Джонсон Сьюзен. Греховный соблазн

   — Не важно, — поспешно перебила она, вспомнив о своей поистине разнузданной чувственности и его вечной готовности угодить. — Наверное, ты прав. Но только посмей злорадствовать!
   — Ни за что, и спасибо, — бросил он, нахально блестя глазами. — Раз уж ты признала мое исключительное великодушие, могу я со всей почтительностью объяснить, что нам давно пора отправляться в Минстер-Хилл? Всего лишь предложение, разумеется, но очень настойчивое, особенно после моего недавнего похода в город. Сплетни распространяются со скоростью лесного пожара. К тому же учти мои последние приобретения. Итак, что вы думаете, миледи?
   Он легонько коснулся ее пальцев.
   — Придется, наверное, — с видимой неохотой признала она.
   — Самое мудрое решение с точки зрения благоразумия, осмотрительности и так далее и тому подобное…
   — Ну да, это у тебя всегда на первом месте, — поддела Кристина.
   — Обычно даже не на сотом, но с тобой я становлюсь более осторожным. Потому что…
   — Я не желаю никаких проблем.
   — Согласен. Мне бы очень хотелось остаться здесь с тобой в теплой постели на целую вечность, тем более что можно поваляться на соболе, — ухмыльнулся Макс, — но я снова вынужден оставить тебя. Куплю куртку и бриджи, а когда вернусь, ожидаю увидеть тебя одетой. Договорились, дорогая?
   — А если и так? — кокетливо бросила она.
   — Уверяю, ты будешь достойно вознаграждена, когда мы окажемся в Минстер-Хилле.
   — Надеюсь, письменного обещания не понадобится?
   — При моем состоянии перманентного возбуждения? — Он ошеломленно тряхнул головой. — Пожалуй, нет. Уверен, мы найдем, чем удовлетворить миледи. Кстати, дорогая, до следующего поезда еще час. Сумеешь выдержать?
   Кристина кивнула. Он поцеловал ее и решительно вскочил. Чем скорее они доберутся до его загородного поместья, тем надежнее им гарантировано уединение.
   Вернулся он с новой одеждой и билетами на поезд.
   — Удача нам не изменила, — заметил он, протягивая билеты. — У нас отдельное купе.
   — Ты чрезвычайно предусмотрителен.
   Одетая и готовая к выходу, если не считать шелковых вечерних лодочек, носки которых едва выглядывали из складок меховой накидки, она словно сошла с обложки модного журнала.
   — Поговорка «Не подмажешь — не поедешь» как нельзя более применима к Таттону. Бедному поверенному придется сегодня ехать в обычном вагоне, без спальных мест. Но он, как мне сказали, человек еще молодой, так что выдержит.
   — В этом случае угрызения совести меня не замучат, — улыбнулась Кристина.
   — Они вообще не должны тебя мучить. Относи все за счет моего эгоизма. Я хочу держать тебя в объятиях, и наконец получил такую возможность.
 
   Всю дорогу он действительно не выпускал ее из объятий. Кристина задремала сразу же после того, как поезд отошел от станции. Менее, чем он, привычная к бессонным ночам и необузданному сексу, она в самом деле устала.
   Пока она спала, он получил время поразмыслить о редкостном чуде, случившемся с ним. О своих чувствах к этой женщине и бесчисленных проблемах в их отношениях. Он впервые в жизни испытывал нечто подобное. И хотя знал, как достойно прервать роман, не оставив в любовнице ни ненависти, ни обиды, как попрощаться обаятельно и с чарующей улыбкой, не так-то легко примириться с бурей эмоций, которые пробудила в нем Кристина… или перспективой их расставания.
   Две недели пройдут быстро.
   До чего же необычна сама мысль о том, что он, маркиз Вейл, способен провести две недели с одной женщиной! В прошлом нечто подобное привело бы его в панику, а сейчас он смотрит в будущее без тревоги и страха, и не только предвкушает удовольствие от ее общества, но и с ужасом думает о том, что две недели пройдут слишком быстро.
