Страница:
Временное правительство было против того, чтобы Скобелев стал членом делегации, а союзнические правительства после появления упомянутого наказа заявили резкий протест против включения Скобелева в состав делегации представителей от России. Венцом же разочарований для России стало заявление, которое сделал Бонар Лоу, отвечая на один из вопросов в английской палате общин. «Насколько мне известно, – заявил он, – на конференции в Париже вообще не будут обсуждаться цели войны; будут обсуждены лишь методы ее ведения».
В это же время военный министр генерал Верховский заявил, что ввиду творящегося в российской армии хаоса единственный выход состоит в том, чтобы оказать давление на союзников, чтобы они выступили с немедленным предложением мира. Это заявление было охарактеризовано большевистской прессой как предложение заключить сепаратный мир за спиной союзников, и министр подвергся острым нападкам. Военный министр был отправлен в отпуск на неопределенное время, и Керенский в последний короткий период своего пребывания у власти стал верховным военным диктатором России.
13 октября Ленин, скрывавшийся после июльских волнений в Финляндии, тайно вернулся в Лесное, под Петроградом. В течение всего времени этой вынужденной ссылки он посылал письма товарищам по партии, поддерживая их, давая указания и советы, непрерывно снабжая их хорошо продуманными аргументами для использования их в борьбе против Временного правительства. В этих письмах гений Ленина-пропагандиста раскрылся как никогда; эти работы являются классическими образцами революционной литературы.
Штаб (Центральный комитет) большевистской партии переехал из дворца примы-балерины в другое место, также, казалось бы, весьма неподходящее – в расположенное на севере Петрограда здание, где ранее располагался Смольный институт благородных девиц. В тех же самых помещениях, где в более счастливые и спокойные времена молодых девушек из знатных семей обучали хорошим манерам и тому, как вести домашний быт, партийные тактики отшлифовывали планы вооруженного восстания, которое, по их мнению, было единственной возможностью спасти революцию от буржуазного влияния Керенского и окружавших его доктринеров и попыток буржуазии использовать революционный настрой масс в своих целях.
Первые встречи с товарищами по партии, состоявшиеся 9 и 15 октября, Ленин провел в Лесном, поскольку возвращаться в столицу было еще опасно. Во время этих встреч, на которых присутствовали Троцкий, Зиновьев, Сталин, Свердлов, Каменев, Дзержинский, Коллонтай, Сокольников и еще три человека, Ленин подчеркивал, что пора пожинать плоды пропаганды и агитации, которые тщательно высевались большевистскими агитаторами со времени июльских волнений. Сейчас наступил подходящий момент для того, чтобы большевики взяли власть. Никакого промедления и оттяжки не должно быть. Сейчас или никогда.
Все присутствующие с этим согласились, за исключением Каменева и Зиновьева. Последние считали вооруженное выступление крайне рискованным и авантюрным; не было, по их мнению, никаких оснований быть уверенными в его успехе. Они предпочитали подождать, пока программа, предложенная большевиками, как и аргументы, разоблачающие меньшевиков и эсеров, станут известными широким слоям населения. Каменев и Зиновьев опасались повторения июльской ситуации и успеха контрреволюционных сил, в частности своего рода нового корниловского мятежа, на этот раз успешного.
Не сумев убедить членов ЦК, Каменев и Зиновьев заявили 15 октября о выходе из Центрального комитета и предприняли крайне резкий шаг, подвергнув критике политку Ленина и его призыв к вооруженному восстанию в непартийной газете «Новая жизнь» (в номере от 17 октября). За разглашение партийной тайны Ленин заклеймил эту «парочку» как «предателей», подверг их взгляды уничтожающей критике и потребовал исключения их из партии. Поскольку эта угроза осталась невыполненной, Каменев и Зиновьев продолжали выступать против вооруженного восстания вплоть до самой Октябрьской революции, правда, больше они не выносили свои взгляды за пределы партии.
Между тем Временное правительство продолжало заниматься подготовкой к предстоящей межсоюзнической конференции, хотя и заявляло о том, что ему известны планы большевиков. В Совете республики Терещенко потребовал, чтобы данный Скобелеву наказ был отозван. Он заявил:
«Мы объединены с союзниками в такую комбинацию сил, которая отвечает интересам России. Поэтому крайне важно, чтобы наши взгляды по вопросам войны и мира находились в ясном и, максимально возможно, точном соответствии со взглядами наших союзников. Во избежание каких-либо недоразумений и недопонимания я хочу ясно и откровенно заявить, что на парижской конференции у России должна быть единая точка зрения».
Однако в то время как Совет республики скрупулезно занимался формулировками в документах, основы властной структуры Временного правительства уже начали рушиться. Об этом говорило образование 15 октября Петроградским Советом Военно-революционного комитета. На следующий день пала одна из основ, на которой держалась шаткая конструкция управления, головная часть которой находилась в Мариинском дворце. Части петроградского гарнизона единогласно приняли следующую резолюцию: «Петроградский гарнизон больше не признает Временное правительство. Нашим правительством является Петроградский Совет. Мы будем выполнять приказы только Петроградского Совета, передаваемые через Военно-революционный комитет».
