Страница:
Рассуждая таким образом, Жозен опять вышла на крыльцо, чтобы дождаться там сына. Нехорошие мысли шевелились в голове этой женщины, злое дело замышляла она: обобрать приезжих и на их средства улучшить свое положение. Бумажник, набитый деньгами, серебряные вещи в дорожном мешке пробудили в ней алчность. У нее в жизни была одна цель — деньги. Труд ей был ненавистен; еще ненавистнее было унижаться перед теми, кого она считала ниже себя. Какое было бы счастье стать независимой, ни в чем не нуждаться, иметь в кармане порядочную сумму денег! Раст — молодец: ему стоит только дать немного денег для оборота, и он сразу же придумает выгодное дело!
В это время из комнаты раздался болезненный стон. Больная беспокойно заметалась на кровати, затем все стихло. У Жозен пробежали мурашки по телу, когда она услыхала эти звуки: ей показалось, что кто-то подслушивает ее мысли. Но через минуту она успокоилась и продолжала рассуждать про себя: «Да полно, нужно ли Раста делать поверенным моих тайных планов? Рассказать ли ему, что я спрятала в шкафу бумажник с деньгами и несколько серебряных вещей?»
Доставая из дорожного мешка ночной капотик девочки, Жозен нашла в боковой сумке железнодорожные билеты в Нью-Йорк, две квитанции на получение багажа и горсть мелочи. Это все можно показать Расту, а о бумажнике лучше помолчать.
В это время на мостовой раздались знакомые шаги сына. Эдраст возвращался домой, напевая веселую песню. Мать вскочила с крыльца и заковыляла навстречу ему, боясь, что он разбудит спящих. Молодой Жозен был высокого роста, плечистый, рыжеволосый, черноглазый, с красноватым лицом и всегда щегольски одетый. Судя по наружности, это был парень умный, ловкий и очень наблюдательный.
Сразу заметив, что мать как-то неестественно торопится, что лицо у нее бледное, встревоженное, он мгновенно смекнул, что дело неладно: не привык Эдраст к тому, чтобы мать выходила его встречать.
— Матушка! — крикнул он. — Что с тобой?
— Тише, тише, Раст, не кричи! Без тебя у нас в доме случились престранные вещи. Присядь-ка здесь, на ступеньку, я тебе расскажу.
И мать вкратце рассказала ему о неожиданном появлении приезжих и о болезни молодой женщины.
— Они, значит, у нас там спят? — проговорил Эдраст, указывая толстым пальцем на дверь, ведущую в комнаты. — Славное дело, нечего сказать! Навязала себе на плечи больную, да еще с ребенком!
— Что мне было делать? — возразила мадам Жозен. — Не вытолкнуть же на улицу умирающую женщину, да еще ночью!
— Да какова же она из себя-то? Может, нищая, побирушка? Есть ли с ней багаж? Видела ли ты у нее деньги? — с любопытством расспрашивал сын.
— О, Раст, Раст! Не обыскивала же я ее корзины! Она и девочка прилично одеты, на матери дорогие часы с цепочкой, а когда я осмотрела мешок, то обнаружила там много серебряных вещей.
— Какое счастье! — радостно воскликнул Эдраст. — Так она, значит, богачка и завтра, когда будет уезжать, отвалит тебе пятерку долларов!
— Не думаю, чтобы она была в состоянии завтра выехать; она долго пролежит у нас. Если завтра утром ей не станет лучше, то поедешь на ту сторону и привезешь доктора Дебро.
— Это зачем? Ты не можешь держать больных у себя в доме, ее надо отправить в больницу. Ведь ты даже имени ее не знаешь, не знаешь, откуда она приехала и куда едет. Ну, а если она умрет на твоих руках, что ты тогда скажешь?
— Если я буду ее лечить, а она все же умрет, вина будет не моя, — сказала мадам Жозен. — Тогда я буду иметь право за свои хлопоты и труды воспользоваться ее имуществом.
— Да хватит ли имущества-то, чтобы расплатиться с тобой? — спросил сын и при этом тихо засвистел. — Эх, маменька, тонкая ты у меня штука! Вижу тебя насквозь!
— Не понимаю, что ты под этим подразумеваешь? — воскликнула с искренним негодованием мадам Жозен. — Очень понятно: если я ухаживаю за больной, уступаю ей мою кровать, то я вправе ожидать, что мне за это заплатят. Отправить же ее в больницу у меня не хватает духу. Имени ее я не знаю, фамилии тех знакомых, у которых она хотела остановиться, мне неизвестны. Что же мне остается делать?
— Делай то, что ты задумала, маменька… Да, жаль, очень жаль молодую женщину! — заключил он, посмеиваясь.
Мать ничего не ответила на слова сына и несколько минут сидела в раздумье.
— А не принес ли ты немного денег? — спросила она вдруг у Эдраста. — Ужинать мне нечего, а я собираюсь всю ночь просидеть у постели больной. Не сбегаешь ли ты в лавку купить мне хлеба и сыра?
— Ты спрашиваешь: есть ли у меня деньги? Погляди! — повеса вытащил из кармана целую пригоршню серебра. — Вот что я принес!
Через час мать с сыном сидели уже в кухне, ужиная и дружески болтая, а больная и девочка крепко спали в отведенной им комнате.
Глава 3 ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В ГРЕТНЕ
Наступило утро. Больная оставалась все в прежнем, тяжелом забытьи. Опасность была очевидна. Мадам Жозен решила отправить Эдраста за реку, чтобы скорее привезти доктора Дебро.
Но до этого мать и сын забрались в кухню, притащили туда дорожный мешок приезжих и принялись рыться. Белье, разные принадлежности туалета, квитанции на получение багажа, пассажирские билеты — все это оказалось налицо. Но ни писем, ни записок, ни карточек, ни счетов, ничего подобного не было, и только монограмма J.C., которой были помечены белье и серебряные принадлежности туалета, свидетельствовала, что все вещи принадлежат одному и тому же лицу.
— Не лучше ли мне теперь же захватить с собой багажные квитанции? — спросил Эдраст, вставая и пряча в карман жилета свернутые бумажки.
