Джонсон Сьюзен. Запретный плод

Сюзан Джонсон
Запретный плод

 

   Париж, май 1891 года
   Стук в дверь прозвучал настойчиво и резко. Он разорвал вкрадчивую горячую тишину комнаты. Растревожил мирное половодье золотистого солнечного света, лившегося через открытые двери балкона. И спутал мысли молодого герцога Этьена де Век.
   Длинные темные волосы герцога взметнулись шелковистой волной, когда он быстро обернулся на звук. Прошло мгновение — гулкий удар пульса, прежде чем он отвлекся от зова плоти, владевшего всем его существом. Открывать дверь он и не подумал: ритмичные движения упругого тела и сдавленные вскрики охваченной страстью женщины — от этого невозможно было отвлечься.
   — Я умираю, Этьен… — звучал замирающий шепот, переходящий в низкий грудной стон наслаждения. Маленькие женские руки плотно охватывали его чуть ниже спины, притягивали с неистовой страстью, каждый раз ускоряя движение вперед и сокращая необходимую паузу.
   Он высвободился из ее объятий легким поворотом могучего тела.
   — Сейчас будет еще лучше, — проговорил он вполголоса. Эгоизм партнерши мешал ей осознать, что перебои в ритме только украсят ее «умирание» новыми гранями наслаждения. Покинув пылающее влажное лоно, он выждал мучительную долю секунды, прежде чем снова заполнить его. И тут, уже на пороге последнего сладостного рубежа, которого, содрогаясь от желания, ожидала Изма, снова раздался настойчивый условленный стук в дверь. Этьен застонал.
   — Ты… не… уйдешь… — выдохнула обезумевшая от возбуждения женщина. Она опять крепко вцепилась в него руками и подалась вперед бедрами, сжигаемая бушевавшим пожаром, пытаясь дотянуться до манящего своей близостью порога блаженства.
   Воплощение мужской силы, застывшее в порыве движения, еще более увеличилось в размерах, словно повторный стук поторопил его; призывно манила к себе женская плоть, жаждущая заполнить им себя до самого дна…
   Этьен слегка изменил позу, чтобы поудобнее упереться ногами, и ощутил соблазнительное касание нежной кожи крепко сжимавших его женских бедер. Нараставшее лавиной желание подавило в нем осторожность, откудато из глубины его существа вырвался хриплый шепот:
   — Он весь твой, дорогая…
   Прижавшись к ее благоухающим обнаженным плечам, не давая ей шевельнуться, он скользнул вперед и разом преодолел тот роковой рубеж, за которым наступило какоето пульсирующее безумие, и все вокруг перестало существовать.
   Герцог де Век сумел утроить наследство, доставшееся ему от предков, собиравших это состояние почти тысячу лет, предельной осторожностью и повышенным вниманием к практической стороне дел. Поэтому, когда первый поток эмоций схлынул, он поймал себя на том, что то и дело поглядывает на маленькие часы у кровати.
   Черт, камердинер Луи мог бы получше рассчитать время! А управляющему делами Лежеру пора бы привыкнуть к некоторым шалостям хозяина.
   Деловая активность на парижской фондовой бирже достигнет своего апогея еще минут через десятьпятнадцать — это подсказывал ему опыт и врожденный инстинкт игрока. И потому он мог позволить себе идти на поводу у разгоряченной плоти. Все его внимание было поглощено страстной женщиной, прижимавшейся к нему с лихорадочной силой.
   Бархатистые бедра Измы были влажными и гладкими, он двигался, проникая в самые глубины ее охваченного безумным возбуждением естества. Она издала слабый, сдавленный крик наслаждения, бледная кожа стала покрываться розовым румянцем. В его памяти вдруг всплыл эпизод, когда он знакомил ее с почти запредельными эротическими изысками, и она выдохнула в экстазе:
   «О Боже…», — тогда он лишь улыбнулся.
