Дюнан Сара. На грани

   В городе ее привлекала именно эта черта — легкость, с которой в нем уживались противоположные стили. Местные уроженки — увешанные золотом и напомаженные, чтобы скрыть возраст, мешались на улицах с приезжими хиппи — парнями в металлических заклепках и татуировках, девицами с голым пупком и спиной, загоревшей до черноты, по-детски тоненькими, худыми, как палка. Было время праздников, и то тут, то там в окрестностях устраивались фиесты — рай для бродяг и любителей покрасоваться. Но в конце концов все возвращались во Флоренцию. Ближе к полудню зной призывал их к фонтану возле бокового входа в кафедральный собор — лохматые парни, чьи пышные мелкозавитые шевелюры походили на бисерные занавески, голые по пояс, плескались в воде, как щенки, плескались и брызгались.
   Она как зачарованная глядела на эту картину. Ей живо вспомнилась ночь, которую много лет назад она провела, вернувшись из Рима в общежитие, где остановилась, и обнаружив, что место ее занято и общежитие переполнено. Заночевала она тогда в конце концов на ступенях Баптистерия, а наутро мылась в туалете ближайшего кафе. Теперь такое она посчитала бы немыслимым. Куда канули все эти годы? Места, люди, любовники, службы... С рождением Лили словно горлышко песочных часов расширилось, и время ринулось туда уже не как песок, а как поток воды. Эти парни возле собора по возрасту, наверное, ближе к ее дочери, чем к ней самой. Как могло это случиться? Невозможно, непредставимо.»
   Лили. В последние дни она мало думала о ней. Мучаясь своей виной, она понимала, что нити, связующие ее с дочерью, стали тоньше. В вечер приезда она позвонила домой, но Лили была поглощена просмотром видеофильма и не была настроена на разговор. Анна расслышала хруст чипсов и уловила рассеянность дочери, чье внимание было приковано к картинкам на экране. Лили было хорошо. В матери она не нуждалась.
   А вот Анне она была нужна. До того, как эта история с Сэмюелом стала грозить ее мирку, норовя разрушить, разодрать его в клочья, присутствие Лили она живо чувствовала и в периоды их разлук.
   Душевная связь ее с дочерью ей представлялась чем-то вроде жевательной резинки — любовные нити, тянущиеся, липкие, вязкие, все больше истончающиеся, пока не придет охота запихнуть жвачку обратно в рот и слепить опять воедино. Но не может ли случиться, что от слишком большого натяжения в один прекрасный момент нити порвутся? Не ведет ли к тому ее нынешняя прихоть?
   Время в номере отеля истекало. Теперь уж он не придет. Отчасти это было даже каким-то облегчением. Будь у него самая уважительная причина для отсутствия, все равно это станет началом конца. Чтобы успеть на самолет, ей придется покинуть отель к середине дня. По ее просьбе портье проверил расписание. Оказалось, что поезда в Пизу идут нерегулярно и не все из них следуют прямо в аэропорт без пересадки. Пятичасовой прибывал слишком рано, семичасовой — слишком поздно.
   Она уже собрала вещи, сложила одежду; деревянная лошадка, купленная на рынке в первый же день, была аккуратно обернута ночной рубашкой, чтобы не поцарапать выступы фигурки, когда она станет запихивать покупку в багажный ящик над самолетным креслом. По крайней мере, Лили убедится, что она о ней думала. Закрыв молнию дорожной сумки, она встала с постели. Теперь ясно, что он не придет, а ей пора выбираться отсюда. Может, оно и к лучшему. Оставив сумку на постели, она направилась вниз, в вестибюль отеля — надо выпить чего-нибудь прохладительного.

