Дюбэй Сандра. Неукротимый

   Шайна попыталась сообразить, какой сегодня день, но не смогла.
   – Вы так добры, сэр, – прошептала она и покраснела, заметив, что одета лишь в просторную рубашку, низко открывающую плечи.
   – Не стоит благодарности, мисс Гордон, – ответил он, делая вид, что не замечает смущения Шайны. – Кроме того, я доктор и джентльмен. Я не мог оставить вас одну – больную и беспомощную – среди незнакомых вам людей.
   Шайна улыбнулась, щеки ее порозовели.
   – Но и мы с вами незнакомы, сэр, – мягко возразила она. – А мне кажется, что мы знаем друг друга давным-давно, – ответил он.
   Доктор склонился над кроватью.
   – Я не знаю, куда вы направлялись перед тем, как вас похитили, мисс Гордон, но с радостью помогу вам добраться до места. Я сам направляюсь в Виргинию, если вы помните. В Вильямсбург. Я хочу помочь вам добраться до дома и убедиться, что вы в полной безопасности.
   Шайна ничего не ответила. Она смутилась от того, что он назвал ее вымышленным именем. Нужно признаться в том, что она солгала ему. Нельзя платить ложью за доброту и заботу. Шайна надеялась, что доктор поймет, почему она не сказала ему правду с самого начала, и простит ей невинный обман.
   Йен заметил ее колебания, но не понял их истинной причины.
   – Не сомневайтесь, мисс Гордон, – сказал он, – я не причиню вам никакого вреда. Просто я не хочу, чтобы вы вновь оказались в руках каких-нибудь негодяев, вроде этого…
   – Я понимаю вас, сэр, – быстро подхватила Шайна, не желая, чтобы ненавистное имя Габриеля было хотя бы произнесено. – И колебалась я вовсе не потому, что не доверяю вам… Простите, но я ввела вас в заблуждение.
   Шайна покраснела и продолжила после паузы:
   – Я не та, за которую выдавала себя…
   – Не понимаю.
   – Еще раз прошу простить меня и выслушать до конца. – Она прикрылась концом покрывавшего ее пледа так, чтобы Йен не видел ее глаз. – Когда меня похитили с судна, я сказала тому разбойнику, что меня зовут Меган Гордон и я направляюсь на плантацию в Виргинии, куда нанялась служанкой.
   Йен Лейтон попытался скрыть свое изумление. Наемная служанка! Не может быть! Он, конечно, знал о том, что классовые различия постепенно размываются и в Америке, и в Англии, но не настолько же! К тому же он знал о классовых различиях не понаслышке – помимо того, что он был доктором, он был еще ни много ни мало лордом Йеном, младшим сыном графа Деннистона. Сама мысль о том, что эта прелестная юная девушка может быть чьей-то прислугой, показалась ему нелепой.
   – Понимаю, – сказал он, безуспешно пытаясь скрыть разочарование. – Если так, я постараюсь доставить вас к хозяину, к которому вы нанялись…
   – Доктор Лейтон, – прервала его Шайна. – Повторяю: я сказала это моему похитителю. Я боялась, что он станет требовать выкуп, если узнает, кто я на самом деле. Поэтому я солгала ему.
   – Солгали?
   – Увы, – подтвердила она. – Я вовсе не Меган Гордон. И не наемная служанка. Мое настоящее имя – Шайна Клермонт. Я направлялась на Йорк-ривер, в Монткалм. Мои дядя и тетя, лорд и леди Клермонт, живут там. Я ехала к ним.
   По лицу Йена было видно, как он поражен услышанным.
   – Клермонт, – задумчиво произнес он. – Однажды, в Лондоне, я был представлен лорду Клермонту.
   – По всей видимости, это был мой отец, сэр. Он вместе с моей матерью погиб при пожаре.
   – Примите мои соболезнования, – искренне сказал Йен. – Так вы теперь совсем одна?
