Страница:
– Ничего не скажешь, уютное местечко. И что вам поведали узники?
Зажимая ладонью рот и нос, Харкер неохотно вошел в камеру, за его плечом маячил здоровяк Иней.
– Пока ничего, но я…
– Ну, от этих двух вы уже точно ничего не добьетесь. Надеюсь, они подписали признания?
– Э-э… не совсем, – замялся инквизитор. – Видите ли, признания туземцев наставника Давуста не интересовали. Мы просто, понимаете…
– Вы даже не сумели допросить их так, чтобы они оставались в живых, пока не признаются?
Харкер насупился, будто школьник, которого несправедливо отчитал учитель, и отрывисто бросил:
– У нас осталась девчонка!
Глокта облизнул десну, там, где когда-то росли передние зубы. «Ни системы, ни цели. Жестокость ради жестокости. Хорошо, что я ничего сегодня не ел, иначе бы меня вывернуло наизнанку».
– Сколько ей лет?
– Кажется, четырнадцать. Только не понимаю, наставник, почему это для вас важно.
– А важно это, инквизитор Харкер, потому, что четырнадцатилетние девочки, как правило, не устраивают заговоров!
– Я решил, что лучше ничего не упускать.
– Ничего не упускать? Да вы их вообще допрашивали?
– Ну, я…
Глокта хлестнул инквизитора тростью по лицу. От резкого движения бок Глокты скрутила мучительная судорога, больная нога подвернулась, и он схватился за Инея, чтобы не упасть. Харкер с воем – от боли и потрясения – отлетел к стене и, поскользнувшись, рухнул на пол в нечистоты.
– Ты не инквизитор, – прошипел Глокта. – Ты мясник! Посмотри, в каком состоянии камера! Два свидетеля убиты! Какой от них теперь толк, придурок? – Он подался вперед. – Или это часть замысла? Может, с Давустом расправилась завистливая пешка? А потом заткнула ненужным свидетелям рты? Что скажешь, Харкер? Может, мне начать расследование с самой инквизиции?
Инквизитор попытался встать на ноги, но над ним грозно склонился практик Иней, и он снова вжался в стену; из носа Харкера закапала кровь.
– Нет, нет! Прошу вас! Это вышло случайно! Я не собирался их убивать! Я просто хотел выяснить, что произошло!
– Случайно? Тогда одно из двух: либо ты изменник, либо некомпетентен в своем деле! Мне такие люди не нужны! – Не обращая внимания на боль в спине, Глокта нагнулся еще ниже и зловеще улыбнулся беззубыми деснами. – Если я правильно помню, инквизитор, с дикарями чем жестче, тем лучше? Так вот на целом свете не сыщется человека жестче меня. Нигде и никогда. Уберите с глаз моих этого червя!
Иней схватил Харкера за облачение и поволок по загаженному полу к двери.
– Погодите! – взвыл инквизитор, цепляясь за косяки. – Прошу вас! Вы не можете со мной так поступить!
Вскоре его крики стихли в глубине коридора.
Глаза Витари улыбались, будто она получила необыкновенное удовольствие от разыгравшегося спектакля.
– А что делать с этой помойкой?
– Вычистить. – Глокта бессильно привалился к стене, утирая дрожащей рукой потное лицо; бок по-прежнему сводило от пульсирующей боли. – Вымойте здесь все. Тела похороните.
Витари кивнула на девочку.
– А ее куда?
– Искупайте. Оденьте. Накормите. Пусть идет, куда хочет.
– Стоит ли ее купать, если она вернется в Нижний город? – усмехнулась Витари.
«Что верно, то верно…» – задумался наставник, затем бросил через плечо, шагая к дверям:
– Ладно! Раз она прислуживала Давусту, пусть послужит и мне. Пусть возвращается к прежней работе!
Ему не терпелось выбраться наружу. Дышать в камере он уже не мог.
Говорящий умолк на полуслове – в зал заседаний правящего совета Дагоски шаркающей походкой вошел Глокта.
Зал разительно отличался от камеры в подземелье.
«Пожалуй, ничего красивее я в жизни не видел».
Стены и потолок, каждый их дюйм, украшала изящная резьба – переплетающиеся геометрические фигуры пугающей сложности; резной узор обрамлял выполненные в натуральный размер фрески по мотивам кантийских легенд: все они были написаны яркими красками – красной и голубой, все они мерцали золотом и серебром. Пол покрывала восхитительная, замысловатая мозаика. Отполированный до ослепительного сияния длинный стол был инкрустирован пластинами слоновой кости и завитками темного дерева. Из высоких окон открывался впечатляющий вид на пыльную, бурую часть города и сверкающий залив.
Едва Глокта вступил в зал, к нему поспешила с приветствием женщина внешностью под стать великолепной обстановке – она поистине изумительно вписывалась в царящую вокруг роскошь.
– Меня зовут Карлота дан Эйдер, – с легкой улыбкой сказала женщина, протягивая ему руки, как старому другу. – Я магистр гидьдии торговцев пряностями.
Глокта был впечатлен. Хотя бы крепостью ее желудка.
«Надо же – ни тени ужаса на лице. Она приветствует меня, будто перед ней не уродливая, скрюченная, подергивающаяся развалина, а такой же красавец, как она».
Прохладный бриз, веющий из высоких открытых окон, играл ее свободным длинным платьем в южном стиле, отчего голубой шелк с серебряной отделкой искрился и переливался. На пальцах, запястьях и шее магистра дан Эйдер сверкали бесценные украшения. Когда она подошла ближе, Глокту обдало странным сладким ароматом. Будто пряностями, на торговле которыми она, видимо, так сказочно разбогатела. И аромат на него подействовал. Еще как подействовал…
«Что ж, в конце концов, я по-прежнему мужчина. Хоть и в меньшей степени, чем прежде».
– Прошу прощения за свой наряд, но при такой жаре кантийская одежда намного удобнее. Я привыкла к ней за те годы, что здесь живу.
«Ее извинения за свой внешний вид – все равно что извинения гения за свою тупость».
– Это пустяки. – Глокта низко поклонился, насколько ему это позволяли неработающая нога и острая боль в спине. – Наставник Глокта к вашим услугам.
– Мы рады, что вы теперь с нами. Мы так сильно волновались, места себе не находили, когда исчез ваш предшественник, наставник Давуста.
«Подозреваю, что некоторые из присутствующих волновались несколько меньше других».
– Я надеюсь, мне удастся пролить свет на это дело.
– Мы все надеемся… – Карлота непринужденно и уверенно взяла Глокту под локоть. – Позвольте представить вам остальных.
Однако он не двинулся с места.
– Благодарю вас, магистр, думаю, я сам справлюсь.
