Страница:
— Ты хочешь сказать, что в замке сейчас не более пятнадцати латников? — изумленно воскликнул Хью.
— Да, так сказал конюх, — подтвердил Луи, усердно кивая головой для пущей убедительности. — Да и те остались лишь потому, что стары и немощны и не могут рассчитывать на что-либо лучшее у других хозяев.
— Понятно, — губы Хью дрогнули и перекосились в болезненной гримасе. — Лайонел умер, так и не заплатив им за службу, а они не пожелали больше служить задаром или побоялись, что новый хозяин выгонит их взашей… Надо полагать, все они были не из местных?
— Этого я не знаю, милорд, — ответил Луи. — Мне как-то и в голову не пришло об этом спрашивать.
— Весьма характерно для Луи, — думал Хью, он ведь и сам из фламандских наемников. По одному ему ведомым причинам он решил остаться в Англии и нанялся к Хью на обычный срок — год и день. Приглядевшись к ветерану, Хью понял, что может на него положиться — седоусого латника, подрастерявшего молодецкий пыл в бесчисленных битвах, вполне устраивала служба у хозяина, не рвавшегося воевать, но, с другой стороны, фламандец был опытнейшим рубакой и непревзойденным лучником и обладал вдобавок твердым характером: лучшего капитана для небольшого отряда и лучшего наставника для новобранцев из местных йоменских недорослей не стоило и желать.
— Ладно, — сказал рыцарь. — Я сам поговорю с теми, кто остался. Насколько я понимаю, хоть одно хорошо — с жильем у наших парней проблем нет.
— Ни малейших, милорд. — Луи кивнул головой в сторону приземистого и длинного каменного строения, притулившегося к стене внутреннего двора. — Новенькая казарма — пустая, хоть шаром покати. Я ждал только вашего разрешения запустить в нее своих орлов.
— Пустая, говоришь? — удивился Хью. — А где же те латники, которые остались?
— Они переселились в караулку, поближе к крепостным воротам, — одобрительно хмыкнул Луи. — Их капитан — старик, конечно, как и все они, но дело знает. В караулке хватает места для всех его людей, и ворота под постоянным наблюдением.
— Верно, — согласился Хью. — Ладно, зови парней, пусть устраиваются в казарме. Только пошли пару-другую человек, пусть помогут поднять мост и опустить решетку. А я отправлюсь в караулку и переброшусь парой слов. Прикажи, кстати, конюху оседлать и привести одного из жеребцов сэра Лайонела.
— Может и мне с вами поехать, милорд? — спросил Луи.
— Не стоит, — улыбнулся Хью. — Не думаю, что латники Хьюга горят желанием отомстить за своего бывшего хозяина, а я хотел бы с глазу на глаз побеседовать с одним из них. Но надо держать ухо востро: если весть о смерти сэра Лайонела достигла ушей шотландцев, которые крутятся под Чиллингемом, они мигом заявятся, чтобы ограбить бесхозное имение.
Луи нахмурился.
— Удержим ли мы замок с тремя с половиной десятками латников? Стены крепкие, но…
— И пытаться не станем, — согласился с ним Хью. — В том, конечно, случае, если нагрянут целой армией, а вот заманивать мерзавцев открытыми воротами и опущенным подъемным мостом не стоит в любом случае. На терпеливую осаду способны только их регулярные войска, терпеливость, сам знаешь, не числится в списке добродетелей наших северных соседей. Банда помельче, наткнувшись на запертые ворота, поорет, покрутится под стенами и умчится дальше — искать более легкую добычу. Это не более чем предосторожность, дружище. Я не жду особых неприятностей.
— Да, милорд. Только…
Отзвук цоканья копыт по булыжной мостовой заставил Луи внезапно замолчать и обернуться. И он, и его собеседник опешили, когда увидели конюха, выводившего из конюшни дюжего вороного жеребца, на спине которого уже красовалось потертое боевое седло. Хью не знал, что делать: плакать или смеяться. Несомненно, их подслушивали все, кому только было не лень, и конюх слышал, как он говорил с Луи о лошади. Стремление челяди услужить во что бы то ни стало могло бы показаться забавным, если бы не напомнило о том, о чем он старался вовсе не думать. Хью вздохнул. Быть может, слуги видят в нем хозяина только потому, что поверили словам странной леди, но в таком случае они вовсе не считают ее сумасшедшей, как бы пренебрежительно к ней ни относились… А если она в своем уме… Нет, этого просто-напросто быть не может… Он никак не может быть наследником Хьюгов. Заколдованный круг. Лучше выбросить это из головы, хотя бы на время. Ибо разочарование будет намного более горьким, если он, свыкнувшись с мыслью, что замок принадлежит ему, убедится в обратном.
Отпустив Луи кивком головы и благосклонно кивнув конюху, Хью сел в седло и тронул поводья, направляя коня к мосту, перекинутому через внутренний ров. Проезжая по внутреннему двору, он пригляделся к нему внимательнее и обнаружил кое-что, ускользнувшее от его взгляда ранее. Пустой учебный плац казался давным-давно заброшенным, на выгоне для боевых коней росла густая и высокая трава, сорной травой зарос и весь двор, зеленела она и под дверьми многих построек. На стенах тем не менее стояли люди — мало, но достаточно, для того чтобы замок не казался беззащитным. Он спешился рядом с караульным помещением, и преклонных лет латник, наблюдавший, видимо, за ним из двери, немедленно вышел наружу и склонился в глубоком поклоне.
— Меня зовут Одард, милорд, я капитан здешней стражи. Вы…
— Сколько у тебя латников, Одард? — поспешно перебил его Хью, опасавшийся вопроса, на который не смог бы ответить: новый ли он хозяин?
— Пятнадцать, милорд, я шестнадцатый.
Столь прямой и откровенный ответ не дали бы человеку, абсолютно постороннему, и это воскресило в душе Хью все ту же смесь надежд и сомнений. И вновь он постарался побыстрее от них избавиться; как бы там ни было, он поступит, как подобает благородному рыцарю. Кому бы ни принадлежал замок, его святая обязанность, коль уж он сюда попал, наилучшим образом организовать его оборону от возможного нападения противника.
— Луи — мой капитан — беседовал с тобой. Ты сказал ему, что остальные латники покинули замок.
— Хозяин отдал Богу душу, а леди сказала, что у нее нет права платить им, — ответил Одард, хмуря брови. — И нам никто не платит, милорд, но большинство из нас служат в Хьюге с незапамятных времен, у нас тут семьи…
— Я прослежу, чтобы вам выдали жалованье, так или иначе, но свое вы получите, — не задумываясь, сказал Хью.
Хоть это хорошо, подумал он, какой бы ни была причина, но они исправно служат.
Глаза Одарда радостно сверкнули, из уст вырвался вздох облегчения.
