носить с собой. Она подошла к нему, потому что хотела заглянуть ему в глаза. Она хотела узнать, кто он такой. Теперь она кое-что знала о его роде и судьбе, не так уж много – много ли можно рассказать за один вечер? Но почему-то казалось, что они прочно связаны уже давно, и все его заботы представлялись близкими, как собственные. И то, что он нуждался в помощи, заботило Хлейну и настраивало ее на непривычно-беспокойный лад.
Ему нужно десять марок серебра… Хлейне это сокровище казалось далеко не таким огромным и недоступным, как Бьярте. Напротив, прожив всю жизнь в богатой усадьбе ярлов, она привыкла к виду сокровищ и к разговорам о них. Ежегодно при сборе дани здесь рассуждалось о десятках и даже сотнях марок. В воображении Хлейны десять марок серебра были довольно близки, она ощущала их присутствие где-то рядом; трудность заключалась лишь в том, чтобы уговорить старших расстаться с ними. Гейрхильда не даст, потому что Хагиру и Стормунду нечем будет вернуть, их и так каждый год грабят фьялли. Фримод ярл… Он дал бы, но мать ему не позволит. Ослушаться матери в таком важном деле он не посмеет. А до самоотверженной мысли отдать собственные украшения Хлейна еще не дозрела – да и как бы она объяснила такую щедрость к посторонним людям?
В гриднице висела духота, и Хлейна пошла во двор. Хотелось подышать свежим воздухом, а еще хотелось взглянуть на дверь гостевого дома. Она видела эту дверь тысячу раз, но сейчас за ней был Хагир, и оттого даже при мысли об этой заурядной двери Хлейна ощущала сладкую дрожь, как будто предстояло увидеть невесть какое священное сокровище.
Ярко светила луна, двор заливало серебристо-желтоватое сияние. На бревнах возле стены дома сидел человек, и Хлейна радостно улыбнулась в темноте. Гельд сын Рама, десять лет проживший в тесной дружбе с фру Гейрхильдой, и для Хлейны был кем-то вроде старшего родича. Живой, легкий нрав Гельда и ум Хлейны сократили разницу в двадцать лет, и они сблизились между собой. Осторожная и осмотрительная, при всей своей внешней приветливости, Хлейна мало к кому питала искреннее доверие и привязанность, но Гельд был одним из этих немногих.
Услышав скрип двери и шаги, он обернулся. Хлейна подошла и села рядом. На какое-то время она даже забыла о Хагире: за несколько месяцев разлуки она соскучилась по Гельду и сейчас ей было приятно побыть рядом с ним.
– Ты надолго к нам? – спросила Хлейна.
– Поживу до осенних пиров. А потом – домой. Зимовать я в этот раз буду у себя.
– Жаль… Гейрхильде это не понравится, – с тайным лукавством заметила Хлейна. Ссылаясь на приемную мать, она и сама хотела, чтобы на всю долгую зиму Гельд остался с ними.
– Что делать? – Гельд пожал плечами. – Мой Альв стал совсем плох, я теперь стараюсь не оставлять его надолго. Как-никак, ему идет семьдесят пятый или семьдесят шестой год, если он не сильно сбился со счета. Я теперь должен бывать дома почаще, чтобы не споткнуться однажды о свежий курган.
– Ты предпочитаешь сам его насыпать?
Хлейна нахмурилась: она не любила разговоров о смерти и предпочитала не ездить на поминальные пиры и погребения, если только находила достойный предлог их избежать.
– Да. – Гельд держался иного мнения. – А не то мне будет казаться, что я просто потерял своего приемного отца.
– Я хотела бы его увидеть, – помолчав, сказала Хлейна.
– Я был бы не против, чтобы ты его увидела. Но твоя приемная мать тебя не отпустит. Я не провидец, но это могу предсказать точно.
– А если бы ты ее попросил? – Хлейна просительно потерлась лбом о его плечо.
– А ты не замечала, что она нередко отказывает мне в просьбах? Она спросит, зачем тебе видеть Альва, и что мы ответим?
Они помолчали.
– А все-таки я думаю, что это ты – мой отец, – негромко, но убежденно, даже немного капризно сказала Хлейна. Она думала так не потому, что для этого имелись серьезные основания, а потому, что ей этого хотелось. – Мне так кажется.
Гельд мягко усмехнулся.
– Я очень рад, что ты предпочитаешь меня всем другим возможным отцам, – сказал он. – Но я точно знаю, что это не я. С чего ты взяла?
