Страница:
Болдрик вздохнул: – Кажется, я и сам не знаю, надо ли видеть в этом благословение или проклятие. Ваш отец отдал свою жизнь, защищая другого человека, но стоило ли? Да простит меня Бог, но порой я задаюсь вопросом, нс была ли жертва Эллиса напрасной. – Он покачал головой. – Перед тем как отойти в мир иной, охранник короля успел сообщить, что видел на месте покушения двоих. А если он ошибся? Что, если там, в лесу, был только один человек?
– Мой отец.
Болдрик поморщился, словно от внезапной боли.
– Да. Что, если охранника подвели глаза?
Так же тихо Джиллиан ответила:
– Нет, они его не подвели.
Брат Болдрик как-то странно посмотрел на нес.
– Почему вы так говорите? Как вы можете быть в этом уверены?
– За день до покушения на короля я зашла к отцу поговорить. Я думала, что он один, однако с ним был еще один человек, скрытый от меня портьерой. Я слышала, как папа говорил что-то о короле и о предстоящей охоте.
В поблекших голубых глазах брата Болдрика появился страх.
– Леди Джиллиан, только не говорите мне, что вам известно имя того человека… что вы знали его с самого начала!
– Нет. Я видела лишь чью-то тень, но у меня возникло ощущение, что этот человек мне не знаком.
Однако это было еще не все, ибо некая смутная догадка не давала ей покоя. Уже не раз у нее возникало безошибочное ощущение, что существовало нечто очень важное, касающееся той встречи, о чем она должна была помнить, однако, как она ни старалась, ничего не приходило в голову. Да, пожалуй, она была ничем не лучше человека, лежавшего сейчас в ее постели!
– Мне стало любопытно, – продолжала Джиллиан, – и вскоре после того случая я спросила у папы, кто был с ним в приемной. Он не на шутку рассердился и строго-настрого приказал мне никому об этом не говорить.
– Ни в косм случае! – произнес брат Болдрик изменившимся голосом. – Никому ни слова об этом, леди Джиллиан. Никому! Слава Богу, он вам нс знаком… вы его не запомнили… потому что иначе вы подверглись бы еще большей опасности.
Джиллиан присмотрелась к брату Болдрику внимательнее. Только ли сумерки и надвигающаяся гроза были причиной того, что его лицо приняло зловещий пепельно-серый оттенок? Она все еще раздумывала над его словами, как внезапный приступ сухого кашля заставил его согнуться.
Джиллиан схватила его за руку:
– Брат Болдрик, с вами все в порядке?
Приступ миновал не сразу, он смог наконец выпрямиться, перевести дух и заговорить:
– Все уже прошло, дитя мое. Нс беспокойтесь. А теперь мне пора идти.
– Только не сейчас! – взмолилась она. – Прошу вас, брат Болдрик, зайдите в дом и переждите там, пока не кончится гроза, а уж потом возвращайтесь в деревню.
Она не спускала глаз с монаха. Его внезапная бледность объяснялась не тревогой, как ей показалось сначала, а болезнью.
– Нет. Отец Эйдан будет меня ждать.
– Брат Болдрик, вы же больны!
– Нет, – возразил он. Джиллиан вцепилась в его рукав, однако Болдрик оставался непреклонным. Он расправил плечи, что заставило его казаться немного выше, и в этом движении Джиллиан уловила признаки упрямства, которое проявлялось крайне редко.
– Это всего лишь кашель, небольшая простуда, – отмахнулся он от расспросов. – Вам не о чем тревожиться, дитя мое. Те долгие дни, что я провел в странствиях вместе с отцом Эйданом, были холодными и дождливыми. Я совершенно здоров, – заверил он ее. – А теперь, леди Джиллиан, ступайте и займитесь вашим пациентом. Он куда ближе к могиле, чем я.
Но Джиллиан внезапно застыла на месте, пораженная ужасом, острая боль пронзила все ее существо. Возможно, это и выглядело со стороны ребячеством, но ей вдруг показалось, что мир, в котором так спокойно и безмятежно протекала вся ее прежняя жизнь, вдруг рухнул; так оно и было на самом деле. Отец был навсегда потерян для нее и, по всей вероятности, Клифтон тоже. Брат Болдрик – вот все, Что осталось у нее от прежнего мира. Она не могла потерять и его! Однако никакие доводы не способны были разубедить монаха. Она приподнялась на цыпочки и поцеловала старика в щеку.
– Берегите себя, брат Болдрик, иначе я позабочусь об этом сама, не спуская с вас глаз ни днем, ни ночью, – предостерегла она его с притворной строгостью.
В ответ у него вырвался хриплый смешок.
– Охотно вам верю. – Улыбка на его лице померкла. – Когда приду в следующий раз, то принесу ему одежду. – Он перевел взгляд с хижины на девушку. – Помните, леди Джиллиан, нельзя быть слишком доверчивой.
Смысл его последних слов не ускользнул от нее. Джиллиан долго стояла неподвижно, глядя, как брат Болдрик пробирался через заросли высокой травы к тропинке, петлявшей между скалами.
Отец во время их последнего разговора настаивал на том же. «Будь осторожна», – сказал он ей тогда.
Ею овладело зловещее предчувствие. В ее воображении снова всплыл образ Гарета – темные волосы, проникновенный взгляд зеленых глаз… Какую роль этому человеку суждено сыграть в ее жизни, если вообще суждено? Сможет ли он когда-нибудь снова обрести утраченное прошлое? Что до его будущего, внезапно подумалось ей, то он мог смотреть в него не с большей уверенностью, чем она сама.
Ни у кого из них не было выбора. Ей оставалось лишь ждать – ждать того, что готовила ей судьба. Ей и Гарету.
Глава 5
Глава 6
– Мой отец.
Болдрик поморщился, словно от внезапной боли.
– Да. Что, если охранника подвели глаза?
Так же тихо Джиллиан ответила:
– Нет, они его не подвели.
Брат Болдрик как-то странно посмотрел на нес.
– Почему вы так говорите? Как вы можете быть в этом уверены?
– За день до покушения на короля я зашла к отцу поговорить. Я думала, что он один, однако с ним был еще один человек, скрытый от меня портьерой. Я слышала, как папа говорил что-то о короле и о предстоящей охоте.
В поблекших голубых глазах брата Болдрика появился страх.
– Леди Джиллиан, только не говорите мне, что вам известно имя того человека… что вы знали его с самого начала!
– Нет. Я видела лишь чью-то тень, но у меня возникло ощущение, что этот человек мне не знаком.
