Страница:
– Я сделал обход, – коротко объяснил он. – В столовой вылетели все стекла, в библиотеке треснуло только одно. Два стекла выбито в спальне Мадам, ни одного в комнате для гостей, у Эммы тоже все в порядке. Вряд ли что-нибудь разбилось в подвале, но я сейчас сбегаю посмотрю.
Он опять исчез. Энди, молча стоявший в глубокой задумчивости, вернулся к действительности.
– Я пойду с тобой, – сказал он. – Мне не хочется какао.
Остальные молчали. Засвистел чайник, вскипело молоко, и скоро уже все сидели, потягивая из бело-голубых кружек этот подобающий случаю напиток. Простой, обыденный и в то же время особенный. «Если бы мы могли задержаться так навсегда, – подумала Эмма, – не продолжать…»
– Знаете что? – сказал вдруг Колин, не обращаясь ни к кому конкретно. – Когда я проснулся, услышав этот взрыв, то я подумал, что настал Судный день и Иисус спускается с небес, чтобы отделить овец от козлищ.
Сэм оторвал взгляд от белки.
– Вот странно. Я тоже подумал, что настал Судный день, но, по-моему, Иисус не стал бы отделять овец от козлищ – это было бы неправильно. По-моему, он скорее заставил бы львов лечь рядом с овцами. Будь я Иисус, я бы так и сделал.
– Не знаю насчет Судного дня, – сказала Дотти, – но вот мальчишки, бегающие босиком, порежутся битым стеклом, и это – наверняка. Чем быстрее они окажутся в своих постельках, тем лучше для них.
В дом возвращалась нормальная жизнь. Отставлены в сторону кружки. Мад передала сонного Бена на руки Дотти, поднялась на ноги и потянулась. Эмма последовала за бабушкой в спальню. Битое стекло было быстро убрано с помощью веника и совка.
– Свежий воздух пойдет мне на пользу, – заметила Мад. – И запах навоза скорее выветрится из комнаты. Странно. На кухне никто не сказал про это ни слова, не спросил, где мы были. Даже Дотти.
– Они были слишком напуганы. И, признаюсь тебе честно, я тоже.
Они вместе постояли у окна, глядя на бухту. Повсюду мелькали огни: спасательные суда обследовали поверхность моря, в воздухе ревели вертолеты, скользя лучами прожекторов по месту, где затонул корабль.
– Судный день, – пробормотала Мад, – для скольких людей?
– Ужасно, – шептала Эмма, – это ужасно…
Но она не могла отвести глаз от моря. Яркие лучи мелькали, кружили над пятном нефти, выделенным ярким светом прожекторов, огни вертолетов порхали, как гигантские мотыльки, то ныряя, то вновь поднимаясь.
– Жаль чертей, – сказала Мад, отворачиваясь. – Утешает только то, что они, те, кто был на борту, погибли мгновенно. – По привычке она принялась сама раскладывать постельное белье, включила электрическую грелку.
Почему «чертей», подумала Эмма. Интересно, врагов всегда так называют, если их убивает или ранит? Случись такой взрыв в обычное время на британском или европейском судне, ожидающем груза на рейде, те же Мад, невзирая на возраст, и Эмма, и мальчишки побежали бы на берег в надежде помочь морякам, чудом спасшимся с судна. Но не сегодня. Сегодня никакой помощи из Треванала. Кто бы ни хватался за горящий рангоут, кто бы ни выплыл, покалеченный, захлебывающийся нефтью, он чужак. Они и мы…
– Мад, – спросила Эмма, – как ты думаешь, что все-таки произошло? Могло так быть, что возникла неисправность в машинном отделении, что-то разладилось, поломка привела к катастрофе?
Бабушка сняла халат и тапочки, зажгла ночник и налила в стакан воды.
– Я бы предпочла так думать, но это маловероятно. Скорее всего, кто-то смог пронести на борт взрывчатку. И если докажут, что так и было, то наша скромная операция «дерьмовозка» в их глазах будет выглядеть как отвлекающий маневр. Часть совместного плана.
– О, Господи… – Эмма отвернулась от окна, беспомощно всплеснув руками.
– Да, но мы ведь ничего не можем поделать. Так что, милая, иди и попробуй заснуть. Всем нам придется туго.
Эмме хотелось остаться с Мад. Посидеть на краешке кровати, все обсудить: страх перед наступающим днем, перед будущим. Она понимала, что толку в этом нет. Мад не такая. Хорошего понемножку. Она предпочитала оставаться в одиночестве. Эмма поцеловала бабушку, а когда вышла на верхнюю площадку, чтобы потушить свет, то увидела внизу, в холле, маленькую фигурку. Это был Энди.
– Что такое? – спросила она. – Ты почему не в постели?
– Эм… – Энди заколебался, уже поставив ногу на ступеньку, – можно задать тебе вопрос?
– Да, конечно.
– Джо сказал мне, что взорвался корабль. Наверно, погибло много людей?
– Да, это так.
– Что ж, дело вот в чем. Если много людей погибает вот так, за один раз, все вместе то не будет ли считаться убийство только одного человека менее тяжким преступлением?
Эмма взглянула вниз, на него. Энди был все еще бледен от потрясения; взрыв, напугавший малышей, должно быть, напугал и его. Он все время думает об этом, – все эти дни Эмма не понимала этого, – он думал в школе, думал во время игр и не спрашивал, никому не рассказывал. «А вот теперь спрашивает у меня. И я не знаю, что сказать, потому что не знаю ответа».
– Да, – медленно произнесла она, – мне кажется, что будет.
Энди улыбнулся:
– Я рад. Я так ждал, что ты скажешь это.
– Спокойной ночи. Ложись поскорее спать.