Глокта прошаркал к столу: пусть не слишком грациозно, зато самостоятельно.
– Вы, полагаю, генерал Виссбрук, ответственный за оборону города.
Генерал – лысеющий мужчина лет сорока пяти в застегнутой до горла, несмотря на жару, парадной форме – буквально лоснился от пота.
«А тебя я помню! Вместе воевали в Гуркхуле. Майор Собственного королевского полка. Редкостный тупица, это все знали. Похоже, ты, приятель, неплохо устроился. Как все дураки».
– Рад вас видеть, – проронил Виссбрук, едва оторвав глаза от документов.
– Еще бы! Всегда приятно возобновить старое знакомство.
– Мы знакомы?
– Сражались плечом к плечу в Гуркхуле.
– Неужели? – Потное лицо генерала исказилось от изумления и ужаса. – Так вы… тот самый Глокта?
– Да, я тот самый Глокта, как вы выразились.
Виссбрук растерянно хлопал глазами.
– Э-э… хм… э-э… Как поживали все это время?
– В му́ке и страданиях. Спасибо, что поинтересовались. Зато вы, смотрю, преуспели, это великое утешение. – Генерал снова захлопал глазами, но Глокта ждать ответа не стал. – Это, должно быть, лорд-губернатор Вюрмс. Большая честь для меня, ваша светлость.
Старик Вюрмс олицетворял собой карикатуру на дряхлость, усохшее тело в просторной мантии напоминало съежившуюся под ворсистой кожицей сливу. На сияющей плеши торчало несколько седых пучков волос, а руки, по-видимому, дрожали даже в зной. Он, щурясь, посмотрел на Глокту слабыми слезящимися глазами и недоуменно спросил:
– Что? Что он сказал? – Вид у лорд-губернатора был озадаченный. – Кто этот человек?
Генерал Виссбрук наклонился к старику через стол и, едва не касаясь губами уха, громко прокричал:
– Наставник Глокта, ваша светлость! Вместо Давуста!
– Глокта? Глокта? А куда, черт побери, подевался Давуст?
На вопрос никто не удосужился ответить.
– Меня зовут Корстен дан Вюрмс.
Небрежно развалившийся в кресле сын лорд-губернатора произнес свое имя, словно волшебное заклинание, а руку для приветствия протянул, словно драгоценный дар. Гибкий и атлетичный в той же степени, в какой был стар и морщинист его отец, белокурый загорелый красавец буквально лучился здоровьем.
«Уже всем сердцем его презираю».
– Если не ошибаюсь, вы когда-то прекрасно фехтовали. – Молодой Вюрмс с насмешливой улыбкой оглядел Глокту с головы до ног. – Я тоже фехтую, но, к сожалению, здесь у меня нет достойных соперников. Может, нам устроить как-нибудь поединок?
«С удовольствием бы с тобой сразился, крысеныш. Если бы у меня действовала нога, я бы устроил тебе поединок! Ты и глазом не успел бы моргнуть, как я бы тебя выпотрошил».
– Да, прежде я фехтовал, но – увы! – пришлось это дело оставить. Здоровье не позволяет. – Глокта обнажил десна в беззубой ухмылке. – Впрочем, я мог бы поделиться с вами кое-какими хитростями, если хотите усовершенствовать свое мастерство.
Вюрмс помрачнел, а Глокта двинулся дальше.
– Вы, полагаю, хаддиш Кадия.
Хаддиш, высокий, стройный мужчина с длинной шеей и усталыми глазами, был облачен в простое белое одеяние и белый, обмотанный вокруг головы тюрбан.
«По виду и не скажешь, что он богаче туземца из Нижнего города, однако в нем чувствуется достоинство».
– Да, я Кадия. Народ Дагоски избрал меня своим представителем, чтобы я говорил от его имени. Только я уже не хаддиш. Священнослужитель без храма – не священнослужитель.
– Долго нам еще слушать о храме? – страдальчески взвыл Вюрмс.
– Долго – пока я заседаю в совете. – Он перевел взгляд на Глокту. – Итак, в городе новый инквизитор? Новый дьявол. Новый сеятель смерти. Ваши приезды и отъезды, палач, меня не интересуют.
Глокта улыбнулся.
«Сразу же в лоб объясняется в ненависти к инквизиции, даже не познакомившись с моими методами. Что ж, трудно ожидать любви народа к Союзу, когда их держат на положении рабов в собственном городе. Может быть, Кадия и есть предатель?
Или генерал Виссбрук? Конечно, он производит впечатление преданного делу вояки. Люди со столь развитым чувством долга и в равной мере неразвитым воображением интриги не плетут. Однако человек, который не радеет о собственной выгоде, не лицемерит, не скрывает какие-то тайны, редко становится генералом.
Или Корстен дан Вюрмс?..»
Молодой человек презрительно косился на Глокту, словно на загаженную уборную, куда его случайно занесло по нужде.
«Сколько раз я встречал заносчивых молокососов вроде него! Пусть он сын самого лорд-губернатора, но такие преданы только себе.
Или магистр Эйдер? Она сама улыбчивость и любезность, но глаза ее тверды, словно алмазы. Оценивает меня, как купец наивного покупателя. С ней явно все не так просто. За прекрасными манерами и любовью к заморским фасонам платьев кроется кое-что посерьезнее. Куда серьезнее…
Или лорд-губернатор? – Теперь ему казался подозрительным даже старик. – Так ли он плохо видит и слышит, как показывает? Не наигранно ли щурится, требуя объяснить, что происходит? Может, ему известно больше других?»
Глокта похромал к окну и, прислонившись к прекрасной резной колонне, залюбовался восхитительной панорамой; заходящее солнце по-прежнему припекало лицо. За спиной беспокойно шуршали и бродили члены совета, им явно не терпелось избавиться от свалившегося на них как снег на голову гостя.
«Интересно, скоро ли калеке велят ковылять прочь из чудесного зала? Ни одному из них я не доверяю. Ни одному. – Глокта ухмыльнулся. – Собственно, так и должно быть».
Первым потерял терпение Корстен дан Вюрмс.
– Наставник Глокта! – раздраженно воскликнул он. – Спасибо, что почтили нас своим присутствием, но вас наверняка ждут неотложные дела. Как и нас.
– Разумеется.
Глокта с преувеличенной медлительностью, приволакивая ногу, направился обратно к столу, в сторону выхода. Затем выдвинул кресло… и, кривясь от боли, осторожно в него опустился.
– Я постараюсь вставлять замечания по минимуму. По крайней мере, поначалу.
– Что? – изумился Виссбрук.
– Кто этот парень? – требовательно спросил лорд-губернатор, вытягивая вперед шею и щуря глаза. – Что происходит?
