Джонсон Сьюзен. Греховный соблазн

   Кристина облегченно вздохнула.
   — Спасибо, Берт. За то, что помогаете… нам. Будем надеяться, что все скоро уладится.
   — Да, мэм. Маркиз, похоже, готов на все ради этого.
   — Я скоро вернусь в сторожку, — пообещал Макс, кивнув Берту на прощание. У него были дела поважнее. Например, целовать любимую женщину.
   — Да, сэр. Следите за светом в бильярдной, когда будете уходить. Братья все еще там пьют.
   — Обязательно.
   Когда Берт исчез в ночи, Макс закрыл дверь и с улыбкой повернулся к Кристине.
   — Итак… о чем мы? Да, о чудесах, — поддразнил он, притягивая ее к себе. — Что ты скажешь, если мы переделаем мир по нашему вкусу? Каково твое первое желание?
   Кристина глубоко вдохнула, пытаясь успокоить нервы.
   — Я думать связно и то не могу. Слишком уж страшно… видеть тебя тут.
   — Никто не знает, что я здесь. Ганс ушел.
   Имя мужа резануло слух, и она в ужасе сжалась.
   — Ты не можешь оставаться долго, — прошептала она. — Прости, но…
   — Всего несколько минут. Садись, — утешил он, подводя ее к стулу. — Я пока проверю двери и окна. На всякий случай.
   Он чувствовал ее неотступный взгляд все то время, когда обходил комнату, задергивал шторы, задвигал засов, прислушивался к посторонним звукам, перед тем как вернуться к ней. Усевшись на пол у ее ног, он нежно коснулся сцепленных пальцев.
   — Что он тебе сказал?
   — Ничего, — пробормотала она, не глядя на него. — Просто, как всегда, был невыносимо груб. Ничего нового.
   Их глаза встретились, и Кристина вдруг улыбнулась:
   — Теперь, узнав, что такое счастье, я нахожу Ганса еще более омерзительным, чем обычно, вот и все.
   — Он не угрожал тебе?
   — Нет, только говорил гадости.
   — Значит, угрожал.
   — Не более, чем раньше. Дорогой, я не хочу о нем говорить. И даже думать. Никогда.
   — Какой красавицей ты выглядела сегодня утром: розовощекая, свежая, как полураскрывшаяся роза!
   Разве можно было устоять против его улыбки?! Нахмуренное лицо Кристины сразу разгладилось.
   — А ты — словно сон, вдруг ставший явью.
   — Я не смог жить в разлуке с тобой.
   — Я рада, хотя мое сердце готово выскочить из груди.
   — Могу я посидеть с тобой?
   Он чувствовал себя зеленым юнцом, просившим о первом свидании, но в воздухе ощутимо разливалось напряжение.
   — Дверь заперта, — добавил Макс, видя, что она колеблется. — А если кто-то попытается вломиться, я спрыгну с балкона, прежде чем они войдут и увидят, что ты одна.
   Кристина зябко потерла руки.
   — Пожалуйста, садись, — пролепетала она, желая того же, что и он, пусть и на секунду.
   Макс только сейчас понял, что все это время сдерживал дыхание. Одним упругим движением он поднялся на ноги и повел Кристину к диванчику с вышитыми подушками. Устроившись поудобнее, он усадил ее себе на колени, но изо всех сил старался не целовать.
   — Скажи мне, что никто сюда не ворвется, — дрожащим голосом выдавила она, неестественно выпрямившись, словно на экзамене по манерам и этикету.
   — Ты в безопасности, — мягко заверил он.
   — И ты не останешься надолго.
   — Я уйду, когда ты попросишь.
   — Ты уверен? Никто не сможет войти?
   — Им придется взломать дверь, милая, — повторил он, как ему казалось, уверенным тоном.
   Кристина облегченно вздохнула и легко коснулась его руки. Тепло его тела проникало сквозь рубашку, согревая ее ладонь. Спокойная сила умиротворяла.