   Ну, это еще не все, весело думал он, ощущая приближение сладостной кульминации. Но этот раз должен стать последним за сегодняшнее утро: часы и стук в дверь властно напоминали герцогу о неотложных делах.
   Его плоть ощутила первые слабые спазмы графини Гимон и ответила им, извергнувшись в горячие влажные недра сладострастницы. В безумном наслаждении он откинул голову назад. Его темнобронзовое тело блестело от пота, волосы на висках и груди увлажнились, а могучая грудь мерно и часто вздымалась.
   Дыхание Измы отдавалось эхом его собственного, они лежали насытившиеся и истощенные, почти бездыханные. Чуть позже, когда их сердца вновь забились в нормальном ритме, она потянулась к нему губами, и он поцеловал ее с галантной благодарностью.
   — Спасибо, что разделила со мной утреннюю прогулку верхом, — тихо проговорил он, обдавая ее своим теплым дыханием. Безупречно красивое лицо обрамляли волны темных волос, а вызывающая улыбка вполне соответствовала его скандальной репутации.
   — Ни для кого другого я бы не стала подниматься в такую рань, — удовлетворенно промурлыкала Изма, полуприкрыв в томной усталости светлоголубые глаза, окаймленные пушистыми ресницами, — а тем более одеваться на восходе солнца.
   — А затем снова раздеваться, — мягко заключил герцог, хищно улыбаясь. — Ну что ж, я в долгу перед твоим… исключительным энтузиазмом.
   Его голос звучал дразнящим шепотом. И хотя он действительно высоко ценил ее жертвы, увы, мысленно вздохнув, заключил, что биржа ждать больше не может. Какое бы удовольствие он ни испытывал от любовных игр с горячей и страстной графиней, его железнодорожные акции находились в реальной опасности, поэтому в ближайшие пять минут следовало покинуть постель, одеться и быть готовым приниматься за дела.
   Опершись на локоть, он быстрым привычным жестом откинул волосы назад и снова взглянул на часы у кровати. Позвонит ли Бушар? Его темные разлетающиеся брови слегка нахмурились.
   — Я тебя задерживаю? — милые глазки Измы слегка сощурились. Парижская королева красоты текущего сезона привыкла к постоянному восхищению своей особой.
   — Извини, но я опаздываю в офис. На бирже разгар торгов, и Лежера скоро хватит удар, — герцог де Век снова улыбнулся, его белоснежные зубы резко выделялись на загорелом лице. Отстраняясь от ее теплого тела, он поцеловал Изму в розовую блестящую щеку. — Прости, дорогая… Луи вотвот постучит снова. — Он приподнялся и откинулся назад, опираясь на локти. Эта поза подчеркивала лепные мышцы загорелого мускулистого торса. Беспокойная натура Этьена проявлялась ежеминутно; казалось, он лишь на какоето мгновение отвлекся от постоянно окружавшей его деловой суеты.
   — Отошли его. Я хочу снова любить тебя.. так, как мне это нравится больше всего… Феникс, резвящийся… в пещере греха…
   — В Алой Расщелине, — дипломатично поправил он.
   — Вот именно.
   Этьен, много лет назад побывавший в Азии с археологической экспедицией, был настоящим специалистом в даоистском искусстве любви. Изма, как и многие ее предшественницы, была просто очарована его репертуаром.
   — Вчера ночью я грезила о тебе, — продолжала она, — и вспоминала нашу прогулку на яхте. Я не могла уснуть, вспоминая твой огромный, невероятный… — Она выразительно поглядела на могучий утес, все еще налитый силой, несмотря на несколько часов любовной игры, и встретилась взглядом с Этьеном. На ее губах заиграла соблазнительная предвкушающая улыбка Евы, бесстрашно отметающая все разумные доводы. — Ты должен остаться. — Это была нежная настойчивость избалованной женщины, хорошо знавшей, чего она хочет. — Луи подождет, а Лежер тем более.
