Страница:
– Да, Берр – это я. И вести с вами светские беседы не собираюсь. Если хотите нас убить, убивайте. Ни к чему медлить.
Вест по-прежнему держался за дерево. Стоит ли напрягаться! Не до гордости сейчас. Он уже почти чувствовал рассекающее голову лезвие секиры.
Однако северянин с седой бородой только улыбнулся.
– Понимаю, мы ввели вас в заблуждение. Простите, что потрепали нервы. Никто вас убивать не собирается. Напротив, мы хотим вам помочь.
Вот так так! Вест не поверил своим ушам.
И Берр, очевидно, тоже.
– Помочь?
– У Бетода на Севере хватает врагов. Многие покорились ему против собственной воли, некоторые – мы, например, – покориться не пожелали. Мы враждуем с Бетодом давно и хотим довести дело до конца. Или же погибнем, пытаясь его одолеть. В одиночку нам не справиться. Мы слыхали, что вы собираете войско, и решили присоединиться.
– Присоединиться?
– Мы прошли долгий путь, и много чего повидали по дороге. Наша помощь вам явно не помешала бы. Однако стражники в Остенгорме нам не обрадовались.
– И повели себя довольно грубо, – добавил худощавый северянин, сидящий на корточках рядом с Вестом.
– Верно, Ищейка, довольно грубо. Но мы не из тех, кто пасует перед резким словцом. Я решил переговорить с тобой лично, как вождь с вождем, так сказать.
Берр озадаченно уставился на Веста и произнес:
– Они хотят воевать вместе с нами.
Тот ответил не менее озадаченным взглядом. Неужели он все-таки доживет до конца этого дня? Северянин, которого назвали Ищейкой, с усмешкой протягивал ему шпагу эфесом вперед. Вест не сразу узнал свою шпагу.
– Спасибо, – пробормотал он, неуклюже хватая оружие.
– Не за что.
– Нас пятеро, – пояснил главарь. – Все названные, опытные воины. Мы долго сражались с Бетодом по всему Северу – и за него, и против. Мало кто знает его повадки лучше нас. Мы умеем вести разведку, умеем драться и расставлять ловушки, как вы могли убедиться. От достойной работы отлынивать не станем: любая работа, что вредит Бетоду, – достойная. Что скажешь?
– Ну… хм… – Лорд-маршал растерянно тер большим пальцем подбородок. – Ясное дело, вы… крайне… – его взгляд переходил с одного грязного, изувеченного шрамами лица на другое, – полезные ребята. Разве можно не принять столь любезно обставленное предложение?
– Тогда я всех представлю. Вон тот Ищейка.
– Это я, – буркнул худощавый, вновь обнажив в пугающей улыбке заостренные зубы. – Рад знакомству. – И энергично, до хруста суставов, пожал Весту руку.
Следом вождь указал на злобного безухого, с секирой.
– Этого дружелюбного парня зовут Черный Доу. И рад бы сказать, что со временем он станет приветливее, но… вряд ли.
Доу, отвернувшись, в очередной раз сплюнул.
– Это наш великан, Тул Дуру, но все зовут его Громовая Туча. Есть еще Хардинг Молчун. Он в той стороне, за деревьями, присматривает за вашими лошадьми, чтобы не выскочили на дорогу. Не стоит его беспокоить, сказать он все равно ничего не скажет.
– А вы кто?
– Рудда Тридуба. Возглавляю наш маленький отряд с тех пор, как прежний вождь вернулся в грязь.
– Вернулся в грязь… Понимаю… – Берр тяжело вздохнул. – Хорошо. Будете служить под началом полковника Веста. У него наверняка сыщется для вас и еда, и место для ночлега… Не говоря уже о работе.
– У меня?! – поразился Вест, по-прежнему сжимая в кулаке безжизненно висящую шпагу.
– Именно. – Лорд-маршал едва заметно улыбнулся уголками губ. – Наши новые союзники прекрасно впишутся в эскорт принца Ладислава.
Вест не знал, плакать ему или смеяться. Казалось, ничего хуже компании его высочества быть не может – и на тебе! – для полного счастья на него вешают пятерых дикарей.
Тридуба, довольный исходом переговоров, неторопливым кивком выразил свое одобрение.
– Отлично! Значит, порешили.
– Порешили, – повторил за вождем Ищейка, и его злая улыбка стала еще шире.
Северянин по имени Черный Доу смерил Веста долгим холодным взглядом, а потом хмуро процедил:
– Трелятый Союз!
Вопросы…
«Простая бумажка, а стоит дороже золота! Более того – бесценна. Через нее я говорю голосом короля. Я – могущественнейший человек в Дагоске. Могущественнее самого лорд-губернатора. Все должны меня слушать и повиноваться. По крайней мере, пока я жив…»
Путешествие выдалось не из приятных. Корабль был мал, а Круг морей день и ночь штормило. Крошечная каюта напоминала раскаленную печь, причем непрестанно раскачивающуюся. Всю дорогу Глокта либо пытался есть овсянку из бешено скачущей миски, либо выташнивал те жалкие порции, что удалось проглотить, обратно. Что ж, по крайней мере, в трюме нет риска подвернуть бесполезную больную ногу и кувыркнуться за борт. Да, не из приятных путешествие, не из приятных…
К счастью, все было позади – скользя между забитых судами причалов, корабль подходил к месту швартовки. Матросы возились с якорем, бросали на пристань канаты, и наконец с палубы на пыльные камни съехал трап.
– Так-то лучше, – удовлетворенно заметил практик Секутор. – Раздобуду-ка я себе чего-нибудь выпить.
– Бери покрепче. Только не забудь нас догнать. Работы завтра невпроворот.
Секутор кивнул, вдоль узкого лица качнулись жидкие пряди волос.
– Служение – смысл моей жизни!
«Уж не знаю, что составляет смысл твоей жизни, но едва ли служение», – мысленно ответил ему Глокта.
Немелодично насвистывая, Секутор с грохотом, вразвалочку спустился по трапу на причал и вскоре исчез в глубине улочек среди пыльных коричневых зданий.
Глокта обеспокоенно оглядел узкую доску, ухватил покрепче рукоять трости и облизал беззубые десны – настроился на спуск.
«Вот оно, истинно самоотверженное геройство…»
Он мешкал.
«Не лучше ли съехать на животе? Риск утонуть меньше, но… как-то не по чину. Внушающий благоговейный ужас наставник инквизиции вползает на брюхе в свои новые владения. Ха!»