Третья встреча членов ЦК состоялась в Лесном 19 октября. Ленин, который выступал за то, чтобы действовать без промедления, по-прежнему сталкивался с возражениями со стороны тех, кто хотя в принципе и выступал за вооруженное восстание, но при этом сомневался, наступил ли для этого подходящий момент. Планы восстания обсуждались на встрече 19 октября, однако и на этой встрече Ленину не удалось добиться принятия решения о точной дате выступления. Второй съезд Советов должен был открыться 25 октября, и Ленин был убежден, что вооруженное выступление необходимо осуществить до его открытия и принятия каких-то решений, в том числе и организационного характера; власть следовало брать силой, чтобы не зависеть от результатов голосования. Вечером 24 октября он написал последнее письмо в ЦК по этому вопросу, призывая к немедленному выступлению. «Яснее ясного, что теперь, – писал он, – уже поистине, промедление в восстании смерти подобно. История не простит промедления революционерам, которые могли победить сегодня (и наверняка победят сегодня), рискуя потерять много завтра. Было бы гибелью или формальностью ждать колеблющегося голосования 25 октября, народ вправе и обязан решать подобные вопросы не голосованием, а силой… Промедление в выступлении смерти подобно!»
Позднее, вечером того же дня переодетый Ленин пришел в Смольный, чтобы лично возглавить подготовку к восстанию. Его присутствие, хоть и скрытое, ликвидировало последние остатки сомнений и колебаний, и 25 октября уже шатающемуся Временному правительству был нанесен смертельный удар.
Режим Керенского пал так же бесславно и невразумительно-безропотно, как и существовал. Красногвардейцы рассчитывали встретить серьезное сопротивление, но Временное правительство просто растаяло, как снег, и само прекратило существование. Керенский утром 25 октября покинул Петроград, намереваясь вернуться с верными Временному правительству воинскими частями. Он их не нашел и в Петроград больше никогда не вернулся. Несколькими часами позже оставшиеся члены Временного правительства, преданные своей охраной, были арестованы во время своего последнего заседания в Мариинском дворце. Их последними защитниками были подавленные и растерянные старые слуги, обслуживающие дворец, горстка юнкеров да несколько женщин из женского батальона, не способных оказать какого-либо сопротивления.
Глава 3
1
В это же время военный министр генерал Верховский заявил, что ввиду творящегося в российской армии хаоса единственный выход состоит в том, чтобы оказать давление на союзников, чтобы они выступили с немедленным предложением мира. Это заявление было охарактеризовано большевистской прессой как предложение заключить сепаратный мир за спиной союзников, и министр подвергся острым нападкам. Военный министр был отправлен в отпуск на неопределенное время, и Керенский в последний короткий период своего пребывания у власти стал верховным военным диктатором России.
13 октября Ленин, скрывавшийся после июльских волнений в Финляндии, тайно вернулся в Лесное, под Петроградом. В течение всего времени этой вынужденной ссылки он посылал письма товарищам по партии, поддерживая их, давая указания и советы, непрерывно снабжая их хорошо продуманными аргументами для использования их в борьбе против Временного правительства. В этих письмах гений Ленина-пропагандиста раскрылся как никогда; эти работы являются классическими образцами революционной литературы.
Штаб (Центральный комитет) большевистской партии переехал из дворца примы-балерины в другое место, также, казалось бы, весьма неподходящее – в расположенное на севере Петрограда здание, где ранее располагался Смольный институт благородных девиц. В тех же самых помещениях, где в более счастливые и спокойные времена молодых девушек из знатных семей обучали хорошим манерам и тому, как вести домашний быт, партийные тактики отшлифовывали планы вооруженного восстания, которое, по их мнению, было единственной возможностью спасти революцию от буржуазного влияния Керенского и окружавших его доктринеров и попыток буржуазии использовать революционный настрой масс в своих целях.
Первые встречи с товарищами по партии, состоявшиеся 9 и 15 октября, Ленин провел в Лесном, поскольку возвращаться в столицу было еще опасно. Во время этих встреч, на которых присутствовали Троцкий, Зиновьев, Сталин, Свердлов, Каменев, Дзержинский, Коллонтай, Сокольников и еще три человека, Ленин подчеркивал, что пора пожинать плоды пропаганды и агитации, которые тщательно высевались большевистскими агитаторами со времени июльских волнений. Сейчас наступил подходящий момент для того, чтобы большевики взяли власть. Никакого промедления и оттяжки не должно быть. Сейчас или никогда.
Все присутствующие с этим согласились, за исключением Каменева и Зиновьева. Последние считали вооруженное выступление крайне рискованным и авантюрным; не было, по их мнению, никаких оснований быть уверенными в его успехе. Они предпочитали подождать, пока программа, предложенная большевиками, как и аргументы, разоблачающие меньшевиков и эсеров, станут известными широким слоям населения. Каменев и Зиновьев опасались повторения июльской ситуации и успеха контрреволюционных сил, в частности своего рода нового корниловского мятежа, на этот раз успешного.