— Если больная очнется, ты можешь ей сказать, что ей понадобились платья и мы нашли необходимым вытребовать сундуки. Так, что ли, обстоит дело? — спрашивал сын у матери, многозначительно улыбаясь.
Мадам Жозен, ничего не отвечая, с озабоченным видом опять завязала мешок и начала торопить сына.
— Скорее, скорее привези доктора! Я так боюсь за бедную женщину. Того и гляди, девочка проснется и расплачется, увидя, что мать все в том же состоянии.
Эдраст проворно оделся и побежал к перевозу.
Через полтора часа он возвратился в сопровождении доктора Дебро. Доктор, осмотрев больную, уверил, что опасности нет.
— У женщины сильная лихорадка, — прошамкал старичок, — надо серьезно ею заняться. Лежать долго она не будет. Кризис должен скоро наступить. Я сделаю все, что возможно, для ее спасения.
Он прописал лекарство и, давая нужные наставления относительно ухода за больной, все время гладил золотистые волосы малютки Джейн, которая, проснувшись, не сводила глаз с матери.
Вскоре после ухода доктора к крыльцу подъехала тележка с двумя сундуками, и Эдраст при помощи рабочих втащил тяжелый багаж в комнату рядом со спальней.
Телега с рабочими уехала, зеленая дверь захлопнулась и как будто поглотила последние следы бедной матери и ее ребенка, точно исчезнувших для всего мира.
Доктор Дебро продолжал свои визиты и каждый раз уезжал все более встревоженным. Он убедился, что положение больной безнадежно. У него сердце болело за малютку дочь.
Бледная, молчаливая девочка целыми днями сидела на кровати подле матери с выражением тяжелого горя на лице.
Жозен как-то заметила девочке, что матери необходим полный покой. Трогательно было видеть, как малютка сдерживала себя. Часами она просиживала у постели матери, почти не двигаясь, не выпуская ее руки из своей.
Нельзя было упрекнуть мадам Жозен в недостатке заботы о постояльцах. Она с неутомимым усердием ухаживала за больной и малюткой дочерью и в душе восхищалась своей самоотверженностью.
— Ну кто, кроме меня, способен так лелеять больную, так баловать ее ребенка? Я считаю их своими, — твердила она сыну. — Беспомощные, безродные, они только во мне одной и нашли опору. Они, положительно, мои, мои!
И, тешась этим самообольщением, мадам Жозен непременно хотела уверить себя, что она действует без всякой корысти.
Спустя дней двенадцать после приезда матери с ребенком по узкой улице Грэтны, по дороге к перевозу, двигалась скромная погребальная процессия. Встречные сторонились и внимательно оглядывали Эдраста Жозена, одетого с иголочки и сидевшего рядом с доктором Дебро в открытой коляске, единственном экипаже, следовавшем за гробом.
— Это какая-то иностранка, родственница мадам Жозен, — говорили в толпе, — она приехала недавно из Техаса с маленькой дочкой, а вчера умерла. Вчера же ночью, говорят, и девочка свалилась и лежит без памяти. Вот отчего не видно мадам Жозен. К ним в дом страшно зайти. Старик доктор говорит, что такого рода горячка заразна.
Когда Эдраст вернулся с похорон, он нашел свою мать сидящей в качалке подле кровати, где в полном беспамятстве лежала леди Джейн. Волнистые волосы ее рассыпались по подушке. Синие круги под глазами и яркий горячечный румянец на щеках служили верным признаком, что ребенок заразился от матери тифом.
Мадам Жозен, разряженная в свое лучшее черное платье, все утро не осушала глаз. При появлении сына она бросилась к нему и разрыдалась.
— О, милый друг мой, мы погибли! Какие мы несчастные! Как мы наказаны за доброе дело! Беру к себе в дом совсем незнакомую больную, ухаживаю за ней, как за родной, хороню в своем фамильном склепе — и вдруг заболевает девочка! Доктор Дебро говорит, что это повальная горячка, что мы оба с тобой заразимся и умрем! Вот что значит делать добро!
— Пустяки, маменька! Зачем видеть все в черном цвете! Старик Дебро, вероятно, напутал. Может, горячка совсем и не заразна. Лучше более никого к себе не принимать; да к нам, впрочем, из страха никто и не придет. Я на время переселюсь в город, а к тебе горячка не пристанет. Пройдет несколько дней — увидим, выздоровеет девочка или умрет, и тогда мы отсюда переедем и устроимся где-нибудь в другом месте…
— Хорошо, мой друг! — сказала Жозен, утирая слезы, успокаиваясь словами сына. — Никто не имеет права сказать, что я не исполнила своего долга относительно покойной. Буду теперь ухаживать, сколько сил хватит, за девочкой. Тяжело, конечно, в такую жаркую погоду сидеть взаперти, но я отчасти рада, что малютка без сознания. У меня сердце разрывалось, когда я наблюдала, как она убивалась по матери…
Глава 4 ГОРБУНЬЯ ПЕПСИ
В Новом Орлеане на улице Добрых Детей все знали Пепси и ее мать. Пепси была убогой от рождения, а мать ее Маделон, или Вкусная Миндалинка, как прозвали ее дети, считалась личностью очень почтенной среди соседей. Мать и дочь жили в небольшом домике, стоявшем на углу улицы, между аптекой и табачной лавкой. Дверь, окрашенная в зеленый цвет, вела на улицу; на нее же выходило единственное окно, огражденное красивой чугунной решеткой. Окно было такое широкое, что с улицы можно было очень хорошо рассмотреть комнату. Большая деревянная кровать на высоких ножках с красным балдахином и кружевными накидками на подушках занимала целый угол. Напротив постели красовался маленький камин. На каминной доске стояли часы, две вазы с розовыми бумажными цветами, голубой кувшинчик и гипсовый попугай.
За главной комнатой, или спальней, находились небольшая кухня и дворик, окруженный забором, где Маделон готовила свой жареный миндаль и сладкие пирожки и где подросток-негритянка, Маленькая Мышка, все утро мыла, жарила, варила и скребла, а в случае надобности прислуживала мисс Пепси, когда мать уходила из дома. Маделон торговала разными сладостями. Близ здания Французской оперы, на улице Бурбонов, у нее была небольшая палатка, на прилавке которой соблазнительно раскладывались жареный миндаль, особого сорта рисовые пирожки и орехи в сахаре.
