Страница:
Когда Джоанна проваливалась в бездну своих мыслей, она пыталась понять, почему так происходит. Конечно, матушка не баловала ее ласковыми именами, но довольно часто пользовалась такими словами, как «дорогой» и «возлюбленный», обращаясь к Иэну. Отчим же всегда говорил своей падчерице слова любви. Однако она никогда не отвечала ему тем же, никогда не называла его иначе, нежели Иэн, даже несмотря на то, что безумно любила его. Внезапное озарение внесло ясность в ход мыслей Джоанны.
Чтобы не омрачать их отношений, Джоанна просто боялась раньше выказывать такую же любовь к Иэну, как и к матушке. Иэн мог свободно называть ее «любовь моя», ибо она была для него дочерью и только дочерью в его сердце. Что касается любви женщины и мужчины, то здесь для Иэна всегда существовала лишь Элинор. Джоанна сознавала, что и сама могла бы полюбить когда-то Иэна как мужчину.
А теперь? Джоанна улыбнулась. Нет, она любит только Джеффри! Несмотря на поразительную красоту Иэна, она жаждет только белое, стройное тело Джеффри, а не своего смуглого отчима!
Джоанна нахмурилась. Догадывался ли Джеффри о ее неспособности произносить слова, которыми любящая жена чествует мужа? Он никогда ничего не говорил об этом, да и не мог сказать. Если мужчина считает, что такой недостаток вызван страхом или робостью, он не станет просить свою жену называть его «любимым», во всяком случае такой гордый, как Джеффри. Откуда ему знать, что этот недостаток — просто многолетняя привычка? Не это ли причина некоторой натянутости, разочарования и неудовлетворенности, которые она чувствует в Джеффри?
Неоднократно эта тень, омрачавшая их идеальный брак, беспокоила Джоанну, но она так и не могла найти ее причин. Джоанна отложила иголку и закусила губу. Подобную ошибку не исправить за минуту. Если она вдруг начнет называть Джеффри своей любовью, биением своего сердца, разве он не удивится? А объяснить ему, что узнала про себя Джоанна, она не может. Это было бы неблагоразумно и неосмотрительно. Посеяв в ревнивом сердце Джеффри мысль о том, что она некогда боялась своих чувств к Иэну, Джоанна только подлила бы масла в огонь ревности своего мужа.
Тень беспокойства исчезла с лица Джоанны. Эта проблема не требовала немедленного решения, и теперь она понимала это. Мало-помалу она начнет говорить ему нежности все больше и чаще. Не важно, если Джеффри решит, что только теперь добился ее любви. Может быть, так будет даже лучше. Пусть думает, что ее сердце медлило в нерешительности, прежде чем покориться ему. Возможно, это укрепит его уверенность в ее постоянстве.
Джоанна регулярно писала Элинор, рассказывая обо всем, что происходило в их землях. К счастью, здесь все складывалось хорошо. Саймон оставался все тем же очаровательным дьяволенком, здоровье его было прекрасным. Адам взрослел не по дням, а по часам. Большую часть времени он проводил теперь в своих замках. Граф Лестерский разрешил ему присматривать за землями, поскольку все смотрители в основном находились с Иэном во Франции. Адам приезжал в Роузлинд и неделю гостил у сестры.
Первое сообщение из Франции, от самого Филиппа Французского, прибывшее двумя днями позже, зажгло искорку надежды. Граф Солсбери не погиб. Не переставая надеяться и молиться, Элинор с нетерпением ждала дальнейших новостей. И вот они пришли. Теперь она должна была сообщить Джоанне известие, которое нанесло самой леди Элинор такой жестокий удар, что боль заставила ее прижать руки к груди и сотрясаться от рыданий и горя. Когда судороги прошли, Элинор вытерла слезы, стекавшие по лицу и застлавшие глаза, и взяла перо.
«Моя дражайшая, любимая дочь! Молюсь, чтобы Святая Мать смилостивилась над тобой и дала силы вынести это известие. Молюсь также, чтобы ты не возненавидела меня за то, что я стала его посланницей и принесла тебе горе, настояв на твоем браке. Джеффри пропал без вести. Любовь моя, наберись мужества. Не знаю, как еще, ободрить тебя… Я даже не могу утешить тебя, отослав его дорогое твоему сердцу тело для захоронения, не могу сказать тебе, где искать могилу Джеффри, чтобы оплакивать его. Сердце мое! Моя боль — ничто по сравнению с твоей, и все же она разрывает меня так, что я едва могу писать».
Обычно уверенная, твердая рука леди Элинор дрожала, а безудержные слезы капали на пергамент, превращая не высохшие еще чернила в размытые пятна.
Элинор на некоторое время отложила письмо. Прибыл новый гонец — человек из французской знати, приближенный к Филиппу. Иэн решил сам поговорить с ним. Может быть, они все-таки нашли тело Джеффри? Но единственное, что им было известно абсолютно точно: его нет среди попавших в плен.
От слез Элинор ничего не видела перед собой. Ее служанка, Гертруда, подошла к ней и тронула за руку.
— Мадам, — прошептала она, — господин возвращается. Вы просили меня предупредить вас.
Леди Элинор вытерла глаза. Надо бы не показывать своих слез. Иэн и так обезумел от горя. Ее рыдания еще больше расстроят его. Элинор постаралась успокоиться до того, как он появился в комнате — а шел Иэн очень медленно, — и почувствовала облегчение. Иэн выглядел еще хуже, чем до своего ухода. Его лицо стало серым, а обычно веселые глаза — безрадостными и застывшими. Теперь леди Элинор следовало думать не о своем сердце, а о том, как утешить Иэна. Элинор вскинулась.
— Что случилось, Иэн? Есть новости похуже?
— Условия соглашения просто невероятные. Я расскажу тебе об этом позже. Что касается Джеффри, то тут дела обстоят совсем плохо… — Голос Иэна сорвался, и он тяжело вздохнул. — Джеффри определенно нет ни среди пленных, ни среди тех, кто получил тяжелые ранения и скончался. О нем не могли не упомянуть по оплошности… я хочу сказать, что его имя известно здесь всем. Похоже, граф Солсбери попросил Филиппа специально навести справки, и тот был так добр, что выполнил его просьбу. Джеффри нет ни среди живых, ни среди мертвых, которых удалось опознать.
Из глаз Элинор брызнули слезы, и муж поспешил обнять ее.
— Умоляю тебя, не возлагай слишком больших надежд… — прошептал он.
