Джеймс Саманта. Тот первый поцелуй

Саманта Джеймс
Тот первый поцелуй

Пролог

   Бостон, 1830 год
   Слезы застилали ей глаза, сердце сжималось от тоски. Она не могла больше себя обманывать…
   Она умирала.
   Два мальчика, столь дорогие и близкие ее сердцу сыновья, были рядом с нею в комнате, где все пропиталось запахом винных паров. Боль разрывала ее тело, но ничто не могло сравниться с той мукой, которая терзала ее душу. Как посмеет она признаться этим двум невинным существам, что скоро бросит их на произвол судьбы, потому что их отца не заботит, есть ли у них кров и пропитание?
   Она страдала молча. Все трое были одиноки в этом мире, потому что Патрик О'Коннор не тратил на семью ни денег, ни чувств. Все свое время он проводил в пивной внизу, такой же пьяный, как и посетители. Лоретта не могла смириться с подобной несправедливостью судьбы. Что станет с ее сыновьями, когда она покинет этот мир? Отец почти не замечал их существования.
   Дрожь пробежала по ее телу. Боже, отчего столь жестока судьба! Она лишится жизни… А ее сыновья — матери. При этой мысли крик муки и возмущения вырвался из груди Лоретты.
   Не крик, а слабый, хриплый стон. И тотчас же маленькие худые пальцы сжали ее ладонь. Слабая улыбка, бледная, как осеннее солнце, мелькнула на губах Лоретты О'Коннор, и она, как могла, ответила на пожатие. Она упорствовала, оттягивая миг разлуки…
   Патрик О'Коннор бесцеремонно отворил дверь в комнату, приблизился к постели и остановился, без тени сочувствия разглядывая жену. Он коротко хмыкнул, криво усмехнулся и, протянув руку, сорвал рубашку с крюка на стене и вышел. Он не удостоил жену хотя бы еще одним взглядом, тем более словом, не говоря уж о детях, которые жались поблизости. Все как обычно, с горечью подумала Лоретта. И никогда уже не будет по-иному.
   Ее сердце разрывалось на части. Грубые мужские голоса и раскатистый смех проникали в комнату через открытую дверь, но Лоретта и мальчики словно не слышали их.
   Лоретта с нежностью взглянула на Моргана и Натаниеля. Тень улыбки скользнула по ее губам.
   Никто бы не догадался, что они братья. Тем не менее они были братьями…
   Один светловолосый, словно поле спелой пшеницы, другой темный, как грозовая туча. Младший, Натаниель, появился на свет всего четыре года назад. Старшему, Моргану, уже исполнилось десять. Ничто не ускользало от внимания серьезного и рассудительного Моргана. Лоретта не уставала удивляться этой непохожести сыновей…
   Снова приступ резкой боли. Милостивый Боже, молча терзаясь, думала она, кто удержит их на истинном пути? Хорошо, что средний брат умер в младенчестве, иначе она бы еще сильнее страшилась уготованной им судьбы. Слава Богу, Морган обладал не только острым умом, но и крепким здоровьем! Что же касалось Натаниеля, то Лоретта боялась за него; хотя ему никак нельзя было отказать в живости и приветливости, он временами проявлял безрассудный упрямый нрав — совсем как его отец, Господь ему судья, — что в будущем могло грозить ему неприятностями.
   Что-то зашевелилось в ногах кровати. Прижимая к груди скомканный носовой платок, Лоретта разглядела Натаниеля, смотревшего на нее широко открытыми испуганными глазами. Он вдруг притих — как не похоже на него! — и это его молчание, казалось, взывало к самим небесам. Несмотря на возраст, он чувствовал беду. Лоретта попыталась улыбнуться, но напрасно.
   Конец приближался.
   Дыхание стало едва слышным. Как много ей хотелось сказать… И как мало у нее оставалось времени.
   Лоретта перевела взгляд на Моргана. Будь это в ее силах, она бы громким воплем выразила разрывавшую душу тоску. Грустные серые глаза Моргана покраснели от подступивших слез, но он не плакал. Нет, он не имел привычки плакать, даже когда ему было очень больно.