Дома — Пятница, днем

   В кризисных ситуациях я не теряюсь. Видно, качество это у меня в генах. Я примчалась в аэропорт за двадцать минут до вылета последнего рейса, но при всей моей ловкости путь от Амстердама до Западного Лондона занял три с половиной часа. Однако я не дала времени меня размягчить. Не дождетесь. Вместо этого я всю дорогу составляла различные сценарии возвращения Анны. Если она не вернулась в срок, как сказала, на это должна быть причина. Вероятнее всего, она звонила, чтобы сказать, что задерживается, но автоответчик дал сбой и не записал звонок. Да, может быть, она уже сейчас в пути. Я представляла себе, как она вылетает из такси, торопливо вбегает в парадную дверь, швыряет багаж и бежит по лестнице наверх, в комнату Лили, чтобы, разбудив ее, поздороваться. Я так живо и детально это представляла, что позвонила Полу прямо из Хитроу, из зала прибытия, желая удостовериться, что не ошиблась. Он мгновенно взял трубку. Нет, он все еще находился в ожидании.
   Я взяла такси. В Лондоне было жарче, чем в Амстердаме. Трава по обочинам автострады была сухой, как пересушенные плохим перманентом волосы, в воздухе пахло выхлопными газами. В такие дни «скорая помощь» обычно держит наготове кислородные маски для поступающих в больших количествах астматиков. На полдороге в Чизвик тучи так сгустились, что их наконец прорвало — стеной полил дождь. От дороги шел пар, как от только что снятого с плиты блюда, а капли все стукались и стукались о покрытие, и окна такси мгновенно запотели.
   Англия. Я и позабыла, какие сюрпризы здесь может готовить погода.
   Но когда я съехала с автострады на дорогу, ведущую к дому Анны, ливень прекратился, а духота, напитавшись влагой, несколько ослабла. Воздух за окошком благоухал зеленью. Я вылезла из такси. По-видимому, Пол услышал звук мотора, потому что дверь открылась раньше, чем я успела поднять руку к звонку.
   Кивком он пригласил меня войти и, приложив палец к губам, указал наверх. На втором этаже дверь в комнату Лили была приоткрыта. Я кивнула, и мы тихонько проследовали в кухню. Первым делом — вещи наипервейшие. Из холодильника я извлекла мою неизменную лондонскую бутылку водки (в каждой гавани своя посудина) и налила нам обоим выпить. Пол отказался, что заставило меня пристальнее в него вглядеться. Когда-то он был таким сногсшибательным мужиком, что все на него оборачивались, но сейчас он выглядел не лучшим образом. Лицо его осунулось и приобрело какой-то землистый оттенок — Кристофер Уокен, в очередной раз играющий психа, — а глаза слегка покраснели. Похоже, он провел бессонную ночь. Но в любовных утехах или в тревоге — с Полом в этом вопросе определенности быть не могло.
   — Все еще никаких известий?
   — Ни единого слова.
   — А что ты сказал Лили?
   — Что она опоздала на самолет и прилетит, когда сумеет сесть на другой.
   — И она поверила тебе? Он пожал плечами:
   — Чего ж тут неправдоподобного? По какой другой причине мама может не вернуться, если сказала, что вернется?
   Он сел за стол и на секунду прикрыл глаза, надавив на веки двумя пальцами — большим и средним. Нет, подумала я, на этот раз секс тут ни при чем.
   — И ты все время здесь? Он покачал головой.
   — Патриция, нянька, позвонила мне утром. Я и так почти каждую пятницу провожу с Лили, а тут еще Патриция собиралась на субботу-воскресенье в Ирландию на свадьбу племянницы и, видимо, разволновалась, что Анны нет.
   — Когда точно она должна была вернуться?
   — Вчера вечером.
   — Ты звонил в аэропорт? Он пожал плечами.
   — Все рейсы из Флоренции состоялись. Задержек не было. Отмененных рейсов — также. А списков пассажиров они не выдают.
   — Из Флоренции?
   — Ага. Она туда уехала.
   — Что ей там делать? Он пожал плечами.
