дю Террайль Понсон Пьер Алексис. Грешница

   — Клянусь вам, — ответил молодой человек, начинавший глубоко, слепо и фанатически верить Баккара.
   Вернемся теперь назад и посмотрим, что делает наш друг Фернан Роше.
   Мы оставили его в то время, когда он, выйдя от Баккара, отправился к Тюркуазе.
   Он любил ее… любил до безумия.
   Дойдя до улицы Бланш, он Отыскал дом под номером 17-м и спросил у привратника, где живет госпожа Дела-кур, — это было имя, которое приняла Женни.
   — Пятый этаж — вторая дверь в коридоре, — ответил ему привратник.
   Эти слова болезненно сжали сердце Фернана. Он оставил Тюркуазу в отеле и нашел ее в мансарде. Он поднялся под впечатлением сильного волнения, отыскал указанную дверь и постучал в нес-
   — Войдите! — отозвался звучный и веселый голосок.
   Фернан отворил дверь и очутился в маленькой комнатке, скромная обстановка который вряд ли удовлетворила бы даже и гризетку.
   Посреди этой гордой бедности Тюркуаза представилась Фернану чем-то вроде королевы, низвергнутой с престола, она была по-прежнему хороша, спокойна и весела.
   — Здравствуйте, друг, — сказала она, — я ждала вас… И при этом она подставила ему свой лоб с такой грацией, что невольно очаровала бы всякого.
   Фернан не сел, но усадил ее в кресло и стал перед ней на колени.
   — Вы честное, благородное созданье, — сказал он.
   — Неужели только потому, — прошептала она, — что я предлагаю вам свое кресло?
   — Нет, потому, что вы поступаете благородно…
   — Довольно, довольно! — прервала она, грозя пальчиком… — Вы просто неисправимы.
   Он опустил голову и замолчал.
   — Фернан, — продолжала она, — хотите быть моим другом?
   — Как можно об этом спрашивать?
   — Хотите бывать здесь меня?
   — Когда?
   — Когда хотите… каждый день. Он радостно вскрикнул.
   — Но это будет только с одним условием.
   — Каким?
   — Что вы предоставите мне право жить по своей воле и никогда не будете затрагивать денежного вопроса.
   — Хорошо, — ответил покорно Фернан.
   — С этим условием я буду вас любить. — 14, взяв за руки своего друга, она с нежностью пожала , их.
   Фернан пробыл у Тюркуазы целый день и ушел только в шесть часов, когда она потребовала, чтобы он шел домой.
   Когда он вернулся домой, то у него собирались обедать.
   Уже в течение нескольких дней помешательство господина де Бопрео, казалось, удвоилось. И он положительно впал в детство.
   Г-жа Бопрео сидела в гостиной вместе с дочерью.
   Обед был скучен; во все продолжение его царствовало молчание.
   Это молчание так тяготило Фернана, что он вышел из-за стола за десертом и ушел к себе в курительную комнату.
   Два или три дня после этого он был у Тюркуазы на самое короткое время и всякий раз дома отговаривался серьезными делами.
   На четвертый день к ней приехал сэр Вильямс и предупредил ее, что Фернан купил для нее меблированный отель в улице Виль л'Евэк. предложил ей не выказывать своей радости, когда он придет, и вообще подольше не соглашаться на принятие этого подарка.
   — Будьте спокойны, я хорошо сумею разыграть свою роль, — ответила ему Женни.
   — Ну-с, и кроме того, — добавил сэр Вильямс, — переехав в отель, вы потрудитесь завтра, ровно в двенадцать часов, проехаться в коляске мимо окон известного вам достоуважаемого виконта де Камбольха.
   Сэр Вильямс уехал, и почти вслед за ним к Тюркуазе явился комиссионер, который принес ей письмо.
   Тюркуаза взглянула на адрес, узнала почерк Фернана и распечатала его.
   «Дорогая моя Женни! Если вы только хоть немного любите меня, то вы докажете свою любовь и поедете с человеком, который подаст вам это письмо.