Не сумев убедить членов ЦК, Каменев и Зиновьев заявили 15 октября о выходе из Центрального комитета и предприняли крайне резкий шаг, подвергнув критике политку Ленина и его призыв к вооруженному восстанию в непартийной газете «Новая жизнь» (в номере от 17 октября). За разглашение партийной тайны Ленин заклеймил эту «парочку» как «предателей», подверг их взгляды уничтожающей критике и потребовал исключения их из партии. Поскольку эта угроза осталась невыполненной, Каменев и Зиновьев продолжали выступать против вооруженного восстания вплоть до самой Октябрьской революции, правда, больше они не выносили свои взгляды за пределы партии.
Между тем Временное правительство продолжало заниматься подготовкой к предстоящей межсоюзнической конференции, хотя и заявляло о том, что ему известны планы большевиков. В Совете республики Терещенко потребовал, чтобы данный Скобелеву наказ был отозван. Он заявил:
«Мы объединены с союзниками в такую комбинацию сил, которая отвечает интересам России. Поэтому крайне важно, чтобы наши взгляды по вопросам войны и мира находились в ясном и, максимально возможно, точном соответствии со взглядами наших союзников. Во избежание каких-либо недоразумений и недопонимания я хочу ясно и откровенно заявить, что на парижской конференции у России должна быть единая точка зрения».
Однако в то время как Совет республики скрупулезно занимался формулировками в документах, основы властной структуры Временного правительства уже начали рушиться. Об этом говорило образование 15 октября Петроградским Советом Военно-революционного комитета. На следующий день пала одна из основ, на которой держалась шаткая конструкция управления, головная часть которой находилась в Мариинском дворце. Части петроградского гарнизона единогласно приняли следующую резолюцию: «Петроградский гарнизон больше не признает Временное правительство. Нашим правительством является Петроградский Совет. Мы будем выполнять приказы только Петроградского Совета, передаваемые через Военно-революционный комитет».
Третья встреча членов ЦК состоялась в Лесном 19 октября. Ленин, который выступал за то, чтобы действовать без промедления, по-прежнему сталкивался с возражениями со стороны тех, кто хотя в принципе и выступал за вооруженное восстание, но при этом сомневался, наступил ли для этого подходящий момент. Планы восстания обсуждались на встрече 19 октября, однако и на этой встрече Ленину не удалось добиться принятия решения о точной дате выступления. Второй съезд Советов должен был открыться 25 октября, и Ленин был убежден, что вооруженное выступление необходимо осуществить до его открытия и принятия каких-то решений, в том числе и организационного характера; власть следовало брать силой, чтобы не зависеть от результатов голосования. Вечером 24 октября он написал последнее письмо в ЦК по этому вопросу, призывая к немедленному выступлению. «Яснее ясного, что теперь, – писал он, – уже поистине, промедление в восстании смерти подобно. История не простит промедления революционерам, которые могли победить сегодня (и наверняка победят сегодня), рискуя потерять много завтра. Было бы гибелью или формальностью ждать колеблющегося голосования 25 октября, народ вправе и обязан решать подобные вопросы не голосованием, а силой… Промедление в выступлении смерти подобно!»
Позднее, вечером того же дня переодетый Ленин пришел в Смольный, чтобы лично возглавить подготовку к восстанию. Его присутствие, хоть и скрытое, ликвидировало последние остатки сомнений и колебаний, и 25 октября уже шатающемуся Временному правительству был нанесен смертельный удар.
Режим Керенского пал так же бесславно и невразумительно-безропотно, как и существовал. Красногвардейцы рассчитывали встретить серьезное сопротивление, но Временное правительство просто растаяло, как снег, и само прекратило существование. Керенский утром 25 октября покинул Петроград, намереваясь вернуться с верными Временному правительству воинскими частями. Он их не нашел и в Петроград больше никогда не вернулся. Несколькими часами позже оставшиеся члены Временного правительства, преданные своей охраной, были арестованы во время своего последнего заседания в Мариинском дворце. Их последними защитниками были подавленные и растерянные старые слуги, обслуживающие дворец, горстка юнкеров да несколько женщин из женского батальона, не способных оказать какого-либо сопротивления.
Глава 3
Декрет о мире
1
Именно вопрос о мире стал главным испытанием для большевиков. Этот вопрос был главным в их борьбе против Временного правительства, и таковым он и остался в практической повестке дня победившей Советской власти. Народные массы в подавляющем большинстве страстно жаждали мира. Вопрос о мире рассматривался с точки зрения интересов революции как в России, так и за рубежом, и переговоры о его достижении должны были осуществляться в контексте новой революционной политики. Прежде всего, было необходимо отказаться от политики Временного правительства, пытавшегося оказать воздействие на союзников по дипломатическим каналам. Эта политика провалилась, причем совершенно бесславно и позорно. Обстановка требовала немедленных и энергичных действий по заключению всеобщего мира между всеми воюющими странами.
Заключение сепаратного мира с Германией никогда не входило в программу большевиков. Сепаратный мир, наоборот, совершенно противоречил этой программе, которая предусматривала заключение общеевропейского мира на основе победы социалистической революции и установления диктатуры пролетариата во всех воюющих европейских странах. Партия в то же время выступала за немедленное предложение мира на основе воззвания Петроградского Совета от 14 марта 1917 г.