   — Спроси что-нибудь полегче. В последний раз я говорил с ней на той неделе. Она ни слова не сказала о том, что уезжает. По всей вероятности, она и Патрицию попросила побыть с ребенком лишь за два дня до отъезда. Патриция считает, что отправилась она по служебным делам, но сегодня утром я позвонил в ее газету, и начальница Анны сказала, что она совершенно не в курсе, как и все прочие. — Он помолчал. — Я подумал, может быть, она что-то сказала тебе.
   Нет, не сказала. Водка у меня в пищеводе из ледяной вдруг превратилась в горячую. Надо налить еще. Я старалась припомнить наш последний телефонный разговор две — нет, три! — недели назад. Анна была занята какой-то своей статьей, какой — она не сказала. Голос ее мне показался каким-то... ну, рассеянным, что ли, но я приписала это работе. Она всегда излишне отдается работе. В отличие от лучшей своей подруги. Ну а Флоренция? Если это возникло заранее, она непременно поделилась бы со мной. Это уж точно. Хотя в ее жизни Флоренция существовала и до нашей встречи, я об этой поездке знала все. У каждого из нас имеется история о том, как было тебе восемнадцать лет, и о городе, где ты стала окончательно взрослой или по крайней мере взрослой в твоих собственных глазах. Она не возвращалась туда много лет. Если б ей захотелось вновь очутиться во Флоренции, мне бы она это сказала.
   — А телефона, по которому с ней можно связаться, она не оставила?
   — Какой-то оставила, но Патриция боится, что она неверно его записала. Когда сегодня днем я позвонил, мне ответила директор магазина готового платья.
   — И все-таки, — сказала я, — это непонятно. Почему она не торопится с возвращением? Она же знает, что Патриции надо уезжать. Ты уверен, что она не передавала никакого сообщения?
   — На автоответчике ничего нет.
   — Может быть, не записалось?
   — А может быть, она и не звонила. Мы оба помолчали.
   — Я хотел дождаться тебя... — Он запнулся. — Мне кажется, стоит обратиться в полицию.
   — Слишком рано, — сказала я, хотя и не была в этом уверена.
   Он пожал плечами.
   — Если к утру она не вернется, будет уже две ночи. Не думаю, чтоб мы смогли обойтись без полиции. А ты как считаешь?
   — Считаю, что если обращаться в полицию, трудно будет скрыть все от Лили.
   — Ну а что ты предлагаешь? Ты готова переехать сюда и принять все на себя до ее появления?
   — Погоди минутку, Пол... Ты же не думаешь, что она действует намеренно?
   — Не думаю. Я знаю не больше твоего. Но мне кажется это подозрительным, вот и все. Во-первых, не сказать никому ни слова — ни тебе, ни мне... Сесть на самолет и не вернуться... По-моему, если к утру от нее не будет известий, нам останется предположить, что с ней что-то случилось.
   — Например, что?
   — Господи, Эстелла, ну не знаю я! Что-нибудь! Что-нибудь. Понимай как хочешь. Не так давно мне попались на глаза данные статистики, согласно которым по всему миру каждый день в дорожных катастрофах погибают 2090 человек. Есть, наверное, и другие данные — сколько из них погибает в заграничных поездках. Но морги цивилизованных стран блюдут определенные правила, а паспорт ее или кредитные карточки не могут находиться в месте ином, чем ее сумочка... Ладно, забудем. Анна не из тех женщин, которых давит автобус где-нибудь в закоулках на окраинах Флоренции. С ней такого случиться не может. Как и со мной. Как это говорится о молнии — что дважды она не ударяет в одно место? Или дважды в одну семью? Мою семью. Суеверное это представление, как ни странно, меня успокоило.