Его сын высказался более определенно:
– Что вы, черт возьми, делаете? Вы ненормальный?
Хаддиш Кадия тихо засмеялся: то ли над Глоктой, то ли над гневом членов совета.
– Пожалуйста, господа, прошу вас! – Магистр Эйдер говорила мягко и терпеливо. – Наставник только приехал, поэтому не осведомлен о заведенных у нас порядках. Видите ли, ваш предшественник никогда не посещал заседания городского совета. Вот уже несколько лет мы успешно правим городом, и…
– А закрытый совет так не считает. – Глокта двумя пальцами поднял над собой королевский приказ и, подождав, пока все рассмотрят тяжелую, красную с золотом, печать, резко толкнул его через стол.
Члены совета с подозрением уставились на документ. Карлота дан Эйдер развернула свиток и начала читать.
– Похоже, это мы не осведомлены… – проронила она, нахмурившись, а затем вскинула идеально выщипанную бровь.
– Дайте-ка взглянуть! – Корстен дан Вюрмс вырвал у нее приказ и заскользил глазами по бумаге. – Невероятно… – пробормотал он. – Невероятно!
– Боюсь, что вероятно. – Глокта одарил собрание беззубой ухмылкой. – Архилектор Сульт крайне обеспокоен. Он поручил мне расследовать исчезновение наставника Давуста, а также проверить, насколько город готов к обороне – то есть тщательно осмотреть крепостные стены и удостовериться, что гурки продолжат толкаться у их подножия. Для успешного выполнения заданий архилектор позволил мне использовать любые, необходимые, на мой взгляд, средства. – Он выдержал многозначительную паузу. – Любые… средства.
– В чем дело? – рассвирепел лорд-губернатор. – Я хочу знать, что происходит!
Бумагой завладел Виссбрук.
– Королевский приказ… – тихо забормотал он, утирая рукавом потный лоб. – Подписан двенадцатью членами закрытого совета. Наделяет предъявителя всеми полномочиями! – Генерал осторожно положил документ на инкрустированный стол, словно опасаясь, что тот неожиданно вспыхнет. – Это…
– Мы знаем, что это. – Магистр Эйдер, поглаживая кончиком пальца гладкую щеку, задумчиво рассматривала Глокту. Точно купец, который обнаружил, что не он обвел вокруг пальца наивного с виду покупателя, а покупатель – его. – Похоже, наставник Глокта берет бразды правления в свои руки.
– Я бы так не сказал. Ничего я не беру, но на собраниях совета присутствовать буду. Учтите, это лишь первое новшество – одно из многих, которые я намерен ввести.
Глокта устроился в красивом кресле поудобнее: вытянул ноющую ногу, расслабил ноющую спину, – и удовлетворенно вздохнул.
«Вот так почти идеально. – Его взгляд скользнул по кислым лицам членов городского совета. – Если, разумеется, не учитывать, что один из этих милейших людей – опасный изменник. Который уже устранил одного наставника и, вероятно, сейчас обдумывает, как бы избавиться от следующего…»
Глокта откашлялся.
– Так о чем вы, генерал Виссбрук, говорили, когда я вошел? Кажется, о стенах?
Старые шрамы
Зажимая ладонью рот и нос, Харкер неохотно вошел в камеру, за его плечом маячил здоровяк Иней.
– Пока ничего, но я…
– Ну, от этих двух вы уже точно ничего не добьетесь. Надеюсь, они подписали признания?
– Э-э… не совсем, – замялся инквизитор. – Видите ли, признания туземцев наставника Давуста не интересовали. Мы просто, понимаете…
– Вы даже не сумели допросить их так, чтобы они оставались в живых, пока не признаются?
Харкер насупился, будто школьник, которого несправедливо отчитал учитель, и отрывисто бросил:
– У нас осталась девчонка!
Глокта облизнул десну, там, где когда-то росли передние зубы. «Ни системы, ни цели. Жестокость ради жестокости. Хорошо, что я ничего сегодня не ел, иначе бы меня вывернуло наизнанку».
– Сколько ей лет?
– Кажется, четырнадцать. Только не понимаю, наставник, почему это для вас важно.
– А важно это, инквизитор Харкер, потому, что четырнадцатилетние девочки, как правило, не устраивают заговоров!
– Я решил, что лучше ничего не упускать.
– Ничего не упускать? Да вы их вообще допрашивали?
– Ну, я…
Глокта хлестнул инквизитора тростью по лицу. От резкого движения бок Глокты скрутила мучительная судорога, больная нога подвернулась, и он схватился за Инея, чтобы не упасть. Харкер с воем – от боли и потрясения – отлетел к стене и, поскользнувшись, рухнул на пол в нечистоты.
– Ты не инквизитор, – прошипел Глокта. – Ты мясник! Посмотри, в каком состоянии камера! Два свидетеля убиты! Какой от них теперь толк, придурок? – Он подался вперед. – Или это часть замысла? Может, с Давустом расправилась завистливая пешка? А потом заткнула ненужным свидетелям рты? Что скажешь, Харкер? Может, мне начать расследование с самой инквизиции?
Инквизитор попытался встать на ноги, но над ним грозно склонился практик Иней, и он снова вжался в стену; из носа Харкера закапала кровь.
– Нет, нет! Прошу вас! Это вышло случайно! Я не собирался их убивать! Я просто хотел выяснить, что произошло!
– Случайно? Тогда одно из двух: либо ты изменник, либо некомпетентен в своем деле! Мне такие люди не нужны! – Не обращая внимания на боль в спине, Глокта нагнулся еще ниже и зловеще улыбнулся беззубыми деснами. – Если я правильно помню, инквизитор, с дикарями чем жестче, тем лучше? Так вот на целом свете не сыщется человека жестче меня. Нигде и никогда. Уберите с глаз моих этого червя!
Иней схватил Харкера за облачение и поволок по загаженному полу к двери.
– Погодите! – взвыл инквизитор, цепляясь за косяки. – Прошу вас! Вы не можете со мной так поступить!
Вскоре его крики стихли в глубине коридора.
Глаза Витари улыбались, будто она получила необыкновенное удовольствие от разыгравшегося спектакля.
– А что делать с этой помойкой?
– Вычистить. – Глокта бессильно привалился к стене, утирая дрожащей рукой потное лицо; бок по-прежнему сводило от пульсирующей боли. – Вымойте здесь все. Тела похороните.
Витари кивнула на девочку.
– А ее куда?
– Искупайте. Оденьте. Накормите. Пусть идет, куда хочет.
– Стоит ли ее купать, если она вернется в Нижний город? – усмехнулась Витари.
