Фон из смуглых лиц, полосатых пончо, налобных повязок и широкополых шляп стал редеть; я услышал триумфальный треск фанерных ящиков для фруктов под ногами Влада. Нас вынесло из торговых рядов на поросший редкими кустарниками склон, полого спускающийся к реке.
   – Ботан!! – орал Влад, разминая кроссовками рыжую глину. – Я же тебя предупреждал, что здесь на нас всех собак спустят! Но ты ведь всегда хочешь казаться умнее…
   – Силы побереги! – ответил я, работая прикладом, как косой. – Смотри, теплоход!
   Мы на секунду остановились, чтобы перевести дух. Из-за поворота, куда уходила река, словно из лесных дебрей, показался огромный нос корабля с ржавым форштевнем, черным якорным клюзом и изрядно облупившейся надписью: «PALMIRA». Извещая о своем прибытии протяжным гудком, на нас надвигалась белая громада, которую венчала закопченная труба с государственным желто-сине-красным флагом, посредине которого белела многогранная звезда. Все три палубы были заполнены пассажирами. Толпа, ожидающая прибытия теплохода на причале, пришла в движение. Вспенивая желтую воду, в обратном режиме заработали винты.
   – Эй! – услышал я рядом с собой голос, повернул голову и увидел торчащую из кустов желтую фетровую шляпу.
   – А-а, бамбино! – обрадовался Влад. – Ты уже здесь?
   – Идите сюда! – позвал коротышка и поманил нас рукой.
   Влад, доверяя этому незнакомому человеку, как старому другу, без колебаний вломился в кусты. Может, я был излишне насторожен, но последние встречи и события не мог воспринимать иначе чем крупный розыгрыш. Мне не хотелось задумываться над тем, случайно ли коротышка оказался рядом с нами на базаре, действительно ли он украл шляпы и тем самым отвлек полицейских, или все это было хорошо спланированным фокусом. Я просто никому и ничему не верил и в любое мгновение был готов крушить кулаками челюсти и, если понадобится, стрелять.
   Все время оборачиваясь и жестами приглашая нас следовать за ним, коротышка зашел под причал, в его сырую тень, где над головой скрипели доски и солнечный свет пробивался тонкими плоскими струями. Вертикальные металлические опоры скрипели и покачивались под тяжестью сотен ног, капли воды срывались сверху и со звонкими шлепками падали в лужи.
   – Здесь вас не найдут, – сказал он мне заговорщицким шепотом.
   – Молодец! – по-русски хвалил Влад коротышку и хлопал своей ручищей его по плечу, отчего тот погружался в мягкую глину, как кол.
   – Куда плывет этот теплоход? – спросил я коротышку.
   – В Пасто. Через два дня он будет в Пасто.
   – О чем базарите? – вмешался Влад.
   – Наденьте это, – посоветовал коротышка и протянул нам соломенные шляпы, которые все это время держал под мышкой.
   Влад не церемонясь нахлобучил шляпу себе на голову, примял ее поля так, чтобы они закрывали его лицо со всех сторон, и спросил меня:
   – Ну? Оцени!
   – Где можно купить билеты? – спросил я коротышку.
   Теплоход прижался своим бортом к автомобильным покрышкам. Причал заходил ходуном, раздался душераздирающий скрип. С палубы на причальные кнехты полетели швартовы. Из динамика раздался чей-то рассерженный голос:
   – Отойдите от теплохода! Соблюдайте порядок! Напоминаю, что крупный рогатый скот и лошади на борт теплохода не допускаются!
   Я играл в игру, которую навязал мне коротышка, то есть делал все то, к чему он своим поведением подталкивал. Так было легче и безопаснее. В игре всегда можно просчитать ходы.
   – Ты не найдешь, – отрицательно покачал головой коротышка. – Тебя сразу заметут полицейские. Но если бы ты одолжил мне на билет…
   Я не дал ему договорить и протянул несколько сотен долларов.