«А ведь это неправда, – думала она, направляясь к своей комнате, – неправда…»
Утро четверга, Дня благодарения, призванного протрубить о начале новой эры для англоязычных наций, отмечаемого по всей стране тостами за СШСК, утро общевыходного дня, началось в Корнуолле тревожно. Сказать честно, так никакого праздника и не было. Если операцию «дерьмовозка» можно было списать на местные дурные нравы, нечто, заслуживающее упоминания вскользь или вовсе этого не заслуживающее, то взрыв с многочисленными человеческими жертвами на борту американского судна, мирно стоявшего на якорной стоянке в корнуолльской бухте, – это событие другого масштаба, которое оказалось в центре внимания радио, телевидения и местных газет. Как и намечалось, были проведены торжественные мероприятия, но как-то приглушенно, а премьер-министр, выступая после телевизионной трансляции торжественного министерского обеда в честь СШСК, сказал: «Нам пока неизвестна причина катастрофы. Если будут найдены определенные доказательства совершенной диверсии, если обнаружится, что уничтожение этого прекрасного судна и потеря многочисленных бесценных жизней – результат умышленного преступления неизвестных агентов, враждебных СШСК, то на этот счет не может быть никаких сомнений. Замешанные в преступлении будут найдены и наказаны – им не избежать правосудия. Я, в свою очередь, хочу обратиться к согражданам, населяющим запад страны, к тем, кто считает, что место рождения позволяет им считать себя не такими, как все, – и это относится также и к жителям Шотландии и Уэльса, где тоже произошли взрывы, правда меньшей разрушительной силы. Предупреждаю таких людей, чтобы они не поддавались враждебному влиянию, лживой пропаганде, пытающейся заставить их уверовать в возможность помешать объединению прогрессивных миролюбивых народов, повернуть вспять к общинному строю. Это невозможно».
Премьер-министр коалиционного правительства закончил речь под гром аплодисментов, торжествующим, строгим взглядом оглядел аудиторию и высоко поднял голову с сознанием собственного триумфа. Мад, Эмма и двое старших ребят сидели перед телевизором и молча взирали на это.
– Чувствую себя Веллингтоном[26], – сказала Мад, когда закончилось выступление. – Врагов он может и не напугал, но, клянусь, на меня подействовало.
– Это смотря каких врагов, – ответил Терри. – Премьер-министр, наверно, имел в виду горстку корнуолльских фермеров?
– Да он наверняка знать не знает об этом, – возразила Эмма. – Он говорил про неизвестных агентов. Так называют людей, крадущихся в маскировочных халатах и масках. Не могу понять, как шпион мог пробраться незамеченным на американский корабль.
– Не знаю, не знаю, – задумчиво произнес Джо. – Не может быть, что они на корабле сами себя всем обеспечивали, им приходилось и с берега продукты брать. А ведь в Полдри немало докеров не жалуют янки. Кое-кто потерял работу, да и все остальные тоже догадываются, что их ждет в будущем. Вот кто-то и подложил сюрприз.
– Том Бейт, – предположил Терри. – Набил гелигнитом местную камбалу.
Гелигнит… Эмма вспомнила о брусках, которые Терри передал мистеру Уиллису. Валлиец Таффи, жулик и вор… Лживая пропаганда, изменить течение истории, повернуть вспять к общинному строю…
– Я в недоумении, – вдруг сказала Мад, – почему нам вчера не позвонил Бевил, чтобы узнать, как дела. И даже сегодня утром не позвонил.
– Не забывай, – напомнила Эмма, – что телефоны прослушиваются.
– Да, я знаю. Но взрыв должен был быть слышен на многие мили вокруг, все звонили соседям, друзьям… Джо, – она посмотрела на него, – Бевил уже пообедал, наверное. Позвони ему, но говори осторожно.
Джо отправился выполнять поручение, но вернулся почти сразу же.
– Бесполезно. Телефон отключен. Как тем утром, когда они высадились.
– Благодарение? – спросил Терри.
– День искупления, – ответила Мад.
И на самом деле, они будто вернулись на две недели назад. Только на этот раз царила тишина, никаких войск в ближайших окрестностях. Над бухтой кружили вертолеты, место катастрофы обследовали катера, но из Треванала следов взрыва заметно не было. Непонятно, отнесло ли обломки к берегу, обыскивали ли подразделения морской пехоты пляж, – чтобы узнать об этом, нужно было совершить вылазку через поля к берегу. А Мад была категорически против. Никому не велено и шагу ступать за ограду, даже к ферме. Если Джек Трембат сочтет необходимым связаться с ними, он, без сомнения, так и сделает. Понятно одно. Торжественный обед в честь Дня благодарения в «Приюте моряка» не состоится, и успешный исход операции «дерьмовозка» тут ни при чем.
Другой важный приказ Мад относился к Джо и Терри; они должны были вымыть всю обувь, выстирать плащи и всю другую одежду, испачканную в навозе во время вчерашнего мероприятия. Крохотные кусочки грязи прилипли даже к носкам, воротникам, трусам и майкам. Очень помог колодец в подвале, а старая ванна Фолли, обнаруженная в углу гаража, превратилась в отличное корыто. Каменный пол был весь залит водой, и подвал, в котором когда-то были кухня и судомойня, стал напоминать плавательный бассейн.
– Давайте наберем еще воды из колодца и затопим все по-настоящему, – крикнул Колин. – Бен, принеси из игровой комнаты модель корабля, посмотрим, плавает ли она. Нет, постой, давай лучше разденемся и будем играть в лето.
– Ни в коем случае, – закричала Эмма. – Мад, ради Бога…
Бабушка только улыбнулась:
– Им не погулять, пусть хоть позабавятся. Но, родные, смотрите не замочите свеклу и яблоки. Нам придется питаться ими до Рождества.
Царило возбужденное веселье, и Мад, чей дар изобретательства был неистощим, предложила принести сухих дров, разжечь огонь в старинном камине и натянуть вокруг веревку для просушки выстиранной одежды.
– Только осторожно, – попросила Эмма, когда из старой трубы повалили клубы дыма. – Вы не только испортите всю стирку, перепачкав белье сажей, но и дом подожжете.
– Вот что, – поддержали Энди с Сэмом, – давайте вскипятим чайник и попьем чаю прямо здесь, как настоящие путешественники. За вешалкой есть чайник, у него носик сломан, но это ничего.
Испустив клуб дыма, старинный камин разгорелся, чайник закипел, чай разлили по пакетам из-под йогута, и даже Колин, который у Дотти никогда чай не пил, заявил, что он невероятно вкусный. Сама Дотти, не участвовавшая в семейной стирке и разжигании походного костра, спустилась вниз, когда уже начинало темнеть, и доложила, что к дому приближается военный грузовик, набитый морскими пехотинцами.
– Правда? – сказала Мад подозрительно спокойным голосом. – Интересно, почему?
– Может, дело в электричестве, – ответила Дотти. – Его отключили, как и телефон. Джо и Терри сейчас в гараже, пытаются отыскать неисправность.
– Может быть, – предположил Колин, – моряки хотят опять воспользоваться нашим гаражом? Если они попробуют, то я засажу им в шины гвозди.
