— Э, наши баржи плохи и непригодны для моря.
   — Не все ли равно?
   — Простите, сударь, вы, видать, никогда не плавали до морю, — прибавил рыбак не без оттенка презрения в голосе.
   — Объясните мне это, милейший. Мне кажется, что проплыть из Пенбефа в Пириак, чтобы потом отправиться из Пириака в Бель-Иль, — все равно что совершить переезд из Рош-Бернара в Нант, а потом пуститься из Нанта в Пириак.
   — По воде путь короче, — возразил невозмутимый рыбак.
   — Но ведь так получается крюк.
   Рыбак отрицательно покачал головой.
   — Вы забываете о течении, сударь.
   — Согласен.
   — И о ветре.
   — А!
   — Конечно. Течение Луары доносит суда почти до Круазика. Если им нужно чиниться или пополнить команду, они идут в Пириак вдоль берега. Близ Пириака они встречают течение в другую сторону, которое несет их до острова Дюме.
   — Хорошо.
   — Оттуда течение Видены отбрасывает их к следующему острову — Гедику.
   — Так.
   — А от этого острова прямой путь на Бель-Иль. Море между островами как зеркало, по которому баржи плывут, словно утки по Луаре.
   — А все-таки этот путь долог, — заметил упрямый Аньян.
   — Да уж так приказал господин Фуке, — заключил рыбак, в знак почтения к этому имени приподнимая свою шерстяную шапку.
   Быстрый и проницательный, как стальное лезвие, взгляд мушкетера открыл в сердце старика только наивную доверчивость, а в его чертах выражение полного и спокойного удовлетворения. Он произнес «так приказал господин Фуке» таким тоном, каким говорят: «воля божья».
   Д'Артаньян потрепал по шее своего коня, и тот, еще раз показав свой прекрасный характер, двинулся в путь, ступая по солончакам и втягивая ноздрями сухой ветер, пригибавший прибрежные травы и жалкий вереск.
   К пяти часам мушкетер приехал в Круазик.
   Если б Д'Артаньян был поэтом, он залюбовался бы громадными отмелями шириной в целое лье, которые во время прилива покрываются водой, а когда море отступает, тянутся серыми, унылыми полосами, усеянными водорослями, мертвыми травами и белыми редкими валунами, напоминающими кости на кладбище.
   Но он — солдат, политик, честолюбец — не находил утешенья даже в том, чтобы смотреть на небо и читать в нем надежду или предупреждение.
   Для такого человека, как он, багровое небо означало только ветер и бурю. Белые легкие облака на синеве небосклона говорили всего лишь, что море будет спокойным. И Д'Артаньян решил:
   «При первом же приливе я поплыву, хотя бы в ореховой скорлупе».
   В Круазике, как и в Пириаке, мушкетер заметил на берегу громадные груды камней. Эти исполинские стены убывали с каждым приливом, так как камень увозили на остров Бель-Иль, что подтверждало подозрения, явившиеся у него в Пириаке.
   Но что сооружал Фуке? Чинил ли он разрушенную стену? Возводил ли новые укрепления? Чтобы узнать это, надо было увидеть.
   Д'Артаньян поставил Хорька в конюшню, поужинал, лег спать, а на следующий день, на рассвете, уже расхаживал по гавани, вернее, по гальке.
   На отмели несколько рыбаков беседовали о сардинах и креветках.
   Аньян подошел к ним с веселой, приветливой улыбкой.
   — Будет сегодня ловля? — спросил он.
   — Да, — ответил один из рыбаков, — мы ждем прилива.
   — А где вы ловите рыбу, друзья?
   — У берегов.
   — А где ловится лучше?
   — В разных местах, например, близ острова.
   — Но до острова далеко.
   — Не очень. Четыре лье.
   — Четыре! Да это целое путешествие!
   Рыбак расхохотался.
   — Послушайте-ка, — наивно заметил Аньян, — ведь на расстоянии четырех лье уже не видно берега. Правда?
   — Не всегда.