   – Купишь нам билеты в двухместную каюту первого класса, если, конечно, на этом теплоходе такие есть, – сказал я. – Что останется – возьмешь себе. Мы будем ждать тебя здесь.
   – О чем базар? – спросил ничего не понимающий Влад.
   Мне не хотелось напрягаться в качестве синхронного переводчика, и я махнул рукой, давая понять, что мой разговор с коротышкой особого значения не имел. Но Влад, увидевший, как в коричневом кулаке нашего спасителя исчезли деньги, понял все по-своему.
   – Это что? В качестве благодарности? А не много ли? – спросил он, когда коротышка, нахлобучив шляпу на глаза, побежал по склону вверх.
   – Он купит нам билеты на теплоход, – пояснил я.
   – А-а! – разочарованно протянул Влад. – Тогда все понятно. Можешь его не ждать.
   Он придет, с полной уверенностью подумал я. Его интересует не пятьсот долларов, а чемодан Влада.
   Я промолчал, хотя Влад вопросительно смотрел на меня, ожидая, что я стану спорить. Надо было притупить его бдительность в отношении коротышки. Пусть он считает, что мы имеем дело всего лишь с мелким базарным воришкой, практикующим примитивное мошенничество.
   Из щелей между досок настила на нас посыпался песок и шарики овечьего помета. С тяжелым стуком по трапу прошла лошадь, вопреки предупреждению капитана теплохода. Влад поймал куриное перо, вертолетиком опускавшееся мимо его носа.
   – Дорогой друг, – сказал он, внимательно рассматривая находку. – С того момента, как мы опустились на эту прекрасную землю, с нами стали происходить забавные приключения. Но их могло быть намного меньше, если бы ты послушался меня и мы пошли не по дороге, а через сельву.
   – Забавные приключения с нами стали происходить намного раньше, – угрюмо отозвался я. – Когда мы решили купить остров.
   – Остров здесь ни при чем! – безапелляционно заявил Влад, понюхал перышко и вздохнул: – Пятьсот долларов, считай, ты подарил этому жулику… А интересная страна, правда?
   – Я хочу есть, – сказал я, уходя от диспута.
   – Есть! – усмехнулся Влад и судорожно проглотил слюну. – Я хочу жрать! Я хочу впиться зубами в жареную курицу и громко чавкать, разбрызгивая жир, я хочу набить полный рот мясом, помидорами и хлебом и глотать, давясь крупными кусками…
   – Ладно! – перебил я его. – Не трави душу!
   – Боже мой! – воскликнул Влад, глядя куда-то за мою спину. – Бежит!.. Признайся, Кирюша, чем ты его так заворожил?
   Я обернулся. Коротышка, делая большие прыжки и скользя по глине, как на лыжах по трассе слалома, спускался к нам.
   – Доверием, Влад, – ответил я. – Он привык, что люди хватаются за свои карманы при его приближении, а я поступил наоборот.
   – Ты их вывернул, – докончил Влад мою мысль. – Ну-ка, спроси его, чем он нас порадует.
   – Уф! – тяжело выдохнул коротышка, подбегая к нам. – Полицейские закрыли ворота базара и проверяют всех, кто там оказался… Народ хочет успеть на теплоход, паника, давка… Вот ваши билеты. Каюта первого класса, как просили.
   Я принял билеты и тотчас передал их Владу.
   – Каждый по сто тридцать пять долларов, – пояснил коротышка. – Себе я купил обыкновенный посадочный за двадцатку. А вот сдача…
   Я сжал его потный кулак, в котором лежали смятые купюры.
   – Оставь себе.
   – Йе-э-эх! – крикнул коротышка, потрясая кулаком над головой. Он остался очень доволен моим великодушием. Я смотрел на его смуглое лицо, выпирающие скулы, слегка облупленные от солнечных ожогов, словно поверхность старинных фресок, на редкие прокуренные зубы, которые хищно торчали над нижней губой, что делало колумбийца похожим на Бармалея, и думал, что коротышка встретился с нами не случайно, что он работает на бронзоволицых и будет плестись за нами хвостом до тех пор, пока не подвернется удобный момент, чтобы облегчить наш багаж ровно на один чемодан.