Маделон с утра отправлялась туда с большой корзиной свежих лакомств, а к вечеру у нее всегда все уже было распродано. Пока ее не было дома, Пепси обыкновенно сидела у окна в специально устроенном для нее кресле на колесах. Каждый знал убогонькую Пепси. Все как-то привыкли видеть ежедневно у окна ее предолговатое, бледное лицо, блестящие черные глаза, большой рот с широкими белыми зубами, сверкавшими, когда она улыбалась. Голова у Пепси была непомерно велика и точно сжата приподнятыми кверху уродливыми плечами Начиная от пояса все туловище Пепси прикрывалось доской стола, придвинутой почти к коленям За этим столом она щелкала орехи и лущила миндаль.
Сидя у окна, Пепси проворно действовала стальными щипчиками, щелкая ими орехи. Это занятие не мешало ей следить за происходящим на улице. От зорких ее глаз не ускользал ни один прохожий: одному она просто кланялась, другому приветливо улыбалась, с третьим, если он останавливался под ее окном, непременно заводила разговор, и, таким образом, редко случалось, чтобы у ее окна не стоял кто-нибудь. Убогонькая всегда была веселой и приветливой, поэтому ее все любили, а дети просто обожали. Только не подумайте, что она их закармливала орехами в сахаре. О нет! У Пепси на первом плане было дело. Засахаренные орехи стоили денег. За десять штук матери платили почти восьмую часть доллара — тут не раскутишься! Детей привлекал сам процесс работы: им очень нравилось смотреть, как Пепси, начистив целую кучу миндаля и других орехов, ловко бросала их в кипящий сироп, который ставили перед ней в круглой фарфоровой чашке. У нее мгновенно появлялись вкусные конфеты; она нанизывала их на проволоку и раскладывала для просушки на листах белой бумаги. Пепси так проворно это делала, что ее тонкие белые пальцы точно летали от кучи орехов к чашке сиропа и листу бумаги В течение часа соблазнительных лакомств набиралось так много, что со стороны можно было, пожалуй, осудить Пепси за скупость; казалось, трудно было бы не выделить глазеющим ребятишкам хоть горсточку конфет. Но это было для нее невозможно. При наступлении сумерек в комнату прибегала Маленькая Мышка за пустой чашкой из-под сиропа. Пепси аккуратно пересчитывала засахаренные орехи и миндалинки и записывала их число в маленькую книжку Этим она останавливала невольное поползновение маленькой негритянки полакомиться вкусным товаром Но главное, ей нужно было знать наверняка, сколько конфет поступит в продажу.
Покончив с одним делом, Пепси вынимала из ящика какую-нибудь работу и непременно колоду карт Она принималась шить Белошвейка она была замечательная. Когда она уставала шить и оканчивала заданный себе дневной урок, работа складывалась и на сцену появлялись карты Гранпасьянс служил для больной девочки источником истинного наслаждения.
Так Пепси проживала день за днем, деля время между работой и невинным развлечением, но всегда была счастлива и довольна! Несмотря на то что девочке минуло уже двенадцать лет, мать относилась к ней, как к ребенку. Каждое утро перед уходом в лавочку на улице Бурбонов Маделон умывала, обувала и одевала Пепси, нежно и осторожно брала ее на руки и ловко усаживала на кресло-самокат.
Маделон, ради того чтобы ее ребенок не только не нуждался ни в чем, но и имел бы все в избытке, не щадила своих сил. Случалось, что дождь льет с утра до вечера, а она неуклонно сидит в своей палатке, торгуя конфетами; затем до полуночи возится у себя на кухне, замешивая тесто для пирожков, готовит обед и ужин, а между делом еще шьет по заказам клиентов. Ей было бы невыносимо больно знать, что Пепси в чем-нибудь нуждается.
Раз как-то Пепси сказала матери, что ей очень хотелось бы пожить в деревне. Она знала о деревенской жизни только из книг и рассказов матери, которая когда-то жила за городом. Убогонькая, порой истомленная уличной пылью и духотой, закрывала глаза и мысленно представляла себе зеленую долину с извивающейся речкой. С одной стороны синели горы почти до облаков; с другой — тянулись поля с золотистой рожью, леса, сады, а у самых ее ног расстилался зеленый луг, покрытый густой травой и цветами. Это была единственная мечта девочки, которую мать, к великому сожалению, не могла осуществить.
Глава 5 НОВЫЕ СОСЕДИ
По другую сторону улицы Добрых Детей, почти напротив домика Маделон, стоял одноэтажный, но довольно высокий дом, более причудливый, нежели все окружающие. Входная дверь его была гораздо выше и массивнее обыкновенных. Два больших окна по обе стороны двери были украшены крошечными балкончиками, на которых едва ли мог поместиться даже один человек. Карниз поддерживался небольшими лепными фигурами. Дом этот, к искреннему сожалению Пепси, долго стоял пустым. Ей до тошноты надоело смотреть на его запертые двери и окна, и она каждый день мечтала, чтобы поскорее нашлись постояльцы. Наконец, к великому ее удовольствию, в одно прекрасное августовское утро на улице, как раз под окном Пепси, остановилась группа незнакомых лиц: средних лет женщина, хромая, с тростью в руке, одетая в дорогое черное платье; молодой человек и прехорошенькая девочка. Долго и внимательно осматривали они пустой дом; затем поднялись на ступеньки крыльца, отперли дверь и вошли.
Девочка сразу заинтересовала Пепси. Эта малютка резко отличалась от всех детей, живущих на их улице. Ее белое батистовое платьице, черный шелковый пояс и черная шляпка с широкими полями были очень изящны.
Впрочем, внимание убогонькой привлекли не столько красота девочки и ее изящный костюм, сколько необыкновенная бледность грустного ее личика и поразительная худоба, точно она перенесла тяжелую болезнь. Женщина в черном держала ее за руку; малютка шла медленно, спотыкаясь и все оглядываясь на странной формы корзину, которую нес вслед за ней широкоплечий, черноглазый, рыжеволосый человек, франтовски одетый.