   Макс тихо хмыкнул. Ничего не скажешь, жестокая справедливость судьбы. Какая же ирония заключена в том, что любовь настигла человека, бросившего столько женщин!
   Но, будучи реалистом до мозга костей, он не собирался сетовать на неумолимость рока. В Минстер-Хилле Кристина целых две недели будет принадлежать ему! Придется довольствоваться этим.
   Что же касается будущего…
   Он молча пожал плечами.
 
   В телеграмме, посланной Максом из Таттона, уточнялось время прибытия, поэтому на станции Эмери их уже ждал экипаж. Погода выдалась прекрасная: солнце сияло с синего безоблачного неба, деревья стояли во всей красе своей осенней листвы, и кучер повез их по живописной, вьющейся вдоль реки дороге. Харди гордился поместьем, в котором его семья служила на протяжении двадцати поколений.
   На подъездной аллее выстроился весь штат слуг. Дворецкий Уайлдер и экономка миссис Драммонд приветствовали хозяина и его гостью.
   — Господи помилуй, — вполголоса пробормотала Кристина. — Никогда не видела столько народу. Должно быть, ты живешь в королевской роскоши.
   Макс оглядел строй слуг, показавшийся ему длиннее обычного, и задался вопросом, уж не решил ли дворецкий, будто титул княгини требует дополнительных почестей.
   — Думаю, они ради тебя собрали людей из всех окрестных деревень, — прошептал он. — И надеюсь, сумели произвести на тебя впечатление.
   — Вне всякого сомнения. Так ты очень богат? — поддразнила она. — Видишь ли, Лулу вечно твердит, что надеется на мой здравый смысл, поскольку если уж я отважусь завести любовника, то хотя бы не бедного!
   — Иначе говоря, призывает следовать ее примеру, — с внезапной холодностью заметил он.
   — Прости, я неудачно пошутила.
   Макс мрачно нахмурился, но все же взял ее под руку и провел вдоль бесконечной линии слуг, с улыбкой кивая на их приветствия.
   — Кстати, — пробормотал он, когда они поднялись на крыльцо Минстер-Хилла, — больше любовников у тебя не будет.
   — Да, сэр, как скажете, милорд. Считайте меня вашей покорной служанкой. Не хотите ли, чтобы я заодно и туфли вам почистила? Боюсь, у меня это не получится. Недостатки воспитания, что поделаешь, зато я могу отдавать приказания слугам, если удовольствуетесь этим, милорд.
   — Не валяй дурака, — проворчал он, но, тут же осознав, что играет в ее жизни далеко не главную роль, немедленно раскаялся. — Прости меня, я забылся. А если потребуешь от меня начистить туфли, это тоже входило в мое воспитание.
   — Будьте уверены, милорд Вейл, что у меня есть куда более важные просьбы.
   — Требования, хочешь сказать? — уточнил он.
   — После столь непонятного взрыва ревности я старалась быть дипломатичной, но именно требования.
   — По крайней мере мы хоть в чем-то согласны, — сухо обронил он.
   — В самом главном, милорд. Обещаю никогда не брать другого любовника, но не для того, чтобы угодить тебе. Чтобы угодить себе. Понял?
   Она показала ему язык.
   На какой-то момент ему вдруг захотелось дать такую же клятву, но, предвидя, чем кончится их роман, он не смог солгать столь откровенно.
   — А я обещаю, — сказал он, — сдерживать свою ревность.
   Перед ними с театральной торжественностью распахнулись двойные двери, и в вестибюле возникли новые слуги, прервав их беседу.
   Макс повел Кристину по внушительному вестибюлю к мраморной лестнице, показывая по пути портреты предков и тоном завзятого гида объясняя историю каждого. Она отвечала в таком же духе: восхищалась художниками, замечала особенности интерьера, то есть вела себя так, как полагалось всякой хорошо воспитанной гостье.
