Джеймс Элоиза. Укрощение герцога

   Тревик ничего не сказал, но Рейф уловил выражение его лица в зеркале.
   – Больше месяца, да? Ну ладно, проходили месяцы и месяцы. И дом не обрушился нам на головы. – Впрочем, оглядевшись по сторонам, он пришел к выводу, что и комната выглядела не лучше обтрепавшихся манжет его рубашек. – Здесь нам следует кое-что заново оштукатурить.
   – Мистер Бринкли будет очень рад услышать о ваших планах реставрации, ваша светлость.
   Рейф молчал, пока слуга уверенными движениями повязывал ему шейный платок.
   – После завтрака я потолкую с Бринкли, – сказал он, выходя из комнаты.
 
   Имоджин встретила его веселой улыбкой.
   – Доброе утро! – сказала она. – К нам вернулась Джози. Ну не радость ли это?
   – Юная Джозефина, – сказал Рейф, подходя к ней, чтобы потрепать ее по волосам, – ты просто цветешь.
   Имоджин не произнесла ни слова, но по ее лицу он понял, что лучше оставить эту тему. Поэтому он сел и позволил лакею положить еду себе на тарелку.
   По зрелом размышлении он решил, что это вчерашнее представление в жанре плаща и кинжала не очень ему по душе. Если бы они с Имоджин были вовлечены в нормальные, пусть даже внебрачные отношения (хотя как это бывает, он представлял не особенно хорошо), вероятно, он мог бы прижать ее к стенке на пути в комнату и сорвать с ее уст медлительный и жаркий поцелуй, как те, какими они обменивались прошлой ночью.
   Но при настоящих обстоятельствах глаза Имоджин скользили по нему непринужденно, словно он был ее братом, в то время как его взгляд лип к ней, будто его окунули в патоку. Ее утреннее платье было сшито из ткани, очень похожей на мешковину. Оно было синеватым и только кое-где украшено лентами. Рейф никогда особенно не присматривался к женским туалетам. Но не надо было знать толк в портняжном искусстве, чтобы заметить сливочный оттенок и здоровый блеск ее кожи по контрасту с цветом ткани. А корсаж был с низким вырезом, так что мужчина мог бы схватить ее в объятия и поцеловать, а потом запустить руку за корсаж и погладить по спине или по плечу…
   – Неужели ты и впрямь перестал пить? – спросила Джози.
   Рейф посмотрел на нее, поморгал и ответил:
   – Да, перестал.
   – Ты как-то странно раскраснелся, – заметила она. – Может, оттого, что встал слишком рано? Не припомню, чтобы прежде видела тебя в утренней комнате за завтраком.
   – Я собираюсь проехаться верхом, – ответил он отрывисто. – Не хочет ли кто-нибудь из вас составить мне компанию?
   – Я не поеду, – отказалась Джози.
   – Уверена, что у Рейфа есть смирный пони, на котором ты могла бы прокатиться, – сказала Имоджин.
   – Нет.
   Рейф повернулся к Имоджин и посмотрел на нее, вопросительно подняв брови.
   – Пони нуждается в тренировках, я уверен.
   – Ладно. – Она едва взглянула на него. – Что, сразу после завтрака?
   Черт возьми! Если бы он встретил ее у стены сада без этих фальшивых усов, если бы она знала, кто на самом деле целовал ее накануне, она не выглядела бы такой апатичной и ничуть не обрадованной перспективой верховой прогулки в его обществе. Но самое худшее было впереди. Потому что минутой позже в комнату прошествовал Гейб.
   Откровенно говоря, Рейфа удивило то, что Имоджин не вспорхнула с места и не бросилась его обнимать. Но выражение ее лица изменилось, когда она посмотрела на Гейба.
   Неужели она не имела понятия о том, как ведут себя люди, между которыми завязался роман? Женщина не должна смотреть на мужчину так, будто хочет проглотить его заживо, и уж, во всяком случае, не в обществе других людей.