   Управляющий делами в иерархии слуг значил куда меньше, чем личный камердинер, от которого в конце концов зависел жизненный комфорт хозяина. Тем не менее, все они могли подождать.
   Изма была роскошным созданием. Великолепная золотистая блондинка, воплощение женских чар и соблазнов. Беда заключалась в том, что она была избалована, как большинство известных Этьену представительниц аристократических семейств, которые, как правило, останавливаются в развитии в подростковом возрасте. Все они заботились и думали исключительно о себе, воспитанные обществом, видевшим в них лишь элемент роскошной декорации и источник наслаждений. Она такой и была. Очень роскошной. Изысканно декоративной. Невероятно сладострастной.
   — Я был бы не против, но…
   Если бы братья Жермен не начали вчера скупать акции, искусственно завышая цену новых облигаций железной дороги на юге страны, он бы с радостью позволил уговорить себя. Но братья Жермен скоро станут избавляться от своей недавней покупки, и он намеревался продать свои акции как раз на гребне подъема цен, но… чуть раньше братьев Жермен. По расчетам Этьена, прибыли от этой операции должно было хватить, чтобы обеспечить ему контрольный пакет акций новой железнодорожной ветки в Кан.
   — Останься со мной, Этьен. Давай развлекаться дальше, — она говорила с легким придыханьем, в котором звучало отточенное и властно зовущее приглашение, редко дававшее осечку.
   — С удовольствием, Изма… какнибудь в другой раз.
   Когда это не будет стоить мне пятидесяти миллионов франков, добавил он мысленно и, отбросив в сторону спутанный клубок белоснежной простыни, соскользнул с кровати.
   — Если ты уйдешь, я обижусь, — объявила она, изогнувшись и застыв во всем своем великолепии посреди разоренной постели. Ее бледная кожа порозовела от недавней страсти и вновь овладевающего ею возбуждения, тяжелая грудь своими остроконечными вершинами словно тянулась к нему в откровенном ожидании ласки. — И заставлю тебя заплатить за это… — капризно заявила она, глядя, как герцог удаляется от нее по темнозеленому шелку ковра. — И вообще, Этьен, тебе нужно подстричься, — продолжила она тоном огорченной супруги, — ты выглядишь, как арабский разбойник.
   Уже на пороге туалетной комнаты он оглянулся. От ее хозяйского супружеского тона по спине пробежал легкий холодок. Ему уже было тридцать девять, и если бы он хотел носить волосы покороче, то вряд ли стал их отращивать. Глядя на белоснежное, очаровательное тело знаменитой красавицы и отважной жрицы любви, он мягко возразил:
   — Не стоит, дорогая. Я питаю отвращение к капризным женщинам.
   — А я питаю отвращение к разговорам о делах, — ожесточенно парировала Изма, подавшись вперед и опершись на локоть. Прекрасные черты ее лица исказила недовольная гримаска. — Этьен, это все ужасно утомительно. Биржа останется на своем месте и через час, и через два.
   — Прошу прощения, что утомил тебя, — герцог де Век не обиделся на замечание Измы. Он находил его естественным для того типа женщин, к которому она принадлежала. Слишком типична, слишком предсказуема, а в общем, если воспользоваться ее же лексиконом… утомительна. Коснувшись рукой золотой рукоятки двери туалетной комнаты, он учтиво сделал ей предложение, от которого обычно безутешные нахмуренные лица его приятельниц сразу смягчались. — Позволь мне купить тебе какуюнибудь безделушку у Шоме. Подбери себе чтонибудь по дороге домой. В качестве платы, как ты выразилась, — добавил он с ленивой улыбкой, — за мое нетактичное бегство.
   — Я обойдусь тебе очень недешево, мой дорогой, — недовольная гримаска на ее лице предвещала вспышку гнева. — И покину тебя на целую неделю, чтобы преподать хороший урок.