   — Ну… словом, это далеко, даже слишком далеко, не то я попросил бы вас взять меня с собой и показать то, чего я никогда не видал.
   — А что?
   — Живую морскую рыбу.
   — Вы из провинции? — спросил один рыбак.
   — Да, из Парижа.
   Бретонец пожал плечами и поинтересовался:
   — А видели вы в Париже господина Фуке?
   — Часто, — ответил Д'Артаньян.
   — Часто? — повторили рыбаки и столпились около парижанина.
   — Вы его знаете?
   — Немножко. Он близкий друг моего господина.
   — Ага! — протянули рыбаки.
   — И еще, — прибавил Д'Артаньян, — я видел его замки в Сен-Манде, Во и его парижский дом.
   — Хорош?
   — Великолепен!
   — Ну, не так хорош, как его замок в Бель-Иле, — заявил один рыбак.
   — Ого! — воскликнул мушкетер и так презрительно расхохотался, что все присутствующие рассердились.
   — Сразу видно, что вы не бывали на острове, — перебил самый любопытный из рыбаков. — Да знаете ли вы, что его усадьба занимает шесть лье и что там такие деревья, каких не увидишь и в Нанте!
   — Деревья! В море-то? — воскликнул Д'Артаньян. — Желал бы я убедиться сам.
   — Это нетрудно. Мы ловим рыбу у острова Гедика. Оттуда видны темные бель-ильские деревья и белый замок, который, как лезвие, врезается в море. Хотите посмотреть Бель-Иль?
   — А это можно? — спросил Д'Артаньян.
   — Все могут бывать там, — продолжал рыбак, — кто не желает зла Бель-Илю или его владельцу.
   Легкая дрожь пробежала по телу мушкетера.
   «Правда», — подумал он и произнес вслух:
   — Если б я был уверен, что не буду страдать морской болезнью…
   — В нем-то! — воскликнул рыбак, с гордостью указывая на свой красивый баркас с круглыми боками.
   — Ну, уговорили, — сказал д'Артаньян. — Я отправлюсь посмотреть Бель-Иль, только вряд ли меня пустят.
   — Нас же пускают.
   — Вас? Почему?
   — Потому что мы возим рыбу для экипажей каперов.
   — Каперов?
   — Ну да, господин Фуке построил два капера, чтобы преследовать не то голландцев, не то англичан, и мы продаем рыбу матросам этих маленьких судов.
   «Ого! — подумал д'Артаньян. — Еще того лучше! Типография, бастионы, военные суда! Да, Фуке нешуточный противник, как я и полагал. Стоит потрудиться, чтобы поближе присмотреться к нему».
   — Мы выйдем в половине шестого, — деловито прибавил рыбак.
   — Я никуда от вас не уйду.
   Действительно, когда подошло время, он увидел, как рыбаки подтащили свои баркасы к воде. Начинался прилив. Аньян сел в баркас, представляясь испуганным и смеша ребятишек рыбаков, которые наблюдали за ним своими умными глазенками.
   Мушкетер лег на сложенный вчетверо брезент, предоставив трудиться рыбакам, и баркас, распустив свой большой квадратный парус, через два часа уже был в открытом море.
   Д'Артаньян принес рыбакам счастье: так они ему говорили. Ему до того понравилась ловля, что он сам взялся за дело, то есть за лесу, крича и чертыхаясь от радости (да так, что изумил бы самих своих мушкетеров), когда лесу дергала новая добыча, заставлявшая его напрягать мускулы и проявлять силу и ловкость.
   Веселое занятие отвлекло мысли мушкетера от его дипломатического поручения. Он воевал с огромным морским угрем, держась одной рукой за борт, чтобы поймать раскрытую пасть своего противника, когда хозяин баркаса произнес:
   — Осторожно, как бы нас не увидели с Бель-Иля.
   Эти слова произвели на д'Артаньяна впечатление разорвавшейся бомбы.
   Он бросил лесу и морского угря, которые исчезли в воде.
   На расстоянии не более полулье д'Артаньян увидел синеватый силуэт скал Бель-Иля, а над ним белую линию величавого замка.