– Ну… Я давно подозреваю, что мой отец не платил вено за мать, а еще я знаю, что ты любил какую-то девушку, а за тебя не отдали…
– За меня не пошли, – честно поправил Гельд. – Это было всего пятнадцать лет назад, а тебе двадцать один, хотя это, конечно, страшная тайна. Но этого я никому не скажу.
– Неужели она тебя не любила? – Хлейна с искренним недоумением заглянула ему в лицо. – Тебя же все женщины любят!
– Выходит, что нет. – Гельд усмехнулся в ответ на это лестное заявление и слегка повел плечом, словно признавая, что на свете много непонятного. – Знаешь ли, если человек нравится многим, это еще не значит, что он понравится всем. Фримода ярла тоже все женщины любят, а ты почему-то нет.
– Это Фримод всех женщин любит, – буркнула Хлейна.
Некоторое время они молчали: Гельд невольно вспоминал свою прошедшую любовь, а Хлейна думала о Хагире. Слова Гельда, сказанные безо всякого отношения к ней, встревожили ее, показались намеком, даже пророчеством. Если она нравится Фримоду и многим мужчинам в округе, это вовсе не значит, что она понравится последнему из рода Лейрингов. Может быть, как раз ему-то она и не понравится, тому единственному, кому ей так сильно хочется понравиться.
И именно поэтому вопрос о ее рождении, который она раньше послушно соглашалась обходить молчанием, сейчас приобрел неотложную важность.
– А кто же тогда мой отец? – снова начала Хлейна после молчания. – Ты знаешь?
– Я… – Гельд помедлил. Утвердительный ответ вызвал бы новый приступ вопросов, а отрицательный был бы ложью. – Я, скажем так, сильно догадываюсь. Предполагаю. Если я знаю, в чьем доме жила твоя мать, я могу допустить, что хозяин дома и был твоим отцом?
– Но она не была рабыней? – неуверенно, с тревогой спросила Хлейна. Этого вопроса лучше бы вообще никогда не задавать, но жить в безвестности ей сейчас было нестерпимо.
– Нет, конечно, нет! – уверил ее Гельд, по опыту собственной молодости помнивший, как неприятно подозревать в себе сына рабыни. – Твоя мать была дочерью кого-то из хирдманов Гейрвальда конунга. Уж прости, я не спрашивал, как его звали. Твоя мать росла в доме конунга и осталась при Гейрхильде, когда твой дед погиб. Гейрхильда очень любила ее, хотя была лет на десять старше, и взяла с собой, когда ее муж стал здешним ярлом и перебрался сюда жить. Разве ты этого всего не знала?
Хлейна покачала головой. Она совершенно не помнила никакого другого дома, кроме усадьбы Роща Бальдра, и никакой другой семьи, кроме Гейрхильды с мужем и сыном. Еще в детстве у нее сложилось впечатление, что ничего другого нет и спрашивать не надо. Робкие попытки что-то выяснить, когда-то сделанные в приливах подросткового любопытства, у Гейрхильды встретили решительный отпор, и Хлейна не возобновляла их. Она живет у хороших, знатных людей, растет в довольстве, окруженная любовью и уважением – зачем искать чего-то другого? Пока мир Хлейны составляла Роща Бальдра, ее любопытство дремало.
Но вот появился Хагир сын Халькеля и словно разбудил ее. Он, потомок знатнейшего квиттинского рода, как будто обозначил некий уровень, и Хлейна с тревогой стала примериваться, а достанет ли до него. Она сидела на бревнах возле стены дома, но ей казалось, что она несется куда-то, что с каждым мгновением что-то меняется вокруг нее и внутри нее, что жизнь уже никогда не будет такой, как прежде. А бежать с закрытыми глазами невозможно. Со временем он наверняка захочет знать, каков ее род, и ради него она должна узнать это сейчас. Может быть, откроется что-то такое, чего ему никак нельзя знать… Но если знать заранее, то ведь можно что-то придумать… Любое препятствие можно обойти, если взяться за дело с умом. Мягкая и ласковая, Хлейна обладала очень твердым духом и никогда не отступала от задуманного.
– Я родилась здесь? – спросила она о том, что раньше казалось само собой разумеющимся.
