- Тогда пусть они и меня запретят, - наконец произнес Крылов.-Я не шарлатан и не авантюрист. И не сапоги крою. Я не могу отказать матери, если она умоляет спасти ее ребенка. Я не могу сказать: "Нет. Пусть умирает". Если есть хоть один шанс из десяти, я буду оперировать, буду всеми силами стараться не упустить единственный шанс. Отберете клинику-в сарае разверну операционную. С нуля начну, но не брошу. В этом моя роль на земле-помогать страждущим людям.
Он остановился, ожидая возражений. Рязанов промолчал.
- Мы уже многого достигли,-продолжал Крылов поспокойнее.-Хирурги освоили самые сложные операции. Теперь дело не за нами, за техникой.
- Вот и нужно подождать.
- А люди? А "синие мальчики"?
- Выше себя не прыгнешь.
- Прыгают! - Крылов даже привскочил на стуле.-Вы, видите ли, отстали,-он перешел на "вы", что означало крайнюю степень раздражения. Средний рост человека, учитывая акселерацию, - сто восемьдесят сантиметров. А рекорд по прыжкам в высоту с разбега?
Э-эх, темный лес! Двести двадцать восемь сантиметров.
А два метра обыкновенная мастерская норма. То-то, уважаемые администраторы. Устаревают ваши взгляды.
Человечество перепрыгивает самое себя. Человек увидел землю с высоты. Понял, какая она небольшая и как важно охранять и беречь ее. Наступит время - оно уже наступает,-когда люди поймут, как важно беречь человека. Как важно сохранять ему здоровье и радость жизни. И что думать надо не о том, как убить, а о Том, как уберечь человека.
Рязанов не реагировал, подавляя Крылова своей административной невозмутимостью.
- Тебе бы в ООН выступать,-заметил. Рязанов, уловив паузу.
Крылов тотчас замолк, некоторое время разглядывал свои руки, потом спросил сухо:
- Мне расписаться в получении приказа?
- Расписываться не нужно. Надо выполнять.
Крылов ничего не ответил, Рязанов посидел еще минуту, встал.
- Не накручивай. И послушайся доброго совета: повремени.
Крылов даже не взглянул на Рязанова.
Подождав, пока он удалится, Крылов нажал на кнопку звонка,
Вошла Леночка, смущенная допущенной промашкой.
- Вот что,-сказал Крылов.-Я оформлю заявку на "искусственную почку", а вы тем временем оформите командировку... Только бумажку. Я, видите ли, поеду на свои деньги. Надеюсь, этого-то не запретят приказом.
И улыбнулся, как мальчишка, собравшийся обхитрить старших,
Решено было съездить на Пискаревское кладбище, после в Вырицу к дяде и - домой.
- Билеты будут. Вадим Николаевич распорядился,- сообщила Никите Вера Михайловна.
После похорон Сережи она первой пришла в себя.
- Что же делать, Никитушка. Жить-то надо.
Она сдержала вздох, сменила тему:
- Повидалась с родным городом. Хороших людей узнала. Родственника отыскала.
- Ну да, да, -прервал он, опасаясь, что она расплачется.
Так и жили они эти дни, поддерживая друг друга.
А их подбадривали все остальные-хозяева, больничные, Зинаида Ильинична Зацепина. Старики даже на Пискаревку их сопровождать собирались, но они вежливо отказали.
- Сами уж, простите, - сказала Вера Михайловна. - Там одним нам побыть надо.
До Пискаревки они добирались на такси. По дороге не раз останавливались, чтобы купить цветы. С трудом нашли букетик алых гвоздик в целлофане.
- Ну-у, - недовольно прогудел Никита.
- Раз нет других,-успокоила Вера Михайловна.
Первое, что бросилось им в глаза, когда они вышли из"машины, - небо. Необыкновенное, не ленинградское - чистое и гладкое, блестяще-голубое. И на этом фоне как-то особенно четко выделялись и деревья, запорошенвые снегом, и свежеразметенные Дорожки, и сам памятник, строгий и гордый.
Стоял легкий морозец. Под ногами похрустывал песок, которым были посыпаны подходы к монументу.
Особое чувство охватило Веру Михайловну- не горя, не отчаяния, а непривычной, светлой, щемящей тоски.
Вроде бы после стольких лет разлуки она вновь встречается с мамой, с воспоминаниями, с тем, что осталось в памяти.
Вот она совсем крохотная - было ли это? - просыпается от ласкового маминого голоса: "Вставай, доченька, дед-мороз приходил, елочку принес".
Вот она порезала палец, бежит в слезах к матери и слышит поразившие ее слова: "Вот это дочка! Вот это герой! И даже не заплакала".
Последние воспоминания, уже блокадные. Мама шепчет ей: "Главное карточки. И мою возьми. Сохраняй их и выживешь".
"Так мало",-устыдилась Вера Михайловна, удивляясь тому, как немного она запомнила частностей, зато запомнила, сохранила большое, общее чувство: мама была доброй, ласковой, красивой. Мама была-мамой.