   Ваш Фернан».
   — Положительно, — подумала Тюркуаза, — мой покровитель очень не глупый малый.
   Затем она, не задумываясь, отправилась с комиссионером, который и привез ее в отель, купленный для нее Фернаном на улице Виль л'Евэк.
   Здесь она увиделась с Фернаном, приняла от него этот подарок и расположилась уже как дома.
   На другой день после этого, поутру, к мастерской Леона Роллана подъехала коляска, из которой вышел виконт де Камбольх.
   Он вошел в мастерскую и, сказав Роллану, что он нуждается в мебели, предложил ему немедленно отправиться с ним к нему на квартиру, чтобы осмотреть ее и вымерить.
   Леон переоделся и поехал с виконтом.
   Когда он был у него на квартире, пробило ровно двенадцать часов, и в это-то время мимо окон виконта проехала шагом коляска, запряжённая четверкой великолепных лошадей, и в этой коляске сидела Тюркуаза.
   Рокамболь нарочно обратил внимание Леона на эту коляску и на сидевшую .в ней даму.
   Роллан узнал Тюркуазу и как сумасшедший убежал от виконта и бросился за ней, желая догнать ее…
   Это ему долго не удавалось, но, наконец, на площади Баво, когда он думал, что догонит ее, потому что был всего за несколько шагов, коляска повернула на улицу Виль л'Евэк, где и въехала в ворота одного отеля.
   Эти ворота затворились именно в ту минуту, когда Леон подбежал к ним. Не помня себя, он крепко дернул за шнурок колокольчика.
   Калитка отворилась, и в ней показался человек.
   — Что вам надо? . — спросил он.
   — Мне нужно поговорить с вашей барыней!
   — Положим, — ответил лакей, — но наша барыня имеет привычку принимать только тех, кто называет ее по имени или говорит свое имя…
   Эти слова вызвали у Леона глубокий вздох. Он не знал, под каким именем была здесь Женни Гарен.
   — В таком случае, — сказал он, — потрудитесь сказать ей, что ее желает видеть человек, которого она хорошо знает, — Леон Роллан.
   — Подождите здесь, — предложил лакей, — я сейчас передам барыне о вашем желании.
   Прошло около десяти минут, показавшихся Роллану чуть не целым веком.
   Наконец человек вернулся назад.
   — Барыня, — сказал он, — не знает вас совершенно, но готова принять вас.
   У Леона помутилось в глазах. Или это была не его Женни, или она отказывалась от него. Он следовал за лакеем как пьяный, беспрестанно спотыкаясь.
   Человек провел его через приемную и, введя в большую гостиную, где были собраны богатства и чудеса новейшей роскоши, указал ему на стул и сказал: — Потрудитесь обождать, барыня сейчас выйдет.
   Леону стало казаться, что он помешался — его сразу охватило страшное сомнение, и он уже хотел бежать… но дверь уже отворилась и в ней показалась Тюркуаза.
   Леон Роллан вскрикнул. Перед, ним стояла женщина, которую он знал под именем Женни Гарен.
   — Женни!.. — прошептал он, подходя к ней.
   Но Тюркуаза изобразила собой полное удивление, гордо поклонилась работнику и спросила:
   — Вас зовут Леон Роллан?
   Эти слова поразили как громом столяра… он посмотрел на стоявшую перед ним молодую женщину и зашатался.
   — Мне передали, — продолжала Тюркуаза совершенно хладнокровно, — что вы желаете меня видеть… Что вам угодно?
   Она указала ему на стул около камина, а сама села на кушетку, стоявшую подле камина.
   — Сударыня… Женни! — прошептал опять Леон.
   — Мне кажется, что вы ошибаетесь…
   — О! — вскрикнул он, пораженный сходством, — нет, это просто невозможно!.. Женни!.. Это вы!
   — Меня зовут не Женни, а Делакур.
   — Боже! — прошептал опять Роллан, — но ведь у вас ее голос, ее взгляд…
   — Успокойтесь немного, — сказала Тюркуаза, — и потрудитесь посмотреть на меня попристальнее… Вы, конечно, убедитесь тогда, что вы ошибаетесь.