— Я и не надеюсь, — всхлипнула Злинор. Она указала на пергамент на столе. — Видишь, я начала писать Джоанне письмо. — Элинор замолчала и попыталась совладать с собой, но безуспешно. Прижавшись к мужу, она зарыдала в голос. — Я не в силах вынести это! Мне мучительно больно от того, как Джоанна будет страдать…
Леди Элинор не договорила того, что хотела сказать. Даже в таком горе она не могла поведать своему второму мужу, что пришлось ей вынести, потеряв первого. Иэн, конечно, понимал это. Он и сам очень любил Саймона, поэтому и назвал его именем своего первенца. И все же они никогда не говорили об этом вслух.
— Что за глупости я несу! — Элинор смахнула слезы. — Я должна вынести и это, я смогу. Присядь, любимый. — Она усадила Иэна в кресло и принесла ему кубок вина. — Почему не могут найти его тело? Ведь знают же имена других убитых, даже тех, кто ниже Джеффри по положению, не так ли? Как его могли не заметить? О, Иэн, неужели нет никакой надежды?!
Он не мог позволить себе обнадеживать ни ее, ни Джоанну. Это означало бы месяцы, возможно, даже годы мучений — ожидание, страх, молитвы ради известий, которые никогда не придут… Из глаз Иэна медленно потекли слезы.
— Они не стали искать его сразу, — будто через силу тихо проговорил Иэн. — Граф Солсбери не приходил в сознание до поздней ночи, а потом находился в бреду почти весь день. После сражения, когда люди Филиппа отступили со своими убитыми и ранеными… Элинор, поверь мне, поверь… Нет никакой надежды… Не вынуждай меня произносить эти страшные слова еще раз…
Иэн не успел договорить — Элинор потеряла сознание. Невыносимая мысль, на которую Иэн ее невольно натолкнул! Элинор знала о мародерах, этих стервятниках, которые выползают на поле брани грабить мертвых и добивать тех, кто еще хватался за жизнь, чтобы затем ограбить и их. Джеффри не нашли, потому что он носил богатые доспехи и щит! Мародеры, несомненно, раздели его донага! Возможно, его лицо было изувечено до неузнаваемости… Выдержать такое видение было уже сверх ее сил.
Иэн перенес ее на кровать и заставил сделать несколько глотков вина. Затем сел рядом и взял за руку. Они не разговаривали. Да и о чем было говорить?
Иэн утаил от жены одно обстоятельство, одно маленькое обстоятельство, которое заставляло его испытывать неимоверные мучения, ибо не позволяло его надежде растаять без следа. Куда подевался щит Джеффри?! Эта загадка беспокоила Иэна. Даже если бы щит сорвали с руки, чтобы без труда снять с тела все ценное, он лежал бы рядом с обнаженным трупом. Мародеры часто были настолько озлоблены, что уродовали тела. Но они никогда не нашли бы применения щиту. Кольчугу и оружие можно было продать или даже переплавить в металл, но щит слишком громоздкий и тяжелый, чтобы его стоило тащить ради ничтожного количества металла. Многие обезображенные трупы опознавали по щитам, лежавшим рядом с ними.
Именно об этом Иэн и не рассказал Элинор. Если его маленькая, мучительная надежда, не позволявшая ему смириться со своим горем, когда-нибудь принесет безудержную радость, Элинор не сможет обвинить его в утаиваний этой Детали. Радость излечивает все.
Подошло время ужина, но никто из них даже не шелохнулся. Голод не беспокоил их. Длинный августовский вечер медленно сменила ночь.
В комнате уже было абсолютно темно, когда послышался слабый щелчок дверной щеколды. Иэн оглянулся и поднялся на ноги, положив руку на эфес меча. Но особа, пугливо подкравшаяся к двери, не могла быть опасной, по крайней мере, опасной физически.
— Леди Элинор?
— Я здесь. Кто это?
— Леди Элизабет.
Элинор приподнялась. Леди Элизабет входила в число фрейлин королевы. Она не была богатой наследницей, поэтому Джон выдал ее за своего тупого и грубого незаконнорожденного сына: так он дешево отделывался от своего отпрыска, а с девушкой намеревался позабавиться сам. Лишение собственности и унижение ее достоинства не озлобили леди Элизабет, которая с радостью готова была отдаться и королю, и любому другому предлагавшему себя мужчине. Она не отличалась особыми достоинствами, если не считать ее неиссякаемого добродушия, а также, согласно общему мнению, исключительной страстности и изобретательности в любовных играх. Не без смеха поговаривали, что она даже мужа обслуживает в неизменно хорошем расположении духа, хотя и не вполне уверена, кто же на самом деле ее муж. Но «добродетели» леди Элизабет — ее личное дело, и леди Элинор ничего не имела против женщины, раз та не могла стать причиной для ревности самой леди Элинор. Элизабет, возможно, и бросала в сторону Иэна похотливые взгляды, но, безусловно, не могла соблазнить его.
— Очень сожалею… — неуверенно произнесла Элинор, — но я не могу прийти сейчас к королеве. Я… Передайте ей, пожалуйста, что я больна.
Элинор решила, что леди Элизабет могла искать ее только по распоряжению Изабеллы. Но молодая дама покачала головой.
— Я пришла не по поручению королевы… О, конечно, от нее, но не для того, чтобы вызвать вас к ней. Я… я должна поговорить с вами, леди Элинор.
Голос леди Элизабет дрожит. Не потеряла ли и она кого-нибудь? Судя по тому, что о ней говорят, она не может отличить одного мужчину от другого, но сплетни при дворе Изабеллы не всегда оказываются правдой…
Элинор встала с кровати и нащупала на столе кремень и трут.
— Конечно, — сказала она.
Возможно, у этой шлюхи есть сердце? Или это только кажется? Сейчас Элинор отнеслась бы по-доброму даже к самому дьяволу, если бы он пребывал в горе.
— Позвольте мне зажечь свечи. Не волнуйтесь. Иэн здесь, но он уйдет, если…
— Нет… право, я не знаю… Мне нужно кое-что рассказать вам… полагаю, что это очень опасно… очень… О Боже! Я знаю, что вы не выдадите меня, леди Элинор, но… но лорд Иэн…
— Для кого опасно, леди Элизабет? — тихо спросил Иэн.
— Для меня! О Боже! Мне следовало бы помалкивать, да… Теперь это не имеет значения, и все же… а если это не так? Понимаете, он был так добр… Он никогда… И он всегда относился ко мне с уважением, даже после того…
— Поверьте: если это так опасно для вас, я не выдам вас ни при каких обстоятельствах, — поклялся Иэн.
