Джонсон Сьюзен. Запретный плод

   — Возможно, — Дейзи была все так же спокойна. Как долго еще они пробудут с герцогом? По всей видимости, на следующей неделе она уже будет на борту парохода.
   — Моя семья ни за что не допустит…
   — Вы ради этого пришли? — перебила Дейзи, не желая дискутировать с герцогиней.
   — Нет, ради вот этого, — Изабель с чопорной улыбкой бросила на стол конверт.
   Открыв его, Дейзи вынула два благоухающих листа и взглянула на них. На обоих листах было по две колонки с именами — женскими именами. Она попыталась сосчитать, но решила, что их слишком много. Очевидно, это чтото означает.
   — Здесь неполный список женщин Этьена. Вам это вероятно, будет интересно. Разумеется, сюда не вошли его подружки из публичных домов.
   Дейзи испытала чувство унизительного открытия. Она слышала о репутации герцога, но никогда полностью не осознавала ее масштабов.
   — Почему же вы допускали все это? — тихо спросила она не в силах говорить громко.
   — Этьен не из тех людей, которые повинуются, и вы это знаете. Я умоляла его, — беззастенчиво лгала Изабель, — особенно когда дети были маленькими, чтобы он больше уделял внимания своим обязанностям мужа и отца. Но он редко бывал дома.
   Дейзи была достаточно умна, чтобы не увидеть попытки Изабель разыграть мелодраму, она знала преданность Этьена детям и внуку. Но что касается женщин… она вдруг почувствовала себя страшно усталой и от Изабель, и от ее скандалов с Этьеном по поводу развода.
   — Спасибо за списки, — Дейзи встала, оставив бумаги на столе, больше не пытаясь казаться вежливой. — Если позволите… — не дожидаясь ответа, она пошла к выходу.
   — Он получает любовные письма ежедневно, — почти весело сказала Изабель. — Вы их не замечали? — почти кричала она вслед Дейзи. — Спросите Луи, Бернса, Валентина.
   Дейзи уже почти дошла до дверей, когда они распахнулись и Этьен шагнул в гостиную. Его руки в кожаных перчатках опирались на входные двери, белое джерси прилипло к телу. Он весь с головы до ног был в пыли. Его взгляд быстро скользнул по Дейзи, затем остановился на жене.
   — Тебе здесь нечего делать, Изабель. Или мне выписать судебный ордер?
   — Я уже ухожу, Этьен, — сладким голосом ответила герцогиня. — Надеюсь, твоя игра была удачна?
   Ее выдержка и спокойствие игнорировали резкий тон мужа. Ее самодовольство свидетельствовало о том, что она добилась чего хотела.
   Дейзи попыталась пройти мимо, но герцог остановил ее.
   — Не верь ей, — сказал он, заметив полный боли взгляд Дейзи. — Что бы ты ни говорила, Изабель, все можно объяснить.
   — Не беспокойся, Этьен, она не сказала ничего такого, чего бы я не знала, — попытка улыбнуться не удалась. — Я хочу выйти… из этой комнаты, — твердо добавила она.
   Он насторожился.
   — Жаль, что тебе пришлось иметь дело с…
   — Твоей женой? — спокойно подсказала Дейзи. В ее голосе слышался сарказм.
   — Мне жаль, — повторил он, вдыхая ее знакомый запах — аромат дикой розы.
   Она не ответила и прошла мимо.
   — Я сказала чтото не то? — сардонически спросила Изабель, беря с маленькой софы свою широкополую шляпу, которую небрежно бросила туда, как будто имела право распоряжаться здесь, как в своем доме.
   — Если есть в мире справедливость, Изабель, — устало произнес герцог, — то когданибудь ты захлебнешься собственным ядом.
   — Если в этом мире есть какоенибудь правосудие, дорогой Этьен, то ты вспомнишь, на ком женат, — резко ответила она. — И если у тебя проблемы с памятью, то несколько лет судебной волокиты помогут освежить ее.