   Она спросила высоким и ясным голосом, не поедет ли Гейб кататься верхом. Ну, Рейф готов был поклясться, что Гейб откажется. Ведь он, Рейф, должен прочесть нотацию своей подопечной о том, как следует себя вести, если она завязала интрижку.
   Гейб казался рассеянным. Право же, чудо, что он ухитрился соблазнить эту актрису из Лондона, его интерес к женщинам явно был весьма умеренным. Он спокойно ответил, что не поедет, потому что после завтрака будет разговаривать с женщинами, желающими поступить в няньки, и выбирать из них наиболее достойную, а потом поможет мисс Питен-Адамс переписывать роли для актеров.
   – Я могу остаться и помочь вам, – быстро нашлась Имоджин.
   Но мисс Питен-Адамс, сидевшая рядом со своей матушкой, не казалась такой отрешенной, как Гейб. Она бросила взгляд на румянец, рдевший на щеках Имоджин и напоминавший цветом шиповник, и тотчас же оцепенела и стала казаться вырубленной из дуба. Возможно, у нее были соображения этического характера насчет романов, которые завязываются на подобных сборищах за городом. Если это так, то ей следовало оставаться в Лондоне или «Олмаке».
   – Я не начну переписывать роли до послеобеденного времени, – сказала мисс Питен-Адамс. – Моя матушка собирается провести утро с леди Гризелдой, а я пойду вместе с ними навестить кое-кого из соседей, ваша светлость.
   Ну хоть кто-то вспомнил, что он еще жив и сидит на хозяйском месте во главе стола. Он принимал в беседе столь же ничтожное участие, как в те времена, когда бывал отчаянно пьян.
   Но вдруг его втянули в общую беседу. Мисс Питен-Адамс склонилась к нему, и в глазах ее он заметил приветливый блеск.
   – Может быть, вы присоединитесь к нам, ваша светлость, когда мы будем переписывать роли? – спросила она. – В конце концов, вы ведь будете играть Дориманта. Если бы вы пожелали переписать его роль, это помогло бы вам ее запомнить.
   Она была прелестной молодой женщиной. Он бросил на Имоджин взгляд искоса, но она была поглощена беседой с Гейбом. Возможно, ему следовало бы вчера ночью задержаться возле двери Гейба и рассказать ему все, что произошло, во всех подробностях.
   Но джентльмены попусту не мелют языком. Особенно если речь идет о женщине благородного происхождения, бочонке с вином и этих долгих поцелуях с Имоджин.
   – Я был бы счастлив присоединиться к вам на то время, что смогу выкроить, – сказал он сердечно, глядя в глаза мисс Питен-Адамс. Это были красивые глаза – спокойные и нежные и вовсе не похожие на глаза Имоджин, полные испепеляющей страсти.
   Наконец Имоджин посмотрела на них.
   – Мне понадобится некоторое руководство, – сказал Рейф мисс Питен-Адамс. – Это ведь мой первый сценический опыт. Я не имею ни малейшего понятия о том, как играть роль.
   Но Имоджин не обратила внимания на его болтовню. Впрочем, Гейб тоже. И Рейф помрачнел.
   – Я буду счастлив, если вы меня потренируете, – коротко сказал он.
   – Я тоже, – сказала мисс Питен-Адамс, продемонстрировав ему свои ямочки на щеках.
   Ему показалось, что между нею и Гейбом возникло некоторое напряжение. Во всяком случае, она даже не взглянула на него, пока он говорил.
   – А я была бы счастлива поговорить с няньками вместе с вами, мистер Спенсер, – сказала Имоджин Гейбу.
   – В этом нет необходимости, – ответил Гейб и добавил: – Хотя я, конечно, благодарен вам за проявленный интерес, леди Мейтленд.
   Дело было не только в том, что его голос звучал равнодушно. Он и в самом деле выглядел безразличным.
   Вопреки себе самому Рейф почувствовал укол боли, глядя на лицо Имоджин. Она безучастно протянула руку за чашкой чаю и выпила его.