Если бы сейчас он мог смеяться, то и посмеялся бы над этой глупой курочкой, считающей, будто она может интересовать его настолько, что он станет рассказывать о ней всякие небылицы.
— О, я знаю, что вы не сделаете этого намеренно, но вы очень рассердитесь, вот увидите… все станет ясно по вашему виду… ведь джентльмены… большинство джентльменов… не умеют скрывать такие вещи, и тогда она захочет узнать, откуда вам стало известно об этом. Она очень глупа, гораздо глупее меня, но там была только я, поскольку она отослала своих служанок. Она думала, что мне понравится это… Решила, что я разозлилась, потому что он остановился… Но я все понимала. Она устроила это шутки ради. У нас нет ничего общего… только склонности… И я показывала ему… показывала, к чему прикасаться и как…
— Простите меня, леди Элизабет, — осторожно сказала Элинор, — но вы начали с середины. Мы не знаем даже, кто «он» и кто такая «она». Присаживайтесь, пожалуйста. Если вы считаете, что Иэну не следует оставаться, он уйдет.
— Но лорд Иэн должен знать… Только он может… конечно, если…
Это может продолжаться целую ночь! Иэн взглянул на Элинор и заметил, что, несмотря на ее ужасную бледность, дело идет к лучшему. Обморок может повториться, вероятнее всего, так и будет, но не в ближайшее время и не сейчас, когда внимание Элинор занимает леди Элизабет.
— Я ухожу, — решительно заявил Иэн и направился к двери. — Если я чем-то смогу помочь, леди Элизабет, моя жена скажет мне об этом. Так я мог бы всегда, положа руку на сердце, отвечать, что вы со мной ни о чем не говорили, и все будет хорошо.
Конечно, это лучше всего. Теперь ей не будет мешать необыкновенная красота Иэна, которая пугает и приводит ее в замешательство. Леди Элизабет перешла к делу.
— Это касается лорда Джеффри, — прошептала она.
— Джеффри? — спросила Элинор дрожащим голосом, и глаза ее наполнились слезами.
— Я знаю, что уже слишком поздно, но… но, если есть хотя бы один шанс, я… я хочу, чтобы он знал об этом.
Слезы из глаз леди Элинор так и не полились — каждая клеточка существа Элинор насторожилась. Элизабет явно что-то знает о смерти Джеффри, но намекает, что, будь он жив, ему угрожала бы какая-то опасность. Что ж, эта опасность могла исходить только от королевы.
Леди Элинор усадила свою гостью в кресло и устроилась рядом с ней. Уж не кроется ли здесь какая-нибудь хитрость короля? Но никто и никогда не обвинял леди Элизабет в чем-нибудь, кроме плотской тяги к мужчинам. О ее бесхитростности и добром нраве знали все.
Словно заметив на лице Элинор тень сомнения, молодая женщина сказала:
— Поймите, пожалуйста: мы с Джеффри нравились друг другу. Для меня он был… ребенком, нуждавшимся в обучении и подсказках… исключительным учеником. Я пустила его в свою постель, ибо… Можете смеяться надо мной, если хотите, но это случилось потому, что он был ласков и добр, и я не хотела его сердить. Все придворные дамы заискивали перед ним, чтобы затем просить графа Солсбери о всяческих одолжениях. Я же хотела одного: чтобы он знал — женщина может любить… быть… с мужчиной только ради удовольствия, прося у него взамен лишь немного нежности.
— Учить молодого мужчину — благое дело, — пробормотала Элинор. — Возможно, моя дочь за многое может вас благодарить…
Обе женщины замолчали, осознав, что Джеффри больше нет.
— Это правда, что его тело не нашли? — спросила наконец леди Элизабет.
Элинор всхлипнула, но подавила слезы.
— Да, правда.
— Тогда я обязана рассказать вам… — Леди Элизабет вздохнула. — Я знаю, что скорее всего он мертв, но, если есть хоть малейший шанс… Понимаете, он был единственным, кто… кто помнил обо мне. Я учила и других, но… но после того, как они находили… лучшую партнершу…
— Уверена, что лучшей, чем вы, не найти, — машинально сказала Элинор. — Кто может быть добрее…
Леди Элизабет бросила на Элинор благодарный взгляд.
— Иные считают меня дурной особой и могут плюнуть в лицо, если мне нечего им предложить. Джеффри был не таким. Он никогда не стыдился говорить со мной, нет. Никогда не оказывался «слишком занятым», чтобы прийти ко мне, если я желала его, даже когда у него была другая любовница… пока он, конечно, не женился. После этого он больше не приходил, но мне все было понятно. Понимаете, мы были друзьями… Он…
— В его груди билось ласковое и нежное сердце, — вздохнула Элинор, утирая слезы. — Очень доброе сердце…
— Я пришла не за тем, чтобы увеличить ваше горе или облегчить свою душу разговорами о Джеффри, — как бы извиняясь, сказала леди Элизабет. — Я — фрейлина Изабеллы, и она мне очень нравится. Многие говорят, что она глупа, но, по-моему, и я не умнее. Мы подходим друг другу, и обычно она очень добра ко мне. Вам известно это. Почему я заговорила о Джеффри и о себе? Я хочу, чтобы вы поняли, из-за чего я решила предать королеву. Честно говоря, я не знаю, почему она так ненавидит Джеффри. Ведь она неплохая женщина. Не помню, чтобы королева раньше испытывала к кому-нибудь такую ненависть.
«Поскольку Изабелла занята только собой, ей просто некогда испытывать какие-либо чувства к другим», — подумала Элинор, но ничего не сказала. Коль уж леди Элизабет нравится ее госпожа и за все годы службы она ни разу не заглянула в душу Изабеллы, нет нужды пытаться изменить ее мнение или пояснять, что к чему.
Леди Элизабет глубоко вдохнула, словно подбадривая себя, и заговорила опять.
— Королева сказала мне, что она рада, раз Джеффри убит, а его тело осталось под Бувине. Это сэкономило ей огромную сумму денег… Когда пришло известие о том, что графа Солсбери взяли в плен, она тайно послала гонца к Филиппу с предложением двойной суммы выкупа тела Джеффри, если он пленен.
— Что?! — едва выдохнула Элинор, словно примерзнув к креслу.
— Изабелла сказала, что ей хотелось бы сделать такое же предложение и за тело графа Солсбери, но король никогда не помог бы оплатить ей выкуп за него. Думаю, Джон знает о ее поступке и… одобряет его. У короля вы не найдете помощи.