   Охваченная дрожью, потому что напряжение лишило ее последних сил, Лоретта стиснула пальцы сына. Ее губы разжались. Молча, одними глазами, она молила его.
   Мальчик наклонился к матери.
   Ее взгляд с нежностью скользил по его бледному худому лицу.
   — Морган, — начала она едва слышно. — Морган, мои храбрый мальчик… Как мне будет тебя не хватать. Как бы я хотела остаться с вами. Если бы я только могла…
   Глаза Моргана наполнились слезами, но он по-прежнему не плакал.
   — Морган, теперь ты должен заботиться о брате. Конечно, я требую от тебя, слишком многого…
   Но знаю, ты сможешь.
   Мальчик затряс головой.
   — Нет, мама, нет, я…
   — Ты сможешь, — слабым голосом настаивала Лоретта. — Ты старший, Морган. Натаниель еще совсем маленький. Он не такой сильный и смелый, как ты…
   Мальчик снова покачал головой.
   — Не спорь, ты именно такой! Ты такой, и я очень горжусь тобою! — Стремясь убедить его, Лоретта прижала руку сына к своей груди. — Морган, прошу тебя! Ты должен сделать то, что я не могу… А твой отец не хочет… Твой брат совсем маленький. А вдруг он вырастет таким, как отец? О, Морган, ему нужен кто-нибудь, кто-то такой, как ты. Воспитывать его. Защищать. — Хриплое дыхание с трудом вырывалось из ее груди. С выражением страдания на лице она цеплялась за руки сына. — Умоляю тебя, Морган, не подведи меня! Обещай мне, или я никогда не обрету покоя!
   Мальчик нервно всхлипнул, стараясь унять дрожь в голосе.
   — Обещаю, что сделаю это. Для тебя, мама.
   — Нет, сынок. Не для меня. Для Натаниеля. — Ее голос постепенно угасал. — Спасибо тебе. Держись, Морган. Будь сильным и смелым, старайся постоять и за себя, и за Натаниеля. Верь в себя и во Всемогущего Бога. И пусть Он хранит вас, мои любимые сыновья…
   С последними словами силы окончательно оставили ее. Веки медленно опустились, а пальцы, сжимавшие ладони Моргана, стали слабыми и вялыми. Морган по-прежнему крепко держал ее за руки, чтобы не дать ускользнуть жизни, которая уже покинула ее. У него перехватило дыхание, он с трудом сдерживал жгучие слезы, а в груди зарождался и нарастал гнев, готовый вот-вот вырваться наружу. Он хотел громким криком, воплем выразить свою ярость и печаль… Но больше всего — страх. Вместо этого он оставался неподвижным, застывшим, как солдат на посту.
   Натаниель подобрался поближе к брату. В растерянности он смотрел на мать.
   — Морган, — шепнул он. — Что — мама спит? Морган не ответил. Он не мог вымолвить ни слова, потому что испытывал боль, какой не знал прежде… И какую, он был уверен, не испытает больше никогда.
   Он все еще слышал голос матери: «Держись, Морган. Будь сильным и смелым».
   Морган вздохнул. «Как? — спросил он себя. — Как выполнить ее наказ?»
   — Нет, — сказал он вслух, — она мертва, Натаниель. Мертва. — Последовала ужасная пауза. — Помнишь тех котят, которых утопил папа?
   Младший брат заплакал.
   — Что нам делать? — всхлипывал он. — Нас некому любить. Некому о нас заботиться. Папа…
   Нерешительно, неумело старший брат похлопал младшего по плечу.
   — Не беспокойся, — сказал он. — Ты не один, Нат. Я всегда буду рядом с тобой.
   Так он сказал. И сдержал свое слово.
   Прошло время и стерло из памяти маленького Натаниеля горе и воспоминания о матери.
   Но Морган не мог забыть.
   Как не забыл он и свое обещание.