   Этот бастард Гейб! Неужто его ничуть не интересовало то, что произошло прошлой ночью и что якобы делал он, нацепив фальшивые усы? Именно об этом Рейф спросил брата через несколько минут, придумав хитрый ход и потянув его за руку в теперь уже опустевшую утреннюю комнату.
   – Какого черта ты так холоден с Имоджин? – зашипел он. – Ты ввязался в чертов роман с ней, идиот. Ты не можешь вести себя так, будто она леди-благотворительница, собирающая деньги для прихода. Ты ранишь ее чувства.
   Гейб разинул рот.
   – Ты ездил в Силчестер?
   – Что ты хочешь сказать? Ведь ты же велел мне ехать!
   – Я не думал, что ты с этим справился. Надеюсь, ты нацепил усы?
   – Конечно, я справился, – огрызнулся Рейф. – А теперь ты должен играть свою роль. Она думает, что ты, черт возьми… – Ему не хотелось договаривать фразу до конца.
   – Что я такого сделал? – спросил Гейб, оглушенный таким известием.
   Рейф с трудом удержался, чтобы не выболтать то, что совершенно не касалось Гейба.
   – Ты целовал ее, – выговорил он наконец.
   – О, неужели?
   Брови Гейба взметнулись вверх.
   – И это все? – спросил он.
   – Да, – огрызнулся Рейф. – А теперь из-за тебя Имоджин чувствует себя ужасно.
   – Но разве это был я?
   – Конечно, ты.
   – В таком случае я немедленно объяснюсь с ней. И тогда она почувствует себя много лучше.
   – Хорошо, – промямлил Рейф.
   – По-видимому, я должен тайком поцеловать ее.
   – Что? – вскричал Рейф.
   Его младший братец ухмыльнулся:
   – А как еще я могу заставить ее почувствовать себя лучше после моего бессовестного дезертирства? Ведь я негодяй.
   – Пошел к черту! – сказал Рейф, проталкиваясь мимо него в коридор.
   А Гейб остался стоять и усмехаться, прислушиваясь к сердитому топоту сапог по мраморной лестнице.

Глава 23
Кусочек счастья

   Имоджин не особенно хотелось кататься верхом. Но Гейбриел не проявил особого желания видеть ее, скорее наоборот. Это ее потрясло.
   – Я неправильно поняла тебя, – сказала Джози, когда они поднимались вверх по лестнице. – Я думала, что ты собираешься сделать своим любовником мистера Спенсера. Но вижу, что дело обстоит вовсе не так. Наверное, я читаю слишком много романов. Мне следует обратиться к лучшей литературе. Возможно, к сочинениям Плутарха.
   – Обычное заблуждение, – сказала Имоджин небрежно. – Все дело в балладах о легкомысленных вдовушках.
   – Я полагаю, – сказала Джози с сомнением, – что тебя не приветствуют с такой радостью, как описано в этих песнях.
   Имоджин уже придумала невероятное множество неприятных ответов, но ей удалось с трудом их проглотить, чуть не подавившись ими.
   Джози похлопала ее по руке.
   – Я знаю тебя много-много лет, Имоджин. Уверена, никто другой не мог бы сказать, насколько ты увлечена мистером Спенсером.
   – Ты хочешь сказать: несмотря на то что он мною не интересуется? – ответила Имоджин, чувствуя непривычную сухость в горле.
   Внезапно Джози осознала, что ступила на зыбкую почву.
   – Ну, – сказала она осторожно, закрывая дверь спальни Имоджин за ними обеими, – возможно, он из тех джентльменов, кто не любит демонстрировать свои чувства и показывать, что у него на сердце.
   «Потому что у него вообще нет сердца, – подумала Имоджин. – Он ведь был любезен и с Кристабель, и со мной, и Господь знает со сколькими еще женщинами. Вот так профессор богословия!»
   И все же она чувствовала неукротимое желание снова ускользнуть к воротам фруктового сада в этот же вечер.