Бен кивнул и громко зааплодировал, а чтобы показать дружеские чувства, принялся обрызгивать соседей мыльной водой.
– Дотти, подымись наверх, послушай, что они скажут, – посоветовала Мад. – Если будут спрашивать меня, скажи, что я в подвале.
Дотти потрясенно посмотрела на нее.
– О, Мадам, что вы… – начала она.
– А что, почему бы и нет? Вода и электричество отключены, и нам уже не до сидения в гостиных. Чем скорее они это поймут, тем лучше.
Коммандос не стали звонить в дверь. Часть из них зашла через парадный вход, часть – через черный. Рассевшись кружком вокруг старинного камина, мальчишки слышали над головами их громкие голоса и топот сапог на лестнице. Энди вскочил на ноги.
– Эй, что они себе позволяют? – сказал он, и Эмма заметила, что его рука непроизвольно потянулась за складным ножом, всегда висевшим на поясе его джинсов.
– Тихо, – резко бросила Мад. – Ведите себя как ни в чем не бывало, а переговоры предоставьте мне.
К голосам на кухне присоединился голос Дотти. Она протестовала, и все, казалось, говорили одновременно.
– Подложите в огонь еще дров, – сказала Мад. – Пусть будет чуть посветлее, но не слишком.
Сэм подбросил тонких поленьев и стружек, которые Джо нарезал на растопку. Стружки вспыхнули, на закопченном потолке запрыгали огромные тени. Голоса и топот приближались, незваные гости спустились в подвал и ворвались в старую кухню.
Кто-то крикнул:
– Эй, встать, руки за голову. – В руках он держал фонарик, освещая по очереди лица собравшихся у огня. Никто не пошевелился. Приказу подчинился один лишь Бен: положив руки на голову, он шагнул вперед, и тень от его ноги качнулась по направлению к морскому пехотинцу.
– Заберите ребенка, – сказал военный, отдававший приказы.
Эмма взяла Бена и прижала к себе. Сколько вошло солдат, она сосчитать не могла. Похоже, что четверо или пятеро, но огонь не освещал их достаточно хорошо; они светили фонариками на стены и окна, заглядывали в старинную судомойню, где хранились свекла и яблоки.
– Только куча детей и старуха, – сказал начальник морских пехотинцев. Он был разочарован, даже, казалось, испытывал отвращение к находке. – Кто же хозяин дома?
– Я, – сказала Мад. Голос ее был холоднее льда и очень отчетлив. – И если вы будете так добры, что прекратите светить фонариком мне в глаза, ослепляя меня, то я, может быть, смогу поговорить с вами.
Кем был военный: офицером, сержантом или капралом – Эмма определить не могла. В защитной форме все они выглядели одинаково. Точно, что это не капитан Кокрэн, который приходил к ним, когда здесь был Папа, да и вообще, этого она раньше не встречала.
– О'кей, как вас зовут? Мад ответила.
– А это моя внучка, – продолжала она, – а эти четверо – мои приемные дети. Так как у нас нет света и вода только та, что мы смогли достать из колодца, нам приходится стирать на всю семью здесь, где вы нас и нашли. Мы не можем добраться до города, так как нет транспорта, и поэтому нам приходится питаться капустой со свеклой. Что еще вы хотите узнать?
– Еще кое-что, леди. – Тон начальника, хотя и смягчился немного, все еще был довольно оскорбительным. – У нас есть сведения, что с вами живут двое подростков, которым уже исполнилось девятнадцать. Где они?
– Не знаю. Скорее всего, в гараже, пытаются понять, почему у нас нет электричества. А младшему только семнадцать.
– Хорошо. Приведите их, – начальник отдал приказ двоим иа своих людей, и те ушли.
– Зачем они вам понадобились? – спросила Мад.
– Все взрослые мужчины, леди, должны быть допрошены. Мы проводим обыск во всех домах вашего района, ваш дом – один из сотен в списке. Чем быстрее человек отвечает на наши вопросы, тем быстрее он отправляется домой.
Американец жевал свою неизменную резинку. Почему они так смотрят, размышляла Эмма, почему он бросил на нее этот взгляд, полуфамильярный, полупрезрительный, как будто стоит ему кивнуть головой, и она побежит за ним?
– Вы хотите сказать, что вы забираете на допрос всех трудоспособных мужчин из района Полдри? – спросила Мад.
– Вы правильно догадались, леди. И вам повезло, что мы не забираем подростков помоложе. Пора кое-кому из них научиться уважительному отношению.
– К кому?
Начальник не ответил. Он посмотрел на развешанную всюду одежду.
– Ничего себе стирка, – заметил он. – Вы каждую неделю столько стираете?
– Это зависит от того, кто загрязняет воздух, которым мы дышим, – ответила Мад.
Из-за боковой двери донесся голос Джо.
– Ага, – воскликнул молодчик, – вот и они. Если они будут себя хорошо вести, то утром вернутся домой.
Он и другие морские пехотинцы двинулись к выходу.
– У младшего юноши нога в гипсе, он ходит на костылях, – сказала Мад. – Он находится под наблюдением врача и был в больнице. Сегодня он должен был вернуться в больницу, для того чтобы сняли гипс, но мы не смогли туда его доставить.
– В таком случае ему все равно придется подождать, пока корнуолльские медики придут в чувство, – ответил военный. – Вы, наверное, не в курсе, что они объявили забастовку и ваша больница закрыта, как и другие. Вы ж тут все патриоты на вашем чертовом полуострове.
Из коридора появились Джо и Терри, окруженные морскими пехотинцами.
–Боюсь, что нам не найти неисправность, Мадам, – сказал Джо. – Электричество отключено.
– Совершеннейшая правда, мэм, – передразнил его начальник. – Ни воды, ни света, ни транспорта, мэм, вы вернулись в старину. Может, вам пойдут на пользу тяготы жизни, мэм, – сто лет назад так жили наши переселенцы. Пошли. Идем отсюда.
Сильно побледневший Колин встал рядом с Джо и Терри.
– Если ты уведешь моих братьев, я убью тебя, – сказал он.
– Да? – Морской пехотинец нагнулся, поднял Колина за воротник и аккуратно поставил в. жестяной таз. – Убийцы в этих краях молодые, да ранние. Может, мы завтра еще вернемся за тобой.
Он подтолкнул Терри вперед, так что мальчишка споткнулся и костыль выскочил у него из-под руки, и Эмма вскочила на ноги.
