Страница:
Он отреагировал, как она и ожидала. Он ведь был талантлив от природы и к тому же имел большую практику.
— Вы предлагаете такой очаровательный выбор — мягко сказал он. — Я согласен.
— На что? — спросила она кокетливо, но возбужденно.
— На все, — любезно ответил герцог. Сначала он любил ее нежно, целовал и гладил ее тело, и все экстравагантные истории о нем, которые она слышала у Аделаиды, насчет того, что он мог заниматься любовью сутками напролет, уже не казались выдумкой.
Но она не желала ждать. Остановив его ласкающие руки, она прошептала:
— Пожалуйста, Этьен…
— Все, что пожелаете, дорогая. Ее глаза горели страстью, а медленный ритм ее бедер, казалось, умолял.
— Это все было слишком долго… мы долго ждали… Ну, давай же… — прошептала она.
Он только улыбнулся. Затем он вошел в нее медленно, застыл глубоко внутри, и она отозвалась счастливым вздохом. Он начал двигаться осторожно, совершенно не уверенный в том, что делает то, что надо. Ведь ее слова и действия были совершенно противоположны.
Ее руки немедленно обхватили его плечи и секундой позже опустились на спину, чтобы теснее прижать его к себе. Он тоже испустил глубокий вздох удовольствия, ведь они подходили друг другу так совершенно, как он и предполагал в своих горячих фантазиях, преследующих его с момента их встречи. Она была стройной, но не худой, высокой, но не слишком, както поновому чувственной, в отличие от пресыщенности его обычных партнерш.
— Вы неповторимы, — прошептал он, скользя снова внутрь, словно проверяя ее совершенство, и чувственное удовольствие полностью захватило его, как несущаяся лавина.
Это угадывалось по тембру его голоса, и это нравилось ей. Она радовалась, что ее собственные чувства были небезответны.
Дейзи не была девственницей, но ее опыт был невелик, может быть, потому, что до этого момента она никогда не чувствовала такой пылающей, бурной страсти. Она готова была отдаваться ей снова и снова.
Она казалась ему хрупкой, хотя не была маленькой женщиной. Он чувствовал, как ее маленькие крепкие руки ласкают его, и ощущал, что она принимает его внутрь своего разгоряченного тела с восторгом и восхищением. Когда он ритмично входил в нее, она каждый раз задерживала дыхание, ей казалось, что испытываемое ею головокружительное чувство становилось от этого острее. И каждый раз, когда до оргазма оставались мгновения, Этьен целовал ее, а она тесно прижималась к нему и впивалась губами в его тело, словно требуя больше и больше.
Он давал ей то, что она хотела, наслаждаясь совершенством этой женщины, пока ее страсть не стала дикой и необузданной. И когда она наконец достигла бурного оргазма, то судорожно вцепилась в его плечи, бормоча несвязные слова любви, которые вызвали удовлетворенную улыбку на его губах.
Потом она подняла ресницы, и он прошептал:
— Привет.
— Ммм, — простонала Дейзи, пытаясь сфокусировать взгляд на его улыбающемся лице. — Привет. Спасибо.
— Всегда к вашим услугам. Но, думаю, это я должен благодарить вас за то, что составили мне восхитительную компанию в этот теплый весенний день.
— Нет, нет, это я перед вами в долгу. — Ее глаза все еще были наполнены сладкой истомой.
— Ненадолго, — пообещал он и мягко заставил ее сесть на него сверху.
Пристально глядя ей в глаза, герцог приподнял ее своими мощными руками и очень медленно начал опускать вниз так, чтобы она постепенно касалась его возбужденного, твердого члена.
Она закрыла глаза, словно избегая его взгляда, и мир исчез, остались только два человека, находящиеся в сказочном раю. Дейзи казалось, что если она, не дай Бог, вздохнет, то эта сказка рассыплется в сверкающую серебристохрустальную пыль.
Этого не может быть, думал он. Какой благоухающий, невозможный экстаз. Он терпеть не мог бессмысленновосторженных слов, когда занимался любовью. И сейчас он испытывал настоящий экстаз с немногословной страстной женщиной, которую едва знал и которая отдавалась ему вся, без остатка.