Пепси не могла оторвать глаз от дома, так страстно ей хотелось еще раз посмотреть на девочку. Она была уверена, что все трое осмотрят дом и выйдут оттуда. Однако молодой человек распахнул настежь все двери и окна с таким видом, будто он распоряжается, как у себя дома. Женщина в черном сняла шляпу с вуалью, повесила ее и широкополую детскую шляпку на крюк, вбитый в стену у ближайшего окна. Девочка же минут пять спустя вышла на боковую галерею, неся что-то в руках. Как Пепси ни вытягивала шею, как она ни приподнималась с кресла, забывая о своих больных ногах и спине, ей так и не удалось рассмотреть, что держит ребенок на руках.
— Это котенок, — думала про себя Пепси, — нет, собачка. Нет, и не собачка! Должно быть, птица: я вижу, как она бьет крыльями. Птица, птица, и большая! Престранной породы птица! Что это значит? — продолжала рассуждать про себя убогонькая, вся красная от волнения и сильного любопытства.
Незнакомая девочка села на ступеньки лестницы галереи, нежно прижимая к себе птицу и поглаживая ее перышки.
— Ну, значит, — думала Пепси, — дом за ними, иначе они не стали бы открывать окна и развешивать свои вещи. Ах, как я была бы рада, если бы это случилось!..
В эту минуту по мостовой загромыхали колеса и к дверям дома подкатил громадный перевозочный фургон, сверху донизу набитый сундуками, мебелью и дорожными мешками.
Пепси напряженно следила за разгрузкой фургона. Вдруг в комнату влетела, как вихрь, Мышка. Короткие косички ее курчавых волос торчали в разные стороны. Улыбаясь до ушей, она скалила зубы, глаза ее так и сверкали от восторга. Она сидела на улице, на скамейке перед домом, увидела приезжих и поторопилась доложить своей маленькой приятельнице о необычайной новости.
— Мисс Пип! Мисс Пип! — затараторила она. — Кто-то снял дом, что напротив нас, и сейчас туда переезжает. Я видела женщину в черном, мужчину и маленькую девочку. У нее желтые волосы и в руках длинноногий гусь. И как она с ним возится, — верно, очень любит!
— Замолчи, Мышка! Ступай дело делать! — прикрикнула Пепси, чересчур увлеченная зрелищем на улице, чтобы слушать болтовню маленькой негритянки. — Точно я без тебя ничего не вижу. Поди лучше убери кухню: мама того и гляди вернется домой.
— Я убрала уже, все убрала, мисс Пип, и только что вышла отдохнуть на скамеечку перед домом, смотрю — она грязная-прегрязная. Позвольте мне ее теперь же вымыть, мисс Пип, я мигом все это устрою!
— Пожалуй, ступай, мой скамейку, — сказала Пепси, снисходительно улыбаясь, — но помни, чтобы в кухне было все в порядке, когда вернется мама.
Появление новых жильцов считалось настоящим событием на улице Добрых Детей. Пепси очень хорошо поняла, что выдумка Мышки — именно теперь мыть лавочку перед домом — была невинной хитростью: ей просто хотелось поглазеть на новых жильцов.
Наконец мебель и другие вещи были внесены в дом. Оставались два больших сундука, которые пришлось не без усилия втаскивать через входную дверь.
Как только фургон разгрузили и он уехал, дверь захлопнули и заперли изнутри. Все зрители разошлись, но Пепси со своего наблюдательного пункта продолжала следить за передвижениями приезжих в доме. Она видела, как Эдраст вышел со двора, неся в руках корзину, и решила, что он пошел на базар. Она видела, как дама в черном навешивала кружевные занавески на одно окно, и тотчас уверила себя, что приезжие устраивают себе гостиную. Одна штора была поднята до позднего вечера, а другую так и не подняли.
Наступил вечер. Пепси забыла о своих конфетах, но мать не побранила ее, и даже Мышке не досталось. Маделон было понятно невольное увлечение девочек новыми соседями. На следующее утро Пепси проснулась ранее обыкновенного и так торопилась усесться на привычное место, что едва дала матери время одеть себя. Выглянув на улицу, она убедилась, что двери и ставни у соседей еще заперты.
Но вот поднялась штора в правом окне; как раз посреди стекла вывесили курьезное объявление. В рамку был вставлен кусок белого картона, на котором было неграмотно написано красными чернилами:
Приводя в порядок весь свой товар, дама в черной юбке и свежей белой кофточке довольно осматривалась, стараясь придать комнате еще более нарядный вид. Ей оставалось ждать заказчиков, которые не замедлят явиться.
Только теперь, впервые после смерти молодой вдовы, мадам Жозен вздохнула свободно и почувствовала, что стоит, наконец, на твердых ногах. Все устроилось именно так, как предсказал Эдраст: молодая мать покоилась в склепе, а ее дочь была слишком мала, чтобы сообщить какие-нибудь сведения о своей семье; она не помнила даже ни имени, ни фамилии родителей, потому что после тяжелого тифа память сильно изменила ей, и она ничего не могла рассказать о своей прежней жизни. Девочка была до того слаба и апатична, что ее ничто не интересовало, кроме голубой цапли, с которой она никогда не расставалась. Сознавала ли она свою страшную потерю, горевала ли о матери — мадам Жозен не могла понять. В первые дни по выздоровлении она беспрестанно звала мать и плакала. Боясь, чтобы ребенок вторично не занемог, Жозен, нежно лаская малютку, принималась уверять ее, что мама уехала куда-то ненадолго и оставила ее с тетей Полиной, велела ей быть умницей, слушаться и любить тетю, пока мама не вернется.
Леди Джейн слегка отталкивала от себя Жозен, пристально и как будто строго всматривалась в улыбающееся лицо хозяйки, но ничего не отвечала. Девочка вовсе не забыла прошлого, как это воображала Жозен, и не верила ни одному ее слову, но и сама она ясно не представляла, что с ней творится. Сомневалась ли она в выдуманной истории или тосковала — никто не мог угадать этого. Она оставалась невозмутимо спокойной и послушной. Смеяться она отвыкла и редко плакала. Никому в доме девочка не мешала и, казалось, не замечала всего того, что вокруг нее происходило. Убитая горем и недавней болезнью, прежде веселая и остроумная, малышка точно переродилась.