«Что верно, то верно…» – задумался наставник, затем бросил через плечо, шагая к дверям:
– Ладно! Раз она прислуживала Давусту, пусть послужит и мне. Пусть возвращается к прежней работе!
Ему не терпелось выбраться наружу. Дышать в камере он уже не мог.
* * *
– Жаль вас разочаровывать, но крепостные стены в нынешнем плачевном состоянии далеко не столь неприступны…Говорящий умолк на полуслове – в зал заседаний правящего совета Дагоски шаркающей походкой вошел Глокта.
Зал разительно отличался от камеры в подземелье.
«Пожалуй, ничего красивее я в жизни не видел».
Стены и потолок, каждый их дюйм, украшала изящная резьба – переплетающиеся геометрические фигуры пугающей сложности; резной узор обрамлял выполненные в натуральный размер фрески по мотивам кантийских легенд: все они были написаны яркими красками – красной и голубой, все они мерцали золотом и серебром. Пол покрывала восхитительная, замысловатая мозаика. Отполированный до ослепительного сияния длинный стол был инкрустирован пластинами слоновой кости и завитками темного дерева. Из высоких окон открывался впечатляющий вид на пыльную, бурую часть города и сверкающий залив.
Едва Глокта вступил в зал, к нему поспешила с приветствием женщина внешностью под стать великолепной обстановке – она поистине изумительно вписывалась в царящую вокруг роскошь.
– Меня зовут Карлота дан Эйдер, – с легкой улыбкой сказала женщина, протягивая ему руки, как старому другу. – Я магистр гидьдии торговцев пряностями.
Глокта был впечатлен. Хотя бы крепостью ее желудка.
«Надо же – ни тени ужаса на лице. Она приветствует меня, будто перед ней не уродливая, скрюченная, подергивающаяся развалина, а такой же красавец, как она».
Прохладный бриз, веющий из высоких открытых окон, играл ее свободным длинным платьем в южном стиле, отчего голубой шелк с серебряной отделкой искрился и переливался. На пальцах, запястьях и шее магистра дан Эйдер сверкали бесценные украшения. Когда она подошла ближе, Глокту обдало странным сладким ароматом. Будто пряностями, на торговле которыми она, видимо, так сказочно разбогатела. И аромат на него подействовал. Еще как подействовал…
«Что ж, в конце концов, я по-прежнему мужчина. Хоть и в меньшей степени, чем прежде».
– Прошу прощения за свой наряд, но при такой жаре кантийская одежда намного удобнее. Я привыкла к ней за те годы, что здесь живу.
«Ее извинения за свой внешний вид – все равно что извинения гения за свою тупость».
– Это пустяки. – Глокта низко поклонился, насколько ему это позволяли неработающая нога и острая боль в спине. – Наставник Глокта к вашим услугам.
– Мы рады, что вы теперь с нами. Мы так сильно волновались, места себе не находили, когда исчез ваш предшественник, наставник Давуста.
«Подозреваю, что некоторые из присутствующих волновались несколько меньше других».
– Я надеюсь, мне удастся пролить свет на это дело.
– Мы все надеемся… – Карлота непринужденно и уверенно взяла Глокту под локоть. – Позвольте представить вам остальных.
Однако он не двинулся с места.
– Благодарю вас, магистр, думаю, я сам справлюсь.
Глокта прошаркал к столу: пусть не слишком грациозно, зато самостоятельно.
– Вы, полагаю, генерал Виссбрук, ответственный за оборону города.
Генерал – лысеющий мужчина лет сорока пяти в застегнутой до горла, несмотря на жару, парадной форме – буквально лоснился от пота.
«А тебя я помню! Вместе воевали в Гуркхуле. Майор Собственного королевского полка. Редкостный тупица, это все знали. Похоже, ты, приятель, неплохо устроился. Как все дураки».
– Рад вас видеть, – проронил Виссбрук, едва оторвав глаза от документов.
– Еще бы! Всегда приятно возобновить старое знакомство.
– Мы знакомы?
– Сражались плечом к плечу в Гуркхуле.
– Неужели? – Потное лицо генерала исказилось от изумления и ужаса. – Так вы… тот самый Глокта?
– Да, я тот самый Глокта, как вы выразились.
Виссбрук растерянно хлопал глазами.
– Э-э… хм… э-э… Как поживали все это время?
– В му́ке и страданиях. Спасибо, что поинтересовались. Зато вы, смотрю, преуспели, это великое утешение. – Генерал снова захлопал глазами, но Глокта ждать ответа не стал. – Это, должно быть, лорд-губернатор Вюрмс. Большая честь для меня, ваша светлость.
Старик Вюрмс олицетворял собой карикатуру на дряхлость, усохшее тело в просторной мантии напоминало съежившуюся под ворсистой кожицей сливу. На сияющей плеши торчало несколько седых пучков волос, а руки, по-видимому, дрожали даже в зной. Он, щурясь, посмотрел на Глокту слабыми слезящимися глазами и недоуменно спросил:
– Что? Что он сказал? – Вид у лорд-губернатора был озадаченный. – Кто этот человек?
Генерал Виссбрук наклонился к старику через стол и, едва не касаясь губами уха, громко прокричал:
– Наставник Глокта, ваша светлость! Вместо Давуста!
– Глокта? Глокта? А куда, черт побери, подевался Давуст?
На вопрос никто не удосужился ответить.
– Меня зовут Корстен дан Вюрмс.
Небрежно развалившийся в кресле сын лорд-губернатора произнес свое имя, словно волшебное заклинание, а руку для приветствия протянул, словно драгоценный дар. Гибкий и атлетичный в той же степени, в какой был стар и морщинист его отец, белокурый загорелый красавец буквально лучился здоровьем.
«Уже всем сердцем его презираю».
– Если не ошибаюсь, вы когда-то прекрасно фехтовали. – Молодой Вюрмс с насмешливой улыбкой оглядел Глокту с головы до ног. – Я тоже фехтую, но, к сожалению, здесь у меня нет достойных соперников. Может, нам устроить как-нибудь поединок?
«С удовольствием бы с тобой сразился, крысеныш. Если бы у меня действовала нога, я бы устроил тебе поединок! Ты и глазом не успел бы моргнуть, как я бы тебя выпотрошил».
– Да, прежде я фехтовал, но – увы! – пришлось это дело оставить. Здоровье не позволяет. – Глокта обнажил десна в беззубой ухмылке. – Впрочем, я мог бы поделиться с вами кое-какими хитростями, если хотите усовершенствовать свое мастерство.
Вюрмс помрачнел, а Глокта двинулся дальше.
– Вы, полагаю, хаддиш Кадия.
Хаддиш, высокий, стройный мужчина с длинной шеей и усталыми глазами, был облачен в простое белое одеяние и белый, обмотанный вокруг головы тюрбан.