   Отец же как был, так и остался отвратительным, низким типом, вечно в дурном настроении. Его тяга к спиртному только росла. В двенадцать лет, по требованию отца, Морган начал прислуживать в пивной и на кухне, проводя там все свое время. Натаниель часто оставался предоставленным самому себе… Неудивительно, что он рос сорванцом и нередко попадал в переделки.
   Как-то поздней ночью Патрик О'Коннор пинком открыл дверь спальни. Качаясь, пьяной походкой он вошел в комнату, держа в толстых пальцах огарок свечи. Два мальчика, проснувшись, зашевелились, а потом затихли на старых матрасах у дальней стены. Они затаились, сдерживая дыхание, зная, что приход отца не сулит им ничего хорошего.
   Но все оказалось напрасным. Неверными шагами Патрик О'Коннор приблизился к комоду. Налитые кровью глаза оглядели его поверхность и в бешенстве сузились. Яростный крик разорвал тишину. В одно мгновение Патрик О'Коннор стащил с матрасов обоих своих сыновей.
 
   Затем проковылял обратно к комоду.
   — Утром я оставил здесь шесть золотых монет, а теперь их только пять!
   Широко раскрыв большие голубые глаза, Натаниель смотрел на отца. Облизал пересохшие губы. Потом боязливо спросил:
   — Может, она упала на пол?
   Патрик О'Коннор с трудом согнул свое тучное тело. Внимательно оглядел старый деревянный пол. Затем выпрямился.
   — Как бы не так! — прорычал он.
   — Тогда, папа, может, ты ошибся…
   — Нет, я не ошибся! — закричал Патрик еще громче. Бешенство исказило его черты. — Я уже не первый раз замечаю пропажу. И клянусь вам, это будет последний раз! Так что признавайтесь немедленно! Кто из вас украл монету?
   Ответа не последовало. Морган не отступил перед бешеным гневом отца. Он гордо поднял подбородок и смотрел на него с решимостью, не свойственной его возрасту.
   — Что же вы молчите, отродье? — От его крика задрожали стены. — Кто из вас украл деньги?
   Патрик О'Коннор сделал всего один шаг вперед, и пол под ним тяжело заскрипел. Его глаза горели яростью. Морган услышал, как Натаниель испуганно вздохнул. Внезапно он вспомнил, что не далее чем вчера видел горсть леденцов в грязном кулаке брата.
   В то же мгновение безумный страх исказил лицо Натаниеля. В ужасе он упал на колени.
   Морган выступил вперед. Храбро, еще выше вздернул подбородок, надеясь, что отец не заметит, как дрожат у него колени.
   — Это я взял деньги, папа.
   — Черт бы тебя побрал, мальчишка! — выругался Патрик. — Как ты посмел!
   Морган упрямо смотрел на отца.
   — Я тружусь наравне со всеми служанками, а разве что зарабатываю…
   — Ах ты неблагодарная тварь, ведь я тебя кормлю и пою! — Патрик О'Коннор подкрепил свои слова площадным ругательством. — А что я получаю взамен? И ты еще осмелился у меня воровать! Так вот, запомни раз и навсегда, мой милый, я не из тех, кто позволяет себя обворовывать! А теперь подойди сюда!
   Но Морган недостаточно быстро выполнил приказание. Грубая рука схватила его за узкое плечо, другая вмиг сдернула со спины рубашку, разорвав ее в клочья. С жестокой усмешкой на губах О'Коннор обмотал тряпкой запястья мальчика, заведя ему руки за спину, и заставил опуститься на колени.
   Мальчик напрягся, услышав, как отец снимает трость с крючка на стене.
   Слишком знаком ему был этот звук.
   Первый удар пламенем обжег его спину. Морган закрыл глаза. Я старший, напомнил себе мальчик, как некогда старшей была мать. Будь сильным. Будь смелым, Морган.
   Он должен защищать Натаниеля.
   Он приготовился к следующему удару.
   Вновь и вновь трость со свистом рассекала воздух, но Морган не издал ни звука, ни единого стона или крика. Он вытерпит все ради Натаниеля, твердил он себе.