— Спасибо, милорд. И вы…
Но Хью тем более не собирался теперь упускать инициативу в разговоре. Посулив то, на что, возможно, вовсе не имел права, он боялся следующего, вполне естественного вопроса: каким образом и когда он выполнит обещание, поэтому мгновенно спросил еще что-то об уехавших латниках, затем о том, есть ли в округе близ замка мужчины, способные взять в руки оружие, и можно ли таковых привлечь к обороне замка в случае нужды. Хью спрашивал скорее для того, чтобы предвосхитить нежелательные расспросы, чем получить информацию. Как раз в тот момент, когда Одард терпеливо втолковывал ему то, что он и сам прекрасно знал, что местные йомены, как и все прочие нортумбрийские фермеры, не расстаются с луками и стрелами и, коль уж прижмет, станут на стены, с одной из этих самых стен донеслась нежданная весть: с севера к воротам замка скачет во весь опор одинокий всадник. Одард помрачнел, и Хью бросил ему торопливо:
— Мне это не нравится. Подними-ка по тревоге полдюжины своих латников.
Одард беспрекословно повиновался, чем доставил молодому рыцарю пищу для новых размышлений: что стоит за этим странным для столь опытного воина послушанием — уважение к новому хозяину или те же, что и у него, опасения относительно грядущих испытаний? "Не накликал ли я беду на свою голову, когда ляпнул Луи о том, что шотландцы, рыщущие вокруг Чиллингема, с цепи сорвутся, когда услышат о бесхозном имении? " — сокрушенно подумал Хью, спеша к воротам.
Одард уже поднял людей, но те еще седлали коней, когда по подъемному мосту прогрохотали копыта, и во двор ворвался всадник, выкрикивая во весь голос его, Хью, имя. Удивляться этому было некогда, он инстинктивно откликнулся и столь же инстинктивно поймал за уздечку лошадь, которая, пронзительно заржав, попыталась стать на дыбы. Огромный жеребец дернулся еще раз, но, чувствуя твердую руку, успокоился, и Хью только после этого заметил, что с его взмыленного крупа стекает струйками не только пот, но и кровь.
— Милорд! — воскликнул незнакомец, неуклюже сползая с коня. — Шотландцы! Не прошло и часа после вашего отъезда, как они обрушились на Тревик! Мы дали им отпор, а потом меня и еще пятерых латников отправили предупредить вас и людей в Белей. В Белей мы опоздали. Деревня горит и… Думаю, они уже прорвались во внешний двор замка. Я видел дым… Милорд, они жгут все подряд и убивают всех, кто попадется им на пути. Жгут и убивают!
Гонец покачнулся, Хью подхватил его, удерживая от падения, и только тогда увидел, что из спины несчастного торчит древко стрелы. Рыцарь повернул голову и крикнул:
— Одард, шли гонцов, пусть предупредят всех фермеров и вилланов в округе. Вышли лазутчиков — из тех, что в лесу не заблудятся и не раз баловались охотой, пусть разнюхают, чем занимаются сейчас эти чертовы шотландцы. Сзывайте крестьян в Хыог, пусть гонят с собой скот, волокут добро и припасы — столько, сколько смогут дотащить. Когда разошлешь гонцов, снова подними мост и опусти решетку. Я выставлю своих людей на стены в помощь твоим ветеранам.
Гонец все еще висел у него на руках, и он, склонившись над ним, тихо сказал:
— Молодчина. Успел вовремя. Ты сможешь сам доехать до башни, если я подсажу тебя на лошадь и дам человека в подмогу? Или, если хочешь, я сам отнесу тебя на руках? Леди Одрис вытащит стрелу, и тебе станет легче.
— Я смогу ехать, — пробормотал раненый. — Кость похоже, не задета, я только не мог…
Хью не слушал его до конца, поскольку уже принял решение. Он осторожно перехватил гонца поудобнее, вскинул его в седло и, подозвав нетерпеливым кивком одного из слуг, сунул ему в руки поводья и приказал сопровождать раненного до самой башни. Проводив взглядом удалявшуюся процессию, он прыгнул в седло и прямо с места бросил вороного в карьер. Оказавшись во внутреннем дворе, рыцарь спрыгнул с коня, бросил поводья подбежавшему конюху и поспешил к башне, на ходу отдавая приказы семенившему рядом Луи. Капитан, выслушав хозяина, кивнул головой в знак того, что все понял правильно, и свернул к казарме, чтобы поднять на ноги тех из своих людей, которые расположились уже на отдых. Хью взбежал по ступенькам, ворвался в холл и, не обращая внимания на слуг, перепуганных его внезапным вторжением, помчался вверх по лестнице к женским покоям, выкрикивая во весь голос имя жены.
— Что вы сделаете со мной? — простонала леди.
— Прежде всего попрошу вашего прощения, — мягко ответила Одрис. — Заверяю вас, мадам, моему мужу и в голову не могло прийти, что с вами обойдутся столь оскорбительно и жестоко. Сэр Хью всего лишь попросил слуг подготовить для нас покои. Конечно же, он имел в виду одну из пустующих комнат, а не вашу спальню.
Карие глаза, затуманенные многолетним страданием, широко распахнулись.
— Кенорн — ваш муж?!
Одрис почувствовала, как у нее мурашки пробежали по телу, но храбро улыбнулась и ответила:
— Моего мужа зовут Хью. Кенорн мертв.
— Ах, да, он говорил мне то же самое.
Тонкие пальцы, судорожно цеплявшиеся за плечо служанки, нерешительно дрогнули, леди подняла руку и тщательно вытерла краешком рукава струившиеся по щекам слезы. И тут же спокойно сказала:
— Я не сумасшедшая. Это так, мимолетная слабость. Такое сходство… Я собиралась обручиться с Кенорном, но после… затем старик вынудил меня выйти замуж за Лайонела. Я не хотела этого, но, поскольку знала… — ее голос сорвался, и она вновь расплакалась, терзая дрожавшими руками острые колени.
— Как вас зовут, мадам? — поспешно спросила Одрис, надеясь сменить тему разговора, прежде чем собеседница вновь разразится истерическими рыданиями.
— Как зовут? — машинально повторила леди, но вопрос явно отвлек ее, и она продолжала. — Мод. Меня зовут Мод, хотя Лайонел предпочитал звать меня на старинный лад Молд. — По ее телу пробежала дрожь: — Я терпеть этого не могла, но он не обращал внимания.
— Меня зовут Одрис, миледи Мод, — сказала молодая женщина. — И давайте-ка мы вместе с вами наведем порядок в вашей спальне.
