Страница:
Леди Элинор рассмеялась. Саймон рос сущим дьяволенком. Она и Адама считала живым, озорным ребенком, но Саймон, бесспорно, превзошел его. Не такой крепкий и сильный, как Адам в его годы, он обладал гибкостью и ловкостью обезьяны, проявляя не меньшее любопытство ко всему, нежели его брат.
— Что ж, его поведение не внушает особого беспокойства, — согласилась Элинор. — Но я не стану возносить никаких благодарений, если это болезнь. Думаю, мне следует сходить и взглянуть на него.
Она не спеша поднялась, поскольку не горела желанием застать врасплох фрейлину королевы или слуг короля, подслушивающих у двери. Когда леди Элинор вышла в передние покои, в них уже никого не было. В маленькой комнатке за стеной напротив безмятежно спал сын. В глазах леди Элинор не было тревоги. В последнее время Саймон вел себя иногда спокойнее, чем обычно, поскольку она грозилась выпороть его, если он не перестанет издеваться над всеми. Сейчас, спящий, мальчик казался точной копией Иэна: такие же шелковистые черные кудри, как у отца, тот же чувственный рот. Однако глаза ему достались от матери. Светло-коричневые, ярко вспыхивающие зеленовато-золотистыми огоньками, они лишь подчеркивали его красоту, унаследованную от отца.
Забыв на мгновение о цели своего прихода, Элинор задумалась. У Адама уже возникали проблемы с женщинами. Роберт Лестерский писал об этом в шутливой форме. Все достигшие брачного возраста девушки в его доме, начиная от служанок и кончая благородными подопечными его супруги, просто преследуют сына Элинор. «И он не очень быстро убегает от них, — жаловался Роберт Лестерский. — Я даже уверен, что его уже ловили несколько раз». Если Адам — весьма решительный юноша, думала Элинор, то каким же станет Саймон? Следует молить Бога, чтобы эту проблему смогла решить в будущем жена Саймона, а не она, Элинор. Она не преминула заметить себе, что им нужно будет подыскать чрезвычайно кроткую и услужливую девушку. И даже если Саймон окажется преданным мужем — в чем Элинор сомневалась, зная о неутолимой страсти мальчика ко всему новому, — его супруге будет с ним невероятно трудно. Однако все это в далеком будущем. Ведь Саймону исполнилось только три года. Есть более неотложные проблемы.
Бросив на сына любящий взгляд, Элинор снова пересекла передние покои и плотно, но как можно тише, закрыла за собой дверь в опочивальню. Она направилась прямо к кровати, сбросила ночную накидку и легла рядом с мужем. В чем их можно подозревать? Удивительно, но за ними шпионят люди королевы. Сейчас, поскольку под кроватью никто не прячется, они могут говорить без боязни, и Элинор решила поделиться своими сомнениями с мужем:
— Весьма любопытное предложение… даже больше чем предложение. Скорее приказ. Изабелла настаивает, чтобы Джоанна и Джеффри сочетались браком при дворе, и предлагает организовать свадебную церемонию и решить другие вопросы, касающиеся празднования.
Иэн, казалось, не удивился, что еще больше укрепило Элинор во мнении: королевой движет не только внезапный и не свойственный ей порыв благородства, хотя Изабелла явно симпатизирует леди Элинор.
— Король тоже упоминал о свадьбе, — сказал Иэн. — Он повторил то, о чем писал граф Солсбери и в чем убедил меня Джеффри, едва дождавшись нашей встречи. Джеффри горит желанием жениться как можно скорее. — Иэн пытливо посмотрел на Элинор. — Король тоже предложил провести свадьбу при дворе, но никакого приказа не было. Джон вел себя так искренне, что я едва узнавал его. Он честно и открыто признал: в политическом плане этот брак принесет ему много пользы. В то же время он сказал, что не станет принуждать меня к этому, если нас и детей не обрадует перспектива оказаться в неудобном положении. Джон надеется…
— Джеффри, граф Солсбери, Изабелла, король… — перебила его Элинор. — Но я ни слова не слышала от Джоанны! Я уже давно не получала от нее писем.
— В этом нет ничего необычного, — успокоил ее Иэн. — Джеффри сказал, что писал ей, что нас вызывают домой. Бессмысленно было посылать к нам гонцов, если она знала, что скоро мы прибудем в Роузлинд.
— Но мы не в Роузлинде, — заметила Элинор, нахмурившись. — Нас перехватили почти тотчас же, как мы сошли с корабля, и безотлагательно вызвали сюда. Зачем? Что случилось с Джоанной, коль все, кроме нее, требуют немедленной свадьбы? Иэн…
— Элинор, ради Бога, подумай: ты сваливаешь всех в одну кучу! Разве может быть у Джеффри и Изабеллы одна и та же причина ускорить бракосочетание? Ты всегда отзывалась о Джеффри так же, как и я. Неужели ты веришь, что Джеффри станет принимать участие в чем-нибудь опасном для Джоанны?
Несколько минут Элинор не могла собраться с мыслями, а затем произнесла с жаром:
— Думаю, причина одна, но разные основания требовать немедленного бракосочетания!
— И какая же причина?
— Если Джоанна беременна и Изабелла как-то прознала об этом, королева несказанно обрадуется позору Джеффри, когда окажется, что Джоанна не девственница!
— Джоанна никогда бы… — Смех жены прервал Иэна, а здравомыслие подсказало ему, что его замечание могло быть и ошибочным. Сколько бы ни говорило ему сердце, что Джоанна остается кротким ребенком, Иэн все же понимал: она — уже созревшая женщина, а для замужества даже и перезрелая. — Но Джеффри даже не возражал против этой придворной свадьбы. А он, бесспорно, не стал бы участвовать в посрамлении своей супруги.
— Либо он не так уж и невинен здесь, — сказала Элинор, сверкнув глазами, — либо он просто недооценивает то, что последует за этим позором! Он, возможно, считает, что, поскольку не отречется от Джоанны, ничего дурного не случится. Но мне кажется странным, что Джеффри, столько переживший из-за придворных сплетен, недооценивает подобное обстоятельство.
— Вероятнее всего, Джоанна еще девственница, — твердо сказал Иэн.