   Из открытого окна кухни с улицы донеслось Урчание мотора. Я взглянула на часы. Без двенадцати час. Самолеты из Европы прилетают не позже десяти часов вечера. Но не все же прибывают самолетом. Что, если она, задержавшись и выяснив, что в пятницу на самолетах свободных мест нет, решила ехать наземным транспортом? Перед главами карикатурно всплыла картинка: женская фигура в полный рост стоит на ветру, вглядываясь морсскую даль, где уже показались дуврские скалы. А потом из Дувра до Лондона на пассажирском поезде. Или же, если уж очень припоздала, на такси. За окном мотор все еще урчал — пассажир платил таксисту, вынимал ключи от входной двери. Мы услышали, как хлопнула дверь, затем — другая. Вскоре такси уехало. Мы избегали встретиться взглядом. Как долго сможем мы ждать? Он вздохнул.
   — Ты долго сможешь пробыть здесь?
   — Сколько потребуется, — ответила я. — А ты?
   — У Майка в конце недели монтировочные. Во вторник первый прогон.
   Это не было прямым ответом на мой вопрос, но хоть отвлекло немного.
   — Как он?
   Сколько времени уж это длится? Наверное, год, не меньше.
   — Майк? Прекрасно. Весь в делах. А ты как? Как работа?
   Я пожала плечами.
   — Ну, ты же знаешь эту волынку с налогами. Отнести А в графу В, чтобы не платить С. Сама удивляюсь, как я в этом поднаторела.
   — Потому что это не твои деньги.
   — Возможно, — сказала я.
   — Во всяком случае, у тебя это получается. Я постучала по рюмке.
   — Не без помощи допинга.
   — Возможно, у нее есть травка, если желаешь.
   Как и многим другим, представлять себе юриста, нарушающего закон, казалось ему забавным. Не понимает, что существует профессиональный риск. Вообще для гомосексуалиста Пол во многих отношениях весьма добропорядочен, что, наряду с другими его чертами, и составляет его прелесть. Интересно, не меньше ли внимания он стал уделять Лили с тех пор, как в жизни его появился Майк? В прошлом одно другому не мешало — мальчики отдельно, девочки отдельно, но, насколько я знаю от Анны, Майк — это статья особая.
   — Спасибо, но мешать одно с другим я не стану. Мы посидели еще немного, но ожидать вдвоем нам показалось хуже. Он встал из-за стола.
   — Пойду лягу.
   — Ты спишь в гостевой?
   — Ага.
   Стало быть, спать мне придется в комнате Анны.
   — Лили знает о том, что я приехала? Он кивнул.
   — После разговора с тобой я сказал ей, что ты приезжаешь на уик-энд.
   — Думаешь, Лили не будет неприятно, если я посплю в постели Анны?
   — Если даже это и будет ей неприятно, она, скорее всего, ничего не скажет.
   — Не скажет. — Есть мнение, что дети как никто умеют скрытничать. Мне ли не знать, хотя я и помалкивала, как Лили. Впрочем, это долгая история.
   Он потоптался возле стола, словно желая еще что-то сказать. Я придвинула к себе бутылку. Он проводил ее глазами. Ничего, друг, в свое время я видела тебя порядочно тепленьким, подумала я. Так что лучше бы тебе не вякать.
   — Это давняя традиция, — сказала я, — вечера в пятницу. Анна бы не хотела, чтоб ее отсутствие вклинилось и испортило мне этот вечер.
   Он пожал плечами.
   — Ты же меня знаешь. Что одному здорово, другому — нож острый. Спи спокойно.
   — Постараюсь. И знаешь, Пол, — решительно сказала я, — не волнуйся. Наверняка выяснится причина, почему она не смогла позвонить. А завтра она будет дома, в этом я уверена.
   — Ага, — сказал он. — И я уверен тоже.

Отсутствие — Четверг, днем

   Последовав совету незнакомца, Анна отправилась на центральный вокзал с запасом времени. Но хотя лоточников возле входа и было полно, никаких сенегальцев с лошадками среди них не наблюдалось. Обстоятельство это вызвало у нее досаду. Надо было хватать эту лошадь, когда была возможность. А теперь возвращаться в лавку уже поздно. Придется рискнуть и поискать что-нибудь подходящее в аэропорту.