Однако это было еще не все, ибо некая смутная догадка не давала ей покоя. Уже не раз у нее возникало безошибочное ощущение, что существовало нечто очень важное, касающееся той встречи, о чем она должна была помнить, однако, как она ни старалась, ничего не приходило в голову. Да, пожалуй, она была ничем не лучше человека, лежавшего сейчас в ее постели!
– Мне стало любопытно, – продолжала Джиллиан, – и вскоре после того случая я спросила у папы, кто был с ним в приемной. Он не на шутку рассердился и строго-настрого приказал мне никому об этом не говорить.
– Ни в косм случае! – произнес брат Болдрик изменившимся голосом. – Никому ни слова об этом, леди Джиллиан. Никому! Слава Богу, он вам нс знаком… вы его не запомнили… потому что иначе вы подверглись бы еще большей опасности.
Джиллиан присмотрелась к брату Болдрику внимательнее. Только ли сумерки и надвигающаяся гроза были причиной того, что его лицо приняло зловещий пепельно-серый оттенок? Она все еще раздумывала над его словами, как внезапный приступ сухого кашля заставил его согнуться.
Джиллиан схватила его за руку:
– Брат Болдрик, с вами все в порядке?
Приступ миновал не сразу, он смог наконец выпрямиться, перевести дух и заговорить:
– Все уже прошло, дитя мое. Нс беспокойтесь. А теперь мне пора идти.
– Только не сейчас! – взмолилась она. – Прошу вас, брат Болдрик, зайдите в дом и переждите там, пока не кончится гроза, а уж потом возвращайтесь в деревню.
Она не спускала глаз с монаха. Его внезапная бледность объяснялась не тревогой, как ей показалось сначала, а болезнью.
– Нет. Отец Эйдан будет меня ждать.
– Брат Болдрик, вы же больны!
– Нет, – возразил он. Джиллиан вцепилась в его рукав, однако Болдрик оставался непреклонным. Он расправил плечи, что заставило его казаться немного выше, и в этом движении Джиллиан уловила признаки упрямства, которое проявлялось крайне редко.
– Это всего лишь кашель, небольшая простуда, – отмахнулся он от расспросов. – Вам не о чем тревожиться, дитя мое. Те долгие дни, что я провел в странствиях вместе с отцом Эйданом, были холодными и дождливыми. Я совершенно здоров, – заверил он ее. – А теперь, леди Джиллиан, ступайте и займитесь вашим пациентом. Он куда ближе к могиле, чем я.
Но Джиллиан внезапно застыла на месте, пораженная ужасом, острая боль пронзила все ее существо. Возможно, это и выглядело со стороны ребячеством, но ей вдруг показалось, что мир, в котором так спокойно и безмятежно протекала вся ее прежняя жизнь, вдруг рухнул; так оно и было на самом деле. Отец был навсегда потерян для нее и, по всей вероятности, Клифтон тоже. Брат Болдрик – вот все, Что осталось у нее от прежнего мира. Она не могла потерять и его! Однако никакие доводы не способны были разубедить монаха. Она приподнялась на цыпочки и поцеловала старика в щеку.
– Берегите себя, брат Болдрик, иначе я позабочусь об этом сама, не спуская с вас глаз ни днем, ни ночью, – предостерегла она его с притворной строгостью.
В ответ у него вырвался хриплый смешок.
– Охотно вам верю. – Улыбка на его лице померкла. – Когда приду в следующий раз, то принесу ему одежду. – Он перевел взгляд с хижины на девушку. – Помните, леди Джиллиан, нельзя быть слишком доверчивой.
Смысл его последних слов не ускользнул от нее. Джиллиан долго стояла неподвижно, глядя, как брат Болдрик пробирался через заросли высокой травы к тропинке, петлявшей между скалами.
Отец во время их последнего разговора настаивал на том же. «Будь осторожна», – сказал он ей тогда.
Ею овладело зловещее предчувствие. В ее воображении снова всплыл образ Гарета – темные волосы, проникновенный взгляд зеленых глаз… Какую роль этому человеку суждено сыграть в ее жизни, если вообще суждено? Сможет ли он когда-нибудь снова обрести утраченное прошлое? Что до его будущего, внезапно подумалось ей, то он мог смотреть в него не с большей уверенностью, чем она сама.
Ни у кого из них не было выбора. Ей оставалось лишь ждать – ждать того, что готовила ей судьба. Ей и Гарету.
Глава 5
– Он мне не доверяет. И похоже, я ему не нравлюсь, – заявил Гарет решительно, едва Джиллиан успела переступить порог дома. Было очевидно, что он имел в виду брата Болдрика. Девушка поспешно прикрыла дверь, после чего повернулась лицом к своему пациенту.
Гарет уселся на постели, опираясь на подушки. Угрюмую линию его губ не смягчало даже слабое подобие улыбки.
Джиллиан задумалась над его словами, не будучи уверенной в том, что ему ответить.
– На то есть свои причины, – произнесла она наконец.
– И какие же?
Ах да. Ей бы следовало предвидеть, что он станет настаивать.
– Я знала брата Болдрика с самого детства. Он служил моей семье еще задолго до того, как я появилась на свет. Он заботился обо мне после смерти моего отца…
– И твоего мужа, без сомнения, – вставил Гарет многозначительным тоном. В его голосе проступили холодные нотки, и Джиллиан сразу почувствовала себя неловко.
– Да, – вынуждена была солгать она. Уголки губ Гарета поползли вниз.
– У него нет никаких оснований не доверять мне.
– Он относится к тебе настороженно, поскольку ты чужой в этих местах.
– Разве в обязанности священника не входит…
– Брат Болдрик нс священник. Он всего лишь послушник, посвятивший свою жизнь Богу. После гибели жены и детей много лет назад он решил стать служителем церкви.
– Как раз об этом я и говорю. То, что он не принял духовный сан, ничего не меняет. Он носит монашеское облачение, а разве не прямой долг служителя Божьего быть милосердным к другим людям? И хотя ты сама утверждаешь обратное, я не заметил в нем ни намека на сострадание или всепрощение.
Джиллиан не могла привести в защиту брата Болдрика никаких доводов, кроме одного.
– В последнее время по всей стране зреет недовольство, – пробормотала она.
Гарета удовлетворило такое объяснение. Брат Болдрик призывал ее быть крайне осторожной, и потому Джиллиан лихорадочно соображала, не зная, что именно можно открыть Гарету без ущерба для себя.
– Немало людей не слишком расположены к королю Иоанну, – заметила она осторожно, – и опасаются, что у него есть осведомители во всех уголках королевства. Народ Англии уже устал от его беспрестанных поборов, и очень многие считают, что короля мало заботит Англия и все, что ему нужно, – это пополнить свою казну, чтобы он мог вернуть потерянные норманнские владения.