   — Нет! Это вы!..
   .Она покачала отрицательно головой.
   — Мне кажется, — проговорил Леон, — что я действительно начинаю сходить с ума…
   — Позвольте, — перебила его Тюркуаза, — что это за особа — Женни Гарен?
   — Дочь одного из моих работников… бедная швея…
   — Ну, так потрудитесь же взглянуть вокруг себя… И при этом Тюркуаза жестом указала на роскошь, окружавшую ее, и на богатое платье, надетое на ней. Этот довод имел полную силу.
   — Наконец, — продолжала Тюркуаза с полным спокойствием, — вы, вероятно, убедились.
   Леон поник головой.
   Тюркуаза постепенно довела работника до глубокого отчаяния, а потом созналась ему, что она и Женни — одно и то же лицо, но что она скрылась от него, боясь, что он будет презирать ее, если узнает, что она обманывала его и что она совсем не то, за кого выдавала себя.
   Леон вне себя бросился перед ней на колени и стал умолять ее не оставлять его…
   Тюркуаза, получившая от сэра Вильямса известного рода инструкции, поклялась ему в любви и предложила ему бежать с ней из Парижа в Америку.
   Леон согласился, но в эту минуту он вспомнил о своем ребенке:
   — Мой ребенок… жена! — прошептал он.
   Этого было вполне достаточно, чтобы Тюркуаза ушла от него в другую комнату и заперла за собой дверь. Леон остался, как пораженный громом. В комнате, куда вошла Тюркуаза, находился сэр Вильямс, видевший через отверстие в стене все, что происходило в зале.
   — Ну, крошка, — сказал он, когда к нему вошла Тюркуаза, — садись и пиши поскорее письмо этому ослу.
   Тюркуаза молча повиновалась.
   Сэр Вильямс поторопился продиктовать ей письмо к Леону Роллану, в котором она извещала его, что одна только глубокая любовь к нему заставляет ее снова писать ему; она предлагала снова бежать с ним и притом взять с собой его ребенка, которому она бралась заменить мать.
   «Если вы любите меня, то вы должны сделать это сегодня ночью или завтра утром, и мы тотчас же уедем», — было сказано в письме.
   Ливрейный лакей подал это письмо Леону, который все еще стоял в зале.
   Роллан прочел его и быстро вышел из комнаты.
   Сэр Вильямс видел это и, обернувшись к Тюркуазе, сказал ей, чтобы она ехала завтра с Леоном в том почтовом экипаже, который будет стоять у подъезда…
   — На первой же станции, — добавил сэр Вильямс, бывший в костюме сэра Артура, — вы получите от почтаря особенную инструкцию.
   — А Фернан? — спросила Тюркуаза.
   — Вы напишите ему письмо, — ответил сэр Артур и, усадив молодую женщину за письменный стол, продиктовал ей письмо к Фернану следующего содержания:

   «Милый Фернан! Так как вы делаете мне сюрпризы, от которых я не имею возможности из любви к вам отказаться, то я нахожу нужным наказать вас. А так как я воображаю, что вы любите меня, то я и думаю, что Лучшее средство, чтобы наказать вас, будет заключаться в том, чтобы изгнать вас хотя бы на несколько часов. Но так как я не могу сделать этого в вашем же доме, то я и прибегаю к другому средству — т. е. изгоняю себя из Парижа на сорок восемь часов. Куда я еду — это тайна! Вот и наказание для вас. В особенности, Фернан, не вздумайте ревновать.

Женни».

   Затем сэр Артур простился с Тюркуазой и спокойно вышел из ее отеля.
   Он прошел улицу Виль л'Евэк до площади Больвоам, остановил наемную карету, сел в нее и приказал кучеру везти себя в улицу Лаффит. Он ехал к графу де Шато-Мальи.
   Сэр Вильямс много думал и занимался в последнее время маркизой Ван-Гоп. Дай Натха и вообще пятимиллионным делом.
