Страница:
– Дайте ему выпустить пар. Так уж он устроен, и мы тут ничего поделать не можем.
– Он свинья! – Тесса никогда не умела сдерживать свои чувства.
Доминик подняла брови.
– Он твой отец. Мы должны с ним считаться. Тесса мрачно посмотрела на мать.
– Не понимаю – почему. Ты давно могла бы с ним развестись.
– Тесса! – прошипела Клер. – Ты не можешь так говорить!
Миранда промолчала, хотя втайне всегда удивлялась, почему ее родители все еще остаются вместе.
– Я сказала перед алтарем: «Пока смерть не разлучит нас», и для меня эта клятва священна, – негромко произнесла Доминик. – Мы – семья.
– Это значит, что мы обязаны делать все, что ему захочется? Клер должна отказаться от Харли, а я... я должна отказаться от своей жизни? – Тесса бросила непримиримый взгляд на фигуру отца, угадывающуюся за стеклянной дверью. Он стоял, опираясь на перила, и глядел на воду; кончик его сигары светился в темноте воспаленной красной точкой. – Я сбегу из дому прежде, чем он отошлет меня в какую-то там дурацкую школу в Европе.
– Это была пустая угроза, – пояснила Доминик. – Дайте ему остыть.
Клер отодвинулась от стола.
– Он не может запретить мне выйти замуж за Харли.
– К сожалению, может, дорогая, – возразила Доминик. Ее лицо выглядело усталым и вдруг показалось дочерям постаревшим.
– Чушь собачья! Вы как хотите, а я ему не позволю указывать мне, что можно делать, а что нет! – Тесса с грохотом оттолкнула стул и выбежала из столовой.
– Я беспокоюсь о ней, – вздохнула Доминик. – Она такая импульсивная! А ты, – она подалась вперед и накрыла руку Клер своими длинными холеными пальцами в кольцах, – не должна так сильно влюбляться. Это неразумно.
– Почему? – спросила Клер. Вид у нее был подавленный.
– Мужчин всегда надо держать на некотором расстоянии. Не отдавать им всю себя. На всякий случай.
– На какой случай? Что может случиться?
– На тот случай, если мужчина, в которого ты влюблена, не ответит тебе взаимностью.
– Но Харли любит меня! – воскликнула Клер, поднимаясь из-за стола. – Почему мне никто не верит?
Она тоже поспешно вышла из столовой, но Миранда успела заметить в ее взгляде сомнение и тревогу.
– О боже, – вздохнула Доминик, когда они с Мирандой остались одни. Звуки скрипки, исполнявшей какую-то классическую мелодию, доносились из скрытых динамиков, снимая напряжение, повисшее в комнате. – Вот тебе урок, Ранда. – Доминик печально улыбнулась. – Надеюсь, с тобой мне нет нужды обсуждать подобные вещи?
– Нет, мама, такой нужды нет, – ответила Миранда, прекрасно понимая, что лжет.
– Что ж, настанет день, когда какой-нибудь молодой человек заденет твое сердце, и вот тогда будь начеку.
– Так получилось у тебя с папой?
Лицо Доминик превратилось в маску скорби. Она опять бросила взгляд на стеклянную дверь, ведущую на заднее крыльцо, где ее муж курил сигару.
– Нет, – призналась она. – Наверное, я никогда его не любила. Но я выросла в бедности, а твой отец был богат, и я решила, что для меня это единственный выход. Я забеременела.
– Нарочно?! – шепотом ужаснулась Миранда. Доминик пожала плечами:
– Я сделала то, чего от меня ожидали, и ни разу об этом не пожалела. Ну... если не считать случаев вроде сегодняшнего. Я просто не понимаю, почему наша семья не может тихо и мирно поужинать без скандала.
– Ты рехнулся, черт бы тебя побрал! Совсем спятил! – Уэстон швырнул кий на бильярдный стол, на котором гонял шары в одиночку, пока Харли не спустился в подвальный этаж со своей безумной новостью. – Ты не можешь сейчас ни на ком жениться!
– Почему нет?
Уэстон прислонился к краю бильярдного стола и посмотрел на брата таким взглядом, словно Харли был самым настоящим, взятым на учет психопатом.
– А как же Кендалл? Нужно сначала разобраться с ней!
– С Кендалл все кончено.
Уэстон выглянул в коридор и заметил тень, скользнувшую по стене на лестнице. Пейдж. Черт бы побрал эту девчонку! Вечно всюду сует свой нос, что-то вынюхивает, собирает сплетни. Не в первый раз Уэстон спросил себя, как он может состоять в родстве с этим беспозвоночным кретином Харли и чокнутой уродиной-сестрицей. По его мнению, Пейдж явно нуждалась в услугах психоаналитика.
Оглянувшись, Уэстон увидел, что Харли нервно подбрасывает бильярдный шар. Что ж, пусть понервничает, ему это только на пользу. Этот кусок студня вечно попадает в переделки, только на сей раз он еще не знает, как глубоко увяз. Ну ничего, долго ждать ему не придется. Вскоре Кендалл прибудет с благой вестью и сообщит, что ему предстоит стать папочкой (хотя на самом деле – дядюшкой). Если все пойдет по плану.
– Кендалл, похоже, считает, что вы все еще связаны, – заметил Уэстон.
– С чего бы это?
– Судя по всему, ты никак не можешь вылезти из ее трусов.
Уэстон глазам своим не поверил, но Харли действительно смутился и покраснел, как девчонка. Вот козел!
– Я с ней давно уже не встречаюсь.
– Отлично. В таком случае ты можешь жениться на Клер Холланд, и жизнь твоя будет прекрасна. Правда, отец лишит тебя наследства, и колледжа тебе больше не видать. Тебе придется устроиться автомехаником, или официантом, или рабочим на заводе – если, конечно, ты справишься с такой работой. Зато ты сможешь снять прелестную двухкомнатную квартирку в каком-нибудь бедном районе Портленда или Сиэтла. Ведь с милым рай и в шалаше! А что касается Клер, ей тоже придется работать. Секретаршей или регистратором в гостинице, о нет, ей это не подходит! Может, она будет объезжать лошадей или давать уроки верховой езды? И тогда все будет отлично. Идеально!
– Все будет не так!
– Именно так, Харли. У нее тоже не будет денег, как и у тебя. Ведь твоя машина записана на отца. Полагаю, ты еще не успел сообщить ему радостную новость?
– Когда он вернется в город...
Пронзительно задребезжал телефон, и тень на лестнице метнулась вверх. Отлично. Пейдж каким-то непостижимым образом умела выбить Уэстона из колеи. Как у нее это получалось, он понять не мог. Девчонка-недомерок, но до чего же ушлая!
– Думаешь, он тебя обнимет и поздравит с женитьбой на одной из дочерей своего заклятого врага? Ну, разумеется, Харли!
– Тебе звонят, Уэстон! – крикнула сверху Пейдж. – Это Кристи.
– Черт побери!
Харли хватило наглости ухмыльнуться.