   Надо ли объяснять, что коротышка в тот момент был для меня ближе матери? Влад, моя полная противоположность, ущербленный природой в том, что недооценивал коварство людей, тискал добровольного слугу в своих слоновьих объятиях, трепал его черные как вороново крыло волосы и менторским тоном говорил, ничуть не смущаясь, что коротышка не понимает по-русски:
   – А ты, братец, ловкий парень! Фертом по базару ходишь и полиции не боишься… Кирилл, скажи ему что-нибудь лестное!

Глава 12

   На средней палубе поток пассажиров раздваивался: большая часть, представляющая собой пропахший крепким сигарным запахом замес индейцев, разнокалиберного скота, клеток с птицами и кроликами, мешков с поросятами, уходила на корму, на просторную палубу, лишенную каких-либо надстроек, и там бедный люд располагался в страшной толкотне, на горячем железном полу, подстелив под себя тряпки и тонкие коврики из вязаного тростника. Значительно меньшая часть, в которую входили и мы с Владом, поднявшись по тесному трапу, рассеивалась по палубам средней и носовой части теплохода, где находились каюты.
   Коротышка затерялся в толпе, когда мы с Владом штурмовали трап. Благодетеля оттеснили и прижали к перилам; он что-то кричал мне, но его голос утонул в невыносимой какофонии, где смешались крики женщин, хрюканье поросят, блеяние овец и хриплый голос капитана из динамика, тщетно пытающегося навести порядок. Потом я потерял нашего небескорыстного слугу из виду и, чтобы не отстать от Влада, который нес чемодан над головой и матерился на родном языке, схватил его за поясной ремень.
   Вахтенный в несвежей белой форме и колпаке, напоминающем поварской, посмотрел на наши билеты, жестом пригласил в холл и показал на винтовую лестницу, ведущую на верхнюю палубу.
   – Сейчас закинем вещи, – бормотал Влад, хватаясь за полированные перила, – примем душ, закажем обед в номер на шесть персон и начнем жрать. До самого вечера будем только жрать. Жирное мясо, барбекью на вертеле, гору картофеля фри, ведро салата и бочонок терпкого вина. А потом будем спать… Кирилл, ты любишь пожрать?
   – Очень, – признался я, едва поспевая за своим другом, который уже почти бежал по лестнице, пропуская ступени.
   – И я очень!
   За моей спиной что-то звякнуло, и я машинально оглянулся, чтобы увидеть, не уронил ли вахтенный себе на ногу какой-нибудь пудовый такелажный талреп, но успел заметить лишь мелькнувшую за углом коридора белую спину. Тяжелая стальная дверь, через которую мы вошли в холл, была задраена, и сквозь мутное стекло иллюминатора были видны головы столпившихся у двери пассажиров.
   Влад не видел меня. Он вообще ничего не видел, кроме большого и жирного куска мяса, и, продолжая о чем-то бормотать себе под нос, быстро поднимался по деревянным ступеням, застеленным протертой ковровой дорожкой.
   Я остановился. Вахтенный, конечно, мог отлучиться со своего поста, но если причиной тому было наше с Владом появление на борту «Пальмиры», то в этом случае стоило насторожиться.
   Спустившись на цыпочках в холл, я ухватился за перила и осторожно заглянул в коридор. Белая спина, словно поддразнивая меня, мелькнула в самом конце коридора и исчезла. Стараясь не испугать своим видом какого-нибудь случайного пассажира, я повернул карабин прикладом вперед и побежал по коридору, словно симулянт с костылем. Приблизившись к повороту, я перешел на шаг, а затем, остановив дыхание, заглянул за угол переборки.