Он глубоко вошел в нее, заранее зная, что восторженное состояние сейчас исчезнет и ему на смену придет знакомое чувство физического удовлетворения. Но, когда он начал двигаться, она тоже подалась ему навстречу. Через несколько мгновений он почувствовал, что теряет голову.
Невольно его руки крепко сжимали ее бедра, притягивая и отталкивая ее тело, он закрыл глаза и почувствовал то же, что и она, словно слились не только их тела, но и души.
Этьен достиг оргазма, и тут же вслед за ним это произошло с Дейзи. Он почувствовал себя счастливым, беспечным и очень молодым.
Она едва удержалась, чтобы не сказать: «Я люблю вас», но проглотила эти слова, прежде чем они были услышаны хорошо известным в Париже мужчиной, которому это понятие было незнакомо.
Потом они снова занимались любовью, при этом Дейзи сидела на перилах балкона, а герцог крепко держал ее, чтобы она не упала в реку. Но, когда позже он снял ее с балконных перил и, прижав к прохладной стене, снова начал любовную игру, она простонала:
— Вы всегда избегаете кровати?
Герцог взглянул на нее, раздумывая, как ответить. В принципе она права: ни одна из женщин никогда не спала в этой кровати.
— Я просто спросила, — поспешно сказала Дейзи, инстинктивно чувствуя, что вторгается на запретную территорию. Удовольствие, которым он одарил ее, было и так достаточно щедрым.
— Это всего лишь кровать, — решительно отрезал Этьен. Он взял ее за руку и повел в комнату.
— Вы уверены? В этом нет необходимости.
— Я редко бываю уверенным в чем бы то ни было, за исключением моих лошадей. Это единственное, на что я могу положиться.
— Слишком цинично, монсеньор де Век, — смеющиеся глаза Дейзи поддразнивали, а ее страстное тело было рядом и манило к себе. Этьену казалось, будто они встретились после долгой разлуки, а не оторвались друг от друга минуту назад.
— Мне нравится ваша кровать. Это была очень большая шикарная кровать из светлой березы.
— Мне тоже. И раз мы так сходимся во вкусах, то при более близком рассмотрении я, может быть, заинтересую вас еще больше? — его усмешка была нарочито хищной. Дейзи громко рассмеялась.
— Вы даже слишком хороши собой, — ответила она с ложным укором. Физически он был настоящим совершенством. Тип, вызывающий зависть у других мужчин и заставляющий женщин верить в то, что их молитвы наконец дошли до Бога.
— Вам, мадемуазель, тоже жаловаться не на что. Наверняка, с самого детства все мужчины были у ваших ног.
— Вы не желаете присоединиться к ним? — она не только дразнила его, но и испытывала свое влияние и тешила женское тщеславие.
Она слишком совершенна, думал герцог, глядя на стоящую перед ним совершенно нагую женщину. Такая экзотическая, такая привлекательная и очень уверенная в своей необычной красоте.
— Какнибудь в другой раз, — он смотрел на нее чуть прикрыв глаза, тем самым, знакомым ей, сардоническим взглядом, присущим лишь герцогу де Век.
— Вижу, что у вас было слишком много докучливых женщин, — понимающе кивнула Дейзи. — Извините. Это была всего лишь шутка.
Вероятно, я слишком много себе позволяю, решила она.
— Тогда, может, вы желаете, чтобы я преклонила колени перед таким совершенством. Я могу, я совершенно не гордый человек.
Поразительное заявление в устах дочери Хэзэрда Блэка, женщины, которую весь мир считал гордячкой.
— Нет.
Он чувстовал себя не в своей тарелке, словно нахлынуло слишком много не особенно приятных воспоминаний.
— Если вы не улыбнетесь, то я никогда больше не буду с вами махаться.
Это шокирующее заявление заставило таки его улыбнуться.
— Никогда больше не выражайтесь так при мне.
— У меня три брата, — сказала она так, будто это объясняло ее грубость.
— Ладно, ничего страшного. Забудем, — небрежно сказал герцог. Честно говоря, уже много лет его ничто не шокировало.
— Ну а теперь, так как я улыбнулся, думаю, что мы готовы осуществить ваше очаровательное предложение.