   Граф был дома, и один в это время. Он только что вернулся с обеда из Английского клуба.
   Грум подал ему карточку.
   Граф взглянул на нее, вздрогнул и, приказав принять посетителя, велел больше никого не принимать
   Сэр Артур не заставил себя долго ждать.
   — О-о! — сказал он, входя, — очень рад, любезнейший граф, что застал вас здесь…
   — И я тоже, сударь, — заметил граф. подвигая ему кресло.
   Сэр Артур сел.
   — Я уезжал, — начал он. — и теперь пришел узнать, как идут наши дела?
   Граф глубоко вздохнул.
   — Ах, my dear, — сказал он, — я ужасно боюсь, что наше дело проиграно.
   — Что? — переспросил сэр Артур.
   — Дела мои, или наши, если вы хотите, находятся все в одном и том же положении.
   — Гм!
   — Роше так же добродетельна, как и несчастна.
   — А?!
   Барон произнес это односложное восклицание с необыкновенным красноречием.
   Оно выражало собой — что граф неловкий Дон-Жуан, не умеющий взяться как следует за это дело.
   — Да, — продолжал он, — несмотря на все мои усилия, я еще не завоевал ни одного уголка в ее сердце.
   — Славно! — заметил мнимый англичанин, — мне было бы очень приятно выслушать отчет об этих ваших усилиях…
   — Это можно.
   — Говорите, я вас слушаю, — проговорил сэр Артур и откинулся на спинку кресла.
   Граф кашлянул и начал:
   — Во-первых, я должен сказать вам, — начал он, — что госпожа Роше оказывает мне такое беспредельное, так сказать, братское доверие, что я начинаю чувствовать угрызения совести.
   — Но, сколько мне кажется, — заметил сэр Артур, — это еще не вполне удобное средство получить наследство вашего дяди.
   — Затем, — продолжал граф, — я должен сознаться, что наивность этой женщины служит более в ее пользу, чем против нее.
   — Это как так?
   — Очень просто: госпожа Роше, считая меня своим другом, почти братом, нисколько не боится меня, и ей никогда и в голову не приходит, что я могу любить ее.
   — Как! Вы еще не признавались ей в своей любви?!
   — Нет!
   Баронет выразил сильное неудовольствие.
   — Граф, — заметил он довольно резко. — вы настолько дурно исполняете свои обязательства, что я не вижу причины и мне исполнять свои.
   Эти слова произвели на молодою графа совсем другое действие, чем этого ожидал сэр Вильямс. Он вдруг приподнялся со стула, и, взглянув прямо на своего собеседника, гордо сказал:
   — Милостивый государь, мне кажется, что Бог мне простил бы, если бы я нарушил свою клятву и не исполнил того отвратительного обязательства, которое я принял на себя так необдуманно.
   Сэр Артур до крови закусил губу.
   — Нечего вмешивать бога, — пробормотал он, принужденно засмеявшись.
   — Ошибаетесь.
   — Но вы шутите?
   — Нисколько, — ответил граф и презрительно посмотрел на своего собеседника.
   — Вот что, — добавил он твердо, — обдумав все, я не желаю добывать себе состояние моего дяди ценою женщины.
   — Право! — пробормотал сэр Артур, едва скрывая свое бешенство. — Можно подумать, что вы действительно любите госпожу Роше…
   — По крайней мере, настолько, что уважаю ее. Сэр Артур привскочил на своем месте.
   — Сколько мне кажется, — заметил он с досадой, — вы предлагаете мне уничтожение наших обязательств?
   — Очень может быть.
   — А я подтверждаю противное, вы дали мне слово, и я вам дал тоже свое.
   — Милостивый государь, — сказал твердо граф де Шато-Мальи, — я возвращаю вам ваше слово. По-моему, моя совесть говорит мне, что презрение людей лучше угрызений совести и воспоминаний о подлости.
   Сэр Артур понял, что проиграл. Он увидел, что одно из орудий его мрачной мести вдруг сломалось, и Эрмина уходила от него.