– Такие наступили времена. Преданность столь же непостоянна, как ветер, и каждый отвечает сам за себя.
Последнее замечание оказалось на удивление точным, и Джиллиан кивнула.
– А мой отец, бывало, говорил, что всю страну словно накрыло большим мрачным облаком.
– Стало быть, король Иоанн нс пользуется любовью своих подданных.
«Вернее, они его презирают», – едва не вырвалось у нее. Джиллиан бросила беглый взгляд на настороженное лицо Гарета. Слова брата Болдрика снова вспомнились ей: «Вам нельзя быть слишком доверчивой». Она заколебалась, не решаясь ответить Гарету ни «да», ни «нет».
Он указал ей на табурет рядом с кроватью.
– Расскажи мне подробнее о том, что ты знаешь. Джиллиан, шурша юбками, повиновалась.
– Я тогда была еще слишком молода, чтобы помнить все до мелочей, но после кончины архиепископа Кентерберийского между Ватиканом и королем Иоанном возникли серьезные разногласия.
Гарет поднял руку.
– Архиепископ Кентерберийский, – повторил он. – Если не ошибаюсь, им был тогда Хьюберт Уолтер?
– Да. Папа Иннокентий отказался утвердить на этом посту кандидатуру монахов – Реджинальда, но и выбор короля Иоанна – епископа Норвичского – он тоже отверг, предпочтя ему Стивена Лангтона. Иоанн же поклялся ни за что не позволить Лангтону вступить на английскую землю. И когда король отказался уступить, папа наложил на Англию интердикт.
– И двери церквей были заперты и опечатаны, – мрачным тоном закончил Гарет. – Колокола перестали звонить, алтари были занавешены, и вся церковная утварь убрана. Но в конце концов Иоанн вынужден был принести присягу на верность Риму и Хьюберта Уолтера объявили архиепископом.
– Да, – подтвердила Джиллиан. – Похоже, ты знаешь намного больше, о последствиях интердикта, чем я.
Последовало продолжительное молчание. Взгляд Гарета был устремлен через всю комнату на сгустившиеся тени. Во всей его фигуре чувствовалась глубокая печаль.
– Как такое может быть? – произнес он мгновение спустя. – Я знал все эти подробности, и в то же время мое собственное прошлое ускользает от меня. Явился ли я сюда с севера, с юга, или, быть может, из Лондона? – Он замер, потом сказал: – Я был в Лондоне. Да-да, я там был – и город мне сразу нс понравился. Дома громоздятся друг на друга, улицы узкие, грязные и пахнут, как конюшня, давно не чищенная. – Он стиснул зубы. – О Господи! Неудивительно, что брат Болдрик сомневается в каждом моем слове.
В его голосе слышалась такая невыразимая мука, что у Джиллиан сжалось сердце от сострадания.
– Должно быть, тебе тяжело сознавать, что ты не можешь ничего вспомнить.
– Иногда я просто не могу думать ни о чем другом. Я прилагаю столько усилий, что у меня начинает болеть голова. Мне неприятно чувствовать себя таким беспомощным. Мне кажется… – Тут он сделал раздраженный жест рукой. – Ох, я не знаю, как тебе это объяснить. Словно кто-то приставил лезвие меча к моему горлу, а я не в состоянии за себя постоять. – Он окинул себя взглядом с головы до ног, и губы его скривились в горькой усмешке. – Ты только посмотри на меня! Если кто-нибудь ворвется сейчас в эту хижину, тебе придется защищать меня!
Джиллиан слабо улыбнулась. Как это похоже на мужчин – уподоблять любой намек на слабость битве! Неужели так уж унизительно быть в долгу у женщины? И тем не менее она понимала, почему он чувствовал себя уязвимым. Она чувствовала его беспокойство, досаду на свой недуг…
Тут ее улыбка вдруг погасла.
– Ты хочешь вспомнить, – произнесла она тихо, – но порой мне кажется, что лучше обо всем забыть.
– Так вот почему ты не сказала мне ни слова о том, что ты вдова?
Она растерянно посмотрела на него, не зная, что сказать. Нс дожидаясь ответа он тут же задал ей другой вопрос:
– Как его звали?
– Его? – эхом отозвалась она.
– Да. Твоего мужа.
Тут ее охватил настоящий ужас, ибо, как ни прискорбно, Джиллиан оказалась совершенно не готова отвечать. И зачем только брату Болдрику понадобилось упорствовать в своей чудовищной лжи?
– Э-э… Озгуд. – Помоги ей Боже, но никакого другого имени ей в тот миг в голову не пришло!
– И сколько времени прошло с тех пор, как его не стало?
– Полгода, – ответила она быстро. Не слишком ли быстро? Девушка затаила дыхание, ибо ее собеседник, похоже, не собирался отступать.
– Это правда, что ты все еще оплакиваешь его? Джиллиан вдруг вспомнила об отце. Внезапные слезы затуманили ей глаза, сердце снова переполнилось горечью невосполнимой утраты. Она не смогла произнести ни слова из-за внезапной жгучей боли, сдавившей ей горло.
– Да, я вижу, как велика твоя скорбь, – отозвался Гарет. Отвернувшись, она произнесла чуть слышно:
– А разве настоящая скорбь бывает иной?
– Нет, наверное.
Это казалось необъяснимым, но ее последнее замечание пробудило в нем какое-то странное чувство, внезапно охватившее все его существо. В глубине души он был уверен, что ему когда-то тоже пришлось перенести утрату не менее тяжелую, чем утрата Джиллиан. Однако это ощущение оказалось столь же смутным, как и остальные его воспоминания, и потому нс пробудило в нем боли.
До них донесся отдаленный раскат грома – предвестник надвигавшейся грозы. Джиллиан невольно вздрогнула.
Буря была уже где-то совсем близко. Гарет нахмурился.
– Ты совсем продрогла. – Он бросил взгляд наружу, где на землю уже опустилась ночная мгла, и приподнял уголок мехового покрывала. – Лучше ложись в постель. Здесь гораздо теплее.
Просьба его могла бы показаться вполне невинной, принимая во внимание то, что они провели вместе всю минувшую неделю, не расставаясь ни днем, ни ночью. Однако сердце Джиллиан бешено забилось. Она вдруг осознала с особой остротой, что он был мужчиной, а она – женщиной и они находились здесь совсем одни. А она прекрасно знала, чем обычно занимались мужчины и женщины, когда оставались ночью одни. Так же как, без сомнения, и Гарет, хотя он до сих пор ни разу не выказывал подобных намерений – по крайней мере по отношению к ней. Она никак не хотела признаваться себе, что Гарет, бесспорно, был самым привлекательным мужчиной из всех, кого ей приходилось встречать. Черные волосы падали на лоб, придавая ему щеголеватый вид. У него был твердый подбородок, орлиный нос и брови такие же темные, как и волосы. А эти зеленые глаза под густыми ресницами не давали покоя Джиллиан. Да, он действительно был красив – и не только лицом, но и статью…
Он слегка подался в ее сторону, озаренный бликами мерцающего света, и уже по одному этому движению можно было судить о его физической силе. На могучей груди виднелась темная поросль. Джиллиан уже была хорошо знакома с его крепкими, тугими мускулами и широкими плечами.