   — Ты, наверное, считаешь меня…
   — Я знаю, почему ты так напугана, дорогая. Все вполне естественно. И, не будь я безумно влюблен, не стал бы пугать тебя еще больше. Прости. Я знаю, нужно уходить, но… — Он слегка пожал плечами. — Я не могу.
   — А я не хочу, чтобы ты уходил, иначе сразу же вытолкала бы тебя за дверь.
   — Значит, мы оба едины в своем желании, — рассмеялся он.
   — Или в любви.
   — Иногда мне кажется, что это одно и то же. Я никогда раньше не был в Силезии, да и не приехал бы, если бы не ты. А ты… глуха к доводам рассудка.
   Кристина медленно провела ладонью по его руке, до самого плеча.
   — Это доводы рассудка побуждают тебя лазать по балконам в такую метель?
   — Совершенно верно, — кивнул он, сидя неподвижно и наслаждаясь ее прикосновением. — В жизни еще не испытывал подобного вдохновения!
   — Но ты любишь меня?
   — Да, — прошептал он.
   — Не слишком мудро с твоей стороны.
   Макс покачал головой.
   — Ты и не представляешь, на что я способен.
   — Почему же, ведь ты смог принести с собой кусочек рая, — призналась она, обвив руками его шею. Его любовь озаряла ее душу. Его уверенность давала мужество.
   — Я знал, что тебе это нужно.
   — Ты всегда знаешь, что мне нужно.
   Макс перевел дыхание.
   — Тебе, пожалуй, не стоило этого говорить.
   Кристина ощутила, как его возбужденная плоть упирается в ее ягодицы, и осторожно взъерошила волосы любовника.
   — Мне и этого не хватало, — призналась она.
   — Иисусе, Кристина, — взмолился он, — и это после того, как я пытаюсь разыгрывать здесь джентльмена!
   Зеленые глаза озорно сверкнули.
   — Мы могли бы поторопиться.
   — Ты уверена? — сдавленно выдохнул он. Никогда еще он не проявлял подобного бескорыстия!
   — Но ты ведь тоже кое в чем уверен.
   Его достоинство мгновенно набухло еще сильнее, и Кристина с лукавой усмешкой немного поерзала на твердом стержне, сгорая от желания.
   — Я едва держусь, — умолял он. — Не делай этого, если только не намереваешься…
   Но Кристина прижалась к нему еще теснее.
   — Мы так давно не были вместе…
   — Слишком, черт побери, давно, — задохнулся он.
   — Тебе нужна кровать?
   Темные глаза неистово сверкнули.
   — Ты о чем?
   — Думаю, ты мог бы взять меня стоя, на городской площади, средь бела дня.
   — А я думаю, что ты бы мне позволила, — проворчал он, резко поднимая ее и задирая платье и нижние юбки. Снова усадив ее на колени, он легко развел стройные бедра, сунул пальцы в разрез панталон и проник во влажные недра.
   — Ты действительно хочешь, чтобы я поспешил?
   Кристина что-то неразборчиво пробормотала. Каждое его прикосновение воспламеняло, разжигая неукротимое вожделение, опалявшее жестоким огнем желания. Она покачала головой, но он не заметил, потому что в этот момент другой рукой расстегивал брюки. Еще секунда, и он повернул ее так, что она оседлала его бедра. Без малейшего усилия поддерживая ее за ягодицы, он направил свою плоть в ее медовую сладость. И замер, раздувая ноздри.
   — Последний шанс остановить меня.
   Но ее глаза были закрыты. Тело напряглось в ожидании.
   Напрасный призыв совести затих, растворился в порыве страсти, и Макс опустил ее на свой стальной стержень. Она вобрала его, обволокла, приветствовала тихим самозабвенным всхлипом, прозвучавшим эхом его лихорадочного желания.
   И когда прижалась к его бедрам своими, когда светлые завитки смешались с темными, когда его фаллос погрузился глубоко-глубоко, Макс снова остановился — не потому, что хотел. Просто не смог дышать. И Кристина тоже.
   Она забыла, как он велик, какой длинный и греховно огромный, и поэтому раздвинула ноги шире, чтобы дать ему место.