   Дальше показались леса, зеленые пастбища, скот.
   Солнце, поднявшееся до четверти неба, бросало золотые лучи на поверхность моря и окружало волшебный остров словно сверкающей пылью. Благодаря ослепительному свету все тени падали четко, прорезая темными полосами блестящий фон лугов и стен.
   — Эге, — сказал д'Артаньян, поглядывая на темные скалы, — вот, кажется, укрепления, которые не нуждаются ни в каком инженере. Где тут высадиться на эту землю? Сам бог сделал ее неприступной.
   Рыбак переставил парус и повернул руль; баркас накренился, качнулся и устремился к маленькой круглой красивой гавани с новой зубчатой стеной.
   — Это что, черт возьми? — спросил д'Артаньян.
   — Локмария.
   — А дальше?
   — Это Бангос.
   — А еще дальше?
   — Соже… потом дворец.
   — Боже ты мой! Целый мир! — заметил мушкетер. — А вот и солдаты.
   — На острове тысяча семьсот человек, — с гордостью ответил рыбак. Знаете ли, что здешний гарнизон состоит, самое меньшее, из двадцати двух пехотных рот?
   «Черт побери! — подумал д'Артаньян про себя. — Кажется, король был прав…»
   И они пристали к берегу.

Глава 21. ЧИТАТЕЛЬ, НЕСОМНЕННО, УДИВИТСЯ ТАК ЖЕ, КАК И Д'АРТАНЬЯН, ВСТРЕТИВ СТАРОГО ЗНАКОМОГО

   Когда высаживаются хотя бы с самого маленького морского суденышка, всегда бывают некоторая суматоха и волнение, мешающие спокойно рассмотреть новое место. Качающийся трап, беготня матросов, прибой, крики и приветствия ожидающих на берегу — все это вызывает сложное чувство, приводящее в смущение.
   Поэтому д'Артаньян, только постояв несколько минут на пристани, заметил в гавани и особенно в глубине острова множество рабочих.
   Внизу д'Артаньян увидел пять барж, груженных камнем, которые отошли при нем из Пириака. Камень выгружали и переправляли на берег по цепочке двадцать пять — тридцать крестьян.
   Крупные камни взваливали на тачки и перевозили туда же, куда и гальку, то есть к месту производства работ. Какие это были работы, д'Артаньян еще не мог разобрать.
   Повсюду видна была такая же деятельность, какую заметил Телемак, высадившийся в Саленте.
   Д'Артаньяну очень хотелось уйти подальше, но он боялся выдать свое любопытство и вызвать подозрение. Тем не менее, пока рыбаки торговались, продавая рыбу жителям городка, он отошел от них и, видя, что на него не обращают внимания, стал зорко осматривать все и всех.
   Он тотчас же заметил многое, что не могло обмануть его солдатского взгляда. На двух концах порта сооружались две батареи, чтобы орудийный огонь скрещивался на оси водного бассейна, имевшего форму эллипса. Видимо, на этих выступах собирались установить береговые орудия, потому что д'Артаньян заметил, как строители заканчивали сооружение платформ в виде деревянных полукругов, на которых могут поворачиваться пушки на колесах для стрельбы во все стороны.
   Рядом с каждой из этих батарей ставили корзины с землей для укрепления стен. Батареи имели амбразуры, и руководитель работ подзывал к себе то одних рабочих, которые связывали фашины, то других, вырезавших ромбы и прямоугольники из дерна для закрепления амбразур.
   Судя по энергии, с какой велось строительство, можно было считать его почти законченным. Пушек еще не было, но дубовые основания для них были готовы; почва под ними была тщательно утрамбована, и, если на острове была артиллерия, меньше чем в два дня порт мог быть вооружен.
   Когда д'Артаньян перевел взгляд с береговых батарей на укрепления самого города, он с изумлением убедился, что Бель-Иль защищен по новой системе, о которой при нем говорили графу де Ла Фер как о крупном и удачном новшестве, но применения которой на практике он еще видел.