– Помочь?
Практик Витари, небрежно привалившись к поручням, наблюдала за страданиями Глокты; ее рыжие волосы торчали над головой, словно колючки чертополоха. Похоже, она всю дорогу неподвижно, точно ящерица, нежилась на солнце у мотка канатов, наслаждаясь невыносимым пеклом в той же мере, в какой Глокта от него мучился. Ее лицо скрывала черная маска практика, но он почти не сомневался, что женщина улыбается.
«Наверное, уже сочиняет отчет архилектору: «Большую часть пути калека блевал в каюте. По прибытии в Дагоску пришлось снести его на берег вместе с тюками. С первых же минут он стал посмешищем для всего города…»
– Разумеется, нет! – отрезал Глокта и, хромая, решительно двинулся к трапу, как будто рисковать жизнью – дело для него обыденное.
Стоило правой ноге коснуться сходней, как они нехорошо затряслись. До чего же далеко плещутся о скользкие камни серо-зеленые волны…
«Тело, плавающее возле доков…»
Тем не менее ему удалось благополучно прошаркать по доске, волоча за собой безжизненную ногу, и когда он сошел на твердые пыльные камни причала, то испытал дурацкий прилив гордости.
«Даже смешно! Можно подумать, я не три шага одолел, а разгромил гурков и спас город».
А неприятности не кончались: Глокта так привык к морской качке, что теперь у него кружилась голова и скручивало желудок от неподвижности суши; тошноту усиливал исходящий от раскаленных солнцем доков солоноватый запах гнили. Глокта сглотнул скопившуюся во рту горькую слюну и, закрыв глаза, обратил лицо к безоблачному небу.
«Черт, вот так пекло!»
Он и забыл, какая на Юге жара.
«Поздняя осень, а солнце палит по-летнему».
Под длинным черным пальто с него уже сошло семь потов.
«Может, инквизиторские одеяния и хороши, чтобы вселять в подозреваемых ужас, но для южного климата они не годятся».
Инею приходилось еще хуже. Оберегая молочно-белую кожу от солнечных лучей, гигант-альбинос дополнил обычную форму практика черными перчатками и широкополой шляпой. Страдальчески щуря розовые глаза, он с подозрением посмотрел на ярко сияющее небо; по широкому белому лицу, вокруг черной маски, стекали бисерины пота.
Витари искоса на них взглянула.
– Вам обоим не мешало бы почаще выбираться на свежий воздух, – пробурчала она.
В конце пристани, у осыпающейся стены, их ждал мужчина в черном инквизиторском облачении. Высокий, костлявый, с обгорелым, шелушащимся носом с горбинкой. Инквизитор жался в тень, но толку от нее было немного: пот катил по нему градом.
«И это вся приветственная делегация? Судя по количеству встречающих, мой приезд едва ли кого обрадовал», – вздохнул наставник Дагоски.
– Меня зовут Харкер. Я главный инквизитор Дагоски.
– Были. До моего приезда, – отрезал Глокта. – Сколько вас здесь?
Харкер нахмурился.
– Четыре инквизитора и человек двадцать практиков.
– Маловато, чтобы уберечь столь крупный город от изменников.
Инквизитор еще угрюмее сдвинул брови.
– Пока справлялись.
«Справлялись! А исчезновение наставника, само собой, не в счет», – усмехнулся Глокта.
– Вы первый раз в Дагоске? – спросил Харкер.
– Дагоску ранее посетить не довелось, но я провел на Юге несколько лет.
«Лучших лет моей жизни и худших», – мысленно продолжил свой ответ Глокта и добавил:
– Во время войны побывал в Гуркхуле. Видел Ульриох.
«Точнее, руины. После того, как мы его сожгли», – на него нахлынули воспоминания.
– Два года жил в Шаффе.
«В императорских тюрьмах. Два года невыносимого зноя и непроглядной темноты. Два года ада».
– Кхм… – хмыкнул Харкер. Рассказ не произвел на него впечатления. – Ваша резиденция в Цитадели.
Он кивком указал на вздымающуюся над городом огромную скалу.
«Ну разумеется! Где же мне еще жить? Только на самой высокой точке города, в самом высоком здании».
– Я покажу вам дорогу, – продолжал инквизитор. – Лорд-губернатору Вюрмсу и городскому совету не терпится познакомиться с новым наставником. – И, помрачнев, отвернулся.
«Что, сам рассчитывал на это место? Рад, что разочаровал тебя».
Харкер резво зашагал в сторону города. Рядом, согнув толстую шею и ссутулив тяжелые плечи, устало тащился Иней; по дороге практик жался к любому подобию тени, прячась от солнца так усердно, будто светило метало в него крошечные дротики. Витари двигалась вдоль пыльной улицы зигзагообразно, словно в танцевальном зале: то в окно заглянет, то в узкий переулок. Глокта плелся сзади, ни на шаг не отставая, хотя левая нога уже начинала гореть.
«Прошаркав по городу всего три шага, калека навернулся мордой в пыль, так что остаток пути пришлось тащить его на носилках. При этом он визжал как недорезанная свинья и просил воды, а горожане, для устрашения которых его послали в Дагоску, таращились на нашу процессию с открытыми ртами…» – Глокту измучили собственные уничижительные фантазии. Он втянул губы, сжал челюсти, вонзив оставшиеся зубы в десны и подобрался: не отставать, не отставать! Рукоять трости адски впивалась в ладонь, каждый шаг отдавался болезненным щелчком в позвоночнике.
– Это Нижний город, – буркнул через плечо Харкер, – тут живет коренное население.
«Бескрайние, раскаленные, зловонные трущобы. До чего же тут все жалкое, ветхое…»
Хлипкие одноэтажные хибары напоминали покосившиеся штабеля глинобитного кирпича. Смуглые обитатели были под стать: худые, голодные, в лохмотьях. Из дверного проема выглядывала тощая женщина. Мимо прохромал на костылях одноногий старик. В глубине узкого закоулка среди груд мусора носились оборванные ребятишки. В воздухе стоял густой запах гнили и неисправной канализации.
«А может, канализации вообще нет».
Всюду с жужжанием носились мухи, жирные, злые, – единственные, кто здесь блаженствовал.