Элинор охватил ужас, когда она услышала о том, что сделала Изабелла. Появившийся было лучик надежды, снова начал угасать, но не исчез полностью. Если хотя бы за тело Джеффри готовы заплатить такую огромную сумму, поиски будут продолжаться. Обнаженное тело Джеффри могли бросить в общую могилу под Бувине, но шанс все еще оставался…
— Благодарю вас, леди Элизабет… Спасибо… — запинаясь, проговорила Элинор.
Молодая женщина пожала плечами:
— Не думаю, что это так важно. Должно быть, он погиб в сражении и затерялся среди других погибших. Однако, если он ранен и лежит в хижине какого-нибудь крестьянина, если благодаря чуду он жив и находится где-нибудь во Франции или Фландрии… Я подумала, что его друзьям следует знать об опасности, которая все еще угрожает ему. Теперь мне нужно уходить. Более всего я не хочу, чтобы меня увидели здесь.
У двери Элинор снова поблагодарила леди Элизабет. Когда та ушла, Элинор задумалась. Стоило ли сообщение таких благодарностей? Надежда боролась в ней с отчаянием. Гораздо тяжелее своего личного беспокойства Элинор считала проблему, что и как сказать Джоанне. Сможет ли она хотя бы намекнуть на лелеемую ею надежду? Для Джоанны все будет в десять раз тяжелее. Но надо быть идиоткой, чтобы сомневаться, говорить об этом Джоанне или нет. Нужно обо всем ей рассказать. Джоанна должна быть готова к тому, что придется заплатить, и немало… Однако надо опередить предложение королевы. Иэн каким-то образом должен отправить послание во Францию с уверением в том, что жена Джеффри заплатит в три, в пять, в десять раз больше, чтобы вернуть мужа целым и невредимым…
По сути, Филипп, король Франции, не слыл человеком жестоким. Он бывал излишне мстителен, когда считал себя оскорбленным или уязвленным, но никогда не проявлял необоснованной злобы. Поэтому он довольно снисходительно отнесся к графу Солсбери, которого хорошо знал. Когда обезумевший от горя отец стал слезно умолять Филиппа узнать что-нибудь о его сыне, король приказал провести тщательные поиски Джеффри. Он даже позволил графу Солсбери отправить несчастной невестке известие о том, что Джеффри не взяли в плен; хотя тело его не найдено, сын графа, по всем предположениям, погиб. Скорее всего, если бы Филипп не был так уверен в смерти молодого человека, он не допустил бы распространения слухов о двойной сумме выкупа, назначенной Изабеллой. Но, взвесив все обстоятельства, король не увидел повода противодействовать жене Джона. Возможно, когда-нибудь и ему понадобится ее услуга.
В связи с военным положением послание графа Солсбери не могли отправить прямым путем. По надежным посредническим каналам оно наконец дошло до Роузлинда. Целых три дня Джоанна лишь читала и перечитывала письмо. Она ничего не ела и совсем не спала, хотя и не плакала.
Эдвина наблюдала за своей госпожой с растущим беспокойством. На третий день она вырвала письмо графа из рук Джоанны. Это не привело ни к какому результату. Джоанна наизусть знала каждое слово послания и теперь, не переставая, повторяла строчку за строчкой. К вечеру Эдвина пришла к выводу, что Джоанна умрет, если не вернется в реальный мир. Нужно действовать, и немедленно! Она позвала Брайана и отправилась с собакой к главному егерю леди Элинор.
— Можете ли вы ранить собаку так, чтобы она казалась умирающей, но осталась живой? — спросила Эдвина старика.
— Брайана? Ты хочешь, чтобы я ранил Брайана?! Ты с ума сошла! Молодая госпожа убьет меня, разрежет на мелкие кусочки, а если об этом узнает леди, она поджарит эти кусочки на медленном огне!
— Скорее умрет молодая госпожа, если вы этого не сделаете! — сказала Эдвина и расплакалась. Она опустилась на колени, обняла Брайана за шею и уткнулась лицом в его грубую шерсть. — Я не могу привести ее в чувство, не могу заставить есть и спать! Если бы я знала, что это поможет, я попросила бы ранить меня. Ничего другого я не могу придумать. Брайан принадлежал ему… молодому лорду. Он подарил ей этого пса…
— Мне известно это, — сказал егерь, и на его широком лице отразилось страдание: все уже знали о смерти лорда Джеффри и были глубоко опечалены. — Но Брайан…
Егерь положил руку на огромную голову пса, и добродушное животное завиляло хвостом, ударяя себя по бокам.
— Она умрет! — простонала Эдвина, сотрясаясь от рыданий. — Она умрет! Я сделала все, что смогла, все! Возможно, она очнется, услышав вой собаки…
Егерь взглянул на Эдвину. Никаких сомнений: она беспокоится и за свою госпожу, и за пса, но знает, что делает. Он взял Брайана за ошейник и оттащил его от Эдвины. Несколько мгновений она продолжала рыдать, не поднимаясь с колен, а затем резко вскочила на ноги и последовала за егерем.
— Осторожнее! — закричала она. — Не испугайте его и не пораньте слишком сильно! Ах, бедняжка Брайан! Он ничего не понимает. Если бы только я могла помочь ему понять все!
— И хорошо, что не понимает. Тогда бы он причинил себе гораздо больше вреда, нежели я.
Егерь повеселел. Он уже придумал средство, которое должно было отлично сработать и не опасное для Брайана.
Эдвина ждала, нервно покусывая пальцы. Через несколько минут послышался громкий визг. А еще спустя две-три минуты появился егерь, с трудом волоча тушу собаки. Эдвина вскрикнула. Шея, грудь, ноги Брайана были в крови, голова безвольно свисала вниз.
— Вы убили его! — закричала Эдвина.
— Глупенькая! Я лишь оглушил его и сделал три тонких надреза в шкуре. Я чуть не утопил его в крови зайцев! Поспешим, пока он не очнулся. Этот бык даже не узнает боли и слижет всю кровь с превеликим удовольствием!
Они вошли в замок и направились наверх, в комнату Джоанны. Егерь медленно волочился позади служанки и пыхтел, поднимая Брайана по ступенькам лестницы.
— Миледи! — воскликнула Эдвина. — О, миледи, Брайан ранен! Я думаю, он умирает! Госпожа, взгляните на него!