   Всегда и все только для Натаниеля…

Глава 1

   Бикон-Хилл, 1854 год
   Слишком поздно отступать.
   Странно, что мысль о возвращении не дает ей покоя теперь, когда она проделала столь долгий путь и безбрежный простор океана лежит между нею и родиной…
   Леди Элизабет Стентон бросила последний, почти молящий взгляд на экипаж, который привез её сюда. Вот он повернул за угол и исчез из виду, оставив за собой облако пыли и взвихренных листьев. Собрав все свое мужество, крепко сжимая ридикюль, она обернулась и посмотрела на дом.
   Быстрым, беспокойным взглядом Элизабет окинула открывшийся перед нею вид и сразу была покорена. Неудивительно, что Натаниель с такой гордостью описывал ей свое жилище. Он не обманул ее: величественный особняк мог вызывать только восхищение. Затаив дыхание, она любовалась его великолепием, он ничуть не уступал английским загородным домам, а по элегантности мог соперничать с лучшими лондонскими особняками.
   Узорчатая-кованая ограда отделяла его от улицы, и, несмотря на иней, покрывавший газон, и темные голые ветви деревьев, дом не выглядел мрачным и неприступным. Легко представить, как оживал он в лучах весеннего солнца, когда бутоны цветов и лопнувшие почки тянулись к ясному небу.
   Обширный особняк венчала остроконечная крыша. Легкие белые кружевные занавески обрамляли широкие с цветными стеклами окна, и Элизабет еле удержалась, чтобы не ухватиться за ограду руками в белых перчатках и с удобством любоваться этим чудом. Она негромко рассмеялась. Чему же тут удивляться? Натаниель — богач, владелец корабельных верфей. Конечно же, у него должен быть прекрасный дом.
   Элизабет и не представляла, как сама она оживляла картину и как была хороша, освещенная поздними лучами зимнего заката. Ее дорожное темно-серого шелка платье было сшито по последней лондонской моде, но немного помялось. Однако совсем не платье украшало ее и привлекало к ней внимание, а удивительные лицо и волосы.
   Волосы, золотые и блестящие, как новая монета, были уложены в прическу и ровным полукругом спускались из-под шляпы. Ярко-зеленые глаза соперничали с сочной травой весеннего английского луга. Нет, Элизабет Стентон никак не походила на бледный хрупкий цветок. И хотя по своей природе она была добросердечной, в ее осанке угадывались гордость и даже сила характера. Но в этот миг Элизабет чувствовала себя слабой и беззащитной. И очень, очень потерянной.
   Нет, повторила она, пытаясь вернуть себе то мужество, которое вело ее вперед все эти долгие дни. Слишком поздно отступать. Она уже так сильно соскучилась по Натаниелю.
   Воспоминания постепенно завладели ею. Столько событий произошло тогда, подумала она со вздохом. Просто не перечесть…
   Самоуверенный светловолосый молодой американец по имени Натаниель О'Коннор мгновенно покорил Лондон. Красивый, как дьявол, и обольстительный, как Дон Жуан, дерзкий, настойчивый, он заставил заговорить о себе весь город. Как минимум дюжина женщин немедленно объявили, что они влюблены в него. Но из всех красавиц Лондона ему была нужна только одна женщина.
   С невероятным упорством он преследовал Элизабет.
   Что говорить, он был заядлым сердцеедом. И сначала Элизабет весьма сомневалась в искренности его чувств. Уж не столь она неотразима и никак не из тех, за кем толпою бегают мужчины! Но в глубине души она чувствовала себя польщенной как раз потому, что не считала себя красавицей. И Элизабет напропалую кокетничала с ним, как и он с ней, уверенная, что с течением времени его влечение непременно погаснет.
   Но шли дни, а его интерес к ней только разгорался. И хотя она всегда считала себя разумной и рассудительной, ее неудержимо влекло к Натаниелю О'Коннору.