– Если бы я знал, что тут за райское местечко, – проронил Глокта, – то приехал бы раньше. Похоже, вступление в Союз принесло дагосканцам немало пользы…
Инквизитор не уловил иронии.
– Немало. За время короткого правления гурков многих уважаемых горожан забрали в рабство. Теперь, при Союзе, все вольны работать и жить, как им заблагорассудится.
– Вольны, говорите?
«Значит, вот как выглядит свобода…» Глокта уставился на группку угрюмых туземцев, толпящихся вокруг убогого прилавка с порчеными фруктами и ливером, над которым роились мухи.
– По крайней мере, большая часть. – Харкер нахмурил брови. – Когда мы, первые инквизиторы, только приехали, пришлось избавиться от некоторых смутьянов. А три года назад подняла мятеж еще одна неблагодарная свинья.
«И это после того, как мы позволили им свободно жить в собственном городе на положении скота! Поистине поразительно», – завершил мысль собеседника Глокта.
– Восстание мы подавили, но ущерб мятежники нанесли серьезный. Тогда туземцам запретили владеть оружием и подниматься в Верхний город, где живет основная масса белых. С тех пор в Дагоске тишь да благодать. Это лишний раз доказывает, что с дикарями надо вести себя жестче.
– Так называемые дикари возвели весьма впечатляющие укрепления.
Жалкие кварталы трущоб накрывала длинная тень огромной стены, рассекающей город на две части. У ее подножия темнела свежевырытая широкая канава с рядом заостренных кольев. Через канаву тянулся узкий мост, ведущий к воротам меж двух угрожающего размера башен. Тяжелые створки были распахнуты, но проход перегораживала дюжина истекающих потом солдат-союзников в стальных шлемах и кожаных куртках с заклепками; мечи и копья воинов ослепительно сияли на солнце.
– Хорошая у ворот охрана… – задумчиво отметила Витари. – Учитывая, что они в самом городе.
Инквизитор помрачнел.
– После мятежа туземцев пускают в Верхний город только по пропускам.
– А у кого есть пропуска? – осведомился Глокта.
– У опытных ремесленников – тех, кто до сих пор работает на гильдию торговцев пряностями. Но в основном у прислуги: часть трудится в Цитадели, часть – у жителей Верхнего города. Многие граждане Союза нанимают целый штат туземцев.
– Но ведь туземцы – тоже граждане Союза?
Харкер презрительно скривил губы.
– Если вам угодно, да, наставник. Однако доверять им не стоит, это факт. Они думают иначе – не так, как мы.
– Неужели? – переспросил Глокта, скрывая иронию. «Ну, если они способны думать, то лучше уж туземцы, чем дикари вроде этого».
– Смуглые эти – ничтожества и отбросы. Что гурки, что дагосканцы – без разницы. Все они воры и убийцы, все до единого. Их надо задавить, да покрепче, чтоб головы не смели поднять. – Харкер смерил мрачным взором раскаленные солнцем трущобы. – Если что-то воняет дерьмом да еще выглядит, как дерьмо, то, скорее всего, это и есть дерьмо.
Инквизитор, развернувшись, двинулся через мост.
– Ах, какой приятный, умный человек… – пробормотала Витари.
«Да ты читаешь мои мысли!» – улыбнулся Глокта.
За воротами их встретил совершенно другой мир: переливающиеся на свету величественные купола, изысканные башенки, мозаика из цветного стекла, белоснежные мраморные колонны, широкие подметенные улицы, ухоженные здания. На безупречно чистых площадях даже зеленело несколько пальм, которые явно тосковали по хорошему поливу. Вокруг ходили холеные, прекрасно одетые белокожие люди.
«Только хорошо поджаренные на солнце», – заметил наставник Дагоски.
Несколько раз мелькнули темные лица – темнокожие держались в стороне, опустив глаза в землю.
«Так это и есть те счастливчики, которым позволено прислуживать в Верхнем городе? А ведь они должны плясать от радости, что в землях Союза рабство запрещено».
За общим уличным гамом Глокта различил странный гул – будто где-то вдалеке шла битва. Чем глубже уводил их Харкер в кварталы Верхнего города, тем гул становился сильнее, а когда они вышли на широкую, заполненную людьми площадь, превратился в оглушительную какофонию. Кого здесь только не было! Жители Срединных земель, гурки, стирийцы, узкоглазые уроженцы Сулджука, желтоволосые подданные Старой империи и даже забравшиеся в такую даль бородатые северяне.
– Купцы, – буркнул инквизитор.
«Похоже, тут собрались все торговцы мира!»
Народ толпился вокруг прилавков, загроможденных продукцией, огромными весами и исписанными мелом досками-ценниками с наименованиями товаров. Отовсюду неслась разноязыкая речь: на десятках наречий купцы перекрикивались, договаривались о займах, торговались. Все странно вскидывали руки, пихались, указывали друг на друга пальцами, дергали друг друга за рукава; нюхали коробочки с пряностями и ароматические палочки, щупали ткани и образцы редкой древесины, мяли, проверяя на свежесть, фрукты, пробовали на зуб монеты, рассматривали через увеличительные стекла сверкающие драгоценные камни. Время от времени сквозь толпу пробивался согнутый под тяжким тюком в три погибели носильщик-туземец.
– Торговцы пряностями со всего имеют процент, – негромко пояснил Харкер, нетерпеливо проталкиваясь через говорливую людскую массу.
– Недурно, должно быть, наживаются, – вполголоса заметила Витари.
«Еще как недурно! Достаточно, чтобы сопротивляться гуркам и удерживать в заточении целый город. Люди убьют и за меньшее, много меньшее…»
Со страдальчески перекошенным лицом Глокта начал пробиваться через площадь – подпрыгивая, тяжело наваливаясь на одну ногу и вздрагивая от боли при каждом шагу. Вырвавшись в конце концов из толпы, они очутились в тени огромного изысканного здания с хрупкими остроконечными башенками по углам: арка за аркой, купол за куполом, оно устремлялось высоко в небо.
– Великолепно… – пробормотал Глокта, выпрямляя ноющую спину и щурясь на белоснежные каменные стены, которые так сияли в полуденном свете, что на них было больно смотреть. – При виде такой красоты можно, чего доброго, и в Бога поверить.
«Если не знать, что его нет…»
– Ха! – насмешливо обронил Харкер. – Туземцы молились здесь многотысячными толпами, отравляя все вокруг чертовыми песнопениями и идолопоклонством, – разумеется, до тех пор, пока не было подавлено восстание.