Глава 6 ЛЕДИ ДЖЕЙН НАХОДИТ ДРУГА
Первое время мадам Жозен настаивала, чтобы имущество умершей женщины оставалось неприкосновенным, по крайней мере, еще несколько недель.
— Мы должны выждать немного, — уговаривала она чересчур торопливого и горячего Эдраста. — Кто знает, а вдруг ее хватятся и начнут разыскивать? Нас могут привлечь к ответственности, если откроется, что больная остановилась у нас и умерла в нашем доме. Нас, пожалуй, заподозрят в грабеже. Если же мы не вскроем сундуков, никто не сможет обвинить нас в присвоении ее багажа. Доктор Дебро — свидетель, что она занемогла горячкой, и всякий скажет, что я поступила хорошо, приняв участие в приезжей и приютив теперь сиротку-дочь. Когда все это подтвердят, меня, конечно, хорошо вознаградят за все хлопоты и расходы…
В это время из комнаты раздался болезненный стон. Больная беспокойно заметалась на кровати, затем все стихло. У Жозен пробежали мурашки по телу, когда она услыхала эти звуки: ей показалось, что кто-то подслушивает ее мысли. Но через минуту она успокоилась и продолжала рассуждать про себя: «Да полно, нужно ли Раста делать поверенным моих тайных планов? Рассказать ли ему, что я спрятала в шкафу бумажник с деньгами и несколько серебряных вещей?»
Доставая из дорожного мешка ночной капотик девочки, Жозен нашла в боковой сумке железнодорожные билеты в Нью-Йорк, две квитанции на получение багажа и горсть мелочи. Это все можно показать Расту, а о бумажнике лучше помолчать.
В это время на мостовой раздались знакомые шаги сына. Эдраст возвращался домой, напевая веселую песню. Мать вскочила с крыльца и заковыляла навстречу ему, боясь, что он разбудит спящих. Молодой Жозен был высокого роста, плечистый, рыжеволосый, черноглазый, с красноватым лицом и всегда щегольски одетый. Судя по наружности, это был парень умный, ловкий и очень наблюдательный.
Сразу заметив, что мать как-то неестественно торопится, что лицо у нее бледное, встревоженное, он мгновенно смекнул, что дело неладно: не привык Эдраст к тому, чтобы мать выходила его встречать.
— Матушка! — крикнул он. — Что с тобой?
— Тише, тише, Раст, не кричи! Без тебя у нас в доме случились престранные вещи. Присядь-ка здесь, на ступеньку, я тебе расскажу.
И мать вкратце рассказала ему о неожиданном появлении приезжих и о болезни молодой женщины.
— Они, значит, у нас там спят? — проговорил Эдраст, указывая толстым пальцем на дверь, ведущую в комнаты. — Славное дело, нечего сказать! Навязала себе на плечи больную, да еще с ребенком!
— Что мне было делать? — возразила мадам Жозен. — Не вытолкнуть же на улицу умирающую женщину, да еще ночью!
— Да какова же она из себя-то? Может, нищая, побирушка? Есть ли с ней багаж? Видела ли ты у нее деньги? — с любопытством расспрашивал сын.
— О, Раст, Раст! Не обыскивала же я ее корзины! Она и девочка прилично одеты, на матери дорогие часы с цепочкой, а когда я осмотрела мешок, то обнаружила там много серебряных вещей.
— Какое счастье! — радостно воскликнул Эдраст. — Так она, значит, богачка и завтра, когда будет уезжать, отвалит тебе пятерку долларов!
— Не думаю, чтобы она была в состоянии завтра выехать; она долго пролежит у нас. Если завтра утром ей не станет лучше, то поедешь на ту сторону и привезешь доктора Дебро.
— Это зачем? Ты не можешь держать больных у себя в доме, ее надо отправить в больницу. Ведь ты даже имени ее не знаешь, не знаешь, откуда она приехала и куда едет. Ну, а если она умрет на твоих руках, что ты тогда скажешь?
— Если я буду ее лечить, а она все же умрет, вина будет не моя, — сказала мадам Жозен. — Тогда я буду иметь право за свои хлопоты и труды воспользоваться ее имуществом.
— Да хватит ли имущества-то, чтобы расплатиться с тобой? — спросил сын и при этом тихо засвистел. — Эх, маменька, тонкая ты у меня штука! Вижу тебя насквозь!
— Не понимаю, что ты под этим подразумеваешь? — воскликнула с искренним негодованием мадам Жозен. — Очень понятно: если я ухаживаю за больной, уступаю ей мою кровать, то я вправе ожидать, что мне за это заплатят. Отправить же ее в больницу у меня не хватает духу. Имени ее я не знаю, фамилии тех знакомых, у которых она хотела остановиться, мне неизвестны. Что же мне остается делать?
— Делай то, что ты задумала, маменька… Да, жаль, очень жаль молодую женщину! — заключил он, посмеиваясь.
Мать ничего не ответила на слова сына и несколько минут сидела в раздумье.
— А не принес ли ты немного денег? — спросила она вдруг у Эдраста. — Ужинать мне нечего, а я собираюсь всю ночь просидеть у постели больной. Не сбегаешь ли ты в лавку купить мне хлеба и сыра?
— Ты спрашиваешь: есть ли у меня деньги? Погляди! — повеса вытащил из кармана целую пригоршню серебра. — Вот что я принес!
Через час мать с сыном сидели уже в кухне, ужиная и дружески болтая, а больная и девочка крепко спали в отведенной им комнате.
Глава 3 ПОСЛЕДНИЕ ДНИ В ГРЕТНЕ
Но до этого мать и сын забрались в кухню, притащили туда дорожный мешок приезжих и принялись рыться. Белье, разные принадлежности туалета, квитанции на получение багажа, пассажирские билеты — все это оказалось налицо. Но ни писем, ни записок, ни карточек, ни счетов, ничего подобного не было, и только монограмма J.C., которой были помечены белье и серебряные принадлежности туалета, свидетельствовала, что все вещи принадлежат одному и тому же лицу.