– По крайней мере, я не трахаюсь с индейской девкой просто шутки ради. Бьюсь об заклад, ее братец не в восторге от того, что ты сделал ее своей наложницей. А может, он не в курсе? Может, его надо просветить? Джек Сонгберд не из тех, с кем приятно встретиться на узкой дорожке.
– Я же сказала: тебе звонит Кристи! – Голос у Пейдж был пронзительный, как звук циркулярной пилы.
– Скажи ей, что меня дома нет! – заорал в ответ Уэстон.
С громким топотом Пейдж спустилась по лестнице в подвал.
– Я уже сказала ей, что ты здесь играешь в бильярд.
– Черт бы тебя побрал, Пейдж. Не могла придумать что-нибудь поумнее? – Уэстон подошел к бару, жалея, что заранее не догадался налить себе чего-нибудь покрепче, и снял трубку отводного аппарата. – Слушай, Кристи, я сейчас занят. Перезвоню позже.
– Погоди минутку. Джек сегодня приходил на работу? У Уэстона засосало под ложечкой.
– Он опоздал.
– Но он там был?
– Ага. Пока я его не уволил к чертям собачьим.
– Ты... Что ты сделал?
– Он уволен. Твой брат был худшим работником у нас в сортировочном цеху, Кристи. Я его уволил.
– Но ты не мог...
В ее голосе звучала такая горечь, что что-то дрогнуло даже в его очерствевшей душе. Да, Кристи напоминала вирус, проникающий прямо в кровь; от нее невозможно было избавиться. Уэстон сомневался, что когда-нибудь сумеет окончательно с ней порвать.
– Тем не менее я это сделал. Если не веришь, спроси его.
– Я бы спросила, но он еще не вернулся домой.
– Так поищи его в местной пивной. Скорее всего, твой братец топит свои горести в водке.
– Ты подонок, – бесстрастно отчеканила она.
– Я никогда этого не скрывал.
Перед тем как повесить трубку, Кристи пробормотала что-то на языке индейцев чинук. Была у нее такая привычка, неизменно выводившая Уэстона из себя. Ему было неприятно слушать тарабарщину, и, хотя Кристал, скорее всего, просто выругала его, подобрала какой-то индейский эквивалент «подонка», у него возникло тревожное ощущение, что она произнесла заклинание и навела на него порчу. Конечно, он во все эти индейские заклятия и прочую чушь не верил, но по коже у него поползли мурашки, когда он повесил трубку.
– Бунт в гареме? – насмешливо осведомился Харли.
– Не умничай! – буркнул в ответ Уэстон.
Не станет он портить себе кровь из-за шуточек своего брата, выходок ненормальной сестрицы и проклятий индейской шлюхи. В конце концов, он не кто-нибудь, а Уэстон Таггерт и может делать все, что пожелает, черт возьми!
Глава 9
– Он свинья! – Тесса никогда не умела сдерживать свои чувства.
Доминик подняла брови.
– Он твой отец. Мы должны с ним считаться. Тесса мрачно посмотрела на мать.
– Не понимаю – почему. Ты давно могла бы с ним развестись.
– Тесса! – прошипела Клер. – Ты не можешь так говорить!
Миранда промолчала, хотя втайне всегда удивлялась, почему ее родители все еще остаются вместе.
– Я сказала перед алтарем: «Пока смерть не разлучит нас», и для меня эта клятва священна, – негромко произнесла Доминик. – Мы – семья.
– Это значит, что мы обязаны делать все, что ему захочется? Клер должна отказаться от Харли, а я... я должна отказаться от своей жизни? – Тесса бросила непримиримый взгляд на фигуру отца, угадывающуюся за стеклянной дверью. Он стоял, опираясь на перила, и глядел на воду; кончик его сигары светился в темноте воспаленной красной точкой. – Я сбегу из дому прежде, чем он отошлет меня в какую-то там дурацкую школу в Европе.
– Это была пустая угроза, – пояснила Доминик. – Дайте ему остыть.
Клер отодвинулась от стола.
– Он не может запретить мне выйти замуж за Харли.
– К сожалению, может, дорогая, – возразила Доминик. Ее лицо выглядело усталым и вдруг показалось дочерям постаревшим.
– Чушь собачья! Вы как хотите, а я ему не позволю указывать мне, что можно делать, а что нет! – Тесса с грохотом оттолкнула стул и выбежала из столовой.
– Я беспокоюсь о ней, – вздохнула Доминик. – Она такая импульсивная! А ты, – она подалась вперед и накрыла руку Клер своими длинными холеными пальцами в кольцах, – не должна так сильно влюбляться. Это неразумно.
– Почему? – спросила Клер. Вид у нее был подавленный.
– Мужчин всегда надо держать на некотором расстоянии. Не отдавать им всю себя. На всякий случай.
– На какой случай? Что может случиться?
– На тот случай, если мужчина, в которого ты влюблена, не ответит тебе взаимностью.
– Но Харли любит меня! – воскликнула Клер, поднимаясь из-за стола. – Почему мне никто не верит?
Она тоже поспешно вышла из столовой, но Миранда успела заметить в ее взгляде сомнение и тревогу.
– О боже, – вздохнула Доминик, когда они с Мирандой остались одни. Звуки скрипки, исполнявшей какую-то классическую мелодию, доносились из скрытых динамиков, снимая напряжение, повисшее в комнате. – Вот тебе урок, Ранда. – Доминик печально улыбнулась. – Надеюсь, с тобой мне нет нужды обсуждать подобные вещи?
– Нет, мама, такой нужды нет, – ответила Миранда, прекрасно понимая, что лжет.
– Что ж, настанет день, когда какой-нибудь молодой человек заденет твое сердце, и вот тогда будь начеку.
– Так получилось у тебя с папой?
Лицо Доминик превратилось в маску скорби. Она опять бросила взгляд на стеклянную дверь, ведущую на заднее крыльцо, где ее муж курил сигару.
– Нет, – призналась она. – Наверное, я никогда его не любила. Но я выросла в бедности, а твой отец был богат, и я решила, что для меня это единственный выход. Я забеременела.
– Нарочно?! – шепотом ужаснулась Миранда. Доминик пожала плечами:
– Я сделала то, чего от меня ожидали, и ни разу об этом не пожалела. Ну... если не считать случаев вроде сегодняшнего. Я просто не понимаю, почему наша семья не может тихо и мирно поужинать без скандала.
– Ты рехнулся, черт бы тебя побрал! Совсем спятил! – Уэстон швырнул кий на бильярдный стол, на котором гонял шары в одиночку, пока Харли не спустился в подвальный этаж со своей безумной новостью. – Ты не можешь сейчас ни на ком жениться!
– Почему нет?
Уэстон прислонился к краю бильярдного стола и посмотрел на брата таким взглядом, словно Харли был самым настоящим, взятым на учет психопатом.
– А как же Кендалл? Нужно сначала разобраться с ней!
– С Кендалл все кончено.
