Джеймс Элоиза. Супруг для леди

   – Пожалуй, через полчаса можно будет ужинать, – сказал Эван. В его тоне не было упрека, что Аннабел только что пренебрегла его приглашением… если это было приглашение.
   – Мисс Аннабел должна выбрать платье для вечера, – взволнованно молвила Элси. – Потом его надобно почистить и прогладить, а мисс Аннабел надобно выкупаться, и ее волосы…
   – Сейчас только шесть часов, – сказала Аннабел Эвану, хотя, говоря по правде, ей хотелось рухнуть на кровать, и пропади пропадом этот ужин со всеми его яствами.
   – Мы рано ужинаем в горах, – сообщил Эван. – Здесь быстро темнеет.
   Аннабел содрогнулась.
   Как только он ушел, Элси закудахтала, точно растревоженная курица.
   – Я приготовлю ванну, – сказала она. – Хотя можно ли взаправду наполнить это огромное чудище горячей водой, уже другой вопрос. Ежели бы тут все было, как у людей, то я как пить дать знай себе посылала бы за ведрами.
   – Пожалуй, нынче вечером я надену сливовое платье из тафты, – молвила Аннабел.
   – То, что с кружевными рюшами спереди? – спросила Элси, обдумывая ее слова. – По крайней мере оно с длинными рукавами, так что вы не озябнете. Здесь жуткая сырость, хоть уже и почти июнь. А у платья из тафты славная закрытая горловина.
   Аннабел кивнула. Похоже, в будущем выбор платьев скорее всего будет основываться на температуре воздуха.
   – Оно лежит на самом дне дорожного сундука, и, верно, не слишком запачкалось. Можно хорошенько почистить кружево губкой, и оно высохнет в мгновение ока. – Элси вбежала в ванную комнату, но тут же посеменила обратно в спальню. – Лучше я сперва найду платье, и, может статься, экономка велит кому-нибудь почистить его вместо меня. А вот сумею ли отыскать миссис Уорсоп, уже другой вопрос. Этот дом чудовищно громадный.
   – Лакей может показать тебе дорогу.
   – Никогда не думала, что буду работать в замке, – поведала ей Элси. – Никогда!
   – Я тоже никогда не думала, что выйду замуж за мужчину, который будет в нем жить, – сказала Аннабел. – А теперь посмотрим, сможем ли мы сделать так, чтобы эта ванна заработала.
   Разумеется, она заработала. Горячая вода хлынула из кранов в гладкую мраморную ванну.
   – По-моему, эти русалки чуточку языческие, – неодобрительно фыркнув, промолвила Элси. – Хотя в этом доме очень почитают Господа, мисс. Вы знаете, что по воскресеньям в здешней часовне проводится служба, и прислуга посещает ее вместе с хозяевами вместо того, чтоб идти в деревню?
   – Тебе не обязательно присоединяться к ним, если ты не хочешь. Я поговорю с лордом Ардмором.
   – Я бы ни за что не пропустила службу, – серьезно сказала Элси. – Ее проводит монах. Настоящий монах. И хотя моя матушка всегда на дух не переносила католиков – она считала их сборищем язычников, вечно целующих картинки и все такое, – священник кажется вполне славным, совсем как мой дедушка. Вдобавок ко всему мне не хотелось бы пропускать службу, потому как может показаться, что я задираю нос, и тогда мне ни за что не произвести хорошего впечатления на миссис Уорсоп.
   Аннабел осторожно попробовала дымящуюся воду пальцем ноги и секунду спустя уже лежала, откинувшись на спинку ванны, в блаженно горячей воде.
   – Вот и ладно, – промолвила Элси. – Ежели вы не возражаете, мисс, то я прямо сейчас отнесу платье миссис Уорсоп и попрошу, чтобы она велела кому-нибудь почистить его губкой. Мне бы не хотелось, чтоб его утюжил кто-нибудь, кому я не доверяю, но пройтись по нему губкой – это другое дело.