Глаза Элинор вдруг расширились. А не могла ли Джоанна, оставив мысль о замужестве, влюбиться в кого-нибудь другого? Если так, почему бы ей не сказать об этом? Ответ очевиден. Джоанна не хуже других знает политическую ситуацию. Она слишком послушна, чтобы вызвать государственный кризис только ради своей прихоти. К тому же Джоанна, возможно, знает, что Джеффри любит ее. Должна знать, ведь Джеффри не пытался скрывать это. Из чувства жалости, чтобы не обидеть Джеффри, Джоанна могла согласиться на замужество, даже если бы полюбила другого. Нет ничего глупее, считала Элинор. Жалость подвергает чуткие сердца страданиям и нестерпимым мукам любви. И так всю жизнь…
— Что такое, Элинор? — спросил Иэн, заметив, как изменилось выражение лица жены.
— Я должна поговорить с Джоанной! — твердо заявила Элинор и объяснила почему. Возможно, Джеффри считает, что если он женится на Джоанне немедленно, устроив публичную свадьбу, то сможет отвоевать ее у кого-то другого. Изабелла, в силу своей глупости, вероятно, думает, что дочь Элинор прыгнет в постель любого, кто совратит ее, и с радостью оплатит свадьбу, чтобы опозорить Джеффри. Мотивы Джона и графа Солсбери очевидны.
— Да поможет всем нам Бог, если ты права. Это было бы бедой для всех нас, — вздохнул Иэн и пожал плечами. — Впрочем, Джоанну не так легко продать в рабство по политическим соображениям. — На самом деле Иэн совсем не верил в то, что говорил. Будь на месте Джоанны любая Другая женщина, он одобрил бы и насильное замужество. — Я что-нибудь придумаю. Может быть…
— Пока ничего не нужно делать, — сказала Элинор. — Мы строим замок на песке. Завтра я отправлюсь к Джоанне. Саймона оставлю здесь, с тобой. Даже у Джона не возникнет никаких подозрений по поводу моих действий, пока ты и ребенок будете оставаться как бы заложниками. Не сомневаюсь, Изабелла придумает самое скверное объяснение Моему отъезду. Не удивляйся, если до тебя дойдут сплетни о том, как отъявленные шлюхи превращаются в непорочных девственниц с помощью цыплячьей крови.
— Открой свой рот и говори только правду! — потребовала Элинор. — Это слишком важный вопрос. Здесь не место жалости, чувству долга или политическим соображением. Ты любишь кого-то другого, не Джеффри Фиц-Вильяма?
К ужасу Элинор, лицо Джоанны вспыхнуло, а глаза запылали злостью.
— Постыдились бы задавать мне такие вопросы! — воскликнула девушка. — Вы родили меня! Воспитали! Неужели вы настолько плохо меня знаете, что прислушиваетесь к придворным сплетням?!
От этих резких слов, обидных для обеих женщин, Элинор стиснула зубы.
— Глупости, Джоанна! — сказала она, когда обрела способность говорить. — Я ни в чем не обвиняю тебя, а думаю лишь о твоем счастье. Я и раньше говорила, что ты должна выйти замуж только по любви.
— А я ответила вам, что меня вполне удовлетворяет и Джеффри…
— Одного удовлетворения недостаточно. Кто он, этот другой мужчина?
— Говорю же вам: это лишь сплетни, отвратительные сплетни, которые распространяют, дабы очернить меня!
— Мне не известны никакие сплетни…
«А вот это уже подозрительно, — подумала Элинор. — Если Изабелла что-то знает, значит, знают и ее дамы. Весьма странно, что их злые язычки не вызвали толки… если только им не запретила королева».
— Поскольку я ничего не слышала, — продолжала Элинор, — тебе лучше самой рассказать мне обо всем. Кто этот мужчина?
Мгновение Джоанна, казалось, была вне себя от гнева. Затем ее лицо просветлело. Благоразумие всегда брало в ней верх, а матушка должна знать, что случилось.
— Это Генри де Брейбрук…
Лицо Элинор исказила гримаса отвращения и ужаса.
— Брейбрук? — прошептала она.
И это ее дочь?! Знающая на примерах Саймона и Иэна, каким должен быть настоящий мужчина?! И она могла предпочесть Джеффри этому хлыщу, Брейбруку?!
— Здесь нет моей вины! — в отчаянии закричала Джоанна.
Однако она не могла не признать, что некоторая доля вины лежит и на ней самой. Девушка, запинаясь, рассказала о приглашении королевы, своем неприятии этого приглашения, о нелепом инциденте в саду Уайтчерча. Она не дошла и до середины истории, как Элинор уже заливалась смехом.
— Я неоднократно говорила тебе: подобные твои шутки погубят нас всех!
Но выговор матушки прозвучал так, что Джоанна тоже рассмеялась.
— Дальше было совсем не смешно, — сказала она, снова став серьезной.
Брейбрук отсутствовал при дворе, когда и ее там не было. Появились разные слухи. А Брейбрук пытался изнасиловать ее в Лондоне…
К удивлению Джоанны, Элинор долго размышляла над всем этим.
— Попытка изнасилования в счет не идет, поскольку Брейбруку она не удалась. Интересно лишь, почему он проявил такое рвение… Сплетни — это поважнее… Может быть, Брейбрук сказал Изабелле, что якобы обесчестил тебя? Но я отклоняюсь от самой важной проблемы. Ясно: Брейбруку нет места в твоем сердце. Ответь мне честно, Джоанна, есть ли в нем место для Джеффри?
— Да, — ответила девушка после паузы, поборов в себе желание, порожденное упрямством, отрицать очевидное.
— Слава Богу! — воскликнула Элинор и, чтобы развеять раз и навсегда все сомнения, спросила: — Можешь ли ты поклясться мне, что любишь Джеффри и никого другого?
— Да, клянусь. Хотя хотела бы, чтобы это было не так. Лучше бы мне не любить никакого мужчину. Любить — значит тысячу раз на день быть на грани отчаяния…
Элинор с не свойственной ей нежностью прижала дочь к груди.
— Конечно, — согласилась она. — Но это к тому же и единственный способ в полной мере насладиться жизнью. Дитя мое, тебе не избежать этого рода погибели до самой смерти. Ты всегда будешь бояться если не за мужа, так за брата, отца, сыновей… или дочерей, когда они выйдут замуж и забеременеют… Поскольку женщина обязана на протяжении всей своей жизни умирать от страха, она имеет право и на радость наслаждения любовью.
— Это не одно и то же, — грустно сказала Джоанна. — За Иэна и Адама я боюсь по-иному. Когда дело касается Джеффри, я испытываю муки, которые разрывают меня на части. Я не могу выносить этого.