— Но ваш супруг… — прошептала леди Мод. — Ваш супруг приказал…
— Хью не приказывал ничего подобного, — досадливо поморщилась Одрис и, ласково погладив руку женщины, продолжала. — Это не более чем глупое недоразумение. Слуги не поняли, что он хотел им сказать. Вы должны мне поверить. И должны поверить, что Хью не желает вам зла и сделает все возможное, чтобы защитить вас…
— Нет! — воскликнула леди Мод. — Нет! Он должен меня ненавидеть! Вы не понимаете! Он имеет полное право винить нас — меня и Лайонела… Мы взяли на душу тяжкий грех. Мы… Я…
Она захлебнулась слезами, и Одрис крепко обняла ее, пытаясь утешить, но доброта и отзывчивость молодой женщины лишь усугубляли, казалось, страдания леди Мод. Осознав это, Одрис заняла исходную позицию — опустилась на колени — и ограничилась тем, что ласково погладила в последний раз плечо несчастной женщины.
Не страхом, похоже, она терзается, — подумала Одрис, а чем-то гораздо более серьезным. Пытаться утешать ее теперь — только обострять мучения. Теперь ей нужнее забыться и отдохнуть. Успокоится, позже исповедуется, и ей станет легче.
— Успокой ее, если сможешь, — сказала Одрис пожилой служанке, которая уже перестала дрожать и смотрела на нее с благодарным изумлением. — Я приготовлю снадобье, которое усыпит ее и подкрепит силы.
Она поднялась с колен и отправилась на розыски служанок, которые, как и ранее, предпочитали держаться от леди Мод на возможно большем расстоянии. В конце концов Одрис нашла их шушукающимися в укромном уголке. Когда она подошла ближе, все почтительно встали; была среди них и та служанка, которая сопровождала ее к леди Мод.
Одрис выяснила, какая из служанок несла ответственность за кладовые, и, задав ей несколько вопросов, отправила ее за медом и свежеприготовленными отварами из ивовой коры, ромашки, болиголова и дурмана. Вторую служанку она послала постелить заново постель леди Мод и привести, насколько это окажется возможным, ее спальню в порядок.
Когда первая из служанок вернулась, Одрис приготовила снадобье: наполнила кубок отваром из ивовой коры, добавила в него изрядную порцию отвара ромашки, немного отвара болиголова (им она всегда пользовалась очень осторожно, ибо слишком большая доза могла оказаться смертельной для больного) и несколько капель отвара дурмана, который был великолепным укрепляющим средством, но при передозировке вызывал у пациентов бредовые видения. Растворив в получившейся смеси капельку меда, чтобы перебить горьковатый привкус большинства компонентов, Одрис протянула кубок леди Мод. Молодая женщина предполагала, что она откажется пить то, что для нее приготовили, но леди, ни секунды не колеблясь, приняла кубок из ее рук и осушила его несколькими глотками.
Гораздо сложнее оказалось уговорить ее лечь в постель, и Одрис поняла, что леди Мод считает изгнание из собственной спальни заслуженной карой и буквально жаждет пострадать от руки Хью. Оказавшись в столь затруднительном положении, Одрис чуть было не пришла в отчаяние. Ей меньше всего хотелось причинять леди Мод новые страдания, но не могла же она оставить ее сидеть на стуле посреди комнаты, заваленной дамскими причиндалами. Как раз в тот момент, когда она лихорадочно обдумывала альтернативу — что же делать: настоять на том, чтобы леди отправилась в свою постель, или отвести ее вниз, в холл, и приказать слугам подыскать и подготовить для нее новое место, лестница содрогнулась под тяжелым топотом, и она услышала громкий и встревоженный голос мужа, повторявший ее имя.
— Что случилось? — воскликнула она, выбегая ему навстречу.
— Шотландцы, — прохрипел Хью, заключая ее в объятия. — Напали на Тревик и были отбиты, но в Белей, судя по всему, эти мерзавцы застали людей врасплох. Они сожгли селение и, похоже, прорвались во внешний двор замка — так во всяком случае считает гонец из Тревика, которому показалось, что он видел, как горели сараи.
Одрис озабоченно посмотрела на него и спросила:
— Что прикажешь делать, милорд? Можем ли мы, женщины, помочь в обороне замка?
— Только не ты, любимая, — сказал он, крепче сжимая ее в объятиях и пытаясь хоть таким образом выразить благодарность за хладнокровие, с которым она восприняла ужасную весть, хотя нимало не сомневался, что подобного рода флегматичность можно было объяснить лишь неведением относительно всех возможных последствий этой вести. — Я до сих пор еще не знаю толком, с чем мы имеем дело. Я выслал гонцов — скликать крестьян в замок и лазутчиков — проследить за шотландцами. Решу, что делать, когда выслушаю их донесения. Кстати, гонец, который примчался в замок, чтобы поднять тревогу, серьезно ранен. Не могла бы ты… — он внезапно осекся. Одрис была сведуща в травах. Он не раз видел, как она пользовала ими слуг и крестьян, даже дядю, когда тот серьезно заболел, но тут речь шла о ранах, а это ведь совсем иное дело.
Но Одрис, решив, что муж отвлекся, поскольку вспомнил о чем-то ином, более в ту минуту важном, уже махала рукой, подзывая служанку, ответственную за травы. Убедившись, что служанка правильно поняла ее знаки, она спокойно ответила:
— Хорошо, я немедленно спущусь вниз и посмотрю, что можно будет сделать. А ты ступай и делай то, что сочтешь необходимым, Хью. Не бойся за меня. Война — мужское занятие, но и я знакома с ней не понаслышке. В Джернейв не ступала нога недруга, но он не раз и не два попадал в осаду. Иди же, дорогой. Присмотри за своими людьми.
Хью, радуясь тому, что избежал опрометчивых обещаний, которых не сумел бы выполнить, и лелея в душе надежду, что жена останется возможно дольше в неведении относительно мизерности сил защитников замка, повернулся и направился к выходу из комнаты. Едва успела Одрис обменяться несколькими словами со служанкой, в разговор вмешалась леди Мод, которая поднялась со стула сразу же после того, как Хью исчез из поля зрения.
— Я достаточно нагрешила, — тихо сказала она, — и не хочу иметь на совести еще и смерть вашего мужа. Бегите к нему и уговорите покинуть замок. Хьюг защищать некому, латники разбежались. Я… я боялась платить им. Я думала…
Но Одрис уже не слушала, ее меньше всего в тот момент интересовало то, о чем могла думать леди Мод. Она метнулась вниз по лестнице и перехватила Хью на полпути к выходу из башни. Тот, надо сказать, и не спешил особенно, поскольку при положении дел, сложившемся в Хьюге, ему оставалось одно: терзаться тревогой и сомнениями, а этим он мог заниматься, где угодно. Услышав то, что сообщила ему жена, он пришел в ярость.
— Что бы ни делала эта окаянная женщина, пусть и с самым благими намерениями, до добра это не доводит, — проворчал он. — Да знаю я про ее латников. Я надеялся только, что не будет нужды и тебе узнать об этом.