Уэстон выглянул в коридор и заметил тень, скользнувшую по стене на лестнице. Пейдж. Черт бы побрал эту девчонку! Вечно всюду сует свой нос, что-то вынюхивает, собирает сплетни. Не в первый раз Уэстон спросил себя, как он может состоять в родстве с этим беспозвоночным кретином Харли и чокнутой уродиной-сестрицей. По его мнению, Пейдж явно нуждалась в услугах психоаналитика.
Оглянувшись, Уэстон увидел, что Харли нервно подбрасывает бильярдный шар. Что ж, пусть понервничает, ему это только на пользу. Этот кусок студня вечно попадает в переделки, только на сей раз он еще не знает, как глубоко увяз. Ну ничего, долго ждать ему не придется. Вскоре Кендалл прибудет с благой вестью и сообщит, что ему предстоит стать папочкой (хотя на самом деле – дядюшкой). Если все пойдет по плану.
– Кендалл, похоже, считает, что вы все еще связаны, – заметил Уэстон.
– С чего бы это?
– Судя по всему, ты никак не можешь вылезти из ее трусов.
Уэстон глазам своим не поверил, но Харли действительно смутился и покраснел, как девчонка. Вот козел!
– Я с ней давно уже не встречаюсь.
– Отлично. В таком случае ты можешь жениться на Клер Холланд, и жизнь твоя будет прекрасна. Правда, отец лишит тебя наследства, и колледжа тебе больше не видать. Тебе придется устроиться автомехаником, или официантом, или рабочим на заводе – если, конечно, ты справишься с такой работой. Зато ты сможешь снять прелестную двухкомнатную квартирку в каком-нибудь бедном районе Портленда или Сиэтла. Ведь с милым рай и в шалаше! А что касается Клер, ей тоже придется работать. Секретаршей или регистратором в гостинице, о нет, ей это не подходит! Может, она будет объезжать лошадей или давать уроки верховой езды? И тогда все будет отлично. Идеально!
– Все будет не так!
– Именно так, Харли. У нее тоже не будет денег, как и у тебя. Ведь твоя машина записана на отца. Полагаю, ты еще не успел сообщить ему радостную новость?
– Когда он вернется в город...
Пронзительно задребезжал телефон, и тень на лестнице метнулась вверх. Отлично. Пейдж каким-то непостижимым образом умела выбить Уэстона из колеи. Как у нее это получалось, он понять не мог. Девчонка-недомерок, но до чего же ушлая!
– Думаешь, он тебя обнимет и поздравит с женитьбой на одной из дочерей своего заклятого врага? Ну, разумеется, Харли!
– Тебе звонят, Уэстон! – крикнула сверху Пейдж. – Это Кристи.
– Черт побери!
Харли хватило наглости ухмыльнуться.
– По крайней мере, я не трахаюсь с индейской девкой просто шутки ради. Бьюсь об заклад, ее братец не в восторге от того, что ты сделал ее своей наложницей. А может, он не в курсе? Может, его надо просветить? Джек Сонгберд не из тех, с кем приятно встретиться на узкой дорожке.
– Я же сказала: тебе звонит Кристи! – Голос у Пейдж был пронзительный, как звук циркулярной пилы.
– Скажи ей, что меня дома нет! – заорал в ответ Уэстон.
С громким топотом Пейдж спустилась по лестнице в подвал.
– Я уже сказала ей, что ты здесь играешь в бильярд.
– Черт бы тебя побрал, Пейдж. Не могла придумать что-нибудь поумнее? – Уэстон подошел к бару, жалея, что заранее не догадался налить себе чего-нибудь покрепче, и снял трубку отводного аппарата. – Слушай, Кристи, я сейчас занят. Перезвоню позже.
– Погоди минутку. Джек сегодня приходил на работу? У Уэстона засосало под ложечкой.
– Он опоздал.
– Но он там был?
– Ага. Пока я его не уволил к чертям собачьим.
– Ты... Что ты сделал?
– Он уволен. Твой брат был худшим работником у нас в сортировочном цеху, Кристи. Я его уволил.
– Но ты не мог...
В ее голосе звучала такая горечь, что что-то дрогнуло даже в его очерствевшей душе. Да, Кристи напоминала вирус, проникающий прямо в кровь; от нее невозможно было избавиться. Уэстон сомневался, что когда-нибудь сумеет окончательно с ней порвать.
– Тем не менее я это сделал. Если не веришь, спроси его.
– Я бы спросила, но он еще не вернулся домой.
– Так поищи его в местной пивной. Скорее всего, твой братец топит свои горести в водке.
– Ты подонок, – бесстрастно отчеканила она.
– Я никогда этого не скрывал.
Перед тем как повесить трубку, Кристи пробормотала что-то на языке индейцев чинук. Была у нее такая привычка, неизменно выводившая Уэстона из себя. Ему было неприятно слушать тарабарщину, и, хотя Кристал, скорее всего, просто выругала его, подобрала какой-то индейский эквивалент «подонка», у него возникло тревожное ощущение, что она произнесла заклинание и навела на него порчу. Конечно, он во все эти индейские заклятия и прочую чушь не верил, но по коже у него поползли мурашки, когда он повесил трубку.
– Бунт в гареме? – насмешливо осведомился Харли.
– Не умничай! – буркнул в ответ Уэстон.
Не станет он портить себе кровь из-за шуточек своего брата, выходок ненормальной сестрицы и проклятий индейской шлюхи. В конце концов, он не кто-нибудь, а Уэстон Таггерт и может делать все, что пожелает, черт возьми!
Глава 9
Опять его старик напился. В который раз.
Казалось бы, невелика новость, но в этот вечер Кейн готов был на куски его разорвать. Он и сам не понимал, что с ним творится, но с тех самых пор, как Джек рассказал ему о помолвке Клер Холланд и Харли Таггерта, Кейн буквально напрашивался на драку. Он просто умирал от желания врезать кулаком по стене, по стволу какого-нибудь дерева или по самодовольной роже Таггерта. Не обязательно в таком порядке.
– Сукин сын! – прошипел он, нащупывая на обшарпанном комоде связку ключей. Они оказались в пепельнице.
Была середина месяца, Хэмптон потратил все, что мог, на дорогую выпивку и вот уже полторы недели как перешел на свое обычное пойло, то и дело поминая бывшую жену – хитрую, подлую суку, бросившую его, несчастного калеку, одного воспитывать упрямого парня.
Господи, до чего же ему все это обрыдло. Он чувствовал себя как в ловушке, запертый в этой гнусной хибаре наедине с озлобленным калекой, отвергавшим любую помощь. Милосердные, набожные горожане не раз предлагали Хэмптону работу: в скобяной лавке, на консервной фабрике, даже в страховой компании, но Хэмптон Моран, бывший лесоруб, отвергал благотворительность. Нет, он предпочитал упиваться своими несчастьями, а если снисходил до работы, это была работа, которую он сам выбрал: выпиливание деревянной скульптуры.