Шутя он толкнул ее на кровать и сам последовал за ней на хлопковое покрывало. Солнце удлинило тени после полудня и окрашивало комнату золотистым цветом. Дейзи лежала на белом покрывале. Темные шелковистые волосы рассыпались по подушке, все ее чувства светились в огромных глазах, маленький рот был соблазнительно приоткрыт. Ее золотистая кожа была такой прекрасной, а тело страстно горячим, как вечерний воздух в районе египетских пирамид. Какая романтическая аналогия, иронично, но чуть растерянно подумал герцог. Он нагнулся, чтобы поцеловать Дейзи, потому что область страсти и чувственности была ему знакома намного лучше, чем романтика. Его губы коснулись ее упоительно и нежно и в то же время требовательно и властно, так что она почувствовала глубоко внутри себя чтото горячее, яркое, подобное расплавленному золоту. Дейзи пылко поцеловала его в ответ и прошептала:
— Пожалуй, я останусь у вас на денекдругой. Он улыбнулся.
— У меня такие же намерения, — ответил он лениво, не желая нарушать магию момента. — Так что можете сделать заказ моему повару. Что желаете на ужин?
— Я не совсем это имела в виду, — объяснила она. — У вас есть какието планы?
— Ничего более важного, чем провести день с вами в кровати.
— Ну наконецто я заманила вас на кровать, — произнесла она, делая ударение на последнем слове.
— Да, — сказал он, — вы добились своего, — как будто чувствуя пророческий смысл в сказанных между прочим словах.
Они занялись любовью в «запретной» кровати, и он подумал, что повод для нарушения его «святыни» был достойным. Дейзи напомнила ему о смехе и юности, о возрождении искренних чувств, о существовании которых он забыл.
Много позднее она заснула в его объятиях, истощенная избытком чувственности такой силы, которой до этого никогда не испытывала. Он же не спал. Дни и ночи Этьена довольно часто были перегружены физически, такого рода усталости он не замечал. Но на этот раз он был просто переполнен удоволетворением. Он подумал о том, что теперь не надо беспокоиться, чем занять себя, дабы избежать светской скуки. На два дня он исчезнет из деловой жизни, но это, в общемто, не имело значения. Вечером он вроде бы должен присутствовать на рауте, посвященном наступающему празднованию дня рождения короля, — день, выделенный им для семьи, но это тоже теперь не имело особого значения.
Когда позднее его слуга поднялся наверх, постучал и слегка приоткрыл дверь, чтобы узнать, что герцог закажет на ужин, он неподвижно замер на пороге, уставившись на женщину в кровати. Герцог отправил его. Он поговорит с Франсуа и закажет ужин, когда Дейзи проснется. Так как он никогда не привозил в Кольсек женщин, то не хотел смущать Дейзи тем, как слуги будут глазеть на нее. В отличие от парижской прислуги, у которой и мускул не дрогнул бы при любой ситуации, сельские нравы были попроще.
Когда Дейзи проснулась, он предложил ей умыться, затем коечто на выбор из своей одежды и сошел вниз, чтобы уведомить Франсуа и сообщить на кухню, что у него сегодня ночью гость. Он также вежливо объяснил им, что это не простая женщина и обращаться с ней надо с максимальным уважением (кстати, на кухне это уже обсуждалось в течение часа). Герцог обговорил меню, на его взгляд, приемлемое для Дейзи, и ушел наверх.
Ужин был воплощением мечты. Маленькая обеденная комната была вся в зажженных свечах. Кухарка превзошла сама себя, стараясь угодить мадемуазель, довольная, что у хозяина сегодня вечером есть компания и он не скучает, как обычно, один. Оба слуги стояли у дверей и потихоньку улыбались друг другу. Хозяин и эта женщина, одетые только в халаты, были явно влюблены. Они держались за руки над маленьким столом, улыбались друг другу, смеялись. Он кормил ее, затем она его, потом они целовались и опять улыбались.
Герцог и Дейзи заснули в объятиях друг друга. Они проснулись утром посвежевшие, и герцог доказывал Дейзи, какое это удовольствие — поплавать в реке. Он прыгнул в воду с балкона, проплыл некоторое расстояние и улыбнулся, приглашая ее в воду. Она некоторое время колебалась, затем последовала за ним в синезеленую гладь. Ее детство прошло в лагере рядом с рекой и горными озерами, плавала она прекрасно.