Элинор, вполне удовлетворенная услышанным, как могла, успокоила дочь. Однако ее мысли были далеко, она уже строила планы предстоящего бракосочетания. Изабелла, видимо, настаивала на придворной свадьбе, находясь во власти слухов и сплетен. Тут Элинор может исправить положение даже несколькими словами. Однако политические соображения остаются в силе. Если свадьба состоится при дворе, на ней будут присутствовать все враги Элинор и Иэна и многие другие, кто недолюбливает ее вспыльчивого зятя и странный юмор дочери. Но это не исключает и присутствие их друзей. Враги… Значит, простыни после первой брачной ночи должны быть испачканы кровью во что бы то ни стало. Джоанне придется прибегнуть к хитрости, если природа подведет ее…
— Надеюсь, тебе удастся избежать этих мук, если ты не будешь вести себя столь же глупо, как леди Эла, падая в обморок при мысли о турнире или тренировочном поединке, — сказала Элинор дочери.
— Я не настолько слаба, — ответила та с едва заметной улыбкой. — Неужели, действительно, все проблемы разрешатся без войны?
— По крайней мере теперь есть на это надежда. Я расскажу тебе обо всем позже. Сейчас ничто так не поспособствует сохранению мира, как твое безотлагательное бракосочетание при дворе.
— Джеффри писал о богатой свадьбе, но при дворе… Ладно, хорошо, — согласилась Джоанна.
— Ты не возражаешь?
— Почему я должна возражать?
Видимо, Джоанна не понимает всех сложностей или, будучи девственницей, уверена, что все пройдет гладко. Если так, ей необходимо четко объяснить некоторые тонкости. Конечно, возможность того, что между Джоанной и Джеффри уже была любовная связь, не исключается, и они могли подготовиться… Элинор должна знать, к чему они собирались прибегнуть в подобном случае. Если принять во внимание подозрения королевы, несомненно, возникнут попытки подловить Джоанну. Грубая хитрость тут же поможет.
Элинор попыталась воскресить в памяти, насколько волосат Джеффри, но могла вспомнить его тело лишь в те годы, когда он был мальчиком. Ей представлялась возможность лицезреть его голым, когда он стал мужчиной, но приличия и инстинктивная предосторожность удержали ее от этого.
— Ты провела немало времени наедине с Джеффри…
— Не так уж и много, — отозвалась Джоанна, весьма озадаченная этим замечанием.
— Двадцати минут вполне достаточно, если есть обоюдное желание! — засмеялась Элинор. — Любовь моя, ты все еще девственница?
— Конечно. Я ведь знала, есть некая причина, по которой вы с Иэном предпочли свадьбе помолвку. Я бы не допустила… — Джоанна покраснела от стыда: своими действиями она уже слишком многое позволила Джеффри, чуть ли не принуждала его к совокуплению в ночь пожара.
Румянец на лице дочери — прекрасный знак. Элинор поняла, что не ошибается: за внешней сдержанностью Джоанны скрывается настоящая страсть. Очевидно, Джеффри удалось пробудить ее. Тем лучше для него! Но о чем это толкует ее девочка?
— Причина? — спросила Элинор. — Единственной нашей мыслью было защитить вас. Мы боялись, что вы с Джеффри, в силу вашей молодости и тяжелого груза ответственности, не найдете точек соприкосновения друг с другом и вместо любви воспылаете ненавистью.
— О! — Джоанна покраснела еще сильнее. — Об этом говорил и Джеффри, но я думала… только потому, что…
— Ты правильно полагала, Джоанна, — рассмеялась Элинор. В обычной ситуации на Джеффри можно вполне положиться, но в подобном случае все мужчины обнаруживают способности говорить и действовать с той же проворностью и быстротой, с какой ползают змеи… — Но у тебя такой вид, будто ты сожалеешь о чем-то, Джоанна, — не без лукавства сказала Элинор. — Тебе хотелось отдаться ему?
— Да, — простодушно ответила Джоанна.
Готовность дочери к самопожертвованию всегда удивляла и слегка раздражала Элинор.
— Что же удержало тебя? По какой такой причине, которую я не могла бы знать?
— Я полагала… как к этому отнесется король… а вы не захотите, чтобы узнал и граф Солсбери… Теперь все это не имеет значения. Поскольку предстоит публичная брачная церемония, просто прекрасно, что я девственница! Джеффри подумал об этом…
— Тогда у него побольше мозгов, чем обычно у мужчин! Но недостаточно просто быть девственницей. Ты должна еще доказать это. Когда твой отец лишил меня девственности, не пролилось ни одной капли крови. Мне повезло, что он был уже немолод и знал разницу между женщиной и девушкой. Ему не нужны были подобные доказательства.
— Как же такое могло произойти? — удивилась Джоанна.
А если эта особенность Элинор досталась и ей «по наследству»? Джеффри загорается, стоит лишь какому-нибудь другому мужчине взглянуть на нее… но что он подумает?
— Кто знает? — ответила Элинор. — Одни женщины лишаются девственности легко, другие — только с сильными болями и после многих попыток. Для тех, у кого нежная девственная плева, вполне хватит верховой езды или тяжелого падения, чтобы порвать ее. Если она крепче, то выдержит и более жестокие испытания. Я знала женщину, которой пришлось воспользоваться ножом, прежде чем ее муж смог должным образом совокупиться с ней. Бедный, сколько шуток он выдержал! А какие предложения ему пришлось выслушивать!
— Но, матушка… — не выдержала Джоанна, не слишком заинтересованная страданиями какого-то незнакомца. — Что мне делать, если я окажусь такой же, как вы? Не понимаю: Гертруда говорила мне, что вы истекали кровью так, словно были ранены, а вы…
— Гертруда сказала правду, — засмеялась Элинор. — Но за меня кровью истекал твой отец. Ты помнишь, какая густая растительность была у него на теле, Джоанна? Нет? Он был словно медведь… только рыжий, разумеется. Он сам порезал себя… там, где у него росли самые густые волосы. Мы полагали, что будет только царапина, которой достаточно для того, чтобы пролилось несколько капель крови на простыни и мне на ноги… Но, должно быть, он задел вену. Когда позже мы совокупились снова, рана открылась, и нас чуть было не смело потоком крови с кровати. — Элинор продолжала смеяться, вспомнив искренний ужас королевы Беренгарии, удивленные глаза и вздернутые брови сестры Ричарда Джоанны.
Затем она спросила, уже серьезно:
— На многое ли готов Джеффри ради тебя? Сможет ли он? Я имею в виду… достаточно ли у него волос на теле?
— Не знаю, — пробормотала Джоанна. — Не могу ответить на эти вопросы. Что касается волос… он не таков, как мой отец. У него мягкая и редкая растительность на теле и светлого цвета… как бледное золото. Боюсь, порез будет заметным. А его готовность… Если он верит мне, то пойдет ради меня на все. Но он так ревнив…
— И слишком молод, — забеспокоилась Элинор. — Существуют и другие способы, но их гораздо легче выявить. Если Джеффри обнаружит твою хитрость, ты никогда не сможешь убедить его в своей невинности.