   Укрепления не возвышались над землей, как старинные валы, предназначенные для защиты города от штурма приставными лестницами, а, напротив, опускались на землю; вместо стен были рвы. Кроме того, рвы эти находились ниже уровня моря, и в случае нужды их легко было затопить с помощью подземных шлюзов.
   Дощатый мост, перекинутый через ров для удобства людей, везущих тачки, соединял внутреннюю часть форта с наружной.
   Д'Артаньян с наивным видом спросил, можно ли пройти по мосту, и в ответ услышал, что это никому не запрещено. Поэтому он перешел через ров и направился к группе землекопов. Ими командовал человек, которого д'Артаньян заметил еще раньше; он казался старшим инженером. На большом камне, служившем столом, лежал план, а в нескольких шагах трещала лебедка.
   В первую очередь внимание д'Артаньяна привлек инженер. На нем был роскошный камзол, не соответствовавший обязанностям этого человека: инженеру скорее подводила бы одежда каменщика, чем костюм вельможи.
   Это был очень высокий, широкоплечий человек в шляпе, разукрашенной перьями. Он делал величественные жесты и, казалось, — он стоял спиной, бранил за леность своих подчиненных.
   Д'Артаньян подошел ближе.
   В это мгновение человек в шляпе с перьями перестал размахивать руками, уперся кулаками в колени и, согнувшись, стал наблюдать, как шестеро дюжих мужчин пытались поднять обтесанный камень на деревянный обрубок, чтобы потом подвести под глыбу веревку лебедки.
   Задыхаясь и обливаясь потом, строители изо всех сил старались приподнять камень на несколько дюймов над землей, в то время как седьмой готовился при первой же возможности сунуть под него толстый брусок. Но камень дважды вырывался у них из рук раньше, чем им удавалось достаточно поднять его, и рабочим приходилось отскакивать назад, чтобы глыба не отдавила им ног.
   Человек в шляпе с перьями выпрямился и гневно спросил:
   — Что это? Из соломы вы, что ли? Черт возьми!
   Отойдите и посмотрите, как это делается.
   «Гм, — подумал д'Артаньян, — не собирается ли он поднять эту глыбу?
   Любопытно».
   Землекопы отошли с понурым видом, покачивая головами; на месте остался только тот, кто держал деревянный брусок, — по-прежнему готовый исполнить свою обязанность.
   Человек в шляпе с перьями подошел к камню, наклонился, просунул под него руки, напряг геркулесовы мышцы и ровным, медленным движением, напоминавшим ход машины, поднял глыбу на целый фут от земли. Рабочий воспользовался этим и подложил брус под камень.
   — Вот! — сказал исполин, не бросив глыбу, а медленно опустив ее на подпорку.
   — Ей-богу, — воскликнул д'Артаньян, — я знаю только одного человека, способного показывать такие фокусы.
   — А? — спросил гигант и обернулся.
   — Портос! — прошептал изумленный мушкетер. — Портос в Бель-Иле!
   Со своей стороны человек в шляпе посмотрел на мнимого управляющего и узнал его, несмотря на непривычный костюм.
   — Д'Артаньян! — вскричал, он краснея. — Тес! — прибавил он через мгновенье.
   — Тес! — отозвался мушкетер.
   В самом деле, если д'Артаньян разоблачил Портоса, то и Портос тоже поймал д'Артаньяна. В первую минуту в каждом из них сильнее всего говорило желание сохранить свою тайну.
   Тем не менее они обнялись.
   Они хотели скрыть от присутствующих свои имена, а не свою дружбу.
   Но после объятий оба задумались.
   «Почему Портос в Бель-Иле ворочает камни?» — спросил себя д'Артаньян, но, конечно, спросил мысленно.
   Портос, менее искушенный в дипломатии, подумал вслух:
   — Зачем вы в Бель-Иле? Что вы тут делаете?
   Нужно было ответить без колебаний.
   Если бы д'Артаньян не нашелся сразу, он бы никогда не простил себе этого.