   Там был тупиковый крохотный холл с одной-единственной каютой, дверь которой была распахнута настежь. Вахтенный стоял на пороге комнаты спиной ко мне, закрывая собой пассажира. Через дверной проем я видел внутренность каюты, диван из темной кожи и прямоугольное окно, завешенное голубым тюлем. В окне отчетливо просматривались белые прутья оградительного леера с прикрепленным к нему огнетушителем и сверкающий медью корабельный колокол.
   – Они заняли восьмую каюту, – сказал вахтенный. – Это на верхней палубе, ближе к музыкальному салону.
   – Как выйдут, – тихо сказал его собеседник, выпустив вверх струйку сизого дыма, – сразу доложишь мне. Я буду все время в каюте. Не упускай их из виду, ясно?
   – Слушаюсь, господин.
   Вахтенный отвесил поклон, сделал шаг назад, и я увидел его собеседника. Человек был в черных очках, нижнюю половину лица он прикрывал рукой, в которой держал сигару, беспрестанно втягивая и тотчас выпуская маленькие сизые облака, и все же я узнал его по большому золотому перстню с печаткой в виде свернутой в клубок змеи. Это был носатый.
   Мафиози открыл красную лаченую дверь каюты и зашел внутрь. Я даже не успел рассмотреть номер, так как вахтенный тотчас повернулся кругом и пошел в мою сторону. Прижавшись к переборке спиной, я медленно приподнял карабин, держа его за ствол обеими руками, и, как только матрос вышел из-за угла, с короткого замаха ударил его прикладом по животу.
   Матрос издал короткий сдавленный звук и сложился пополам. Я кинул карабин под ноги и, вполне обоснованно ожидая, что после такого удара матрос повалится на пол, схватил его под мышки.
   Наверное, на меня плохо подействовал Влад, и я недооценил противника. Не успел я прикоснуться к плечам матроса, как тот резко распрямился, повернулся ко мне и с криком обрушил на меня свои кулаки. Похоже, что он поставил перед собой задачу отбить мне все внутренности, которые находились на уровне пупка; удары были чувствительны, у меня даже потемнело в глазах, но я совладал с желанием опустить локти вниз, чтобы прикрыться; раскинув руки в стороны, я хлопнул матроса по ушам. Пораженный стереоэффектом, он на мгновение присел, схватившись руками за звенящие уши. Я успел перевести дух и поднять с пола карабин. Мне казалось, что этого короткого общения нам будет достаточно, но матрос неожиданно раскрутился юлой, задрал вверх ногу, целясь мне в голову. Я едва успел защититься карабином. Мощный удар переломил приклад карабина, как карандаш, и откинул меня на переборку. Матрос вернулся в стойку, широко расставив ноги, и его губы от самодовольства расползлись в стороны. Я мысленно поставил ему пятерку за старание. Намереваясь прикончить меня очередным ударом, матрос откинулся назад, присел и пружинисто подпрыгнул, выстреливая в меня ногой.
   Узкий коридор все-таки не был предназначен для демонстрации приема, которым матрос намеревался сразить меня наповал. Траектория полета его ноги не вписалась в габариты коридора, а я вовремя присел. Раздался глухой удар. Дверь каюты, рядом с которой мы упражнялись, треснула, и пятка тяжелого флотского ботинка застряла в проломе.
   Не дожидаясь, когда матрос вырвет ногу из капкана, я принялся за дело. В карате я ничего не смыслил, потому не стал задирать ноги и пронзительно кричать. Работая кулаками, я двумя ударами свалил противника на пол, расквасив ему нос, затем поднял за широкий ворот форменной куртки и прямым ударом в челюсть отправил его на треснувшую дверь каюты.
   Дверь сложилась, как книжка, и матрос, смешавшись со щепками, ввалился в каюту. Я подобрал с пола обломки карабина, посмотрел по сторонам и, убедившись, что свидетелей нашей разборки не оказалось, юркнул в каюту, протиснувшись между косяком и острыми краями поломанной двери.
   Матрос сидел на полу, держась за челюсть и тряся головой. Из его носа хлестала кровь, и несколько вишневых капель уже попали на белую куртку. Я обеспокоенно покачал головой, сорвал полотенце с вешалки над диваном и намочил его в рукомойнике.