Именно вопрос о мире больше всего занимал Ленина в период между неудавшимся июльским выступлением и успешно осуществленным в октябре 1917 г. государственным переворотом, когда ему приходилось работать скрываясь и находясь на нелегальном положении.
В письмах, содержащих советы и указания товарищам по партии, написанных и отправленных из мест, где ему приходилось скрываться, Ленин подчеркивал важность вопроса о мире и необходимость добиваться его заключения. «В войне против немцев, – писал он в августе 1917 г., – именно теперь нужно дело: тотчас и безусловно предложить мир на точных условиях. Если сделать это, то можно добиться либо быстрого мира, либо превращения войны в революционную.»
Вновь возвращаясь к этому вопросу, Ленин писал, что, «если большевики возьмут власть, они могут выступить перед народом с предложением о немедленном заключении мира». Наконец, в опубликованной в середине сентября 1917 г. статье «Задачи революции» он указывал:
«Советское правительство должно немедленно предложить всем воюющим народам (т. е. одновременно и правительствам, и рабочим и крестьянским массам) заключить сейчас же общий мир на демократических условиях, а равно заключить немедленно перемирие (хотя бы на три месяца). Такие условия мира не будут встречены доброжелательно капиталистами, но у всех народов они встретят такое громадное сочувствие и вызовут такой великий, всемирно-исторический взрыв энтузиазма и всеобщего возмущения затягиванием грабительской войны, что, всего вероятнее, мы получим сразу перемирие и согласие на открытие мирных переговоров. Ибо рабочая революция против войны растет всюду.»
Именно на этой основе – представлявшей собой ошибочное понимание психологии западноевропейцев – и были предприняты первые внешнеполитические шаги советского правительства. При этом исходили из того, что достаточно выдвинуть предложение, основанное на принципах заключения всеобщего мира, как народы воюющих стран заставят свои правительства вступить в мирные переговоры. Этот подход, которого, как было совершенно очевидно, придерживались с самого начала, становился все более откровенным и выразительным по мере приближения мирных переговоров в Брест-Литовске.
Вдохновляемый воспоминаниями о прозошедшем в июле 1917 г. мятеже военных моряков в Киле, Ленин позволил себе сделать заключение, что пролетарская революция в Германии уже буквально «за углом», – эта ошибочная оценка впоследствии обошлась России весьма дорого. «Как только большевики придут к власти, – заявлял он, – германский пролетариат заставит кайзера начать переговоры о мире».
Теоретические взгляды Ленина были очень быстро реализованы на практике. 26 октября в 6 часов 15 минут в Смольном была получена телеграмма с Северного фронта, в которой выражалась поддержка новому режиму и которая могла рассматриваться как одобрение и признание произошедшего переворота[49].
Началось настоящее «столпотворение вавилонское»: люди плакали и обнимались. Об усталости и напряжении предыдущих 12 часов в эти минуты радости и восторга совершенно забыли. Однако эта «радостная передышка» была недолгой. Смольный был буквально окутан атмосферой растущей напряженности. Да, большевики взяли власть; да, Петроградский Совет сверг Временное правительство и гарнизон праздновал победу новой революции, однако Съезд Советов к тому времени еще не открылся, Ленин еще не выступил перед ним и установление пролетарской диктатуры не было еще съездом узаконено. А как отнесутся к этому по всей России? А во всем мире?
В течение всего 26 октября Ленин вел яростную борьбу по преодолению колебаний своих товарищей по партии, которые, как, например, Каменев, напуганные самим масштабом свершившегося успеха, выступали за то, чтобы разделить власть с меньшевиками и эсерами и таким образом расширить базу поддержки революции. Обращаясь к колеблющимся, Ленин сказал, что он готов сотрудничать с любым, кто поддержит программу большевиков. «Мы не отступим ни на йоту», – заявил он.
Его неперклонность принесла свои плоды. К вечеру пришло сообщение, что эсеры не покинут Петроградский Совет и будут продолжать сотрудничать с Военно-революционным комитетом.
«Видите, – сказал Ленин, – они идут за нами».
Теперь все внимание было приковано с Съезду Советов, который с часа дня ждал выступления Ленина с докладом о произошедшем перевороте. Появились сообщения, что он сформулирует предложения о мире прямо перед делегатами съезда. Напряжение достигло высочайшего уровня; вся атмосфера в зале была пронизана надеждами и предположениями.
Было уже почти девять вечера, когда в зале, где проходил съезд, появились лидеры большевиков – шатающиеся от усталости, не спавшие и не евшие, с серыми и вытянутыми от напряжения и усталости лицами, но ликующие и торжествующие. То, что происходило, казалось какой-то фантазией: успех произошедшего переворота был еще не подтвержден и не гарантирован, а собравшиеся начали обсуждать вопрос о заключении всеобщего мира.