В горле у нее вдруг пересохло. В самом деле, подумала она, внутренне содрогнувшись, осталось ли в нем хоть что-то, чего бы она не заметила? Взгляд ее обратился на его лицо, черты которого даже сейчас, в минуту покоя, обладали поразительной притягательностью, и затем остановился на красиво очерченных губах. Джиллиан в смущении отвернулась, чувствуя, как все ее тело обдает жаром при одном воспоминании о том, как она дала ему пить… воскрешая в мыслях с особой болезненной остротой ощущение его мягких губ под ее собственными.
– Я не могу. – Джиллиан поднялась с места так внезапно, что опрокинула табуретку, и отступила на несколько шагов.
– Разве мы не говорили об этом раньше?
– Да, но теперь все изменилось.
– Изменилось?
– Я не должна лежать рядом с тобой.
– Из-за Озгуда?
Озгуд? На какой-то миг она выглядела растерянной.
– Нет, – выпалила она в ответ не задумываясь. Глаза его превратились в щелочки, и он смерил ее спокойным оценивающим взглядом.
– А, теперь я начинаю понимать. Это все из-за появления нашего достойного брата сегодня вечером, не так ли?
Джиллиан не нашлась с ответом.
– До сих пор ты каждую ночь спала рядом со мной и не совершила никакого греха. Мы оба не совершили никакого греха, – подчеркнул он. – С чего бы вдруг тебе становиться такой набожной и добродетельной?
Приступ гнева пронзил ей сердце, словно острие кинжала.
– Только не говори мне, что ты из таких людей, – отозвалась она натянутым тоном, гордо вздернув подбородок.
Наступило молчание, которое казалось все более тягостным.
– Не знаю. Вполне возможно, что я вор. Разбойник, объявленный вне закона.
Джиллиан присмотрелась к нему внимательнее, но на сей раз от ее горечи не осталось и следа.
– Думаю, что нет. У тебя есть обе руки.
– Тогда не исключено, что мне просто повезло. Ну же, иди сюда, Джиллиан.
Снаружи ночное небо озарила вспышка молнии, за которой последовал раскат грома, потрясший стены хижины. В мгновение ока Джиллиан оказалась на постели, пристроившись рядом с ним. Он еще рассмеялся, негодник!
– Может быть, ты и не разбойник, – вспылила она, – но я начинаю подозревать, что ты просто неотесанный мужлан!
Гарет ничего не ответил, вместо этого снова приподняв краешек покрывала. Губы Джиллиан возмущенно сжались, однако она все же сбросила мягкие домашние туфли и скользнула в постель. Он уважал ее желание держаться от него на расстоянии, но даже в темноте она чувствовала на себе его взгляд.
– Ты боишься гроз?
– Нисколько, – возразила она.
Словно для того, чтобы уличить ее во лжи, молния сверкнула снова, да так ярко, что в домике стало светло как днем. Джиллиан тихо охнула, ее испуганный взгляд переметнулся на ставни. В ответ раздался оглушительный раскат грома.
Джиллиан невольно насторожилась, ожидая какого-нибудь язвительного замечания со стороны Гарета. Но вместо этого его пальцы сплелись с ее собственными, как это уже вошло у них в привычку. За окном опять прогремел гром, но страха уже не было. Как ни странно, присутствие Гарета успокаивало, убаюкивало ее, веки ее отяжелели, и глаза закрылись сами собой.
Спустя час разверзлись небеса, и гроза, словно решив выместить на земле всю свою ярость, обрушилась на нее проливным дождем, барабанившим по крыше, и порывами ураганного ветра. Однако на сей раз Джиллиан разбудила не буря, а Гарет. Он вдруг беспокойно заворочался в постели, что-то бормоча про себя.
– Я ни за что этого не сделаю! – вскричал он так неожиданно, что Джиллиан чуть не подскочила на постели. – Это подло… недостойно… клянусь всеми святыми!
Джиллиан смотрела на него, приподнявшись на локте. Огонь в очаге уже давно превратился в тлеющие угольки, но и их слабого света оказалось достаточно, чтобы она могла заметить, как желваки ходили на его щеках. Грудь была обнажена, скомканные покрывала лежали грудой в ногах. Она сразу поняла, что он видел сон, и сон этот отнюдь не был спокойным и мирным.
– Гарет! – окликнула она его. – Гарет!
Похоже, он ее не слышал. Он выругался так, что у нее запылали уши, после чего произнес:
– Господи Иисусе, что же мне делать? У меня нет выбора. Я должен ее найти. Должен!
В этом человеке происходила сейчас нешуточная борьба. Она всем сердцем сочувствовала ему, хотя и не знала, что за женщину он имел в виду. Или, быть может, речь шла о девочке?
Неожиданно он сжал кулак, резко вытянул руку, и Джиллиан свалилась с постели. Превозмогая резкую боль, она кое-как поднялась на ноги и снова забралась в постель. Гарет по-прежнему метался из стороны в сторону. Тогда девушка без колебаний положила руку на его покрытую жесткой щетиной щеку. Она понимала, что его гнев был обращен вовсе не на нее, а на кого-то другого, невидимого, чье присутствие он чувствовал только во сне.
– Гарет, – настойчиво повторяла она. – Гарет, проснись!
Он повернул голову в ее сторону, и Джиллиан вздрогнула, заметив, что его глаза были широко раскрыты и устремлены прямо на нее. Неожиданно Гарет протянул руку, ухватившись за прядь ее волос, падавшую ему на грудь. Не дав ей даже перевести дух, сильные руки притянули ее к себе – так близко, что она могла ощутить каждый мускул на его груди, линию упругих бедер, прижатых к ее собственным. У нее не было никакой возможности вывернуться или сопротивляться, да ей и в голову не приходила мысль о борьбе, ибо Джиллиан была так ошеломлена, что не в силах была даже шевельнуться.