Лужайка перед домом и переднее крыльцо были завалены холмиками опилок и образцами его искусства: непроданными фигурами оскаленных медведей, свирепых индейцев, кривоногих ковбоев с зубочистками в углу рта, вздыбленных коней с обезумевшими глазами и развевающимися гривами. Резал Хэмптон исключительно из древесины сосен – то есть деревьев, ставших в свое время причиной его увечья, словно вступил в негласную войну с лесами, окружавшими Чинук. Своими врагами он считал все без исключения годные к спиливанию древесные стволы – и любого человека, носившего фамилию Холланд.
Туристы иногда останавливались поглазеть на его поделки, считая Хэмптона эксцентричным художником, выражавшим в причудливых скульптурных фигурах какую-то темную сторону своей души. Они не подозревали, что он просто цепляется за свою озлобленность, словно это дар божий, и заливает мозги дешевым алкоголем.
Кейн считал увлечение отца собачьей чушью. Хлопнула входная дверь – Хэмптон выкатил свое кресло на крыльцо. Черт побери, как не вовремя! Кейн, выругавшись, перелез через подоконник, повис на вытянутых руках и мягко соскользнул на землю. Нет, он вовсе не собирался удирать из дому украдкой – отец, скорее всего, даже не заметит его отсутствия. Просто он не желал объясняться со стариком в этот вечер.
Ему хотелось повидать Клер. Хотелось до боли, до ломоты в костях. Хотя он и знал, что это ошибка.
Кейн врубил мотоцикл и помчался по темному ночному шоссе, оставив свой проклятый дом позади. Мощная машина всегда дарила ему успокоение. Приятно было лететь сквозь ночь, пригибаясь к рулю на поворотах, ощущая всем телом вибрацию воющего мотора и упругое сопротивление прохладного соленого воздуха. Все быстрее и быстрее, словно сам дьявол гнался за ним по пятам, Кейн вел мотоцикл вокруг озера. За деревьями по ту сторону озерной глади, освещенной луной, он уже видел теплые огни в окнах ее дома и даже дым, идущий из печной трубы. Прямо-таки картинка из книжки по американской истории, черт бы ее побрал. Ворота были открыты, и Кейн, не раздумывая ни минуты, смело миновал их. Оставив мотоцикл у гаража, он стиснул зубы и направился к крыльцу. Он сам не знал, решится ли позвонить, но, к счастью, увидел Клер на террасе. Она сидела на качелях, подтянув ноги к подбородку и обхватив их руками. Ее глаза, глядевшие прямо на него, блестели в лунном свете.
– Что ты здесь делаешь?
– Тебя ищу.
Он не двинулся с места, просто стоял и смотрел, как лунный свет играет в ее волосах.
– Меня?
– Я слыхал, ты замуж выходишь.
Ее улыбка показалась ему напряженной и вымученной.
– Только не говори, что ты приехал меня разубеждать.
– Не буду, если ты точно знаешь, чего хочешь.
– Я точно знаю.
Кейну вдруг стало жарко. Он представил себе, как хватает ее за руку и бежит куда глаза глядят, лишь бы побыстрее и подальше отсюда. Если она не сможет за ним угнаться, он понесет ее на руках. Но здесь они оставаться не могут, это точно. Здесь сам воздух пропитан ощущением нависшей беды, словно тысячи голодных глаз ревниво следят за ними из окружающего леса.
– Что ж, в таком случае надеюсь, ты счастлива.
Клер наконец спустила свои обалденно длинные ноги с качелей.
– Ты же вовсе не затем пришел, чтобы меня поздравить и пожелать счастья! – Она пересекла разделявшее их короткое пространство, и ему показалось, что глаза у нее заплаканные. – Что тебе нужно от меня, Кейн Моран?
– Больше, чем я могу получить, – хмуро признался он, и ему показалось, что уголки губ у нее дрогнули и на мгновение опустились.
– Я люблю Харли Таггерта.
– Этот сукин сын тебя не стоит.
– Почему? – Она была так близко, что он ощутил ее дыхание, разглядел воспаленные красные пятна на щеках. – Ну почему все вокруг считают, что он никуда не годится?
– Он слабак, Клер. Тебе нужен кто-нибудь посильнее.
– Кто-то вроде тебя? – спросила она с вызовом. Секунду он смотрел на нее молча. Где-то вблизи заухал филин, а в отдалении послышался перестук колес ночного поезда.
– Вот именно. Кто-то вроде меня.
– И что бы ты стал делать? – спросила Клер внезапно смягчившимся голосом.
Кейн горько рассмеялся.
– Лучше тебе этого не знать.
– Но я хочу знать!
– Нет...
– Ты же не без причины сюда приехал, Кейн. Просто захотелось еще раз тебя повидать.
– И все?
Он помедлил.
– Ну, говори!
Вся его воля куда-то испарилась. Он потянулся к ней, обхватил руками ее прохладные плечи. Его собственное тело горело огнем, мысли неслись, как вода в Чинук-ривер, и одновременно клубились туманом, сладкие и бессвязные.
– Черт возьми, Клер, неужели ты не догадываешься?
– Нет, ты сам скажи, – задыхаясь, попросила Клер. Кейн вдруг решил: а почему бы и нет? Черт возьми, ведь она сама напросилась! Теперь пусть думает что хочет.
– Ладно, Клер, – сказал он, крепче сжимая ее плечи. – Дело в том, что мне хотелось бы делать с тобой... все. Целовать тебя, трогать, спать с тобой, не выпускать тебя из рук до самого утра. Мне бы хотелось всю тебя попробовать на вкус, чтобы ты задрожала от желания. И больше всего на свете мне хотелось бы заниматься с тобой любовью всю жизнь, до конца моих дней!
Она попыталась вырваться, но он лишь усмехнулся и крепче сжал ее.
– Ты же хотела знать!
– О боже.
– И поверь, я никогда, ни за что на свете не стал бы с тобой обращаться, как этот ублюдок Таггерт!
После этого Кейн отпустил ее. Собственные дурацкие слова звенели у него в ушах. Он вернулся к мотоциклу, вскочил в седло и ожесточенно пнул сапогом педаль газа. Мотор взревел, и Кейн умчался прочь, прекрасно зная, что она стоит там, где он ее оставил, на краю террасы. Небось смотрит ему вслед и смеется над его глупыми романтическими фантазиями.
– Дурак! – сказал он себе, вылетая за ворота имения ее отца. – Проклятый кретин!
Он несся по шоссе к городу как оглашенный, в надежде оставить за спиной ощущение самой горькой в своей жизни ошибки, и вдруг заметил стремительно нагоняющий его полицейский автомобиль. Мигалка вращалась, бросая кругом сине-красно-белые отсветы, сирена выла.
Бросив взгляд на спидометр, Кейн понял, что попался: он по крайней мере миль на двадцать превышал ограничение скорости. Но когда он остановился на «островке безопасности», патрульная машина промчалась мимо, офицер даже не повернул головы в его сторону. Через минуту следом пронеслась «Скорая помощь», а за ней еще один полицейский автомобиль.