– Ради Бога, осторожнее, – сказала она. – Вы что, не видите, что ему трудно идти? И если вы забираете их на допрос в лагерь, то знайте, что их допрашивали на прошлой неделе. Спросите у капитана Кокрэна, нет, у лейтенанта Шермена, он знает их обоих, знает мою бабушку, знает нас всех.
Военный обернулся и посмотрел на нее. Лицо его было освещено фонариком другого солдата. Выражение его лица уже не было презрительным – только жестоким.
– Послушай, девчоночка, может, он и знал, но сейчас он тебе не помощник. Капитан Кокрэн и лейтенант Шермен вместе с еще двумя сотнями моих друзей вчера ночью взлетели к небу в вашей бухте, и мы не нашли еще от них ни кусочка. Так что, сидя здесь в темноте, помните, почему мы не любим вас и почему нам нечего делать на празднике, который должен был стать Днем благодарения.
Он и все остальные морские пехотинцы прошли по коридору, а потом через боковую дверь на улицу, ведя перед собой Джо и Терри. Хлопнула дверь. Через некоторое время раздался шум мотора, скрежет колес: машина выезжала на подъездную аллею. Разбуженная Фолли, не обнаружив никого рядом, принялась выть у лестницы в подвал. Сэм покинул молчащую группу, сидевшую у камина, и поднялся к собаке, чтобы успокоить ее.
– Почему мы не остановили их? – закричал Колин, пиная жестяной таз. – Почему ничего не делали?
Никто не ответил. Затем Мад подбросила в огонь полено.
– Потому что их было куда больше, чем нас, – ответила она.
Вперед шагнул Энди и положил руку на плечо согнувшейся над огнем Мадам.
– Не волнуйся, – сказал он. – Пока нет Джо и Терри, я пригляжу за хозяйством. Я буду в доме мужчиной, мы с Сэмом будем делать всю их работу, пилить дрова, собирать овощи. Жаль, что в этом взрыве погибло много морских пехотинцев, но это не означает, что мы должны уступить, ведь так?
– Да, – Мад посмотрела на него, лицо ее в свете огня казалось изможденным. Она выглядела на все свои восемьдесят лет. – Да, Энди, мы не уступим. Никогда… никогда… никогда…
20
Он опять исчез. Энди, молча стоявший в глубокой задумчивости, вернулся к действительности.
– Я пойду с тобой, – сказал он. – Мне не хочется какао.
Остальные молчали. Засвистел чайник, вскипело молоко, и скоро уже все сидели, потягивая из бело-голубых кружек этот подобающий случаю напиток. Простой, обыденный и в то же время особенный. «Если бы мы могли задержаться так навсегда, – подумала Эмма, – не продолжать…»
– Знаете что? – сказал вдруг Колин, не обращаясь ни к кому конкретно. – Когда я проснулся, услышав этот взрыв, то я подумал, что настал Судный день и Иисус спускается с небес, чтобы отделить овец от козлищ.
Сэм оторвал взгляд от белки.
– Вот странно. Я тоже подумал, что настал Судный день, но, по-моему, Иисус не стал бы отделять овец от козлищ – это было бы неправильно. По-моему, он скорее заставил бы львов лечь рядом с овцами. Будь я Иисус, я бы так и сделал.
– Не знаю насчет Судного дня, – сказала Дотти, – но вот мальчишки, бегающие босиком, порежутся битым стеклом, и это – наверняка. Чем быстрее они окажутся в своих постельках, тем лучше для них.
В дом возвращалась нормальная жизнь. Отставлены в сторону кружки. Мад передала сонного Бена на руки Дотти, поднялась на ноги и потянулась. Эмма последовала за бабушкой в спальню. Битое стекло было быстро убрано с помощью веника и совка.
– Свежий воздух пойдет мне на пользу, – заметила Мад. – И запах навоза скорее выветрится из комнаты. Странно. На кухне никто не сказал про это ни слова, не спросил, где мы были. Даже Дотти.
– Они были слишком напуганы. И, признаюсь тебе честно, я тоже.
Они вместе постояли у окна, глядя на бухту. Повсюду мелькали огни: спасательные суда обследовали поверхность моря, в воздухе ревели вертолеты, скользя лучами прожекторов по месту, где затонул корабль.
– Судный день, – пробормотала Мад, – для скольких людей?
– Ужасно, – шептала Эмма, – это ужасно…
Но она не могла отвести глаз от моря. Яркие лучи мелькали, кружили над пятном нефти, выделенным ярким светом прожекторов, огни вертолетов порхали, как гигантские мотыльки, то ныряя, то вновь поднимаясь.
– Жаль чертей, – сказала Мад, отворачиваясь. – Утешает только то, что они, те, кто был на борту, погибли мгновенно. – По привычке она принялась сама раскладывать постельное белье, включила электрическую грелку.
Почему «чертей», подумала Эмма. Интересно, врагов всегда так называют, если их убивает или ранит? Случись такой взрыв в обычное время на британском или европейском судне, ожидающем груза на рейде, те же Мад, невзирая на возраст, и Эмма, и мальчишки побежали бы на берег в надежде помочь морякам, чудом спасшимся с судна. Но не сегодня. Сегодня никакой помощи из Треванала. Кто бы ни хватался за горящий рангоут, кто бы ни выплыл, покалеченный, захлебывающийся нефтью, он чужак. Они и мы…
– Мад, – спросила Эмма, – как ты думаешь, что все-таки произошло? Могло так быть, что возникла неисправность в машинном отделении, что-то разладилось, поломка привела к катастрофе?
Бабушка сняла халат и тапочки, зажгла ночник и налила в стакан воды.
– Я бы предпочла так думать, но это маловероятно. Скорее всего, кто-то смог пронести на борт взрывчатку. И если докажут, что так и было, то наша скромная операция «дерьмовозка» в их глазах будет выглядеть как отвлекающий маневр. Часть совместного плана.
– О, Господи… – Эмма отвернулась от окна, беспомощно всплеснув руками.
– Да, но мы ведь ничего не можем поделать. Так что, милая, иди и попробуй заснуть. Всем нам придется туго.
Эмме хотелось остаться с Мад. Посидеть на краешке кровати, все обсудить: страх перед наступающим днем, перед будущим. Она понимала, что толку в этом нет. Мад не такая. Хорошего понемножку. Она предпочитала оставаться в одиночестве. Эмма поцеловала бабушку, а когда вышла на верхнюю площадку, чтобы потушить свет, то увидела внизу, в холле, маленькую фигурку. Это был Энди.