   – Была. Дядя, унаследовав от отца титул и деньги, любезно пригласил меня к себе в дом, в свою семью. Когда меня похитили, я плыла в Виргинию на его судне.
   Широко улыбнувшись, Йен вскочил на ноги.
   – В таком случае, мисс Клермонт, позвольте мне иметь честь лично доставить вас на плантацию вашего уважаемого дядюшки.
   – Буду очень рада, если вы составите мне компанию, – ответила Шайна. – И буду вам признательна, если вы пришлете кого-нибудь из здешней прислуги, чтобы помогли мне одеться. А затем мы можем двинуться в путь.
   Учтиво поклонившись, Йен вышел из комнаты, чтобы позвать жену хозяина гостиницы. Шайна проводила доктора задумчивым взглядом. У нее появилось не очень приятное чувство, что она приобрела не только попутчика, но и поклонника.

5

   На следующий вечер Шайна в сопровождении Йена Лейтона добралась до Йорка. Жизнь в городке била ключом. Будучи единственным удобным портом на побережье между Филадельфией и Чарлстоном, он притягивал к себе богатых торговцев, которые со временем оседали здесь и обзаводились просторными красивыми домами на высоком берегу Йорк-ривер. Простой люд и моряки жили в домах попроще, жмущихся к самой воде. Этот район города обитатели богатых домов с пренебрежением называли «Нижним».
   Дела йорктаунских купцов особенно круто пошли в гору с тех пор, когда губернатор штата издал указ, по которому все торговые суда, пересекающие Чесапикский залив, должны были проходить здешнюю таможню. Благодаря этому указу все пристани города были постоянно забиты судами, заходившими в порт Йорка. Через таможню проходило несметное количество товаров и из Америки, и из Европы. И это было выгодно всем жителям города – и купцам, и матросам, и рабочим на верфях.
   Оказавшись в Йорке, Шайна и Йен Лейтон первым делом направились в таверну «Лебедь» на углу Главной и Баллард-стрит. Здесь Шайна расположилась в гостиной для дам, а Йен отправился на поиски приличной комнаты. Кроме того, он собирался связаться с Монткалмом и через посыльного обрадовать лорда Клермонта известием о том, что его племянница цела и невредима.
   – Я не покину вас до тех пор, пока за вами не приедут, – сказал Йен, следуя вслед за Шайной по крутой гостиничной лестнице.
   – Это так любезно с вашей стороны, – ответила Шайна. – Я уверена, что дядя будет чрезвычайно признателен вам за то, что вы оставили ради меня свои дела в Вильямсбурге.
   – Мне было весьма приятно сделать это, – ответил ей доктор.
   Шайна оглянулась. Что-то в выражении его глаз насторожило ее. Заметив в стенном зеркале свое отражение, Шайна задержалась возле него, поправляя волосы.
   – Надо привести себя в порядок, – сказала она, приглаживая локоны. Затем одернула и разгладила платье.
   Хотя хозяйка «Синей Голубятни» и сделала все возможное, чтобы платье выглядело прилично, на нем все равно остались следы той бурной ночи, которую Шайна провела в лесу под бушующим ливнем.
   – Что подумает дядя, если я предстану перед ним в таком виде? Я похожа на чучело?
   – Вы были пленницей у пиратов, – напомнил ей Йен. – В страшную бурю бежали от них через лес. Вы были больны… После таких испытаний трудно выглядеть словно картинка.
   – И все же… – она вздохнула, не договорив.
   – Отдохните хорошенько, – сказал он. – Я распорядился, чтобы вам прислали горничную – помочь привести себя в порядок. А я ненадолго покину вас. Я вернусь раньше, чем за вами приедут из Монткалма.