– А теперь?
– Наставник Давуст запретил им ходить в храм. Да и вообще в Верхний город. Теперь торговцы пряностями используют его как пристройку к рынку. Продают здесь, покупают и прочее…
– Вот как!
«Поистине достойное применение. Храм денег. Храм нашего собственного божка».
– Если не ошибаюсь, часть храма выделена под банк, – добавил инквизитор.
– Банк? Который?
– Это по части торговцев пряностями, – раздраженно отозвался Харкер. – Валинт и кто-то там еще!
– И Балк. Валинт и Балк, – подсказал Глокта.
«Старые знакомые… Выходит, и тут они крутятся? Мог бы сам догадаться. Эти ублюдки повсюду. Повсюду, где есть деньги. – Он окинул взглядом бурлящее море людей на площади. – Сколько же здесь денег!»
Дорога к вершине большой скалы становилась все круче, улицы тянулись вдоль высеченных в иссохшем склоне уступов. Путь наверх, да еще по такому пеклу, давался Глокте с трудом. Чтобы отвлечься от боли в ноге, скрючившись над тростью в три погибели, он с силой кусал губы. До смерти хотелось пить, пот сочился из каждой поры, но Глокта упрямо плелся за Харкером, а тот и не думал сбавлять шаг.
«Черта с два я стану просить его идти помедленнее!»
– Цитадель прямо над нами. – Инквизитор взмахом руки указал на скопление неприступных зданий, куполов и башен, громоздящихся высоко над городом на самой вершине бурой скалы. – Бывшая резиденция туземного короля. Теперь здесь административный центр Дагоски, место собрания гильдии торговцев пряностями, Допросный дом, а также апартаменты самых влиятельных горожан.
– Да уж, вид отсюда поистине роскошный, – пробормотала Витари.
Глокта, обернувшись, прикрыл глаза рукой и оглядел расстилающуюся внизу Дагоску: «Почти остров».
Вниз по склону сбегал Верхний город: аккуратные квадратики аккуратных домиков, разделенные прямыми длинными улицами, с желтыми крапинками пальм и широкими площадями. За длинной изогнутой крепостной стеной раскинулись пыльные бурые хаотично застроенные трущобы. Вдалеке за мерцающей дымкой, на узком скалистом перешейке, соединяющем город с материком, темнели мощные укрепления; по одну сторону полуострова синело море, по другую – гавань.
«Говорят, более крепких стен во всем мире не сыскать. Не придется ли скоро проверить на деле это хвастливое заявление?..»
– Наставник Глокта… – Харкер откашлялся. – Вас ждет лорд-губернатор и городской совет.
– Пусть еще немного подождут. Меня интересует исчезновение наставника Давуста. Любопытно, насколько вы продвинулись в расследовании, – объявил Глокта и мысленно произнес: «Будет крайне неприятно, если нового наставника постигнет та же участь».
Инквизитор нахмурился.
– Э-э… подвижки есть. В деле замешаны туземцы, тут и гадать нечего. Они постоянно плетут заговоры. Несмотря на предпринятые после восстания меры, многие по-прежнему не желают знать свое место.
– Поразительно!
– Поверьте, так и есть. В ночь, когда исчез Давуст, в его покоях находились три слуги-дагосканца. Я их сейчас допрашиваю.
– Что-то выяснили?
– Пока, к сожалению, ничего. Они упрямы, как мулы.
– Тогда давайте допросим их вместе.
– Вместе? – Харкер облизнул губы. – Наставник, я не знал, что вы пожелаете допросить их сами.
– Теперь знаете.
Остановившись у окованной железом двери, Харкер стер с лица крупные капли пота.
– Должен предупредить вас, наставник, с подозреваемыми пришлось действовать довольно… жестко. Жесткость в нашем деле – лучшее средство, сами понимаете.
– Я и сам, если необходимо, действую жестко. Не волнуйтесь, я не впечатлительный.
– Отлично, отлично…
Ключ скрежетнул в замке, и дверь распахнулась; в коридор хлынул омерзительный запах гнили и неисправной уборной. Камера была крошечная, без окон, с низким потолком, под которым толком не выпрямиться. Плюс убийственная жара и тошнотворная вонь. Глокте вспомнилась камера, расположенная еще южнее, в Шаффе, в недрах императорского дворца.
«Где я на протяжении двух лет задыхался в непроглядной тьме, выл и царапал стены, ползая в собственных нечистотах…»
Глокта аккуратно потер задергавшийся глаз.
Один узник – с переломанными ногами, весь в почерневших синяках – вытянувшись лежал лицом к стене. Другой был подвешен на запястьях к потолку: колени касаются пола, спина содрана до мяса, голова безжизненно свешивается на грудь. Витари, наклонившись, тронула одного из них пальцем.
– Мертв, – просто сказала она и перешла ко второму. – Этот тоже мертв. Причем давно.
Мерцающий свет факела озарил третьего пленника. Точнее, пленницу. Та была жива.
«Едва жива», – заметил наставник.
Ее руки и ноги сковывали цепи, глаза и щеки запали от голода, губы потрескались от жажды; несчастная судорожно сжимала в руках грязные окровавленные тряпки. Прикрывшись рукой от света и что-то невнятно бормоча на кантийском наречии, она попыталась забиться еще глубже в угол.
Глокта нахмурился: «Как же, как же, помню… Хуже тьмы только свет. Свет означает допрос». Глаза под дергающимися веками скользнули от изувеченных трупов к перепуганной девочке; от напряжения, жары и вони кружилась голова.
Вест по-прежнему держался за дерево. Стоит ли напрягаться! Не до гордости сейчас. Он уже почти чувствовал рассекающее голову лезвие секиры.
Однако северянин с седой бородой только улыбнулся.
– Понимаю, мы ввели вас в заблуждение. Простите, что потрепали нервы. Никто вас убивать не собирается. Напротив, мы хотим вам помочь.
Вот так так! Вест не поверил своим ушам.
И Берр, очевидно, тоже.
– Помочь?
– У Бетода на Севере хватает врагов. Многие покорились ему против собственной воли, некоторые – мы, например, – покориться не пожелали. Мы враждуем с Бетодом давно и хотим довести дело до конца. Или же погибнем, пытаясь его одолеть. В одиночку нам не справиться. Мы слыхали, что вы собираете войско, и решили присоединиться.