   — Я буду безутешен.
   Однако его улыбка была отнюдь не безутешной, а напротив, шаловливой и чертовски привлекательной.
   — Черт бы тебя побрал, Этьен! — графиня уже сидела в кровати, испепеляя взглядом высокого, атлетически сложенного нагого мужчину, готового вотвот выйти из комнаты. — Ты что, действительно уходишь?
   Он слегка вздохнул; в это время начали свой мелодичный бой каминные часы, напоминая об уходящем времени.
   — Да, ухожу.
   Реакция Измы вполне соответствовала ее знаменитому необузданному темпераменту. Наклонившись вперед, она схватила с ночного столика Этьена маленький порфировый бюст Клеопатры и подняла над всклокоченной светловолосой головой, явно намереваясь запустить им в Этьена.
   Как только снаряд отправился в полет, Этьен скользнул в туалетную комнату, успев захлопнуть дверь на долю секунды раньше удара. Маленькая порфировая скульптурка с грохотом врезалась в панель вишневого дерева и разлетелась на куски. Герцог слегка поморщился.
   — Графиня в плохом настроении? — спокойный и сдержанный тон Луи свидетельствовал о том, что ему отнюдь не в новинку подобные дамские спектакли в апартаментах хозяина.
   — По всей видимости, да, — сухо ответил Этьен, гадая, удастся ли Русселю подобрать замену его любимой Клеопатре. Эта элегантная скульптура сопутствовала ему всю жизнь, с самой юности. Особое очарование ей придавало сочетание экзотической красоты, которой славилась египетская царица, с сознанием обреченности в той жестокой борьбе, которую она вела с Римом. Секунду спустя он уже избавился от сентиментальных воспоминаний и, переходя к суровой реальности, ожидавшей его на бирже, живо поинтересовался: — Насколько высоко поднялись котировки? — На смену Изме пришли куда более важные дела, с которыми были связаны пятьдесят миллионов франков его собственных денег.
   — Последний раз Лежер звонил минуту назад, цена возросла до двухсот двадцати франков, — ответил Луи. — Я уже собирался прервать вас, невзирая на положение… дел. Лежер сходит с ума.
   — Скажи ему, пусть подождет, пока поднимутся еще на сорок пунктов, а потом продает. Еще передай, что я буду в зале торгов через пятнадцать минут. — Свои последние слова герцог тут же подкрепил действием: запер дверь на ключ, чтобы исключить любое вмешательство в свое достаточно напряженное расписание, и продолжал: — Пусть Гийом ждет меня у входа… Что, уже? — улыбка герцога была теплой и благодарной. — Что бы я без тебя делал! Графине тоже потребуется экипаж. — Увидев на лице Луи слабую усмешку, Этьен весело добавил: — Я полагаю, что о ее лошади также позаботились? — Еще один утвердительный кивок. — Нужно ли говорить, чтобы к мадам прислали ее горничную?
   — Я полагаю, она предпочитает Августину, ваша светлость, чем, возможно, и объясняется тишина в вашей спальне.
   — У тебя все так хорошо получается, Луи, — решил поддразнить его герцог. — Почему бы тебе не взять на себя еще и мою торговлю на бирже? Тогда Клеопатра осталась бы цела.
   — Я хотел было, но вы же знаете Лежера… педант и фанатик протокола. К тому же ваши указания были совершенно конкретны: я должен был проследить за тем, чтобы вы снова встали и были одеты к десяти часам. Прошу прощения, что был вынужден нарушить утренний… ээ… визит графини.