— Не лучше ли мне теперь же захватить с собой багажные квитанции? — спросил Эдраст, вставая и пряча в карман жилета свернутые бумажки.
— Если больная очнется, ты можешь ей сказать, что ей понадобились платья и мы нашли необходимым вытребовать сундуки. Так, что ли, обстоит дело? — спрашивал сын у матери, многозначительно улыбаясь.
Мадам Жозен, ничего не отвечая, с озабоченным видом опять завязала мешок и начала торопить сына.
— Скорее, скорее привези доктора! Я так боюсь за бедную женщину. Того и гляди, девочка проснется и расплачется, увидя, что мать все в том же состоянии.
Эдраст проворно оделся и побежал к перевозу.
Через полтора часа он возвратился в сопровождении доктора Дебро. Доктор, осмотрев больную, уверил, что опасности нет.
— У женщины сильная лихорадка, — прошамкал старичок, — надо серьезно ею заняться. Лежать долго она не будет. Кризис должен скоро наступить. Я сделаю все, что возможно, для ее спасения.
Он прописал лекарство и, давая нужные наставления относительно ухода за больной, все время гладил золотистые волосы малютки Джейн, которая, проснувшись, не сводила глаз с матери.
Вскоре после ухода доктора к крыльцу подъехала тележка с двумя сундуками, и Эдраст при помощи рабочих втащил тяжелый багаж в комнату рядом со спальней.
Телега с рабочими уехала, зеленая дверь захлопнулась и как будто поглотила последние следы бедной матери и ее ребенка, точно исчезнувших для всего мира.
Доктор Дебро продолжал свои визиты и каждый раз уезжал все более встревоженным. Он убедился, что положение больной безнадежно. У него сердце болело за малютку дочь.
Бледная, молчаливая девочка целыми днями сидела на кровати подле матери с выражением тяжелого горя на лице.
Жозен как-то заметила девочке, что матери необходим полный покой. Трогательно было видеть, как малютка сдерживала себя. Часами она просиживала у постели матери, почти не двигаясь, не выпуская ее руки из своей.
Нельзя было упрекнуть мадам Жозен в недостатке заботы о постояльцах. Она с неутомимым усердием ухаживала за больной и малюткой дочерью и в душе восхищалась своей самоотверженностью.
— Ну кто, кроме меня, способен так лелеять больную, так баловать ее ребенка? Я считаю их своими, — твердила она сыну. — Беспомощные, безродные, они только во мне одной и нашли опору. Они, положительно, мои, мои!
И, тешась этим самообольщением, мадам Жозен непременно хотела уверить себя, что она действует без всякой корысти.
Спустя дней двенадцать после приезда матери с ребенком по узкой улице Грэтны, по дороге к перевозу, двигалась скромная погребальная процессия. Встречные сторонились и внимательно оглядывали Эдраста Жозена, одетого с иголочки и сидевшего рядом с доктором Дебро в открытой коляске, единственном экипаже, следовавшем за гробом.
— Это какая-то иностранка, родственница мадам Жозен, — говорили в толпе, — она приехала недавно из Техаса с маленькой дочкой, а вчера умерла. Вчера же ночью, говорят, и девочка свалилась и лежит без памяти. Вот отчего не видно мадам Жозен. К ним в дом страшно зайти. Старик доктор говорит, что такого рода горячка заразна.
Когда Эдраст вернулся с похорон, он нашел свою мать сидящей в качалке подле кровати, где в полном беспамятстве лежала леди Джейн. Волнистые волосы ее рассыпались по подушке. Синие круги под глазами и яркий горячечный румянец на щеках служили верным признаком, что ребенок заразился от матери тифом.
Мадам Жозен, разряженная в свое лучшее черное платье, все утро не осушала глаз. При появлении сына она бросилась к нему и разрыдалась.
— О, милый друг мой, мы погибли! Какие мы несчастные! Как мы наказаны за доброе дело! Беру к себе в дом совсем незнакомую больную, ухаживаю за ней, как за родной, хороню в своем фамильном склепе — и вдруг заболевает девочка! Доктор Дебро говорит, что это повальная горячка, что мы оба с тобой заразимся и умрем! Вот что значит делать добро!
— Пустяки, маменька! Зачем видеть все в черном цвете! Старик Дебро, вероятно, напутал. Может, горячка совсем и не заразна. Лучше более никого к себе не принимать; да к нам, впрочем, из страха никто и не придет. Я на время переселюсь в город, а к тебе горячка не пристанет. Пройдет несколько дней — увидим, выздоровеет девочка или умрет, и тогда мы отсюда переедем и устроимся где-нибудь в другом месте…
— Хорошо, мой друг! — сказала Жозен, утирая слезы, успокаиваясь словами сына. — Никто не имеет права сказать, что я не исполнила своего долга относительно покойной. Буду теперь ухаживать, сколько сил хватит, за девочкой. Тяжело, конечно, в такую жаркую погоду сидеть взаперти, но я отчасти рада, что малютка без сознания. У меня сердце разрывалось, когда я наблюдала, как она убивалась по матери…
Глава 4 ГОРБУНЬЯ ПЕПСИ
За главной комнатой, или спальней, находились небольшая кухня и дворик, окруженный забором, где Маделон готовила свой жареный миндаль и сладкие пирожки и где подросток-негритянка, Маленькая Мышка, все утро мыла, жарила, варила и скребла, а в случае надобности прислуживала мисс Пепси, когда мать уходила из дома. Маделон торговала разными сладостями. Близ здания Французской оперы, на улице Бурбонов, у нее была небольшая палатка, на прилавке которой соблазнительно раскладывались жареный миндаль, особого сорта рисовые пирожки и орехи в сахаре.
Маделон с утра отправлялась туда с большой корзиной свежих лакомств, а к вечеру у нее всегда все уже было распродано. Пока ее не было дома, Пепси обыкновенно сидела у окна в специально устроенном для нее кресле на колесах. Каждый знал убогонькую Пепси. Все как-то привыкли видеть ежедневно у окна ее предолговатое, бледное лицо, блестящие черные глаза, большой рот с широкими белыми зубами, сверкавшими, когда она улыбалась. Голова у Пепси была непомерно велика и точно сжата приподнятыми кверху уродливыми плечами Начиная от пояса все туловище Пепси прикрывалось доской стола, придвинутой почти к коленям За этим столом она щелкала орехи и лущила миндаль.