Чтобы не омрачать их отношений, Джоанна просто боялась раньше выказывать такую же любовь к Иэну, как и к матушке. Иэн мог свободно называть ее «любовь моя», ибо она была для него дочерью и только дочерью в его сердце. Что касается любви женщины и мужчины, то здесь для Иэна всегда существовала лишь Элинор. Джоанна сознавала, что и сама могла бы полюбить когда-то Иэна как мужчину.
А теперь? Джоанна улыбнулась. Нет, она любит только Джеффри! Несмотря на поразительную красоту Иэна, она жаждет только белое, стройное тело Джеффри, а не своего смуглого отчима!
Джоанна нахмурилась. Догадывался ли Джеффри о ее неспособности произносить слова, которыми любящая жена чествует мужа? Он никогда ничего не говорил об этом, да и не мог сказать. Если мужчина считает, что такой недостаток вызван страхом или робостью, он не станет просить свою жену называть его «любимым», во всяком случае такой гордый, как Джеффри. Откуда ему знать, что этот недостаток — просто многолетняя привычка? Не это ли причина некоторой натянутости, разочарования и неудовлетворенности, которые она чувствует в Джеффри?
Неоднократно эта тень, омрачавшая их идеальный брак, беспокоила Джоанну, но она так и не могла найти ее причин. Джоанна отложила иголку и закусила губу. Подобную ошибку не исправить за минуту. Если она вдруг начнет называть Джеффри своей любовью, биением своего сердца, разве он не удивится? А объяснить ему, что узнала про себя Джоанна, она не может. Это было бы неблагоразумно и неосмотрительно. Посеяв в ревнивом сердце Джеффри мысль о том, что она некогда боялась своих чувств к Иэну, Джоанна только подлила бы масла в огонь ревности своего мужа.
Тень беспокойства исчезла с лица Джоанны. Эта проблема не требовала немедленного решения, и теперь она понимала это. Мало-помалу она начнет говорить ему нежности все больше и чаще. Не важно, если Джеффри решит, что только теперь добился ее любви. Может быть, так будет даже лучше. Пусть думает, что ее сердце медлило в нерешительности, прежде чем покориться ему. Возможно, это укрепит его уверенность в ее постоянстве.
Джоанна регулярно писала Элинор, рассказывая обо всем, что происходило в их землях. К счастью, здесь все складывалось хорошо. Саймон оставался все тем же очаровательным дьяволенком, здоровье его было прекрасным. Адам взрослел не по дням, а по часам. Большую часть времени он проводил теперь в своих замках. Граф Лестерский разрешил ему присматривать за землями, поскольку все смотрители в основном находились с Иэном во Франции. Адам приезжал в Роузлинд и неделю гостил у сестры.
* * *
Очень хорошо, что Джоанна посвятила в письме несколько строк Адаму. Единственный проблеск, единственный радостный лучик для Элинор и Иэна, ибо послание Джоанны прибыло в конце второй недели августа, через неделю после получения известия о несчастье под Бувине. Это была настоящая катастрофа, сводившая к нулю все предыдущие успехи войны.Первое сообщение из Франции, от самого Филиппа Французского, прибывшее двумя днями позже, зажгло искорку надежды. Граф Солсбери не погиб. Не переставая надеяться и молиться, Элинор с нетерпением ждала дальнейших новостей. И вот они пришли. Теперь она должна была сообщить Джоанне известие, которое нанесло самой леди Элинор такой жестокий удар, что боль заставила ее прижать руки к груди и сотрясаться от рыданий и горя. Когда судороги прошли, Элинор вытерла слезы, стекавшие по лицу и застлавшие глаза, и взяла перо.
«Моя дражайшая, любимая дочь! Молюсь, чтобы Святая Мать смилостивилась над тобой и дала силы вынести это известие. Молюсь также, чтобы ты не возненавидела меня за то, что я стала его посланницей и принесла тебе горе, настояв на твоем браке. Джеффри пропал без вести. Любовь моя, наберись мужества. Не знаю, как еще, ободрить тебя… Я даже не могу утешить тебя, отослав его дорогое твоему сердцу тело для захоронения, не могу сказать тебе, где искать могилу Джеффри, чтобы оплакивать его. Сердце мое! Моя боль — ничто по сравнению с твоей, и все же она разрывает меня так, что я едва могу писать».
Обычно уверенная, твердая рука леди Элинор дрожала, а безудержные слезы капали на пергамент, превращая не высохшие еще чернила в размытые пятна.
Элинор на некоторое время отложила письмо. Прибыл новый гонец — человек из французской знати, приближенный к Филиппу. Иэн решил сам поговорить с ним. Может быть, они все-таки нашли тело Джеффри? Но единственное, что им было известно абсолютно точно: его нет среди попавших в плен.
От слез Элинор ничего не видела перед собой. Ее служанка, Гертруда, подошла к ней и тронула за руку.
— Мадам, — прошептала она, — господин возвращается. Вы просили меня предупредить вас.
Леди Элинор вытерла глаза. Надо бы не показывать своих слез. Иэн и так обезумел от горя. Ее рыдания еще больше расстроят его. Элинор постаралась успокоиться до того, как он появился в комнате — а шел Иэн очень медленно, — и почувствовала облегчение. Иэн выглядел еще хуже, чем до своего ухода. Его лицо стало серым, а обычно веселые глаза — безрадостными и застывшими. Теперь леди Элинор следовало думать не о своем сердце, а о том, как утешить Иэна. Элинор вскинулась.
— Что случилось, Иэн? Есть новости похуже?
— Условия соглашения просто невероятные. Я расскажу тебе об этом позже. Что касается Джеффри, то тут дела обстоят совсем плохо… — Голос Иэна сорвался, и он тяжело вздохнул. — Джеффри определенно нет ни среди пленных, ни среди тех, кто получил тяжелые ранения и скончался. О нем не могли не упомянуть по оплошности… я хочу сказать, что его имя известно здесь всем. Похоже, граф Солсбери попросил Филиппа специально навести справки, и тот был так добр, что выполнил его просьбу. Джеффри нет ни среди живых, ни среди мертвых, которых удалось опознать.
Из глаз Элинор брызнули слезы, и муж поспешил обнять ее.
— Умоляю тебя, не возлагай слишком больших надежд… — прошептал он.
— Я и не надеюсь, — всхлипнула Злинор. Она указала на пергамент на столе. — Видишь, я начала писать Джоанне письмо. — Элинор замолчала и попыталась совладать с собой, но безуспешно. Прижавшись к мужу, она зарыдала в голос. — Я не в силах вынести это! Мне мучительно больно от того, как Джоанна будет страдать…
Леди Элинор не договорила того, что хотела сказать. Даже в таком горе она не могла поведать своему второму мужу, что пришлось ей вынести, потеряв первого. Иэн, конечно, понимал это. Он и сам очень любил Саймона, поэтому и назвал его именем своего первенца. И все же они никогда не говорили об этом вслух.