   Но когда они следовали за лакеем по казавшемуся бесконечным коридору, она все же прошептала:
   — Долго еще?
   — Чертовски, — сообщил он и громко осведомился, нравится ли ей восхитительная ваза, стоявшая в стенной нише.
   — Шестнадцатый век? — в свою очередь, спросила она.
   — Да, самое начало, насколько мне известно.
   — Очень мило.
   — Я рад, что вам нравится.
   Она озорно хихикнула.
   — Слугам придется научиться отводить взгляды при встрече с нами, — вздохнул Макс. — Если я захочу поцеловать тебя за пределами нашей спальни, не собираюсь отказывать себе в удовольствии. Если не возражаешь, разумеется.
   Он вечно забывал о ее довольно бессвязных представлениях о приличии.
   — Между нами далеко не платонические отношения, так что…
   — Слава Богу, нет, иначе мне приходилось бы принимать холодную ванну по десять раз на день.
   — Хочешь сказать, что действительно способен сдерживать свои желания?
   Он мельком взглянул на нее:
   — Возможно, нет.
   — Даже в холодной воде?
   — Даже если бы внезапно нагрянула арктическая пурга.
   — Как мило.
   — Я рад, что ты так думаешь.
   — Насколько сильно?
   — Считай, что покажу тебе степень своей радости ровно через пять минут.
   — Так долго?
   — Черт возьми, нет.
   Он подхватил ее на руки, промчался по коридору мимо лакея, и будь прокляты слуги!
   Их яростная любовная схватка в этот первый день в Минстер-Хилле ознаменовала начало двухнедельного невыразимого счастья для них обоих. Они не делали ничего и делали все, в зависимости от настроения: иногда не покидали постели, иногда гуляли или часами скакали верхом, как туристы, любующиеся видами. Как любовники, довольствующиеся обществом друг друга.
   Как-то вечером они переоделись к ужину и выступили в роли хозяев поместья, и словно малыши, играющие в папу и маму, делали вид, что они почтенные супруги, законные хозяева этого древнего владения. Они даже говорили о детях. О том, что когда-нибудь у них будут двое: мальчик и девочка. И даже выбирали имена и школы, которые те будут посещать.
   Кончилось тем, что на глаза Кристины навернулись слезы. Макс, поспешно поднявшись, обошел вокруг гигантского стола, за которым они играли в свою глупую игру, прижал ее к груди, понес наверх мимо слуг и с утонченной нежностью любил остаток вечера и всю ночь. Стремясь, чтобы она забыла свою печаль, а он — что время утекает все быстрее. Так, чтобы осталось лишь безумное наслаждение, наполняющее их умы, сердца и разгоряченные тела.
   Чтобы завтра не существовало.
 
   Но завтра наступило с неумолимой реальностью. За ним еще одно, еще… и любовная идиллия подошла к концу.
   Проснувшись в объятиях Макса в то самое утро, когда им предстоял отъезд, Кристина тяжело вздохнула, охваченная невыразимой грустью. Напрасно твердила она себе, что любовные романы по природе своей непостоянны, что Макс не может разделить с ней жизнь и что она навсегда сохранит воспоминания о том огромном счастье, которое было у них на двоих.
   — Я заказал для тебя солнечный день, — прошептал Макс.
   Кристина молча смотрела в его улыбающееся лицо. Как она будет жить без него?!
   — Я не заплачу, — пробормотала она, вытирая слезы.
   — Я тоже обещал не плакать, — шутливо подтвердил он, хотя мысль о том, что она покинет его, была непереносима.
   — Это уже утешение, — кивнула она, растягивая губы в подобии улыбки.
   Макс сделал смешную гримасу.
   — Придется перенять манеру британцев церемонно поджимать губы.
   Кристина невольно хихикнула:
   — Ты ничуть не похож на британца.
   — Это уже утешение, — передразнил он, довольный, что заставил ее смеяться.