«По виду и не скажешь, что он богаче туземца из Нижнего города, однако в нем чувствуется достоинство».
– Да, я Кадия. Народ Дагоски избрал меня своим представителем, чтобы я говорил от его имени. Только я уже не хаддиш. Священнослужитель без храма – не священнослужитель.
– Долго нам еще слушать о храме? – страдальчески взвыл Вюрмс.
– Долго – пока я заседаю в совете. – Он перевел взгляд на Глокту. – Итак, в городе новый инквизитор? Новый дьявол. Новый сеятель смерти. Ваши приезды и отъезды, палач, меня не интересуют.
Глокта улыбнулся.
«Сразу же в лоб объясняется в ненависти к инквизиции, даже не познакомившись с моими методами. Что ж, трудно ожидать любви народа к Союзу, когда их держат на положении рабов в собственном городе. Может быть, Кадия и есть предатель?
Или генерал Виссбрук? Конечно, он производит впечатление преданного делу вояки. Люди со столь развитым чувством долга и в равной мере неразвитым воображением интриги не плетут. Однако человек, который не радеет о собственной выгоде, не лицемерит, не скрывает какие-то тайны, редко становится генералом.
Или Корстен дан Вюрмс?..»
Молодой человек презрительно косился на Глокту, словно на загаженную уборную, куда его случайно занесло по нужде.
«Сколько раз я встречал заносчивых молокососов вроде него! Пусть он сын самого лорд-губернатора, но такие преданы только себе.
Или магистр Эйдер? Она сама улыбчивость и любезность, но глаза ее тверды, словно алмазы. Оценивает меня, как купец наивного покупателя. С ней явно все не так просто. За прекрасными манерами и любовью к заморским фасонам платьев кроется кое-что посерьезнее. Куда серьезнее…
Или лорд-губернатор? – Теперь ему казался подозрительным даже старик. – Так ли он плохо видит и слышит, как показывает? Не наигранно ли щурится, требуя объяснить, что происходит? Может, ему известно больше других?»
Глокта похромал к окну и, прислонившись к прекрасной резной колонне, залюбовался восхитительной панорамой; заходящее солнце по-прежнему припекало лицо. За спиной беспокойно шуршали и бродили члены совета, им явно не терпелось избавиться от свалившегося на них как снег на голову гостя.
«Интересно, скоро ли калеке велят ковылять прочь из чудесного зала? Ни одному из них я не доверяю. Ни одному. – Глокта ухмыльнулся. – Собственно, так и должно быть».
Первым потерял терпение Корстен дан Вюрмс.
– Наставник Глокта! – раздраженно воскликнул он. – Спасибо, что почтили нас своим присутствием, но вас наверняка ждут неотложные дела. Как и нас.
– Разумеется.
Глокта с преувеличенной медлительностью, приволакивая ногу, направился обратно к столу, в сторону выхода. Затем выдвинул кресло… и, кривясь от боли, осторожно в него опустился.
– Я постараюсь вставлять замечания по минимуму. По крайней мере, поначалу.
– Что? – изумился Виссбрук.
– Кто этот парень? – требовательно спросил лорд-губернатор, вытягивая вперед шею и щуря глаза. – Что происходит?
Его сын высказался более определенно:
– Что вы, черт возьми, делаете? Вы ненормальный?
Хаддиш Кадия тихо засмеялся: то ли над Глоктой, то ли над гневом членов совета.
– Пожалуйста, господа, прошу вас! – Магистр Эйдер говорила мягко и терпеливо. – Наставник только приехал, поэтому не осведомлен о заведенных у нас порядках. Видите ли, ваш предшественник никогда не посещал заседания городского совета. Вот уже несколько лет мы успешно правим городом, и…
– А закрытый совет так не считает. – Глокта двумя пальцами поднял над собой королевский приказ и, подождав, пока все рассмотрят тяжелую, красную с золотом, печать, резко толкнул его через стол.
Члены совета с подозрением уставились на документ. Карлота дан Эйдер развернула свиток и начала читать.
– Похоже, это мы не осведомлены… – проронила она, нахмурившись, а затем вскинула идеально выщипанную бровь.
– Дайте-ка взглянуть! – Корстен дан Вюрмс вырвал у нее приказ и заскользил глазами по бумаге. – Невероятно… – пробормотал он. – Невероятно!
– Боюсь, что вероятно. – Глокта одарил собрание беззубой ухмылкой. – Архилектор Сульт крайне обеспокоен. Он поручил мне расследовать исчезновение наставника Давуста, а также проверить, насколько город готов к обороне – то есть тщательно осмотреть крепостные стены и удостовериться, что гурки продолжат толкаться у их подножия. Для успешного выполнения заданий архилектор позволил мне использовать любые, необходимые, на мой взгляд, средства. – Он выдержал многозначительную паузу. – Любые… средства.
– В чем дело? – рассвирепел лорд-губернатор. – Я хочу знать, что происходит!
Бумагой завладел Виссбрук.
– Королевский приказ… – тихо забормотал он, утирая рукавом потный лоб. – Подписан двенадцатью членами закрытого совета. Наделяет предъявителя всеми полномочиями! – Генерал осторожно положил документ на инкрустированный стол, словно опасаясь, что тот неожиданно вспыхнет. – Это…
– Мы знаем, что это. – Магистр Эйдер, поглаживая кончиком пальца гладкую щеку, задумчиво рассматривала Глокту. Точно купец, который обнаружил, что не он обвел вокруг пальца наивного с виду покупателя, а покупатель – его. – Похоже, наставник Глокта берет бразды правления в свои руки.
– Я бы так не сказал. Ничего я не беру, но на собраниях совета присутствовать буду. Учтите, это лишь первое новшество – одно из многих, которые я намерен ввести.
Глокта устроился в красивом кресле поудобнее: вытянул ноющую ногу, расслабил ноющую спину, – и удовлетворенно вздохнул.
«Вот так почти идеально. – Его взгляд скользнул по кислым лицам членов городского совета. – Если, разумеется, не учитывать, что один из этих милейших людей – опасный изменник. Который уже устранил одного наставника и, вероятно, сейчас обдумывает, как бы избавиться от следующего…»
Глокта откашлялся.
– Так о чем вы, генерал Виссбрук, говорили, когда я вошел? Кажется, о стенах?
Старые шрамы
– Старые ошибки, – важно, нараспев изрек Байяз, – можно совершать лишь единожды. Следовательно, хорошее образование должно делать упор на правильную подачу истории.
Джезаль устало вздохнул. Какого черта этот старик вздумал его просвещать? Уму непостижимо. Самомнение, что ли, разыгралось к старости? В любом случае Джезаль твердо решил ничему не учиться.