Сидя у окна, Пепси проворно действовала стальными щипчиками, щелкая ими орехи. Это занятие не мешало ей следить за происходящим на улице. От зорких ее глаз не ускользал ни один прохожий: одному она просто кланялась, другому приветливо улыбалась, с третьим, если он останавливался под ее окном, непременно заводила разговор, и, таким образом, редко случалось, чтобы у ее окна не стоял кто-нибудь. Убогонькая всегда была веселой и приветливой, поэтому ее все любили, а дети просто обожали. Только не подумайте, что она их закармливала орехами в сахаре. О нет! У Пепси на первом плане было дело. Засахаренные орехи стоили денег. За десять штук матери платили почти восьмую часть доллара — тут не раскутишься! Детей привлекал сам процесс работы: им очень нравилось смотреть, как Пепси, начистив целую кучу миндаля и других орехов, ловко бросала их в кипящий сироп, который ставили перед ней в круглой фарфоровой чашке. У нее мгновенно появлялись вкусные конфеты; она нанизывала их на проволоку и раскладывала для просушки на листах белой бумаги. Пепси так проворно это делала, что ее тонкие белые пальцы точно летали от кучи орехов к чашке сиропа и листу бумаги В течение часа соблазнительных лакомств набиралось так много, что со стороны можно было, пожалуй, осудить Пепси за скупость; казалось, трудно было бы не выделить глазеющим ребятишкам хоть горсточку конфет. Но это было для нее невозможно. При наступлении сумерек в комнату прибегала Маленькая Мышка за пустой чашкой из-под сиропа. Пепси аккуратно пересчитывала засахаренные орехи и миндалинки и записывала их число в маленькую книжку Этим она останавливала невольное поползновение маленькой негритянки полакомиться вкусным товаром Но главное, ей нужно было знать наверняка, сколько конфет поступит в продажу.
Покончив с одним делом, Пепси вынимала из ящика какую-нибудь работу и непременно колоду карт Она принималась шить Белошвейка она была замечательная. Когда она уставала шить и оканчивала заданный себе дневной урок, работа складывалась и на сцену появлялись карты Гранпасьянс служил для больной девочки источником истинного наслаждения.
Так Пепси проживала день за днем, деля время между работой и невинным развлечением, но всегда была счастлива и довольна! Несмотря на то что девочке минуло уже двенадцать лет, мать относилась к ней, как к ребенку. Каждое утро перед уходом в лавочку на улице Бурбонов Маделон умывала, обувала и одевала Пепси, нежно и осторожно брала ее на руки и ловко усаживала на кресло-самокат.
Маделон, ради того чтобы ее ребенок не только не нуждался ни в чем, но и имел бы все в избытке, не щадила своих сил. Случалось, что дождь льет с утра до вечера, а она неуклонно сидит в своей палатке, торгуя конфетами; затем до полуночи возится у себя на кухне, замешивая тесто для пирожков, готовит обед и ужин, а между делом еще шьет по заказам клиентов. Ей было бы невыносимо больно знать, что Пепси в чем-нибудь нуждается.
Раз как-то Пепси сказала матери, что ей очень хотелось бы пожить в деревне. Она знала о деревенской жизни только из книг и рассказов матери, которая когда-то жила за городом. Убогонькая, порой истомленная уличной пылью и духотой, закрывала глаза и мысленно представляла себе зеленую долину с извивающейся речкой. С одной стороны синели горы почти до облаков; с другой — тянулись поля с золотистой рожью, леса, сады, а у самых ее ног расстилался зеленый луг, покрытый густой травой и цветами. Это была единственная мечта девочки, которую мать, к великому сожалению, не могла осуществить.
Глава 5 НОВЫЕ СОСЕДИ
Девочка сразу заинтересовала Пепси. Эта малютка резко отличалась от всех детей, живущих на их улице. Ее белое батистовое платьице, черный шелковый пояс и черная шляпка с широкими полями были очень изящны.
Впрочем, внимание убогонькой привлекли не столько красота девочки и ее изящный костюм, сколько необыкновенная бледность грустного ее личика и поразительная худоба, точно она перенесла тяжелую болезнь. Женщина в черном держала ее за руку; малютка шла медленно, спотыкаясь и все оглядываясь на странной формы корзину, которую нес вслед за ней широкоплечий, черноглазый, рыжеволосый человек, франтовски одетый.
Пепси не могла оторвать глаз от дома, так страстно ей хотелось еще раз посмотреть на девочку. Она была уверена, что все трое осмотрят дом и выйдут оттуда. Однако молодой человек распахнул настежь все двери и окна с таким видом, будто он распоряжается, как у себя дома. Женщина в черном сняла шляпу с вуалью, повесила ее и широкополую детскую шляпку на крюк, вбитый в стену у ближайшего окна. Девочка же минут пять спустя вышла на боковую галерею, неся что-то в руках. Как Пепси ни вытягивала шею, как она ни приподнималась с кресла, забывая о своих больных ногах и спине, ей так и не удалось рассмотреть, что держит ребенок на руках.
— Это котенок, — думала про себя Пепси, — нет, собачка. Нет, и не собачка! Должно быть, птица: я вижу, как она бьет крыльями. Птица, птица, и большая! Престранной породы птица! Что это значит? — продолжала рассуждать про себя убогонькая, вся красная от волнения и сильного любопытства.
Незнакомая девочка села на ступеньки лестницы галереи, нежно прижимая к себе птицу и поглаживая ее перышки.
— Ну, значит, — думала Пепси, — дом за ними, иначе они не стали бы открывать окна и развешивать свои вещи. Ах, как я была бы рада, если бы это случилось!..
В эту минуту по мостовой загромыхали колеса и к дверям дома подкатил громадный перевозочный фургон, сверху донизу набитый сундуками, мебелью и дорожными мешками.