   — Я разведусь с тобой, даже если на это уйдет вся жизнь! Я достаточно ясно говорю?
   Так как Шарль дал ей вчера список всех чиновников привлеченных к судебным слушаниям, с подробными примечаниями по поводу каждого, то Изабель считала, что может говорить с позиции силы.
   — Да, дорогой, вся жизнь! Надеюсь, я тоже говорю достаточно ясно?
   — Независимо от слушаний в суде, — в голосе герцога послышались угрожающие нотки, — Дейзи должна быть ограждена от твоего яда. Понятно? И Гектор тоже, — добавил он. — Эти два пункта обсуждению не подлежат. Если ты причинишь вред одному из них, я тебя изпод земли достану, Изабель.
   О детях он не беспокоился. Хорошо зная свою мать, они могли сами защитить себя.
   — Посмотрим, — ядовито улыбнулась она.
   — Никаких «посмотрим», — отрезал он. — Если ты только подойдешь к комулибо из них ближе, чем на пятьдесят шагов, считай, что у нас война, и война беспощадная.
   Правда, он не поверил бы ей, если бы она и пообещала.
   — Нуну, защитник, — насмешливо процедила Изабель.
   — Это всего лишь предупреждение. Я знаю тебя и твой характер.
   — Ты, я вижу, не забываешь об этом, — пробормотала она.
   — Еще бы. После двадцати лет этого не забыть.
   — Мне всегда нравилось твое чувство юмора.
   — Ну разумеется, я живу только для того, чтобы позабавить тебя, — иронически сказал он. — Но помни о том, что я тебе сказал. Не меньше пятидесяти шагов… Помни!
   — Я просто в ужасе, дорогой, — насмешливо улыбнулась она.
   Что заставляло его беспокоиться, так это сознание того, что ее насмешка была искренней. Этот разговор был бессмысленным и бесполезным, с отвращением подумал он. Впрочем, чего еще можно ожидать после двадцати лет брака с этой женщиной!
   — Надеюсь, ты сама найдешь выход, — с этими словами герцог покинул гостиную, злой и огорченный. Но он не мог позволить себе расслабляться, впереди был еще долгий путь.
 
   Он нашел Дейзи на балконе в комнате за спальней. Она улыбнулась ему, когда он вошел.
   — Что она сказала тебе? — спросил Этьен.
   — Она принесла списки.
   — Списки?
   — С женскими именами. Списки женщин, с которыми ты… с которыми ты развлекался. Она сама написала… Они там… внизу.
   Герцог молча вышел и вскоре вернулся без надушенных страниц.
   — Ты узнал имена? — Дейзи ничего не могла поделать с собой. Тысячу раз она говорила себе, что прошлое герцога не изменить и бессмысленно обсуждать его женщин, это ничего не даст, кроме горечи.
   Он сидел за маленьким столиком и смотрел на реку, думая, что ей ответить.
   — Некоторых, — сказал он осторожно.
   — Некоторых! — оскорбленная женщина больше не сдерживалась. — Это что, случайная оговорка или Изабель занималась приписками?
   — Если честно, то некоторые имена я просто не помню.
   — Еще бы, их было слишком много. — Дейзи не скрывала негодования.
   — Не знаю, — поколебавшись, сказал он, — может, некоторых она действительно приписала, а что касается остальных, — он пожал плечами, — я действительно не знаю.
   Такая неуверенность была несвойственна герцогу. Он любил Дейзи, а она отказывалась понять его.
   — Я не могу вычеркнуть последние двадцать лет своей жизни, даже если очень хотел бы этого.
   — Может быть, ты и не хочешь, — ее темные глаза разглядывали герцога так, как голодный хищник рассматривает свой обед.
   — Я не собираюсь просить прощения за свою жизнь, тебя не было со мной все эти годы. И веришь ты или нет, но многие из этих женщин не ждали приглашения.
   Вот в это она верила!
   — Да, Изабель могла увеличить список для большего эффекта, — заметил он. — Но это не имеет никакого значения. Поскольку задеты твои чувства, то не все ли равно, на пару десятков имен больше или меньше?