Пока он говорил это, Одрис краешком глаза заметила в стороне какое-то движение. Как оказалось, один из слуг попытался подкрасться поближе, чтобы подслушать их разговор. Любопытствующий челядинец держал в руках большое плоское блюдо, и, когда Одрис повернула голову, поймав его, как он, видимо, считал, на месте преступления, бедняга испугался и инстинктивно вскинул блюдо вверх, пряча за ним лицо и голову. Одрис, которой бросилось в глаза в первую секунду именно это блюдо, приняла его за щит и похолодела от ужаса: враг уже в замке, но тут же осознала ошибку — не враг, а всего лишь слуга с блюдом. Эти два зрительных образа — щит и слуга — уже наложились, однако, друг на друга где-то в глубинах ее подсознания.
— Хью, — шепнула она, — слуги! Если в замке хватит доспехов, прикажи слугам напялить их на себя и бежать на стены. Одной лишь суетой на стенах мы сможем ввести шотландцев в заблуждение, у них поубавится пыла и наглости, когда они обнаружат, что Хьюг далеко не так беззащитен, как это им представлялось.
Хью покачал головой, когда услышал о слугах. В замке сэра Вальтера слуги действительно принимали участие в сражениях, если возникала в том нужда, но не с мечами и самострелами, обращению с которыми не были обучены, а в качестве подсобной силы: они сталкивали лестницы, сбрасывали камни и лили кипящее масло или вонючие экскременты на головы атакующих врагов. Хью считал слуг сэра Лайонела слишком запуганными и не способными даже на такую малость, но, когда Одрис закончила излагать то, что пришло ей в голову, на губах его появилась улыбка.
— Одрис, ты — клад, каких поискать! — воскликнул он, вновь заключая ее в объятия и прижимая к себе с такой силой, что она вскрикнула, почувствовав, как трещат у нее ребра. — Уж это-то мы их заставим сделать, я пошлю еще пару-другую латников, пусть присмотрят, чтобы не сбежали раньше времени. — Его глаза сверкнули: — И я раздам им самострелы, пусть натягивают тетиву, а стрелять будут, перебегая с места на место, те немногие арбалетчики, которыми мы располагаем; шотландцы же пусть думают, что у нас полным-полно лучников. Одрис, дорогая, ты, возможно, спасла сейчас нас всех.
Он крепко поцеловал ее и поспешил к стенам. Она, несмотря на всю серьезность ситуации, не смогла удержаться от улыбки. Поднявшись наверх по лестнице, она нашла леди Мод стоявшей в дверях спальни и пристально вглядывающейся в спину удалявшегося Хью. Она упорно не отвечала на вопросы Одрис, пока рыцарь не исчез из поля ее зрения, и лишь после этого спросила, когда же они с Хью покинут замок. Одрис весьма резко ответила, что у нее нет времени на пустые разговоры: она должна помочь раненому гонцу. Леди Мод тут же предложила ей свою помощь, но Одрис, заметив, что у леди смыкаются глаза от усталости и выпитого снадобья, пропустила это мимо ушей и, подозвав служанку, попросила принести все необходимое для приготовления снадобий. Как ни уговаривала Одрис леди Мод остаться и лечь в постель, та настояла на своем — спустилась следом за ней во двор, последовала в казарму и безмолвным призраком маячила за спиной молодой женщины, пока та, спокойно беседуя с гонцом, осматривала его рану.
Глаза леди Мод изумленно расширились, когда она увидела, как Одрис сама, действуя умело и ловко, вытащила стрелу из тела гонца; она с неослабевающим вниманием следила за тем, как молодая женщина зашивала рану и накладывала мазь, приготовленную из растертой в порошок ромашки и лимонного бальзама. Мод попыталась было сказать что-то, но Одрис не обратила на это внимания. Она думала о провидении Господнем, о том, что его волей под руку шотландцу попалась легкая, охотничья стрела. Обычная арбалетная стрела, ударив в спину, перебила бы ребра и пронзила грудь навылет, несчастный либо там же слетел бы из седла, либо умер от потери крови по дороге, так и не добравшись до Хьюга. Случись такое, шотландцы захватили бы их всех врасплох, как это удалось им, по всей видимости, в Белей, о сопротивлении не было бы и речи… Эта же стрела, скользнув по ребру, отклонилась в сторону и пропахала в мышцах небольшую дыру, застряв в конце концов под кожей. Одрис улыбнулась и вновь обратилась к гонцу со словами утешения, хотя сама нуждалась в них едва ли не больше, чем он. Может, и правда, думала она, благополучное явление гонца и ее видение — слуги в доспехах — свидетельствуют о том, что Господь взял их под свою опеку.
Ласково потрепав успокоившегося пациента по плечу, Одрис поднялась на ноги — как раз вовремя, чтобы заняться леди Мод. Снадобье действовало: глаза леди блестели, на щеках выступил румянец, в голове ее вертелась, вероятно, одна-единственная навязчивая мысль — о нападении шотландцев, поскольку женщина возбужденно требовала, чтобы Хью, которого она упорно именовала Кенорном, «немедленно бросал все и спасался бегством из этого проклятого Богом замка». Одрис пыталась успокоить леди, терпеливо растолковывая ей, что бежать поздно, враг уже где-то в непосредственной близости, и попасть в его лапы чуть ли не сразу за подъемным мостом можно с гораздо большей вероятностью, чем ускользнуть незамеченными.
Уговоры на леди не действовали, не произвели на нее особого впечатления и более строгие меры: когда Одрис, вконец отчаявшись, прикрикнула и встряхнула ее за плечи, та разбушевалась еще пуще. Оставался единственный выход — силой уложить леди в постель в надежде, что она, проспавшись, придет в себя, и Одрис призвала на помощь одного из местных латников, который как раз в тот момент забежал в казарму, разыскивая свой старый шлем. Леди, однако, так возопила и шарахнулась в сторону при его приближении, что у Одрис совсем опустились руки. Она к тому же сама была напугана столь необычной реакцией и подозревала, что переборщила с дурманом, когда готовила снадобье. В тот момент, когда Одрис, безнадежно махнув рукой, отпустила латника, из башни донесся громкий рев младенца, и на ступеньках появилась Фрита с Эриком на руках.
— Да, так сказал конюх, — подтвердил Луи, усердно кивая головой для пущей убедительности. — Да и те остались лишь потому, что стары и немощны и не могут рассчитывать на что-либо лучшее у других хозяев.
— Понятно, — губы Хью дрогнули и перекосились в болезненной гримасе. — Лайонел умер, так и не заплатив им за службу, а они не пожелали больше служить задаром или побоялись, что новый хозяин выгонит их взашей… Надо полагать, все они были не из местных?