– Присоединиться?
– Мы прошли долгий путь, и много чего повидали по дороге. Наша помощь вам явно не помешала бы. Однако стражники в Остенгорме нам не обрадовались.
– И повели себя довольно грубо, – добавил худощавый северянин, сидящий на корточках рядом с Вестом.
– Верно, Ищейка, довольно грубо. Но мы не из тех, кто пасует перед резким словцом. Я решил переговорить с тобой лично, как вождь с вождем, так сказать.
Берр озадаченно уставился на Веста и произнес:
– Они хотят воевать вместе с нами.
Тот ответил не менее озадаченным взглядом. Неужели он все-таки доживет до конца этого дня? Северянин, которого назвали Ищейкой, с усмешкой протягивал ему шпагу эфесом вперед. Вест не сразу узнал свою шпагу.
– Спасибо, – пробормотал он, неуклюже хватая оружие.
– Не за что.
– Нас пятеро, – пояснил главарь. – Все названные, опытные воины. Мы долго сражались с Бетодом по всему Северу – и за него, и против. Мало кто знает его повадки лучше нас. Мы умеем вести разведку, умеем драться и расставлять ловушки, как вы могли убедиться. От достойной работы отлынивать не станем: любая работа, что вредит Бетоду, – достойная. Что скажешь?
– Ну… хм… – Лорд-маршал растерянно тер большим пальцем подбородок. – Ясное дело, вы… крайне… – его взгляд переходил с одного грязного, изувеченного шрамами лица на другое, – полезные ребята. Разве можно не принять столь любезно обставленное предложение?
– Тогда я всех представлю. Вон тот Ищейка.
– Это я, – буркнул худощавый, вновь обнажив в пугающей улыбке заостренные зубы. – Рад знакомству. – И энергично, до хруста суставов, пожал Весту руку.
Следом вождь указал на злобного безухого, с секирой.
– Этого дружелюбного парня зовут Черный Доу. И рад бы сказать, что со временем он станет приветливее, но… вряд ли.
Доу, отвернувшись, в очередной раз сплюнул.
– Это наш великан, Тул Дуру, но все зовут его Громовая Туча. Есть еще Хардинг Молчун. Он в той стороне, за деревьями, присматривает за вашими лошадьми, чтобы не выскочили на дорогу. Не стоит его беспокоить, сказать он все равно ничего не скажет.
– А вы кто?
– Рудда Тридуба. Возглавляю наш маленький отряд с тех пор, как прежний вождь вернулся в грязь.
– Вернулся в грязь… Понимаю… – Берр тяжело вздохнул. – Хорошо. Будете служить под началом полковника Веста. У него наверняка сыщется для вас и еда, и место для ночлега… Не говоря уже о работе.
– У меня?! – поразился Вест, по-прежнему сжимая в кулаке безжизненно висящую шпагу.
– Именно. – Лорд-маршал едва заметно улыбнулся уголками губ. – Наши новые союзники прекрасно впишутся в эскорт принца Ладислава.
Вест не знал, плакать ему или смеяться. Казалось, ничего хуже компании его высочества быть не может – и на тебе! – для полного счастья на него вешают пятерых дикарей.
Тридуба, довольный исходом переговоров, неторопливым кивком выразил свое одобрение.
– Отлично! Значит, порешили.
– Порешили, – повторил за вождем Ищейка, и его злая улыбка стала еще шире.
Северянин по имени Черный Доу смерил Веста долгим холодным взглядом, а потом хмуро процедил:
– Трелятый Союз!
Вопросы…
«Занду дан Глокте, наставнику ДагоскиАккуратно свернув письмо, Глокта сунул его в карман, а заодно в очередной раз проверил, на месте ли королевский приказ, будь он неладен. С того самого дня, как архилектор передал ему огромный свиток, тот постоянно, тяжким грузом, оттягивал полу Глоктова одеяния. Он достал документ, повертел его в руках; на большой красной печати в ослепительном свете солнца ярко искрился золотой листок.
Секретно, лично в руки
Немедленно отправляйтесь морем в Дагоску и приступайте к выполнению обязанностей главы инквизиции. Выясните, что произошло с вашим предшественником, наставником Давустом. Проведите расследование относительно его подозрений о плетущемся заговоре. Особого внимания заслуживает сам городской совет – проверьте каждого его члена. Всех, кто в той или иной мере нелоялен, убирайте. Изменников карайте без жалости и снисхождения, только убедитесь в неоспоримости улик. У нас нет права на ошибку.
Гуркские войска уже стекаются к полуострову, любая наша слабость им на руку. Все королевские полки переброшены в Инглию, так что, если гурки атакуют, на помощь не рассчитывайте. Укрепите городские стены и запаситесь провизией на случай осады. О том, как продвигаются дела, будете регулярно отчитываться в письмах. Но главная ваша задача – удержать Дагоску, ни при каких обстоятельствах город не должен достаться гуркам.
Не подведите меня.
Сульт, архилектор инквизиции его величества».
«Простая бумажка, а стоит дороже золота! Более того – бесценна. Через нее я говорю голосом короля. Я – могущественнейший человек в Дагоске. Могущественнее самого лорд-губернатора. Все должны меня слушать и повиноваться. По крайней мере, пока я жив…»
Путешествие выдалось не из приятных. Корабль был мал, а Круг морей день и ночь штормило. Крошечная каюта напоминала раскаленную печь, причем непрестанно раскачивающуюся. Всю дорогу Глокта либо пытался есть овсянку из бешено скачущей миски, либо выташнивал те жалкие порции, что удалось проглотить, обратно. Что ж, по крайней мере, в трюме нет риска подвернуть бесполезную больную ногу и кувыркнуться за борт. Да, не из приятных путешествие, не из приятных…
К счастью, все было позади – скользя между забитых судами причалов, корабль подходил к месту швартовки. Матросы возились с якорем, бросали на пристань канаты, и наконец с палубы на пыльные камни съехал трап.
– Так-то лучше, – удовлетворенно заметил практик Секутор. – Раздобуду-ка я себе чего-нибудь выпить.
– Бери покрепче. Только не забудь нас догнать. Работы завтра невпроворот.
Секутор кивнул, вдоль узкого лица качнулись жидкие пряди волос.
– Служение – смысл моей жизни!
«Уж не знаю, что составляет смысл твоей жизни, но едва ли служение», – мысленно ответил ему Глокта.