   — Ты будешь мне писать?
   — Так часто, как только пожелаешь, — ответил он, сам не зная, сможет ли… захочет ли… сумеет ли вынести сознание того, что она живет с другим мужчиной.
   — Неплохо бы каждую минуту.
   — Что я люблю в тебе, так это твою нетребовательность.
   Интересно, он всерьез сказал о любви?
   Макс спрашивал себя о том же, но не долго, поскольку не привык предаваться бесплодной печали, и, целуя Кристину, уже думал о том, как в последний раз подарить ей наслаждение.
   Этим утром он дал ей только чистое, неомраченное удовольствие, сладостные поцелуи, поцелуи юноши, удивившие и восхитившие ее.
   — Жаль, что я не знала тебя, когда мы оба были молоды, — пожаловалась она, лежа на нем полчаса спустя, еще не успокоившись после только что испытанного оргазма.
   — Но сейчас я лучше, — похвастался он.
   — Зато не такой милый, я полагаю.
   — Не знал, что тебе нужно именно это, — поддел он, прекрасно понимая, что она имеет в виду.
   — Ну вот, теперь обязательно нужно быть циником, когда я еще не отошла от радости твоих невинных юных поцелуев.
   — Рад, что вам понравилось, мадам, — протянул он с отчетливым американским акцентом. И без того он подумать не может о расставании! Поэтому и не намерен предаваться сентиментальным грезам. — Если вы в настроении, у меня найдется еще много чего!
   — Я всегда в настроении, — заверила она, всхлипнув.
   — Не плачь, дорогая. Я буду писать, ты будешь писать. И кроме того, устрою в доме телеграф, — игриво провозгласил он. — А если ничего не поможет, договоримся о тайном свидании.
   Она снова всхлипнула и кивнула.
   — И я буду целовать тебя всю дорогу до Лондона.
   Но она все же плакала, да и он едва не разрыдался, когда экипаж отъехал от Минстер-Хилла. Прижимая Кристину к себе и снимая губами слезы, он гадал, что теперь делать со своей жизнью, сколько бы ее там ни оставалось…

Глава 14

   Во второй половине дня они уже стояли перед лондонским домом Кристины. Слуги при виде их отворачивались, а голос дворецкого, приветствовавшего их, лишился обычной надменности. Незнакомый с обычаями этого дома, Макс ничего не понял, зато Кристине сразу стало страшно. Но прежде чем она успела расспросить дворецкого, двери библиотеки распахнулись, и на пороге возник Ганс с белым от ярости лицом.
   — Где, черт возьми, ты шлялась… а вы, — прогремел он, тыча пальцем в Макса, — проваливайте из моего дома!
   Подскочив к Кристине, он грубо дернул ее за руку и толкнул к лестнице.
   — Потаскуха! Тобой я займусь позже!
   — Отпусти ее! — бросил Макс, шагнув к Кристине. Но та, быстро обернувшись, вытянула руку, чтобы остановить его.
   — Пожалуйста, Макс, не надо, — умоляюще прошептала она. — Уходи.
   — Вы слышали? — рявкнул князь. — Убирайтесь ко всем чертям!
   Макс колебался, не желая оставлять Кристину в беде, боясь, что ее муж в ярости способен на все. Но она одними губами повторила «пожалуйста» и стала подниматься по ступенькам.
   — Видите? — торжествующе-злобно ухмыльнулся Ганс. — Послушайтесь ее совета, иначе этой шлюхе худо придется!
   Макс растерянно смотрел вслед Кристине. Он никогда еще не чувствовал себя столь беспомощным. Вся его сила и власть ничто, меньше чем ничто в сравнении с ее желаниями. Она просила его уйти. Но как оставить ее одну на муки и терзания?
   Он круто развернулся и встал перед князем.
   — Посмей только пальцем ее тронуть!