Вот как описывает эти события Джон Рид, бывший их очевидцем, в своей книге «Десять дней, которые потрясли мир»:
«Было ровно 8 часов 40 минут, когда громовая волна приветственных криков и рукоплесканий возвестила появление членов президиума и Ленина – великого Ленина среди них. Невысокая, коренастая фигура с большой лысой, крепко посаженной головой и выпуклым лбом. Маленькие глаза, широкий нос, крупный благородный рот, массивный подборобок, чисто выбритый, но уже с проступающей бородкой, столь известной в прошлом и будущем. Потертый костюм, немного не по росту длинные брюки. Ничего, что напоминало бы кумира толпы, простой, любимый и уважаемый так, как, быть может, любили и уважали лишь немногих вождей в истории. Необыкновенный народный вождь, вождь исключительно благодаря своему интеллекту, чуждый какой бы то ни было рисовки, не поддающийся настроениям, твердый, непреклонный, без эффектных пристрастий, но обладающий могучим умением раскрыть сложнейшие идеи в самых простых словах и дать глубокий анализ конкретной обстановки при сочетании проницательной гибкости и дерзновенной смелости ума.
…Но вот на трибуне Ленин. Он стоял, держась за край трибуны, обводя прищуренными глазами массу делегатов, и ждал, по-видимому не замечая нарастающую овацию, длившуюся несколько минут. Когда она стихла, он коротко и просто сказал: «Теперь пора приступать к строительству социалистического порядка!» Новый потрясающий грохот человеческой бури.
«Первым нашим делом должны быть практические шаги к осуществлению мира. Мы должны предложить народам всех воюющих стран мир на основе советских условий; без аннексий, без контрибуций, на основе свободного самоопределения народностей. Одновременно с этим мы, согласно нашему обещанию, обязаны опубликовать тайные договоры и отказаться от их соблюдения. Вопрос о войне и мире настолько ясен, что, кажется, я могу без всяких предисловий огласить проект воззвания к народам всех воюющих стран…»
Ленин говорил, широко открывая рот и словно улыбаясь; голос его был с хрипотцой – не неприятной, а словно бы приобретенной многолетней привычкой к выступлениям – и звучал так ровно, что казалось, он мог бы звучать без конца. Желая подчеркнуть свою мысль, Ленин слегка наклонялся вперед. Никакой жестикуляции. Тысячи простых лиц напряженно смотрели на него, исполненные обожания».
Декрет о мире, представлявший собой довольно длинный документ, предлагал немедленно начать переговоры о заключении «справедливого и демократического мира» без аннексий и без контрибуций. В нем провозглашался отказ от тайной дипломатии и намерение опубликовать все секретные договоры, заключенные царским режимом. Декрет предлагал немедленно заключить перемирие на всех фронтах сроком на три месяца для облегчения начала мирных переговоров.
Когда буря оваций стихла, Ленин заговорил снова. Он предложил съезду немедленно утвердить Декрет о мире, оставляя уже Учредительному собранию возможность окончательно утвердить мирный договор, который мог бы быть заключен на основе этого декрета. Однако он не хотел, чтобы у собравшихся оставались какие-то иллюзии о легкости заключения мира:
«Некоторые империалистические правительства будут сопротивляться нашим мирным предложениям, мы вовсе не обманываем себя на этот счет. Но мы надеемся, что скоро во всех воюющих странах разразится революция, и именно поэтому с особой настойчивостью обращаемся к французским, английским и немецким рабочим… По всей вероятности, империалистические правительства не ответят на наш призыв, но мы не должны ставить им ультиматум, на который слишком легко ответить отказом. Если германский пролетариат увидит, что мы готовы рассмотреть любое мирное предложение, то это, быть может, явится той последней каплей, которая переполнит чашу, и в Германии разразится революция. Мы готовы рассмотреть любые условия мира, но это вовсе не значит, что мы согласны принять их».
В течение часа выступавшие представители от разных фракций, в большей или меньшей степени, в целом одобрили Декрет о мире. Наконец, Каменев поставил вопрос на общее голосование. Кто за? Лес рук взметнулся вверх в едином порыве. Против? Один из делегатов попробовал было поднять руку против, но вокруг него разразился такой взрыв негодования, что он поспешно опустил руку… Принято единогласно.
Неожиданный и стихийный порыв поднял всех на ноги, и общее единодушие вылилось в стройном, волнующем звучании «Интернационала». Какой-то старый, седеющий солдат плакал, как ребенок; один молодой рабочий с покрытым потом, сияющим от счастья лицом, радостно улыбаясь, говорил: «Конец войне! Конец войне!»
Так в Россию пришел мир[50].
Однако ситуация недолго оставалась идиллической. Хотя революция и свершилась, она еще не утвердилась, и большевикам было необходимо преодолеть как вооруженное, так и пассивное сопротивление, прежде чем действительно овладеть ситуацией в стране.
Когда утром 28 октября нарком по иностранным делам Троцкий пришел принимать дела в министерство иностранных дел и дал указание перевести Декрет о мире на иностранные языки, 600 служащих министерства написали прошения об отставке и покинули здание МИД. Его коллега Урицкий, потребовавший в архивном управлении министерства тексты тайных договоров для их опубликования, был буквально выдворен из управления; из административно-технического персонала лишь один сотрудник экономического управления остался на месте работы[51].
Служащие Госбанка отказались выдавать деньги новому правительству. Одновременно 29–31 октября произошли мятеж юнкеров и военная авантюра Керенского в Гатчине[52].