   – Поторопись, – ответила Аннабел, пошевелив пальцами ног, так что по воде побежала легкая рябь.
   Дверь за Элси захлопнулась, и Аннабел откинулась назад и попыталась мыслить ясно.
   Она собиралась выйти замуж за мужчину, который являлся ее полной противоположностью. Женщина, более благородная душой, нежели она, отослала бы графа прочь, и пусть бы он сам наслаждался своей сказкой со счастливым концом: с замком, деньгами и всем остальным. Женщина, более благородная душой, поняла бы, что праведная сторона его натуры никогда не обретет себе пару в ней. А она была бы счастливее без разбитого сердца.
   Потому что она любила его. В душе Аннабел не было на этот счет никаких сомнений: она была влюблена без памяти, в точности как когда-то Имоджин в Дрейвена.
   Неужели нет ни малейшей возможности, чтобы Эван полюбил ее? Случается же в жизни иногда что-то хорошее. Может, настал ее черед? Аннабел попыталась вообразить старичка с белыми, как лунь, волосами, глядящего на нее с облака и решающего осыпать ее всяческими благами, но через минуту сдалась. Все религиозные представления выветрились у нее из памяти.
   Правда состояла в том, что Эван вряд ли полюбит особу вроде нее: особу, которая совершенно ничего не смыслит в религии, за которой отнюдь не тянется шлейф милосердных деяний. Единственное, что их связывало, это… это похоть. При мысли об этом щеки ее обдало жаром.
   Вернулась Элси, отдуваясь и держась за бока.
   – Уж мне эти лестницы, мисс! Чтоб добраться до комнаты экономки, мне пришлось спуститься по черной лестнице, а потом еще по одному лестничному маршу слева, затем снова подняться и еще раз спуститься!
   Аннабел шагнула из ванны прямо в объятия полотенца, согретого перед камином.
   – Ваше платье на вечер готово. Миссис Уорсоп вызвалась почистить и прогладить его своими руками, и так хорошо у нее это вышло – прямо на загляденье! Вы знаете, что они с мистером Уорсопом вот уже сорок три года как муж и жена? А он с юности служит дворецким в этом замке.
   Элси все болтала и болтала, и пока сохли волосы Аннабел, и когда она расчесывала их до тех пор, покуда они не заблестели. После этого Аннабел надела сорочку и корсет – тот, что из Франции. Платье ее представляло собой длинный, струящийся поток узорчатой тафты цвета спелой сливы, которая облегала изгибы ее фигуры, расширяясь сзади и переходя в небольшой шлейф. Кружевные рюши выгодно подчеркивали лиф платья.
   Элси скрутила волосы Аннабел в узел, соорудив на макушке копну кудрей, и, наконец, Аннабел взглянула на себя в зеркало. Ей показалось, что она выглядит подобающе для замка. Для графа. Даже… пожалуй… для такого мужчины, как Эван. Но она поймала себя на том, что терпеливо пытается придать своему лицу благочестивое выражение: выражение, которое надлежит иметь жене Эвана. Женитьба – это одно, а притворство – совсем другое.

Глава 29

   Столовая походила на пещеру и обогревалась с двух концов громадными каминами.
   – Когда мы поженимся, то, полагаю, тебе придется сидеть вон там, – сказал Эван, указав на дальний конец гигантского стола. – Помнится, так обедали мои родители, словно их высадили на двух необитаемых островах, разделенных океаном. Но нынче вечером я попросил миссис Уорсоп разместить нас всех на одном конце стола.
   На столе был расставлен прекрасный старинный фарфор для членов семьи и трех монахов, но даже эти десять приборов занимали от силы четвертую часть пространства.
   – Но этот стол явно предназначался для целого клана, – молвила Аннабел. – Почему же вы не заменили его столом поменьше?
   – Отличное предложение, – сказал Эван.