   — Граф! — воскликнул он, чуть не задыхаясь от бешенства. — Если завтра днем мы где-нибудь встретимся и я подойду к вам со словами: вы не дворянин и вы нарушили вашу клятву… Что вы тогда скажете?
   — Я промолчу, — возразил ему спокойно граф, — но в душе подумаю: «Не дворяне те, которые добывают себе состояние ценою подлости».
   — Ну, а если я потребую у вас удовлетворения.
   — Я, конечно, буду драться, — ответил граф твердо.
   — Заметьте, граф, что если герцог женится на госпоже Маласси. то вы разорены навсегда.
   — Я сумею перенести это несчастье. — ответил граф и добавил, указывая на дверь: — Довольно, милостивый государь, я хочу уважать госпожу Роше и надеюсь, что мы встретимся с вами только с оружием в руках.
   Слова эти были произнесены таким холодным тоном, что сэру Артуру оставалось только взять шляпу и выйти.
   — Мы увидимся, граф, — проговорил он.
   — Когда вам будет угодно, — ответил граф.
   Когда сэр Артур вышел, то граф де Шато-Мальи вздохнул гораздо свободнее.
   — Я чувствую, — прошептал он, — что я становлюсь опять честным человеком.
   После этого он взял перо и написал следующее письмо:

   «Милостивая государыня!
   Я вас буду просить назначить мне завтра свидание у себя дома, а не у меня, как это предполагалось раньше».

   Это письмо было отослано Эрмине Роше.
   — Черт возьми! — прошептал сэр Вильямс, уходя от графа, — неужели судьба помешает мне накануне самой победы… Нет! Я должен отомстить.
   Вернемся теперь опять в Леону Роллану.
   Выбежав от Тюркуазы, он как сумасшедший побежал домой… он не мог дать себе отчета, что происходило с ним… он был в каком-то опьянении…
   Тюркуаза так и вертелась перед глазами бедного работника и своим чарующим видом лишала его всякой способности мышления.
   Его уже ждали с нетерпением.
   Леон сел нарочно около своего ребенка и старался всеми силами заглушить то ужасное видение, которое преследовало его… но все было напрасно… Тюркуаза так и мелькала перед его глазами.
   Ночью он наконец не выдержал и хотел привести в исполнение требование Тюркуазы относительно своего ребенка…
   Но Вишня внезапно проснулась и вскрикнула…
   Этого крика, вырвавшегося из сердца матери, было вполне довольно, чтобы Леон на минуту пришел в себя… он положил ребенка в люльку и, сказав с отчаянием: «Я негодяй… прощай… прости меня!» — выбежал из комнаты.
   Утром Вишня нашла в мастерской письмо Тюркуазы… она прочла его, поняла, зачем Леон хотел взять с собой ребенка, и упала без чувств.
   Но в это время само провидение заступилось за несчастную мать и послало ей утешительницу и покровительницу в лице Баккара.
   Баккара прочла это письмо и, поцеловав Вишню, сказала решительным тоном:
   — Тюркуаза умрет от моей собственной руки!..
   Она встала, как амазонка, приготовляющаяся к битве.
   Теперь, прежде чем продолжать дальше, мы вернемся к сэру Артуру, когда он вышел от графа де Шато-Мальи.
   Выйдя от графа, сэр Вильямс сел в карету и велел кучеру везти себя к своему другу виконту де Камбольху.
   Ученик, по всей вероятности, ждал своего учителя и был дома.
   — Черт возьми, дядя, — проговорил он при виде сэра Артура, — вы очень аккуратны.
   — О, yes! — ответил англичанин, затворяя собственноручно за собой двери… — Ты видел Шерубена?
   — Да.
   — Ну, что?
   — Она выслушала его признание.
   — Ну?
   — Ну, и ничего.
   И Рокамболь рассказал подробно сцену, случившуюся накануне у Маласси.
   — Вы видите, — добавил он, глубоко вздохнув, — мы ни на шаг не подвинулись вперед.
   — Ты находишь?