– Нет. Тот человек увез твою мать отсюда. Ты родилась… в другом месте. Гейрхильда искала ее, но не могла найти. А потом, через три года, твоя мать умерла. Она успела послать весть Гейрхильде… так получилось, что это я ей подвернулся. Я как раз плыл мимо… того места. – Гельд очень внимательно следил, чтобы не сказать лишнего. – Она передала через меня Гейрхильде, что умирает и оставляет дочь. Тогда Гейрхильда послала людей забрать тебя. Твой отец потребовал с нее клятву, что она не выдаст тебя замуж без его согласия. Чтобы, дескать, всякий мозгляк, как он выразился, не набился без его ведома к нему в родню. А Гейрхильда взамен взяла с него клятву не являться сюда, пока она не пришлет ему твою застежку. Вот эту. – Гельд коснулся маленькой серебряной застежки в виде узорной, свернувшейся кольцом змеи, которая была приколота на груди Хлейны, прямо посередине. – Это носила твоя мать.
– Моя мать? – Хлейна поспешно прижала ладонь к застежке, будто та могла убежать.
– Разве ты не знала? Кто тебе ее дал?
Хлейна помолчала, вспоминая, потом смущенно улыбнулась и покачала головой:
– Я не знаю. Она была у меня всегда. Кто-то сказал, что это мой амулет и что я должна носить его… Я была маленькой и очень ее любила, потому что у меня ничего другого еще не было. Я даже разговаривала с ней, такая была глупая… – Хлейна усмехнулась, вспоминая себя, маленькую, шепчущую разный доверительный вздор зажатой в кулаке серебряной змейке. И Гельд улыбнулся: ему это показалось милым, а вовсе не глупым. – И я к ней так привыкла, что без нее уже как-то и неуютно было, хотя мне и Гейрхильда, и Фримод потом надарили всякого…
Хлейна провела кончиками пальцев по звеньям золотых цепочек между застежками платья и даже сейчас не упустила случая полюбоваться игрой золота под лунным светом: дорогие украшения и нарядные платья составляли немалую радость ее жизни.
– Значит, это от моей матери… – протянула она и вытащила иглу застежки из ткани.
Ей казалось, что если она как следует постарается, то вспомнит, как в двухлетнем возрасте впервые получила змейку. А там стоит лишь оглядеться, и она получит ответы на все свои вопросы… Хлейна всматривалась в завитушки узора, известные наизусть, пыталась взглянуть на них свежим, новым взглядом, как впервые, и проваливалась все глубже в слои собственных прошедших лет… Но до самого дна достать не могла – там было слишком темно.
– А где же вторая?
– А вторую оставил себе твой отец. Он сказал, что если кто-то явится к Гейрхильде с этой второй застежкой, значит, это твой жених и она должна отдать тебя за того человека. Не знаю, намерена ли Гейрхильда соблюдать уговор, но уговор такой был.
– Вот еще! – боязливо и недовольно прошептала Хлейна и сжала серебряную змейку в ладони, будто ей-то и грозила главная опасность. – Значит, я должна ждать, что явится какой-нибудь бродяга и потребует меня в жены… Чего еще не хватало!
– Гейрхильда тоже без удовольствия думает, что это может случиться. Но бояться тебе не надо! – Гельд обнял ее за плечи. – Твоя приемная мать давно придумала выход. Если такой удалец явится, она найдет ему противника для поединка. Здесь в округе будет много желающих, и в конце концов ты будешь спасена.
Хлейна молчала. Теперь она знала, почему Гейрхильда отказывается даже выслушать сватающихся к ней. Она-то думала, что приемная мать бережет ее для Фримода, а оказалось, что право распоряжаться ее судьбой принадлежит кому-то другому. Чужому, совершенно незнакомому человеку… отцу… Но кто это, что он за человек?
– А почему бы тебе не поделиться со мной своими догадками? – вкрадчиво осведомилась Хлейна и снова потерлась щекой о плечо Гельда. – Тогда я больше не буду приставать к тебе с глупыми выдумками!
– Я не могу с тобой поделиться моими догадками, моя хитренькая кошечка, потому что твоя приемная мать запретила мне это и взяла с меня клятву этого не делать! – с ласковым сожалением ответил Гельд. – Да я и сам думаю, что тебе лучше о нем не знать и не думать.
– Мой отец не из тех, кем гордятся родичи? – Хлейна печально сморщила нос.
– Он украл твою мать, потому что старый конунг и Гейрхильда никогда не отдали бы ее за такого человека. Ты же знаешь, что они умеют отличить достойных от недостойных?