   – Утрись! – сказал я ему.
   Матрос поймал полотенце и прижал его к носу.
   – Ты зря это сделал, – пробормотал он, шмыгая и сплевывая кровавую слюну. – Ты хоть понял, с кем имеешь дело? Ты представляешь, на кого замахнулся? Вы здесь ничто! Вас заживо скормят пираньям!
   Я схватил матроса за волосы и дернул вверх, заставляя подняться на ноги, а потом схватил его за горло и, медленно сжимая пальцы, прижал его спиной к переборке.
   – Да, – тихо сказал я, глядя в жестокие глаза матроса, – все это так. Ты прав. Но я сейчас тебя придушу… сейчас я выдавлю из тебя твои поганые глаза… сейчас у тебя вывалится язык…
   Он меня разозлил, и я не жалел сил. Я чувствовал, как все слабее бьется артерия под моей ладонью. Я сжимал пальцы, словно хотел выдавить из апельсина сок. Матрос оскалил зубы, раскрыл рот и захрипел. Лицо его побагровело, в глазах вспыхнул страх смерти. Он слабо дернулся, попытался оторвать мою руку от своего горла, но я ударил его свободной рукой в солнечное сплетение. Матрос быстро тяжелел. Ноги уже не держали его, и он стал оседать на пол.
   Чувствуя, что вот-вот отправлю его на тот свет, я разжал пальцы и толкнул матроса на диван. Он упал, захрипел, судорожно схватился за шею, потом за подушку, потом стал рвать на себе ворот.
   – Ну? – спросил я его. – Что ты еще хочешь рассказать мне про пираний?
   Матрос, хватая широко раскрытым ртом воздух, тяжело дышал и теребил синюю ленту, привязанную к воротнику на груди.
   – Снимай брючный ремень, – сказал я.
   Он вскинул на меня недоуменный взгляд.
   – И побыстрее, – добавил я. – Пассажиры ждут.
   Матрос сел на кровать и в нерешительности взялся за пряжку. Из кармана его брюк на пол с грохотом упал миниатюрный пистолет с рукояткой из полированного светлого дерева. Это был шестимиллиметровый «таурус» – очень удобная штучка для незаметного ношения в карманах и проделывания дырок в черепных коробках. Я поднял его, провел пальцем по выпуклому гербу Бразилии, заглянул в ствол и с сочувствием глянул на матроса.
   – Что ж ты ножками дрыгал, когда у тебя в штанах такая «пушка» лежала? Эх ты, чучело!
   Я связал матросу руки, затолкал ему в рот скомканное полотенце и, вытирая салфеткой кровь с ладоней, вышел из каюты.

Глава 13

   Сдвинув в сторону тугой металлический крюк, я с трудом открыл входную дверь, запуская пассажиров. Потомки конкистадоров, почему-то приняв меня за вахтенного, выплеснули на меня поток эмоций. Вместе с криками и ругательствами, которые я не успевал мысленно переводить, на меня насели пассажиры.
   – Тихо!! – закричал я, когда некая пышная дама двинула меня по голове своим ридикюльчиком, отчего я едва не свалился на пол. – Соблюдать спокойствие! Самостоятельно разбирайте ключи от кают! Занимайте места согласно… Да что вы, блин, как в Москве!
   Последнюю фразу я произнес по-русски, потому что по-испански она бы утратила свой самобытный эмоциональный окрас. Поток разгоряченных людей оттеснил меня в самый дальний угол холла, и я, потеряв надежду навести строгий флотский порядок, махнул рукой и быстро ретировался на верхнюю палубу.
   Хорошо, что я подслушал разговор носатого с матросом, иначе бы мне пришлось очень долго искать свою каюту, номера которой я не знал. Может быть, я слишком истосковался по комфорту, но те деньги, которые мы заплатили за первый класс, стоили поистине райских апартаментов. Правда, первое впечатление смазал Влад.