   Шайна проводила его улыбкой. Но эта улыбка мгновенно сошла с ее лица, как только Йен вышел из комнаты и за ним захлопнулась дверь. Может, это было невежливо с ее стороны, но ей больше всего хотелось, чтобы он попрощался с нею прямо сейчас и продолжил свой путь в Вильямсбург. Но доктор прочно вошел в роль ее покровителя и защитника, а кое-что в его голосе и взгляде давало Шайне повод подозревать, что Йен был бы не прочь претендовать и на некую другую роль. Большую, чем просто верный друг, но совершенно ненужную Шайне.
 
   Вскоре появилась горничная с тазом, наполненным горячей водой, и чистыми полотенцами. Появился и небольшой кусочек душистого мыла на изящном блюдце. Шайна попросила дать ей еще и гребень, и служанка, поклонившись, вышла из комнаты.
   Быстро раздевшись, Шайна с наслаждением смыла с себя дорожную пыль. Когда горничная вернулась с гребнем, Шайна уже вновь была одета. Она взяла принесенный горничной костяной гребень и тщательно расчесала свои дивные белокурые волосы. Закончив, она перехватила их черной ленточкой, это был дар жены хозяина «Синей Голубятни». Если что-то и огорчало сейчас Шайну, так это необходимость оставаться в ненавистном ей теперь платье – том самом платье, в котором она бежала из дома Габриеля Форчуна.
   Она не позволяла себе думать, вспоминать об этом человеке с той самой штормовой ночи. И вдруг…
   Воспоминания нахлынули на Шайну внезапно. Они словно ждали своего часа, притаившись в глубине ее сознания. Мысли ранили, возбуждали, они рождали живые и яркие картины минувших дней, минувших событий.
   Шайна застыла в напряженной позе и зажмурила глаза. Она даже не заметила, как вышла из комнаты горничная, унося с собой таз с водой.
   Перед мысленным взором Шайны вновь вставало лицо Габриеля – красивое, волевое. Она словно вновь чувствовала на своем плече его руку – когда он забирал ее у Ле Корбье в каюте «Черной Жемчужины». Она вспомнила, как они стояли рядом возле пылающего камина в его доме. Со сладким ужасом вспомнила, как приблизилось его лицо, как смотрели на нее его глаза в ту ночь, в каюте «Золотой Фортуны». Снова почувствовала на себе тяжесть его сильного тела и ту боль, когда он вошел в нее.
   – Шайна? – вывел ее из забытья голос Йена. Он нерешительно заглядывал в комнату. – Я стучал, но вы не отозвались. Я подумал, что…
   Шайна залилась краской. Как хорошо, что люди не умеют читать чужие мысли! Она сгорела бы от стыда, если б доктор смог узнать, о чем она думала, что вспоминала минуту тому назад!
   – Я просто задумалась, – объяснила она.
   – Я кое-что принес для вас, – сказал Йен, входя в комнату.
   В руках у него была большая коробка, перевязанная лентой. Следом за доктором в комнату шла горничная.
   – Вы и так сделали для меня слишком много, – заметила Шайна. Ей очень не хотелось быть обязанной слишком многим этому человеку. Но женское любопытство взяло верх, и она подошла к коробке, которую он положил на краешек постели.
   – Я раздобыл это у портного в нескольких кварталах отсюда, – пояснил Йен, развязывая шелковую ленту – голубую, с розовыми полосками.
   Шайна восхищенно вздохнула, когда горничная вынула из коробки голубое шелковое платье, украшенное на воротнике кремовой лентой, с кружевами на рукавах. Под шелком пенилась воздушная нижняя юбка. На дне коробки лежала пара чудесных расшитых туфелек.
   – Но как… Я не верю своим глазам… – изумилась Шайна.
   – Платье было сшито на заказ, – пояснил Йен. – Но заказчик не пришел. Портной обрадовался, что на него нашелся покупатель.
   Доктор не стал уточнять, что заказчиком был один из богатейших торговцев города и что заказывал он его для своей любовницы. А вернулось платье к портному после того, как тот отправил его по ошибке не по тому адресу: не любовнице, а жене заказчика.