— Не могли бы вы объяснить ему, матушка, какая с вами случилась беда? — спросила Джоанна, явно встревоженная.
— Ни я, ни Иэн. Если об этих проблемах заговорим мы, подозрения Джеффри только усилятся. В конце концов, Джоанна… — Элинор попыталась улыбнуться. — Возможно, мы слегка предвзято смотрим на тебя. Поговорю-ка я с Элой. Когда-то я рассказывала ей, очень давно… Теперь придется напомнить. Будет лучше, если Джеффри все объяснит она.
— Поверит ли он ей? — прошептала Джоанна. — Поверит ли кому-нибудь?
19.
— Что ж, его поведение не внушает особого беспокойства, — согласилась Элинор. — Но я не стану возносить никаких благодарений, если это болезнь. Думаю, мне следует сходить и взглянуть на него.
Она не спеша поднялась, поскольку не горела желанием застать врасплох фрейлину королевы или слуг короля, подслушивающих у двери. Когда леди Элинор вышла в передние покои, в них уже никого не было. В маленькой комнатке за стеной напротив безмятежно спал сын. В глазах леди Элинор не было тревоги. В последнее время Саймон вел себя иногда спокойнее, чем обычно, поскольку она грозилась выпороть его, если он не перестанет издеваться над всеми. Сейчас, спящий, мальчик казался точной копией Иэна: такие же шелковистые черные кудри, как у отца, тот же чувственный рот. Однако глаза ему достались от матери. Светло-коричневые, ярко вспыхивающие зеленовато-золотистыми огоньками, они лишь подчеркивали его красоту, унаследованную от отца.
Забыв на мгновение о цели своего прихода, Элинор задумалась. У Адама уже возникали проблемы с женщинами. Роберт Лестерский писал об этом в шутливой форме. Все достигшие брачного возраста девушки в его доме, начиная от служанок и кончая благородными подопечными его супруги, просто преследуют сына Элинор. «И он не очень быстро убегает от них, — жаловался Роберт Лестерский. — Я даже уверен, что его уже ловили несколько раз». Если Адам — весьма решительный юноша, думала Элинор, то каким же станет Саймон? Следует молить Бога, чтобы эту проблему смогла решить в будущем жена Саймона, а не она, Элинор. Она не преминула заметить себе, что им нужно будет подыскать чрезвычайно кроткую и услужливую девушку. И даже если Саймон окажется преданным мужем — в чем Элинор сомневалась, зная о неутолимой страсти мальчика ко всему новому, — его супруге будет с ним невероятно трудно. Однако все это в далеком будущем. Ведь Саймону исполнилось только три года. Есть более неотложные проблемы.
Бросив на сына любящий взгляд, Элинор снова пересекла передние покои и плотно, но как можно тише, закрыла за собой дверь в опочивальню. Она направилась прямо к кровати, сбросила ночную накидку и легла рядом с мужем. В чем их можно подозревать? Удивительно, но за ними шпионят люди королевы. Сейчас, поскольку под кроватью никто не прячется, они могут говорить без боязни, и Элинор решила поделиться своими сомнениями с мужем:
— Весьма любопытное предложение… даже больше чем предложение. Скорее приказ. Изабелла настаивает, чтобы Джоанна и Джеффри сочетались браком при дворе, и предлагает организовать свадебную церемонию и решить другие вопросы, касающиеся празднования.
Иэн, казалось, не удивился, что еще больше укрепило Элинор во мнении: королевой движет не только внезапный и не свойственный ей порыв благородства, хотя Изабелла явно симпатизирует леди Элинор.
— Король тоже упоминал о свадьбе, — сказал Иэн. — Он повторил то, о чем писал граф Солсбери и в чем убедил меня Джеффри, едва дождавшись нашей встречи. Джеффри горит желанием жениться как можно скорее. — Иэн пытливо посмотрел на Элинор. — Король тоже предложил провести свадьбу при дворе, но никакого приказа не было. Джон вел себя так искренне, что я едва узнавал его. Он честно и открыто признал: в политическом плане этот брак принесет ему много пользы. В то же время он сказал, что не станет принуждать меня к этому, если нас и детей не обрадует перспектива оказаться в неудобном положении. Джон надеется…
— Джеффри, граф Солсбери, Изабелла, король… — перебила его Элинор. — Но я ни слова не слышала от Джоанны! Я уже давно не получала от нее писем.
— В этом нет ничего необычного, — успокоил ее Иэн. — Джеффри сказал, что писал ей, что нас вызывают домой. Бессмысленно было посылать к нам гонцов, если она знала, что скоро мы прибудем в Роузлинд.
— Но мы не в Роузлинде, — заметила Элинор, нахмурившись. — Нас перехватили почти тотчас же, как мы сошли с корабля, и безотлагательно вызвали сюда. Зачем? Что случилось с Джоанной, коль все, кроме нее, требуют немедленной свадьбы? Иэн…
— Элинор, ради Бога, подумай: ты сваливаешь всех в одну кучу! Разве может быть у Джеффри и Изабеллы одна и та же причина ускорить бракосочетание? Ты всегда отзывалась о Джеффри так же, как и я. Неужели ты веришь, что Джеффри станет принимать участие в чем-нибудь опасном для Джоанны?
Несколько минут Элинор не могла собраться с мыслями, а затем произнесла с жаром:
— Думаю, причина одна, но разные основания требовать немедленного бракосочетания!
— И какая же причина?
— Если Джоанна беременна и Изабелла как-то прознала об этом, королева несказанно обрадуется позору Джеффри, когда окажется, что Джоанна не девственница!
— Джоанна никогда бы… — Смех жены прервал Иэна, а здравомыслие подсказало ему, что его замечание могло быть и ошибочным. Сколько бы ни говорило ему сердце, что Джоанна остается кротким ребенком, Иэн все же понимал: она — уже созревшая женщина, а для замужества даже и перезрелая. — Но Джеффри даже не возражал против этой придворной свадьбы. А он, бесспорно, не стал бы участвовать в посрамлении своей супруги.
— Либо он не так уж и невинен здесь, — сказала Элинор, сверкнув глазами, — либо он просто недооценивает то, что последует за этим позором! Он, возможно, считает, что, поскольку не отречется от Джоанны, ничего дурного не случится. Но мне кажется странным, что Джеффри, столько переживший из-за придворных сплетен, недооценивает подобное обстоятельство.