   Его там не будет. Он ничем не показал, что вчера они так страстно целовались. Но он и не смеялся. И в каком-то смысле это было еще более странным. Конечно, они с Дрейвеном целовались во время своего недолгого брака, но никогда не смеялись так безудержно, как веселились они с Гейбриелом по дороге домой, когда она была мокрой от вина и он почти так же промок. Он хохотал так неудержимо, что его усы чуть не отвалились.
   Однако, возможно, поведение Гейба очень походило на образ действий Дрейвена. Например, в полной темноте ее муж был с ней нежен и близок. Но в остальное время его все равно что не было.
   – Поеду кататься с Рейфом, – сказала она и позвонила в колокольчик, вызывая Дейзи. – Ты уверена, что не хочешь ехать с нами, Джози?
   – Абсолютно. Я разыскала еще два романа, выпущенных издательством «Минерва пресс» прошлым летом, уже после того, как мы уехали в Шотландию. Мне надо их прочесть и использовать выводы в качестве руководства к действию на пути к обретению мужа. Куда вы едете?
   – Хочу попросить Рейфа поехать со мной в Мейтленд-Хаус, – сказала Имоджин.
   В комнату вошла Дейзи с костюмом для верховой езды.
   – Нет, не этот, – возразила Имоджин.
   – Почему же? – спросила Джози. – Он прелестный. Я обожаю, когда костюм отделан спереди таким ярко-синим галуном.
   – Это мой любимый костюм для верховой езды. Не хочу трепать его во время прогулки с Рейфом. К тому же нам придется открывать дверь в дом Дрейвена, а там полно пыли.
   – Тебе не следует говорить о Рейфе так пренебрежительно, – сказала Джози, забираясь в постель Имоджин, будто в свою собственную. – Он гораздо красивее мистера Спенсера.
   – Я с этим не согласна, – резко возразила Имоджин.
   – Но это так. Мистер Спенсер очень привлекателен, в глазах же Рейфа есть что-то особенное, от чего дрожь пробирает.
   – Не думай о браке с ним, Джози. Он для тебя слишком стар.
   – Он уже женится к тому времени, когда я начну выезжать, – ответила Джози, раскрывая одну из своих книг. – О, прелестно! Автор одной из них – Тереза Миддлторп. Она пишет очень увлекательно.
   – Знаю ее творения. Я читала «Последнюю жалобу Рэйка». Но что ты имеешь в виду, говоря о том, что Рейф женится?
   – На мисс Питен-Адамс, – ответила Джози с отсутствующим видом. – Она ведь собирается лично руководить освоением его роли. И после того, как ты с ней поступила, она заслуживает такого славного мужа, как Рейф.
   Имоджин вздернула подбородок и теперь смотрела в зеркало, пока Дейзи быстро застегивала тысячи маленьких пуговичек у нее на спине.
   Вне всякого сомнения, Джиллиан Питен-Адамс достойна такого мужчины, как Рейф. Теперь он стал трезвенником. И сама Джиллиан сказала, что хочет выйти замуж за Рейфа. Разве не так?
   Она, конечно, немного смахивает на синий чулок. Не наскучит ли Рейфу говорить о пьесах? Она даже не умеет как следует ездить верхом, а когда год назад они были на римских руинах, если только память Имоджин не подвела ее, из-за Джиллиан за ними ехала карета, и она сидела в ней всю дорогу.
   А Рейф ездил верхом каждый день даже в те времена, когда постоянно был пьян в стельку.
   Возможно, ей следует поговорить с ним. Господу Богу известно, что она состояла в браке и у обоих партнеров было мало общих интересов и говорить им было не о чем.
   Дейзи уложила ее волосы красивыми длинными и изящными локонами, но Имоджин покачала головой.
   – В этом нет необходимости, – сказала она. – Это ведь всего лишь Рейф.
   Конечно, Дейзи не больше одобрила ее пренебрежительную манеру говорить о Рейфе, чем Джози. Для Дейзи Рейф был герцогом, и, по ее мнению, все стремились выйти замуж за него. Но уж конечно, не Имоджин.
   Имоджин взяла хлыст для верховой езды и направилась к двери, сопровождаемая прощальным бормотанием Джози.