   – Прекрасно! – восхитилась Шайна. Конечно, ей не хотелось быть обязанной Йену, но она искренне радовалась тому, что теперь ее дядя увидит перед собой изящную леди, а не бродяжку, которую только что выловили из воды в гавани.
   Польщенный реакцией девушки на его подарок, радостный и довольный, Йен вышел из комнаты, а Шайна с помощью горничной принялась надевать свой новый наряд.
   Вскоре переодевание было закончено, и Шайна уселась перед зеркалом. Платье сидело прекрасно – разве только рукава слегка широковаты: очевидно, любовница купца была полнее Шайны. Горничная хлопотала вокруг нее с гребнем, укладывая локоны Шайны в прическу, каскадом спадающую вдоль плеч и за спину.
   – А что прикажете сделать с этим, мисс? – спросила служанка, указывая на старое платье Шайны, небрежно брошенное на пол.
   – Можете выкинуть его, – ответила Шайна. – Видеть его больше не хочу. Никогда!
   Горничная забрала старое платье Шайны, ее разбитые, размокшие туфли, нижнюю юбку и тихо удалилась – как раз в тот момент, когда в комнату вернулся Йен.
   – К подъезду только что подъехала карета, – сказал он. – Я полагаю, что это ваш дядя, ибо слышал, как кто-то произнес фамилию Клермонт.
   Шайна испытала вдруг приступ страха. Хотелось верить, что дядя окажется добрым и славным человеком, но тем не менее она никак не могла совладать со своими нервами.
   Она бросила на себя последний взгляд в зеркало. Слава богу, все в порядке. Волосы хорошо уложены, шелковое платье достаточно элегантно, хотя фасон его несколько вызывающ. Она перебросила длинную прядь волос вперед, стараясь прикрыть низкий вырез декольте.
   В дверь постучали.
   Йен отворил. Появившийся в дверном проеме хозяин гостиницы возвестил громко:
   – Лорд Клермонт!
   Оторвавшись от зеркала, Шайна сжала пальцами шелк платья, пытаясь унять в них дрожь. Затаив дыхание, она всматривалась в лицо человека, появившегося на пороге.
   Артур Клермонт, а ныне – барон Клермонт, внешне мало походил на своего покойного брата. Отец Шайны был высоким, стройным мужчиной. Лорд Артур оказался гораздо ниже ростом, плотным, с широкими плечами и короткой шеей. Он производил впечатление солидного, добропорядочного человека, твердо стоящего на этой грешной земле.
   Лицо его было массивным, квадратным, с сильными челюстями и тонкими бровями того же темно-каштанового цвета, что и длинные, до плеч, волосы – такие густые и вьющиеся, что напоминали парик. Одежда его отличалась добротностью и простотой: на ногах – ладно сшитые мягкие сапоги с заправленными в них темными бриджами, сюртук и плащ – коричневые, хорошо скроенные, из дорогой ткани, но без всякой отделки, которой так любят украшать себя жители таких городков, как Йорк.
   Пожалуй, только глазами он походил на покойного брата. Они у обоих братьев были совершенно одинаковыми – большими, блестящими, словно голубые сапфиры.
   По глазам Шайна и признала своего дядю.
   Тот, в свою очередь, внимательно рассматривал стоящую перед ним девушку. Затем положил на край стола треуголку, которую держал в руках, сделал шаг навстречу Шайне и обнял племянницу.
   – Наконец-то! – радостно сказал он низким басом. – Когда «Друг» вернулся в порт и мы узнали о том, что случилось…
   Он вздохнул и сильнее прижал Шайну к себе.
   – Этого не передать словами, моя милая. Я думал, что уже никогда не увижу тебя. Ты и представить себе не можешь, что я пережил за эти дни… Единственная дочь моего бедного брата…
   Шайна была тронута и одновременно смущена. Она хорошо помнила письмо, в котором дядя приглашал ее в Монткалм – оно показалось ей тогда таким формальным и холодным. Шайна еще подумала, что в словах дяди очень мало тепла и искренней заботы – скорее он просто старался с достоинством выполнить свой долг перед племянницей, волею судьбы оставшейся сиротой – беспомощной и нищей.