   – Все должно остаться как есть, – заявила леди Ардмор, величаво занимая место по правую руку от Эвана. Она переоделась в платье, которое, очевидно, было придумано, если не сшито, во времена правления королевы Елизаветы. Нижние юбки были тяжелыми и массивными, а шею охватывал огромный плоеный воротник. – Ни к чему теперь переворачивать все с ног на голову. Соблюдение манер, соизмеримых с достоинством графа, важнее комфорта.
   Дядя Тоубин уселся справа от леди Ардмор.
   – Вам придется передать бразды правления, – сказал он ей, явно забавляясь от души.
   Леди Ардмор смерила Аннабел пристальным взглядом.
   – Если мисс Эссекс полагает, что она сможет вести хозяйство в доме, отличающемся таким большим штатом прислуги, то я с превеликим удовольствием передам руководство в ее руки. – Она послала Аннабел улыбку, которая сразила бы наповал пирата.
   Но юность, проведенная в препирательствах с торговцами, которым вовремя не уплатили за товар, не прошла для Аннабел даром. Она ответила ей смиренной улыбкой, которая говорила, что она не желает быть нелюбезной, тогда как сигнализировала об обратном.
   – Должно быть, вы измучены после всех этих лет, – проворковала она. – Я с радостью сниму часть этой ноши с ваших плеч.
   – Вы говорите, как треклятая миссионерка, – с отвращением изрекла леди Ардмор. – Ты ведь не выбрал себе в жены одну из тех девиц, что распевают псалмы, а? – потребовала она ответа у Эвана. – Замок и так уже битком набит этими святошами.
   Отец Армальяк невозмутимо улыбнулся, а Грегори продолжал мирно поедать свой ужин.
   – Конечно, нет, – заверил свою бабушку Эван. – Я знал, что невеста набожного склада вызовет у тебя расстройство пищеварения, бабуля.
   Леди Ардмор поправила парик и положила в рот кусочек еды.
   – В этом доме все пошло прахом с тех пор, как мы пустили сюда этих треклятых католиков, – во всеуслышание заявила она.
   – Леди Ардмор, уверяю вас, что прошлым вечером у меня просто была полоса удачи, – сказал отец Армальяк. – Нынче вечером я дам вам шанс возместить все ваши потери.
   Бабушка Эвана свирепо воззрилась на Аннабел, но от этого взгляда веяло духом товарищества.
   – Обобрал меня до нитки. Монах-игрок! Вот уж не думала не гадала, что доживу до этого дня. Стыд и срам!
   – Благодаря вам у мисс Эссекс может сложиться о нас ложное впечатление, – улыбнувшись, молвил отец Армальяк. – Мы играем на медяки, мисс Эссекс.
   – Наша семья никогда не нажила бы состояние, если бы мы швырялись монетами, пусть даже достоинством всего в несколько пенсов, – провозгласила графиня.
   Аннабел потягивала свое консоме.
   – Очень вкусно, – сказала она Эвану. – Трудно было найти повара на самом севере Шотландии?
   – Нам посчастливилось заполучить французского шеф-повара, – ответил Эван. – Мак нашел его и заманил сюда, посулив ему довольно большое жалованье…
   – Стыд и срам! – встряла его бабушка.
   – Месье Фламбо скорее всего покинул бы нас в первую же свою зиму здесь, не влюбись он в сестру Мака.
   – Стыд и срам! – донеслось со стороны леди Ардмор.
   – Теперь у них двое детишек, и они совершенно не собираются уезжать из Шотландии, хотя мне все же приходится повышать ему жалованье всякий раз, когда снегу выпадает больше пяти футов.
   Бабушка Эвана открыла было рот, но Аннабел опередила ее.
   – Стыд и срам? – спросила она, вздернув бровь.
   – Французская душонка! – выпалила графиня. – Конечно, нам еще предстоит узнать ваше мнение о зимах в горах, мисс Эссекс.
   Аннабел не была уверена, в чем проявилась французская душонка повара: в том, что он влюбился, или же в неприязни к глубоким сугробам.