   — Да.
   — Ты ошибаешься, пустейший человек. Рокамболь привскочил на своем месте.
   — Друг мой, — проговорил сэр Вильямс, разваливаясь в своем кресле, — ты положительно обманываешь все мои лучшие надежды и ожидания.
   — В чем это, дядя?
   — Да хоть бы в том, что ты глуп.
   — Очень вам благодарен за ваш комплимент.
   — Мне сегодня некогда упрекать тебя, мой милый друг, а потому перейдем прямо к делу. В какой день Дай Натха приняла яд?
   — Третьего дня.
   — Так, он действует только на седьмой день, следовательно, у нас еще целых пять дней?
   — Но, дядюшка, — проговорил Рокамболь, — Шерубен в две недели не мог ничего сделать с маркизой, что же он сделает в эти пять дней.
   Сэр Вильямс только пожал плечами.
   — Странно, — сказал он, — ты до сих пор смотришь на всех женщин, как будто все это одни лоретки.
   — Я согласен, дядя, что я еще глуп, а вы — гениальный человек.
   — Перейдем к другому, — перебил его сэр Вильямс.
   — Позвольте, — возразил Рокамболь, — я хочу поговорить еще с вами о Шерубене.
   — Что такое?
   — Он видел Баккара.
   — Когда?
   — Вчера вечером… ее, кажется, невозможно склонить.
   — Тем лучше! Она мне мешает.
   Тогда Рокамболь рассказал про свидание Баккара с Шерубеном.
   Сэр Вильямс слушал серьезно и задумчиво.
   — Да, — прошептал он наконец, — мне бы очень хотелось узнать, что у нее на сердце.
   — Шерубен будет это знать.
   — Сомневаюсь.
   — Это все, дядя.
   Неутомимый гений зла приподнял голову.
   — Нет, мне надо поговорить с тобой еще о Фернане и Леоне.
   — Что мы сделаем, если Леон возьмет ребенка? — спросил Рокамболь.
   Адская улыбка осветила на мгновение лицо сэра Вильямса.
   — Я давно уже сердит на Вишню, — проговорил он, — и с удовольствием отдам ребенка в воспитательный дом.
   — А отца?
   — Это будет другое дело… я ведь тебе говорил уже давно, что мечтаю о небольшой трагикомедии между Леоном и Фернаном, Леон силен как черт, дать ему в руки нож — и он будет готов зарезать быка… Мне понравилась1 бы встреча между ними у Тюркуазы.
   — Недурно!..
   — Ночью, без огня, они оба, ослепленные ревностью, встретились бы в комнате женщины, которую оба любят до безумия… но, — вдруг резко прервал себя сэр Артур, — дело еще не в этом.
   — Так в чем же?
   — Тюркуаза поедет завтра утром.
   — Да.
   — Разве только Леон не явится к ней… тогда мы подстроим другую комбинацию.
   — Куда же она едет?
   — Сейчас узнаешь… ты будешь ее почтарем.
   — Я?
   — Ну конечно.
   — Но Леон узнает меня.
   — Нет… я тебе помогу переодеться и замаскировать хорошенько себя.
   — Хорошо… куда я повезу голубков?
   — Сейчас узнаешь, — ответил ему сэр Вильямс и принялся развивать перед ним план своих действий.
   Когда Леон Роллан выбежал из дому, то он побежал прямо на набережную с той целью, чтобы броситься в воду. Но его удержал от этого ливрейный лакей Тюркуазы, следивший все время за его действиями.
   — Вас ждут, — сказал он, удерживая Роллана за руку, — что вы делаете?
   Лакей, не выпуская его руки из своей, шел с ним рядом. Леон не думал уже более о жене и забыл окончательно, что произошло сейчас у него дома. Во мраке его сердца и ума горела только одна блестящая звездочка — Тюркуаза.
   Лакей нанял фиакр, посадил в него Леона и крикнул кучеру, чтобы он вез как можно скорее в улицу Виль л'Евэк.