Пепси напряженно следила за разгрузкой фургона. Вдруг в комнату влетела, как вихрь, Мышка. Короткие косички ее курчавых волос торчали в разные стороны. Улыбаясь до ушей, она скалила зубы, глаза ее так и сверкали от восторга. Она сидела на улице, на скамейке перед домом, увидела приезжих и поторопилась доложить своей маленькой приятельнице о необычайной новости.
— Мисс Пип! Мисс Пип! — затараторила она. — Кто-то снял дом, что напротив нас, и сейчас туда переезжает. Я видела женщину в черном, мужчину и маленькую девочку. У нее желтые волосы и в руках длинноногий гусь. И как она с ним возится, — верно, очень любит!
— Замолчи, Мышка! Ступай дело делать! — прикрикнула Пепси, чересчур увлеченная зрелищем на улице, чтобы слушать болтовню маленькой негритянки. — Точно я без тебя ничего не вижу. Поди лучше убери кухню: мама того и гляди вернется домой.
— Я убрала уже, все убрала, мисс Пип, и только что вышла отдохнуть на скамеечку перед домом, смотрю — она грязная-прегрязная. Позвольте мне ее теперь же вымыть, мисс Пип, я мигом все это устрою!
— Пожалуй, ступай, мой скамейку, — сказала Пепси, снисходительно улыбаясь, — но помни, чтобы в кухне было все в порядке, когда вернется мама.
Появление новых жильцов считалось настоящим событием на улице Добрых Детей. Пепси очень хорошо поняла, что выдумка Мышки — именно теперь мыть лавочку перед домом — была невинной хитростью: ей просто хотелось поглазеть на новых жильцов.
Наконец мебель и другие вещи были внесены в дом. Оставались два больших сундука, которые пришлось не без усилия втаскивать через входную дверь.
Как только фургон разгрузили и он уехал, дверь захлопнули и заперли изнутри. Все зрители разошлись, но Пепси со своего наблюдательного пункта продолжала следить за передвижениями приезжих в доме. Она видела, как Эдраст вышел со двора, неся в руках корзину, и решила, что он пошел на базар. Она видела, как дама в черном навешивала кружевные занавески на одно окно, и тотчас уверила себя, что приезжие устраивают себе гостиную. Одна штора была поднята до позднего вечера, а другую так и не подняли.
Наступил вечер. Пепси забыла о своих конфетах, но мать не побранила ее, и даже Мышке не досталось. Маделон было понятно невольное увлечение девочек новыми соседями. На следующее утро Пепси проснулась ранее обыкновенного и так торопилась усесться на привычное место, что едва дала матери время одеть себя. Выглянув на улицу, она убедилась, что двери и ставни у соседей еще заперты.
Но вот поднялась штора в правом окне; как раз посреди стекла вывесили курьезное объявление. В рамку был вставлен кусок белого картона, на котором было неграмотно написано красными чернилами:
ТОНКОЕ МЫТЬЕ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕТСЯ,Прочитав это объявление, Пепси успела рассмотреть, что внутри комнаты стояли столы, заваленные кусками кружев и кисеи, картонками, грудами детских нарядных платьиц, фартучков, дамских воротничков, манжеток и носовых платков. Ближе к окну придвинули длинный стол, на котором по порядку разложили бумажные катушки для швейной машины, пуговицы всевозможных размеров, тесемки, мотки шерсти, свертки лент, — словом, хороший запас мелкого товара, необходимого для женского туалета.
И ЗАКАЗЫ ВСЕХ СОРТОВ
Приводя в порядок весь свой товар, дама в черной юбке и свежей белой кофточке довольно осматривалась, стараясь придать комнате еще более нарядный вид. Ей оставалось ждать заказчиков, которые не замедлят явиться.
Только теперь, впервые после смерти молодой вдовы, мадам Жозен вздохнула свободно и почувствовала, что стоит, наконец, на твердых ногах. Все устроилось именно так, как предсказал Эдраст: молодая мать покоилась в склепе, а ее дочь была слишком мала, чтобы сообщить какие-нибудь сведения о своей семье; она не помнила даже ни имени, ни фамилии родителей, потому что после тяжелого тифа память сильно изменила ей, и она ничего не могла рассказать о своей прежней жизни. Девочка была до того слаба и апатична, что ее ничто не интересовало, кроме голубой цапли, с которой она никогда не расставалась. Сознавала ли она свою страшную потерю, горевала ли о матери — мадам Жозен не могла понять. В первые дни по выздоровлении она беспрестанно звала мать и плакала. Боясь, чтобы ребенок вторично не занемог, Жозен, нежно лаская малютку, принималась уверять ее, что мама уехала куда-то ненадолго и оставила ее с тетей Полиной, велела ей быть умницей, слушаться и любить тетю, пока мама не вернется.
Леди Джейн слегка отталкивала от себя Жозен, пристально и как будто строго всматривалась в улыбающееся лицо хозяйки, но ничего не отвечала. Девочка вовсе не забыла прошлого, как это воображала Жозен, и не верила ни одному ее слову, но и сама она ясно не представляла, что с ней творится. Сомневалась ли она в выдуманной истории или тосковала — никто не мог угадать этого. Она оставалась невозмутимо спокойной и послушной. Смеяться она отвыкла и редко плакала. Никому в доме девочка не мешала и, казалось, не замечала всего того, что вокруг нее происходило. Убитая горем и недавней болезнью, прежде веселая и остроумная, малышка точно переродилась.
Глава 6 ЛЕДИ ДЖЕЙН НАХОДИТ ДРУГА
— Мы должны выждать немного, — уговаривала она чересчур торопливого и горячего Эдраста. — Кто знает, а вдруг ее хватятся и начнут разыскивать? Нас могут привлечь к ответственности, если откроется, что больная остановилась у нас и умерла в нашем доме. Нас, пожалуй, заподозрят в грабеже. Если же мы не вскроем сундуков, никто не сможет обвинить нас в присвоении ее багажа. Доктор Дебро — свидетель, что она занемогла горячкой, и всякий скажет, что я поступила хорошо, приняв участие в приезжей и приютив теперь сиротку-дочь. Когда все это подтвердят, меня, конечно, хорошо вознаградят за все хлопоты и расходы…