На несколько минут на душе у Кейна стало легче, он снова вывел мотоцикл на дорогу и преодолел последний подъем перед въездом в город. Как ни паршиво складывалась для него эта ночь, по крайней мере, новый штраф за превышение скорости сегодня ему не грозит. И вдруг он увидел, что полицейские машины и «Скорая» остановились у хорошо знакомого ему дома – аккуратного коттеджа, принадлежавшего Сонгбердам.
В первую очередь Кейн подумал о Джеке. Тот вечно был не в ладах с законом, и, что бы сейчас ни случилось, Кейн не сомневался, что Джек непременно окажется замешанным. Интересно, что стряслось на этот раз? У Джека уже были приводы за мелкое хулиганство, но сейчас ему уже не шестнадцать лет, так что его запросто могут посадить.
Кейн медленно проехал по запруженной улице и заглушил мотор. Один из полицейских, офицер Тули, которого Кейн имел удовольствие знать лично, сделал ему знак не останавливаться.
– Проезжай, проезжай. Не на что тут глазеть, давай двигай дальше.
– Что случилось? – спросил Кейн.
– Мальчишка пострадал. Сорвался с утеса у «Камня Иллахи», – пояснил один из стоявших поблизости зевак – спортивного вида мужчина в тренировочном костюме с капюшоном.
Кейну показалось, что у него остановилось сердце. – Джек? – нерешительно уточнил он. Боже милостивый, что могло с ним случиться? Когда Кейн в последний раз видел своего друга, тот был жив и здоров, слегка навеселе, с охотничьим ружьем за плечами. – Проходите, проезжайте, нечего тут торчать, – механически повторял Тули, размахивая фонарем.
Из дома донесся душераздирающий женский вопль, и Кейн больше не мог устоять на месте. Не обращая внимания на полицейских, он ринулся к дверям, которые как раз в эту минуту распахнулись. Свет в доме горел тускло, но он узнал выбежавшую на крыльцо Кристи. Не говоря ни слова, она бросилась на грудь Кейну и истерически зарыдала. Мучительные всхлипы сотрясали ее худенькое тело. На душе у Кейна стало совсем скверно, а тут еще в довершение всего начал накрапывать дождь.
– Джек! – выдавила она из себя, захлебываясь слезами. – О господи, Джек!
– Ш-ш-ш... – прошептал Кейн, стараясь успокоить ее. Его собственный разум отказывался верить в худшее. – Кристи, прошу тебя. Все будет хорошо.
– Нет! – воскликнула она с убежденностью, разом положившей конец его надеждам. – О господи, Кейн, его больше нет!
– Что значит «нет»?
Но он уже знал ответ. Еще до того, как она произнесла вслух страшные слова, Кейн уже знал, что Джек Сонгберд, молодой индейский бунтарь, строптивый сукин сын, которого он считал своим единственным другом, умер. Гнев ослепил его, кулаки сжались сами собой, хотя мысль о смерти друга все еще не укладывалась в голове. Ему хотелось закричать, ударить кого-нибудь, но он не мог. Только не сейчас, когда Кристи рыдала у него на груди.
Как можно бережнее он повел ее обратно в дом. Отец Джека Хэнк неподвижно стоял у камина. Его глаза были сухими, но все лицо осунулось от невыразимого страдания. Руби сидела в кресле и раскачивалась из стороны в сторону, уставившись невидящим взглядом на плетеный коврик. Она что-то беспрерывно напевала себе под нос на незнакомом Кейну языке.
– Мальчик сам навлек на себя беду, – сказал Хэнк, не теряя своей индейской невозмутимости.
– Джек не мог сам сорваться! – Голос Кристи дрожал, но в нем слышалась железная убежденность. – Он бегал по этим утесам, как горный козел. Он облазил их сверху донизу миллион раз.
– Он был пьян, – произнес Хэнк не допускающим возражений тоном.
– Это неважно.
Руби закрыла глаза и громко произнесла на языке своих предков несколько слов – не то молитву, не то заклинание. Когда ее веки поднялись, она посмотрела прямо на Кейна.
– Проклятие, – прошептала она, так и не пролив ни слезинки, хотя губы у нее дрожали и подбородок трясся. – Проклятие тому, кто убил моего мальчика!
Хэнк презрительно хмыкнул:
– Перестань, Руби! – Его черные глаза были непроницаемы, он даже не попытался утешить жену. – Джека убила его собственная глупость. И больше ничего.
Обливаясь потом, Уэстон в изнеможении рухнул прямо на Кендалл. Неудивительно, что Харли бросил эту дуру! В постели она напоминала тряпичную куклу: просто лежала без движения, пока он пытался хоть как-то ее расшевелить. Впрочем, Уэстону было все равно. Какое ему дело до Кендалл? Он с тревогой чувствовал, что теряет контроль над собственной жизнью, начинает совершать необдуманные поступки, не просчитывая последствий, хотя именно этого он сейчас не мог себе позволить. Никак не мог.
Он спал с Кендалл, с Тессой и с Кристи, словно жонглировал тремя булавами. Получалось ловко, но в последнее время секс почему-то доставлял ему куда меньше удовольствия, чем обычно. К тому же ему по-прежнему не давала покоя мысль о том, что у отца где-то есть вторая семья – или, во всяком случае, сын, готовый в нужный момент объявиться и потребовать свою долю имущества Таггертов. И было кое-что еще. Самая темная, самая страшная сторона его души в полной мере проявилась прошлой ночью. Его бросало то в жар, то в холод при одной только мысли о том, что тогда произошло...
– Слезь с меня! – потребовала Кендалл, толкнув его в плечо.
– Слушай, раз уж мы с тобой спим, ты бы тоже могла принять в этом участие, – проворчал он, шлепнув ее по тощему бедру и откатившись к краю кровати. Она поежилась.
– Это так отвратительно!
– Что? – насмешливо спросил Уэстон, потянувшись за смятой пачкой «Мальборо». – О, Кендалл, ты меня обижаешь! – Он театральным жестом схватился за грудь, а другой рукой вытряхнул из пачки сигарету. – Ты ранишь меня в самое сердце!
– Расскажи это кому-нибудь, кто тебе поверит! – Она сдернула пляжный сарафан со стула у кровати и натянула его через голову.
– Ты могла бы расслабиться и получить удовольствие, – наставительно произнес он, потянувшись за зажигалкой.
– Давай кое-что проясним, Уэстон. Мы этим занимаемся не ради удовольствия. Ты прекрасно знаешь, что я люблю Харли. Он единственный, с кем я была близка... ну, до сих пор. – Подбородок у нее задрожал, но она привыкла держать себя в руках и не заплакала. – Я это делаю только ради ребенка.
Уэстон потянулся за своими легкими брюками цвета хаки.
– Но ты все-таки хочешь продолжить наши игры?
– Да, пока не добьюсь результата. – Кендалл поднялась и, обхватив себя руками за плечи, подошла к окну. – Кстати, правда, что ты встречаешься с Тессой Холланд?