Однако в течение нескольких дней все эти попытки были пресечены и большевики полностью взяли под контроль ситуацию как в Москве, так и в Петрограде. Постепенно государственный механизм, деятельность которого была нарушена в результате переворота, приходил в нормальное русло, и 8 ноября Троцкий разослал ноты послам союзных держав, официально уведомляя их о появлении нового правительства и привлекая их внимание к Декрету о мире. Было подчеркнуто, что нота является «официальным предложением немедленного перемирия на всех фронтах и немедленного открытия мирных переговоров». На следующий день аналогичная нота была направлена дипломатическим представителям нейтральных стран, причем высказывалась просьба «официально донести до сведения враждебных государств» выдвинутые предложения о мире.
Послы и другие представители высшего звена дипкорпуса союзных государств на совещании, состоявшемся 9 ноября 1917 г., решили проигнорировать ноту Троцкого и рекомендовать своим правительствам не отвечать на предложения советского правительства, «поскольку правительство, претендующее считаться законным правительством России, было установлено при помощи силы и не получило признания русского народа». В целом эти рекомендации были выполнены правительствами стран Антанты, которые отказались признать новый режим и те предложения о мире, которые были им выдвинуты. Более того, союзники пошли еще дальше – не признавая Совет народных комиссаров законным правительством России, они фактически стали считать таковым Ставку русских войск в Могилеве.
В это же время был предпринят явный и определенный шаг в направлении мира – 8 ноября комиссар по военным делам Крыленко[53] дал указание о поддержке братания на всех фронтах и поручил генералу Духонину[54], который был назначен Верховным главнокомандующим после ареста и исчезновения из поля зрения генерала Корнилова, «обратиться к военному командованию вражеских армий с предложением о немедленном прекращении военных действий для открытия переговоров о мире».
Генерал Духонин не дал никакого подтверждения ни о том, что он получил соответствующие указания Совета народных комиссаров, ни о том, что он собирается их выполнять. Когда вечером 9 ноября ему был задан прямой вопрос, будет ли он выполнять то, что ему предписано, он ответил, что может выполнять приказы только «правительства, поддерживаемого армией и страной». После этого ему было немедленно сообщено по телеграфу, что он отстраняется от занимаемой должности; главнокомандующим вместо него назначается Крыленко, а комиссаром по военным делам – Дыбенко[55].
Заключение сепаратного мира с Германией никогда не входило в программу большевиков. Сепаратный мир, наоборот, совершенно противоречил этой программе, которая предусматривала заключение общеевропейского мира на основе победы социалистической революции и установления диктатуры пролетариата во всех воюющих европейских странах. Партия в то же время выступала за немедленное предложение мира на основе воззвания Петроградского Совета от 14 марта 1917 г.
Именно вопрос о мире больше всего занимал Ленина в период между неудавшимся июльским выступлением и успешно осуществленным в октябре 1917 г. государственным переворотом, когда ему приходилось работать скрываясь и находясь на нелегальном положении.
В письмах, содержащих советы и указания товарищам по партии, написанных и отправленных из мест, где ему приходилось скрываться, Ленин подчеркивал важность вопроса о мире и необходимость добиваться его заключения. «В войне против немцев, – писал он в августе 1917 г., – именно теперь нужно дело: тотчас и безусловно предложить мир на точных условиях. Если сделать это, то можно добиться либо быстрого мира, либо превращения войны в революционную.»
Вновь возвращаясь к этому вопросу, Ленин писал, что, «если большевики возьмут власть, они могут выступить перед народом с предложением о немедленном заключении мира». Наконец, в опубликованной в середине сентября 1917 г. статье «Задачи революции» он указывал:
«Советское правительство должно немедленно предложить всем воюющим народам (т. е. одновременно и правительствам, и рабочим и крестьянским массам) заключить сейчас же общий мир на демократических условиях, а равно заключить немедленно перемирие (хотя бы на три месяца). Такие условия мира не будут встречены доброжелательно капиталистами, но у всех народов они встретят такое громадное сочувствие и вызовут такой великий, всемирно-исторический взрыв энтузиазма и всеобщего возмущения затягиванием грабительской войны, что, всего вероятнее, мы получим сразу перемирие и согласие на открытие мирных переговоров. Ибо рабочая революция против войны растет всюду.»
Именно на этой основе – представлявшей собой ошибочное понимание психологии западноевропейцев – и были предприняты первые внешнеполитические шаги советского правительства. При этом исходили из того, что достаточно выдвинуть предложение, основанное на принципах заключения всеобщего мира, как народы воюющих стран заставят свои правительства вступить в мирные переговоры. Этот подход, которого, как было совершенно очевидно, придерживались с самого начала, становился все более откровенным и выразительным по мере приближения мирных переговоров в Брест-Литовске.
Вдохновляемый воспоминаниями о прозошедшем в июле 1917 г. мятеже военных моряков в Киле, Ленин позволил себе сделать заключение, что пролетарская революция в Германии уже буквально «за углом», – эта ошибочная оценка впоследствии обошлась России весьма дорого. «Как только большевики придут к власти, – заявлял он, – германский пролетариат заставит кайзера начать переговоры о мире».