Немелодично насвистывая, Секутор с грохотом, вразвалочку спустился по трапу на причал и вскоре исчез в глубине улочек среди пыльных коричневых зданий.
Глокта обеспокоенно оглядел узкую доску, ухватил покрепче рукоять трости и облизал беззубые десны – настроился на спуск.
«Вот оно, истинно самоотверженное геройство…»
Он мешкал.
«Не лучше ли съехать на животе? Риск утонуть меньше, но… как-то не по чину. Внушающий благоговейный ужас наставник инквизиции вползает на брюхе в свои новые владения. Ха!»
– Помочь?
Практик Витари, небрежно привалившись к поручням, наблюдала за страданиями Глокты; ее рыжие волосы торчали над головой, словно колючки чертополоха. Похоже, она всю дорогу неподвижно, точно ящерица, нежилась на солнце у мотка канатов, наслаждаясь невыносимым пеклом в той же мере, в какой Глокта от него мучился. Ее лицо скрывала черная маска практика, но он почти не сомневался, что женщина улыбается.
«Наверное, уже сочиняет отчет архилектору: «Большую часть пути калека блевал в каюте. По прибытии в Дагоску пришлось снести его на берег вместе с тюками. С первых же минут он стал посмешищем для всего города…»
– Разумеется, нет! – отрезал Глокта и, хромая, решительно двинулся к трапу, как будто рисковать жизнью – дело для него обыденное.
Стоило правой ноге коснуться сходней, как они нехорошо затряслись. До чего же далеко плещутся о скользкие камни серо-зеленые волны…
«Тело, плавающее возле доков…»
Тем не менее ему удалось благополучно прошаркать по доске, волоча за собой безжизненную ногу, и когда он сошел на твердые пыльные камни причала, то испытал дурацкий прилив гордости.
«Даже смешно! Можно подумать, я не три шага одолел, а разгромил гурков и спас город».
А неприятности не кончались: Глокта так привык к морской качке, что теперь у него кружилась голова и скручивало желудок от неподвижности суши; тошноту усиливал исходящий от раскаленных солнцем доков солоноватый запах гнили. Глокта сглотнул скопившуюся во рту горькую слюну и, закрыв глаза, обратил лицо к безоблачному небу.
«Черт, вот так пекло!»
Он и забыл, какая на Юге жара.
«Поздняя осень, а солнце палит по-летнему».
Под длинным черным пальто с него уже сошло семь потов.
«Может, инквизиторские одеяния и хороши, чтобы вселять в подозреваемых ужас, но для южного климата они не годятся».
Инею приходилось еще хуже. Оберегая молочно-белую кожу от солнечных лучей, гигант-альбинос дополнил обычную форму практика черными перчатками и широкополой шляпой. Страдальчески щуря розовые глаза, он с подозрением посмотрел на ярко сияющее небо; по широкому белому лицу, вокруг черной маски, стекали бисерины пота.
Витари искоса на них взглянула.
– Вам обоим не мешало бы почаще выбираться на свежий воздух, – пробурчала она.
В конце пристани, у осыпающейся стены, их ждал мужчина в черном инквизиторском облачении. Высокий, костлявый, с обгорелым, шелушащимся носом с горбинкой. Инквизитор жался в тень, но толку от нее было немного: пот катил по нему градом.
«И это вся приветственная делегация? Судя по количеству встречающих, мой приезд едва ли кого обрадовал», – вздохнул наставник Дагоски.
– Меня зовут Харкер. Я главный инквизитор Дагоски.
– Были. До моего приезда, – отрезал Глокта. – Сколько вас здесь?
Харкер нахмурился.
– Четыре инквизитора и человек двадцать практиков.
– Маловато, чтобы уберечь столь крупный город от изменников.
Инквизитор еще угрюмее сдвинул брови.
– Пока справлялись.
«Справлялись! А исчезновение наставника, само собой, не в счет», – усмехнулся Глокта.
– Вы первый раз в Дагоске? – спросил Харкер.
– Дагоску ранее посетить не довелось, но я провел на Юге несколько лет.
«Лучших лет моей жизни и худших», – мысленно продолжил свой ответ Глокта и добавил:
– Во время войны побывал в Гуркхуле. Видел Ульриох.
«Точнее, руины. После того, как мы его сожгли», – на него нахлынули воспоминания.
– Два года жил в Шаффе.
«В императорских тюрьмах. Два года невыносимого зноя и непроглядной темноты. Два года ада».
– Кхм… – хмыкнул Харкер. Рассказ не произвел на него впечатления. – Ваша резиденция в Цитадели.
Он кивком указал на вздымающуюся над городом огромную скалу.
«Ну разумеется! Где же мне еще жить? Только на самой высокой точке города, в самом высоком здании».
– Я покажу вам дорогу, – продолжал инквизитор. – Лорд-губернатору Вюрмсу и городскому совету не терпится познакомиться с новым наставником. – И, помрачнев, отвернулся.
«Что, сам рассчитывал на это место? Рад, что разочаровал тебя».
Харкер резво зашагал в сторону города. Рядом, согнув толстую шею и ссутулив тяжелые плечи, устало тащился Иней; по дороге практик жался к любому подобию тени, прячась от солнца так усердно, будто светило метало в него крошечные дротики. Витари двигалась вдоль пыльной улицы зигзагообразно, словно в танцевальном зале: то в окно заглянет, то в узкий переулок. Глокта плелся сзади, ни на шаг не отставая, хотя левая нога уже начинала гореть.
«Прошаркав по городу всего три шага, калека навернулся мордой в пыль, так что остаток пути пришлось тащить его на носилках. При этом он визжал как недорезанная свинья и просил воды, а горожане, для устрашения которых его послали в Дагоску, таращились на нашу процессию с открытыми ртами…» – Глокту измучили собственные уничижительные фантазии. Он втянул губы, сжал челюсти, вонзив оставшиеся зубы в десны и подобрался: не отставать, не отставать! Рукоять трости адски впивалась в ладонь, каждый шаг отдавался болезненным щелчком в позвоночнике.
– Это Нижний город, – буркнул через плечо Харкер, – тут живет коренное население.
«Бескрайние, раскаленные, зловонные трущобы. До чего же тут все жалкое, ветхое…»
Хлипкие одноэтажные хибары напоминали покосившиеся штабеля глинобитного кирпича. Смуглые обитатели были под стать: худые, голодные, в лохмотьях. Из дверного проема выглядывала тощая женщина. Мимо прохромал на костылях одноногий старик. В глубине узкого закоулка среди груд мусора носились оборванные ребятишки. В воздухе стоял густой запах гнили и неисправной канализации.