– У плохих новостей длинные ноги.
– Значит, это правда, – с отвращением констатировала Кендалл.
Уэстон не спеша застегнул ремень.
– Да, ну и что?
– А ты настоящий блудливый кот! Если ты связался с Тессой, то почему выкрикивал имя Миранды, пока был со мной?
– Неужели я это делал? – Уэстон неторопливо надел рубашку. Конечно, он дал волю воображению, пока пытался выжать хоть какую-нибудь реакцию из Кендалл, которую теперь считал королевой фригидных шлюх. – Ну, сказать по правде, у меня с давних пор была такая мечта.
– Мечта?
– Угу. Трахнуть всех трех сестричек Холланд. Кендалл с отвращением сморщила нос.
– Я не желаю об этом слышать!
– Ну не всех сразу, конечно... разве что они бы сами об этом попросили.
– Довольно, Уэстон! Господи, как ты только можешь думать о подобных вещах?!
Он сухо рассмеялся.
– Слушай, Кендалл, откуда эта запоздалая добродетель? Уж кому-кому, но не тебе меня судить. Ты только что со мной переспала, чтобы выдать моего ребенка за отпрыска Харли и обманом затащить его под венец.
– Знаю, но это потому, что я люблю его! – В ее голосе уже слышались слезы.
– Как благородно!
– Ты меня ненавидишь?
– Конечно, нет. – Впрочем, она почти угадала: больше всего на свете он ненавидел, когда бабы пытались разыгрывать перед ним мучениц. – Просто я советовал бы тебе расслабиться. Раз уж так вышло, мы оба могли бы получить удовольствие. – Он выпустил изо рта красивое колечко дыма. – Было бы куда веселее, если бы ты на время забыла о своей миссии. Я бы тебя кое-чему научил, а ты бы потом преподнесла моему братцу приятный сюрприз. Ну когда вы снова будете вместе.
Кендалл побледнела как полотно. Психопатка, настоящая психопатка!
Застегивая рубашку, Уэстон глубоко затянулся сигаретой.
– Так как насчет завтрашнего дня? Там же, тогда же? Кендалл без сил рухнула в шезлонг, свесив голову. Вид у нее был в точности как у жертвенного агнца, ведомого на заклание.
– Да, – сказала она так тихо, что он едва расслышал.
– Я буду готов, – пообещал он и вышел за дверь.
Говоря по правде, их свидание разочаровало его не меньше, чем ее. Уэстон всегда гордился своим умением доставить удовольствие женщине, но Кендалл держалась как скала и не дала ему ни единого шанса. Она лежала, словно мертвая, закрыв глаза и раскинув ноги, даже соски у нее не напряглись и не отвердели, пока он трудился над ней как каторжный. Ладно, в конце концов, работы на полчаса, зато потом его труды окупятся с лихвой.
Казалось бы, невелика новость, но в этот вечер Кейн готов был на куски его разорвать. Он и сам не понимал, что с ним творится, но с тех самых пор, как Джек рассказал ему о помолвке Клер Холланд и Харли Таггерта, Кейн буквально напрашивался на драку. Он просто умирал от желания врезать кулаком по стене, по стволу какого-нибудь дерева или по самодовольной роже Таггерта. Не обязательно в таком порядке.
– Сукин сын! – прошипел он, нащупывая на обшарпанном комоде связку ключей. Они оказались в пепельнице.
Была середина месяца, Хэмптон потратил все, что мог, на дорогую выпивку и вот уже полторы недели как перешел на свое обычное пойло, то и дело поминая бывшую жену – хитрую, подлую суку, бросившую его, несчастного калеку, одного воспитывать упрямого парня.
Господи, до чего же ему все это обрыдло. Он чувствовал себя как в ловушке, запертый в этой гнусной хибаре наедине с озлобленным калекой, отвергавшим любую помощь. Милосердные, набожные горожане не раз предлагали Хэмптону работу: в скобяной лавке, на консервной фабрике, даже в страховой компании, но Хэмптон Моран, бывший лесоруб, отвергал благотворительность. Нет, он предпочитал упиваться своими несчастьями, а если снисходил до работы, это была работа, которую он сам выбрал: выпиливание деревянной скульптуры.
Лужайка перед домом и переднее крыльцо были завалены холмиками опилок и образцами его искусства: непроданными фигурами оскаленных медведей, свирепых индейцев, кривоногих ковбоев с зубочистками в углу рта, вздыбленных коней с обезумевшими глазами и развевающимися гривами. Резал Хэмптон исключительно из древесины сосен – то есть деревьев, ставших в свое время причиной его увечья, словно вступил в негласную войну с лесами, окружавшими Чинук. Своими врагами он считал все без исключения годные к спиливанию древесные стволы – и любого человека, носившего фамилию Холланд.
Туристы иногда останавливались поглазеть на его поделки, считая Хэмптона эксцентричным художником, выражавшим в причудливых скульптурных фигурах какую-то темную сторону своей души. Они не подозревали, что он просто цепляется за свою озлобленность, словно это дар божий, и заливает мозги дешевым алкоголем.
Кейн считал увлечение отца собачьей чушью. Хлопнула входная дверь – Хэмптон выкатил свое кресло на крыльцо. Черт побери, как не вовремя! Кейн, выругавшись, перелез через подоконник, повис на вытянутых руках и мягко соскользнул на землю. Нет, он вовсе не собирался удирать из дому украдкой – отец, скорее всего, даже не заметит его отсутствия. Просто он не желал объясняться со стариком в этот вечер.
Ему хотелось повидать Клер. Хотелось до боли, до ломоты в костях. Хотя он и знал, что это ошибка.
Кейн врубил мотоцикл и помчался по темному ночному шоссе, оставив свой проклятый дом позади. Мощная машина всегда дарила ему успокоение. Приятно было лететь сквозь ночь, пригибаясь к рулю на поворотах, ощущая всем телом вибрацию воющего мотора и упругое сопротивление прохладного соленого воздуха. Все быстрее и быстрее, словно сам дьявол гнался за ним по пятам, Кейн вел мотоцикл вокруг озера. За деревьями по ту сторону озерной глади, освещенной луной, он уже видел теплые огни в окнах ее дома и даже дым, идущий из печной трубы. Прямо-таки картинка из книжки по американской истории, черт бы ее побрал. Ворота были открыты, и Кейн, не раздумывая ни минуты, смело миновал их. Оставив мотоцикл у гаража, он стиснул зубы и направился к крыльцу. Он сам не знал, решится ли позвонить, но, к счастью, увидел Клер на террасе. Она сидела на качелях, подтянув ноги к подбородку и обхватив их руками. Ее глаза, глядевшие прямо на него, блестели в лунном свете.
– Что ты здесь делаешь?
– Тебя ищу.
Он не двинулся с места, просто стоял и смотрел, как лунный свет играет в ее волосах.
– Меня?
– Я слыхал, ты замуж выходишь.
Ее улыбка показалась ему напряженной и вымученной.
– Только не говори, что ты приехал меня разубеждать.