   Она взбежала по ступенькам в здание вокзала. Псевдопомпезный главный зал был переполнен. Слева возле каждого окошечка змеилась очередь — отдельные местные жители и толпа туристов — каникулярный наплыв. Слава богу, что у нее хоть время есть. Она пристроилась к самой короткой из чередей (даже и эта очередь была порядочной) и стала смотреть вывешенное высоко на стене расписание. Выяснилось, что поезд на Пизу-центральную ушел двадцать пять минут назад. Никакого шестичасового в расписании не значилось. Следующий поезд до аэропорта отправлялся в 7 часов, то есть через час с четвертью, и к ее рейсу явно не успевал. Она обратилась бы в справочную, но боялась потерять очередь, так как за ней уже стал набираться народ. Она лихорадочно соображала, на какой бы автобус ей сесть, когда позади нее кто-то сказал:
   — Привет!
   Обернувшись, она увидела перед собой мужчину, с которым говорила утром в лавке. Пиджак он снял, и вид у него был озабоченный.
   — О, слава тебе господи, это все-таки вы! Как я рад, что нашел вас! Я весь вокзал обрыскал. Вы ведь меня помните, да? В лавке утром?
   — Помню. Здравствуйте. Ну и?..
   — Простите меня, пожалуйста! Расписание изменилось. Шестичасового до аэропорта в Пизе больше нет. Поезда идут — как это сказать? — согласно летнему расписанию. Я этого не учел.
   — Вы приехали сюда, чтобы сообщить мне это? Он рассмеялся.
   — Нет, нет. Я провожал друга на поезд в Рим. Подвозил его на вокзал. А когда смотрел расписание, вспомнил, что сказал вам.
   — Значит, отсюда на поезде в аэропорт я доехать не смогу?
   — На ваш рейс — не сможете. Ведь вылет ваш, кажется, в восемь, так вы сказали?
   — В семь сорок пять..Ну а если автобусом? Он щелкнул языком.
   — Нет. Идет — как это по-вашему? — стачка. Водители в аэропорт не возят. Требуют повышения зарплаты. Там у входа объявление. Вы проходили мимо. Отсюда здесь такая пропасть народа.
   — Почему же не добавить в расписание поездов?
   Он ничего не сказал, ограничившись красноречивым жестом, который у всех народов означает одно и то же: сетование на бесконечную тупость властей.
   Ни поездов, ни автобусов. Пропуск рейса грозил ей кошмаром: ведь самолеты переполнены, счастье еще, что она втиснулась на этот чартерный рейс. А такси отсюда непомерно дорого. Да и итальянской валюты в таком количестве у нее и близко нет. Она стала озираться в поисках обменного пункта.
   — Пожалуйста...
   Встревоженная, она почти забыла, что он все еще здесь.
   — Вы должны разрешить мне помочь вам. У вокзала моя машина. По автостраде мы доедем очень быстро — через час вы уже будете на месте. Полно времени останется, не правда ли?
   Она покачала головой.
   — Нет, я возьму такси. Но сначала мне надо поменять деньги.
   Она направилась было к обменному бюро, но он преградил ей дорогу.
   — Синьора... Пожалуйста... Ведь это моя вина. Я ввел вас в заблуждение, и неприятности ваши — из-за меня. Разрешите мне помочь вам. Живу я неподалеку от Пизы. Мне все равно в ту сторону. Аэропорт от меня довольно близко. Пожалуйста! Разрешите, я помогу вам!