И тут он припал к ее губам поцелуем. Еще никогда Джиллиан не ощущала себя во власти жарких, страстных мужских губ. То, что она испытала, когда кормила его изо рта в рот, казалось лишь слабым подобием того, что она чувствовала сейчас, ибо поцелуй его ни в коей мере не был выражением простой нежности и обожания. Нет, то был поцелуй двух любовников, крепкий и обжигающий, полный нескрываемого пыла, и она поняла это в тот самый роковой миг, когда их губы соприкоснулись. Сколько раз она мечтала о том, как однажды ее поцелует вот так благородный рыцарь и от этого поцелуя у нее захватит дух! Однако сейчас перед ней был не мужчина ее грез, а Гарет, человек, который, по сути, ничего о себе не знал – ничего, кроме собственного имени. Он определенно не был тем мужчиной, которому ей хотелось бы со временем отдать свою любовь, свое сердце и жизнь…
Но сейчас ее это совсем не заботило. Она наслаждалась его близостью и теплом его объятий, сильных и нежных одновременно.
Ни в его поцелуе, ни в его прикосновении не было ни малейших следов робости. Он провел горячим языком по ее губам, после чего одним захватывающим дух движением дерзко проник внутрь, ощупывая ее скользкое небо столь же беззастенчиво, как… как эти дьявольские пальцы, которые как раз в этот миг затеяли волнующую игру у глубокого выреза ее рубашки. Его рука без малейшей застенчивости двигалась из стороны в сторону, оставляя на ее теле жгучий след, и Джиллиан ахнула, когда рука наконец скользнула под рубашку, обхватив с безошибочной точностью ничем не стесненную полную грудь.
Губы Гарета не отрывались от чувствительного места у нее на шее, и она чуть приподняла голову, словно поощряя его продолжать. Сердце в ее груди стучало, однако у Джиллиан не было сил сопротивляться. Язычки пламени лизали соски, большие пальцы его рук были заняты своей дразнящей, возбуждающей игрой, от которой соски стали тугими и жесткими, а ощущение, охватившее ее, трудно было назвать иначе, как любовным нетерпением. Искры блаженства, которого она прежде никогда не знала – да что там, даже мечтать о нем не смела! – распространялись по всему ее телу. Руки Джиллиан невольно скользнули к его спине. Пальцы сами собой сжались, и все ее существо охватил трепет, ибо его обнаженная кожа оказалась такой же тутой и гладкой, какой она ее помнила.
Он запустил пальцы в спутанные черные локоны, обдавая ей щеку своим дыханием.
– Какие у тебя прекрасные волосы! – произнес он хрипло. – Такие мягкие, теплые и золотистые. Цвета солнца в ясный летний день.
– Джиллиан сразу застыла на месте, словно кто-то вонзил ей прямо в сердце острие кинжала.
– Селеста, – произнес он чуть слышно. – Селеста! Боже мой, как мне тебя не хватало!
Его последние слова попали прямо в цель. Сердце Джиллиан болезненно сжалось, и она отстранилась.
Гарет поднял голову и уставился на нее. Жутковатое ощущение мурашками пробежало по ее коже, ибо он все еще находился во власти сна и видел перед собой не ее, Джиллиан, а ту, другую женщину по имени Селеста.
– Спи, – произнесла она дрожащим голосом. – Спи, Гарет.
По-видимому, какая-то часть ее мольбы дошла до его сознания. Голова его снова опустилась на подушку, но перед тем он еще раз потянулся к ней, положив ее голову себе на плечо. Джиллиан повиновалась, однако теперь между ними все было иначе – она отдалилась от него если не физически, то духовно. Усилия, которые ей пришлось для этого приложить, были поистине героическими. Снова и снова она твердила себе, что только потрясение было виной тому, что сердце замирало у нее в груди. Но по правде говоря, она оказалась захваченной врасплох его поцелуем. В те незабываемые мгновения, когда она чувствовала его губы на своих губах, а в висках стучало от возбуждения, это не имело для нее значения. Но в один миг все изменилось.
У нее снова защемило сердце. Прилив разочарования, охвативший ее, оказался настолько сильным, что она не могла удержать слезы, заметив, что пальцы Гарета все еще сжимали прядь ее волос.
«Какие у тебя прекрасные волосы», – сказал он ей тогда. Но он видел перед собой явно не Джиллиан, ибо ее волосы не были золотистыми, как солнце в ясный летний день, а, напротив, темными, как зимняя ночь.
Ах, какую же глупость она совершила! Она позволила Гарету целовать себя, ласкать самым беззастенчивым образом ее тело… тогда как с губ его слетело имя другой женщины. Другой образ отпечатался глубоко в его сознании. Образ женщины по имени Селеста.
Нет, не Джиллиан он видел перед собой в своих снах.
А он не был мужчиной ее грез.
Гарет уселся на постели, опираясь на подушки. Угрюмую линию его губ не смягчало даже слабое подобие улыбки.
Джиллиан задумалась над его словами, не будучи уверенной в том, что ему ответить.
– На то есть свои причины, – произнесла она наконец.
– И какие же?
Ах да. Ей бы следовало предвидеть, что он станет настаивать.
– Я знала брата Болдрика с самого детства. Он служил моей семье еще задолго до того, как я появилась на свет. Он заботился обо мне после смерти моего отца…
– И твоего мужа, без сомнения, – вставил Гарет многозначительным тоном. В его голосе проступили холодные нотки, и Джиллиан сразу почувствовала себя неловко.
– Да, – вынуждена была солгать она. Уголки губ Гарета поползли вниз.
– У него нет никаких оснований не доверять мне.
– Он относится к тебе настороженно, поскольку ты чужой в этих местах.
– Разве в обязанности священника не входит…
– Брат Болдрик нс священник. Он всего лишь послушник, посвятивший свою жизнь Богу. После гибели жены и детей много лет назад он решил стать служителем церкви.
– Как раз об этом я и говорю. То, что он не принял духовный сан, ничего не меняет. Он носит монашеское облачение, а разве не прямой долг служителя Божьего быть милосердным к другим людям? И хотя ты сама утверждаешь обратное, я не заметил в нем ни намека на сострадание или всепрощение.
Джиллиан не могла привести в защиту брата Болдрика никаких доводов, кроме одного.
– В последнее время по всей стране зреет недовольство, – пробормотала она.
Гарета удовлетворило такое объяснение. Брат Болдрик призывал ее быть крайне осторожной, и потому Джиллиан лихорадочно соображала, не зная, что именно можно открыть Гарету без ущерба для себя.
– Немало людей не слишком расположены к королю Иоанну, – заметила она осторожно, – и опасаются, что у него есть осведомители во всех уголках королевства. Народ Англии уже устал от его беспрестанных поборов, и очень многие считают, что короля мало заботит Англия и все, что ему нужно, – это пополнить свою казну, чтобы он мог вернуть потерянные норманнские владения.