   — Нет, мне не все равно!
   — Я так не думаю.
   — Я возвращаюсь в Монтану на следующей неделе, — спокойно сказала Дейзи.
   — Изза этого? — устало спросил он. Зеленые глаза были полузакрыты.
   — Нет. — Дейзи покачала головой. — Мой билет бронирован на следующий вторник.
   — Поменяй его.
   — Этьен, твой развод произойдет нескоро. Принимая во внимание нынешнюю позицию Изабель, нельзя рассчитывать на быстрое решение этого вопроса. У меня есть деловые обязательства перед моей семьей, меня ждут еще некоторые судебные слушания, я не могу их пропустить.
   — Может, и лучше, что тебя здесь не будет, — проговорил он, обеспокоенный ее безопасностью после посещения Изабель. Может, благоразумнее, чтобы Дейзи находилась подальше? — Да, если у тебя есть обязательства… Пока не закончится развод… — он поморщился. Бог знает, как долго это будет продолжаться.
   Дейзи удивилась реакции Этьена. Она надеялась, что ее отъезд его огорчит. Может, Изабель права и она одна из многих?
   — Вероятно, ты прав, — холодно промолвила она.
   — Бог свидетель, я не хочу твоего отъезда, но Изабель способна на все.
   Дейзи вскинула брови.
   — Ты это серьезно?
   Герцог, вздохнув, покачал головой.
   — Может, серьезнее, чем ты полагаешь. Что ревнивая жена может с ней сделать в Париже? Стукнуть ее своим осыпанным бриллиантами ручным зонтиком? Конечно, герцогу виднее. Раз она и так собирается уехать, то все аргументы уже не важны.
   — Если ты так думаешь, тебе виднее. Может, она уезжает потому, что уже безразлична к нему? — думал герцог.
   — Страсти Изабель вокруг развода со временем поостынут. Бурже обещал мне попытаться перенести суд в Кольсек, так как я там живу уже в течение двадцати лет. Я приеду, как только мы добьемся успеха. — Он улыбнулся. — И ты покажешь мне свои горные красоты.
   — Если Бурже добьется успеха, я буду счастлива, — тихо ответила Дейзи, но голос был грустным.
   — Звучит не очень оптимистично.
   — Этьен, ты ведь ведешь борьбу не только с Изабель, но и со своим классом, ценности и жизненные устои которого тебе чужды. Они осуждают не только поспешность твоего развода, но и сам развод в принципе. — Она подняла ресницы. — Поэтому я не слишком надеюсь на успех. Жизнь так хрупка, что общество может легко раздавить ее. Я знаю это, потому что мой народ — жертва похожей системы.
   Да, он никогда не боролся за то, что и так принадлежало ему по праву, но он умел вести борьбу в деловом мире и знал, что если ты заранее сдашься, то никогда не выиграешь.
   — Бурже найдет выход.
   — И тогда ты будешь жить в Америке? — спросила она.
   — Я еще не думал об этом. Ты могла бы жить здесь со мной.
   Дейзи так и знала, что в его планы входили изменения только в ее жизни.
   — Но не постоянно, — честно ответила она и вдруг вспомнила, что у них осталось всего пять дней. Еще пять дней, чтобы любить его и говорить с ним, делить радость и смех. Она решила взять все от этих дней, дописать последнюю главу в книге воспоминаний.
   — В общем, потом мы чтонибудь придумаем.
   Герцог улыбнулся, почувствовав перемену в ее настроении.
   — Потом… А сейчас?
   — Дневная ванна, к примеру, вас не заинтересует? — насмешливо спросила Дейзи.
   Проведя рукой по черным волосам, пыльным и взлохмаченным от азартной игры и быстрой езды, он пробормотал:
   — Еще и как.
   — Я помогу, — в ее голосе было многозначительное обещание.
   — А еще лучше, если ты присоединишься ко мне. Ванна герцога была королевских размеров, дань вкусу Бернини и одновременно знаменитым римским фонтанам.