   Сказать, что она без колебаний ухватилась за предложение, было бы неправдой. Напротив, она и Лили уже успела вдолбить правило — никогда не принимать ничего от незнакомцев, правило, которому сама она следовала интуитивно. Однако на этот раз в ней перевесила потребность чувствовать доброту и расположение совершенно чужих людей. Разве, в частности, не за этим она вернулась в этот город, чтобы вновь обрести прежнюю легкость, веру в чудесные возможности жизни? «Связать воедино». ^[1]
   Когда двадцать лет назад она впервые прибыла в Италию, у нее, как и у многих тогдашних подростков, роились в голове идеи, почерпнутые в высокоумных романах Форстера, и она щеголяла его жизненным кредо как символом романтической бесшабашности. Но не слишком ли плоско применять возвышенные идеи двадцатилетней давности к вещам столь прозаическим, как поездка в аэропорт на попутной машине? И тем не менее...
   — Ладно, — сказала она. — Если и вправду вам для этого не придется делать крюк...

Отсутствие — Четверг, днем

   Внизу на аппарате мигал сигнал сообщения — туманное желтое пятнышко загоралось, гасло, опять загоралось, опять гасло — огонек бакена на отмели, остерегающий суда подходить чересчур близко к берегу. Она увидела сигнал, едва открыв дверь, но после столь долгого ожидания подойти к аппарату ей оказалось не по силам. Вместо этого она лихорадочно стала складываться. Даже в ванной, когда она забирала оттуда кремы и зубную щетку, ее через стену преследовало мигание сигнала. Слишком поздно, думала она. Слишком поздно ты оставил сообщение. Туман рассеялся. Я возвращаюсь домой. Уезжаю, не встретившись с тобой. Так лучше для всех.
   Подхватив вещи, она направилась к двери. А времени у нее еще полно. Ведь вылет не раньше семи с минутами. Можно прослушать сообщение, а потом уже выбираться из отеля. Но внутреннее чутье ей подсказывало, что искушение может оказаться слишком велико. Она заперла дверь и пошла по коридору, сжимая в кулаке ключ в кармане жакета. Огонек сигнала все еще будет мигать, когда она спустится в лифте вниз, к конторке портье потом выйдет в вестибюль и дальше, на улицу, чтобы ловить такси на вокзал. А вскоре он погаснет: когда ее выписка будет зарегистрирована, сообщение сотрут, готовя номер для следующего постояльца. Сообщение пропадет. Исчезнет. Окончится. Встречи не будет. Так просто.
   Стоя в ожидании лифта, она воображала свою жизнь загадочной картинкой из детской книжки. Вот она — маленькая фигурка в углу страницы на перепутье, где вьются, пересекаясь, спутываясь, змейки дорог, пока в конце концов одна из них не выводит к обрыву, с которого единственный путь — вниз, в пропасть, в то время как другая сулит приятную прогулку по зеленому прекрасному лугу. Хайди должна вывести дедушкино стадо к летним пастбищам. Какой же путь ей выбрать, чтобы избежать несчастья?
   Лифт пришел. Дверцы открылись. И закрылись вновь.
   Она повернулась и пошла по коридору обратно, разжимая кулак и перехватывая ключ пальцами.
 
   Когда в ухо ей ударило сообщение, она даже прикрыла глаза — так надрывал ей душу этот голос. Потом она услышала адрес. Около телефона лежали карандаш с блокнотом, но она не сделала движения, чтобы взять их в руки. Забыть этот адрес и ничего не случится, мелькнуло в голове во время ее последнего кивка неизбежному.
   На заднем сиденье такси было так жарко, что кожа ее прилипла к обивке. Когда таксист спросил, куда ехать, она на минуту запнулась, после чего собственный голос, произнесший адрес — очень четко произнесший, с отличным выговором. Когда она осведомилась, далеко ли это, таксист сказал, что это в Фьезоле, через реку. Она взглянула на часы. Время сильно поджимает, ведь надо успеть в аэропорт. Наверное, придется и туда взять такси. Деньги у него будут. Она возьмет в долг, а ему выпишет чек. Анна открыла окно, чтобы впустить немного воздуха, но оттуда потянуло жаром. Попетляв по улицам, они выехали к рынку, где она в первое утро выторговала для Лили деревянную лошадку. Кажется, это было так давно. Пальцы ее сжали дорожную сумку, лежавшую на коленях.