 
   Рейф ждал ее у подножия лестницы, похлопывая хлыстом по сапогам. Он поднял на нее глаза, когда она спустилась, и посмотрел с печальной улыбкой. И Имоджин ощутила прилив радости. Возможно, Рейф и не отличался изысканностью своего брата, но и он был замечательным в своем роде. Особенно теперь, когда перестал пить.
   Поэтому она вложила свою руку в его и ответила ему улыбкой.
   – Когда ты смотришь на меня вот так, – сказал Рейф, тоже широко улыбаясь, – я знаю, что ты чего-то хочешь. Что это?
   – Не съездишь ли ты со мной туда?
   – Куда?
   – Ну, вон туда… в дом Дрейвена, в Мейтленд-Хаус.
   Рейф остановился и посмотрел на нее сверху вниз. Эти его прекрасные и будто подернутые тенью глаза заглянули ей прямо в душу.
   – Ты уверена, что хочешь этого?
   – Совершенно уверена, – ответила Имоджин. Голос ее был ровным и твердым. Прошлая ночь придала ей отваги. Эта ночь подарила ей бодрость, вырвала ее из мрачной скорби, в которой она пребывала весь прошедший год. – Я знаю, что леди Клэрис хотела бы, чтобы ее драгоценности отослали родным, – сказала Имоджин. – Знаешь, она успела оставить только набросок завещания. Она просила меня отдать кое-какие вещи женщинам своей семьи, а я проявила прискорбную медлительность и не сделала за год ничего.
   Рейф дотронулся до ее щеки и тотчас же убрал руку.
   – Ей повезло, что у нее оказалась такая невестка.
   Имоджин ответила неуверенной улыбкой.
   – Она хотела, чтобы за Дрейвена вышла мисс Питен-Адамс, потому что она сумела бы удержать Дрейвена от этих безумных скачек. Я в этом не преуспела.
   – Но ты ведь и не пыталась?
   Ее взгляд впился в его темно-серые глаза.
   – Я должна была это сделать.
   – Он был мужчиной и жил так, как хотел. Если бы я не принял решение бросить пить, Имоджин, как бы ты меня ни пилила, ты не смогла бы сделать ничего. Хотя бы свела меня с ума.
   На это она ответила только слабой улыбкой, и они двинулись дальше.
 
   Пози и лошадь Рейфа были привязаны во дворе и ласкались друг к другу.
   – Они лучшие друзья, – сказал ей Рейф. – Я слишком тяжел для Пози, но я каждый день выезжал на ней, пока ты была в Шотландии. К тому же денники ее и Хейдиса рядом.
   – Ну же, красавица, – сказала Имоджин.
   Пози издала тихое ржание и рванулась к ней, а потом Имоджин прикрыла ладонями ее милый увесистый нос и рассмеялась, когда Пози защекотала ей руки и выдохнула в лицо воздух, пахнущий травой.
   – А ну-ка садись, – сказал Рейф.
   Его руки обхватили ее талию сзади, и он поднял ее и посадил в седло. Он был до странности похож на брата. Имоджин показалось, что ей знакомо прикосновение этих больших рук со вчерашней ночи, когда Гейбриел вытянул ее из бочонка с вином с такой легкостью, будто она весила не более перышка.
   – Почему ты улыбаешься? – спросил Рейф, когда они двинулись по дороге на запад.
   – Да так, думаю о разном, – ответила Имоджин. – Так ты считаешь, мне следует продать усадьбу? Сидеть там не очень-то весело.
   – А ты хотела бы когда-нибудь там поселиться?
   – Нет.
   – Ты совершенно уверена?
   – Вне всякого сомнения, – ответила Имоджин. – Посмотри на это поле, Рейф. Разве оно не прекрасно?
   – Одуванчики, – сказал Рейф, – полно чертополоха. Его следовало бы выкосить.
   Приятно было сознавать, что он никогда больше не станет пренебрегать делами.
   – Посмотри на эти маргаритки. Они синие, как васильки. У нас в Шотландии такие не растут.
   – Это не маргаритки. Это цикорий. Некоторые его едят.