Теоретические взгляды Ленина были очень быстро реализованы на практике. 26 октября в 6 часов 15 минут в Смольном была получена телеграмма с Северного фронта, в которой выражалась поддержка новому режиму и которая могла рассматриваться как одобрение и признание произошедшего переворота[49].
Началось настоящее «столпотворение вавилонское»: люди плакали и обнимались. Об усталости и напряжении предыдущих 12 часов в эти минуты радости и восторга совершенно забыли. Однако эта «радостная передышка» была недолгой. Смольный был буквально окутан атмосферой растущей напряженности. Да, большевики взяли власть; да, Петроградский Совет сверг Временное правительство и гарнизон праздновал победу новой революции, однако Съезд Советов к тому времени еще не открылся, Ленин еще не выступил перед ним и установление пролетарской диктатуры не было еще съездом узаконено. А как отнесутся к этому по всей России? А во всем мире?
В течение всего 26 октября Ленин вел яростную борьбу по преодолению колебаний своих товарищей по партии, которые, как, например, Каменев, напуганные самим масштабом свершившегося успеха, выступали за то, чтобы разделить власть с меньшевиками и эсерами и таким образом расширить базу поддержки революции. Обращаясь к колеблющимся, Ленин сказал, что он готов сотрудничать с любым, кто поддержит программу большевиков. «Мы не отступим ни на йоту», – заявил он.
Его неперклонность принесла свои плоды. К вечеру пришло сообщение, что эсеры не покинут Петроградский Совет и будут продолжать сотрудничать с Военно-революционным комитетом.
«Видите, – сказал Ленин, – они идут за нами».
Теперь все внимание было приковано с Съезду Советов, который с часа дня ждал выступления Ленина с докладом о произошедшем перевороте. Появились сообщения, что он сформулирует предложения о мире прямо перед делегатами съезда. Напряжение достигло высочайшего уровня; вся атмосфера в зале была пронизана надеждами и предположениями.
Было уже почти девять вечера, когда в зале, где проходил съезд, появились лидеры большевиков – шатающиеся от усталости, не спавшие и не евшие, с серыми и вытянутыми от напряжения и усталости лицами, но ликующие и торжествующие. То, что происходило, казалось какой-то фантазией: успех произошедшего переворота был еще не подтвержден и не гарантирован, а собравшиеся начали обсуждать вопрос о заключении всеобщего мира.
Вот как описывает эти события Джон Рид, бывший их очевидцем, в своей книге «Десять дней, которые потрясли мир»:
«Было ровно 8 часов 40 минут, когда громовая волна приветственных криков и рукоплесканий возвестила появление членов президиума и Ленина – великого Ленина среди них. Невысокая, коренастая фигура с большой лысой, крепко посаженной головой и выпуклым лбом. Маленькие глаза, широкий нос, крупный благородный рот, массивный подборобок, чисто выбритый, но уже с проступающей бородкой, столь известной в прошлом и будущем. Потертый костюм, немного не по росту длинные брюки. Ничего, что напоминало бы кумира толпы, простой, любимый и уважаемый так, как, быть может, любили и уважали лишь немногих вождей в истории. Необыкновенный народный вождь, вождь исключительно благодаря своему интеллекту, чуждый какой бы то ни было рисовки, не поддающийся настроениям, твердый, непреклонный, без эффектных пристрастий, но обладающий могучим умением раскрыть сложнейшие идеи в самых простых словах и дать глубокий анализ конкретной обстановки при сочетании проницательной гибкости и дерзновенной смелости ума.
…Но вот на трибуне Ленин. Он стоял, держась за край трибуны, обводя прищуренными глазами массу делегатов, и ждал, по-видимому не замечая нарастающую овацию, длившуюся несколько минут. Когда она стихла, он коротко и просто сказал: «Теперь пора приступать к строительству социалистического порядка!» Новый потрясающий грохот человеческой бури.
«Первым нашим делом должны быть практические шаги к осуществлению мира. Мы должны предложить народам всех воюющих стран мир на основе советских условий; без аннексий, без контрибуций, на основе свободного самоопределения народностей. Одновременно с этим мы, согласно нашему обещанию, обязаны опубликовать тайные договоры и отказаться от их соблюдения. Вопрос о войне и мире настолько ясен, что, кажется, я могу без всяких предисловий огласить проект воззвания к народам всех воюющих стран…»
Ленин говорил, широко открывая рот и словно улыбаясь; голос его был с хрипотцой – не неприятной, а словно бы приобретенной многолетней привычкой к выступлениям – и звучал так ровно, что казалось, он мог бы звучать без конца. Желая подчеркнуть свою мысль, Ленин слегка наклонялся вперед. Никакой жестикуляции. Тысячи простых лиц напряженно смотрели на него, исполненные обожания».
Декрет о мире, представлявший собой довольно длинный документ, предлагал немедленно начать переговоры о заключении «справедливого и демократического мира» без аннексий и без контрибуций. В нем провозглашался отказ от тайной дипломатии и намерение опубликовать все секретные договоры, заключенные царским режимом. Декрет предлагал немедленно заключить перемирие на всех фронтах сроком на три месяца для облегчения начала мирных переговоров.