«А может, канализации вообще нет».
Всюду с жужжанием носились мухи, жирные, злые, – единственные, кто здесь блаженствовал.
– Если бы я знал, что тут за райское местечко, – проронил Глокта, – то приехал бы раньше. Похоже, вступление в Союз принесло дагосканцам немало пользы…
Инквизитор не уловил иронии.
– Немало. За время короткого правления гурков многих уважаемых горожан забрали в рабство. Теперь, при Союзе, все вольны работать и жить, как им заблагорассудится.
– Вольны, говорите?
«Значит, вот как выглядит свобода…» Глокта уставился на группку угрюмых туземцев, толпящихся вокруг убогого прилавка с порчеными фруктами и ливером, над которым роились мухи.
– По крайней мере, большая часть. – Харкер нахмурил брови. – Когда мы, первые инквизиторы, только приехали, пришлось избавиться от некоторых смутьянов. А три года назад подняла мятеж еще одна неблагодарная свинья.
«И это после того, как мы позволили им свободно жить в собственном городе на положении скота! Поистине поразительно», – завершил мысль собеседника Глокта.
– Восстание мы подавили, но ущерб мятежники нанесли серьезный. Тогда туземцам запретили владеть оружием и подниматься в Верхний город, где живет основная масса белых. С тех пор в Дагоске тишь да благодать. Это лишний раз доказывает, что с дикарями надо вести себя жестче.
– Так называемые дикари возвели весьма впечатляющие укрепления.
Жалкие кварталы трущоб накрывала длинная тень огромной стены, рассекающей город на две части. У ее подножия темнела свежевырытая широкая канава с рядом заостренных кольев. Через канаву тянулся узкий мост, ведущий к воротам меж двух угрожающего размера башен. Тяжелые створки были распахнуты, но проход перегораживала дюжина истекающих потом солдат-союзников в стальных шлемах и кожаных куртках с заклепками; мечи и копья воинов ослепительно сияли на солнце.
– Хорошая у ворот охрана… – задумчиво отметила Витари. – Учитывая, что они в самом городе.
Инквизитор помрачнел.
– После мятежа туземцев пускают в Верхний город только по пропускам.
– А у кого есть пропуска? – осведомился Глокта.
– У опытных ремесленников – тех, кто до сих пор работает на гильдию торговцев пряностями. Но в основном у прислуги: часть трудится в Цитадели, часть – у жителей Верхнего города. Многие граждане Союза нанимают целый штат туземцев.
– Но ведь туземцы – тоже граждане Союза?
Харкер презрительно скривил губы.
– Если вам угодно, да, наставник. Однако доверять им не стоит, это факт. Они думают иначе – не так, как мы.
– Неужели? – переспросил Глокта, скрывая иронию. «Ну, если они способны думать, то лучше уж туземцы, чем дикари вроде этого».
– Смуглые эти – ничтожества и отбросы. Что гурки, что дагосканцы – без разницы. Все они воры и убийцы, все до единого. Их надо задавить, да покрепче, чтоб головы не смели поднять. – Харкер смерил мрачным взором раскаленные солнцем трущобы. – Если что-то воняет дерьмом да еще выглядит, как дерьмо, то, скорее всего, это и есть дерьмо.
Инквизитор, развернувшись, двинулся через мост.
– Ах, какой приятный, умный человек… – пробормотала Витари.
«Да ты читаешь мои мысли!» – улыбнулся Глокта.
За воротами их встретил совершенно другой мир: переливающиеся на свету величественные купола, изысканные башенки, мозаика из цветного стекла, белоснежные мраморные колонны, широкие подметенные улицы, ухоженные здания. На безупречно чистых площадях даже зеленело несколько пальм, которые явно тосковали по хорошему поливу. Вокруг ходили холеные, прекрасно одетые белокожие люди.
«Только хорошо поджаренные на солнце», – заметил наставник Дагоски.
Несколько раз мелькнули темные лица – темнокожие держались в стороне, опустив глаза в землю.
«Так это и есть те счастливчики, которым позволено прислуживать в Верхнем городе? А ведь они должны плясать от радости, что в землях Союза рабство запрещено».
За общим уличным гамом Глокта различил странный гул – будто где-то вдалеке шла битва. Чем глубже уводил их Харкер в кварталы Верхнего города, тем гул становился сильнее, а когда они вышли на широкую, заполненную людьми площадь, превратился в оглушительную какофонию. Кого здесь только не было! Жители Срединных земель, гурки, стирийцы, узкоглазые уроженцы Сулджука, желтоволосые подданные Старой империи и даже забравшиеся в такую даль бородатые северяне.
– Купцы, – буркнул инквизитор.
«Похоже, тут собрались все торговцы мира!»
Народ толпился вокруг прилавков, загроможденных продукцией, огромными весами и исписанными мелом досками-ценниками с наименованиями товаров. Отовсюду неслась разноязыкая речь: на десятках наречий купцы перекрикивались, договаривались о займах, торговались. Все странно вскидывали руки, пихались, указывали друг на друга пальцами, дергали друг друга за рукава; нюхали коробочки с пряностями и ароматические палочки, щупали ткани и образцы редкой древесины, мяли, проверяя на свежесть, фрукты, пробовали на зуб монеты, рассматривали через увеличительные стекла сверкающие драгоценные камни. Время от времени сквозь толпу пробивался согнутый под тяжким тюком в три погибели носильщик-туземец.
– Торговцы пряностями со всего имеют процент, – негромко пояснил Харкер, нетерпеливо проталкиваясь через говорливую людскую массу.
– Недурно, должно быть, наживаются, – вполголоса заметила Витари.
«Еще как недурно! Достаточно, чтобы сопротивляться гуркам и удерживать в заточении целый город. Люди убьют и за меньшее, много меньшее…»
Со страдальчески перекошенным лицом Глокта начал пробиваться через площадь – подпрыгивая, тяжело наваливаясь на одну ногу и вздрагивая от боли при каждом шагу. Вырвавшись в конце концов из толпы, они очутились в тени огромного изысканного здания с хрупкими остроконечными башенками по углам: арка за аркой, купол за куполом, оно устремлялось высоко в небо.