Они плавали и обдавали друг друга брызгами, целовались и резвились, как юнцы, вырвавшиеся из школы на свободу. Затем они любили друг друга на зеленой лужайке.
Он был без ума от нее. Увлечен так, что это начинало всерьез беспокоить, но он не мог насытиться ею.
Дейзи говорила себе, что ей понятно теперь, почему женщины обожали его. Он был выше всяких сравнений.
Когда пришла пора отъезда, выяснилось, что время пролетело так быстро, будто счастье ускорило его течение. Дейзи обнаружила, что ее одежда выстирана, выглажена и повешена в шкафу рядом с загородной одеждой Этьена. Они оба оделись. Она — в яркое платье, которое всегда будет напоминать ему об этих наполненных страстью часах, а он — в песочного цвета льняной костюм. Дейзи подумала, выбирала ли этот костюм его жена.
Тишина пролегла между ними, когда, одетые, они смотрели друг на друга: оба понимали, что слова излишни. Их возвращение в Париж происходило в полном молчании, оба ушли в свои мысли, понимая, что возвращаются в свою обычную, рутинную жизнь. Герцог не вышел из кареты, когда подъехали к резиденции Аделаиды. Он только сказал «спасибо» своим хриплым низким голосом и коротко поцеловал Дейзи в губы.
По счастливому совпадению Аделаида еще не вернулась со своей полуденной прогулки, так что Дейзи могла спокойно пройти к себе и не объясняться по поводу записки, которую она послала вчера, уверяя, что провела ночь на реке с друзьями.
Вечером она сослалась на мигрень, понимая, что не в состоянии выдержать ужин вместе с бесконечными гостями Аделаиды. Дейзи не была настроена на банальные разговоры, впала в меланхолию, и у нее кружилась голова, так как она вновь хотела того, что было совершенно невозможно заполучить.
Когда герцог приехал домой, он нашел записку от своей жены. Она хотела немедленно с ним поговорить. Он вздохнул, запустил руки в волосы, провел по ним и замер на мгновение, держась за голову. Затем позвонил слуге и велел передать жене, что будет через десять минут в библиотеке.
Изабель все еще была в платье для чайной церемонии, когда вошла в библиотеку. Не здороваясь, а лишь кивнув в ответ на его приветствие, она села перед герцогом на стул, купленный его дедом, когда распродавали мебель Наполеона. Стиль ампир очень подходил холодной красоте Изабель. Хрупкая, как мейсенский фарфор, блондинка, того же возраста, что и герцог, она была так же худа и изящна, как и в тот день, когда он женился на ней. Своим главным достоинством Изабель считала дисциплинированность.
— Она должна быть исключительной, если смогла удержать вас в стороне от праздника королевской семьи, — многозначительно произнесла жена. — Ваше отсутствие было замечено.
— Я прошу прощения, — просто ответил Этьен. Давно прошли те времена, когда язвительность Изабель могла ранить его до боли. — Я пошлю свои извинения.
— Ну, я надеюсь, завтра вы не исчезнете? Жюстен и Жюли будут там, разумеется, с Анри и Гектором.
Он знал, что Анри будет там вместе с его дочерью Жюли. В отличие от них с Изабель, его дочь и ее муж любили быть в компании друг друга.
— Гектор тоже? Это прекрасно.
Зная, что Этьен обожал своего внука, Изабель сделала все от нее зависящее, чтобы присутствие Гектора было обязательным. Необходимая страховка, гарантия того, что Этьен будет сопровождать семью на публичной церемонии празднования дня рождения короля. Статус и положение в обществе были самым важным для Изабель; обе семьи, ее и Этьена, были в близком родстве с Бурбонами и герцогами Орлеанскими. Их семья должна быть напоминанием для других, что Монтеньи и де Век — самые старинные и богатые семьи во Франции.
— Королевский праздник начинается в два, наш собственный прием начнется, наверное, в семь? — Она оставила вопрос открытым.
— Мы что, устраиваем прием? — ему казалось, что они договорились ничего не устраивать.
— Немного близких друзей, небольшой ужин с вином.