   При одной мысли о нем по коже у нее пробегал холодок. Элизабет вспомнила их первый поцелуй. Это случилось на балу в честь дня рождения лорда Нельсона, когда, запыхавшись от стремительного вальса и смеясь, она позволила ему увлечь себя в сад и усадить на каменную скамью. Постепенно он стал серьезным. Его руки скользнули под волосы у нее на шее и запрокинули назад ее голову. И тогда в облаке благоухающих роз он поцеловал ее, отчего у Элизабет застучало в висках, а сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Это был тот самый романтический поцелуй, о котором она всегда мечтала.
   Прошло совсем немного времени, и…
   В тот вечер они сидели в гостиной в лондонском доме ее отца. Натаниель взял обе ее руки в свои.
   — Элизабет, любимая, случилось нечто непредвиденное. К сожалению, мне придется раньше срока вернуться в Бостон.
   Тот день был уже отмечен ужасным событием, и неудивительно, что Элизабет в полном отчаянии смотрела на молодого человека.
   — О нет, Натаниель, не может быть! Когда…Когда ты уезжаешь?
   — Завтра, любимая. Завтра на рассвете. — Он еще крепче сжал ее руки. — Элизабет, поедем со мной… Прошу тебя, выйди за меня замуж. Будь моей женой. Я сделаю тебя счастливейшей женщиной на земле, если только ты дашь согласие.
   И хотя безбрежная радость охватила Элизабет при этих словах, она не могла забыть о мрачной действительности.
   — Натаниель… О Натаниель, как бы я хотела последовать за тобой! Но сегодняшний день принес нам только горе. Ты помнишь, как ужасно кашлял папа? Так вот, Натаниель, он тяжело болен…
   Элизабет очутилась на распутье между счастьем и бедой. Разве могла единственная дочь графа Честера покинуть своего отца? Никогда прежде отец не был так сильно болен, никогда не был так слаб! Это пугало Элизабет. Правда, он не был совсем одинок. Минуло уже два года, как он женился на Клариссе. Но она, Элизабет, его единственная дочь, никак не может бросить своего отца! В такое время ее место рядом с ним.
   — Как только папа выздоровеет, я сразу приеду к тебе в Бостон. Обещаю тебе, Натаииель, что сдержу слово.
   — Я буду ждать, Элизабет. Клянусь тебе.
   «Когда папа выздоровеет»… Как пожалела она об этих своих словах!
   Папа болел почти целый месяц. И его здоровье оказалось еще более хрупким, чем она предполагала.
   Прошло уже полтора месяца, как они похоронили его.
   Элизабет плотно сжала нежные губы. Еще одно воспоминание, незваное и болезненное, как заноза. Мать умерла от чахотки, когда Элизабет была еще маленькой девочкой. Многие годы они провели вдвоем, отец и дочь. Но с возрастом Элизабет начала понимать то, о чем отец никогда не обмолвился ни словом. Его одиночество. Его тоску по женской ласке. Поэтому Элизабет не удивилась, когда в конце концов граф женился на баронессе Клариссе Кентон, вдове из соседнего графства.
   К сожалению, Элизабет и Кларисса так и не сблизились, хотя граф Честер никогда не подозревал об этом. Придирчивость не была в характере Элизабет, но она считала новую графиню сухой, чрезмерно расчетливой и даже заносчивой.
   Как никогда прежде, эти качества проявились в тот день, когда вскрыли завещание усопшего.
   Элизабет еще была целиком погружена в свое горе. Хотя расставание с Натаниелем причинило ей боль — в тот миг она почти без стеснения прижалась к его груди, — в ней жила вера в их скорую встречу. Но никогда больше она не увидит отца, не согреется теплом его любви, не услышит его сердечный голос и смех… Эта мысль не давала ей покоя с тех пор, как гроб с телом отца исчез под грудой земли.
   Печальная и молчаливая, она сидела с Клариссой в кабинете отца и равнодушно слушала монотонный голос нотариуса Джеймса Роуленда, читающего завещание. Мыслями она витала где-то далеко отсюда.
   — Элизабет! — привел ее в чувство резкий голос Клариссы. — Ты слушаешь? Эта часть касается именно тебя.