   — Если только позволишь вымыть тебе волосы.
   — Я разрешаю тебе мыть все, что захочешь, — заверил он.
   — Ненавижу слово «разрешаю».
   Судя по тону, его дорогая Дейзи уже пришла в себя.
   — Тогда приглашаю, моя храбрая леди, — это больше подходит твоему независимому положению?
   — Если бы у меня было больше времени, я изменила бы твое допотопное отношение к женщинам, — поддразнила Дейзи.
   — Не увлекайся, дорогая. Ты редкое и удивительное исключение.
   — Ну, тогда твои бывшие женщины не больше чем украшение в жизни мужчины. А между тем весь мир, кроме Парижа, отводит женщине более значительную роль.
   Ему не хотелось спорить, ему хотелось заняться с ней любовью.
   — Ты, как всегда, абсолютно права.
   — Терпеть не могу, когда мужчины так подозрительно быстро соглашаются, — объявила она.
   — В таком случае я стану грубым и буду выдвигать возражения по всякому поводу и без. Это гораздо легче. Вот тогда у тебя действительно будут основания обижаться.
   — Представляю, сколько юных и прелестных созданий ты обидел своим варварским отношением к женщинам.
   Герцог не стал объяснять, что эти «юные и прелестные создания» сами не давали ему прохода. И если бы ему захотелось, то они все стали бы его любовницами.
 
   Когда великий Бернини закончил реставрировать Лувр, он оставил монументальную архитектуру и дизайн, чтобы заняться дворцами тех благородных богачей, которые были в состоянии оплатить его работу. Капризный, как примадонна, он строил свои роскошные дворцы, не обращая внимания на французский климат и предназначение комнат. Его патрон из рода де Век ухитрился прагматически использовать Бернини, приспособив театральный размах в архитектуре к реальности повседневной жизни. Например, ваннаягрот из зеленого мрамора!
   Среди этого великолепия Дейзи мыла волосы герцогу. Он возлежал на ступеньках бассейна в непринужденной позе, расслабляясь после напряжения последних часов. Подобно гаремной гурии она обслуживала своего хозяина, и он, как султан, принимал ее услуги как должное.
   — Ты избалуешь меня, — полусонно промурлыкал он, лежа под теплой водой, струящейся по его бронзовому телу. Пропустив его черные шелковистые волосы сквозь свои пальцы, Дейзи смыла последние остатки мыльной пены.
   — Ты тоже балуешь меня, — ответила она, внезапно ощутив желание защитить его от коварства жены, заботиться о нем каждый день, а также заниматься с ним любовью до бесконечности, чтобы сохранить любовные воспоминания в своем суровом будущем.
   Наклонившись, она поцеловала его, теплая вода попала на ее полную грудь — странное, одновременно успокаивающее и возбуждающее ощущение.
   Его губы были прохладны, в то время как ее горячи. Душераздирающая страсть обволакивала и властно влекла за собой. Грядущая разлука еще более усиливала желание.
   Если бы только она могла остаться, если бы только могла взять его с собой или поселиться с ним гденибудь на краю света, вдвоем, только вдвоем, то охотно бы стала его гурией.
   Она немного отодвинулась, но его рука скользнула к ней и вернула ее обратно.
   — Подожди, — прошептал он, без видимых усилий приподняв ее и положив на себя.
   Они лежали так довольно долго, их тела и губы соприкасались, ее мягкая грудь успокаивала, как и журчащая вода и поднимающийся пар.
   Маленькие интимные картины Жерома украшали стены. Сценки из гаремной жизни, невольничьи рынки и арабские интерьеры были подобны драгоценным камням на прохладном зеленом мраморе.
   — Нет, это не мое, — мягко сказал Этьен, проследив за ее взглядом, — это заказ моего отца.
   Дейзи уже поняла, что в этой квартире все принадлежало его отцу. Даже портрет Этьена с матерью. Поэтому здесь не бывали его женщины, он не приводил их сюда.