– Что такое? – спросила она. – Ты почему не в постели?
– Эм… – Энди заколебался, уже поставив ногу на ступеньку, – можно задать тебе вопрос?
– Да, конечно.
– Джо сказал мне, что взорвался корабль. Наверно, погибло много людей?
– Да, это так.
– Что ж, дело вот в чем. Если много людей погибает вот так, за один раз, все вместе то не будет ли считаться убийство только одного человека менее тяжким преступлением?
Эмма взглянула вниз, на него. Энди был все еще бледен от потрясения; взрыв, напугавший малышей, должно быть, напугал и его. Он все время думает об этом, – все эти дни Эмма не понимала этого, – он думал в школе, думал во время игр и не спрашивал, никому не рассказывал. «А вот теперь спрашивает у меня. И я не знаю, что сказать, потому что не знаю ответа».
– Да, – медленно произнесла она, – мне кажется, что будет.
Энди улыбнулся:
– Я рад. Я так ждал, что ты скажешь это.
– Спокойной ночи. Ложись поскорее спать.
«А ведь это неправда, – думала она, направляясь к своей комнате, – неправда…»
Утро четверга, Дня благодарения, призванного протрубить о начале новой эры для англоязычных наций, отмечаемого по всей стране тостами за СШСК, утро общевыходного дня, началось в Корнуолле тревожно. Сказать честно, так никакого праздника и не было. Если операцию «дерьмовозка» можно было списать на местные дурные нравы, нечто, заслуживающее упоминания вскользь или вовсе этого не заслуживающее, то взрыв с многочисленными человеческими жертвами на борту американского судна, мирно стоявшего на якорной стоянке в корнуолльской бухте, – это событие другого масштаба, которое оказалось в центре внимания радио, телевидения и местных газет. Как и намечалось, были проведены торжественные мероприятия, но как-то приглушенно, а премьер-министр, выступая после телевизионной трансляции торжественного министерского обеда в честь СШСК, сказал: «Нам пока неизвестна причина катастрофы. Если будут найдены определенные доказательства совершенной диверсии, если обнаружится, что уничтожение этого прекрасного судна и потеря многочисленных бесценных жизней – результат умышленного преступления неизвестных агентов, враждебных СШСК, то на этот счет не может быть никаких сомнений. Замешанные в преступлении будут найдены и наказаны – им не избежать правосудия. Я, в свою очередь, хочу обратиться к согражданам, населяющим запад страны, к тем, кто считает, что место рождения позволяет им считать себя не такими, как все, – и это относится также и к жителям Шотландии и Уэльса, где тоже произошли взрывы, правда меньшей разрушительной силы. Предупреждаю таких людей, чтобы они не поддавались враждебному влиянию, лживой пропаганде, пытающейся заставить их уверовать в возможность помешать объединению прогрессивных миролюбивых народов, повернуть вспять к общинному строю. Это невозможно».
Премьер-министр коалиционного правительства закончил речь под гром аплодисментов, торжествующим, строгим взглядом оглядел аудиторию и высоко поднял голову с сознанием собственного триумфа. Мад, Эмма и двое старших ребят сидели перед телевизором и молча взирали на это.
– Чувствую себя Веллингтоном[26], – сказала Мад, когда закончилось выступление. – Врагов он может и не напугал, но, клянусь, на меня подействовало.
– Это смотря каких врагов, – ответил Терри. – Премьер-министр, наверно, имел в виду горстку корнуолльских фермеров?
– Да он наверняка знать не знает об этом, – возразила Эмма. – Он говорил про неизвестных агентов. Так называют людей, крадущихся в маскировочных халатах и масках. Не могу понять, как шпион мог пробраться незамеченным на американский корабль.
– Не знаю, не знаю, – задумчиво произнес Джо. – Не может быть, что они на корабле сами себя всем обеспечивали, им приходилось и с берега продукты брать. А ведь в Полдри немало докеров не жалуют янки. Кое-кто потерял работу, да и все остальные тоже догадываются, что их ждет в будущем. Вот кто-то и подложил сюрприз.
– Том Бейт, – предположил Терри. – Набил гелигнитом местную камбалу.
Гелигнит… Эмма вспомнила о брусках, которые Терри передал мистеру Уиллису. Валлиец Таффи, жулик и вор… Лживая пропаганда, изменить течение истории, повернуть вспять к общинному строю…
– Я в недоумении, – вдруг сказала Мад, – почему нам вчера не позвонил Бевил, чтобы узнать, как дела. И даже сегодня утром не позвонил.
– Не забывай, – напомнила Эмма, – что телефоны прослушиваются.
– Да, я знаю. Но взрыв должен был быть слышен на многие мили вокруг, все звонили соседям, друзьям… Джо, – она посмотрела на него, – Бевил уже пообедал, наверное. Позвони ему, но говори осторожно.
Джо отправился выполнять поручение, но вернулся почти сразу же.
– Бесполезно. Телефон отключен. Как тем утром, когда они высадились.
– Благодарение? – спросил Терри.
– День искупления, – ответила Мад.
И на самом деле, они будто вернулись на две недели назад. Только на этот раз царила тишина, никаких войск в ближайших окрестностях. Над бухтой кружили вертолеты, место катастрофы обследовали катера, но из Треванала следов взрыва заметно не было. Непонятно, отнесло ли обломки к берегу, обыскивали ли подразделения морской пехоты пляж, – чтобы узнать об этом, нужно было совершить вылазку через поля к берегу. А Мад была категорически против. Никому не велено и шагу ступать за ограду, даже к ферме. Если Джек Трембат сочтет необходимым связаться с ними, он, без сомнения, так и сделает. Понятно одно. Торжественный обед в честь Дня благодарения в «Приюте моряка» не состоится, и успешный исход операции «дерьмовозка» тут ни при чем.
Другой важный приказ Мад относился к Джо и Терри; они должны были вымыть всю обувь, выстирать плащи и всю другую одежду, испачканную в навозе во время вчерашнего мероприятия. Крохотные кусочки грязи прилипли даже к носкам, воротникам, трусам и майкам. Очень помог колодец в подвале, а старая ванна Фолли, обнаруженная в углу гаража, превратилась в отличное корыто. Каменный пол был весь залит водой, и подвал, в котором когда-то были кухня и судомойня, стал напоминать плавательный бассейн.
– Давайте наберем еще воды из колодца и затопим все по-настоящему, – крикнул Колин. – Бен, принеси из игровой комнаты модель корабля, посмотрим, плавает ли она. Нет, постой, давай лучше разденемся и будем играть в лето.