— Что за глупости я несу! — Элинор смахнула слезы. — Я должна вынести и это, я смогу. Присядь, любимый. — Она усадила Иэна в кресло и принесла ему кубок вина. — Почему не могут найти его тело? Ведь знают же имена других убитых, даже тех, кто ниже Джеффри по положению, не так ли? Как его могли не заметить? О, Иэн, неужели нет никакой надежды?!
Он не мог позволить себе обнадеживать ни ее, ни Джоанну. Это означало бы месяцы, возможно, даже годы мучений — ожидание, страх, молитвы ради известий, которые никогда не придут… Из глаз Иэна медленно потекли слезы.
— Они не стали искать его сразу, — будто через силу тихо проговорил Иэн. — Граф Солсбери не приходил в сознание до поздней ночи, а потом находился в бреду почти весь день. После сражения, когда люди Филиппа отступили со своими убитыми и ранеными… Элинор, поверь мне, поверь… Нет никакой надежды… Не вынуждай меня произносить эти страшные слова еще раз…
Иэн не успел договорить — Элинор потеряла сознание. Невыносимая мысль, на которую Иэн ее невольно натолкнул! Элинор знала о мародерах, этих стервятниках, которые выползают на поле брани грабить мертвых и добивать тех, кто еще хватался за жизнь, чтобы затем ограбить и их. Джеффри не нашли, потому что он носил богатые доспехи и щит! Мародеры, несомненно, раздели его донага! Возможно, его лицо было изувечено до неузнаваемости… Выдержать такое видение было уже сверх ее сил.
Иэн перенес ее на кровать и заставил сделать несколько глотков вина. Затем сел рядом и взял за руку. Они не разговаривали. Да и о чем было говорить?
Иэн утаил от жены одно обстоятельство, одно маленькое обстоятельство, которое заставляло его испытывать неимоверные мучения, ибо не позволяло его надежде растаять без следа. Куда подевался щит Джеффри?! Эта загадка беспокоила Иэна. Даже если бы щит сорвали с руки, чтобы без труда снять с тела все ценное, он лежал бы рядом с обнаженным трупом. Мародеры часто были настолько озлоблены, что уродовали тела. Но они никогда не нашли бы применения щиту. Кольчугу и оружие можно было продать или даже переплавить в металл, но щит слишком громоздкий и тяжелый, чтобы его стоило тащить ради ничтожного количества металла. Многие обезображенные трупы опознавали по щитам, лежавшим рядом с ними.
Именно об этом Иэн и не рассказал Элинор. Если его маленькая, мучительная надежда, не позволявшая ему смириться со своим горем, когда-нибудь принесет безудержную радость, Элинор не сможет обвинить его в утаиваний этой Детали. Радость излечивает все.
Подошло время ужина, но никто из них даже не шелохнулся. Голод не беспокоил их. Длинный августовский вечер медленно сменила ночь.
В комнате уже было абсолютно темно, когда послышался слабый щелчок дверной щеколды. Иэн оглянулся и поднялся на ноги, положив руку на эфес меча. Но особа, пугливо подкравшаяся к двери, не могла быть опасной, по крайней мере, опасной физически.
— Леди Элинор?
— Я здесь. Кто это?
— Леди Элизабет.
Элинор приподнялась. Леди Элизабет входила в число фрейлин королевы. Она не была богатой наследницей, поэтому Джон выдал ее за своего тупого и грубого незаконнорожденного сына: так он дешево отделывался от своего отпрыска, а с девушкой намеревался позабавиться сам. Лишение собственности и унижение ее достоинства не озлобили леди Элизабет, которая с радостью готова была отдаться и королю, и любому другому предлагавшему себя мужчине. Она не отличалась особыми достоинствами, если не считать ее неиссякаемого добродушия, а также, согласно общему мнению, исключительной страстности и изобретательности в любовных играх. Не без смеха поговаривали, что она даже мужа обслуживает в неизменно хорошем расположении духа, хотя и не вполне уверена, кто же на самом деле ее муж. Но «добродетели» леди Элизабет — ее личное дело, и леди Элинор ничего не имела против женщины, раз та не могла стать причиной для ревности самой леди Элинор. Элизабет, возможно, и бросала в сторону Иэна похотливые взгляды, но, безусловно, не могла соблазнить его.
— Очень сожалею… — неуверенно произнесла Элинор, — но я не могу прийти сейчас к королеве. Я… Передайте ей, пожалуйста, что я больна.
Элинор решила, что леди Элизабет могла искать ее только по распоряжению Изабеллы. Но молодая дама покачала головой.
— Я пришла не по поручению королевы… О, конечно, от нее, но не для того, чтобы вызвать вас к ней. Я… я должна поговорить с вами, леди Элинор.
Голос леди Элизабет дрожит. Не потеряла ли и она кого-нибудь? Судя по тому, что о ней говорят, она не может отличить одного мужчину от другого, но сплетни при дворе Изабеллы не всегда оказываются правдой…
Элинор встала с кровати и нащупала на столе кремень и трут.
— Конечно, — сказала она.
Возможно, у этой шлюхи есть сердце? Или это только кажется? Сейчас Элинор отнеслась бы по-доброму даже к самому дьяволу, если бы он пребывал в горе.
— Позвольте мне зажечь свечи. Не волнуйтесь. Иэн здесь, но он уйдет, если…
— Нет… право, я не знаю… Мне нужно кое-что рассказать вам… полагаю, что это очень опасно… очень… О Боже! Я знаю, что вы не выдадите меня, леди Элинор, но… но лорд Иэн…
— Для кого опасно, леди Элизабет? — тихо спросил Иэн.
— Для меня! О Боже! Мне следовало бы помалкивать, да… Теперь это не имеет значения, и все же… а если это не так? Понимаете, он был так добр… Он никогда… И он всегда относился ко мне с уважением, даже после того…
— Поверьте: если это так опасно для вас, я не выдам вас ни при каких обстоятельствах, — поклялся Иэн.
Если бы сейчас он мог смеяться, то и посмеялся бы над этой глупой курочкой, считающей, будто она может интересовать его настолько, что он станет рассказывать о ней всякие небылицы.