   Грегори тихо сидел возле дяди Тоубина и до сих пор не промолвил ни слова.
   – У тебя есть гувернер, Грегори? – спросила у него Аннабел.
   Мальчик поднял глаза от супа с таким видом, словно он был довольно удивлен тем, что к нему обратились.
   – В настоящее время нет, мисс Эссекс. В феврале этого года мой гувернер решил вернуться в Кембридж, и с тех пор отец Армальяк обучает меня французскому и латыни.
   – Тебе нравится изучать языки? – осведомилась Аннабел. Грегори казался совершенно не похожим на прочих детей, которых она знала. Он удивительно владел собой, а манеры имел столь изящные, что они были положительно старомодными.
   – Безусловно. Но мне все же недостает уроков математики, – сказал он, откинув со лба черные волосы. – И археологии.
   – Я подумал, что перерыв в занятиях пойдет Грегори на пользу, – сказал Эван. – Я попросил его составить мне компанию в полях на это лето.
   Леди Ардмор презрительно фыркнула.
   – Поля! В высшей степени неподобающе! Аннабел выгнула бровь.
   – Поля?
   – Мы выращиваем в моих угодьях всевозможные сельскохозяйственные культуры, – объяснил Эван. – Обычно я провожу большую часть лета, переезжая с одного поля на другое. – Выражение довольно осунувшегося, белого лица Грегори навело Аннабел на мысль, что план Эвана насчет солнца и свежего воздуха был удачным.
   – Физический труд, – проворчала бабуля. – Это не приличествует графу. Твой отец никогда не стал бы пачкать руки подобным образом.
   – Этим летом я собираюсь посадить несколько экспериментальных культур, – сообщил Эван, не обращая на бабушку никакого внимания.
   Когда трапеза подошла к концу, Грегори с отцом Армальяком удалились, беседуя о Сократе. Леди Ардмор вышла, опираясь на руку дяди Тоубина и клянясь, что отберет у отца Армальяка все медяки или же умрет, пытаясь это сделать. Эван с Аннабел последовали было за ними, но тут Эван взмахом руки велел дворецкому идти вперед и затворил дверь.
   – По моим подсчетам, я не целовал тебя три дня, – молвил он небрежным тоном.
   От выражения его глаз члены Аннабел обмякли.
   – Это неприлично, – вымолвила она. – Мы не должны никогда…
   – Считай, виной тому твой корсет, – сказал он и сгреб ее в охапку.
   Прошло порядочно времени, прежде чем Аннабел получила возможность докончить свое предложение, даже если бы она помнила, что хотела сказать. .
   – Я должен кое о чем тебя предупредить, – сказал Эван. Он привалился к стене, глядя на нее сверху вниз, и единственное, о чем она могла думать, это как снова притянуть его голову к своей. – Кланы облетела весть, что мы собираемся пожениться.
   – Они приедут сюда? – спросила Аннабел, пытаясь сосредоточиться на том, что он говорил.
   – Разумеется. Я граф, а мы, шотландцы, народ общительный.
   – И сколько человек, по-твоему, приедет тебя поздравить?
   – Нас, – поправил он. – Они приедут поздравить нас.
   – Ну хорошо, нас, – согласилась она.
   Он улыбался той самой ленивой улыбкой, которая, казалось, появлялась на его лице сама собой – по крайней мере когда он был подобающим образом одет и накормлен.
   – В последний раз, когда я ходил на свадьбу в горах, ее устраивал клан Макирни, и там было по меньшей мере сто человек. Но ты такая же уроженка Шотландии, как и я. Неужели тебе не доводилось раньше бывать на настоящих свадьбах?
   Отец Аннабел не любил оставлять без присмотра свои конюшни, а уж тем более ради такого пустяка, как свадьба. И у них не было ни одного приличного платья.
   – В последнее время как-то не приходилось, – сказала она. – С тех пор как умерла моя матушка.
   Эван приподнял бровь.
   – Разве твоя матушка умерла не тогда, когда тебе исполнилось шесть лет?