– Ни в коем случае, – закричала Эмма. – Мад, ради Бога…
Бабушка только улыбнулась:
– Им не погулять, пусть хоть позабавятся. Но, родные, смотрите не замочите свеклу и яблоки. Нам придется питаться ими до Рождества.
Царило возбужденное веселье, и Мад, чей дар изобретательства был неистощим, предложила принести сухих дров, разжечь огонь в старинном камине и натянуть вокруг веревку для просушки выстиранной одежды.
– Только осторожно, – попросила Эмма, когда из старой трубы повалили клубы дыма. – Вы не только испортите всю стирку, перепачкав белье сажей, но и дом подожжете.
– Вот что, – поддержали Энди с Сэмом, – давайте вскипятим чайник и попьем чаю прямо здесь, как настоящие путешественники. За вешалкой есть чайник, у него носик сломан, но это ничего.
Испустив клуб дыма, старинный камин разгорелся, чайник закипел, чай разлили по пакетам из-под йогута, и даже Колин, который у Дотти никогда чай не пил, заявил, что он невероятно вкусный. Сама Дотти, не участвовавшая в семейной стирке и разжигании походного костра, спустилась вниз, когда уже начинало темнеть, и доложила, что к дому приближается военный грузовик, набитый морскими пехотинцами.
– Правда? – сказала Мад подозрительно спокойным голосом. – Интересно, почему?
– Может, дело в электричестве, – ответила Дотти. – Его отключили, как и телефон. Джо и Терри сейчас в гараже, пытаются отыскать неисправность.
– Может быть, – предположил Колин, – моряки хотят опять воспользоваться нашим гаражом? Если они попробуют, то я засажу им в шины гвозди.
Бен кивнул и громко зааплодировал, а чтобы показать дружеские чувства, принялся обрызгивать соседей мыльной водой.
– Дотти, подымись наверх, послушай, что они скажут, – посоветовала Мад. – Если будут спрашивать меня, скажи, что я в подвале.
Дотти потрясенно посмотрела на нее.
– О, Мадам, что вы… – начала она.
– А что, почему бы и нет? Вода и электричество отключены, и нам уже не до сидения в гостиных. Чем скорее они это поймут, тем лучше.
Коммандос не стали звонить в дверь. Часть из них зашла через парадный вход, часть – через черный. Рассевшись кружком вокруг старинного камина, мальчишки слышали над головами их громкие голоса и топот сапог на лестнице. Энди вскочил на ноги.
– Эй, что они себе позволяют? – сказал он, и Эмма заметила, что его рука непроизвольно потянулась за складным ножом, всегда висевшим на поясе его джинсов.
– Тихо, – резко бросила Мад. – Ведите себя как ни в чем не бывало, а переговоры предоставьте мне.
К голосам на кухне присоединился голос Дотти. Она протестовала, и все, казалось, говорили одновременно.
– Подложите в огонь еще дров, – сказала Мад. – Пусть будет чуть посветлее, но не слишком.
Сэм подбросил тонких поленьев и стружек, которые Джо нарезал на растопку. Стружки вспыхнули, на закопченном потолке запрыгали огромные тени. Голоса и топот приближались, незваные гости спустились в подвал и ворвались в старую кухню.
Кто-то крикнул:
– Эй, встать, руки за голову. – В руках он держал фонарик, освещая по очереди лица собравшихся у огня. Никто не пошевелился. Приказу подчинился один лишь Бен: положив руки на голову, он шагнул вперед, и тень от его ноги качнулась по направлению к морскому пехотинцу.
– Заберите ребенка, – сказал военный, отдававший приказы.
Эмма взяла Бена и прижала к себе. Сколько вошло солдат, она сосчитать не могла. Похоже, что четверо или пятеро, но огонь не освещал их достаточно хорошо; они светили фонариками на стены и окна, заглядывали в старинную судомойню, где хранились свекла и яблоки.
– Только куча детей и старуха, – сказал начальник морских пехотинцев. Он был разочарован, даже, казалось, испытывал отвращение к находке. – Кто же хозяин дома?
– Я, – сказала Мад. Голос ее был холоднее льда и очень отчетлив. – И если вы будете так добры, что прекратите светить фонариком мне в глаза, ослепляя меня, то я, может быть, смогу поговорить с вами.
Кем был военный: офицером, сержантом или капралом – Эмма определить не могла. В защитной форме все они выглядели одинаково. Точно, что это не капитан Кокрэн, который приходил к ним, когда здесь был Папа, да и вообще, этого она раньше не встречала.
– О'кей, как вас зовут? Мад ответила.
– А это моя внучка, – продолжала она, – а эти четверо – мои приемные дети. Так как у нас нет света и вода только та, что мы смогли достать из колодца, нам приходится стирать на всю семью здесь, где вы нас и нашли. Мы не можем добраться до города, так как нет транспорта, и поэтому нам приходится питаться капустой со свеклой. Что еще вы хотите узнать?
– Еще кое-что, леди. – Тон начальника, хотя и смягчился немного, все еще был довольно оскорбительным. – У нас есть сведения, что с вами живут двое подростков, которым уже исполнилось девятнадцать. Где они?
– Не знаю. Скорее всего, в гараже, пытаются понять, почему у нас нет электричества. А младшему только семнадцать.
– Хорошо. Приведите их, – начальник отдал приказ двоим иа своих людей, и те ушли.
– Зачем они вам понадобились? – спросила Мад.
– Все взрослые мужчины, леди, должны быть допрошены. Мы проводим обыск во всех домах вашего района, ваш дом – один из сотен в списке. Чем быстрее человек отвечает на наши вопросы, тем быстрее он отправляется домой.
Американец жевал свою неизменную резинку. Почему они так смотрят, размышляла Эмма, почему он бросил на нее этот взгляд, полуфамильярный, полупрезрительный, как будто стоит ему кивнуть головой, и она побежит за ним?
– Вы хотите сказать, что вы забираете на допрос всех трудоспособных мужчин из района Полдри? – спросила Мад.
– Вы правильно догадались, леди. И вам повезло, что мы не забираем подростков помоложе. Пора кое-кому из них научиться уважительному отношению.
– К кому?
Начальник не ответил. Он посмотрел на развешанную всюду одежду.
– Ничего себе стирка, – заметил он. – Вы каждую неделю столько стираете?
– Это зависит от того, кто загрязняет воздух, которым мы дышим, – ответила Мад.