   Макс прерывисто вздохнул.
   — Быстро или медленно? — хрипло, настойчиво пробормотал он, похоже, сам не сознавая, что говорит.
   — Быстро, быстро, я не могу ждать.
   Она шевельнула бедрами, стараясь втянуть его еще глубже.
   Он вонзился в нее, не обращая внимания на секундное сопротивление ее неподатливых мышц.
   Кристина охнула, тихо вскрикнула и прильнула к нему. Он сжал ее талию, поднимая над собой, делая выпад за выпадом, будоража, обжигая, проникая в самые потаенные уголки тела, и не прошло и нескольких минут, как она ощутила первые спазмы.
   — Нет… — заплакала она в отчаянии. Ей так хотелось продлить блаженство!
   — Нет? — повторил он.
   Кристина покачала головой, не в силах говорить. Поздно, слишком поздно!
   Она вцепилась ему в руки, разорвала кольцо объятий, с силой опустилась вниз и, счастливая, оглушенная знакомыми ощущениями, тихо застонала, чувствуя, как омывают ее волны экстаза.
   Когда она немного успокоилась, он немедленно возобновил ритм, сходя с ума от наслаждения после стольких проведенных в целомудрии недель, пробиваясь, заполняя ее ненасытный грот. Кристина снова кончила, когда он вонзился в нее с исступленной яростью, и мгновение спустя, когда его сотрясла первая конвульсия, она внезапно вскрикнула:
   — Нет-нет, ты не можешь кончить в меня!
   Но легче было остановить четверку взбесившихся лошадей.
   Макс выругался, вскинул ее вверх в последнем невероятном усилии и бросил на диван как раз в ту секунду, когда его плоть взорвалась высоким фонтаном, залив все вокруг: ее юбки, его брюки, диван и ковер.
   — Спасибо, — проговорила она, распростертая на диване.
   Макс, тяжело дыша, повернулся к ней: глаза превратились в щелки, лицо потрясенное.
   — Иисусе! — выдохнул он. — В следующий раз хотя бы предупреждай заранее!
   — Я думала, ты знаешь.
   — Я думал, ты воспользовалась губкой! Ты ведь знала, что я вернусь.
   — У меня нет губки.
   Он снова выругался, но тут же извинился, потому что у нее в глазах стояли слезы. И потянулся было к ней, но рука наткнулась на скользкую лужицу. Вытирая ладонь о брюки, он пробормотал:
   — Прости.
   — Боюсь, что не могу позвать горничную, — усмехнулась она.
   — Вот я и заставил тебя улыбнуться.
   — У тебя был такой брезгливый вид!
   — Боже, я чувствую себя пятнадцатилетним, — вздохнул Макс. — Сейчас все вытру. Хотя вот это пятно на юбке… тут я бессилен.
   — Я запихну платье в самую глубину гардероба.
   Плутовские искорки заплясали в его глазах.
   — Могу помочь раздеться.
   — Раздеться?
   — Именно.
   — И ты готов помочь?
   Его голос приобрел вкрадчиво-ласкающие нотки:
   — Учтивость и галантность — моя вторая натура.
   — А я думала — порок.
   — Ах, не верьте пустым сплетням, — манерно произнес он.
   — Что ж, из нас двоих один не дилетант.
   —Лично я считаю твой статус дилетанта весьма привлекательным.
   — А вот я, — призналась Кристина, — нахожу в тебе привлекательным— все. Каждую мелочь.
   — Значит, все?
   И Макс, не дожидаясь ответа, сбросил рубашку. Неужели не понимает, как невозможно будет прогнать его, хоть раз взглянув на этот мощный торс?
   — Твоя очередь, — глухо выговорил он, вытягивая руки вдоль спинки дивана, и она зачарованно наблюдала, как ходят под загорелой кожей упругие мышцы плеч и рук.
   Бессознательная демонстрация мужской красоты и силы…
   Он продолжал улыбаться, дерзко, дразняще, чувственные глаза источали откровенный призыв.