– Великолепно… – пробормотал Глокта, выпрямляя ноющую спину и щурясь на белоснежные каменные стены, которые так сияли в полуденном свете, что на них было больно смотреть. – При виде такой красоты можно, чего доброго, и в Бога поверить.
«Если не знать, что его нет…»
– Ха! – насмешливо обронил Харкер. – Туземцы молились здесь многотысячными толпами, отравляя все вокруг чертовыми песнопениями и идолопоклонством, – разумеется, до тех пор, пока не было подавлено восстание.
– А теперь?
– Наставник Давуст запретил им ходить в храм. Да и вообще в Верхний город. Теперь торговцы пряностями используют его как пристройку к рынку. Продают здесь, покупают и прочее…
– Вот как!
«Поистине достойное применение. Храм денег. Храм нашего собственного божка».
– Если не ошибаюсь, часть храма выделена под банк, – добавил инквизитор.
– Банк? Который?
– Это по части торговцев пряностями, – раздраженно отозвался Харкер. – Валинт и кто-то там еще!
– И Балк. Валинт и Балк, – подсказал Глокта.
«Старые знакомые… Выходит, и тут они крутятся? Мог бы сам догадаться. Эти ублюдки повсюду. Повсюду, где есть деньги. – Он окинул взглядом бурлящее море людей на площади. – Сколько же здесь денег!»
Дорога к вершине большой скалы становилась все круче, улицы тянулись вдоль высеченных в иссохшем склоне уступов. Путь наверх, да еще по такому пеклу, давался Глокте с трудом. Чтобы отвлечься от боли в ноге, скрючившись над тростью в три погибели, он с силой кусал губы. До смерти хотелось пить, пот сочился из каждой поры, но Глокта упрямо плелся за Харкером, а тот и не думал сбавлять шаг.
«Черта с два я стану просить его идти помедленнее!»
– Цитадель прямо над нами. – Инквизитор взмахом руки указал на скопление неприступных зданий, куполов и башен, громоздящихся высоко над городом на самой вершине бурой скалы. – Бывшая резиденция туземного короля. Теперь здесь административный центр Дагоски, место собрания гильдии торговцев пряностями, Допросный дом, а также апартаменты самых влиятельных горожан.
– Да уж, вид отсюда поистине роскошный, – пробормотала Витари.
Глокта, обернувшись, прикрыл глаза рукой и оглядел расстилающуюся внизу Дагоску: «Почти остров».
Вниз по склону сбегал Верхний город: аккуратные квадратики аккуратных домиков, разделенные прямыми длинными улицами, с желтыми крапинками пальм и широкими площадями. За длинной изогнутой крепостной стеной раскинулись пыльные бурые хаотично застроенные трущобы. Вдалеке за мерцающей дымкой, на узком скалистом перешейке, соединяющем город с материком, темнели мощные укрепления; по одну сторону полуострова синело море, по другую – гавань.
«Говорят, более крепких стен во всем мире не сыскать. Не придется ли скоро проверить на деле это хвастливое заявление?..»
– Наставник Глокта… – Харкер откашлялся. – Вас ждет лорд-губернатор и городской совет.
– Пусть еще немного подождут. Меня интересует исчезновение наставника Давуста. Любопытно, насколько вы продвинулись в расследовании, – объявил Глокта и мысленно произнес: «Будет крайне неприятно, если нового наставника постигнет та же участь».
Инквизитор нахмурился.
– Э-э… подвижки есть. В деле замешаны туземцы, тут и гадать нечего. Они постоянно плетут заговоры. Несмотря на предпринятые после восстания меры, многие по-прежнему не желают знать свое место.
– Поразительно!
– Поверьте, так и есть. В ночь, когда исчез Давуст, в его покоях находились три слуги-дагосканца. Я их сейчас допрашиваю.
– Что-то выяснили?
– Пока, к сожалению, ничего. Они упрямы, как мулы.
– Тогда давайте допросим их вместе.
– Вместе? – Харкер облизнул губы. – Наставник, я не знал, что вы пожелаете допросить их сами.
– Теперь знаете.
* * *
В недрах скалы, вопреки ожиданиям, оказалось так же жарко, как и в раскаленном солнцем городе. Даже хуже: на улице хотя бы веял легкий милосердный бриз. В коридоре было тихо, безлюдно и душно, словно в гробнице. Свет факела в руках Витари отбрасывал на стены зыбкие тени, позади быстро сгущалась тьма.Остановившись у окованной железом двери, Харкер стер с лица крупные капли пота.
– Должен предупредить вас, наставник, с подозреваемыми пришлось действовать довольно… жестко. Жесткость в нашем деле – лучшее средство, сами понимаете.
– Я и сам, если необходимо, действую жестко. Не волнуйтесь, я не впечатлительный.
– Отлично, отлично…
Ключ скрежетнул в замке, и дверь распахнулась; в коридор хлынул омерзительный запах гнили и неисправной уборной. Камера была крошечная, без окон, с низким потолком, под которым толком не выпрямиться. Плюс убийственная жара и тошнотворная вонь. Глокте вспомнилась камера, расположенная еще южнее, в Шаффе, в недрах императорского дворца.
«Где я на протяжении двух лет задыхался в непроглядной тьме, выл и царапал стены, ползая в собственных нечистотах…»
Глокта аккуратно потер задергавшийся глаз.
Один узник – с переломанными ногами, весь в почерневших синяках – вытянувшись лежал лицом к стене. Другой был подвешен на запястьях к потолку: колени касаются пола, спина содрана до мяса, голова безжизненно свешивается на грудь. Витари, наклонившись, тронула одного из них пальцем.
– Мертв, – просто сказала она и перешла ко второму. – Этот тоже мертв. Причем давно.
Мерцающий свет факела озарил третьего пленника. Точнее, пленницу. Та была жива.
«Едва жива», – заметил наставник.
Ее руки и ноги сковывали цепи, глаза и щеки запали от голода, губы потрескались от жажды; несчастная судорожно сжимала в руках грязные окровавленные тряпки. Прикрывшись рукой от света и что-то невнятно бормоча на кантийском наречии, она попыталась забиться еще глубже в угол.
Глокта нахмурился: «Как же, как же, помню… Хуже тьмы только свет. Свет означает допрос». Глаза под дергающимися веками скользнули от изувеченных трупов к перепуганной девочке; от напряжения, жары и вони кружилась голова.