И тут она подумала: "А как Сереженька воспринимал меня?" Этот переход от далекого прошлого к близкому настоящему не выбил ее из колеи, не расстроил. Все слезы уже вышли, и она смирилась с потерей, только сейчас, в это мгновение, в ее сердце как бы объединились две потери - матери и сына.
"Но я не одна такая,-утешила себя Вера Михайловна, посмотрев вокруг и вспомнив, что здесь, на Пискаревке, похоронены многие тысячи людей. - И, верно, после них остались такие же, как я..."
Они приблизились к самому памятнику, и Вера Михайловна положила на заиндевевшие ступени свой букетик. Цветы блеснули под солнцем, как капельки крови.
И это сравнение вновь вернуло ее к мысли: "Я не одна, и моя потеря всего лишь капелька".
Сознание, что она не одна со своим горем, не уменьшало его, но как бы растворяло и облегчало душу.
- И ему бы тут быть, - неожиданно произнес Никита.-Помнишь, что на похоронах сказал профессор?
"В данном случае мы имеем дело с еще одним осколочком войны".
Вера Михайловна еще ниже склонила голову.
Обратно они решили идти пешком, пока не устанут.
На самом выходе с кладбища Вера Михайловна еще раз оглянулась. Ее гвоздики горели на солнце и были видны даже издали, Или это ей так показалось?
- Жил наш Сереженька, как весенний снежок, недолго..,-тихо, как бы для себя, сказала она.-Порадовал нас - и растаял...
Никита ничего не ответил, только крепче прижал ее к себе.
- А ежели кто родится... - после долгой паузы осторожно произнес Никита. - Ну и подрастет, конечно, способности объявятся, то учиться сюда...
Уловив слово "учиться", Вера Михайловна вспомнила школу, своих учеников.
- Как-то там мой класс? Не забыли меня?
- Еще чего, - прогудел Никита.
Дорогу переходил детский садик. Впереди воспитательница, за нею парами детишки. Воспитательница то и дело оглядывалась и поторапливала малышей, но хвост все равно отставал. Здесь играли. Трое девочек пели недружно, но очень рьяно:
Антошка, Антошка,
Пойдем копать картошку...
Тот, кому адресовалась песенка, с лопаткой в руках, шел переваливаясь и будто не обращал внимания на дразнилку.
Антошка, Антошка...
Он не выдержал, отмахнулся лопаткой. Девчурки, повизгивая, засмеялись.
- Быстрее, девочки, - сердилась воспитательница. - Но дети через секунду снова подхватывали:
Антошка, Антошка...
Вера Михайловна и Никита остановились, взялись за руки и долго смотрели вслед детям.
1975-1976
Он остановился, ожидая возражений. Рязанов промолчал.
- Мы уже многого достигли,-продолжал Крылов поспокойнее.-Хирурги освоили самые сложные операции. Теперь дело не за нами, за техникой.
- Вот и нужно подождать.
- А люди? А "синие мальчики"?
- Выше себя не прыгнешь.
- Прыгают! - Крылов даже привскочил на стуле.-Вы, видите ли, отстали,-он перешел на "вы", что означало крайнюю степень раздражения. Средний рост человека, учитывая акселерацию, - сто восемьдесят сантиметров. А рекорд по прыжкам в высоту с разбега?
Э-эх, темный лес! Двести двадцать восемь сантиметров.
А два метра обыкновенная мастерская норма. То-то, уважаемые администраторы. Устаревают ваши взгляды.
Человечество перепрыгивает самое себя. Человек увидел землю с высоты. Понял, какая она небольшая и как важно охранять и беречь ее. Наступит время - оно уже наступает,-когда люди поймут, как важно беречь человека. Как важно сохранять ему здоровье и радость жизни. И что думать надо не о том, как убить, а о Том, как уберечь человека.
Рязанов не реагировал, подавляя Крылова своей административной невозмутимостью.
- Тебе бы в ООН выступать,-заметил. Рязанов, уловив паузу.
Крылов тотчас замолк, некоторое время разглядывал свои руки, потом спросил сухо:
- Мне расписаться в получении приказа?
- Расписываться не нужно. Надо выполнять.
Крылов ничего не ответил, Рязанов посидел еще минуту, встал.
- Не накручивай. И послушайся доброго совета: повремени.
Крылов даже не взглянул на Рязанова.
Подождав, пока он удалится, Крылов нажал на кнопку звонка,
Вошла Леночка, смущенная допущенной промашкой.
- Вот что,-сказал Крылов.-Я оформлю заявку на "искусственную почку", а вы тем временем оформите командировку... Только бумажку. Я, видите ли, поеду на свои деньги. Надеюсь, этого-то не запретят приказом.
И улыбнулся, как мальчишка, собравшийся обхитрить старших,
Решено было съездить на Пискаревское кладбище, после в Вырицу к дяде и - домой.