   Этьен пожал плечами и улыбнулся. Он трезво отдавал себе отчет, что покупка железной дороги куда важнее роскошного тела Измы. По крайней мере, он в этом не сомневался. Изма, конечно, прекрасно владела искусством разжигания страсти, однако ее капризы уже начинали его раздражать. Сегодня она просто вторглась в его личную жизнь без всякого приглашения. Она застала его врасплох, когда появилась этим утром в Булонском лесу, где он, как обычно, с сыном и друзьями, прогуливался верхом. И хотя он ничего не имел против чувственной и страстной Измы, ему больше нравилось, когда в отношениях с женщинами инициатива исходила от него самого: Этьен не любил, когда на него начинали давить. В особенности его раздражали намеки на постоянство в отношениях, все эти вначале осторожные посягательства на его время, хозяйский супружеский тон, неизбежные претензии на исключительность.
   Будучи наследницей поместий в департаменте Норд, куда как раз входили богатейшие во Франции запасы угля, Изма привыкла к тому, чтобы ее желания удовлетворялись полностью и немедленно. Этьен отнюдь не жаждал стать объектом этих желаний, но не исключал необременительных совместных развлечений. И если ей хотелось большего, чем их свободная связь, длившаяся несколько месяцев, то у него такого желания не возникало.
   — Луи, когда графиня снова появится или позвонит, — мгновенное решение подсказал печальный опыт, — меня нет дома.
   — Надолго, монсеньор?
   — На обозримое будущее, Луи. Отправь ей шкатулку Шиги, которой она восхищалась у Русселя, ту, что расписал Рафаэль, вместе с моими наилучшими пожеланиями.
   — Да, монсеньор.
   — Положи в шкатулку ожерелье с розовыми бриллиантами, доставленное Шоме на прошлой неделе, вместе с моей карточкой.
   — Да, конечно, монсеньер. — Ответ Луи был лишен и тени эмоций.
   Герцог, разумеется, имел в виду одну из карточек, заранее надписанных без указания адресата: «С любовью. Этьен». Поскольку Руссель с гордостью подчеркнул во время частного просмотра на прошлой неделе, что эта шкатулка эпохи Ренессанса является единственной в своем роде и была украшена Рафаэлем для своего покровителя, сиенского банкира Агостино Шиги, то щедрость подарка указывала на твердость решения герцога относительно связи с графиней.
   Зеленые глаза герцога рассеянно остановились на солнечном утреннем пейзаже за окнами.
   — Солнце взошло, — тихо заметил он, словно избавиться от любовницы в такой многозначительно дорогостоящей манере было делом столь же прозаичным, как комментарии по поводу погоды.
   — Да, монсеньор, около часу назад.
   А он и не заметил, поглощенный распутными утехами.
   — Тогда земля уже подсыхает. — Он подошел к ванне с золоченым днищем, удобно расположенной посередине комнаты на персидском ковре музейной ценности, и до упора открыл оба крана. — Валентин звонил?
   — Дважды, монсеньор. Я сказал ему, что вы все еще… заняты.
   Герцог улыбнулся.
   — Смотри, не забудь о розовых бриллиантах. За последние несколько недель он пережил с Измой немало сладостных мгновений.
   Луи позволил себе высказать легкую обиду изза напоминания.
   — Извини, — мягко признал свою оплошность Этьен. Луи всегда был образцом аккуратности и исполнительности. — А мистер Бушар уже звонил?
   — Нет, сэр.
   Этьен слегка нахмурился. Бушар должен был позвонить в половине десятого и сообщить, по какой цене братья Жермен намерены продавать свои акции. Снова мельком взглянув на часы — пять минут одиннадцатого — герцог нахмурился еще больше, пожал плечами. Этот Бушар с самого первого, весьма таинственного контакта с ним производил странноватое впечатление. Скорее всего это какаято затея братьев Жермен, чтобы обмануть его или сбить с толку, некий анонимный звонок, в лучшем случае не заслуживающий доверия. Пусть Лежер продает акции по двести шестьдесят франков, как и было намечено. Он уже собирался отослать Луи к Лежеру и начал мысленно формулировать инструкции, когда неожиданно зазвонил телефон. Вдохновение мгновенно охватило его, как и во время памятного необыкновенного выигрыша в МонтеКарло. Он знал, кто это звонит, точно так же, как он знал, что ему придет недостающая карта в баккара еще до того, как банкомет сдал ее.