   Не прошло и четверти часа, как они подъехали к отелю Тюркуазы, ворота которого были отворены настежь.
   Выходя из фиакра, Леон не мог не заметить во дворе дорожную карету, запряженную четверкой лошадей, с двумя почтарями на козлах. При стуке въехавшего во двор фиакра в окнах отеля замелькали огни.
   — Готова барыня? — спросил лакей, сопровождавший Леона, у другого.
   Леон, шатаясь, следовал за ним.
   В это самое время Тюркуаза. закутавшись в шубу, торопливо спускалась с лестницы.
   Лакей быстро подбежал к ней и шепнул ей что-то на ухо.
   — Один?
   — Да.
   — А ребенок?
   — Его нет с ним… он хотел утопиться… я едва спас его… он просто в отчаянии.
   — Хорошо, — проговорила она и, подбежав к Леону, нежно взяла его за руку.
   — Наконец-то! Ну едем же! — прибавила она, подвигаясь к карете.
   — Дитя мое! — прошептал он.
   Тюркуаза поняла, что все погибнет, если она будет медлить и не примет решительных мер.
   — Прощайте! — проговорила она. — Навсегда!.. И она села в карету.
   Эти слова окончательно помутили рассудок несчастного Роллана.
   Он вскрикнул и бросился к ней.
   Лошади тронулись крупною рысью и увезли с собой преступного отца и его обольстительницу.
   Но Леон скоро опомнился, ночная прохлада освежила его больную голову, oн начал обдумывать свое положение, то, что бросает своего ребенка и жену, и вдруг вскрикнул:
   — Нет, я не могу ехать, я негодяй, пустите меня, я не хочу бросать своего сына.
   Молодая женщина спокойно отворила дверцу кареты.
   — Остановитесь, почтарь, — приказала она. Карета остановилась.
   — Я не могу оставить вас одного среди этой пустой местности. — сказала она, — мы уже отъехали пять лье от Парижа.
   — Я ворочусь пешком, — повторил еще раз Леон Роллан.
   — Нет, я довезу вас… почтарь, назад, — крикнула она.
   — Сударыня, — ответил почтарь в рыжем парике, — мы проехали больше пяти лье и уже близко от станции… а мои лошади не довезут обратно.
   — В таком случае везите до станции… мы возьмем там свежих.
   Леон молчал.
   Через четверть часа они остановились влево от дороги, у уединенного домика, с виду очень похожего на провинциальную харчевню.
   — Эй!, лошадей!.. — закричал почтарь в рыжем парике.
   Дверь домика отворилась, и из нее вышел человек, в котором можно было сейчас же узнать Вантюра — управляющего госпожи Маласси.
   Он был одет трактирщиком и держал в руке фонарь.
   — Лошадей? — ответил он. — Теперь нет, а часа через два будут… Все в разгоне… Сейчас только что проехал англичанин и заплатил за двойные прогоны лошадей… Понимаешь?
   — Судьба, — прошептал чуть слышно Роллан.
   — Два часа вместе, — радостно вскричала Тюркуаза и бросилась на шею Леону.
   Тюркуаза живо выскочила из кареты и побежала к харчевне. Леон шел за нею.
   Кучер в парике переглянулся с молодою женщиной и как-то таинственно подмигнул глазом, а мнимый хозяин харчевни нагнулся к Тюркуазе и шепнул ей:
   — Я здесь по приказанию, что бы я ни сказал — должно быть сделано.
   Леон, конечно, ничего не услышал из этих слов и прошел вслед за молодой женщиной сперва в кухню, а потом в столовую харчевни.
   Воспоминание о ребенке не давало ему в настоящую минуту покоя.
   Молодая женщина села у пылавшего камина и, протянув к нему руку, сказала ему:
   — Да, друг мой, я только мечтала, что мы можем быть соединены навеки… и вот в действительности нам нужно расстаться?
   — Да, я точно предчувствовала это несчастье, — продолжала сна, — когда увидела вас в первый раз… — И при этом она рассказала ему, что увидела его в первый раз в Бельвиле, где он был со своей женой…