— Этого я не знаю, милорд, — ответил Луи. — Мне как-то и в голову не пришло об этом спрашивать.
— Весьма характерно для Луи, — думал Хью, он ведь и сам из фламандских наемников. По одному ему ведомым причинам он решил остаться в Англии и нанялся к Хью на обычный срок — год и день. Приглядевшись к ветерану, Хью понял, что может на него положиться — седоусого латника, подрастерявшего молодецкий пыл в бесчисленных битвах, вполне устраивала служба у хозяина, не рвавшегося воевать, но, с другой стороны, фламандец был опытнейшим рубакой и непревзойденным лучником и обладал вдобавок твердым характером: лучшего капитана для небольшого отряда и лучшего наставника для новобранцев из местных йоменских недорослей не стоило и желать.
— Ладно, — сказал рыцарь. — Я сам поговорю с теми, кто остался. Насколько я понимаю, хоть одно хорошо — с жильем у наших парней проблем нет.
— Ни малейших, милорд. — Луи кивнул головой в сторону приземистого и длинного каменного строения, притулившегося к стене внутреннего двора. — Новенькая казарма — пустая, хоть шаром покати. Я ждал только вашего разрешения запустить в нее своих орлов.
— Пустая, говоришь? — удивился Хью. — А где же те латники, которые остались?
— Они переселились в караулку, поближе к крепостным воротам, — одобрительно хмыкнул Луи. — Их капитан — старик, конечно, как и все они, но дело знает. В караулке хватает места для всех его людей, и ворота под постоянным наблюдением.
— Верно, — согласился Хью. — Ладно, зови парней, пусть устраиваются в казарме. Только пошли пару-другую человек, пусть помогут поднять мост и опустить решетку. А я отправлюсь в караулку и переброшусь парой слов. Прикажи, кстати, конюху оседлать и привести одного из жеребцов сэра Лайонела.
— Может и мне с вами поехать, милорд? — спросил Луи.
— Не стоит, — улыбнулся Хью. — Не думаю, что латники Хьюга горят желанием отомстить за своего бывшего хозяина, а я хотел бы с глазу на глаз побеседовать с одним из них. Но надо держать ухо востро: если весть о смерти сэра Лайонела достигла ушей шотландцев, которые крутятся под Чиллингемом, они мигом заявятся, чтобы ограбить бесхозное имение.
Луи нахмурился.
— Удержим ли мы замок с тремя с половиной десятками латников? Стены крепкие, но…
— И пытаться не станем, — согласился с ним Хью. — В том, конечно, случае, если нагрянут целой армией, а вот заманивать мерзавцев открытыми воротами и опущенным подъемным мостом не стоит в любом случае. На терпеливую осаду способны только их регулярные войска, терпеливость, сам знаешь, не числится в списке добродетелей наших северных соседей. Банда помельче, наткнувшись на запертые ворота, поорет, покрутится под стенами и умчится дальше — искать более легкую добычу. Это не более чем предосторожность, дружище. Я не жду особых неприятностей.
— Да, милорд. Только…
Отзвук цоканья копыт по булыжной мостовой заставил Луи внезапно замолчать и обернуться. И он, и его собеседник опешили, когда увидели конюха, выводившего из конюшни дюжего вороного жеребца, на спине которого уже красовалось потертое боевое седло. Хью не знал, что делать: плакать или смеяться. Несомненно, их подслушивали все, кому только было не лень, и конюх слышал, как он говорил с Луи о лошади. Стремление челяди услужить во что бы то ни стало могло бы показаться забавным, если бы не напомнило о том, о чем он старался вовсе не думать. Хью вздохнул. Быть может, слуги видят в нем хозяина только потому, что поверили словам странной леди, но в таком случае они вовсе не считают ее сумасшедшей, как бы пренебрежительно к ней ни относились… А если она в своем уме… Нет, этого просто-напросто быть не может… Он никак не может быть наследником Хьюгов. Заколдованный круг. Лучше выбросить это из головы, хотя бы на время. Ибо разочарование будет намного более горьким, если он, свыкнувшись с мыслью, что замок принадлежит ему, убедится в обратном.
Отпустив Луи кивком головы и благосклонно кивнув конюху, Хью сел в седло и тронул поводья, направляя коня к мосту, перекинутому через внутренний ров. Проезжая по внутреннему двору, он пригляделся к нему внимательнее и обнаружил кое-что, ускользнувшее от его взгляда ранее. Пустой учебный плац казался давным-давно заброшенным, на выгоне для боевых коней росла густая и высокая трава, сорной травой зарос и весь двор, зеленела она и под дверьми многих построек. На стенах тем не менее стояли люди — мало, но достаточно, для того чтобы замок не казался беззащитным. Он спешился рядом с караульным помещением, и преклонных лет латник, наблюдавший, видимо, за ним из двери, немедленно вышел наружу и склонился в глубоком поклоне.
— Меня зовут Одард, милорд, я капитан здешней стражи. Вы…
— Сколько у тебя латников, Одард? — поспешно перебил его Хью, опасавшийся вопроса, на который не смог бы ответить: новый ли он хозяин?
— Пятнадцать, милорд, я шестнадцатый.
Столь прямой и откровенный ответ не дали бы человеку, абсолютно постороннему, и это воскресило в душе Хью все ту же смесь надежд и сомнений. И вновь он постарался побыстрее от них избавиться; как бы там ни было, он поступит, как подобает благородному рыцарю. Кому бы ни принадлежал замок, его святая обязанность, коль уж он сюда попал, наилучшим образом организовать его оборону от возможного нападения противника.
— Луи — мой капитан — беседовал с тобой. Ты сказал ему, что остальные латники покинули замок.
— Хозяин отдал Богу душу, а леди сказала, что у нее нет права платить им, — ответил Одард, хмуря брови. — И нам никто не платит, милорд, но большинство из нас служат в Хьюге с незапамятных времен, у нас тут семьи…
— Я прослежу, чтобы вам выдали жалованье, так или иначе, но свое вы получите, — не задумываясь, сказал Хью.
Хоть это хорошо, подумал он, какой бы ни была причина, но они исправно служат.
Глаза Одарда радостно сверкнули, из уст вырвался вздох облегчения.
— Спасибо, милорд. И вы…
Но Хью тем более не собирался теперь упускать инициативу в разговоре. Посулив то, на что, возможно, вовсе не имел права, он боялся следующего, вполне естественного вопроса: каким образом и когда он выполнит обещание, поэтому мгновенно спросил еще что-то об уехавших латниках, затем о том, есть ли в округе близ замка мужчины, способные взять в руки оружие, и можно ли таковых привлечь к обороне замка в случае нужды. Хью спрашивал скорее для того, чтобы предвосхитить нежелательные расспросы, чем получить информацию. Как раз в тот момент, когда Одард терпеливо втолковывал ему то, что он и сам прекрасно знал, что местные йомены, как и все прочие нортумбрийские фермеры, не расстаются с луками и стрелами и, коль уж прижмет, станут на стены, с одной из этих самых стен донеслась нежданная весть: с севера к воротам замка скачет во весь опор одинокий всадник. Одард помрачнел, и Хью бросил ему торопливо:
— Мне это не нравится. Подними-ка по тревоге полдюжины своих латников.