   — Я здесь потому, что вы в Бель-Иле, друг мой.
   — Ага, — ответил Портос, видимо, сбитый с толку этим доводом, стараясь уяснить себе его с помощью своей известной нам сообразительности.
   — Конечно, — продолжал д'Артаньян, не желавший дать своему другу опомниться, — я сначала поехал к вам Пьерфон.
   — И не застали меня там?
   — Нет, но я видел Мустона.
   — Но ведь не Мустон сказал вам, что я здесь?
   — Почему бы ему было не сказать мне этого? Разве я не заслуживаю доверия Мустона?
   — Он сам этого не знал.
   — О, вот причина, по крайней мере, не оскорбительная для моего самолюбия.
   — Но как же вы добрались до меня?
   — Э, дорогой мой, такой важный барин, как вы, оставляет следы всюду, где побывает, и я не уважал бы себя, если бы не умел находить моих друзей.
   Даже столь льстивое объяснение не вполне удовлетворило Портоса.
   — Но я ехал переодетым — значит, я не мог оставлять следов, — сказал он.
   — Как же вы переоделись?
   — Я приехал под видом мельника.
   — Разве такой вельможа, как вы, Портос, может усвоить манеры простых людей настолько, чтобы обмануть других?
   — Но клянусь вам, мой друг, я так хорошо играл свою роль, что все обманывались.
   — Однако все же не настолько хорошо, чтобы я не мог отыскать вас.
   — Да. Но как же это случилось?
   — Погодите, сейчас расскажу. Представьте себе, Мустон…
   — Ах, уж этот Мустон! — проворчал Портос, сдвигая две триумфальные арки, служившие ему бровями.
   — Да погодите же. Мустон не виноват, так как он сам не знал, где вы.
   — Конечно. И потому-то мне так хочется скорее все понять.
   — Как вы нетерпеливы, Портос!
   — Ужасно, когда чего-нибудь не понимаю.
   — Вы все поймете. Ведь Арамис писал вам в Пьерфон?
   — Да.
   — Он написал, чтобы вы приехали до равноденствия?
   — Да.
   — Ну вот, — заключил Д'Артаньян, надеясь, что Портос удовольствуется этим объяснением.
   Исполин глубоко задумался.
   — Да, да, — сказал он наконец, — понимаю. Арамис звал меня до равноденствия, и потому вы поняли, что он просит меня приехать к нему. Вы спросили, где Арамис? Вы рассуждали так: «Где Арамис, там и Портос». Вы узнали, что Арамис в Бретани, и решили: «Портос в Бретани».
   — Вот именно. Право, Портос, вы прямо колдун. Как вы все это сразу угадали! Приехав в Рош-Бернар, я узнал о возведении замечательных укреплений на Бель-Иле. Это подстрекнуло мое любопытство. Я сел в рыбачью лодку, не подозревая, что вы в Бель-Иле. Приехав и увидев человека, поднявшего такой камень, которого не сдвинул бы и сам Аякс, я воскликнул:
   «Только барон де Брасье в состоянии проделывать такие штуки». Вы услыхали, повернулись, узнали меня, мы обнялись, и, ей-богу, если вы не против, давайте обнимемся еще раз.
   — Вот как все просто объясняется, — произнес Портос.
   И он обнял д'Артаньяна с таким горячим чувством, что в течение пяти минут мушкетер не мог вздохнуть.
   — Да вы стали еще сильнее прежнего, — заметил д'Артаньян. — Хорошо еще, что только в руках!
   Портос ответил приветливой улыбкой.
   В течение пяти минут Д'Артаньян не мог перевести дыхание и за это время обдумывал нелегкую роль, которую ему придется играть. Надо было обо всем расспросить, самому ни на что не отвечая. Когда он окончательно отдышался, у него уже был выработан план кампании.

Глава 22. В КОТОРОЙ СМУТНЫЕ ИДЕИ Д'АРТАНЬЯНА НАЧИНАЮТ ПОНЕМНОГУ ПРОЯСНЯТЬСЯ

   Д'Артаньян немедленно начал наступление:
   — Теперь, когда я вам все объяснил, мой друг, или, вернее, когда вы все угадали, скажите мне, что вы тут делаете, в этой пыли и грязи?