   – Да. Поэтому я не знаю, чего ожидать, – призналась Аннабел.
   – Это значит, что будет клан Поули, ну и прочие тоже. Думаю, сюда явятся сотни шотландцев. Большей частью пьяных или собирающихся напиться. Поголовно пускающихся в пляс. Не обойдется без драк, слез, моря смеха, парочки зачатых детей и визжащих женушек… – Он потянулся к двери, собираясь ее открыть, но тут заколебался. – Кажется, мы почти не разговариваем друг с другом, Аннабел.
   Прикусив губу, она заставила себя улыбнуться.
   – Полагаю, это все предсвадебное волнение, – весело промолвила она.
   – Но тебя что-то беспокоит.
   Дотронься он до нее – и она разразилась бы нелепыми слезами, которые по-прежнему норовили застигнуть ее врасплох в самые неожиданные моменты. Конечно же, она не могла признаться, что в ней начали проявляться тревожные признаки романтической натуры.
   – Отвечай, или я буду вынужден развязать тебе язык поцелуями, – с напускной суровостью пригрозил Эван.
   Слова слетели с ее уст так быстро, что она осознала, что собирается заговорить, только когда уже сделала это.
   – Ну, я убеждена, что мне не следует выходить за тебя замуж, – сказала Аннабел. – Хотя я действительно хотела выйти замуж за богача. Я просто… я боюсь, время покажет, что мы не подходим друг другу.
   Он улыбнулся ей, и она ощутила прилив раздражения. Ей начинало казаться, что Эван не слушал и половины из того, что она ему говорила.
   – Я вправду считала супружескую неверность неотъемлемой частью своего будущего, – запальчиво сообщила ему она.
   – Если бы ты вышла замуж за кого-нибудь другого, Боже упаси, – сказал Эван, – и я встретил бы тебя после сего факта, то, полагаю, я тоже стал бы подумывать о супружеской неверности.
   – Нет, – помедлив минуту, сказала она. – Мне бы хотелось убить ту женщину, которая попыталась бы выйти за тебя, Эван. Первым попавшимся под руку оружием.
   – Я выбрал себе в жены кровожадную барышню, это уж точно. – Однако он не смеялся, и в глазах его светилось нечто такое, отчего сердце Аннабел гулко забилось в груди. – Ты желаешь отправиться спать, или мне удастся уговорить тебя лишиться медяка-другого?
   – Ты уже уговорил меня лишиться кое-чего, имеющего куда большую ценность, – не подумав, выпалила Аннабел. – Что такое пара медяков в сравнении с этим?
   – Некоторые вещи бесценны, – сказал Эван, но глаза его были чрезвычайно серьезными. – Если бы я мог взять назад свои опрометчивые действия во время нашего путешествия, Аннабел, то я бы так и сделал.
   Она выдавила из себя очередную улыбку. В малой гостиной дядя Пирс суетливо сдавал карты для спекуляции. Грегори следил за ним, словно ястреб, а графиня жаловалась. По всей видимости, никто, кроме дяди Пирса, ни разу не выигрывал в спекуляцию.
   – Вы положили две карты в свою кучку! – воскликнул Грегори, и его лицо слегка вытянулось, когда дядя Пирс пересчитал свои карты, показывая, что у него их ровно столько же, сколько и у других.
   – Все мы зачарованы жульничеством дяди Пирса, – прошептал Эван на ушко Аннабел. – Грегори оно в особенности сбивает с толку, и тем не менее он, похоже, никак не может поймать дядю Пирса с поличным.
   И действительно, через час все медяки перекочевали к дяде Пирсу. Вид Грегори выражал крайнее отвращение, а леди Ардмор положительно душила ярость.
   Последние две партии Аннабел сидела в сторонке, просто наблюдая за перемещением карт. Когда все засобирались идти спать, она накрыла ладонью руку Грегори.
   – Ты составишь мне компанию за чаем завтра утром? – спросила она.