В переводе на нормальный язык это означало: пятьдесят или чуть больше человек, являющихся, в сущности, друзьями Изабель, и праздник до утра. Вместо того чтобы спорить с ней по поводу приема, он только спросил:
— Мы едем вместе?
— Да.
— Хорошо, — сказал он, откинувшись на спинку стула. — Чтонибудь еще? — спросил он, видя, что она не уходит. Их беседы давно были сведены к необходимому минимуму. Изабель никогда не оставалась просто для дружеского разговора.
— Жюстен, — сказала она.
— Да? — Он ненавидел ее привычку выдавливать из себя информацию по частям, вместо того чтобы просто изложить факты. И он сразу вспомнил прямую откровенность красивой мадемуазель Блэк. Она всегда говорила то, что думала.
— Я не могу переубедить его.
— По какому поводу, Изабель?
— Вы знаете, как он настойчив.
— Время от времени, как и все мы. В этом все дело?
— Поездка.
— Поездка?
— В Египет. Он все еще настаивает на своей поездке в Египет.
Ну наконецто сказала. Он не мог подавить в себе раздражения.
— Я думаю, мы все это обсудили и согласовали несколько месяцев назад. Жюстен решил попутешествовать, в этом нет ничего ужасного. Египет, собственно говоря, является задворками Франции. Во всех путешествиях останавливаются ненадолго в Египте.
— А что если он повредит себе чтонибудь, или подхватит гадкую болезнь, или свалится и утонет в какойнибудь темной и грязной реке? — Ее совершенное личико выражало отвращение.
— Изабель, Жюстену уже двадцать лет, — спокойно сказал герцог, так как он сам проходил через это бесчисленное количество раз. Всех, кто проживал за пределами главных европейских городов, Изабель воспринимала как полулюдей — разбойники, иностранцы и беглые крестьяне. — Нил не какаято грязная речонка, а колыбель древнейшей цивилизации. Жюстен достаточно взрослый, чтобы путешествовать, где ему вздумается, и у него более чем достаточно средств на это. Он просто оказывает нам любезность, обсуждая с нами свои планы. Так что оставь бедного мальчика в покое.
Она надула губы — выражение, которое часто видела прислуга, когда герцогиня была чемто недовольна. — Вы всегда на стороне детей. Эта ваша родительская слабость, я полагаю, связана с вашими социалистическими наклонностями.
Изабель была роялисткой и рассматривала любую политическую позицию левее монархизма как социалистическую. Этьен был умеренным политиком, даже два срока его пребывания в Сенате много лет назад, когда Республика лихорадочно пыталась найти путь после поражения Франции во франкопрусской войне, ничего не изменили. Он верил в личные права человека, а не в Богом данные, а также полагал, что желания детей заслуживают уважительного отношения.
— Мне очень жаль, — примирительно сказал он, — что вы так это воспринимаете.
Это тоже был старый аргумент. Изабель причисляла любого, кто с ней не был согласен, к своим политическим врагам. Все эти годы герцог старался защитить детей от ее жесткого воспитания.
— Пойми, Изабель, — продолжил герцог, уставший от их постоянных противоречий, — дети выросли. Жюли счастлива в своем браке, имеет ребенка. Жюли и Жюстен — оба получили право на свое имущество два года назад. Мы должны прекратить вмешиваться в их решения.
— Ты хочешь, чтобы Жюстен был похож на тебя, путешествовал по всему миру, как бродяга?
— Я не хочу, чтобы он был похож на меня, — ответил ровным, насколько это было возможно, голосом герцог. Этого он никогда бы не пожелал своему сыну, его мир был слишком безрадостным, пустым. — Я хочу, чтобы у него была некоторая свобода.
Она фыркнула, и он подумал, что это делает ее похожей на кошку.
— Ну, у тебя было достаточно свободы, — тут же вставила она.
Их споры всегда заканчивались одним и тем же — тоже старая традиция.
— Я хочу другой свободы для него, Изабель. Ты, вероятно, не поймешь. А теперь, если мы закончили, я хочу увидеться с Гектором.
Семья его дочери жила в собственных апартаментах, находящихся в саду во внутреннем дворе другого крыла замка де Век.
— Они ушли, — язвительно заявила его жена, довольная тем, что смогла вывести из себя мужа, который проводил слишком много времени с внуком. Он портил мальчика так же, как в свое время испортил Жюстена и Жюли.