   Макс глянул вниз, словно приглашая ее полюбоваться, и Кристина, проследив за направлением его взгляда, молча любовалась широкой грудью, порослью темных завитков, сужавшихся к пупку, плоским животом в глыбах мускулов, плотью, все еще влажной и блестящей, поднимавшейся из расстегнутой ширинки.
   Он знал, что она жаждет большего. Знал.
   — У тебя ужасно самодовольная физиономия.
   — Просто довольная, дорогая. Я сгораю от нетерпения. Ну же, сними что-нибудь.
   — Туфли? — ехидно осведомилась она.
   — Для начала сойдет, — добродушно согласился он. — Я тоже сниму свои.
   Он расшнуровал ботинки, стащил шерстяные носки и снова растянулся на диване.
   — Теперь чулки, дорогая, а потом я расстегну тебе платье.
   Его негромкие команды усиливали в ее теле, плавящийся жар, оседавший с будоражащей неизбежностью в ее пульсирующем лоне.
   — Почему именно ты всегда отдаешь приказы?
   — Привычка.
   — А если мне это не нравится? — раскапризничалась Кристина.
   — Значит, дольше придется ждать следующего оргазма.
   — И ты готов к такому?
   — Решать тебе, — мягко напомнил он, опуская глаза вниз, прежде чем снова взглянуть на нее.
   — А все твоя надменность!
   Макс покачал головой:
   — Я здесь только для того, чтобы дать тебе все, что пожелаешь. Но сначала нужно избавиться от испачканного платья.
   Про себя он радовался, что страх ее прошел, что она снова прежняя, кокетливая и задорная, готовая вступить в шутливую перебранку.
   — Приказывай ты, если хочешь, — предложил он, всеми силами стараясь отвлечь ее от мыслей о муже.
   — Словно ты согласен подчиняться!
   — Могу попробовать.
   Кристина саркастически усмехнулась:
   — Ну да, как в Таттоне.
   — Я действительно прошу прощения, — улыбнулся он.
   — Сколько?
   — Сколько тебе нужно?
   — Мы говорим об одном и том же?
   — Да, если ты немедленно скинешь это платье.
   — Ты, случайно, не отдаешь приказы?
   — Считай это покорной просьбой.
   — Покорной?..
   — Покорнейшей.
   — Лжец!
   Макс с деланной наивностью вытаращил глаза:
   — Разве нас обязывали говорить правду?
   Кристина ринулась к нему и яростно заколотила в грудь кулачками.
   — И это все, на что ты способна? — ухмыльнулся он. Кристина снова размахнулась, но он легко поймал ее руку и удержал.
   — Есть лучший способ выпустить пар, дорогая, — хрипловато посоветовал он. — Тебе необходим мой петушок.
   На этот раз он не спрашивал разрешения. Просто поднял ее, повернул к себе спиной и быстро расстегнул крючки платья, пока она с нарастающим нетерпением ждала того, что он готовился ей дать.
   Макс действовал ловко и уверенно: ему не впервой было раздевать женщин. Мысль, извращенно-возбуждающая, подстегивала ее, словно именно ей выпало получить сокровище его прославленного искусства обольстителя.
   — Так-то лучше, — пробормотал он, отшвырнув ее платье и поворачивая лицом к себе. Его взгляд медленно полз по ее затянутой в корсет фигуре.
   Ей бы следовало обидеться на его понимающую улыбку, бесстыдную самоуверенность, повелительные манеры, хотя она сомневалась, что его любовниц все это оскорбляло, по крайней мере при виде его внушительной плоти… такой соблазнительной и… о, такой близкой.
   — Сними нижнюю юбку и панталоны, чтобы я наконец смог добраться до твоей дырки.
   Кристина покраснела, поежившись и от грубого слова, и от резкого тона. И от того, как забилась кровь в ее до боли жаждущем лоне.
   — Тебе помочь? — угрожающе-ласково осведомился он. Она молча смотрела на него горящими страстью глазами.
   — Поторопись, и я дам тебе это.
   Он слегка выпятил бедра: и без того напряженная плоть росла на глазах. Воспламененная этим неотразимым зрелищем, она принялась поспешно развязывать нижние юбки и вскоре встала перед ним в одном белом кружевном корсете.