— О, я знаю, что вы не сделаете этого намеренно, но вы очень рассердитесь, вот увидите… все станет ясно по вашему виду… ведь джентльмены… большинство джентльменов… не умеют скрывать такие вещи, и тогда она захочет узнать, откуда вам стало известно об этом. Она очень глупа, гораздо глупее меня, но там была только я, поскольку она отослала своих служанок. Она думала, что мне понравится это… Решила, что я разозлилась, потому что он остановился… Но я все понимала. Она устроила это шутки ради. У нас нет ничего общего… только склонности… И я показывала ему… показывала, к чему прикасаться и как…
— Простите меня, леди Элизабет, — осторожно сказала Элинор, — но вы начали с середины. Мы не знаем даже, кто «он» и кто такая «она». Присаживайтесь, пожалуйста. Если вы считаете, что Иэну не следует оставаться, он уйдет.
— Но лорд Иэн должен знать… Только он может… конечно, если…
Это может продолжаться целую ночь! Иэн взглянул на Элинор и заметил, что, несмотря на ее ужасную бледность, дело идет к лучшему. Обморок может повториться, вероятнее всего, так и будет, но не в ближайшее время и не сейчас, когда внимание Элинор занимает леди Элизабет.
— Я ухожу, — решительно заявил Иэн и направился к двери. — Если я чем-то смогу помочь, леди Элизабет, моя жена скажет мне об этом. Так я мог бы всегда, положа руку на сердце, отвечать, что вы со мной ни о чем не говорили, и все будет хорошо.
Конечно, это лучше всего. Теперь ей не будет мешать необыкновенная красота Иэна, которая пугает и приводит ее в замешательство. Леди Элизабет перешла к делу.
— Это касается лорда Джеффри, — прошептала она.
— Джеффри? — спросила Элинор дрожащим голосом, и глаза ее наполнились слезами.
— Я знаю, что уже слишком поздно, но… но, если есть хотя бы один шанс, я… я хочу, чтобы он знал об этом.
Слезы из глаз леди Элинор так и не полились — каждая клеточка существа Элинор насторожилась. Элизабет явно что-то знает о смерти Джеффри, но намекает, что, будь он жив, ему угрожала бы какая-то опасность. Что ж, эта опасность могла исходить только от королевы.
Леди Элинор усадила свою гостью в кресло и устроилась рядом с ней. Уж не кроется ли здесь какая-нибудь хитрость короля? Но никто и никогда не обвинял леди Элизабет в чем-нибудь, кроме плотской тяги к мужчинам. О ее бесхитростности и добром нраве знали все.
Словно заметив на лице Элинор тень сомнения, молодая женщина сказала:
— Поймите, пожалуйста: мы с Джеффри нравились друг другу. Для меня он был… ребенком, нуждавшимся в обучении и подсказках… исключительным учеником. Я пустила его в свою постель, ибо… Можете смеяться надо мной, если хотите, но это случилось потому, что он был ласков и добр, и я не хотела его сердить. Все придворные дамы заискивали перед ним, чтобы затем просить графа Солсбери о всяческих одолжениях. Я же хотела одного: чтобы он знал — женщина может любить… быть… с мужчиной только ради удовольствия, прося у него взамен лишь немного нежности.
— Учить молодого мужчину — благое дело, — пробормотала Элинор. — Возможно, моя дочь за многое может вас благодарить…
Обе женщины замолчали, осознав, что Джеффри больше нет.
— Это правда, что его тело не нашли? — спросила наконец леди Элизабет.
Элинор всхлипнула, но подавила слезы.
— Да, правда.
— Тогда я обязана рассказать вам… — Леди Элизабет вздохнула. — Я знаю, что скорее всего он мертв, но, если есть хоть малейший шанс… Понимаете, он был единственным, кто… кто помнил обо мне. Я учила и других, но… но после того, как они находили… лучшую партнершу…
— Уверена, что лучшей, чем вы, не найти, — машинально сказала Элинор. — Кто может быть добрее…
Леди Элизабет бросила на Элинор благодарный взгляд.
— Иные считают меня дурной особой и могут плюнуть в лицо, если мне нечего им предложить. Джеффри был не таким. Он никогда не стыдился говорить со мной, нет. Никогда не оказывался «слишком занятым», чтобы прийти ко мне, если я желала его, даже когда у него была другая любовница… пока он, конечно, не женился. После этого он больше не приходил, но мне все было понятно. Понимаете, мы были друзьями… Он…
— В его груди билось ласковое и нежное сердце, — вздохнула Элинор, утирая слезы. — Очень доброе сердце…
— Я пришла не за тем, чтобы увеличить ваше горе или облегчить свою душу разговорами о Джеффри, — как бы извиняясь, сказала леди Элизабет. — Я — фрейлина Изабеллы, и она мне очень нравится. Многие говорят, что она глупа, но, по-моему, и я не умнее. Мы подходим друг другу, и обычно она очень добра ко мне. Вам известно это. Почему я заговорила о Джеффри и о себе? Я хочу, чтобы вы поняли, из-за чего я решила предать королеву. Честно говоря, я не знаю, почему она так ненавидит Джеффри. Ведь она неплохая женщина. Не помню, чтобы королева раньше испытывала к кому-нибудь такую ненависть.
«Поскольку Изабелла занята только собой, ей просто некогда испытывать какие-либо чувства к другим», — подумала Элинор, но ничего не сказала. Коль уж леди Элизабет нравится ее госпожа и за все годы службы она ни разу не заглянула в душу Изабеллы, нет нужды пытаться изменить ее мнение или пояснять, что к чему.
Леди Элизабет глубоко вдохнула, словно подбадривая себя, и заговорила опять.
— Королева сказала мне, что она рада, раз Джеффри убит, а его тело осталось под Бувине. Это сэкономило ей огромную сумму денег… Когда пришло известие о том, что графа Солсбери взяли в плен, она тайно послала гонца к Филиппу с предложением двойной суммы выкупа тела Джеффри, если он пленен.
— Что?! — едва выдохнула Элинор, словно примерзнув к креслу.
— Изабелла сказала, что ей хотелось бы сделать такое же предложение и за тело графа Солсбери, но король никогда не помог бы оплатить ей выкуп за него. Думаю, Джон знает о ее поступке и… одобряет его. У короля вы не найдете помощи.
Элинор охватил ужас, когда она услышала о том, что сделала Изабелла. Появившийся было лучик надежды, снова начал угасать, но не исчез полностью. Если хотя бы за тело Джеффри готовы заплатить такую огромную сумму, поиски будут продолжаться. Обнаженное тело Джеффри могли бросить в общую могилу под Бувине, но шанс все еще оставался…
— Благодарю вас, леди Элизабет… Спасибо… — запинаясь, проговорила Элинор.