Когда буря оваций стихла, Ленин заговорил снова. Он предложил съезду немедленно утвердить Декрет о мире, оставляя уже Учредительному собранию возможность окончательно утвердить мирный договор, который мог бы быть заключен на основе этого декрета. Однако он не хотел, чтобы у собравшихся оставались какие-то иллюзии о легкости заключения мира:
«Некоторые империалистические правительства будут сопротивляться нашим мирным предложениям, мы вовсе не обманываем себя на этот счет. Но мы надеемся, что скоро во всех воюющих странах разразится революция, и именно поэтому с особой настойчивостью обращаемся к французским, английским и немецким рабочим… По всей вероятности, империалистические правительства не ответят на наш призыв, но мы не должны ставить им ультиматум, на который слишком легко ответить отказом. Если германский пролетариат увидит, что мы готовы рассмотреть любое мирное предложение, то это, быть может, явится той последней каплей, которая переполнит чашу, и в Германии разразится революция. Мы готовы рассмотреть любые условия мира, но это вовсе не значит, что мы согласны принять их».
В течение часа выступавшие представители от разных фракций, в большей или меньшей степени, в целом одобрили Декрет о мире. Наконец, Каменев поставил вопрос на общее голосование. Кто за? Лес рук взметнулся вверх в едином порыве. Против? Один из делегатов попробовал было поднять руку против, но вокруг него разразился такой взрыв негодования, что он поспешно опустил руку… Принято единогласно.
Неожиданный и стихийный порыв поднял всех на ноги, и общее единодушие вылилось в стройном, волнующем звучании «Интернационала». Какой-то старый, седеющий солдат плакал, как ребенок; один молодой рабочий с покрытым потом, сияющим от счастья лицом, радостно улыбаясь, говорил: «Конец войне! Конец войне!»
Так в Россию пришел мир[50].
Однако ситуация недолго оставалась идиллической. Хотя революция и свершилась, она еще не утвердилась, и большевикам было необходимо преодолеть как вооруженное, так и пассивное сопротивление, прежде чем действительно овладеть ситуацией в стране.
Когда утром 28 октября нарком по иностранным делам Троцкий пришел принимать дела в министерство иностранных дел и дал указание перевести Декрет о мире на иностранные языки, 600 служащих министерства написали прошения об отставке и покинули здание МИД. Его коллега Урицкий, потребовавший в архивном управлении министерства тексты тайных договоров для их опубликования, был буквально выдворен из управления; из административно-технического персонала лишь один сотрудник экономического управления остался на месте работы[51].
Служащие Госбанка отказались выдавать деньги новому правительству. Одновременно 29–31 октября произошли мятеж юнкеров и военная авантюра Керенского в Гатчине[52].
Однако в течение нескольких дней все эти попытки были пресечены и большевики полностью взяли под контроль ситуацию как в Москве, так и в Петрограде. Постепенно государственный механизм, деятельность которого была нарушена в результате переворота, приходил в нормальное русло, и 8 ноября Троцкий разослал ноты послам союзных держав, официально уведомляя их о появлении нового правительства и привлекая их внимание к Декрету о мире. Было подчеркнуто, что нота является «официальным предложением немедленного перемирия на всех фронтах и немедленного открытия мирных переговоров». На следующий день аналогичная нота была направлена дипломатическим представителям нейтральных стран, причем высказывалась просьба «официально донести до сведения враждебных государств» выдвинутые предложения о мире.
Послы и другие представители высшего звена дипкорпуса союзных государств на совещании, состоявшемся 9 ноября 1917 г., решили проигнорировать ноту Троцкого и рекомендовать своим правительствам не отвечать на предложения советского правительства, «поскольку правительство, претендующее считаться законным правительством России, было установлено при помощи силы и не получило признания русского народа». В целом эти рекомендации были выполнены правительствами стран Антанты, которые отказались признать новый режим и те предложения о мире, которые были им выдвинуты. Более того, союзники пошли еще дальше – не признавая Совет народных комиссаров законным правительством России, они фактически стали считать таковым Ставку русских войск в Могилеве.
В это же время был предпринят явный и определенный шаг в направлении мира – 8 ноября комиссар по военным делам Крыленко[53] дал указание о поддержке братания на всех фронтах и поручил генералу Духонину[54], который был назначен Верховным главнокомандующим после ареста и исчезновения из поля зрения генерала Корнилова, «обратиться к военному командованию вражеских армий с предложением о немедленном прекращении военных действий для открытия переговоров о мире».
Генерал Духонин не дал никакого подтверждения ни о том, что он получил соответствующие указания Совета народных комиссаров, ни о том, что он собирается их выполнять. Когда вечером 9 ноября ему был задан прямой вопрос, будет ли он выполнять то, что ему предписано, он ответил, что может выполнять приказы только «правительства, поддерживаемого армией и страной». После этого ему было немедленно сообщено по телеграфу, что он отстраняется от занимаемой должности; главнокомандующим вместо него назначается Крыленко, а комиссаром по военным делам – Дыбенко[55].