- Билеты будут. Вадим Николаевич распорядился,- сообщила Никите Вера Михайловна.
После похорон Сережи она первой пришла в себя.
- Что же делать, Никитушка. Жить-то надо.
Она сдержала вздох, сменила тему:
- Повидалась с родным городом. Хороших людей узнала. Родственника отыскала.
- Ну да, да, -прервал он, опасаясь, что она расплачется.
Так и жили они эти дни, поддерживая друг друга.
А их подбадривали все остальные-хозяева, больничные, Зинаида Ильинична Зацепина. Старики даже на Пискаревку их сопровождать собирались, но они вежливо отказали.
- Сами уж, простите, - сказала Вера Михайловна. - Там одним нам побыть надо.
До Пискаревки они добирались на такси. По дороге не раз останавливались, чтобы купить цветы. С трудом нашли букетик алых гвоздик в целлофане.
- Ну-у, - недовольно прогудел Никита.
- Раз нет других,-успокоила Вера Михайловна.
Первое, что бросилось им в глаза, когда они вышли из"машины, - небо. Необыкновенное, не ленинградское - чистое и гладкое, блестяще-голубое. И на этом фоне как-то особенно четко выделялись и деревья, запорошенвые снегом, и свежеразметенные Дорожки, и сам памятник, строгий и гордый.
Стоял легкий морозец. Под ногами похрустывал песок, которым были посыпаны подходы к монументу.
Особое чувство охватило Веру Михайловну- не горя, не отчаяния, а непривычной, светлой, щемящей тоски.
Вроде бы после стольких лет разлуки она вновь встречается с мамой, с воспоминаниями, с тем, что осталось в памяти.
Вот она совсем крохотная - было ли это? - просыпается от ласкового маминого голоса: "Вставай, доченька, дед-мороз приходил, елочку принес".
Вот она порезала палец, бежит в слезах к матери и слышит поразившие ее слова: "Вот это дочка! Вот это герой! И даже не заплакала".
Последние воспоминания, уже блокадные. Мама шепчет ей: "Главное карточки. И мою возьми. Сохраняй их и выживешь".
"Так мало",-устыдилась Вера Михайловна, удивляясь тому, как немного она запомнила частностей, зато запомнила, сохранила большое, общее чувство: мама была доброй, ласковой, красивой. Мама была-мамой.
И тут она подумала: "А как Сереженька воспринимал меня?" Этот переход от далекого прошлого к близкому настоящему не выбил ее из колеи, не расстроил. Все слезы уже вышли, и она смирилась с потерей, только сейчас, в это мгновение, в ее сердце как бы объединились две потери - матери и сына.
"Но я не одна такая,-утешила себя Вера Михайловна, посмотрев вокруг и вспомнив, что здесь, на Пискаревке, похоронены многие тысячи людей. - И, верно, после них остались такие же, как я..."
Они приблизились к самому памятнику, и Вера Михайловна положила на заиндевевшие ступени свой букетик. Цветы блеснули под солнцем, как капельки крови.
И это сравнение вновь вернуло ее к мысли: "Я не одна, и моя потеря всего лишь капелька".
Сознание, что она не одна со своим горем, не уменьшало его, но как бы растворяло и облегчало душу.
- И ему бы тут быть, - неожиданно произнес Никита.-Помнишь, что на похоронах сказал профессор?
"В данном случае мы имеем дело с еще одним осколочком войны".
Вера Михайловна еще ниже склонила голову.
Обратно они решили идти пешком, пока не устанут.
На самом выходе с кладбища Вера Михайловна еще раз оглянулась. Ее гвоздики горели на солнце и были видны даже издали, Или это ей так показалось?
- Жил наш Сереженька, как весенний снежок, недолго..,-тихо, как бы для себя, сказала она.-Порадовал нас - и растаял...
Никита ничего не ответил, только крепче прижал ее к себе.
- А ежели кто родится... - после долгой паузы осторожно произнес Никита. - Ну и подрастет, конечно, способности объявятся, то учиться сюда...
Уловив слово "учиться", Вера Михайловна вспомнила школу, своих учеников.
- Как-то там мой класс? Не забыли меня?
- Еще чего, - прогудел Никита.
Дорогу переходил детский садик. Впереди воспитательница, за нею парами детишки. Воспитательница то и дело оглядывалась и поторапливала малышей, но хвост все равно отставал. Здесь играли. Трое девочек пели недружно, но очень рьяно:
Антошка, Антошка,
Пойдем копать картошку...
Тот, кому адресовалась песенка, с лопаткой в руках, шел переваливаясь и будто не обращал внимания на дразнилку.
Антошка, Антошка...
Он не выдержал, отмахнулся лопаткой. Девчурки, повизгивая, засмеялись.
- Быстрее, девочки, - сердилась воспитательница. - Но дети через секунду снова подхватывали:
Антошка, Антошка...
Вера Михайловна и Никита остановились, взялись за руки и долго смотрели вслед детям.
1975-1976