Одард беспрекословно повиновался, чем доставил молодому рыцарю пищу для новых размышлений: что стоит за этим странным для столь опытного воина послушанием — уважение к новому хозяину или те же, что и у него, опасения относительно грядущих испытаний? "Не накликал ли я беду на свою голову, когда ляпнул Луи о том, что шотландцы, рыщущие вокруг Чиллингема, с цепи сорвутся, когда услышат о бесхозном имении? " — сокрушенно подумал Хью, спеша к воротам.
Одард уже поднял людей, но те еще седлали коней, когда по подъемному мосту прогрохотали копыта, и во двор ворвался всадник, выкрикивая во весь голос его, Хью, имя. Удивляться этому было некогда, он инстинктивно откликнулся и столь же инстинктивно поймал за уздечку лошадь, которая, пронзительно заржав, попыталась стать на дыбы. Огромный жеребец дернулся еще раз, но, чувствуя твердую руку, успокоился, и Хью только после этого заметил, что с его взмыленного крупа стекает струйками не только пот, но и кровь.
— Милорд! — воскликнул незнакомец, неуклюже сползая с коня. — Шотландцы! Не прошло и часа после вашего отъезда, как они обрушились на Тревик! Мы дали им отпор, а потом меня и еще пятерых латников отправили предупредить вас и людей в Белей. В Белей мы опоздали. Деревня горит и… Думаю, они уже прорвались во внешний двор замка. Я видел дым… Милорд, они жгут все подряд и убивают всех, кто попадется им на пути. Жгут и убивают!
Гонец покачнулся, Хью подхватил его, удерживая от падения, и только тогда увидел, что из спины несчастного торчит древко стрелы. Рыцарь повернул голову и крикнул:
— Одард, шли гонцов, пусть предупредят всех фермеров и вилланов в округе. Вышли лазутчиков — из тех, что в лесу не заблудятся и не раз баловались охотой, пусть разнюхают, чем занимаются сейчас эти чертовы шотландцы. Сзывайте крестьян в Хыог, пусть гонят с собой скот, волокут добро и припасы — столько, сколько смогут дотащить. Когда разошлешь гонцов, снова подними мост и опусти решетку. Я выставлю своих людей на стены в помощь твоим ветеранам.
Гонец все еще висел у него на руках, и он, склонившись над ним, тихо сказал:
— Молодчина. Успел вовремя. Ты сможешь сам доехать до башни, если я подсажу тебя на лошадь и дам человека в подмогу? Или, если хочешь, я сам отнесу тебя на руках? Леди Одрис вытащит стрелу, и тебе станет легче.
— Я смогу ехать, — пробормотал раненый. — Кость похоже, не задета, я только не мог…
Хью не слушал его до конца, поскольку уже принял решение. Он осторожно перехватил гонца поудобнее, вскинул его в седло и, подозвав нетерпеливым кивком одного из слуг, сунул ему в руки поводья и приказал сопровождать раненного до самой башни. Проводив взглядом удалявшуюся процессию, он прыгнул в седло и прямо с места бросил вороного в карьер. Оказавшись во внутреннем дворе, рыцарь спрыгнул с коня, бросил поводья подбежавшему конюху и поспешил к башне, на ходу отдавая приказы семенившему рядом Луи. Капитан, выслушав хозяина, кивнул головой в знак того, что все понял правильно, и свернул к казарме, чтобы поднять на ноги тех из своих людей, которые расположились уже на отдых. Хью взбежал по ступенькам, ворвался в холл и, не обращая внимания на слуг, перепуганных его внезапным вторжением, помчался вверх по лестнице к женским покоям, выкрикивая во весь голос имя жены.
* * *
Когда Одрис сказала Хью, что, по ее мнению бояться нечего, она нимало не кривила душой. Правда, молодая женщина взяла из рук служанки Эрика и обернула тельце сына плотным покрывалом, но сделала это с одной-единственной целью: чтобы успокоить мужа, а не потому, что опасалась вероломного нападения. И оказалась права. Переступив порог указанных ей покоев, она нашла в них только двух женщин: заплаканную, вконец отчаявшуюся леди, неприкаянно горбившуюся на колченогом стуле посреди комнаты, и дрожавшую от страха пожилую служанку, за которую та цеплялась из последних, видимо, сил. Вокруг них валялись в живописном беспорядке белье, платья, верхняя одежда и прочие предметы дамского туалета. Одрис остолбенела от ужаса, и из ее уст вырвался страдальческий стон. Слуги изгоняли несчастную женщину из собственной спальни, чтобы поселить в ней супругу нового хозяина. Она протянула Эрика Фрите и, метнувшись вперед, упала на колени рядом с таинственной страдалицей.— Что вы сделаете со мной? — простонала леди.
— Прежде всего попрошу вашего прощения, — мягко ответила Одрис. — Заверяю вас, мадам, моему мужу и в голову не могло прийти, что с вами обойдутся столь оскорбительно и жестоко. Сэр Хью всего лишь попросил слуг подготовить для нас покои. Конечно же, он имел в виду одну из пустующих комнат, а не вашу спальню.
Карие глаза, затуманенные многолетним страданием, широко распахнулись.
— Кенорн — ваш муж?!
Одрис почувствовала, как у нее мурашки пробежали по телу, но храбро улыбнулась и ответила:
— Моего мужа зовут Хью. Кенорн мертв.
— Ах, да, он говорил мне то же самое.
Тонкие пальцы, судорожно цеплявшиеся за плечо служанки, нерешительно дрогнули, леди подняла руку и тщательно вытерла краешком рукава струившиеся по щекам слезы. И тут же спокойно сказала:
— Я не сумасшедшая. Это так, мимолетная слабость. Такое сходство… Я собиралась обручиться с Кенорном, но после… затем старик вынудил меня выйти замуж за Лайонела. Я не хотела этого, но, поскольку знала… — ее голос сорвался, и она вновь расплакалась, терзая дрожавшими руками острые колени.
— Как вас зовут, мадам? — поспешно спросила Одрис, надеясь сменить тему разговора, прежде чем собеседница вновь разразится истерическими рыданиями.
— Как зовут? — машинально повторила леди, но вопрос явно отвлек ее, и она продолжала. — Мод. Меня зовут Мод, хотя Лайонел предпочитал звать меня на старинный лад Молд. — По ее телу пробежала дрожь: — Я терпеть этого не могла, но он не обращал внимания.