   — Она моя жена, Вейл. Надеюсь, ты понимаешь требования закона лучше, чем кто бы то ни было, если учесть твою склонность спать с замужними женщинами.
   — Пропади пропадом все требования закона, — пробормотал Макс. — Если обидишь ее, будешь иметь дело со мной.
   — Это угроза? — бросил Ганс, презрительно скривив губы.
   — Думай как знаешь! Да, угроза, обещание и клятва расправиться с тобой, и, поверь, я ее сдержу.
   — К счастью, ты не живешь в Силезии.
   — Мир с каждым часом становится все более тесным.
   — Какая галантность, Вейл. На человека твоего типа это не похоже.
   — Я изменился, — коротко отрезал Макс.
   — Уверен, что твое следующее завоевание по достоинству оценит новообретенную галантность, — пренебрежительно хмыкнул Ганс. — Но, как тебе известно, я могу делать со своей женой все, что пожелаю. — Светлые, словно выцветшие, глаза чуть сузились. — А теперь вон из моего дома.
   Повернувшись, он последовал за Кристиной. Расстроенный, измученный, обеспокоенный, Макс смотрел вслед князю, пока тот не исчез из виду. Но даже после этого Макс долго спорил сам с собой, порываясь броситься на защиту Кристины. Хотя… имеет ли он право вмешиваться? Ответ, разумеется, был достаточно неприятен, стоило лишь вспомнить о распутной жизни, которую он вел, или о том, что случалось, когда он спал с чужими женами.
   Макс оглядел топчущихся в холле слуг. Судя по их растерянному виду, они не знали, куда деваться, тем более что никаких указаний от хозяина не было.
   — Вряд ли кто-то из вас согласится уведомить меня, если княгиня окажется в опасности, — деловито объявил он, но, как и ожидалось, ответа не получил. Его так и подмывало разбить что-нибудь или хотя бы свалить одного из лакеев с ног ударом кулака, но, понимая, как мало это поможет Кристине, он молча направился к двери.
   Стоя на крыльце, он продолжал мучиться сомнениями. Может, все-таки следовало остаться?
 
   Войдя в гостиную Кристины, Ганс смерил жену ледяным взглядом. Но Кристина, стоявшая у окна и еще не сбросившая накидку, не обратила на мужа никакого внимания. Ах, если бы он только оставил ее в покое… если бы только у нее был выбор… если бы тысячи бесплодных мечтаний осуществились…
   — Он убрался и больше не вернется, — объявил Ганс, прерывая тягостное молчание. — А ты ожидала, что он спасет тебя подобно романтическому рыцарю в сверкающих латах?
   — Жизнь с тобой научила меня не ждать ничего хорошего.
   Игнорируя ее замечание, он с издевкой бросил:
   — Надеюсь, это твой богатый американец купил тебе такой дорогой мех, потому что я за него платить не собираюсь.
   Кристина наконец повернулась к мужу. Полы накидки чуть слышно прошуршали по ковру.
   — Что тебе нужно, Ганс? Я не в настроении обмениваться с тобой оскорблениями.
   — Какой же ты кажешься одинокой и покинутой, прелесть моя!
   — Твое общество мне неприятно. Так ли уж необходим этот разговор? — Она гордо вскинула голову, твердо намереваясь устоять перед его издевательским пренебрежением. — Я здесь. Этого, по-моему, вполне достаточно.
   — Не воображай, что он влюблен в тебя… Господи милостивый. Так оно и есть! Глупая корова, да он переспал с половиной Англии, и всего за три месяца! Хотя не пойму, что он увидел в такой холодной суке, как ты! Поразительно! Должно быть, все дело в новизне.
   До чего же он вульгарен! Но… нельзя не признать, что в его словах есть правда. Макс действительно…
   Она сама не поняла, почему так вспылила.
   — А Джина? Хочешь сказать, что эта грязная потаскуха тоже имеет для тебя прелесть новизны после всех тех постелей, в которых валялась?