   — Я возьму, — твердо сказал герцог. Телефон стоял на маленьком столике у окна.
   — Де Век слушает.
   Его низкий голос прозвучал слегка приглушенно, словно он догадывался, что позвонивший с опозданием Бушар нервничает, находясь в сильном напряжении, и его нужно подбодрить.
   Свет, лившийся из окна, обрисовывал широкоплечий силуэт герцога, переливаясь на его темных волосах, пока он тихо говорил в трубку:
   — Да. Да. Нет, в этом нет необходимости. Завтра? Да. Благодарю вас. — Ни один мускул не дрогнул в его лице, дыхание не участилось, покуда он быстро осмысливал услышанное. — Они будут продавать после двухсот семидесяти пяти. — Этьен медленно вернул трубку на место, его тонкие ноздри раздувались, глубоко втягивая воздух. Опыт и интуиция были совершенно необходимы при игре на бирже, но никогда не мешало иметь на своей стороне обиженного сотрудника из противоположного лагеря. Он не знал, можно ли доверять Бушару, и не доверял ему полностью. Но… рот герцога искривился в ухмылке. — Скажи Лежеру, чтобы он дождался цены в двести семьдесят три франка и начинал продавать. — Герцог подошел к ванне и погрузился в прибывающую воду.
   Сидя в воде, он вытянул длинные ноги и лег на прохладный мрамор.
   — Мистер Бушар зайдет завтра за тем, что ему причитается. — Быстро поднявшись, он встал в теплой ванне, гладкий, мокрый и улыбающийся. — Успокой беднягу Лежера немедленно, Луи, — предложил он, потянувшись за мылом без ароматизаторов, которому отдавал предпочтение. — Я сам оденусь.
   Через час герцог де Век получил контроль над новой железной дорогой. К тому же он избавился — с соответствующим подарком на память — от своей последней любовницы, что в его жизни случалось не так уж редко. Этьен отобедал в клубе, и теперь его не спеша везли в один из ближайших парижских пригородов на ежедневную игру в поло. Сладкий весенний ветер дул в открытые окна экипажа, гармония и покой царили в его душе.
   Он был в необыкновенно приподнятом расположении духа.
 
   А в это время в другой части света Дейзи Блэк, молодая женщина, происходившая из индейского племени абсароки, одна из пятидесяти женщинадвокатов Америки, стояла в зале судебного заседания в Хелене, штат Монтана, и в который раз думала, глядя на судью Нотта, насколько мир был бы лучше, если бы можно было оградить его от невежества и ограниченности.
   Всего два года назад закон штата Монтана разрешил судебную практику женщинамюристам. Судья Р. Нотт был против нового законодательного акта и во время судебного заседания, неодобрительно взглянув на Дейзи, произнес: «Леди, что вы, собственно говоря, делаете в моем суде?»
   Когда Дейзи попыталась ответить, Нотт грубо перебил ее: «Мисс Блэк, если вы еще раз заговорите, я обвиню вас в неуважении к суду». Вебстер Дрейк, адвокатоппонент, поспешно поднялся и тактично вмешался, разъясняя суть дела, он также указал на существенный опыт Дейзи в юриспруденции.
   Даже скрупулезно изучив внушительный список выигранных ею дел, судья Нотт все же неучтиво настаивал на том, что компания «Брэддок Блэк» могла бы позволить себе «хорошего» адвоката.