   — А где твое холостяцкое логово? — вдруг спросила Дейзи.
   Он не стал уклоняться от ответа.
   — На Плас де ла Конкорд.
   — Вот и хорошо. Я ужасно ревнива.
   Он улыбнулся, коснувшись ладонью ее лица.
   — Если бы наша культура была близка к арабской, я бы с радостью купил тебя на невольничьем рынке.
   — Без моего согласия? — улыбнулась она в ответ.
   — Без чьего бы то ни было согласия.
   — Я жила бы вместе с другими женщинами в гареме?
   — Нет. Отдельно. Они отравили бы тебя, потому что стали мне безразличны.
   — Вероятно, я сошла с ума, если меня привлекает такое будущее, — засмеялась Дейзи.
   Его руки опустились ниже ее спины.
   — Теплый пар, скрытый грот и эротические картины Жерома очищают и прославляют древнюю культуру. Проект Бернини — это гимн Венеции, но многое взято и из культуры Востока. Можешь прокатиться вниз по гроту.
   — Зачем?
   — Это одна из забав гаремных женщин, — объяснил он, — и источник развлечения для хана или султана.
   — Хорошо, — согласилась Дейзи. — Тогда только смотри, но не дотрагивайся.
   — Согласен.
   Устроившись поудобнее, Этьен наблюдал, как Дейзи со смехом скользнула по спирали полированного мрамора. Ее круглая попка проплыла совсем рядом с ним, и он проводил ее жадным взглядом собственника. Дейзи упала в воду, затем всплыла на поверхность и весело засмеялась. Поднявшись, она зашагала в воде, приближаясь к Этьену. Он схватил ее и привлек к себе.
   — Ты не должен трогать меня, — запротестовала Дейзи. — Я установила правила.
   Его рука скользнула между ног Дейзи.
   — Я не верю в правила.
   — Лгун.
   — Кокетка.
   — Распутник.
   Два пальца проскользнули внутрь нее.
   — Отпусти, — хрипло сказала она.
   — Я думал, тебе понравится, — он еще глубже продвинул пальцы.
   — Нет, — прошептала она.
   — Сейчас ты моя собственность.
   — Я ничья и не собственность, — но глаза ее были прикрыты. Пальцы Этьена продолжали медленно двигаться.
   — Я могу заставить тебя остаться. И он мог это сделать, по крайней мере, сейчас. Этьен отнес ее на мраморное ложе. Откинувшись на спинку, он посадил ее на себя, так чтобы она оказалась над его возбужденным членом и чувствовала его прикосновение. Дейзи всхлипнула от охватившего ее желания, и он, крепко держа ее за талию, заскользил внутрь ее разгоряченной сладкой плоти. Его твердый пульсирующий член вошел в нее полностью. Она почувствовала себя не только его рабой, но и рабой собственной страсти.
   Он занимался с ней любовью больше часа, до тех пор, пока ее оргазмы не слились в сплошной поток. Она была обессилена, истощена и находилась в состоянии прострации, но Этьен словно ослеп. Его жадность к ней не могла удовлетворить похоть.
   И когда она в конце концов потеряла сознание, герцог не на шутку испугался. Как он мог, взрослый, опытный мужчина, довести ее до такого состояния? Он не имел никаких прав на ее жизнь.
   Он бережно отнес ее в спальню, положил в нагретую солнцем кровать и заботливо завернул в бархатное одеяло. Потом нежно поцеловал в щеку и растерянно глядел на нее, встревоженный ее неподвижностью. Дейзи, в отличие от всех Изм вместе взятых, была очень страстной и пылкой, но не была знакома с сексуальными излишествами. Ему надо было держать под контролем свою похоть. Извращенец! Может, он причинил ей боль? Приподняв за талию, он взял ее за руку, чтобы проверить пульс. Ее глаза раскрылись, и она улыбнулась ему.
   — Ты определенно установил рекорд!
   — Боже мой, прости меня, — прошептал он. — Может, вызвать доктора?
   — Я в порядке, только устала.