– Не буду, если ты точно знаешь, чего хочешь.
– Я точно знаю.
Кейну вдруг стало жарко. Он представил себе, как хватает ее за руку и бежит куда глаза глядят, лишь бы побыстрее и подальше отсюда. Если она не сможет за ним угнаться, он понесет ее на руках. Но здесь они оставаться не могут, это точно. Здесь сам воздух пропитан ощущением нависшей беды, словно тысячи голодных глаз ревниво следят за ними из окружающего леса.
– Что ж, в таком случае надеюсь, ты счастлива.
Клер наконец спустила свои обалденно длинные ноги с качелей.
– Ты же вовсе не затем пришел, чтобы меня поздравить и пожелать счастья! – Она пересекла разделявшее их короткое пространство, и ему показалось, что глаза у нее заплаканные. – Что тебе нужно от меня, Кейн Моран?
– Больше, чем я могу получить, – хмуро признался он, и ему показалось, что уголки губ у нее дрогнули и на мгновение опустились.
– Я люблю Харли Таггерта.
– Этот сукин сын тебя не стоит.
– Почему? – Она была так близко, что он ощутил ее дыхание, разглядел воспаленные красные пятна на щеках. – Ну почему все вокруг считают, что он никуда не годится?
– Он слабак, Клер. Тебе нужен кто-нибудь посильнее.
– Кто-то вроде тебя? – спросила она с вызовом. Секунду он смотрел на нее молча. Где-то вблизи заухал филин, а в отдалении послышался перестук колес ночного поезда.
– Вот именно. Кто-то вроде меня.
– И что бы ты стал делать? – спросила Клер внезапно смягчившимся голосом.
Кейн горько рассмеялся.
– Лучше тебе этого не знать.
– Но я хочу знать!
– Нет...
– Ты же не без причины сюда приехал, Кейн. Просто захотелось еще раз тебя повидать.
– И все?
Он помедлил.
– Ну, говори!
Вся его воля куда-то испарилась. Он потянулся к ней, обхватил руками ее прохладные плечи. Его собственное тело горело огнем, мысли неслись, как вода в Чинук-ривер, и одновременно клубились туманом, сладкие и бессвязные.
– Черт возьми, Клер, неужели ты не догадываешься?
– Нет, ты сам скажи, – задыхаясь, попросила Клер. Кейн вдруг решил: а почему бы и нет? Черт возьми, ведь она сама напросилась! Теперь пусть думает что хочет.
– Ладно, Клер, – сказал он, крепче сжимая ее плечи. – Дело в том, что мне хотелось бы делать с тобой... все. Целовать тебя, трогать, спать с тобой, не выпускать тебя из рук до самого утра. Мне бы хотелось всю тебя попробовать на вкус, чтобы ты задрожала от желания. И больше всего на свете мне хотелось бы заниматься с тобой любовью всю жизнь, до конца моих дней!
Она попыталась вырваться, но он лишь усмехнулся и крепче сжал ее.
– Ты же хотела знать!
– О боже.
– И поверь, я никогда, ни за что на свете не стал бы с тобой обращаться, как этот ублюдок Таггерт!
После этого Кейн отпустил ее. Собственные дурацкие слова звенели у него в ушах. Он вернулся к мотоциклу, вскочил в седло и ожесточенно пнул сапогом педаль газа. Мотор взревел, и Кейн умчался прочь, прекрасно зная, что она стоит там, где он ее оставил, на краю террасы. Небось смотрит ему вслед и смеется над его глупыми романтическими фантазиями.
– Дурак! – сказал он себе, вылетая за ворота имения ее отца. – Проклятый кретин!
Он несся по шоссе к городу как оглашенный, в надежде оставить за спиной ощущение самой горькой в своей жизни ошибки, и вдруг заметил стремительно нагоняющий его полицейский автомобиль. Мигалка вращалась, бросая кругом сине-красно-белые отсветы, сирена выла.
Бросив взгляд на спидометр, Кейн понял, что попался: он по крайней мере миль на двадцать превышал ограничение скорости. Но когда он остановился на «островке безопасности», патрульная машина промчалась мимо, офицер даже не повернул головы в его сторону. Через минуту следом пронеслась «Скорая помощь», а за ней еще один полицейский автомобиль.
На несколько минут на душе у Кейна стало легче, он снова вывел мотоцикл на дорогу и преодолел последний подъем перед въездом в город. Как ни паршиво складывалась для него эта ночь, по крайней мере, новый штраф за превышение скорости сегодня ему не грозит. И вдруг он увидел, что полицейские машины и «Скорая» остановились у хорошо знакомого ему дома – аккуратного коттеджа, принадлежавшего Сонгбердам.
В первую очередь Кейн подумал о Джеке. Тот вечно был не в ладах с законом, и, что бы сейчас ни случилось, Кейн не сомневался, что Джек непременно окажется замешанным. Интересно, что стряслось на этот раз? У Джека уже были приводы за мелкое хулиганство, но сейчас ему уже не шестнадцать лет, так что его запросто могут посадить.
Кейн медленно проехал по запруженной улице и заглушил мотор. Один из полицейских, офицер Тули, которого Кейн имел удовольствие знать лично, сделал ему знак не останавливаться.
– Проезжай, проезжай. Не на что тут глазеть, давай двигай дальше.
– Что случилось? – спросил Кейн.
– Мальчишка пострадал. Сорвался с утеса у «Камня Иллахи», – пояснил один из стоявших поблизости зевак – спортивного вида мужчина в тренировочном костюме с капюшоном.
Кейну показалось, что у него остановилось сердце. – Джек? – нерешительно уточнил он. Боже милостивый, что могло с ним случиться? Когда Кейн в последний раз видел своего друга, тот был жив и здоров, слегка навеселе, с охотничьим ружьем за плечами. – Проходите, проезжайте, нечего тут торчать, – механически повторял Тули, размахивая фонарем.
Из дома донесся душераздирающий женский вопль, и Кейн больше не мог устоять на месте. Не обращая внимания на полицейских, он ринулся к дверям, которые как раз в эту минуту распахнулись. Свет в доме горел тускло, но он узнал выбежавшую на крыльцо Кристи. Не говоря ни слова, она бросилась на грудь Кейну и истерически зарыдала. Мучительные всхлипы сотрясали ее худенькое тело. На душе у Кейна стало совсем скверно, а тут еще в довершение всего начал накрапывать дождь.
– Джек! – выдавила она из себя, захлебываясь слезами. – О господи, Джек!
– Ш-ш-ш... – прошептал Кейн, стараясь успокоить ее. Его собственный разум отказывался верить в худшее. – Кристи, прошу тебя. Все будет хорошо.
– Нет! – воскликнула она с убежденностью, разом положившей конец его надеждам. – О господи, Кейн, его больше нет!
– Что значит «нет»?