   — Не стал же я терпеть ее две чертовых недели! Уже успел съездить домой и вернуться!
   — Тебя здесь никто не держит. Можешь ехать в Силезию, и чем скорее, тем лучше.
   — Но на этот раз, моя дорогая жена, — с уничтожающим сарказмом объявил он, — ты будешь меня сопровождать. Мы отправляемся в дорогу завтра же. Домой, домой!
   «Я дома!» — хотелось крикнуть Кристине, но мальчики были в Силезии.
   — А если я не пожелаю ехать по твоему приказу? — сухо осведомилась она.
   — В таком случае тебя отправят под стражей, — безапелляционно отрезал он. — Ты моя собственность, купленная и оплаченная… хотя, вероятно, не с американским размахом. — Он грубо ткнул пальцем в ее накидку.
   Ответный взгляд Кристины мог бы заморозить даже пламя.
   — Ты закончил?
   Как величаво она держится: спина прямая, бледное лицо с точеными чертами словно сошло с картин древних мастеров и сияет прелестью… английская роза, которую он выбрал двенадцать лет назад, решив, что она станет достойной матерью его детей. Да, время не коснулось ее. Она не увяла, и пусть совершенно безразлична ему, но он не делит свою жену ни с кем. Тем ненавистнее ее проклятое спокойствие и холодная красота. Ничего, когда они окажутся дома, он покажет, кто тут хозяин. Сломает ее, заставить подчиниться своей воле.
   — Поезд отходит в десять, — буркнул он. — У тебя есть время приготовиться.
   Едва за ним закрылась дверь, Кристина пошатнулась и упала на стул: ноги ее не держали. Такого ужаса она еще не испытывала. Но ведь раньше она никогда не выходила из роли покорной жены и не исчезала на две недели, чтобы окунуться в воплощение сладостных фантазий. Не понимала, какая пропасть лежит между долгом и экстазом.
   Но всякое воспоминание о пережитом блаженстве исчезло при виде стоявшего в холле Ганса. Теперь ее удел — раскаяние, тревога… и жалость к себе. Что несет ей будущее? Цена, которую придется платить за короткие минуты радости, будет непомерно высока. Она может стать узницей Ганса, если тот захочет воспользоваться своими правами. Что ему стоит запереть ее в одном из отдаленных поместий, вдали от цивилизованного мира? Ее непростительное поведение отразится на отношениях с сыновьями. Ганс нередко пользовался детьми как залогом ее послушания и вполне способен обличить ее перед ними.
   Она сделала ужасную ошибку. Не следовало поддаваться соблазну, соглашаться на прогулку тем утром, отсылать Дитера…
   И неожиданно воспоминания о счастье, изведанном в маленькой комнатке в Дигби, наполнили душу. Их сладость изгнала худшие ее страхи, и она еще раз поняла, что в мире существуют доброта и ослепительное наслаждение. Дни, проведенные в Минстер-Хилле, увлекли ее еще дальше по дороге любви, в магический мир нежности, и она снова и снова воскрешала в памяти эти беззаботные минуты, словно переворачивала страницы альбома, где каждая картинка, каждый рисунок воплощали целую жизнь. Другую жизнь. Удовольствие наслаивалось на удовольствие, и теперь, измученная и тоскующая, страшившаяся будущего, она улыбалась, чувствуя, как теплеет на сердце. И что ей будущее? Ведь, кроме ее эгоистических интересов, существует безграничная безусловная любовь к детям. Она уже заранее испытывает восторг при мысли о том, что скоро вновь увидит своих мальчишек! Они приезжают домой на каникулы, а Рождество — лучшее время года, и радость общения с ними станет бальзамом для ее ран. Будущее — в материнской любви, и придется довольствоваться этим. Но все же она раз в жизни побывала в раю, и этот праздник чувств навсегда останется с ней.
   Макс, стоя в темном подъезде на другой стороне улицы, следил за домом Кристины. Не в силах покинуть ее, возможно, по причинам, не имевшим ничего общего с гневом ее мужа, он вот уже несколько часов нес безмолвный караул.