   — У тебя огромные груди, — учтиво объявил он, словно делая комплимент ее умению держать себя.
   Тугая шнуровка превращала ее груди в высокие набухающие холмики: кружевные чашечки натянулись под упругой тяжестью.
   — А твоя хорошенькая светлая щелка…
   Его голос упал до горячего шепота; плоть шевельнулась, и Кристина, остро ощущая его готовность, бессознательно облизнула губы.
   — Я не разрешу сосать меня, дорогая. Пока. Придется подождать. Сначала я хочу вогнать в тебя вот это.
   Он оттянул свой каменно-твердый фаллос, словно давая ей лучше рассмотреть.
   — Покажи, куда ему вонзиться.
   Похоть, нерассуждающая похоть обдала ее, и Кристина, уже не различая, кто командует и кто подчиняется, провела ладонью по шелковистому светлому руну. Макс поманил ее пальцем:
   — Тащи это ближе.
   Кристина мгновенно шагнула к нему, трепеща от возбуждения.
   — Тебе нравится, когда я приказываю, что делать? Верно?
   ― Нет.
   Шепот был едва слышным.
   — Зато твоей киске нравится. Тебе так не терпится заполучить мой петушок, что из горячей маленькой щелки так и каплет.
   Он провел пальцем по горячей беловатой струйке, сбегавшей по внутренней стороне ее бедра. Кристина при каждом прикосновении вздрагивала все сильнее.
   — Смотри, — неумолимо потребовал он и, когда она не сразу повиновалась, сжал ее подбородок и насильно нагнул голову. — Ты готова, верно?
   Он поднес пальцы к лампе, осветившей крохотные капельки.
   Кристина кивнула.
   — Твои груди порозовели, — заметил он, проводя мокрым пальцем по нежным холмикам и проникая под кружевную чашечку, чтобы сжать сосок. — Значит, ты хочешь этого?
   Кристина задохнулась, пытаясь унять рвущееся из груди сердце.
   — Твои груди и в самом деле чертовски велики, — прошептал он, потирая затвердевший бутон ее соска. — Может даже показаться, что ты беременна.
   — Не говори так! — содрогнулась она.
   Макс заметил метнувшийся в глазах страх и, отняв руку, притянул Кристину к себе:
   — Прости…
   — Только больше не повторяй это! — выдохнула она, прижимаясь к нему. Его ладони обжигали ее спину, его запретное присутствие лишь обостряло наслаждение.
   Кристина пыталась отстраниться, но он крепко держал ее.
   — Макс, нам нужно решить, что делать, — расстроенно твердила она. — У меня нет губки, а я так хочу тебя, но мы не можем… по крайней мере сейчас…
   — Но нам не обязательно что-то делать, — мягко напомнил он.
   — Я хочу, — едва не заплакала она, капризно надув губы.
   Макс немного подумал.
   — В таком случае я просто не кончу в тебя, — объявил он с деланным спокойствием, которого на самом деле не чувствовал, потому что это будет настоящий ад.
   — А мне больше нравится, когда ты в меня кончаешь! Дьявол. И что теперь?!
   Мысли Макса лихорадочно метались. Он поднялся с дивана, желая того, что хочет она. Желая всего.
   — Но в ванной наверняка должна быть губка! — сообразил он. — Скажи «да». Сделай меня счастливым!
   — Боже… конечно! — Ее лицо озарилось внезапной улыбкой. — Видишь, что делает паника! Хотя я не рассчитывала, что ты останешься: должно быть, страх совсем мозги затуманил. Только об одном и думала.
   — Как сейчас.
   Ее улыбка стала еще шире.
   — Но это куда лучше.
   В шкафчиках ванной действительно оказались губки, столько, что хватило бы на дюжину борделей. Но Макс благоразумно не упомянул об этом.
   Однако, когда проблема благополучно разрешилась и они подошли к кровати, Макс вдруг остановился и нахмурился.
   — Он никогда здесь не спал, — догадалась пояснить Кристина.