— Вероятнее всего, Джоанна еще девственница, — твердо сказал Иэн.
Глаза Элинор вдруг расширились. А не могла ли Джоанна, оставив мысль о замужестве, влюбиться в кого-нибудь другого? Если так, почему бы ей не сказать об этом? Ответ очевиден. Джоанна не хуже других знает политическую ситуацию. Она слишком послушна, чтобы вызвать государственный кризис только ради своей прихоти. К тому же Джоанна, возможно, знает, что Джеффри любит ее. Должна знать, ведь Джеффри не пытался скрывать это. Из чувства жалости, чтобы не обидеть Джеффри, Джоанна могла согласиться на замужество, даже если бы полюбила другого. Нет ничего глупее, считала Элинор. Жалость подвергает чуткие сердца страданиям и нестерпимым мукам любви. И так всю жизнь…
— Что такое, Элинор? — спросил Иэн, заметив, как изменилось выражение лица жены.
— Я должна поговорить с Джоанной! — твердо заявила Элинор и объяснила почему. Возможно, Джеффри считает, что если он женится на Джоанне немедленно, устроив публичную свадьбу, то сможет отвоевать ее у кого-то другого. Изабелла, в силу своей глупости, вероятно, думает, что дочь Элинор прыгнет в постель любого, кто совратит ее, и с радостью оплатит свадьбу, чтобы опозорить Джеффри. Мотивы Джона и графа Солсбери очевидны.
— Да поможет всем нам Бог, если ты права. Это было бы бедой для всех нас, — вздохнул Иэн и пожал плечами. — Впрочем, Джоанну не так легко продать в рабство по политическим соображениям. — На самом деле Иэн совсем не верил в то, что говорил. Будь на месте Джоанны любая Другая женщина, он одобрил бы и насильное замужество. — Я что-нибудь придумаю. Может быть…
— Пока ничего не нужно делать, — сказала Элинор. — Мы строим замок на песке. Завтра я отправлюсь к Джоанне. Саймона оставлю здесь, с тобой. Даже у Джона не возникнет никаких подозрений по поводу моих действий, пока ты и ребенок будете оставаться как бы заложниками. Не сомневаюсь, Изабелла придумает самое скверное объяснение Моему отъезду. Не удивляйся, если до тебя дойдут сплетни о том, как отъявленные шлюхи превращаются в непорочных девственниц с помощью цыплячьей крови.
* * *
Неделей позже уставшая, перепачканная дорожной грязью Элинор предстала перед своей дочерью в ее опочивальне.— Открой свой рот и говори только правду! — потребовала Элинор. — Это слишком важный вопрос. Здесь не место жалости, чувству долга или политическим соображением. Ты любишь кого-то другого, не Джеффри Фиц-Вильяма?
К ужасу Элинор, лицо Джоанны вспыхнуло, а глаза запылали злостью.
— Постыдились бы задавать мне такие вопросы! — воскликнула девушка. — Вы родили меня! Воспитали! Неужели вы настолько плохо меня знаете, что прислушиваетесь к придворным сплетням?!
От этих резких слов, обидных для обеих женщин, Элинор стиснула зубы.
— Глупости, Джоанна! — сказала она, когда обрела способность говорить. — Я ни в чем не обвиняю тебя, а думаю лишь о твоем счастье. Я и раньше говорила, что ты должна выйти замуж только по любви.
— А я ответила вам, что меня вполне удовлетворяет и Джеффри…
— Одного удовлетворения недостаточно. Кто он, этот другой мужчина?
— Говорю же вам: это лишь сплетни, отвратительные сплетни, которые распространяют, дабы очернить меня!
— Мне не известны никакие сплетни…
«А вот это уже подозрительно, — подумала Элинор. — Если Изабелла что-то знает, значит, знают и ее дамы. Весьма странно, что их злые язычки не вызвали толки… если только им не запретила королева».
— Поскольку я ничего не слышала, — продолжала Элинор, — тебе лучше самой рассказать мне обо всем. Кто этот мужчина?
Мгновение Джоанна, казалось, была вне себя от гнева. Затем ее лицо просветлело. Благоразумие всегда брало в ней верх, а матушка должна знать, что случилось.
— Это Генри де Брейбрук…
Лицо Элинор исказила гримаса отвращения и ужаса.
— Брейбрук? — прошептала она.
И это ее дочь?! Знающая на примерах Саймона и Иэна, каким должен быть настоящий мужчина?! И она могла предпочесть Джеффри этому хлыщу, Брейбруку?!
— Здесь нет моей вины! — в отчаянии закричала Джоанна.
Однако она не могла не признать, что некоторая доля вины лежит и на ней самой. Девушка, запинаясь, рассказала о приглашении королевы, своем неприятии этого приглашения, о нелепом инциденте в саду Уайтчерча. Она не дошла и до середины истории, как Элинор уже заливалась смехом.
— Я неоднократно говорила тебе: подобные твои шутки погубят нас всех!
Но выговор матушки прозвучал так, что Джоанна тоже рассмеялась.
— Дальше было совсем не смешно, — сказала она, снова став серьезной.
Брейбрук отсутствовал при дворе, когда и ее там не было. Появились разные слухи. А Брейбрук пытался изнасиловать ее в Лондоне…
К удивлению Джоанны, Элинор долго размышляла над всем этим.
— Попытка изнасилования в счет не идет, поскольку Брейбруку она не удалась. Интересно лишь, почему он проявил такое рвение… Сплетни — это поважнее… Может быть, Брейбрук сказал Изабелле, что якобы обесчестил тебя? Но я отклоняюсь от самой важной проблемы. Ясно: Брейбруку нет места в твоем сердце. Ответь мне честно, Джоанна, есть ли в нем место для Джеффри?
— Да, — ответила девушка после паузы, поборов в себе желание, порожденное упрямством, отрицать очевидное.
— Слава Богу! — воскликнула Элинор и, чтобы развеять раз и навсегда все сомнения, спросила: — Можешь ли ты поклясться мне, что любишь Джеффри и никого другого?
— Да, клянусь. Хотя хотела бы, чтобы это было не так. Лучше бы мне не любить никакого мужчину. Любить — значит тысячу раз на день быть на грани отчаяния…
Элинор с не свойственной ей нежностью прижала дочь к груди.
— Конечно, — согласилась она. — Но это к тому же и единственный способ в полной мере насладиться жизнью. Дитя мое, тебе не избежать этого рода погибели до самой смерти. Ты всегда будешь бояться если не за мужа, так за брата, отца, сыновей… или дочерей, когда они выйдут замуж и забеременеют… Поскольку женщина обязана на протяжении всей своей жизни умирать от страха, она имеет право и на радость наслаждения любовью.