Дома — Суббота, ранним утром

   Шаги Пола вверх по лестнице замерли возле двери Лили на втором этаже. Должно быть, она спала, потому что почти сразу же он двинулся выше. Вскоре я услышала звук воды, спускаемой в туалете, а потом дверь захлопнулась.
   Если сейчас поднять трубку, не услышу ли я их беседу с Майклом? Анна говорит, что у них это ритуал — ежедневные ночные беседы по телефону до двух-трех часов. Она считает, что съехаться вместе — для него и Майкла лишь вопрос времени. Казалось бы, ей должны быть неприятны столь явные и теплые семейные отношения Пола с кем-то помимо нее, однако Майкл ей нравится, она говорит, что он старше своих лет и не дает Полу стать наркоманом. Она одобряет Майкла. И Лили, судя по всему, тоже его одобряет. Кажется, Майкл владеет секретом без усилий нравиться ребенку и умеет смешить ее. То есть она принимает его, как подсказывает мне собственный опыт. Так неужели у Пола теперь две семьи? Вероятно.
   Я пила воду, сидя в кухне. В окне смутно маячил маленький садик — плиты патио, бордюры, яркая рама с вьющимися растениями. Там была настоящая помойка, свалка строительных отходов, судя по мусору, который мы выгребли оттуда в выходные после ее вселения. Тогда тоже стояло лето, правда, и вполовину не такое знойное. Денег нанять помощников у нее не было, и она созвала друзей — велела тащить все: и пиво, и съестное, и всякие там мотыги-лопаты. Мы выгребли два полных чана мусора. Лили в это время висела в гамаке, привязанном к бельевой веревке и кусту бузины у задней двери, и, как только она начинала плакать, тот, кто проходил мимо, останавливался и качал ее. Обедали мы стоя, поедая всухомятку хлеб с сыром и салями. Пол сказал, что это похоже на кадры дурной итальянской кинокартины: пот льется, солнце печет, а ты возделываешь землю и рад-радешенек. Такие дни запоминаются как ключевые вехи в истории поколения.
   Где все эти люди сейчас? Преуспевают, наверное, так что могут позволить себе садовников. Мне они были симпатичны, хотя дружила с ними больше она, чем я. Видятся ли они теперь? Обмениваются ли поздравительными открытками на Рождество? Она о них ничего не рассказывает, по крайней мере насколько я помню. Впрочем, теперь она вообще мало о ком говорит, за исключением, разумеется, Лили, а также Пола, а в последнее время и Майкла. Наверно, если б мне понадобился кто-нибудь из них, я смогла бы найти в телефонной книге их номера. Интересно, в каком возрасте начинаешь искать в телефонной книге не столько друзей, сколько знакомых?
   Я начинаю чувствовать действие водки — первые красноречивые признаки накатывающей слезливости — как червяк на дне бутылки с мексиканской настойкой. В Амстердаме сейчас почти три часа ночи, там я давно бы уж вырубилась. Сумрак ночи. Выключив свет, я поднялась наверх.
   Комната Анны выглядела пугающе прибранной — кровать застелена, покрывало не смято. Чистота выглядела даже преднамеренной — так оставляют комнату, когда, пакуя вещи, знают, что вернутся не скоро. Потом я вспомнила, что в отсутствие Анны здесь убиралась Патриция — пропылесосила пол, развесила по местам брошенную одежду, словом, уничтожила самые явные следы беспорядка, которым обычно окружала себя Анна. Дабы подтвердить свою догадку, я открыла шкаф. На меня вывалился целый ворох одежды, отчетливо пахнущий Анной — слабый запах ее духов мешался с запахом ее тела. Индивидуальный запах, здесь он был настолько явствен, что казалось, оглянись я, и увижу Анну. Но за спиной у меня Анны не было.