— Меня зовут Одрис, миледи Мод, — сказала молодая женщина. — И давайте-ка мы вместе с вами наведем порядок в вашей спальне.
— Но ваш супруг… — прошептала леди Мод. — Ваш супруг приказал…
— Хью не приказывал ничего подобного, — досадливо поморщилась Одрис и, ласково погладив руку женщины, продолжала. — Это не более чем глупое недоразумение. Слуги не поняли, что он хотел им сказать. Вы должны мне поверить. И должны поверить, что Хью не желает вам зла и сделает все возможное, чтобы защитить вас…
— Нет! — воскликнула леди Мод. — Нет! Он должен меня ненавидеть! Вы не понимаете! Он имеет полное право винить нас — меня и Лайонела… Мы взяли на душу тяжкий грех. Мы… Я…
Она захлебнулась слезами, и Одрис крепко обняла ее, пытаясь утешить, но доброта и отзывчивость молодой женщины лишь усугубляли, казалось, страдания леди Мод. Осознав это, Одрис заняла исходную позицию — опустилась на колени — и ограничилась тем, что ласково погладила в последний раз плечо несчастной женщины.
Не страхом, похоже, она терзается, — подумала Одрис, а чем-то гораздо более серьезным. Пытаться утешать ее теперь — только обострять мучения. Теперь ей нужнее забыться и отдохнуть. Успокоится, позже исповедуется, и ей станет легче.
— Успокой ее, если сможешь, — сказала Одрис пожилой служанке, которая уже перестала дрожать и смотрела на нее с благодарным изумлением. — Я приготовлю снадобье, которое усыпит ее и подкрепит силы.
Она поднялась с колен и отправилась на розыски служанок, которые, как и ранее, предпочитали держаться от леди Мод на возможно большем расстоянии. В конце концов Одрис нашла их шушукающимися в укромном уголке. Когда она подошла ближе, все почтительно встали; была среди них и та служанка, которая сопровождала ее к леди Мод.
Одрис выяснила, какая из служанок несла ответственность за кладовые, и, задав ей несколько вопросов, отправила ее за медом и свежеприготовленными отварами из ивовой коры, ромашки, болиголова и дурмана. Вторую служанку она послала постелить заново постель леди Мод и привести, насколько это окажется возможным, ее спальню в порядок.
Когда первая из служанок вернулась, Одрис приготовила снадобье: наполнила кубок отваром из ивовой коры, добавила в него изрядную порцию отвара ромашки, немного отвара болиголова (им она всегда пользовалась очень осторожно, ибо слишком большая доза могла оказаться смертельной для больного) и несколько капель отвара дурмана, который был великолепным укрепляющим средством, но при передозировке вызывал у пациентов бредовые видения. Растворив в получившейся смеси капельку меда, чтобы перебить горьковатый привкус большинства компонентов, Одрис протянула кубок леди Мод. Молодая женщина предполагала, что она откажется пить то, что для нее приготовили, но леди, ни секунды не колеблясь, приняла кубок из ее рук и осушила его несколькими глотками.
Гораздо сложнее оказалось уговорить ее лечь в постель, и Одрис поняла, что леди Мод считает изгнание из собственной спальни заслуженной карой и буквально жаждет пострадать от руки Хью. Оказавшись в столь затруднительном положении, Одрис чуть было не пришла в отчаяние. Ей меньше всего хотелось причинять леди Мод новые страдания, но не могла же она оставить ее сидеть на стуле посреди комнаты, заваленной дамскими причиндалами. Как раз в тот момент, когда она лихорадочно обдумывала альтернативу — что же делать: настоять на том, чтобы леди отправилась в свою постель, или отвести ее вниз, в холл, и приказать слугам подыскать и подготовить для нее новое место, лестница содрогнулась под тяжелым топотом, и она услышала громкий и встревоженный голос мужа, повторявший ее имя.
— Что случилось? — воскликнула она, выбегая ему навстречу.
— Шотландцы, — прохрипел Хью, заключая ее в объятия. — Напали на Тревик и были отбиты, но в Белей, судя по всему, эти мерзавцы застали людей врасплох. Они сожгли селение и, похоже, прорвались во внешний двор замка — так во всяком случае считает гонец из Тревика, которому показалось, что он видел, как горели сараи.
Одрис озабоченно посмотрела на него и спросила:
— Что прикажешь делать, милорд? Можем ли мы, женщины, помочь в обороне замка?
— Только не ты, любимая, — сказал он, крепче сжимая ее в объятиях и пытаясь хоть таким образом выразить благодарность за хладнокровие, с которым она восприняла ужасную весть, хотя нимало не сомневался, что подобного рода флегматичность можно было объяснить лишь неведением относительно всех возможных последствий этой вести. — Я до сих пор еще не знаю толком, с чем мы имеем дело. Я выслал гонцов — скликать крестьян в замок и лазутчиков — проследить за шотландцами. Решу, что делать, когда выслушаю их донесения. Кстати, гонец, который примчался в замок, чтобы поднять тревогу, серьезно ранен. Не могла бы ты… — он внезапно осекся. Одрис была сведуща в травах. Он не раз видел, как она пользовала ими слуг и крестьян, даже дядю, когда тот серьезно заболел, но тут речь шла о ранах, а это ведь совсем иное дело.
Но Одрис, решив, что муж отвлекся, поскольку вспомнил о чем-то ином, более в ту минуту важном, уже махала рукой, подзывая служанку, ответственную за травы. Убедившись, что служанка правильно поняла ее знаки, она спокойно ответила:
— Хорошо, я немедленно спущусь вниз и посмотрю, что можно будет сделать. А ты ступай и делай то, что сочтешь необходимым, Хью. Не бойся за меня. Война — мужское занятие, но и я знакома с ней не понаслышке. В Джернейв не ступала нога недруга, но он не раз и не два попадал в осаду. Иди же, дорогой. Присмотри за своими людьми.
Хью, радуясь тому, что избежал опрометчивых обещаний, которых не сумел бы выполнить, и лелея в душе надежду, что жена останется возможно дольше в неведении относительно мизерности сил защитников замка, повернулся и направился к выходу из комнаты. Едва успела Одрис обменяться несколькими словами со служанкой, в разговор вмешалась леди Мод, которая поднялась со стула сразу же после того, как Хью исчез из поля зрения.
— Я достаточно нагрешила, — тихо сказала она, — и не хочу иметь на совести еще и смерть вашего мужа. Бегите к нему и уговорите покинуть замок. Хьюг защищать некому, латники разбежались. Я… я боялась платить им. Я думала…
Но Одрис уже не слушала, ее меньше всего в тот момент интересовало то, о чем могла думать леди Мод. Она метнулась вниз по лестнице и перехватила Хью на полпути к выходу из башни. Тот, надо сказать, и не спешил особенно, поскольку при положении дел, сложившемся в Хьюге, ему оставалось одно: терзаться тревогой и сомнениями, а этим он мог заниматься, где угодно. Услышав то, что сообщила ему жена, он пришел в ярость.