— Это не одно и то же, — грустно сказала Джоанна. — За Иэна и Адама я боюсь по-иному. Когда дело касается Джеффри, я испытываю муки, которые разрывают меня на части. Я не могу выносить этого.
Элинор, вполне удовлетворенная услышанным, как могла, успокоила дочь. Однако ее мысли были далеко, она уже строила планы предстоящего бракосочетания. Изабелла, видимо, настаивала на придворной свадьбе, находясь во власти слухов и сплетен. Тут Элинор может исправить положение даже несколькими словами. Однако политические соображения остаются в силе. Если свадьба состоится при дворе, на ней будут присутствовать все враги Элинор и Иэна и многие другие, кто недолюбливает ее вспыльчивого зятя и странный юмор дочери. Но это не исключает и присутствие их друзей. Враги… Значит, простыни после первой брачной ночи должны быть испачканы кровью во что бы то ни стало. Джоанне придется прибегнуть к хитрости, если природа подведет ее…
— Надеюсь, тебе удастся избежать этих мук, если ты не будешь вести себя столь же глупо, как леди Эла, падая в обморок при мысли о турнире или тренировочном поединке, — сказала Элинор дочери.
— Я не настолько слаба, — ответила та с едва заметной улыбкой. — Неужели, действительно, все проблемы разрешатся без войны?
— По крайней мере теперь есть на это надежда. Я расскажу тебе обо всем позже. Сейчас ничто так не поспособствует сохранению мира, как твое безотлагательное бракосочетание при дворе.
— Джеффри писал о богатой свадьбе, но при дворе… Ладно, хорошо, — согласилась Джоанна.
— Ты не возражаешь?
— Почему я должна возражать?
Видимо, Джоанна не понимает всех сложностей или, будучи девственницей, уверена, что все пройдет гладко. Если так, ей необходимо четко объяснить некоторые тонкости. Конечно, возможность того, что между Джоанной и Джеффри уже была любовная связь, не исключается, и они могли подготовиться… Элинор должна знать, к чему они собирались прибегнуть в подобном случае. Если принять во внимание подозрения королевы, несомненно, возникнут попытки подловить Джоанну. Грубая хитрость тут же поможет.
Элинор попыталась воскресить в памяти, насколько волосат Джеффри, но могла вспомнить его тело лишь в те годы, когда он был мальчиком. Ей представлялась возможность лицезреть его голым, когда он стал мужчиной, но приличия и инстинктивная предосторожность удержали ее от этого.
— Ты провела немало времени наедине с Джеффри…
— Не так уж и много, — отозвалась Джоанна, весьма озадаченная этим замечанием.
— Двадцати минут вполне достаточно, если есть обоюдное желание! — засмеялась Элинор. — Любовь моя, ты все еще девственница?
— Конечно. Я ведь знала, есть некая причина, по которой вы с Иэном предпочли свадьбе помолвку. Я бы не допустила… — Джоанна покраснела от стыда: своими действиями она уже слишком многое позволила Джеффри, чуть ли не принуждала его к совокуплению в ночь пожара.
Румянец на лице дочери — прекрасный знак. Элинор поняла, что не ошибается: за внешней сдержанностью Джоанны скрывается настоящая страсть. Очевидно, Джеффри удалось пробудить ее. Тем лучше для него! Но о чем это толкует ее девочка?
— Причина? — спросила Элинор. — Единственной нашей мыслью было защитить вас. Мы боялись, что вы с Джеффри, в силу вашей молодости и тяжелого груза ответственности, не найдете точек соприкосновения друг с другом и вместо любви воспылаете ненавистью.
— О! — Джоанна покраснела еще сильнее. — Об этом говорил и Джеффри, но я думала… только потому, что…
— Ты правильно полагала, Джоанна, — рассмеялась Элинор. В обычной ситуации на Джеффри можно вполне положиться, но в подобном случае все мужчины обнаруживают способности говорить и действовать с той же проворностью и быстротой, с какой ползают змеи… — Но у тебя такой вид, будто ты сожалеешь о чем-то, Джоанна, — не без лукавства сказала Элинор. — Тебе хотелось отдаться ему?
— Да, — простодушно ответила Джоанна.
Готовность дочери к самопожертвованию всегда удивляла и слегка раздражала Элинор.
— Что же удержало тебя? По какой такой причине, которую я не могла бы знать?
— Я полагала… как к этому отнесется король… а вы не захотите, чтобы узнал и граф Солсбери… Теперь все это не имеет значения. Поскольку предстоит публичная брачная церемония, просто прекрасно, что я девственница! Джеффри подумал об этом…
— Тогда у него побольше мозгов, чем обычно у мужчин! Но недостаточно просто быть девственницей. Ты должна еще доказать это. Когда твой отец лишил меня девственности, не пролилось ни одной капли крови. Мне повезло, что он был уже немолод и знал разницу между женщиной и девушкой. Ему не нужны были подобные доказательства.
— Как же такое могло произойти? — удивилась Джоанна.
А если эта особенность Элинор досталась и ей «по наследству»? Джеффри загорается, стоит лишь какому-нибудь другому мужчине взглянуть на нее… но что он подумает?
— Кто знает? — ответила Элинор. — Одни женщины лишаются девственности легко, другие — только с сильными болями и после многих попыток. Для тех, у кого нежная девственная плева, вполне хватит верховой езды или тяжелого падения, чтобы порвать ее. Если она крепче, то выдержит и более жестокие испытания. Я знала женщину, которой пришлось воспользоваться ножом, прежде чем ее муж смог должным образом совокупиться с ней. Бедный, сколько шуток он выдержал! А какие предложения ему пришлось выслушивать!
— Но, матушка… — не выдержала Джоанна, не слишком заинтересованная страданиями какого-то незнакомца. — Что мне делать, если я окажусь такой же, как вы? Не понимаю: Гертруда говорила мне, что вы истекали кровью так, словно были ранены, а вы…
— Гертруда сказала правду, — засмеялась Элинор. — Но за меня кровью истекал твой отец. Ты помнишь, какая густая растительность была у него на теле, Джоанна? Нет? Он был словно медведь… только рыжий, разумеется. Он сам порезал себя… там, где у него росли самые густые волосы. Мы полагали, что будет только царапина, которой достаточно для того, чтобы пролилось несколько капель крови на простыни и мне на ноги… Но, должно быть, он задел вену. Когда позже мы совокупились снова, рана открылась, и нас чуть было не смело потоком крови с кровати. — Элинор продолжала смеяться, вспомнив искренний ужас королевы Беренгарии, удивленные глаза и вздернутые брови сестры Ричарда Джоанны.