   Мистер Роуленд поверх очков взглянул на обеих женщин. Будь Элизабет повнимательней, она бы заметила его смущение.
   — Я могу продолжать? — спросил он.
   — Будьте так любезны, — приказала Кларисса.
   Мистер Роуленд откашлялся и начал:
   — «Особенно дороги мне воспоминания о моей дочери Элизабет и тех днях, что мы провели вместе в имении Хейден-Парк в графстве Кент. По этой причине я завещаю Элизабет Хейден-Парк, с тем чтобы она вступила во владение им в радостный день своей свадьбы и поселилась бы в нем со своим супругом».
   Элизабет ничуть не удивилась. Она ожидала, что папа оставит большую часть наследства Клариссе, как оно и случилось. Но Хейден-Парк всегда был ее особой привязанностью. Она грустно улыбнулась воспоминаниям, потому что провела там много радостных мгновений.
 
   — «И вот теперь, когда близится мой час, — продолжал Роуленд, — я сожалею только об одном — что никогда не увижу Элизабет под венцом, ибо ее благополучное замужество и дальнейшая обеспеченная жизнь остаются моей последней заботой. Вот почему я поручаю выбор супруга для Элизабет моей любезной жене Клариссе, так как уверен, что она выполнит мои пожелания».
   Элизабет застыла в неподвижности, аккуратно сложив на коленях тонкие руки. Потом заговорила очень спокойным голосом:
   — Пожалуйста, объясните мне, если возможно, мистер Роуленд, что это все значит?
   И без того красные щеки Роуленда побагровели еще больше.
   — По закону это означает, что вы вступите во владение Хейден-Парком только после вашего замужества…
   Повысив голос, Элизабет прервала его:
   — Не означает ли это также, что выбор мужа целиком зависит от моей мачехи?
   Мистер Роуленд не успел ответить.
   — Ты абсолютно права, Элизабет, — сказала Кларисса.
   Торжество прозвучало в голосе Клариссы, торжеством дышала вся ее фигура. Повернувшись к падчерице, она улыбнулась улыбкой, от которой Элизабет невольно похолодела.
   — Но не следует беспокоиться, дорогая. — Кларисса торопилась открыть свои карты. — Я уже обо всем позаботилась. Лорд Гарри Карлтон весьма склонен вступить с тобой в брак. Смею утверждать, он даже обрадовался, услышав это мое предложение.
   Элизабет была поражена. Ей исполнился двадцать один год, уже многие искали ее руки, и хотя папа был иногда недоволен ее отказом, он не настаивал.
   Конечно, она была знакома с лордом Гарри, младшим сыном маркиза Солсбери. Он отличался необычайной толщиной, но его наружность мало волновала Элизабет. Ее беспокоило другое. Лорд Гарри был развратником. Об этом красноречиво свидетельствовал жадный взгляд, которым он провожал каждую женщину.
   Элизабет почувствовала головокружение, комок подступил к горлу, стеснило грудь, но она не решалась словами выразить свой страх и таким образом показать его окружающим.
   Бессознательно она молила: «Боже милостивый, спаси меня. Скажи, что это не так».
   Она еще сильнее сжала руки, скромно сложенные на коленях.
   — Насколько я понимаю, Кларисса, вы хотите выдать меня замуж за лорда Гарри?
   — Ты угадала! — Кларисса широко улыбнулась, но ее взгляд не обещал ничего хорошего. — Ты ведь согласна, что это отличная партия?
   Элизабет собралась с силами. Она вся кипела от негодования. Ни за что на свете не отдастся она во власть неизвестному ей человеку, нелюбимому и к тому же избранному для нее мачехой!
   Но девушка ни единым жестом не выдала свой гнев. Вместо этого она сказала, тщательно подбирая слова:
   — Неужели вы станете принуждать меня, Кларисса? Заставите выйти замуж за неугодного мне человека?
   Улыбка слетела с губ Клариссы.
   — Тебе уже давно пора замуж, Элизабет, И лучшего жениха, чем лорд Гарри, тебе не найти.