Из-за боковой двери донесся голос Джо.
– Ага, – воскликнул молодчик, – вот и они. Если они будут себя хорошо вести, то утром вернутся домой.
Он и другие морские пехотинцы двинулись к выходу.
– У младшего юноши нога в гипсе, он ходит на костылях, – сказала Мад. – Он находится под наблюдением врача и был в больнице. Сегодня он должен был вернуться в больницу, для того чтобы сняли гипс, но мы не смогли туда его доставить.
– В таком случае ему все равно придется подождать, пока корнуолльские медики придут в чувство, – ответил военный. – Вы, наверное, не в курсе, что они объявили забастовку и ваша больница закрыта, как и другие. Вы ж тут все патриоты на вашем чертовом полуострове.
Из коридора появились Джо и Терри, окруженные морскими пехотинцами.
–Боюсь, что нам не найти неисправность, Мадам, – сказал Джо. – Электричество отключено.
– Совершеннейшая правда, мэм, – передразнил его начальник. – Ни воды, ни света, ни транспорта, мэм, вы вернулись в старину. Может, вам пойдут на пользу тяготы жизни, мэм, – сто лет назад так жили наши переселенцы. Пошли. Идем отсюда.
Сильно побледневший Колин встал рядом с Джо и Терри.
– Если ты уведешь моих братьев, я убью тебя, – сказал он.
– Да? – Морской пехотинец нагнулся, поднял Колина за воротник и аккуратно поставил в. жестяной таз. – Убийцы в этих краях молодые, да ранние. Может, мы завтра еще вернемся за тобой.
Он подтолкнул Терри вперед, так что мальчишка споткнулся и костыль выскочил у него из-под руки, и Эмма вскочила на ноги.
– Ради Бога, осторожнее, – сказала она. – Вы что, не видите, что ему трудно идти? И если вы забираете их на допрос в лагерь, то знайте, что их допрашивали на прошлой неделе. Спросите у капитана Кокрэна, нет, у лейтенанта Шермена, он знает их обоих, знает мою бабушку, знает нас всех.
Военный обернулся и посмотрел на нее. Лицо его было освещено фонариком другого солдата. Выражение его лица уже не было презрительным – только жестоким.
– Послушай, девчоночка, может, он и знал, но сейчас он тебе не помощник. Капитан Кокрэн и лейтенант Шермен вместе с еще двумя сотнями моих друзей вчера ночью взлетели к небу в вашей бухте, и мы не нашли еще от них ни кусочка. Так что, сидя здесь в темноте, помните, почему мы не любим вас и почему нам нечего делать на празднике, который должен был стать Днем благодарения.
Он и все остальные морские пехотинцы прошли по коридору, а потом через боковую дверь на улицу, ведя перед собой Джо и Терри. Хлопнула дверь. Через некоторое время раздался шум мотора, скрежет колес: машина выезжала на подъездную аллею. Разбуженная Фолли, не обнаружив никого рядом, принялась выть у лестницы в подвал. Сэм покинул молчащую группу, сидевшую у камина, и поднялся к собаке, чтобы успокоить ее.
– Почему мы не остановили их? – закричал Колин, пиная жестяной таз. – Почему ничего не делали?
Никто не ответил. Затем Мад подбросила в огонь полено.
– Потому что их было куда больше, чем нас, – ответила она.
Вперед шагнул Энди и положил руку на плечо согнувшейся над огнем Мадам.
– Не волнуйся, – сказал он. – Пока нет Джо и Терри, я пригляжу за хозяйством. Я буду в доме мужчиной, мы с Сэмом будем делать всю их работу, пилить дрова, собирать овощи. Жаль, что в этом взрыве погибло много морских пехотинцев, но это не означает, что мы должны уступить, ведь так?
– Да, – Мад посмотрела на него, лицо ее в свете огня казалось изможденным. Она выглядела на все свои восемьдесят лет. – Да, Энди, мы не уступим. Никогда… никогда… никогда…
20
Дело не в темноте, думала Эмма, и не в страхе, что воды хватит не надолго, – хотя на самом деле, заглянув в колодец, она заметила, что круглое блюдце воды удалилось на глубину и подернулось пленкой мусора, – и не в том, что есть приходится неизменный теперь капустный или свекольный суп да вареную картошку, сдобренную консервами из Доттиных запасов, приготавливаемые на старой каминной решетке в подвале, мучила тревога за Джо и Терри, неизвестность, что с ними случилось, где они, что у них спрашивают. И то, что пострадали и Трембаты, конечно, никак не служило утешением: четырнадцатилетний Мик прибежал на следующее утро в Треванал и сообщил, что отца опять забрали солдаты.
– Забрали и мистера Хокинса из Пендауэра, Билла и Дика Рандлов из Хиллтауна. Мистер Уиллис обошел все, какие мог, фермы, помогал с дойкой и со всем остальным. Мы бы пропали без него. Теперь мало кто помнит, как доить вручную. Мама прислала вам яиц, а вот свинью папа не успел зарезать.
Они лишились всех средств связи. На шоссе не было видно ни грузовиков, ни автобусов, никакого транспорта, кроме военного. Магазины в Полдри были закрыты. Никто и не думал отправлять мальчишек в школу, так как неизвестно, открыты школы или нет, и, так или иначе, школьный автобус не ходил. Единственной ниточкой, связующей их с внешним миром, была районная фельдшерица, которая приходила на ферму в пятницу и еще в субботу, чтобы успокоить сестру, и, по доброте душевной, навестила и Треванал.
– Надо проверить, все ли у вас в порядке, – сказала она. – Если надо передать кому-нибудь сообщение, то я в вашем распоряжении.
– Правда ли, что врачи не работают и больница закрыта? – спросила Мад.
Сестра Беннет медленно покачала головой:
– Я не знаю. Так же как у всех, телефон у меня не работает, бензина для машины нет, а заправочные станции до сих пор закрыты. Мне приходится передвигаться исключительно пешком. Что происходит вокруг, неизвестно. Люди недоумевают. Полдри полностью отрезан от внешнего мира, дороги между нами и Сент-Остеллом и Лискардом перекрыты. А самое ужасное, что они забрали всех мужчин.
– А куда они их увозят?
– Неизвестно. Говорят, что возле глиняных карьеров отгородили огромную территорию: колючая проволока и собаки, настоящий концентрационный лагерь, – но ведь, может, это и вранье, как вы считаете?