– Такие наступили времена. Преданность столь же непостоянна, как ветер, и каждый отвечает сам за себя.
Последнее замечание оказалось на удивление точным, и Джиллиан кивнула.
– А мой отец, бывало, говорил, что всю страну словно накрыло большим мрачным облаком.
– Стало быть, король Иоанн нс пользуется любовью своих подданных.
«Вернее, они его презирают», – едва не вырвалось у нее. Джиллиан бросила беглый взгляд на настороженное лицо Гарета. Слова брата Болдрика снова вспомнились ей: «Вам нельзя быть слишком доверчивой». Она заколебалась, не решаясь ответить Гарету ни «да», ни «нет».
Он указал ей на табурет рядом с кроватью.
– Расскажи мне подробнее о том, что ты знаешь. Джиллиан, шурша юбками, повиновалась.
– Я тогда была еще слишком молода, чтобы помнить все до мелочей, но после кончины архиепископа Кентерберийского между Ватиканом и королем Иоанном возникли серьезные разногласия.
Гарет поднял руку.
– Архиепископ Кентерберийский, – повторил он. – Если не ошибаюсь, им был тогда Хьюберт Уолтер?
– Да. Папа Иннокентий отказался утвердить на этом посту кандидатуру монахов – Реджинальда, но и выбор короля Иоанна – епископа Норвичского – он тоже отверг, предпочтя ему Стивена Лангтона. Иоанн же поклялся ни за что не позволить Лангтону вступить на английскую землю. И когда король отказался уступить, папа наложил на Англию интердикт.
– И двери церквей были заперты и опечатаны, – мрачным тоном закончил Гарет. – Колокола перестали звонить, алтари были занавешены, и вся церковная утварь убрана. Но в конце концов Иоанн вынужден был принести присягу на верность Риму и Хьюберта Уолтера объявили архиепископом.
– Да, – подтвердила Джиллиан. – Похоже, ты знаешь намного больше, о последствиях интердикта, чем я.
Последовало продолжительное молчание. Взгляд Гарета был устремлен через всю комнату на сгустившиеся тени. Во всей его фигуре чувствовалась глубокая печаль.
– Как такое может быть? – произнес он мгновение спустя. – Я знал все эти подробности, и в то же время мое собственное прошлое ускользает от меня. Явился ли я сюда с севера, с юга, или, быть может, из Лондона? – Он замер, потом сказал: – Я был в Лондоне. Да-да, я там был – и город мне сразу нс понравился. Дома громоздятся друг на друга, улицы узкие, грязные и пахнут, как конюшня, давно не чищенная. – Он стиснул зубы. – О Господи! Неудивительно, что брат Болдрик сомневается в каждом моем слове.
В его голосе слышалась такая невыразимая мука, что у Джиллиан сжалось сердце от сострадания.
– Должно быть, тебе тяжело сознавать, что ты не можешь ничего вспомнить.
– Иногда я просто не могу думать ни о чем другом. Я прилагаю столько усилий, что у меня начинает болеть голова. Мне неприятно чувствовать себя таким беспомощным. Мне кажется… – Тут он сделал раздраженный жест рукой. – Ох, я не знаю, как тебе это объяснить. Словно кто-то приставил лезвие меча к моему горлу, а я не в состоянии за себя постоять. – Он окинул себя взглядом с головы до ног, и губы его скривились в горькой усмешке. – Ты только посмотри на меня! Если кто-нибудь ворвется сейчас в эту хижину, тебе придется защищать меня!
Джиллиан слабо улыбнулась. Как это похоже на мужчин – уподоблять любой намек на слабость битве! Неужели так уж унизительно быть в долгу у женщины? И тем не менее она понимала, почему он чувствовал себя уязвимым. Она чувствовала его беспокойство, досаду на свой недуг…
Тут ее улыбка вдруг погасла.
– Ты хочешь вспомнить, – произнесла она тихо, – но порой мне кажется, что лучше обо всем забыть.
– Так вот почему ты не сказала мне ни слова о том, что ты вдова?
Она растерянно посмотрела на него, не зная, что сказать. Нс дожидаясь ответа он тут же задал ей другой вопрос:
– Как его звали?
– Его? – эхом отозвалась она.
– Да. Твоего мужа.
Тут ее охватил настоящий ужас, ибо, как ни прискорбно, Джиллиан оказалась совершенно не готова отвечать. И зачем только брату Болдрику понадобилось упорствовать в своей чудовищной лжи?
– Э-э… Озгуд. – Помоги ей Боже, но никакого другого имени ей в тот миг в голову не пришло!
– И сколько времени прошло с тех пор, как его не стало?
– Полгода, – ответила она быстро. Не слишком ли быстро? Девушка затаила дыхание, ибо ее собеседник, похоже, не собирался отступать.
– Это правда, что ты все еще оплакиваешь его? Джиллиан вдруг вспомнила об отце. Внезапные слезы затуманили ей глаза, сердце снова переполнилось горечью невосполнимой утраты. Она не смогла произнести ни слова из-за внезапной жгучей боли, сдавившей ей горло.
– Да, я вижу, как велика твоя скорбь, – отозвался Гарет. Отвернувшись, она произнесла чуть слышно:
– А разве настоящая скорбь бывает иной?
– Нет, наверное.
Это казалось необъяснимым, но ее последнее замечание пробудило в нем какое-то странное чувство, внезапно охватившее все его существо. В глубине души он был уверен, что ему когда-то тоже пришлось перенести утрату не менее тяжелую, чем утрата Джиллиан. Однако это ощущение оказалось столь же смутным, как и остальные его воспоминания, и потому нс пробудило в нем боли.
До них донесся отдаленный раскат грома – предвестник надвигавшейся грозы. Джиллиан невольно вздрогнула.
Буря была уже где-то совсем близко. Гарет нахмурился.
– Ты совсем продрогла. – Он бросил взгляд наружу, где на землю уже опустилась ночная мгла, и приподнял уголок мехового покрывала. – Лучше ложись в постель. Здесь гораздо теплее.