   Она сложила руки на своей обширной груди и зло воззрилась на падчерицу.
   Во взгляде мачехи Элизабет открылась правда во всей своей неприглядной полноте — неприязнь, о которой она всегда подозревала. Нелюбовь, которую Кларисса больше не пыталась скрывать. Даже ненависть. Лживой была ее забота о падчерице. Теперь, когда граф умер, она мечтала только о том, чтобы избавиться От обузы.
   Элизабет гордо выпрямилась, вздернула подбородок. Если Кларисса действительно хочет избавиться от нее, что ж, она может ей посодействовать. Элизабет позволила себе еле заметную усмешку.
   — Не беспокойтесь, Кларисса, — начала она сдержанно. — Я выйду замуж, но только по своему выбору. И уж никак не за лорда Гарри.
   Кларисса громко фыркнула, что совсем не подобало настоящей леди.
   — Тогда за кого же? Если ты прождешь еще дольше, то наверняка останешься старой девой!
   — Натаниель О'Коннор сделал мне предложение перед отъездом в Бостон, — с достоинством объявила Элизабет, — и я дала свое согласие.
   — Натаниель О'Коннор? Тот развязный молодой американец с дурными манерами?
   Мачеха не прятала своего презрения. Резкая отповедь готова была сорваться с уст Элизабет, но она сочла уместным сдержаться.
   — У нас с вами разные взгляды на его характер, Кларисса, тем не менее вы угадали.
   — Отчего же он уехал в Бостон, если собирался на тебе жениться? — Кларисса откровенно торжествовала. — И почему мы с мужем не знали об этом?
   — У Натаниеля возникло неотложное дело, — несколько неуверенно произнесла Элизабет, надеясь, что мачеха не заметит запинки, и сожалея, что Натаниель не дал ей более подробных объяснений. — Я не поехала с ним из-за болезни папы. И по этой же причине ничего ему не сказала.
   — Как же! Просто ты знала, что он будет против!
   Элизабет почувствовала слабые угрызения совести. Но не опустила глаз перед обвиняющим взором мачехи. Что если Кларисса права? Нет, она не позволит старой ведьме догадаться о своих чувствах. Ни за что и никогда!
   — Папа был болен, • — вновь повторила она. — Я просто хотела подождать, когда он выздоровеет и сможет присутствовать на нашей с Натаниелем свадьбе.
   — Твой отец никогда бы не позволил тебе выйти замуж за янки, за ничтожество, да еще ирландца в придачу! Вряд ли это подходящий жених для тебя!
   Элизабет несогласно покачала головой. Подходящий жених! Ей безразличны подобные условности. Но она хорошо сознавала, что Клариссе чужды волнения молодости, огонь, вспыхивавший у нее в груди, стоило ей увидеть Натаниеля.
   Нет, ни за что! Она не станет женой лорда Гарри ни ради Клариссы, ни ради кого другого. Согласись Элизабет на такой брак, и она обречет себя на невыносимую жизнь пленницы, томящейся в темнице.
   Элизабет не строила иллюзий в отношении своего будущего. Если она останется в Англии, Кларисса перевернет небо и землю, чтобы подчинить ее своей воле. Она ощущала в Клариссе пугающее своей силой несгибаемое упорство.
   Элизабет медленно поднялась на ноги.
   — Я сожалею, что события приняли такой обо рот, — спокойно объявила она. — Но, думаю, вы не станете отрицать, что при сложившейся ситуации мне следует как можно быстрее уехать в Бостон. К Натаниелю.
   Кларисса тоже вскочила на ноги. Ее щеки пошли красными пятнами.
   — Как тебе не совестно, дрянная девчонка, я всегда твердила твоему отцу, что ты упрямое, избалованное существо, а он мне не верил! Я говорила ему, что ты потеряла голову от этого янки! Сколько раз повторяла, что с тебя нельзя глаз спускать, а он упорствовал до последнего смертного часа. А теперь я благодарю небо, что он умер и не видит твоего позорного поведения!