   Портос отер лоб, с гордостью огляделся по сторонам и сказал:
   — Но мне кажется, вы видите, что я тут делаю.
   — Конечно, конечно, вы поднимаете камни.
   — О, только чтобы показать этим лентяям, что такое настоящий мужчина!
   — с презрением сказал Портос. — Но вы понимаете…
   — Да, ворочать камни не ваше дело, а между тем многие, для которых это занятие их настоящее ремесло, не могут поднять их. Вот что заставило меня спросить: «Что вы делаете здесь, барон?»
   — Я изучаю топографию.
   — Топографию?
   — Да, но что вы сами делаете в платье горожанина?
   Д'Артаньян понял, что он напрасно выказал свое удивление. Портос воспользовался этим, чтобы на вопрос ответить вопросом.
   К счастью, Д'Артаньян был к нему готов.
   — Но ведь вы знаете, что я действительно горожанин.
   Это платье соответствует моему общественному положению.
   — Полно, полно, вы мушкетер.
   — Ошибаетесь, дорогой друг: я подал в отставку.
   — Как? Вы покинули службу?
   — Да.
   — Вы покинули короля?
   — Навсегда.
   Портос воздел к небу руки с видом человека, узнавшего нечто неслыханное.
   — Да что же заставило вас решиться на это?
   — Я был недоволен королем. Мазарини давно был мне противен, как вы знаете. И я на все махнул рукой.
   — Но ведь Мазарини умер.
   — Знаю. Как раз перед его смертью я подал в отставку, и два месяца тому назад мою отставку приняли. Тогда-то, чувствуя себя вполне свободным, я отправился в Пьерфон, чтобы повидаться с моим милым Портосом. Я слышал, что вы хорошо распределили время всех дней недели, и хотел немного пожить так, как вы.
   — Друг мой, вы знаете, мой дом открыт для вас не на две недели, а на год, на десять лет, навсегда.
   — Благодарю вас, Портос.
   — Ах! Не нужно ли вам денег? — спросил Портос, побрякивая полсотнею луидоров, лежавших у него в кармане.
   — Нет, мне ничего не нужно; я поместил свои сбережения к Планше, и он выплачивает мне проценты.
   — Ваши сбережения?
   — Да; почему вы считаете, что у меня не может быть сбережений, как у всякого человека?
   — Я? Напротив, я всегда предполагал… Вернее, Арамис всегда предполагал, что у вас есть сбережения. Видите ли, я не вмешиваюсь в эти дела, но думаю, что сбережения мушкетера едва ли очень значительны.
   — Конечно, по сравнению с вами, Портос, миллионером, я не богат. Но судите сами: у меня было двадцать пять тысяч ливров.
   — Недурно, — любезно ответил Портос.
   — А затем, — продолжал мушкетер, — двадцать восьмого числа прошедшего месяца я прибавил к ним двести тысяч ливров.
   Глаза Портоса округлились, красноречиво спрашивая мушкетера: «Да у кого же ты украл такую сумму, дорогой друг?»
   — Двести тысяч ливров! — воскликнул он наконец.
   — Да, таким образом, вместе с двадцатью пятью тысячами, которые у меня были, и с деньгами, которые сейчас при мне, у меня теперь в общем двести сорок пять тысяч ливров.
   — Ну! Откуда же у вас это состояние?
   — Погодите, я после расскажу всю эту историю. Но так как мне еще нужно сообщить вам многое, отложим мое повествование до поры до времени.
   — Отлично, — согласился Портос. — Значит, вы богаты! Но что же рассказывать?
   — Расскажите, как Арамиса назначили…
   — Ваннским епископом?
   — Да, да, именно, — сказал д'Артаньян. — Наш милый Арамис! Он делает карьеру!
   — Да, да. Он и на этом не остановится.
   — Как? Вы думаете, что он не удовольствуется лиловыми чулками, и ему захочется красной шапки?