   – На пути домой нам надо остановиться и разглядеть его получше. Хочу привезти букет Джози.
   – В таком случае нам лучше поспешить. Цикорий – умное растение. В полдень или в дождь его цветки складывают свои лепестки и больше не раскрываются.
   – Откуда ты знаешь такие вещи? – спросила Имоджин, бросая на него короткий взгляд.
   – Я люблю деревню, – ответил он просто. – В течение многих лет я даже в сезон не выезжал в Лондон.
   – Кто сказал тебе, что цветки цикория закрываются в полдень?
   – Один старик по имени Генри, живущий в хижине под ивами, чуть подальше, – сказал он, показывая. – Мы много дней провели вместе.
   – Необычное знакомство для герцога, – заметила Имоджин.
   – Но не для проспиртованного герцога.
   – Вы были собутыльниками?
   Самый слабый намек на неодобрение Генри в ее голосе тотчас же вызвал ответную реакцию. Он бросился защищать его:
   – Вовсе нет. Но видишь ли, мне было неспокойно оставаться в четырех стенах… и думать о выпивке.
   Он скорчил печальную гримасу и посмотрел на нее.
   – А теперь? – спросила она с любопытством.
   – Все еще думаю, но ощущение совершенно другое, будто эта пагубная страсть отпустила меня. Я не вернусь к пьянству.
   Имоджин пристально вглядывалась в Рейфа. На подбородке у него пробивалась жесткая черная поросль, что всегда бывало к полудню, но кожа на щеках обрела здоровый розовый цвет, а в глазах не было такого полусонного выражения. Взгляд не был затуманенным, как прежде. Он откинул со лба темно-каштановую гриву волос, поднял голову и улыбнулся синему небу.
   Ничего удивительного в том, что Джиллиан пожелала его. Он был красивым мужчиной, даже с этими тонкими морщинками вокруг глаз.
   Он бросил взгляд через плечо и неторопливо и лениво улыбнулся ей.
   Сердце Имоджин забилось быстрее, хотя она не могла бы объяснить, почему это произошло.
   – Хочешь пустить лошадь вскачь? – спросил он. – Я позволю тебе задать темп.
   Чтобы избавиться от мыслей, которые казались ей чуть ли не греховными, потому что речь шла о Рейфе, она не ответила, а только сжала коленями бока Пози. Лошадь сделала такой стремительный прыжок вперед, что маленькая шляпка Имоджин слетела с ее головы, прежде чем передние копыта Пози коснулись земли.
   Она низко пригнулась, подстегивая лошадь криками и чувствуя, как ветер бешено хлещет ее по волосам. Они помчались так быстро, что Рейф не мог за ней угнаться, но он был… Он был… Имоджин еще крепче сжала бока Пози коленями, и тогда ее лошадь показала, что создана для скачек, к чему всегда проявляла склонность. Она будто парила над землей, или такое ощущение возникло у всадницы… И тут Имоджин поняла, что у Рейфа нет шанса обогнать ее и выиграть скачку.
   – Ах ты, красавица, красавица, – нашептывала она на ухо Пози.
   Потом дала лошади знак повернуть направо по широкой дороге, ведущей в Мейтленд-Хаус. Пози сделала красивый поворот, гравий полетел у нее из-под копыт, но она не сбавила темпа. Тут перед Имоджин возникли изогнутые линии огромных ворот усадьбы, и она пустила лошадь рысцой. Она выиграла, причем честно и достойно.
   Если Рейф и отстал от нее всего на волосок, все же это крошечное расстояние стоило золотого кубка, даруемого царственной особой.
   Рейф со смехом промчался мимо, и они оба ворвались в открытые ворота Мейтленд-Хауса – Имоджин без шляпы, а Рейф, вопя, как дикарь из сердца Африки, каких показывают в лондонском цирке.