   Когда она на миг появилась в окне, он заметил место— положение комнаты, гадая, ее ли это спальня или… и это было страшнее всего… что, если она у Ганса?!
   Он настолько разволновался, что был вынужден прислониться лбом к холодной стене и далеко не сразу овладел собой. Означает ли это, что он окончательно обезумел? Стоять здесь в темноте в бесплодном ожидании!
   Он поднял воротник и тяжело вздохнул. Приходится признать, что он испытывает к этой женщине нечто большее, чем при обычном мимолетном романе. Иного объяснения его идиотской потребности торчать напротив ее дома в безумной надежде увидеть ее снова просто не найти.
   Пока он пытался разобраться в причинах своей невыразимой тоски, слуги стали задергивать шторы. С каждым затемненным окном Макс все больше мрачнел. Ощущения были такие, словно он изгнан из ее жизни навсегда. В наступающем мраке он казался себе совершенно беззащитным против одолевшего его водоворота эмоций, грозившего захлестнуть и сбросить в пропасть. Неужели это любовь? Или просто сильное увлечение? А если всего лишь неутоленная похоть? Нет, наверное, какая-то толика любви во всем этом есть, ибо до сегодняшнего дня ему бы в голову не пришло стоять под окном любовницы с видом жалкого, спятившего от любви кретина!
   На этой мысленной тираде последняя штора была задвинута, и Макс, сдвинув брови, угрюмо уставился на темный немой фасад.
   И что, черт возьми, теперь делать? Торчать здесь всю ночь?
   Вышибить дверь и избить Ганса до полусмерти? Ворваться в дом и подобно романтическому разбойнику унести Кристину в ночь?
   Последняя возможность казалась наиболее привлекательной, но даже в его одурманенном мозгу — как иначе назвать то, что он вытворял, — мелькнула мысль о том, что дети Кристины могут быть серьезным препятствием его планам.
   И когда ситуация, казалось, зашла в тупик, парадная дверь неожиданно отворилась, и появился князь в вечернем костюме. Ступив на крыльцо, он натянул перчатки, завернул за угол и исчез.
   Вся нерешительность, всякая неопределенность чувств были сметены могучим порывом, и Макс, выйдя из укрытия, направился к дому. Он постучал и, прежде чем лакей сумел его рассмотреть, уже был в холле. Слуга попытался было протестовать, но Макс отшвырнул его и мигом взлетел по ступенькам на второй этаж, очутившись в длинном коридоре. Здесь он стал мысленно отсчитывать комнаты в надежде, что зрительная память его не подвела.
   Три… четыре… пять… есть!
   Макс ворвался в комнату, наспех оглядел обстановку и, узрев соболью накидку, повернул ключ в замке. Оказавшись в относительной безопасности, он заметил полуоткрытую дверь смежной спальни, уловил знакомый запах ландыша и решительно прошел по полу, покрытому желтым ковром. При виде Кристины, лежавшей на кровати с ладонью под щекой, как у спящего ребенка, сердце его перевернулось от нежности.
   Неожиданный грохот нарушил тишину и вырвал Кристину из легкого забытья. В дверь ломились люди. Кристина подскочила, села и испуганно уставилась на Макса.
   — Не волнуйся, — улыбнулся он. — Они не смогут войти.
   — О Боже, нет, — прохрипела она, сползая с кровати.
   — Все хорошо, — утешил он, шагнув к ней. — Дверь заперта.
   — Но Ганс!
   Она явно паниковала.
   — Он ушел, и… — Макс кивнул в сторону непрекращающегося шума, — дверь выдержит.
   Прислонившись к изголовью кровати, Кристина видимо расслабилась.
   — Ты с ума сошел, — прошептала она. На лице играла тень улыбки.
   — Не спорю, — ухмыльнулся он. — Но я истосковался по тебе.