   — Тес! Она ему обещана.
   — Королем?
   — Человеком посильнее короля.
   — Ах, Портос, друг мой, вы говорите просто невероятные вещи.
   — Почему невероятные? Разве во Франции не бывало лиц, более могущественных, чем король?
   — Да, конечно. Во времена Людовика Тринадцатого сильнее короля был герцог Ришелье. Во времена регентства — кардинал Мазарини, во времена Людовика Четырнадцатого — это господин…
   — Ну?
   — Господин Фуке?
   — Верно! Как вы сразу догадались!
   — Значит, Фуке обещал сделать Арамиса кардиналом?
   Лицо Портоса стало сдержанным и строгим.
   — Сохрани меня боже, друг мой, вмешиваться в чужие дела, а главное выдавать тайны, которые людям желательно сохранить. Когда вы увидитесь с Арамисом, он скажет вам, что найдет нужным доверить.
   — Правда, Портос, вы хранилище тайн. Вернемся же к вам.
   — Хорошо, — согласился Портос.
   — Итак, вы мне сказали, что изучаете здесь топографию?
   — Именно.
   — Ого, друг мой, вы пойдете далеко!
   — Почему?
   — Да ведь эти укрепления великолепны!
   — Вы находите?
   — Конечно, Бель-Иль неприступен, если не вести правильную осаду.
   — Я тоже так думаю, — сказал Портос, потирая руки.
   — Кто же так укрепил остров?
   Портос принял важный, самодовольный вид.
   — А вы не догадываетесь?
   — Нет, я могу только сказать, что это сделал человек, изучивший все системы и выбравший лучшую.
   — Тес, — произнес Портос, — пощадите мою скромность, милый мой д'Артаньян.
   — Как! — воскликнул мушкетер. — Так это вы… О!
   — Смилуйтесь, мой друг!
   — Это вы придумали, распланировали, соорудили все эти бастионы, редуты, куртины, полумесяцы, это вы подготовляете этот крытый ход?
   — Прошу вас!
   — О Портос, вы достойны преклонения! Но вы всегда скрывали от нас свои таланты. Надеюсь, мой друг, вы все подробно покажете мне.
   — Это очень просто. Вот мой план.
   — Покажите.
   Портос подвел д'Артаньяна к камню, служившему ему столом, на котором был развернут план. Внизу было написано ужасающим почерком Портоса, почерком, о котором мы уже имели случай упоминать:
 
   «Вместо квадрата или прямоугольника, как это делалось до сих пор, придайте площади вид правильного шестиугольника. Этот многоугольник имеет то преимущество, что в нем больше углов, чем в четырехугольнике. Каждую сторону вашего шестиугольника (размер которого вы определите на месте) разделите пополам. От средней точки вы проведете перпендикуляр к центру многоугольника; он будет равняться длине шестой части периметра.
   От крайних точек каждой стороны многоугольника вы проведете две диагонали, которые пересекут перпендикуляр. Эти две прямые образуют линии обороны…»
 
   — Ого! — заметил д'Артаньян, дочитав до этого места. — Да это целая система, Портос!
   — Да, полная, — сказал тот. — Хотите читать дальше?
   — Нет, я прочел достаточно. Но, дорогой Портос, раз именно вы руководите работами, то зачем вы письменно изложили свою систему?
   — А смерть, дорогой друг?
   — Как смерть?
   — Ну да. Все мы смертны.
   — Правда, — вздохнул д'Артаньян, — у вас на все найдется ответ.
   И он положил план на камень.
   Хотя д'Артаньян продержал его в руках очень недолго, тем не менее под крупным почерком Портоса он разглядел гораздо более мелкие буквы, напоминавшие ему почерк, который он в молодости видел в письмах к Мари Мишон; только над этими буквами так усердно поработала резинка, что для всякого человека, менее проницательного, нежели наш мушкетер, следы стертых строк были бы незаметны.
   — Поздравляю, мой друг, поздравляю! — сказал д'Артаньян.