Просьба его могла бы показаться вполне невинной, принимая во внимание то, что они провели вместе всю минувшую неделю, не расставаясь ни днем, ни ночью. Однако сердце Джиллиан бешено забилось. Она вдруг осознала с особой остротой, что он был мужчиной, а она – женщиной и они находились здесь совсем одни. А она прекрасно знала, чем обычно занимались мужчины и женщины, когда оставались ночью одни. Так же как, без сомнения, и Гарет, хотя он до сих пор ни разу не выказывал подобных намерений – по крайней мере по отношению к ней. Она никак не хотела признаваться себе, что Гарет, бесспорно, был самым привлекательным мужчиной из всех, кого ей приходилось встречать. Черные волосы падали на лоб, придавая ему щеголеватый вид. У него был твердый подбородок, орлиный нос и брови такие же темные, как и волосы. А эти зеленые глаза под густыми ресницами не давали покоя Джиллиан. Да, он действительно был красив – и не только лицом, но и статью…
Он слегка подался в ее сторону, озаренный бликами мерцающего света, и уже по одному этому движению можно было судить о его физической силе. На могучей груди виднелась темная поросль. Джиллиан уже была хорошо знакома с его крепкими, тугими мускулами и широкими плечами.
В горле у нее вдруг пересохло. В самом деле, подумала она, внутренне содрогнувшись, осталось ли в нем хоть что-то, чего бы она не заметила? Взгляд ее обратился на его лицо, черты которого даже сейчас, в минуту покоя, обладали поразительной притягательностью, и затем остановился на красиво очерченных губах. Джиллиан в смущении отвернулась, чувствуя, как все ее тело обдает жаром при одном воспоминании о том, как она дала ему пить… воскрешая в мыслях с особой болезненной остротой ощущение его мягких губ под ее собственными.
– Я не могу. – Джиллиан поднялась с места так внезапно, что опрокинула табуретку, и отступила на несколько шагов.
– Разве мы не говорили об этом раньше?
– Да, но теперь все изменилось.
– Изменилось?
– Я не должна лежать рядом с тобой.
– Из-за Озгуда?
Озгуд? На какой-то миг она выглядела растерянной.
– Нет, – выпалила она в ответ не задумываясь. Глаза его превратились в щелочки, и он смерил ее спокойным оценивающим взглядом.
– А, теперь я начинаю понимать. Это все из-за появления нашего достойного брата сегодня вечером, не так ли?
Джиллиан не нашлась с ответом.
– До сих пор ты каждую ночь спала рядом со мной и не совершила никакого греха. Мы оба не совершили никакого греха, – подчеркнул он. – С чего бы вдруг тебе становиться такой набожной и добродетельной?
Приступ гнева пронзил ей сердце, словно острие кинжала.
– Только не говори мне, что ты из таких людей, – отозвалась она натянутым тоном, гордо вздернув подбородок.
Наступило молчание, которое казалось все более тягостным.
– Не знаю. Вполне возможно, что я вор. Разбойник, объявленный вне закона.
Джиллиан присмотрелась к нему внимательнее, но на сей раз от ее горечи не осталось и следа.
– Думаю, что нет. У тебя есть обе руки.
– Тогда не исключено, что мне просто повезло. Ну же, иди сюда, Джиллиан.
Снаружи ночное небо озарила вспышка молнии, за которой последовал раскат грома, потрясший стены хижины. В мгновение ока Джиллиан оказалась на постели, пристроившись рядом с ним. Он еще рассмеялся, негодник!
– Может быть, ты и не разбойник, – вспылила она, – но я начинаю подозревать, что ты просто неотесанный мужлан!
Гарет ничего не ответил, вместо этого снова приподняв краешек покрывала. Губы Джиллиан возмущенно сжались, однако она все же сбросила мягкие домашние туфли и скользнула в постель. Он уважал ее желание держаться от него на расстоянии, но даже в темноте она чувствовала на себе его взгляд.
– Ты боишься гроз?
– Нисколько, – возразила она.
Словно для того, чтобы уличить ее во лжи, молния сверкнула снова, да так ярко, что в домике стало светло как днем. Джиллиан тихо охнула, ее испуганный взгляд переметнулся на ставни. В ответ раздался оглушительный раскат грома.
Джиллиан невольно насторожилась, ожидая какого-нибудь язвительного замечания со стороны Гарета. Но вместо этого его пальцы сплелись с ее собственными, как это уже вошло у них в привычку. За окном опять прогремел гром, но страха уже не было. Как ни странно, присутствие Гарета успокаивало, убаюкивало ее, веки ее отяжелели, и глаза закрылись сами собой.
Спустя час разверзлись небеса, и гроза, словно решив выместить на земле всю свою ярость, обрушилась на нее проливным дождем, барабанившим по крыше, и порывами ураганного ветра. Однако на сей раз Джиллиан разбудила не буря, а Гарет. Он вдруг беспокойно заворочался в постели, что-то бормоча про себя.
– Я ни за что этого не сделаю! – вскричал он так неожиданно, что Джиллиан чуть не подскочила на постели. – Это подло… недостойно… клянусь всеми святыми!
Джиллиан смотрела на него, приподнявшись на локте. Огонь в очаге уже давно превратился в тлеющие угольки, но и их слабого света оказалось достаточно, чтобы она могла заметить, как желваки ходили на его щеках. Грудь была обнажена, скомканные покрывала лежали грудой в ногах. Она сразу поняла, что он видел сон, и сон этот отнюдь не был спокойным и мирным.
– Гарет! – окликнула она его. – Гарет!
Похоже, он ее не слышал. Он выругался так, что у нее запылали уши, после чего произнес:
– Господи Иисусе, что же мне делать? У меня нет выбора. Я должен ее найти. Должен!
В этом человеке происходила сейчас нешуточная борьба. Она всем сердцем сочувствовала ему, хотя и не знала, что за женщину он имел в виду. Или, быть может, речь шла о девочке?
Неожиданно он сжал кулак, резко вытянул руку, и Джиллиан свалилась с постели. Превозмогая резкую боль, она кое-как поднялась на ноги и снова забралась в постель. Гарет по-прежнему метался из стороны в сторону. Тогда девушка без колебаний положила руку на его покрытую жесткой щетиной щеку. Она понимала, что его гнев был обращен вовсе не на нее, а на кого-то другого, невидимого, чье присутствие он чувствовал только во сне.
– Гарет, – настойчиво повторяла она. – Гарет, проснись!
Он повернул голову в ее сторону, и Джиллиан вздрогнула, заметив, что его глаза были широко раскрыты и устремлены прямо на нее. Неожиданно Гарет протянул руку, ухватившись за прядь ее волос, падавшую ему на грудь. Не дав ей даже перевести дух, сильные руки притянули ее к себе – так близко, что она могла ощутить каждый мускул на его груди, линию упругих бедер, прижатых к ее собственным. У нее не было никакой возможности вывернуться или сопротивляться, да ей и в голову не приходила мысль о борьбе, ибо Джиллиан была так ошеломлена, что не в силах была даже шевельнуться.