Затем она спросила, уже серьезно:
— На многое ли готов Джеффри ради тебя? Сможет ли он? Я имею в виду… достаточно ли у него волос на теле?
— Не знаю, — пробормотала Джоанна. — Не могу ответить на эти вопросы. Что касается волос… он не таков, как мой отец. У него мягкая и редкая растительность на теле и светлого цвета… как бледное золото. Боюсь, порез будет заметным. А его готовность… Если он верит мне, то пойдет ради меня на все. Но он так ревнив…
— И слишком молод, — забеспокоилась Элинор. — Существуют и другие способы, но их гораздо легче выявить. Если Джеффри обнаружит твою хитрость, ты никогда не сможешь убедить его в своей невинности.
— Не могли бы вы объяснить ему, матушка, какая с вами случилась беда? — спросила Джоанна, явно встревоженная.
— Ни я, ни Иэн. Если об этих проблемах заговорим мы, подозрения Джеффри только усилятся. В конце концов, Джоанна… — Элинор попыталась улыбнуться. — Возможно, мы слегка предвзято смотрим на тебя. Поговорю-ка я с Элой. Когда-то я рассказывала ей, очень давно… Теперь придется напомнить. Будет лучше, если Джеффри все объяснит она.
— Поверит ли он ей? — прошептала Джоанна. — Поверит ли кому-нибудь?
19.
Свадьба при дворе всегда возбуждала всеобщий интерес. Ради такого случая надевали самые роскошные одеяния и изысканные драгоценности. Случай требовал того. Список гостей оказывался гораздо длиннее, чем обычно. Провизию, заказанную в огромных количествах, доставляли даже из самых отдаленных владений. В числе гостей бывало много знати. Значит, готовили самые изысканные и дорогие блюда, а весь праздник отличался исключительной роскошью.
Поэтому в ноябре 1212 года свадьба Джоанны и Джеффри оказалась в центре внимания как весьма незаурядное событие и к тому же приятное для придворных, предвкушавших небывалое веселье. Ведь чем беспокоиться о бедах, постигших Англию, куда приятнее говорить, думать и шутить относительно свадьбы этого бастарда, племянника короля, и дочери леди, давшей королю в свое время от ворот поворот. Эта давняя история, которая, по мнению леди Элинор, была известна только ее нынешнему мужу, покойному супругу и одному преданному вассалу, превратилась вдруг в любимую тему придворных сплетен.
Разгневанная, но беспомощная, Элинор могла лишь с притворным удивлением отрицать, что когда-либо отвергала знаки внимания со стороны короля или хотя бы имела на то причины. Но добилась она этим лишь одного: некоторые болваны, любившие собирать грязные слухи, теперь многозначительно сравнивали старшего сына короля, который был так же белокур, как его дед и дядя Ричард, с рыжеволосой Джоанной. Ведь и королева, и король темноволосы. Разве не могло случиться так, что Джону удалось-таки овладеть леди Элинор? У Джоанны тоже находили сходство со старым королем Генрихом. Некоторые поговаривали, что он был рыжеволосым. Яблоко от яблони недалеко падает, говорили другие, с удовольствием возвращаясь к скандальным сплетням, ходившим прошлой весной, о Джоанне и молодом Брейбруке.
Пошел слух, что незаконнорожденные молодожены не только состоят в кровном родстве, но и унаследовали распущенность нравов по обеим линиям. В иное время при дворе появились бы и человеческие жертвы. Однажды граф Солсбери, Энжелар д'Атье и Вильям де Кантелю с трудом вытащили Джеффри из большого зала, а юного глупца, которого Джеффри чуть было не задушил до смерти, с трудом привели в чувство. В другой раз только личное вмешательство короля спасло старшего Брейбрука от смерти в «объятиях» Иэна. Несмотря на то, что Джон был ниже своего высокого вассала более чем на голову, он обладал силой быка. Возможно, ему и не удалось бы одолеть Иэна в поединке, но, встав между дерущимися и обхватив Иэна своими руками, король предоставил Брейбруку несколько минут для исчезновения.
— Прошу тебя, пускай он уходит! — сказал Джон, как только утихомирил Иэна и уединился с ним в боковых апартаментах. — Тебе наверняка известна правда об этой истории. Леди Элинор удалось отказать мне, но, во всяком случае, это произошло уже после рождения леди Джоанны. Богу известно, что я не так уж и невинен в отношениях с женщинами, но… — Губы Джона тронула едва заметная улыбка. — Твоего обидчика я не стал бы трогать. Разве только… если бы это принесло мир моему королевству…
— Я не буду вызывать его на поединок, — согласился Иэн, вытирая рукой лицо. — Он хотел просто пошутить, но…
— Все мы измотанные и издерганные, — вздохнул Джон. — Нелегко сдерживать себя. В таком напряжении любой человек норовит уколоть своего соседа, чтобы облегчить собственную боль.
Человек, изрекавший эти слова, говорил правду. Что-то Дрогнуло в Иэне, и он забыл о своем гневе. Что за боль снедала короля всю его жизнь и заставляла испытывать радость от страданий других? Чем бы эта боль ни была вызвана, на какое-то время она, видимо, утихла. Или Джон контролирует себя лучше прежних членов анжуйской династии? В последние месяцы он был идеальным королем: внимательным в делах и мягким, хотя и не предупредительным к своим вассалам. Король делал много хорошего. Он дал строгие указания своим офицерам пресекать попытки грабежей пилигримов и торговцев, без страха и по совести вершил правосудие для тех, кто обращался к нему.
Со всем этим Джон, конечно, опоздал, но сейчас, когда он имеет полное право не доверять почти ни одному из своих вассалов, его подозрительность, похоже, поутихла. Он не выказывает глупой самоуверенности. Отлично знает о недовольстве, нарастающем повсюду, но предпринимает меры предосторожности, дабы защитить себя и своих детей, а также приостановить распространение паники. В нем нет страха перед будущим. Джон спокойно провел совет с самыми преданными людьми, как защитить королевство от внутренних и внешних врагов…
«Если Джон не умел контролировать себя во времена удачи, он определенно научился вести себя в неблагоприятный период», — думал Иэн. Осознание того, что король мог опуститься ради дела до уровня обыкновенного человека, давало ему некоторое удовлетворение. Иэн хотел лишь знать, что, если они каким-то чудом одержат верх над значительно превосходящими их силами, Джон уже не изменится или не деградирует в ужаснейшего тирана.