— Что бы ни делала эта окаянная женщина, пусть и с самым благими намерениями, до добра это не доводит, — проворчал он. — Да знаю я про ее латников. Я надеялся только, что не будет нужды и тебе узнать об этом.
Пока он говорил это, Одрис краешком глаза заметила в стороне какое-то движение. Как оказалось, один из слуг попытался подкрасться поближе, чтобы подслушать их разговор. Любопытствующий челядинец держал в руках большое плоское блюдо, и, когда Одрис повернула голову, поймав его, как он, видимо, считал, на месте преступления, бедняга испугался и инстинктивно вскинул блюдо вверх, пряча за ним лицо и голову. Одрис, которой бросилось в глаза в первую секунду именно это блюдо, приняла его за щит и похолодела от ужаса: враг уже в замке, но тут же осознала ошибку — не враг, а всего лишь слуга с блюдом. Эти два зрительных образа — щит и слуга — уже наложились, однако, друг на друга где-то в глубинах ее подсознания.
— Хью, — шепнула она, — слуги! Если в замке хватит доспехов, прикажи слугам напялить их на себя и бежать на стены. Одной лишь суетой на стенах мы сможем ввести шотландцев в заблуждение, у них поубавится пыла и наглости, когда они обнаружат, что Хьюг далеко не так беззащитен, как это им представлялось.
Хью покачал головой, когда услышал о слугах. В замке сэра Вальтера слуги действительно принимали участие в сражениях, если возникала в том нужда, но не с мечами и самострелами, обращению с которыми не были обучены, а в качестве подсобной силы: они сталкивали лестницы, сбрасывали камни и лили кипящее масло или вонючие экскременты на головы атакующих врагов. Хью считал слуг сэра Лайонела слишком запуганными и не способными даже на такую малость, но, когда Одрис закончила излагать то, что пришло ей в голову, на губах его появилась улыбка.
— Одрис, ты — клад, каких поискать! — воскликнул он, вновь заключая ее в объятия и прижимая к себе с такой силой, что она вскрикнула, почувствовав, как трещат у нее ребра. — Уж это-то мы их заставим сделать, я пошлю еще пару-другую латников, пусть присмотрят, чтобы не сбежали раньше времени. — Его глаза сверкнули: — И я раздам им самострелы, пусть натягивают тетиву, а стрелять будут, перебегая с места на место, те немногие арбалетчики, которыми мы располагаем; шотландцы же пусть думают, что у нас полным-полно лучников. Одрис, дорогая, ты, возможно, спасла сейчас нас всех.
Он крепко поцеловал ее и поспешил к стенам. Она, несмотря на всю серьезность ситуации, не смогла удержаться от улыбки. Поднявшись наверх по лестнице, она нашла леди Мод стоявшей в дверях спальни и пристально вглядывающейся в спину удалявшегося Хью. Она упорно не отвечала на вопросы Одрис, пока рыцарь не исчез из поля ее зрения, и лишь после этого спросила, когда же они с Хью покинут замок. Одрис весьма резко ответила, что у нее нет времени на пустые разговоры: она должна помочь раненому гонцу. Леди Мод тут же предложила ей свою помощь, но Одрис, заметив, что у леди смыкаются глаза от усталости и выпитого снадобья, пропустила это мимо ушей и, подозвав служанку, попросила принести все необходимое для приготовления снадобий. Как ни уговаривала Одрис леди Мод остаться и лечь в постель, та настояла на своем — спустилась следом за ней во двор, последовала в казарму и безмолвным призраком маячила за спиной молодой женщины, пока та, спокойно беседуя с гонцом, осматривала его рану.
Глаза леди Мод изумленно расширились, когда она увидела, как Одрис сама, действуя умело и ловко, вытащила стрелу из тела гонца; она с неослабевающим вниманием следила за тем, как молодая женщина зашивала рану и накладывала мазь, приготовленную из растертой в порошок ромашки и лимонного бальзама. Мод попыталась было сказать что-то, но Одрис не обратила на это внимания. Она думала о провидении Господнем, о том, что его волей под руку шотландцу попалась легкая, охотничья стрела. Обычная арбалетная стрела, ударив в спину, перебила бы ребра и пронзила грудь навылет, несчастный либо там же слетел бы из седла, либо умер от потери крови по дороге, так и не добравшись до Хьюга. Случись такое, шотландцы захватили бы их всех врасплох, как это удалось им, по всей видимости, в Белей, о сопротивлении не было бы и речи… Эта же стрела, скользнув по ребру, отклонилась в сторону и пропахала в мышцах небольшую дыру, застряв в конце концов под кожей. Одрис улыбнулась и вновь обратилась к гонцу со словами утешения, хотя сама нуждалась в них едва ли не больше, чем он. Может, и правда, думала она, благополучное явление гонца и ее видение — слуги в доспехах — свидетельствуют о том, что Господь взял их под свою опеку.
Ласково потрепав успокоившегося пациента по плечу, Одрис поднялась на ноги — как раз вовремя, чтобы заняться леди Мод. Снадобье действовало: глаза леди блестели, на щеках выступил румянец, в голове ее вертелась, вероятно, одна-единственная навязчивая мысль — о нападении шотландцев, поскольку женщина возбужденно требовала, чтобы Хью, которого она упорно именовала Кенорном, «немедленно бросал все и спасался бегством из этого проклятого Богом замка». Одрис пыталась успокоить леди, терпеливо растолковывая ей, что бежать поздно, враг уже где-то в непосредственной близости, и попасть в его лапы чуть ли не сразу за подъемным мостом можно с гораздо большей вероятностью, чем ускользнуть незамеченными.
Уговоры на леди не действовали, не произвели на нее особого впечатления и более строгие меры: когда Одрис, вконец отчаявшись, прикрикнула и встряхнула ее за плечи, та разбушевалась еще пуще. Оставался единственный выход — силой уложить леди в постель в надежде, что она, проспавшись, придет в себя, и Одрис призвала на помощь одного из местных латников, который как раз в тот момент забежал в казарму, разыскивая свой старый шлем. Леди, однако, так возопила и шарахнулась в сторону при его приближении, что у Одрис совсем опустились руки. Она к тому же сама была напугана столь необычной реакцией и подозревала, что переборщила с дурманом, когда готовила снадобье. В тот момент, когда Одрис, безнадежно махнув рукой, отпустила латника, из башни донесся громкий рев младенца, и на ступеньках появилась Фрита с Эриком на руках.