   — Луи сейчас позвонит. Я должен… мы должны… — герцог откровенно растерялся.
   — Все в порядке. Лучше попроси Луи принести мне поесть. Я проголодалась. Он облегченно вздохнул.
   — Все, что захочешь, дорогая. Я чувствую себя кающимся грешником в аду. Ударь меня, если хочешь, — он готов был хоть чемто компенсировать свой эгоизм. — Я подарю тебе бриллианты… Те, черные, которые мы видели у Картье.
   — Я хочу есть, дорогой, — она улыбалась, — и это все.
   — И все? Ты уверена?
   — Еще как!
   — Луи! — рявкнул герцог. — А нука живо зайди сюда, черт побери!
 
   Немного позже, когда Дейзи поела, они лежали на кровати, отдыхая и любуясь закатом солнца, обменивались поцелуями и признаниями в любви. Этьен вдруг спросил:
   — А что, если у тебя будет от меня ребенок? Что тогда?
   — Не будет.
   — Почему ты так уверена? Такие вещи случаются.
   — Не сейчас, — она посмотрела ему в глаза. — Это значит, что я принимаю коекакие меры предосторожности.
   — Ты не хочешь моего ребенка? — Это простое объяснение неожиданно больно задело герцога.
   — Сейчас не хочу.
   — Ну а если обстоятельства изменятся?
   Она пожала плечами и вздохнула.
   Она была права… по крайней мере, сейчас.
   — А если все же изменятся? — повторил он.
   — Если это произойдет, я буду рада иметь твоего ребенка.
   — Нашего ребенка, — поправил он.
   — Нашего ребенка, — прошептала она.
 
   На восходе солнца они услышали настойчивый стук в дверь для прислуги.
   — Который час? — спросила Дейзи сонным голосом. Отвернувшись от теплого тела Дейзи, Этьен посмотрел на часы.
   — Пять. Давай спать дальше. — Он сказал это спокойно, но стук внизу, столь ранний и необычный, будил тревогу и призывал немедленно подняться. Спустив ноги с кровати, он встряхнул головой, чтобы прийти в себя, и быстро встал.
   Одев зеленый китайский халат, он спустился вниз. С тех пор как он стал свидетелем вчерашнего визита Изабель, Этьен испытывал постоянное чувство тревоги, он откровенно боялся за Дейзи. Интуитивно он ощущал беду.
   Стук вдруг прекратился. Он почти был у входной двери, когда из кухни выбежал Луи. При виде выражения лица камердинера у герцога бешено забилось сердце.
   — Ваш вороной мертв! Его убили!
   Это Изабель, тут же подумал Этьен, он чувствовал это. Гореть ей в аду!
   — Ты уверен? — он должен был это спросить, хотя жалобного выражения на лице Луи было достаточно.
   Присев на мраморную ступеньку, Этьен почувствовал почти физическую боль от потери этой лошади. Бедное животное, беспомощная жертва человеческих махинаций! Он мертв, потому что, на свою беду, был лучшим конем в его конюшне.
   — Кто нашел его? — спросил Этьен. Мрачным тоном Луи ответил:
   — Ирландский конюх, ваше сиятельство.
   — Приведи его ко мне, я хочу с ним поговорить. Вороной воспитывался в его конюшне с самого рождения. Этьен лично обучил его всему, что тот умел. Конь обладал необычными качествами. Их связывали взаимные любовь и привязанность. Марокко выигрывал все скачки, в которых участвовал последние два года, и без особых усилий мог выиграть и в этом сезоне. Этьен планировал участвовать с ним в Золотом кубке Англии через три недели. Проклятая Изабель! Как она могла сделать это ради мести? Ему хотелось кричать.
   Полумрак в комнате усиливал его подавленное состояние. Подойдя к окнам, герцог поднял тяжелые занавески, чтобы позволить утреннему солнцу осветить комнату. Он все еще стоял напротив окна позади своего стола, когда Луи вошел вместе с конюхом. Этьен обернулся, лицо его выражало отчаяние. Он хотел услышать подробности происшедшего.