   – Почту за честь, – ответил он с легким изящным поклоном. Аннабел была тронута, увидев, что щеки мальчика слегка порозовели.
   – Быть может, ты подучишь меня спекуляции? – спросила она. – Боюсь, я удручающе неумелый игрок.
   – Никто никогда не выигрывает в эту игру, – прошептал он ей. – Разве вы не заметили?
   Аннабел ухмыльнулась.
   – У меня три сестры, – прошептала она в ответ. – И самая младшая любит жульничать.
   Грегори ответил ей улыбкой до ушей. Обернувшись, она увидела отца Армальяка, который протягивал ей руку.
   – Не могли бы вы уделить мне минутку? Мне хотелось бы поговорить с вами по поводу вашего брака, – сказал он.
   Аннабел почувствовала, что краснеет. Эван был уже на середине лестницы вместе со своей бабушкой, которая тяжело опиралась на его руку. Грегори и след простыл, а отец Армальяк протягивал ей руку точно так, как если бы был французским придворным. Поэтому она позволила увести себя в библиотеку.
   – Вы хотите выйти замуж за нашего Эвана? – спросил он, когда Аннабел, усевшись в бархатное кресло перед камином, стала потягивать из крошечной рюмки обжигающее нечто, по вкусу напоминавшее подгоревший апельсин.
   – Да, – ответила она.
   – Вы позволите называть вас Аннабел?
   – Конечно.
   Аннабел впервые имела дело сокровенного свойства с представителем духовенства. Ее одолевало беспокойство. Она надеялась, что он не попросит ее прочитать молитву. Она наверняка перепутает в ней все слова.
   – Важнее всего, – промолвил отец Армальяк, повернув к ней свое умиротворенное лицо ламы, – понять, действительно ли вы желаете выйти замуж за Эвана. Всем сердцем. – И внезапно вид у монаха сделался столь же строгий, как у всякого приходского священника. – Потому что сочетаться священными узами брака, не имея в душе подлинного чувства, неправильно.
   – Это брак не по любви, – ответила она слегка прерывающимся голосом. – Мы женимся, чтобы избежать скандала.
   – Конечно, самому мне неведома любовь между мужчиной и женщиной, – молвил священник, взяв ее ладошку в свою большую руку. – Но мне кажется, очень трудно точно определить, где начинается и где заканчивается любовь.
   – О, я… – начала было Аннабел и осеклась, так и не договорив предложение до конца. Она не была готова рассказывать почти незнакомцу, что сама она была влюблена, пусть даже Эван не был. – Я понимаю, – сказала она. И внезапно ощутила страшную усталость.
   Но одну вещь ей все-таки хотелось сказать.
   – Эван рассказал мне о том, как много вы сделали, чтобы помочь ему справиться с горем из-за смерти родителей.
   В улыбках отцу Армальяку не было равных.
   – Он рассказал вам об этом, да? А я-то думал, он никогда не говорит о половодье и обо всем, что с ним связано. Равно как и о своих родителях.
   – Мне кажется, – предположила Аннабел, – что он толком не помнит своего отца, потому что вы стали для него этим самым отцом.
   – Когда я приехал в Шотландию, Эван был уже взрослым человеком, – сказал священник. – Поначалу он всячески противился тому, чтоб мы о нем заботились, как это часто бывает, по моим наблюдениям, с теми, кто был лишен семьи. Я также уверен, что вы заметили, моя дорогая, что он яростно защищает свое сердце, хотя и великодушен с теми, кто от него зависит. Я очень надеюсь, что вы измените его жизнь, как и он, вне всяких сомнений, изменит вашу.
   Аннабел вежливо улыбнулась. Если отец Армальяк полагает, что она собирается разгуливать под дождем по стене с бойницами, распевая гимны вместе с Грегори, то его ждет разочарование. Она не желала превращаться в одну из тех благочестивых девиц, поющих псалмы. Отец Армальяк больше ничего не сказал – просто взял ее за руку и отвел обратно к лестнице.