   – Мне удалось бежать, – пояснила она, – и посчастливилось встретить доктора Лейтона. Он был так добр, что прервал свое деловое путешествие в Вильямсбург для того, чтобы привезти меня к вам в целости и сохранности.
   – Не могу передать, как я вам благодарен, – сказал лорд Клермонт, протягивая Йену руку. – Не окажете ли вы нам честь своим посещением? Мы были бы очень рады видеть вас на нашем семейном торжестве в честь чудесного спасения моей племянницы!
   – Весьма сожалею, милорд, – ответил Йен, а Шайна при этих его словах испытала большое облегчение. – Но мои дела в Вильямсбурге не могут больше ждать. Я должен ехать немедля.
   Шайна надеялась, что это все, но напрасно. К ее огорчению, дядя продолжал:
   – Будьте внимательны на дороге, сэр! До Вильямсбурга более четырех лиг, и путь лежит через Черные Болота. Погода в последние дни была дождливой, и теперь там, я полагаю, непролазная топь. Скажите своему кучеру, чтобы он был поосторожнее!
   – Благодарю вас, сэр, – ответил Йен. – Я последую вашему совету.
   – Отлично. Ну а потом, когда вы закончите все свои дела? Тогда-то вы не откажетесь быть нашим гостем? Позвольте нам отплатить за вашу доброту.
   Темные глаза Йена взглянули – но не на лорда Клермонта, а на Шайну – с теплотой и признательностью.
   – Возможность еще раз увидеть мисс Клермонт будет для меня лучшей наградой, – мягко сказал он.
   Дядя внимательно посмотрел на Йена, на Шайну, затем снова на Йена, словно пытаясь проникнуть в мысли молодого доктора. Затем негромко прищелкнул языком и кивнул головой.
   – Хорошо! – пробасил он. – Будем ждать вас, доктор. А теперь, я полагаю, нам пора домой.
   Шайна вместе с дядей покинула таверну, сопровождаемая напутствиями Йена, не перестававшего желать им всего самого лучшего и заверявшего, что он навестит их, как только закончит свои дела в Вильямсбурге. На улице они сели в поджидавшую их коляску, запряженную четверкой прекрасных лошадей серой масти.
   – Мне кажется, этот молодой человек испытывает к тебе самые нежные чувства, моя дорогая, – заметил Артур Клермонт, когда экипаж покатил прочь из города по направлению к Монткалму.
   – Вполне возможно, – рассеянно ответила Шайна, с наслаждением подставляя лицо легкому ветерку, дувшему со стороны моря. – Вполне возможно, сэр.
   – Сэр? – возмущенно сверкнул голубыми глазами Артур. – Навсегда забудь эти глупости. Я – твой дядя. Дядя Артур. Так и зови меня впредь, пожалуйста!
   Затем он сбавил тон и добавил мягким басом:
   – Детка моя! Я не хочу мучить тебя расспросами о том, что тебе довелось пережить в руках этих мерзавцев. Может, тебе совсем не хочется делиться со мной своими переживаниями. Но я надеюсь, что если со временем ты все-таки решишь сделать это, знай – я выслушаю тебя в любое время и окажу тебе любую помощь, какую только смогу. Так что прошу тебя: со всеми трудностями обращайся немедленно ко мне…
   – Спасибо, дядя, – прошептала Шайна.
   Она была благодарна ему, но не могла представить себя рассказывающей лорду Клермонту о том, что сделал с ней Габриель Форчун. Нет, ей не хотелось даже вспоминать об этом человеке. Снова в голове Шайны возникло лицо Габриеля с пронзительными зелеными глазами и та ночь на борту «Золотой Фортуны»…
   Шайна тряхнула головой, решительно отгоняя навязчивые воспоминания.