Молодая женщина пожала плечами:
— Не думаю, что это так важно. Должно быть, он погиб в сражении и затерялся среди других погибших. Однако, если он ранен и лежит в хижине какого-нибудь крестьянина, если благодаря чуду он жив и находится где-нибудь во Франции или Фландрии… Я подумала, что его друзьям следует знать об опасности, которая все еще угрожает ему. Теперь мне нужно уходить. Более всего я не хочу, чтобы меня увидели здесь.
У двери Элинор снова поблагодарила леди Элизабет. Когда та ушла, Элинор задумалась. Стоило ли сообщение таких благодарностей? Надежда боролась в ней с отчаянием. Гораздо тяжелее своего личного беспокойства Элинор считала проблему, что и как сказать Джоанне. Сможет ли она хотя бы намекнуть на лелеемую ею надежду? Для Джоанны все будет в десять раз тяжелее. Но надо быть идиоткой, чтобы сомневаться, говорить об этом Джоанне или нет. Нужно обо всем ей рассказать. Джоанна должна быть готова к тому, что придется заплатить, и немало… Однако надо опередить предложение королевы. Иэн каким-то образом должен отправить послание во Францию с уверением в том, что жена Джеффри заплатит в три, в пять, в десять раз больше, чтобы вернуть мужа целым и невредимым…
* * *
Леди Элинор зря опасалась реакции дочери. Джоанна уже знала все, о чем писала матушка, кроме новости о предложении Изабеллы. Это лишь наполнило ее горечью, но не слишком. Любой, кто из жадности пошел бы на убийство беззащитного пленника, с равным рвением спасет ему жизнь за более крупную сумму. Джоанна не сомневалась, что известие о возможности значительного выкупа уже достигло Франции.По сути, Филипп, король Франции, не слыл человеком жестоким. Он бывал излишне мстителен, когда считал себя оскорбленным или уязвленным, но никогда не проявлял необоснованной злобы. Поэтому он довольно снисходительно отнесся к графу Солсбери, которого хорошо знал. Когда обезумевший от горя отец стал слезно умолять Филиппа узнать что-нибудь о его сыне, король приказал провести тщательные поиски Джеффри. Он даже позволил графу Солсбери отправить несчастной невестке известие о том, что Джеффри не взяли в плен; хотя тело его не найдено, сын графа, по всем предположениям, погиб. Скорее всего, если бы Филипп не был так уверен в смерти молодого человека, он не допустил бы распространения слухов о двойной сумме выкупа, назначенной Изабеллой. Но, взвесив все обстоятельства, король не увидел повода противодействовать жене Джона. Возможно, когда-нибудь и ему понадобится ее услуга.
В связи с военным положением послание графа Солсбери не могли отправить прямым путем. По надежным посредническим каналам оно наконец дошло до Роузлинда. Целых три дня Джоанна лишь читала и перечитывала письмо. Она ничего не ела и совсем не спала, хотя и не плакала.
Эдвина наблюдала за своей госпожой с растущим беспокойством. На третий день она вырвала письмо графа из рук Джоанны. Это не привело ни к какому результату. Джоанна наизусть знала каждое слово послания и теперь, не переставая, повторяла строчку за строчкой. К вечеру Эдвина пришла к выводу, что Джоанна умрет, если не вернется в реальный мир. Нужно действовать, и немедленно! Она позвала Брайана и отправилась с собакой к главному егерю леди Элинор.
— Можете ли вы ранить собаку так, чтобы она казалась умирающей, но осталась живой? — спросила Эдвина старика.
— Брайана? Ты хочешь, чтобы я ранил Брайана?! Ты с ума сошла! Молодая госпожа убьет меня, разрежет на мелкие кусочки, а если об этом узнает леди, она поджарит эти кусочки на медленном огне!
— Скорее умрет молодая госпожа, если вы этого не сделаете! — сказала Эдвина и расплакалась. Она опустилась на колени, обняла Брайана за шею и уткнулась лицом в его грубую шерсть. — Я не могу привести ее в чувство, не могу заставить есть и спать! Если бы я знала, что это поможет, я попросила бы ранить меня. Ничего другого я не могу придумать. Брайан принадлежал ему… молодому лорду. Он подарил ей этого пса…
— Мне известно это, — сказал егерь, и на его широком лице отразилось страдание: все уже знали о смерти лорда Джеффри и были глубоко опечалены. — Но Брайан…
Егерь положил руку на огромную голову пса, и добродушное животное завиляло хвостом, ударяя себя по бокам.
— Она умрет! — простонала Эдвина, сотрясаясь от рыданий. — Она умрет! Я сделала все, что смогла, все! Возможно, она очнется, услышав вой собаки…
Егерь взглянул на Эдвину. Никаких сомнений: она беспокоится и за свою госпожу, и за пса, но знает, что делает. Он взял Брайана за ошейник и оттащил его от Эдвины. Несколько мгновений она продолжала рыдать, не поднимаясь с колен, а затем резко вскочила на ноги и последовала за егерем.
— Осторожнее! — закричала она. — Не испугайте его и не пораньте слишком сильно! Ах, бедняжка Брайан! Он ничего не понимает. Если бы только я могла помочь ему понять все!
— И хорошо, что не понимает. Тогда бы он причинил себе гораздо больше вреда, нежели я.
Егерь повеселел. Он уже придумал средство, которое должно было отлично сработать и не опасное для Брайана.
Эдвина ждала, нервно покусывая пальцы. Через несколько минут послышался громкий визг. А еще спустя две-три минуты появился егерь, с трудом волоча тушу собаки. Эдвина вскрикнула. Шея, грудь, ноги Брайана были в крови, голова безвольно свисала вниз.
— Вы убили его! — закричала Эдвина.
— Глупенькая! Я лишь оглушил его и сделал три тонких надреза в шкуре. Я чуть не утопил его в крови зайцев! Поспешим, пока он не очнулся. Этот бык даже не узнает боли и слижет всю кровь с превеликим удовольствием!
Они вошли в замок и направились наверх, в комнату Джоанны. Егерь медленно волочился позади служанки и пыхтел, поднимая Брайана по ступенькам лестницы.
— Миледи! — воскликнула Эдвина. — О, миледи, Брайан ранен! Я думаю, он умирает! Госпожа, взгляните на него!