– Да! – Хлейна обняла Гельда за шею и нежно прижалась щекой к его щеке. Она не хотела, чтобы он заметил, как важно все это стало для нее сейчас. – То, что она выбрала тебя… А скажи-ка мне, – вдруг она передумала и прямо спросила: – Как по-твоему: этот Хагир сын Халькеля – достойный человек?
Гельд вздохнул про себя и подвигал бровями, прежде чем ответить. Он поглаживал руку Хлейны, будто хотел примирить и успокоить, а сам старался сообразить, как отнестись к открытию. Конечно, он и на пиру заметил, что она не отходит от гостя… Должно быть, это не просто любопытство к новому человеку.
– Я думаю, в общем, да, – по частям выговорил Гельд наконец. – Он – Лейринг, и этим многое сказано. Я хорошо знал и его сестру Борглинду, и его тетку Даллу, вдову последнего настоящего конунга квиттов. Они своенравны и упрямы, они всегда поступают так, как сами считают нужным, и никакими доводами их не свернешь с пути. Правда, Хагир похож на умного человека, и возможно, и без чужих советов путь выберет правильный. Я надеюсь. Потому что иначе у него хватит сил натворить бед.
– Но ведь в нынешнем деле он прав? – требовательно спросила Хлейна. – Да, я понимаю, тебе обидно, что он тебя ограбил и убил у тебя семерых, но если взглянуть вообще…
– Вообще я на серебре поклялся, что я на него не держу обиды! – напомнил Гельд. – У него были все основания так действовать, а значит, по-своему он прав. Если уж его вождь попал в плен, он должен помочь собрать выкуп. Его обязывает клятва верности… хотя я, по правде сказать, удивлен, что последний из Лейрингов принес такую клятву какому-то Стормунду Ершистому. Но у него могут быть свои причины. А добывая выкуп, он вел себя настолько благородно, насколько это возможно. Они не убили ни одного человека без необходимости. И он же не знал, что я – родич его сестры.
– Нужно ему помочь, – заявила Хлейна с уверенным упорством балованной девочки, привыкшей, что старшие спешат исполнить все ее желания. Дескать, я так хочу и это должно быть сделано. А как – это вы решайте, на то вы взрослые и умные.
– Наше родство не столь близко, чтобы я подарил ему десять марок серебра, – непреклонно ответил Гельд. – Такого расточительства моя жена, если бы она у меня была, никак бы не одобрила, и ради нее я не могу на это пойти. Ведь когда-нибудь она у меня будет?
– Но что же делать? – обиженно спросила Хлейна.
– А это ты спроси не у меня, а у Фримода ярла. Улыбнись ему, и ради тебя он пойдет на край света. И даже поможет освободить Стормунда Ершистого безо всякого выкупа. Помнишь, он возмущался, что конунг граннов не уймет своего разбойника?
Хлейна немного подумала, потом медленно подняла взгляд на Гельда и улыбнулась. Луна бросала в ее глаза такие таинственные, завораживающие отблески, что Гельд загляделся и даже забыл, о чем они говорят. Из темноты ночи ее глаза светились, вобрав в себя лунный свет, и вся ее смутная в темноте фигура благодаря этим сияющим глазам казалась нечеловеческой, загадочной, манящей и волнующей.
Она встала, но Гельд поймал ее за руку.
– И еще один совет я хочу тебе дать, – тихо добавил он. – Не пообещай больше, чем сможешь исполнить. Прекрасные девы имеют такую недобрую склонность, а доблестным героям это обходиться больнее, чем они показывают. Запомни, пожалуйста.
Хлейна молчала, и ее огромные в полутьме зрачки мягко «дышали», словно вбирая в себя мудрость земли и излучая свет небес. Потом она наклонилась, поцеловала Гельда и ушла в дом. Он остался сидеть на бревне, глядя на дверь, за которой она скрылась. Она совсем выросла, девочка, которой он в таком множестве рассказывал «лживые саги» о троллях и великанах, дарил подарки и которую любил, пожалуй, больше, чем саму фру Гейрхильду. Но вот она выросла и из девочки стала женщиной. Может быть, она затевает опасное дело, а он ее поощряет, вместо того чтобы отговаривать. А впрочем… отговоришь ее! Хлейна – мягкая, как шелк, нежная, как хвостик беличьей шкурки. Но где-то в глубине ее существа прячется твердость кремня и упорство воды, которая через любой завал рано или поздно промоет себе путь. Если она чего-то захотела, если она сделала выбор, остановить ее так же невозможно, как загнать воду родника назад под землю.