– …Да, именно истории, – задумчиво говорил маг. – У Халциса богатейшая история…
Джезаль огляделся. Окружающий пейзаж его не впечатлил. Если под историей подразумевать возраст, то такого богатства у древнего города-порта Старой империи действительно имелось в избытке. А если брать шире – величие, славу или еще что-нибудь воодушевляющее, – то истории у города, видимо, не было совсем.
Халцис, несомненно, отличался продуманной планировкой, рассчитанной на то, чтобы с широких прямых улиц путешественнику открывались великолепные пейзажи. Однако прекрасные когда-то городские виды за долгие века превратились в панораму разложения и упадка: заброшенные дома, разверстые окна, дверные проемы, печально взирающие на развороченные площади; заросшие сорняками аллеи; перекрытые булыжниками и гниющими бревнами переулки. Половина мостов над лениво текущей рекой обрушилась, но никто их не ремонтировал. Половина деревьев, окаймляющих просторные авеню, погибли, засохли, сгинули под лозами плюща.
Древний порт не имел ничего общего с Адуей, где от причалов и трущоб до самого Агрионта бурлила жизнь. Порой Джезалю казалось, что беспокойный родной город слишком суматошен и вот-вот лопнет по швам от наплыва людей, но теперь, при виде редких оборванных горожан Халциса, бродящих по гниющим останкам города, у него не осталось сомнений, какая атмосфера ему все-таки по душе.
– …За время нашего путешествия, мой юный друг, вам не раз представятся возможности для самосовершенствования. Не упускайте их! Особенно советую поучиться у мастера Девятипалого. Думаю, у него вы могли бы многое перенять…
Джезаль едва не присвистнул от удивления.
– У этой обезьяны?
– Об этой, как вы выразились, обезьяне слагают легенды по всему Северу. Правда, на родине Девятипалого зовут Девять Смертей. Его имя повергает в трепет сердца сильнейших воинов: соратникам оно придает мужества, на врагов наводит ужас. Он непревзойденный опытный боец и хитроумный тактик, а кроме того, обладает умением рассказывать меньше, чем ему ведомо. – Байяз искоса взглянул на Джезаля. – Хотя некоторым моим знакомым свойственно обратное.
Джезаль, помрачнев, ссутулился. Ну чему может научить Девятипалый? Разве что есть руками и не мыться неделями.
– Большой форум, – пробормотал маг, когда они проходили мимо огромной площади. – Пульсирующее сердце города… – Даже в его голосе звучало разочарование. – Рынок, театр, место судебных заседаний, арена для философских и политических споров… В Старую эпоху здесь собирались все жители Халциса – яблоку негде было упасть, суета царила до поздней ночи.
Теперь места хватало в избытке. На обширном пространстве толклась жалкая горстка людей, хотя тут свободно уместилась бы толпа в пятьдесят раз большая. Периметр форума опоясывали грязные разбитые статуи на покосившихся пьедесталах, а в центре темнело несколько прилавков, сбившихся в кучу, словно замерзшие овцы.
– Тень былой славы… – Байяз указал на потрепанные статуи. – Сегодня нас интересуют только эти обитатели города.
– Неужели? А кто это?
– Императоры прошлого, мой мальчик, и о каждом есть что рассказать.
Джезаль мысленно застонал. Он историей своей-то страны не особенно интересовался, а тут какое-то гнилое болото на бескрайнем западе мира.
– Да их же целая толпа, – хмуро пробурчал он.
– И это еще не все! История Старой империи насчитывает мно-о-ого веков.
– Потому ее и называют старой, – фыркнул Джезаль.
– Поосторожнее со мной, капитан Луфар, для этого турнира у вас шпага коротка. Пока ваши предки бегали голышом по землям Союза, объясняясь жестами и поклоняясь грязи, здесь, благодаря моему учителю Иувину, зародилось могущественное государство. До сих пор ни одна страна не сумела с ним сравняться: ни по размеру, ни по богатству, ни по научному и духовному величию. Адуя, Талин, Шаффа – все они лишь жалкое подобие чудесных городов, что процветали в долине великой реки Аос. Это колыбель цивилизации, мой юный друг.
Джезаль обвел взглядом облезлые статуи, гнилые деревья, грязные, пустынные, разрушающиеся улицы.
– И как же оно захирело?
– В двух словах процесс упадка не описать. Успеху и славе всегда сопутствуют поражение и позор. А еще тихая зависть. Зависть и гордыня порождают ссоры, а те перерастают в междоусобицы и войны. Две крупномасштабные войны привели к чудовищной катастрофе. – Маг проворно подскочил к ближайшей статуе. – Но даже из катастроф можно извлечь урок, мой мальчик.
Тот скривился. Нужны ему уроки, как гнилой член! И ничей он не «мальчик»! Однако старика его упрямство ни капли не смущало.
– Великий правитель должен быть безжалостен, – затянул Байяз. – Если его жизни или власти грозит опасность, он должен действовать молниеносно, без колебаний и сожалений. За примером далеко ходить не надо – возьмем императора Шиллу. – Запрокинув голову, он посмотрел на высящуюся над ними мраморную статую с истертым временем и стихиями лицом. – Едва он заподозрил своего управляющего в тайных помыслах о троне, то приказал его немедленно казнить, жену и детей задушить, а родовой особняк в Аулкусе сровнять с землей. – Маг пожал плечами. – Без малейших доказательств. Да, жестоко. Да, чересчур. Но излишняя жестокость предпочтительнее ее недостатка. Уж лучше пусть боятся, чем презирают. Шилла это знал. В политике нет места чувствам, понимаете?
«Понимаю я одно: куда ни поверни, везде тебя норовит поучить жизни какой-нибудь старый хрен». – Разумеется, Джезаль этого не сказал, только подумал. Он хорошо помнил, как у него на глазах разлетелся на клочки практик инквизиции. Помнил хлюпающий звук разрывающейся плоти. Помнил брызги горячей крови на лице. Брр… Кошмарное зрелище! Нервно сглотнув комок в горле, он уставился на носки ботинок и уныло промямлил:
– Понимаю.
И Байяз продолжил бубнеж:
– Конечно, великому королю не обязательно быть тираном! Главная цель правителя – завоевать любовь простолюдинов. Это почти ничего не стоит: немного великодушия, немного уступок – и они будут обожать тебя до конца твоих дней.
Как бы ни был опасен старик, тут уж Джезаль смолчать не мог: в политике Байяз явно не разбирался.
– Какой толк от любви простолюдинов? Деньги, армия, сила – все это у знати.
Маг возвел глаза к облакам.