Встретившись впервые наедине со своим женихом, Джоанна чувствовала себя неловко, хотя и ощетинилась, как еж, когда он попытался обнять ее. Когда же Джеффри спросил, почему она так холодна, Джоанна просто убежала от него. Бедная девушка не посмела ответить ему, ибо знала, что разразится слезами и начнет умолять Джеффри верить ей, не отрекаться от нее, если предательство тела откажет предоставить доказательства ее девственности. Джоанна считала, что этим она нанесла бы себе непоправимый вред. Сказать о предполагаемых сомнениях, которые могут возникнуть относительно ее непорочности, — значит, только усилить подозрительность и ревность Джеффри.
Поэтому в ноябре 1212 года свадьба Джоанны и Джеффри оказалась в центре внимания как весьма незаурядное событие и к тому же приятное для придворных, предвкушавших небывалое веселье. Ведь чем беспокоиться о бедах, постигших Англию, куда приятнее говорить, думать и шутить относительно свадьбы этого бастарда, племянника короля, и дочери леди, давшей королю в свое время от ворот поворот. Эта давняя история, которая, по мнению леди Элинор, была известна только ее нынешнему мужу, покойному супругу и одному преданному вассалу, превратилась вдруг в любимую тему придворных сплетен.
Разгневанная, но беспомощная, Элинор могла лишь с притворным удивлением отрицать, что когда-либо отвергала знаки внимания со стороны короля или хотя бы имела на то причины. Но добилась она этим лишь одного: некоторые болваны, любившие собирать грязные слухи, теперь многозначительно сравнивали старшего сына короля, который был так же белокур, как его дед и дядя Ричард, с рыжеволосой Джоанной. Ведь и королева, и король темноволосы. Разве не могло случиться так, что Джону удалось-таки овладеть леди Элинор? У Джоанны тоже находили сходство со старым королем Генрихом. Некоторые поговаривали, что он был рыжеволосым. Яблоко от яблони недалеко падает, говорили другие, с удовольствием возвращаясь к скандальным сплетням, ходившим прошлой весной, о Джоанне и молодом Брейбруке.
Пошел слух, что незаконнорожденные молодожены не только состоят в кровном родстве, но и унаследовали распущенность нравов по обеим линиям. В иное время при дворе появились бы и человеческие жертвы. Однажды граф Солсбери, Энжелар д'Атье и Вильям де Кантелю с трудом вытащили Джеффри из большого зала, а юного глупца, которого Джеффри чуть было не задушил до смерти, с трудом привели в чувство. В другой раз только личное вмешательство короля спасло старшего Брейбрука от смерти в «объятиях» Иэна. Несмотря на то, что Джон был ниже своего высокого вассала более чем на голову, он обладал силой быка. Возможно, ему и не удалось бы одолеть Иэна в поединке, но, встав между дерущимися и обхватив Иэна своими руками, король предоставил Брейбруку несколько минут для исчезновения.
— Прошу тебя, пускай он уходит! — сказал Джон, как только утихомирил Иэна и уединился с ним в боковых апартаментах. — Тебе наверняка известна правда об этой истории. Леди Элинор удалось отказать мне, но, во всяком случае, это произошло уже после рождения леди Джоанны. Богу известно, что я не так уж и невинен в отношениях с женщинами, но… — Губы Джона тронула едва заметная улыбка. — Твоего обидчика я не стал бы трогать. Разве только… если бы это принесло мир моему королевству…
— Я не буду вызывать его на поединок, — согласился Иэн, вытирая рукой лицо. — Он хотел просто пошутить, но…
— Все мы измотанные и издерганные, — вздохнул Джон. — Нелегко сдерживать себя. В таком напряжении любой человек норовит уколоть своего соседа, чтобы облегчить собственную боль.
Человек, изрекавший эти слова, говорил правду. Что-то Дрогнуло в Иэне, и он забыл о своем гневе. Что за боль снедала короля всю его жизнь и заставляла испытывать радость от страданий других? Чем бы эта боль ни была вызвана, на какое-то время она, видимо, утихла. Или Джон контролирует себя лучше прежних членов анжуйской династии? В последние месяцы он был идеальным королем: внимательным в делах и мягким, хотя и не предупредительным к своим вассалам. Король делал много хорошего. Он дал строгие указания своим офицерам пресекать попытки грабежей пилигримов и торговцев, без страха и по совести вершил правосудие для тех, кто обращался к нему.
Со всем этим Джон, конечно, опоздал, но сейчас, когда он имеет полное право не доверять почти ни одному из своих вассалов, его подозрительность, похоже, поутихла. Он не выказывает глупой самоуверенности. Отлично знает о недовольстве, нарастающем повсюду, но предпринимает меры предосторожности, дабы защитить себя и своих детей, а также приостановить распространение паники. В нем нет страха перед будущим. Джон спокойно провел совет с самыми преданными людьми, как защитить королевство от внутренних и внешних врагов…
«Если Джон не умел контролировать себя во времена удачи, он определенно научился вести себя в неблагоприятный период», — думал Иэн. Осознание того, что король мог опуститься ради дела до уровня обыкновенного человека, давало ему некоторое удовлетворение. Иэн хотел лишь знать, что, если они каким-то чудом одержат верх над значительно превосходящими их силами, Джон уже не изменится или не деградирует в ужаснейшего тирана.
* * *
Больше всех страдали, конечно, Джоанна и Джеффри. Преследуемая сплетницами, которые перешептываются за ее спиной и расплываются в лицемерных улыбках, когда она оборачивается к ним, Джоанна вела себя с напускным спокойствием. Она не могла допустить ни одной трещины в своем поведении прежде всего потому, чтобы не дать волю страху и не впасть в истерику. Поэтому и обращалась с Джеффри несколько неуверенно, как, впрочем, и со злыми недоброжелателями, и с искренними своими сторонниками.Встретившись впервые наедине со своим женихом, Джоанна чувствовала себя неловко, хотя и ощетинилась, как еж, когда он попытался обнять ее. Когда же Джеффри спросил, почему она так холодна, Джоанна просто убежала от него. Бедная девушка не посмела ответить ему, ибо знала, что разразится слезами и начнет умолять Джеффри верить ей, не отрекаться от нее, если предательство тела откажет предоставить доказательства ее девственности. Джоанна считала, что этим она нанесла бы себе непоправимый вред. Сказать о предполагаемых сомнениях, которые могут возникнуть относительно ее непорочности, — значит, только усилить подозрительность и ревность Джеффри.