 
   Некоторое время они ехали молча, погруженные каждый в свои мысли. Шайна дышала полной грудью, любуясь прекрасными видами сельской природы. По краям дороги тянулись луга, буйно зеленеющие после дождей, усыпанные желтыми, синими, красными огоньками полевых цветов. Стояла полнейшая тишина, и Шайне казалось, что она находится в каком-то сказочном мире – вне времени и пространства.
   Но вот вдали показались освещенные ярким солнцем, крытые красной черепицей высокие острые крыши.
   – Приехали, – прервал затянувшееся молчание лорд Клермонт, когда карета свернула и покатилась сквозь арку каменных ворот, украшенных лепными изображениями ананасов – традиционным символом гостеприимства. – Монткалм.
   Карета быстро миновала небольшой лесок, тянущийся по краю обширных табачных плантаций. Сделав плавный поворот, она подкатила к большому красивому дому, выстроенному в григорианском стиле и окруженному цветущим садом, сбегавшим вниз, к сверкающей на солнце реке. Дом был высокий, двухэтажный, с крутой крышей, по углам которой возвышались тонкие трубы дымоходов. Выложенный из камня, со сверкающими большими окнами, дом производил впечатление жилища солидных, богатых людей.
   Когда карета подъехала еще ближе, Шайна заметила маленького негритенка, который быстро взбежал вверх по ступеням крыльца и скрылся за входной дверью.
   «Грум!» – догадалась Шайна. Держать в доме таких негритят было модно в богатых английских семьях. Их наряжали в шелковые курточки и заставляли сопровождать во время прогулок своих хозяек, неся на руках вслед за ними маленьких комнатных собачек. Этих негритят привозили в Англию отсюда, из Америки, отрывая малышей от родины и от семьи. Правда, и избавляя их при этом от утомительной и тяжелой работы на плантациях – вроде тех, что они проезжали совсем недавно.
   Дверь снова распахнулась, едва карета остановилась возле дома, и на ступенях появились две женщины. Шайна поняла, что одна из них – ее тетя, Франческа, а вторая – кузина по имени Ребекка. Беглого взгляда, брошенного Шайной на них, пока она выбиралась из кареты и поднималась на крыльцо, было недостаточно, чтобы понять – рады ли они спасению Шайны так же искренне, как, безусловно, был рад дядюшка Артур.

6

   Тонкие зеленые ветви ивы низко склонялись над темной речной заводью. Легкий ветерок шевелил их, покрывал рябью поверхность воды, дробил ее на сотни крохотных зеркал. Шайна стояла под ивой на берегу в глубокой задумчивости. Ей отчего-то было грустно, а отчего – она и сама не знала.
   Быстро и незаметно пролетел первый месяц жизни в Монткалме. Она не могла сказать, что здесь не рады ее появлению, нет. Новые родственники приняли ее тепло, поселили в прекрасной уютной комнате с большими окнами, выходившими на реку. Сюда же перенесли все ее вещи с борта «Друга» – сразу же после того, как судно вернулось в гавань, принеся весть о ее похищении. Здесь, в этой комнате, вещи лежали до тех пор, пока она не появилась сама – после чудесного избавления от плена.
   Дядя был очень рад благополучному исходу событий. Рада была и тетя – шумная, энергичная женщина. К чести ее стоит заметить, что хотя она частенько раздражалась и покрикивала, но делала это беззлобно. Сердце ее было добрым и любвеобильным.
   Поначалу Шайна недоумевала – почему ее дядя женился на этой женщине, но со временем прониклась к своей тете симпатией.
   Франческе ужасно нравилось ее новое положение леди Клермонт. Об этой ее слабости знали все слуги и поэтому ежесекундно и подчеркнуто называли хозяйку «миледи», а она млела от этого обращения. Франческа носилась со своим титулом, словно ребенок с новой игрушкой, и Шайна подумала, что это, возможно, и стало главной причиной того, что дядя не захотел даже на время появиться в Лондоне. С такой женой ему нелегко пришлось бы среди английского высшего света. Чего-чего, а аристократичности тете явно не хватало.