Но он уже знал ответ. Еще до того, как она произнесла вслух страшные слова, Кейн уже знал, что Джек Сонгберд, молодой индейский бунтарь, строптивый сукин сын, которого он считал своим единственным другом, умер. Гнев ослепил его, кулаки сжались сами собой, хотя мысль о смерти друга все еще не укладывалась в голове. Ему хотелось закричать, ударить кого-нибудь, но он не мог. Только не сейчас, когда Кристи рыдала у него на груди.
Как можно бережнее он повел ее обратно в дом. Отец Джека Хэнк неподвижно стоял у камина. Его глаза были сухими, но все лицо осунулось от невыразимого страдания. Руби сидела в кресле и раскачивалась из стороны в сторону, уставившись невидящим взглядом на плетеный коврик. Она что-то беспрерывно напевала себе под нос на незнакомом Кейну языке.
– Мальчик сам навлек на себя беду, – сказал Хэнк, не теряя своей индейской невозмутимости.
– Джек не мог сам сорваться! – Голос Кристи дрожал, но в нем слышалась железная убежденность. – Он бегал по этим утесам, как горный козел. Он облазил их сверху донизу миллион раз.
– Он был пьян, – произнес Хэнк не допускающим возражений тоном.
– Это неважно.
Руби закрыла глаза и громко произнесла на языке своих предков несколько слов – не то молитву, не то заклинание. Когда ее веки поднялись, она посмотрела прямо на Кейна.
– Проклятие, – прошептала она, так и не пролив ни слезинки, хотя губы у нее дрожали и подбородок трясся. – Проклятие тому, кто убил моего мальчика!
Хэнк презрительно хмыкнул:
– Перестань, Руби! – Его черные глаза были непроницаемы, он даже не попытался утешить жену. – Джека убила его собственная глупость. И больше ничего.
Обливаясь потом, Уэстон в изнеможении рухнул прямо на Кендалл. Неудивительно, что Харли бросил эту дуру! В постели она напоминала тряпичную куклу: просто лежала без движения, пока он пытался хоть как-то ее расшевелить. Впрочем, Уэстону было все равно. Какое ему дело до Кендалл? Он с тревогой чувствовал, что теряет контроль над собственной жизнью, начинает совершать необдуманные поступки, не просчитывая последствий, хотя именно этого он сейчас не мог себе позволить. Никак не мог.
Он спал с Кендалл, с Тессой и с Кристи, словно жонглировал тремя булавами. Получалось ловко, но в последнее время секс почему-то доставлял ему куда меньше удовольствия, чем обычно. К тому же ему по-прежнему не давала покоя мысль о том, что у отца где-то есть вторая семья – или, во всяком случае, сын, готовый в нужный момент объявиться и потребовать свою долю имущества Таггертов. И было кое-что еще. Самая темная, самая страшная сторона его души в полной мере проявилась прошлой ночью. Его бросало то в жар, то в холод при одной только мысли о том, что тогда произошло...
– Слезь с меня! – потребовала Кендалл, толкнув его в плечо.
– Слушай, раз уж мы с тобой спим, ты бы тоже могла принять в этом участие, – проворчал он, шлепнув ее по тощему бедру и откатившись к краю кровати. Она поежилась.
– Это так отвратительно!
– Что? – насмешливо спросил Уэстон, потянувшись за смятой пачкой «Мальборо». – О, Кендалл, ты меня обижаешь! – Он театральным жестом схватился за грудь, а другой рукой вытряхнул из пачки сигарету. – Ты ранишь меня в самое сердце!
– Расскажи это кому-нибудь, кто тебе поверит! – Она сдернула пляжный сарафан со стула у кровати и натянула его через голову.
– Ты могла бы расслабиться и получить удовольствие, – наставительно произнес он, потянувшись за зажигалкой.
– Давай кое-что проясним, Уэстон. Мы этим занимаемся не ради удовольствия. Ты прекрасно знаешь, что я люблю Харли. Он единственный, с кем я была близка... ну, до сих пор. – Подбородок у нее задрожал, но она привыкла держать себя в руках и не заплакала. – Я это делаю только ради ребенка.
Уэстон потянулся за своими легкими брюками цвета хаки.
– Но ты все-таки хочешь продолжить наши игры?
– Да, пока не добьюсь результата. – Кендалл поднялась и, обхватив себя руками за плечи, подошла к окну. – Кстати, правда, что ты встречаешься с Тессой Холланд?
– У плохих новостей длинные ноги.
– Значит, это правда, – с отвращением констатировала Кендалл.
Уэстон не спеша застегнул ремень.
– Да, ну и что?
– А ты настоящий блудливый кот! Если ты связался с Тессой, то почему выкрикивал имя Миранды, пока был со мной?
– Неужели я это делал? – Уэстон неторопливо надел рубашку. Конечно, он дал волю воображению, пока пытался выжать хоть какую-нибудь реакцию из Кендалл, которую теперь считал королевой фригидных шлюх. – Ну, сказать по правде, у меня с давних пор была такая мечта.
– Мечта?
– Угу. Трахнуть всех трех сестричек Холланд. Кендалл с отвращением сморщила нос.
– Я не желаю об этом слышать!
– Ну не всех сразу, конечно... разве что они бы сами об этом попросили.
– Довольно, Уэстон! Господи, как ты только можешь думать о подобных вещах?!
Он сухо рассмеялся.
– Слушай, Кендалл, откуда эта запоздалая добродетель? Уж кому-кому, но не тебе меня судить. Ты только что со мной переспала, чтобы выдать моего ребенка за отпрыска Харли и обманом затащить его под венец.
– Знаю, но это потому, что я люблю его! – В ее голосе уже слышались слезы.
– Как благородно!
– Ты меня ненавидишь?
– Конечно, нет. – Впрочем, она почти угадала: больше всего на свете он ненавидел, когда бабы пытались разыгрывать перед ним мучениц. – Просто я советовал бы тебе расслабиться. Раз уж так вышло, мы оба могли бы получить удовольствие. – Он выпустил изо рта красивое колечко дыма. – Было бы куда веселее, если бы ты на время забыла о своей миссии. Я бы тебя кое-чему научил, а ты бы потом преподнесла моему братцу приятный сюрприз. Ну когда вы снова будете вместе.
Кендалл побледнела как полотно. Психопатка, настоящая психопатка!
Застегивая рубашку, Уэстон глубоко затянулся сигаретой.
– Так как насчет завтрашнего дня? Там же, тогда же? Кендалл без сил рухнула в шезлонг, свесив голову. Вид у нее был в точности как у жертвенного агнца, ведомого на заклание.
– Да, – сказала она так тихо, что он едва расслышал.
– Я буду готов, – пообещал он и вышел за дверь.
Говоря по правде, их свидание разочаровало его не меньше, чем ее. Уэстон всегда гордился своим умением доставить удовольствие женщине, но Кендалл держалась как скала и не дала ему ни единого шанса. Она лежала, словно мертвая, закрыв глаза и раскинув ноги, даже соски у нее не напряглись и не отвердели, пока он трудился над ней как каторжный. Ладно, в конце концов, работы на полчаса, зато потом его труды окупятся с лихвой.