   Имоджин пыталась отдышаться, прильнув к холке Пози, а Рейф уже спрыгнул с коня. К ее досаде, он даже не запыхался. И она не могла не заметить, что рубашка выпросталась из его штанов, когда он соскочил с лошади. Где же его животик, нависавший над поясом штанов? Неужели он мог исчезнуть за несколько недель? Теперь его тело выглядело таким же поджарым и жилистым, как у его брата… а возможно, и более стройным.
   Но ведь Рейф ездил верхом каждое утро, и так было всегда. В то время как ученые, надо полагать, сидят за письменным столом… Имоджин отогнала эту мысль как недостойную. В конце концов, Гейб был ее… чем-то… или кем-то… Она направила Пози к колоде, откуда было легче спешиться, но Рейф опередил ее и раскрыл объятия.
   Мгновение она помедлила. Он стоял в снопе солнечного света, широко улыбаясь ей, с растрепанными ветром волосами, в старой льняной рубашке и в потертом сюртуке. Секундой позже она оказалась на земле, а он отвернулся, приветствуя дворецкого Мейтленд-Хауса вежливым и бодрым «Здравствуйте!», и между ними завязалась оживленная и несколько сумбурная беседа.
   Имоджин прекрасно понимала, зачем Рейф это делает: он давал ей время собраться с силами. В конце концов, это был двор, куда Дрейвен привез ее в качестве молодой жены. Это дом, где они жили как муж и жена. Дом, куда принесли тело ее мужа, готовясь к похоронам, всего лишь через две недели после того, как они поженились.
   Двор был вымощен старыми булыжниками, теперь нагретыми солнцем. Возле одной стены рос чертополох, и его пух заполнял воздух мягким снегом, танцевавшим и кружившим в воздухе. Дворецкий Хилтон чуть не свалился с лестницы, бросившись ее приветствовать.
   – Леди Мейтленд! – воскликнул он, отвешивая ей поклон.
   Она улыбнулась ему:
   – Приятно снова вас видеть, Хилтон.
   – Если бы мы знали о вашем приезде, – говорил он, – мы бы приготовили чай для вас и его светлости.
   – Я не хочу чаю, – сказала Имоджин. – Но была бы вам благодарна за глоток воды, если это вас не затруднит.
   Его лицо просветлело, и он затрусил обратно к открытой двери. Имоджин не спеша последовала за ним. В залитом солнцем дворе не было призраков, но, возможно, они скрывались в доме?
   И все же она вошла в дом. Не было эха сварливого голоса ее свекрови леди Клэрис. И не слышался озорной мальчишеский голос Дрейвена. Дом будто дремал в полуденном мареве, как и двор… в покое и ожидании…
   Она подняла глаза на Рейфа.
   – Я думаю…
   Но не смогла облечь свою мысль в слова.
   Он взял ее за руку, как если бы она была ребенком лет пяти, и повел в гостиную.
 
   Это была светлая комната, обклеенная веселыми цветастыми обоями.
   – Леди Клэрис любила эту комнату, – сказала она тихо, дотрагиваясь до маленькой фарфоровой кошечки на каминной полке. Пыли там не было.
   Рейф стоял посреди ковра и выглядел скорее как просто мужчина, вышедший погулять, чем как герцог. Чем-то он походил на старого Генри, живущего на свежем воздухе.
   – Это хороший старый дом, – сказал он, оглядываясь. – С надежным и прочным костяком, как принято говорить.
   – Он такой же старый, как твой?
   – Нет. Мой дом восходит к дням короля Генриха VII, а, если память мне не изменяет, эта небольшая усадьба была построена в предвкушении одного из визитов королевы Елизаветы. Она останавливалась в Холбрук-Корте, а ее люди рассыпались вокруг. И кое-кто был здесь.
   Рабочая корзинка леди Клэрис с шитьем оставалась рядом с ее любимым стулом, покрытым сверху донизу куском белой материи. Имоджин наклонилась и дотронулась до нее и впервые с того момента, как вошла в дом, ощутила укол настоящей печали.
   – Всегда остается недоделанная работа, – сказал Рейф, появляясь у нее за плечом.
   С минуту она чувствовала, что он там, большой, мощный и сулящий утешение.
   – Поднимемся наверх?