   – Ты что, офонарел?! – закричал он, едва я переступил порог. – Я думал, тебя уже убили! Что ты улыбаешься, как кандидат в президенты?.. А что это ты в крови заляпался?
   – Где? – Я опустил голову. – Это не кровь. Это я стаканчик вина шарахнул.
   – Ну, ботан! – покачал головой Влад. Он очень был похож на строгого папу, и я удивился, что он до сих пор не выдернул из джинсов ремень и не высек меня. – Он вино пьет, по теплоходу болтается, а друг в одиночку с голоду пухнет!
   Чемодан лежал посреди белого ворсистого ковра. Я заметил, что Влад успел протереть его мокрым полотенцем.
   – Давай, открывай! – сказал Влад, кивнув на чемодан. – Может быть, там уже черви, а не баксы.
   – Давай сначала поедим. У меня от голода уже колени дрожат.
   – Мозги у тебя дрожат от голода, а не колени! – угрюмо заметил Влад и, будто делая одолжение, добавил: – Черт с тобой, давай пожрем. Закажи там чего-нибудь. Только недолго! Скажи, пусть несут все, что уже готово!.. А это еще зачем?
   Я снял с окна маленькую зеленую шторку и повязал ее на голову, как платок. Затем, глядя на себя в зеркало, примерил черные очки Влада. Обросший трехдневной щетиной, в непроницаемых очках и платке я не был похож ни на себя, ни на кого-либо конкретно. Набор предметов, манекен, демонстрирующий образец моды для постаревших рокеров.
   – Для конспирации, – пояснил я.
   Я вышел из каюты, свернул по коридору к дверям, ведущим на палубу, и по ней зашагал на корму, где располагался камбуз. «Пальмира» бесшумно рассекала желтую воду притока Амазонки. Казалось, что теплоход замер на месте, а вдоль бортов плавно движутся декорации: величественные леса, тяжелыми гроздьями нависающие над рекой, болотистые затоки, сверкающие золотой россыпью сквозь тростниковый частокол, и призрачные холмистые дали, тающие в голубом тумане.
   Впрочем, у меня не было времени любоваться красотами окружающего мира. Чтобы не светиться перед широким полусферическим окном кормового ресторана, я нырнул в служебный отсек, откуда шел пьянящий запах варочного зала, и по крутой, скользкой от жира лестнице спустился в камбуз.
   Едва я просунул голову в арочное окошко, из которого валил пар, мою голову чуть не снес тяжелый поварской тесак. Мужчина с залитым потом лицом и окровавленными руками кромсал баранину на мелкие кусочки, легко отсекая своим страшным орудием ребрышки, связанные тонкой пленкой мышц. Нарубив горку мяса вместе с костями, он сгреб ее и швырнул в большую алюминиевую кастрюлю, стоящую у него под ногами.
   – Чего тебе?! – крикнул он, кидая на разделочный стол очередную тушку.
   – Собери чего-нибудь поесть на четыре персоны, – ответил я, втягивая носом ароматный запах.
   – Все заказы через официантку в ресторане, – ответил он и опять застучал тесаком.
   – Я же тебе объясняю – человек с голоду умирает! – сказал я и полез в карман за деньгами. Увидев у меня в руке двадцатидолларовую купюру, мясник воткнул тесак в тушку, вытер руки о невообразимо грязный фартук и протянул волосатую руку.
   – Давай. Хорошо. Что хочешь? Мясо? Птица? Рыба?
   – Мясо, овощи и вино, – ответил я, сглатывая слюну. Разговор о еде стал настоящей пыткой.
   – Хорошо, – кивнул мясник, растворяясь в облаке пара. – Посуды у меня нет, я все заверну в фольгу.
   Через несколько минут он подал мне два тугих пакета, доверху наполненных едой. Представляя, какое счастье испытает Влад, когда я выложу все содержимое на стол, и чувствуя от этих мыслей прилив сил, я круто повернулся и побежал к лестнице. Я уже поднялся на несколько ступенек вверх, как у меня над головой лязгнула дверь, и мне навстречу стал спускаться мужчина лет сорока в белой форме с синим ромбом, окаймленным двумя волнистыми линиями, на груди.