– Вот они, слова сущего ребенка, которого в два счета обведет вокруг пальца любой мошенник. Откуда же у знати деньги, как не с налогов, которые платят крестьяне за пользование землей? А кто служит в армии? Разве не сыновья и супруги простолюдинок? Откуда у господ сила? От покладистости вассалов, и только от нее! Если крестьяне разозлятся как следует, сила знати улетучится с пугающей быстротой. Возьмем, к примеру, императора Дантуса.
Он указал на статую с отбитой по плечо рукой; в ладони вытянутой вперед уцелевшей руки с холмиком мусора пышно разросся мох. Вместо носа в мраморе зияла грязная ямка, придающая лицу императора выражение вечной смущенной растерянности, какое возникает у человека, к которому неожиданно заглянули в уборную.
– Народ души в нем не чаял. За всю историю мира ни одного правителя так не любили! – сказал Байяз. – С каждым он обращался, как с равным, а половину своих доходов жертвовал бедным. Однако знать устроила против Дантуса заговор и, заточив свергнутого императора в тюрьму, возвела на трон своего ставленника.
– Неужели? – пробурчал Джезаль, пристально вглядываясь в другой конец полупустой площади.
– Однако народ не бросил обожаемого монарха в беде. Простолюдины вышли на улицы и устроили бунт. Справиться с мятежниками новым правителям не удалось. Изменников выволакивали из дворцов и вешали на первых попавшихся перекладинах. Уцелевшие заговорщики, испугавшись народного гнева, тут же вернули трон Дантусу. Надеюсь, теперь, мой мальчик, вы убедились, что любовь народа – вернейшая защита правителя от врагов?
Тот вздохнул.
– А я предпочитаю поддержку господ.
– Ха! Их любовь дорога и непостоянна, как ветер. Разве вы, капитан Луфар, не дежурили в Круге лордов на заседаниях открытого совета?
Джезаль нахмурился. Возможно, в болтовне старика есть крупица истины…
– Да, – продолжал Байяз, – такова любовь знати. Представителей высокого сословия лучше разобщить. Разжечь между ними зависть. Устроить соревнование за малые милости. Любой их успех выставлять как свою заслугу. А главное – не допустить, чтобы хоть один из них набрал силу и бросил вызов своему повелителю.
– А это кто?
Джезаль указал на статую, которая была заметно выше остальных: красивый мужчина средних лет с густой бородой и вьющимися волосами. Впечатляющее лицо. Только губы мрачно сжаты, да гордое чело гневно сморщено. Сразу видно – с таким шутки плохи.
– Это мой учитель Иувин. Он не император – он советник. Для многих – первый и единственный. Он создал империю, он же ее, по сути, и разрушил. Великий человек, великий во всех отношениях. Увы! У великих людей великие промахи. – Маг покрутил в руке ветхий посох. – Уроки истории надо знать назубок. Старые ошибки можно совершать только раз. – Он помолчал. – За исключением тех ситуаций, когда нет другого выбора.
Джезаль потер глаза и оглядел форум. Лекция, пожалуй, пошла бы на пользу кронпринцу Ладиславу. Хотя… вряд ли. Неужели вот для этого он, Джезаль, распрощался с мечтой о славе и возможном повышении, ради которых так усердствовал на службе? Неужели его оторвали от друзей лишь для того, чтобы он выслушивал унылые разглагольствования странного плешивого скитальца?
Джезаль устало вздохнул. Какого черта этот старик вздумал его просвещать? Уму непостижимо. Самомнение, что ли, разыгралось к старости? В любом случае Джезаль твердо решил ничему не учиться.
– …Да, именно истории, – задумчиво говорил маг. – У Халциса богатейшая история…
Джезаль огляделся. Окружающий пейзаж его не впечатлил. Если под историей подразумевать возраст, то такого богатства у древнего города-порта Старой империи действительно имелось в избытке. А если брать шире – величие, славу или еще что-нибудь воодушевляющее, – то истории у города, видимо, не было совсем.
Халцис, несомненно, отличался продуманной планировкой, рассчитанной на то, чтобы с широких прямых улиц путешественнику открывались великолепные пейзажи. Однако прекрасные когда-то городские виды за долгие века превратились в панораму разложения и упадка: заброшенные дома, разверстые окна, дверные проемы, печально взирающие на развороченные площади; заросшие сорняками аллеи; перекрытые булыжниками и гниющими бревнами переулки. Половина мостов над лениво текущей рекой обрушилась, но никто их не ремонтировал. Половина деревьев, окаймляющих просторные авеню, погибли, засохли, сгинули под лозами плюща.
Древний порт не имел ничего общего с Адуей, где от причалов и трущоб до самого Агрионта бурлила жизнь. Порой Джезалю казалось, что беспокойный родной город слишком суматошен и вот-вот лопнет по швам от наплыва людей, но теперь, при виде редких оборванных горожан Халциса, бродящих по гниющим останкам города, у него не осталось сомнений, какая атмосфера ему все-таки по душе.
– …За время нашего путешествия, мой юный друг, вам не раз представятся возможности для самосовершенствования. Не упускайте их! Особенно советую поучиться у мастера Девятипалого. Думаю, у него вы могли бы многое перенять…
Джезаль едва не присвистнул от удивления.
– У этой обезьяны?
– Об этой, как вы выразились, обезьяне слагают легенды по всему Северу. Правда, на родине Девятипалого зовут Девять Смертей. Его имя повергает в трепет сердца сильнейших воинов: соратникам оно придает мужества, на врагов наводит ужас. Он непревзойденный опытный боец и хитроумный тактик, а кроме того, обладает умением рассказывать меньше, чем ему ведомо. – Байяз искоса взглянул на Джезаля. – Хотя некоторым моим знакомым свойственно обратное.
Джезаль, помрачнев, ссутулился. Ну чему может научить Девятипалый? Разве что есть руками и не мыться неделями.
– Большой форум, – пробормотал маг, когда они проходили мимо огромной площади. – Пульсирующее сердце города… – Даже в его голосе звучало разочарование. – Рынок, театр, место судебных заседаний, арена для философских и политических споров… В Старую эпоху здесь собирались все жители Халциса – яблоку негде было упасть, суета царила до поздней ночи.
Теперь места хватало в избытке. На обширном пространстве толклась жалкая горстка людей, хотя тут свободно уместилась бы толпа в пятьдесят раз большая. Периметр форума опоясывали грязные разбитые статуи на покосившихся пьедесталах, а в центре темнело несколько прилавков, сбившихся в кучу, словно замерзшие овцы.
– Тень былой славы… – Байяз указал на потрепанные статуи. – Сегодня нас интересуют только эти обитатели города.
– Неужели? А кто это?
– Императоры прошлого, мой мальчик, и о каждом есть что рассказать.