   К тому же, прикинула Шайна, новый барон Клермонт был заранее обречен занять место в последних рядах английских аристократов. Другое дело – Америка. В этой стране – молодой, населенной простыми выходцами из Старого Света, – человек, носивший титул английского барона, был редкостью, и обращение «милорд» и «миледи» здесь имело совсем другой вес и смысл – гораздо больший, чем в Лондоне. Так что и для новой леди Клермонт было гораздо выгоднее оставаться в Америке.
 
   – Шайна? – раздался голос за ее спиной из прилегавшего к дому сада, в котором шумная компания ребятишек воевала с забредшими в хозяйские цветы гусями.
   Шайна вздохнула, отрываясь от своих мыслей. К ней приближалась ее кузина Ребекка. Не оставалось сомнений, что она пришла в этот укромный уголок на берегу реки для того, чтобы поделиться своими секретами и рассказать о замечательном своем женихе.
   О женихе Ребекки Шайна слышала со дня появления в Монткалме. В самый первый вечер, когда Артур Клермонт привез в свой дом счастливым образом нашедшуюся племянницу, Ребекка пришла в комнату Шайны и поведала историю своего романа и помолвки. Рассказ был пылким, полным любви и нежной страсти, и Шайна подумала, что если когда-нибудь ей самой посчастливится влюбиться так же сильно, как Ребекка, она тоже не удержится и будет делиться своей радостью с таким же жаром.
   – Иди сюда! – позвала Шайна, выпуская зажатую в руке гибкую веточку ивы.
   – Что ты здесь делаешь? – удивилась Ребекка, ныряя под зеленый полог ивовых ветвей.
   Шайна неопределенно пожала плечами.
   – Здесь прохладно. И красиво. И тихо. А если присмотреться, можно разглядеть доки там, вниз по реке.
   Она махнула рукой в направлении доков и гавани на выступе речного берега вдали. Там на якоре среди прочих судов стоял и «Друг», вид которого всегда рождал у Шайны поток воспоминаний. Словно переводные картинки они постепенно проявлялись и делались все объемнее, все ярче. Ле Корбье, «Черная Жемчужина», знаменитый великолепный «великий Могол» и, конечно же, Габриель – его жесткое, красивое лицо постепенно вытесняло все остальные воспоминания и заполняло мысли Шайны.
   – Что с тобой, Шайна? – спросила Ребекка.
   Шайна вновь вынырнула из своих мыслей и посмотрела на кузину. Две девушки, сидящие сейчас под развесистой ивой, больше походили не на кузин даже, а на родных сестер. Ребекка казалась чуть-чуть ухудшенной копией Шайны. Та же кожа – разве только чуть менее шелковистая. Те же глаза на загорелом лице – разве только не такие голубые. Те же волосы – тонкие, светлые, вьющиеся – разве только без того неповторимого серебристого оттенка, что у Шайны.
   Нужно сказать, что мать Ребекки, леди Клермонт, замечала эту разницу и сокрушалась.
   – Вот что значит иметь в своих жилах голубую кровь и быть настоящей аристократкой, – качала головой она, сравнивая дочь и племянницу.
   Франческа Клермонт не сомневалась прежде, что Ребекка – идеал женской красоты, однако, увидев Шайну, она скрепя сердце была вынуждена признать, что племянница ее – образец еще более высокой, утонченной красоты и грации. И это заронило искру зависти в ее любящее материнское сердце. А искра зависти постепенно и незаметно стала разгораться в неприязнь.
   Что же касается Ребекки, то она была слишком поглощена своей любовью и грядущим замужеством и, в отличие от матери, не испытывала никакой зависти к Шайне. Она считала, что скорее Шайна должна завидовать ей. Если что-то и тревожило Ребекку, так это опасение, что рано или поздно Шайна может положить глаз на ее суженого.