И тут он припал к ее губам поцелуем. Еще никогда Джиллиан не ощущала себя во власти жарких, страстных мужских губ. То, что она испытала, когда кормила его изо рта в рот, казалось лишь слабым подобием того, что она чувствовала сейчас, ибо поцелуй его ни в коей мере не был выражением простой нежности и обожания. Нет, то был поцелуй двух любовников, крепкий и обжигающий, полный нескрываемого пыла, и она поняла это в тот самый роковой миг, когда их губы соприкоснулись. Сколько раз она мечтала о том, как однажды ее поцелует вот так благородный рыцарь и от этого поцелуя у нее захватит дух! Однако сейчас перед ней был не мужчина ее грез, а Гарет, человек, который, по сути, ничего о себе не знал – ничего, кроме собственного имени. Он определенно не был тем мужчиной, которому ей хотелось бы со временем отдать свою любовь, свое сердце и жизнь…
Но сейчас ее это совсем не заботило. Она наслаждалась его близостью и теплом его объятий, сильных и нежных одновременно.
Ни в его поцелуе, ни в его прикосновении не было ни малейших следов робости. Он провел горячим языком по ее губам, после чего одним захватывающим дух движением дерзко проник внутрь, ощупывая ее скользкое небо столь же беззастенчиво, как… как эти дьявольские пальцы, которые как раз в этот миг затеяли волнующую игру у глубокого выреза ее рубашки. Его рука без малейшей застенчивости двигалась из стороны в сторону, оставляя на ее теле жгучий след, и Джиллиан ахнула, когда рука наконец скользнула под рубашку, обхватив с безошибочной точностью ничем не стесненную полную грудь.
Губы Гарета не отрывались от чувствительного места у нее на шее, и она чуть приподняла голову, словно поощряя его продолжать. Сердце в ее груди стучало, однако у Джиллиан не было сил сопротивляться. Язычки пламени лизали соски, большие пальцы его рук были заняты своей дразнящей, возбуждающей игрой, от которой соски стали тугими и жесткими, а ощущение, охватившее ее, трудно было назвать иначе, как любовным нетерпением. Искры блаженства, которого она прежде никогда не знала – да что там, даже мечтать о нем не смела! – распространялись по всему ее телу. Руки Джиллиан невольно скользнули к его спине. Пальцы сами собой сжались, и все ее существо охватил трепет, ибо его обнаженная кожа оказалась такой же тутой и гладкой, какой она ее помнила.
Он запустил пальцы в спутанные черные локоны, обдавая ей щеку своим дыханием.
– Какие у тебя прекрасные волосы! – произнес он хрипло. – Такие мягкие, теплые и золотистые. Цвета солнца в ясный летний день.
– Джиллиан сразу застыла на месте, словно кто-то вонзил ей прямо в сердце острие кинжала.
– Селеста, – произнес он чуть слышно. – Селеста! Боже мой, как мне тебя не хватало!
Его последние слова попали прямо в цель. Сердце Джиллиан болезненно сжалось, и она отстранилась.
Гарет поднял голову и уставился на нее. Жутковатое ощущение мурашками пробежало по ее коже, ибо он все еще находился во власти сна и видел перед собой не ее, Джиллиан, а ту, другую женщину по имени Селеста.
– Спи, – произнесла она дрожащим голосом. – Спи, Гарет.
По-видимому, какая-то часть ее мольбы дошла до его сознания. Голова его снова опустилась на подушку, но перед тем он еще раз потянулся к ней, положив ее голову себе на плечо. Джиллиан повиновалась, однако теперь между ними все было иначе – она отдалилась от него если не физически, то духовно. Усилия, которые ей пришлось для этого приложить, были поистине героическими. Снова и снова она твердила себе, что только потрясение было виной тому, что сердце замирало у нее в груди. Но по правде говоря, она оказалась захваченной врасплох его поцелуем. В те незабываемые мгновения, когда она чувствовала его губы на своих губах, а в висках стучало от возбуждения, это не имело для нее значения. Но в один миг все изменилось.
У нее снова защемило сердце. Прилив разочарования, охвативший ее, оказался настолько сильным, что она не могла удержать слезы, заметив, что пальцы Гарета все еще сжимали прядь ее волос.
«Какие у тебя прекрасные волосы», – сказал он ей тогда. Но он видел перед собой явно не Джиллиан, ибо ее волосы не были золотистыми, как солнце в ясный летний день, а, напротив, темными, как зимняя ночь.
Ах, какую же глупость она совершила! Она позволила Гарету целовать себя, ласкать самым беззастенчивым образом ее тело… тогда как с губ его слетело имя другой женщины. Другой образ отпечатался глубоко в его сознании. Образ женщины по имени Селеста.
Нет, не Джиллиан он видел перед собой в своих снах.
А он не был мужчиной ее грез.
Глава 6
На следующее утро Гарета разбудил плеск воды. Едва приподняв веки, он заметил Джиллиан. Стоя в дальнем углу комнаты, она переливала ровной струей воду из ведра в кувшин для умывания. Несмотря на то что ее роскошные волосы были заплетены в косы и уложены на затылке, они блестели, как самое драгоценное полированное дерево. Тут Гарету вдруг вспомнилось особенно живо и ярко, какими они были на ощупь в тот самый первый день, когда он ее увидел, черные как смоль, мягкие, как дорогой шелк, струившийся между загрубевшими кончиками его пальцев. Ему вдруг отчаянно захотелось выпустить их на волю, чтобы он мог сполна насладиться ими на своей коже.
Пока он подсматривал за Джиллиан, девушка отставила ведро с водой в сторону и повесила рядом с очагом чистое полотенце. Едва ему пришла в голову догадка, что она собирается мыться, как она развязала шнурки платья, и оно мягкими складками опустилось ей на бедра. Несмотря на то что она была теперь обнажена до талии, все, что он мог видеть – это небольшое углубление на ее изящной спине. Гарет хотел было отвести взгляд, понимая, что должен это сделать. Но тут она чуть-чуть повернулась, позволив ему увидеть мельком то, что до сих пор оставалось скрытым от его взора, и тут он уже не в силах был отвести глаз, даже если бы от этого зависела его жизнь.
Пока он подсматривал за Джиллиан, девушка отставила ведро с водой в сторону и повесила рядом с очагом чистое полотенце. Едва ему пришла в голову догадка, что она собирается мыться, как она развязала шнурки платья, и оно мягкими складками опустилось ей на бедра. Несмотря на то что она была теперь обнажена до талии, все, что он мог видеть – это небольшое углубление на ее изящной спине. Гарет хотел было отвести взгляд, понимая, что должен это сделать. Но тут она чуть-чуть повернулась, позволив ему увидеть мельком то, что до сих пор оставалось скрытым от его взора, и тут он уже не в силах был отвести глаз, даже если бы от этого зависела его жизнь.