Джезаль мысленно застонал. Он историей своей-то страны не особенно интересовался, а тут какое-то гнилое болото на бескрайнем западе мира.
– Да их же целая толпа, – хмуро пробурчал он.
– И это еще не все! История Старой империи насчитывает мно-о-ого веков.
– Потому ее и называют старой, – фыркнул Джезаль.
– Поосторожнее со мной, капитан Луфар, для этого турнира у вас шпага коротка. Пока ваши предки бегали голышом по землям Союза, объясняясь жестами и поклоняясь грязи, здесь, благодаря моему учителю Иувину, зародилось могущественное государство. До сих пор ни одна страна не сумела с ним сравняться: ни по размеру, ни по богатству, ни по научному и духовному величию. Адуя, Талин, Шаффа – все они лишь жалкое подобие чудесных городов, что процветали в долине великой реки Аос. Это колыбель цивилизации, мой юный друг.
Джезаль обвел взглядом облезлые статуи, гнилые деревья, грязные, пустынные, разрушающиеся улицы.
– И как же оно захирело?
– В двух словах процесс упадка не описать. Успеху и славе всегда сопутствуют поражение и позор. А еще тихая зависть. Зависть и гордыня порождают ссоры, а те перерастают в междоусобицы и войны. Две крупномасштабные войны привели к чудовищной катастрофе. – Маг проворно подскочил к ближайшей статуе. – Но даже из катастроф можно извлечь урок, мой мальчик.
Тот скривился. Нужны ему уроки, как гнилой член! И ничей он не «мальчик»! Однако старика его упрямство ни капли не смущало.
– Великий правитель должен быть безжалостен, – затянул Байяз. – Если его жизни или власти грозит опасность, он должен действовать молниеносно, без колебаний и сожалений. За примером далеко ходить не надо – возьмем императора Шиллу. – Запрокинув голову, он посмотрел на высящуюся над ними мраморную статую с истертым временем и стихиями лицом. – Едва он заподозрил своего управляющего в тайных помыслах о троне, то приказал его немедленно казнить, жену и детей задушить, а родовой особняк в Аулкусе сровнять с землей. – Маг пожал плечами. – Без малейших доказательств. Да, жестоко. Да, чересчур. Но излишняя жестокость предпочтительнее ее недостатка. Уж лучше пусть боятся, чем презирают. Шилла это знал. В политике нет места чувствам, понимаете?
«Понимаю я одно: куда ни поверни, везде тебя норовит поучить жизни какой-нибудь старый хрен». – Разумеется, Джезаль этого не сказал, только подумал. Он хорошо помнил, как у него на глазах разлетелся на клочки практик инквизиции. Помнил хлюпающий звук разрывающейся плоти. Помнил брызги горячей крови на лице. Брр… Кошмарное зрелище! Нервно сглотнув комок в горле, он уставился на носки ботинок и уныло промямлил:
– Понимаю.
И Байяз продолжил бубнеж:
– Конечно, великому королю не обязательно быть тираном! Главная цель правителя – завоевать любовь простолюдинов. Это почти ничего не стоит: немного великодушия, немного уступок – и они будут обожать тебя до конца твоих дней.
Как бы ни был опасен старик, тут уж Джезаль смолчать не мог: в политике Байяз явно не разбирался.
– Какой толк от любви простолюдинов? Деньги, армия, сила – все это у знати.
Маг возвел глаза к облакам.
– Вот они, слова сущего ребенка, которого в два счета обведет вокруг пальца любой мошенник. Откуда же у знати деньги, как не с налогов, которые платят крестьяне за пользование землей? А кто служит в армии? Разве не сыновья и супруги простолюдинок? Откуда у господ сила? От покладистости вассалов, и только от нее! Если крестьяне разозлятся как следует, сила знати улетучится с пугающей быстротой. Возьмем, к примеру, императора Дантуса.
Он указал на статую с отбитой по плечо рукой; в ладони вытянутой вперед уцелевшей руки с холмиком мусора пышно разросся мох. Вместо носа в мраморе зияла грязная ямка, придающая лицу императора выражение вечной смущенной растерянности, какое возникает у человека, к которому неожиданно заглянули в уборную.
– Народ души в нем не чаял. За всю историю мира ни одного правителя так не любили! – сказал Байяз. – С каждым он обращался, как с равным, а половину своих доходов жертвовал бедным. Однако знать устроила против Дантуса заговор и, заточив свергнутого императора в тюрьму, возвела на трон своего ставленника.
– Неужели? – пробурчал Джезаль, пристально вглядываясь в другой конец полупустой площади.
– Однако народ не бросил обожаемого монарха в беде. Простолюдины вышли на улицы и устроили бунт. Справиться с мятежниками новым правителям не удалось. Изменников выволакивали из дворцов и вешали на первых попавшихся перекладинах. Уцелевшие заговорщики, испугавшись народного гнева, тут же вернули трон Дантусу. Надеюсь, теперь, мой мальчик, вы убедились, что любовь народа – вернейшая защита правителя от врагов?
Тот вздохнул.
– А я предпочитаю поддержку господ.
– Ха! Их любовь дорога и непостоянна, как ветер. Разве вы, капитан Луфар, не дежурили в Круге лордов на заседаниях открытого совета?
Джезаль нахмурился. Возможно, в болтовне старика есть крупица истины…
– Да, – продолжал Байяз, – такова любовь знати. Представителей высокого сословия лучше разобщить. Разжечь между ними зависть. Устроить соревнование за малые милости. Любой их успех выставлять как свою заслугу. А главное – не допустить, чтобы хоть один из них набрал силу и бросил вызов своему повелителю.
– А это кто?
Джезаль указал на статую, которая была заметно выше остальных: красивый мужчина средних лет с густой бородой и вьющимися волосами. Впечатляющее лицо. Только губы мрачно сжаты, да гордое чело гневно сморщено. Сразу видно – с таким шутки плохи.
– Это мой учитель Иувин. Он не император – он советник. Для многих – первый и единственный. Он создал империю, он же ее, по сути, и разрушил. Великий человек, великий во всех отношениях. Увы! У великих людей великие промахи. – Маг покрутил в руке ветхий посох. – Уроки истории надо знать назубок. Старые ошибки можно совершать только раз. – Он помолчал. – За исключением тех ситуаций, когда нет другого выбора.
Джезаль потер глаза и оглядел форум. Лекция, пожалуй, пошла бы на пользу кронпринцу Ладиславу. Хотя… вряд ли. Неужели вот для этого он, Джезаль, распрощался с мечтой о славе и возможном повышении, ради которых так усердствовал на службе? Неужели его оторвали от друзей лишь для того, чтобы он выслушивал унылые разглагольствования странного плешивого скитальца?