   – Ни вы, ни Эван не являетесь католиками, поэтому я совершу простой обряд обручения. Однако я постараюсь привнести в него как можно больше торжественности, и во Франции браки обыкновенно заключаются в воскресный день, – спокойно молвил он. – Поскольку вы оба ждали почти две недели, уверен, никто из вас не будет против того, чтобы подождать еще несколько дней. В конце концов, как вы сказали, это брак не по любви.
   Аннабел взглянула на него, но лицо его было ласковым, и он улыбался.
   – Совершенно верно, – сказала она.

Глава 30

   Вечером следующего дня они играли в спекуляцию. В игре участвовали леди Ардмор, дядя Пирс, Эван, Грегори и Аннабел. Но события развивались не так, как обычно.
   Чудо из чудес: Грегори выигрывал партию за партией, да и Аннабел тоже не уступала. К следующей партии Эван с бабушкой выбыли из игры, оставив три стороны сражаться между собой.
   – Вы играете на удивление хорошо, – сказала графиня, когда Аннабел придвинула к себе два медяка дяди Пирса. Она ухитрилась подпустить в комплимент ровно столько сомнения, чтобы превратить его в оскорбление.
   – Я с радостью дам вам пару уроков, если вам угодно, – ответила девушка, одарив ее утешительной улыбкой.
   К удивлению Аннабел, графиня издала скрипучий смешок.
   – Сдается мне, вы уже успели дать пару уроков Грегори. Глаза Грегори сверкали, и он брал взятку за взяткой. Взгляд черных глаз дяди Пирса метался по столу. Щеки его побагровели, сравнявшись по цвету с портвейном, в то время как кучка медяков перед ним таяла на глазах.
   – Как ты это делаешь? – прошептал Эван на ухо Аннабел.
   – Должно быть, мне везет, – ответила она ему. – Ты же знаешь, что я не очень хорошо играю в эту игру.
   – Мне это известно, – сурово молвил он. После чего нагнулся к ее уху и сказал: – Но ты очень хорошо жульничаешь.
   – Только когда вызов мне бросает настоящий мастер, – ответила она ему и открыла свои карты, ловко выиграв кон.
   – Времена меняются! – прокудахтала бабуля. – Думаю, ты можешь не надеяться, что в будущем победы будут даваться тебе так легко, Пирс. Я… – Но тут она вскинула голову, и все они услышали пронзительные звуки, извлекавшиеся из труб часовыми Эвана. – Посетители, – изрекла она. – Надеюсь, этим греховодникам из клана не взбрело в голову ускорить вашу свадьбу. Я не одобряю все эти языческие обычаи вроде пачканья.
   – Что такое пачканье?
   – Особенно отвратительный обычай, распространенный в Абердиншире, – поведала ей бабуля. – Я в него не верю! – Она стукнула по полу своей клюкой.
   – А тебя пачкали, бабуля? – не без трепета спросил Грегори.
   – Это было так давно, что я уж и не помню, – огрызнулась она. После чего прибавила: – Но вам нечего беспокоиться. Времена теперь более цивилизованные, и никто не посмеет тронуть невесту графа.
   – Полагаю, это сыновья Крогана, – тоном, выражающим покорность судьбе, сказал Эван. И прибавил, обращаясь к Аннабел: – Они живут неподалеку, и стоит им разжиться спиртным, как они оживляются не на шутку.
   – Оживляются? Распущенные негодники, вот кто эти Кроганы! – заявила бабуля. – Скажи им, что свадьба будет только в воскресенье. Пускай убираются восвояси. Я поднимусь к себе. И ты, Грегори, тоже марш наверх. Пьяные Кроганы неподходящая компания для джентльменов.
   В конце концов, дядя Пирс тоже удалился в свою спальню. Взгляд его сверкающих глаз перескакивал с одного лица на другое, но он, очевидно, так и не смог заставить себя потребовать объяснения, каким же это образом он умудрился проиграть.