   Макс повернулся к ней, по-прежнему мрачный.
   — Ревность — ужасная штука.
   Она взяла его за руку:
   — Но сейчас мы вместе.
   Макс огорченно вздохнул.
   — И ты мне нужен. Во всех, во всех, во всех отношениях.
   — Думаешь, я способен хоть на минуту это забыть? — рассмеялся он.
   — Я бы тебе не позволила.
   — Так мне предстоит роль жеребца-производителя? — с легкой издевкой осведомился он, лукаво блестя глазами.
   — Я думала, ты понял. Неужели я настолько непроницаема?
   — Ну… твоя мокрая щелка тебя выдала.
   — Так что же я могу ожидать от такого жеребца, как ты, столь чудесно одаренного природой?
   — Наслаждения, мэм, всю ночь напролет.
   — Святители! Неужели всю ночь напролет?
   — Если выдержишь, — поддразнил он, опрокидывая ее на постель, а сам лег сверху, опираясь на локти. Готовый к любовному поединку фаллос вдавился ей в живот, слегка двигаясь взад и вперед, маня, искушая, пробуждая жгучее желание.
   — А если я захочу остановиться? — бесстыдно спросила она.
   — Не сможешь… так же как позвать камеристку или людей на помощь и даже кричать, когда изойдешь оргазмом. — Он провел языком по ее верхней губе. — И как, черт побери, ты кончишь, если кричать нельзя?
   — А как, черт побери, кончишь ты, если я не впущу тебя? — игриво поинтересовалась она и, ни с того ни с сего толкнув его в грудь, быстро откатилась.
   Макс растерялся.
   На одно мгновение.
   И тут же успел поймать ее за ногу, дернуть обратно и подмять под себя.
   На ее лице расцвела восхитительная улыбка.
   На него смотрела искусительница с жаркими зелеными глазами.
   — Вы уж очень скоры, милорд, — промурлыкала она. — И сильны, как бык.
   Она многозначительно посмотрела вниз, а когда ресницы снова поднялись, в глазах сверкали озорные искорки.
   — Не говоря уже о том, что мужскому достоинству может позавидовать любой бык.
   — Хочешь убедиться сама?
   — Я бы с удовольствием… если не посчитаете меня…
   — Маленькой распутной шлюшкой?
   — У тебя есть совесть? — возмутилась она.
   — Ни капельки, — весело сообщил он.
   — Так что же делать, чтобы пробудить твой интерес? Он слегка приподнялся.
   — Разведи ноги.
   — И это все?
   — Единственное более или менее уместное требование, до которого я додумался.
   — Развратник.
   — Ты чего ищешь? Знаний или секса?
   — Ты об этом? — ангельским голоском спросила она, раздвигая бедра.
   Макс устроился между ее разверстыми ногами.
   — Шире, — велел он, усмехаясь. — Существуют разные степени уместности.
   Кристина чуть поерзала, выпятив пушистый венерин холмик и раскрывая бедра еще шире. Она чувствовала, как распускаются лепестки ее лона, пронзенные сладкой болью желания.
   — Очень мило, — одобрил он, присаживаясь на корточки и упиваясь несравненным зрелищем. — Жаркая тесная дырочка так и ждет, когда ее заполнят…
   — Благодаря твоей сообразительности.
   — И хорошо оборудованной ванной. Ты готова принять меня?
   — О да… всегда…
   — Кричать нельзя, — предупредил он.
   — Я буду очень хорошей.
   Макс поднял голову и улыбнулся:
   — Как всегда.
   — Можно коснуться тебя?
   — Нет, — запретил Макс. — Я пока не могу гарантировать своего хорошего поведения.
   — Хорошее поведение меня не интересует.
   — В таком случае я попал в нужное место, — прошептал он, раздеваясь. Войдя в нее, он вдруг остановился, наслаждаясь тугой пульсирующей плотью, обволокшей его жаром. Как долго он ждал, чтобы оказаться здесь! Сколько прошел, чтобы чувствовать это… и долго ли он сможет выдержать, если нетерпение было так велико?