   — Пожалуйста, присядь и расскажи мне все, что ты знаешь.
   Он наклонился вперед в кожаном кресле, казалось, для того, чтобы лучше слышать о случившемся.
   Чистокровного скакуна баловали все, кормили морковью с сахаром, он был доверчив и позволял всем подходить к себе. Поскольку конюшня специально не охранялась, то туда мог зайти любой. Ктото вошел, сделал небольшой надрез на артерии, и лошадь медленно истекла кровью. Ужасная смерть!
   Огромный конь пробовал несколько раз подняться на ноги, уже после того как упал. Отважное, храброе сердце! Стены денника и подстилка были в крови.
   Как бы оправдывая себя, конюх произнес:
   — Я должен был бы спать с ним. — Тяжесть утраты отражалась в его покрасневших глазах. — Я не должен был оставлять его одного. Если бы я был там, Марокко был бы сейчас жив.
   — А ты был бы мертв, ведь мы не знаем, кто это сделал. И никто из нас не может даже предположить убийцу. Так что не вини себя. Ты в этом не виноват.
   Но ктото ведь виноват, подумал Этьен в сердцах. Мог ли он предотвратить такую ситуацию? Возможно ли защитить все, что ему дорого? Невозможно, решил он. Но коекакие меры безопасности необходимо предпринять. Пока не случилась большая беда, чем потеря лошади.
   Возвращаясь в спальню, после того как сделал необходимые распоряжения, герцог придумал правдоподобную историю о серьезно заболевшей лошади, чтобы удовлетворить любопытство Дейзи. Он сказал, что не будет играть в поло в течение оставшихся дней пребывания Дейзи в Париже, потому что желает быть все время с ней. Герцог боялся, что предположения о том, что Изабель виновата в смерти Марокко, не беспочвенны. После этой ужасной истории он не хотел оставлять Дейзи одну.
   Если раньше он не хотел ее отъезда из Парижа, то сейчас он не сомневался в его необходимости. Нежелание разлуки с Дейзи компенсировалось сознанием того, что в Монтане она недосягаема для обезумевшей Изабель.
   В этот день они никуда не выходили, остались дома вдвоем, наслаждаясь общением друг с другом. Этьен полагал, что с ним Дейзи защищена от неизвестных злобных намерений Изабель.
   В полдень, когда Дейзи отдыхала в саду, Луи передал ему записку, доставленную слугой Изабель.
   Изабель, как всегда, использовала свои любимые бледнолиловые чернила. Розоватый лист бумаги содержал два коротких предложения:
   «Вы не упоминали о Вашем вороном, когда диктовали мне свое предупреждение. Я надеюсь, что Вы потеряли его».
   Этьен скомкал бумагу в руке и отдал ее Луи:
   — Сожги это! И проверь, чтобы пистолеты были заряжены и лежали в верхнем ящике моего бюро.
   Пять дней спустя герцог провожал Дейзи в Гавр, чтобы посадить на пароход, отплывающий в Америку. Он помогал ей расположиться в каюте. Беседа их была бессвязна и отрывиста — обмен банальностями перед разлукой. Он напишет, он телеграфирует… Она тоже напишет, как только будет время.
   Она желала ему удачи с Бурже, он надеялся, что ее судебные дела пройдут гладко. Обними за меня Гектора, попросила она, и он обещал ей, что сделает это обязательно. Море выглядело неспокойно, но коньяк должен помочь расслабиться, советовал он, и она улыбалась, напоминая ему, что провела годы на спине у лошади, так что качки она не боится. Когда они обняли друг друга, раздался свисток — последнее предупреждение для провожающих.
   — Мне пора уходить. — Сказал Этьен, но не двинулся с места.
   — Поедем со мной в Монтану, — сказала Дейзи. Но это было скорее декларацией чувств, чем просьбой. Она знала, что Этьен сейчас не может этого сделать, и грустно улыбнулась, понимая невозможность выполнения своего желания.