   Раскрасневшийся, разочарованный, он не мог на законном основании выгнать ее из зала суда и потому упорно отстаивал свою воинствующую антифеминистскую позицию. Она заключалась в намеренном игнорировании законов штата, которые случайно не соответствовали его собственной позиции. Его пространная тирада выглядела таким образом: «Мы не можем не помнить о том, что общественный закон разумно не допускал женщин к профессии юриста. Законы природы велят женщинам плодиться, вынашивать и воспитывать детей своего народа». Этим самым его неодобрительное отношение к расе, к которой принадлежала Дейзи, было выражено открыто и сопровождалось недобрым и пронзительным взглядом. «И для охраны домашнего очага в мире и любви на протяжении всей жизни». Его голос стал почти угрожающим. «Профессиональный статус адвоката несовместим с социальным положением женщины. Это бегство от природы и добровольная измена ей». Его точка зрения изначально была непоколебима.
   На протяжении всего судебного заседания Дейзи молча выслушивала абсолютно немотивированные замечания, внешне спокойно терпела равнодушное и пренебрежительное отношение к себе. Но усилия судьи были тщетны. Во время опроса свидетелей и перекрестного допроса Дейзи блестяще доказала противозаконность притязаний компании «Ханна Майнинг» на медные рудники, принадлежащие компании «Брэддок Блэк».
   Невзирая на откровенное предубеждение судьи Нотта, суд присяжных не мог отвергнуть ее искусные доказательства, которые она приводила с достоинством специалиста. Дейзи Блэк редко выходила из себя, как в суде, так и где бы то ни было. Она была хорошо воспитана, образована, обладала редкой силой воли, присущей женскому «сообществу» адвокатов Америки. Их было очень мало, и они добились своего благодаря тяжелому труду, упорству и умению контролировать свои эмоции.
   В отличие от белых, которые зачастую были эмоциональны, шумны и грубы, племя абсароки культивировало сдержанность и вежливость. Дейзи управляла собой с завидным самообладанием и благодаря своему хладнокровию заработала себе прозвище «железная леди».
   Брат Дейзи Трэй не был столь сдержанным, как она. Отреагировав на последнее замечание судьи, он вскочил на ноги и перегнулся через стол, зарезервированный для персонала компании «Брэддок Блэк». Казалось, Трэй сейчас перемахнет через него. Его стального цвета глаза были полны гнева, спина напряглась, и только твердая рука отца остановила его.
   Отвечая на грубую реплику судьи, будто бы она засиделась в девицах именно по той причине, что ей не хватало природной кротости, присущей женскому полу, Дейзи заметила: «Замужем я или нет, судья Нотт, это не имеет никакого отношения к делу, но моя профессия адвоката затруднит компании „Ханна Майнинг“ забирать руду у компании „Брэддок Блэк“. И кстати, о природной женской кротости. Я встречала много замужних женщин в Монтане, пашущих, строгающих, управляющих фургонами. Это, к слову, о вялой и скучной женственности и деликатной чайной церемонии как предпосылках для вступления в брак».
   Присяжные засмеялись. Трэй с улыбкой опустился на свое место, и Хэзэрд Блэк, отец Дейзи, которая поставила на место судью Нотта, пробормотал своему сыну и двум другим адвокатам из «Брэддок Блэк», сидящим с ними за одним столом:
   — Нотт только что потерял свое приглашение на работу в федеральный суд.
   Огромное состояние Хэзэрда Блэка сделало его очень влиятельным человеком, несмотря на индейское происхождение, и судья Нотт допустил серьезную ошибку, оскорбляя его дочь.
   Несмотря на то, что он родился и вырос в воинствующей среде, а это было в то время, когда белые люди вторглись на территорию Монтаны, Хэзэрд Блэк научился сотрудничать даже со своими врагами в рамках закона. К счастью, пограничное правосудие часто было не только спорным, но и неофициальным в разбросанном и малонаселенном штате, где ближайший судья находился на расстоянии многих часов, а то и дней езды. Однако, невзирая на глупые выходки белых поселенцев и ограничения, связанные с обычаями индейского племени абсароки, Хэзэрд Блэк всегда «платил свои долги».