   Руки Кристины обхватили его талию, скользнули вниз, и она, изогнувшись, прижалась к нему и мгновенно утопила в своем ненасытном лоне.
   Вот и вся сдержанность…
   Они так изголодались, что обоим было не до нежных неторопливых ласк. На этот раз она задавала ритм, и Макс, как подобает джентльмену, старался не отстать. После, когда они отдыхали, она поблагодарила его так мило, что он почувствовал себя обязанным ответить тем же, подарив ей следующие три оргазма.
   Несмотря на его шутливые опасения, она не устала в эту ночь. Да и он не мог унять свою бушующую плоть. Ненасытную плоть. Они не замечали ничего, кроме своей плотской страсти и безумных желаний.
   И оба безоглядно любили и ходили по краю пропасти. Он брал ее, она — его, и они вместе возносились к сверкающим высотам, забывая о неприятностях, осторожности и не сулившем ничего хорошего будущем.
   Потому что они наконец снова были вместе!
 
   — Тебе пора.
   Часы пробили четыре, потом четверть пятого, потом половину…
   — Скоро проснутся слуги.
   — Знаю. — Он крепче сжал руки.
   — Макс, я серьезно.
   Ему нельзя оставаться так долго. Как она позволила?!
   — Знаю.
   — Не смей повторять «знаю»!
   — Да, дорогая.
   — И не смей твердить «да, дорогая» с таким видом, словно не собираешься с места сдвинуться.
   — Да, дорогая. Так лучше?
   — Может, и лучше, не будь я в такой панике.
   — Он никогда не возвращается так рано, — отмахнулся Макс, лениво гладя ее по плечу.
   Но Кристина отстранилась и, опершись на локоть, гневно уставилась на любовника:
   — Если немедленно не встанешь, я собственными руками вытолкну тебя из двери.
   — М-м… вряд ли это достойный стимул, чтобы выгнать меня из кровати, тем более что ты собираешься побить меня собственными руками. Весьма заманчивая мысль…
   — Макс, — сказала она тем холодно-спокойным тоном, который часто слышала от матери, когда та давала знать, что время игр кончилось.
   — Я ушел, ушел, — пробормотал он, наспех целуя ее и спрыгивая с кровати. — Но буду ждать в гостинице.
   — Если мы сможем ускользнуть, — пообещала она, на мгновение забыв о страхах и отдаваясь желанию.
   — Все равно я там буду. Если не сможешь прийти, жду тебя ночью в коттедже Берта.
   Макс быстро оделся и, наклонившись над Кристиной, с трогательной нежностью прижался губами к ее губам.
   — Это чтобы ты меня не забыла, — прошептал он, выпрямляясь.
   — Никогда, даже за десять жизней, — поклялась она, расцветая.
 
   Но в это утро катание на коньках было испорчено появлением брата Ганса, настоятельно пожелавшего проводить их в гостиницу. Макс не показывался им на глаза в надежде, что Кристина как-то избавится от назойливого родственника, но младший Цейс вцепился в нее как клещ, вероятно, собираясь очаровать невестку своими манерами, хотя та вежливо старалась держать его на расстоянии. Вскоре после прихода в гостиницу она поняла, что Макса увидеть не удастся и мальчикам придется обойтись без увлекательной беседы с мистером Уэйром, поэтому предложила вернуться во дворец.
   Мальчики расстроились из-за несостоявшегося свидания с Биллом, но Кристина весь остаток дня не отходила от них, спускаясь вниз только на обед и чай. Этим праздничным вечером даже мальчикам было позволено сидеть за столом. Как только последнее блюдо было съедено, мужчины, отказавшиеся ради такого случая от портвейна, вместе с женщинами перешли в гостиную, где под огромной елкой лежали подарки. Кристина с сыновьями уже обменялись рождественскими сувенирами, поскольку те, что лежали под елкой, должны были непременно пройти оценку вдовствующей княгини, которая судила о дарах только с точки зрения их стоимости и практичности. Кроме того, мать Ганса не терпела обычных развлечений, считая их уделом черни.