   Лестница была слишком узкой, а мои пакеты занимали много места, и где-то на средине мы остановились. Я интуитивно почувствовал, что обладатель ромба приставлен к камбузу, чтобы следить за порядком, и постарался расстаться с ним как можно быстрее. Незнакомец скользнул по пакетам, которые я нес, взглядом, губы его скривились, он дернул головой и с выражением глубочайшего недоумения на лице прошел мимо меня. Перешагивая через ступени и рискуя поскользнуться, я пулей взлетел вверх, но не успел взяться за ручку двери, как услышал:
   – Эй! Ну-ка постой!
   Я обернулся. Обладатель ромба смотрел на меня снизу вверх и с подозрением щурил глаза.
   – Это ты мне? – зачем-то уточнил я, медленно открывая дверь.
   – Не притворяйся идиотом! Кто разрешил сюда зайти?
   «Ну точно как в Москве!» – подумал я, выходя на палубу и оставляя дверь распахнутой настежь. Раз, два, три, четыре, мысленно отсчитал я и на счет «пять» с силой толкнул дверь вперед.
   Раздался глухой удар. Стальная дверь загудела от контакта с головой незнакомца. Не устояв, он кубарем полетел вниз. Я не стал выяснять, насколько удачно он вернулся к окошку варочного зала, плотнее прикрыл дверь и, подхватив драгоценные пакеты с едой и бутылками, быстро пошел по палубе.
   Не дойдя до музыкального салона, рядом с которым находилась наша каюта, я свернул в холл, расположенный по центру судна. Там, на диване под пальмами в черных кашпо, курили два господина в белых костюмах. Своими полированными головами с гладко зачесанными и смазанными гелем волосами они мешали мне внимательно рассмотреть схему эвакуации, висящую за ними на переборке. Я переминался с ноги на ногу, вставал на цыпочки, и мои горячие пакеты елозили по коленям господ.
   – Я вам не мешаю? – теряя терпение, спросил я.
   Господа перестали курить и куда-то послали меня на сложном патагонийском диалекте, но это не помешало мне ознакомиться со схемой судна. Аптеки, которую я искал, на борту не было, лишь на нижней палубе была обозначена каюта судового врача.
   По винтовой лестнице я спустился на нижнюю палубу и без стука вошел в каюту врача. Очень полная дама в белом халате и с тяжелыми перламутровыми губами что-то высматривала в маленьком круглом зеркальце, низко склонившись над столом. Мои перемещения в пространстве для нее ровным счетом ничего не значили, так как женщина при моем появлении продолжала жить сугубо личными интересами. От такой манеры встречать посетителя повеяло чем-то родным, и, расслабившись, я полез в карман за деньгами. Как назло, у меня остались только сотенные купюры, и раскидываться ими по каждому поводу было слишком дорогим удовольствием, но иного выхода у меня не было.
   Я опустил пакет на пол. Звякнули бутылки.
   – У меня обед, – ответила женщина тихо, осторожно нажимая пальцем на кончик носа.
   Я положил на стол купюру, причем так, чтобы ее край наполовину закрывал зеркальце.
   – Что это? – спросила женщина, оставив нос в покое и принявшись за мешки под глазами.
   – Мой друг мается от бессонницы, вторые сутки уснуть не может.
   – Разве в баре перевелись джин и ром? – спросила женщина, зачем-то делая вид, что не замечает купюры, и обрекая себя тем самым на танталовы муки.
   Я не знал, что лекарства на борту теплохода стоят так дорого. Пришлось выложить еще одну сотню, но это был самый крайний минимум. Судовой врач тяжело вздохнула, словно хотела сказать: «Ох и утомили же вы меня своими просьбами!» – встала из-за стола, подошла к стеклянному шкафу и взяла с полки пачку таблеток.