Джо, Терри, мистер Трембат… Невозможно, подумала Эмма, чтобы их и сотни других людей бесконечно держали в неволе, не разрешая протестовать и требовать полагающихся по закону прав; она всегда считала, что такое было возможно только в Советском Союзе много лет назад, еще до ее появления на свет, в тридцатые годы, да еще в нацистской Германии.
– Если бы только мы могли узнать правду из новостей, – сказала сестра Беннет, – но мой приемник не работает – практически ни у кого нет батареек; так или иначе, говорят, что по радио о нашей участи не передают ни слова. Просто молчат о нас.
– А что делает полиция? – спросила Мад.
– Не видела ни одной полицейской машины, – ответила сестра Беннет, – а местное отделение полиции превращено в военный пост, или в пост морской пехоты, я уж не знаю. Все из-за этого взрыва на корабле. Они считают, что виноваты все мужчины, женщины и дети, и наказывают нас. Ничего этого не было бы, если бы не взрыв…
– Не знаю, не знаю, – произнесла Мад.
Эмма понимала, о чем сейчас думает бабушка. По теории Мад, все меры, предпринятые, чтобы лишить их информации и возможности перемещаться, все равно были бы введены в действие, совершенно независимо от взрыва на корабле. Более строгие ограничения уже вступили в силу после гибели капрала Вэгга, а даже если бы не было взрыва, то подрывные действия, выразившиеся в операции «дерьмовозка», вызвали бы карательные меры и повальные аресты, хотя, может, и в меньших, чем сейчас, масштабах.
– Они оскандалились и нервничают, – объяснила Мад Эмме. – Помнишь, что нам говорил Вик? Морские пехотинцы не могут позволить себе проиграть. Как и наше коалиционное правительство, поддерживающее затею с СШСК. Население должно выглядеть всецело поддерживающим союз, необходимо его подкупить, умаслить, принудить – что поможет быстрее. Саботаж должен быть наказан – так сказал премьер-министр. И, осмелюсь предположить, что, произойди этот взрыв не у нас, а в Суффолке, мы бы согласились с его словами.
– Кое-кто согласился бы, – подтвердила Эмма, – но только не ты. Ты твердо заняла позицию с первого же дня. Не забуду твое лицо, когда Спрая разорвало на куски там, на распаханном поле, и ты бы ощущала то же самое, застрели они нашу собаку в Корнуолле или на острове Мэн.
– Забрали и мистера Хокинса из Пендауэра, Билла и Дика Рандлов из Хиллтауна. Мистер Уиллис обошел все, какие мог, фермы, помогал с дойкой и со всем остальным. Мы бы пропали без него. Теперь мало кто помнит, как доить вручную. Мама прислала вам яиц, а вот свинью папа не успел зарезать.
Они лишились всех средств связи. На шоссе не было видно ни грузовиков, ни автобусов, никакого транспорта, кроме военного. Магазины в Полдри были закрыты. Никто и не думал отправлять мальчишек в школу, так как неизвестно, открыты школы или нет, и, так или иначе, школьный автобус не ходил. Единственной ниточкой, связующей их с внешним миром, была районная фельдшерица, которая приходила на ферму в пятницу и еще в субботу, чтобы успокоить сестру, и, по доброте душевной, навестила и Треванал.
– Надо проверить, все ли у вас в порядке, – сказала она. – Если надо передать кому-нибудь сообщение, то я в вашем распоряжении.
– Правда ли, что врачи не работают и больница закрыта? – спросила Мад.
Сестра Беннет медленно покачала головой:
– Я не знаю. Так же как у всех, телефон у меня не работает, бензина для машины нет, а заправочные станции до сих пор закрыты. Мне приходится передвигаться исключительно пешком. Что происходит вокруг, неизвестно. Люди недоумевают. Полдри полностью отрезан от внешнего мира, дороги между нами и Сент-Остеллом и Лискардом перекрыты. А самое ужасное, что они забрали всех мужчин.
– А куда они их увозят?
– Неизвестно. Говорят, что возле глиняных карьеров отгородили огромную территорию: колючая проволока и собаки, настоящий концентрационный лагерь, – но ведь, может, это и вранье, как вы считаете?
Джо, Терри, мистер Трембат… Невозможно, подумала Эмма, чтобы их и сотни других людей бесконечно держали в неволе, не разрешая протестовать и требовать полагающихся по закону прав; она всегда считала, что такое было возможно только в Советском Союзе много лет назад, еще до ее появления на свет, в тридцатые годы, да еще в нацистской Германии.
– Если бы только мы могли узнать правду из новостей, – сказала сестра Беннет, – но мой приемник не работает – практически ни у кого нет батареек; так или иначе, говорят, что по радио о нашей участи не передают ни слова. Просто молчат о нас.
– А что делает полиция? – спросила Мад.
– Не видела ни одной полицейской машины, – ответила сестра Беннет, – а местное отделение полиции превращено в военный пост, или в пост морской пехоты, я уж не знаю. Все из-за этого взрыва на корабле. Они считают, что виноваты все мужчины, женщины и дети, и наказывают нас. Ничего этого не было бы, если бы не взрыв…
– Не знаю, не знаю, – произнесла Мад.
Эмма понимала, о чем сейчас думает бабушка. По теории Мад, все меры, предпринятые, чтобы лишить их информации и возможности перемещаться, все равно были бы введены в действие, совершенно независимо от взрыва на корабле. Более строгие ограничения уже вступили в силу после гибели капрала Вэгга, а даже если бы не было взрыва, то подрывные действия, выразившиеся в операции «дерьмовозка», вызвали бы карательные меры и повальные аресты, хотя, может, и в меньших, чем сейчас, масштабах.
– Они оскандалились и нервничают, – объяснила Мад Эмме. – Помнишь, что нам говорил Вик? Морские пехотинцы не могут позволить себе проиграть. Как и наше коалиционное правительство, поддерживающее затею с СШСК. Население должно выглядеть всецело поддерживающим союз, необходимо его подкупить, умаслить, принудить – что поможет быстрее. Саботаж должен быть наказан – так сказал премьер-министр. И, осмелюсь предположить, что, произойди этот взрыв не у нас, а в Суффолке, мы бы согласились с его словами.
– Кое-кто согласился бы, – подтвердила Эмма, – но только не ты. Ты твердо заняла позицию с первого же дня. Не забуду твое лицо, когда Спрая разорвало на куски там, на распаханном поле, и ты бы ощущала то же самое, застрели они нашу собаку в Корнуолле или на острове Мэн.