— Что ж, в таком случае я иду гулять. Увидимся завтра на празднике. Ты, как всегда, прекрасно выглядишь, Изабель, — ироническивежливо добавил он. Встав, он уперся кончиками пальцев в стол в ожидании ее ухода, чувствуя, как его охватывает привычное удушающее чувство пустоты.
Для верховой езды уже слишком поздно, значит он поедет в клуб.
Празднование дня рождения короля было важным общественным событием сезона в мире старых родословных, новых титулов и водовороте финансов. Высланный из Англии Луи Филипп, наследник трона, известный в роялистских кругах как Филипп VII, был связующим звеном консерваторов любых убеждений: монархистовклерикалов, армии, недовольной республиканцами, бонапартистов. Все надеялись свергнуть Республику, у каждого на то была своя причина. Луи Филипп, все еще утверждающий свое право на трон, через двадцать лет после провозглашения Республики, служил катализатором для этих фракций.
Герцог де Век, политически далекий от реакционного правого крыла, был связан с ними фамильными узами и потому вынужден был присоединиться к ним.
Аделаида уговаривала Дейзи пойти на праздник.
— Если ты никогда не видела наследника, то тебе понравится спектакль. А наряды — это нечто захватывающее! Год назад был создан новый альянс, и коекто из министров мог бы тебе пригодиться.
Дейзи не хотелось идти, она не любила помпезности и зрелищ, даже тех, которые того стоили. Но Аделаида была настойчива.
Дейзи часто посещала Европу, с тех пор как стала жить со своим отцом Хэзэрдом. Путешествия за границу были делом семейным. Из всей семьи она менее всех была склонна принимать участие в жизни блестящего светского общества. Но сегодня уговоры Аделаиды возымели действие, и она согласилась идти на день рождения, надеясь увидеть герцога.
Вдевая в уши серьги с жемчугом в стиле барокко, Дейзи меланхолично думала, что вряд ли разглядит его в таком столпотворении. Она с осуждением размышляла о том, что ведет себя словно девчонка, бросающая полный надежды взгляд на своего поклонника. Такое поведение было совершенно не свойственно ее характеру, особенно по отношению к герцогу де Век, знаменитому своими увлечениями и своим непостоянством. Он всего лишь поблагодарил ее после того, как они были вместе… и ничего более, но все равно она решила поехать на праздник.
Она нетерпеливо осматривала толпу. В отличие от всех, она не стремилась увидеть толстого отпрыска наследника престола. Тот, кого она искала взглядом, был строен, мускулист и совершенен в постели.
Погода была изумительно теплой и ласковой. Легкий ветер развевал ленты на дамских шляпках. Сады Орлеанского дворца были полны цветущих деревьев, цветов и кустов, а воздух напоен ароматом роз, жасмина и сладкого букета лилий, магнолий и сирени.
В разноцветных шатрах были накрыты столы с изысканной пищей и прохладительными напитками для гостей. Армия официантов ловко сновала сквозь толпу, предлагая охлажденное шампанское. Ощущение нервозности покинуло Дейзи, и она наслаждалась охлажденным вином, когда раздались фанфары, оглашающие прибытие королевской семьи. Вместе с Аделаидой, Валентином и несколькими друзьями она обернулась и наблюдала, как толпа расступалась, давая дорогу королевской процессии, направляющейся к украшенному цветами возвышению в центре сада… Громкий шепот сопровождал особ королевской крови, гости приподнимали бокалы в приветствии. Но все, что Дейзи могла увидеть сквозь напирающую толпу, это королевская процессия. Она было поднесла к губам бокал с шампанским, как вдруг человек, ради которого она посетила сие шумное собрание, возник перед ее взором. Герцог Орлеанский был почти на голову выше всех присутствующих на подиуме. Одетый в мундир, при орденах, Этьен шествовал между маленькой блондинкой и темноволосой девушкой. Рядом с девушкой находились двое мужчин, один из них, безусловно, ее брат близнец, такой же высокий, как его отец.
Жюли и Жюстен. Дейзи сразу узнала их по портретам, которые видела в спальне Этьена. Мужчина с пепельными волосами — вероятно, муж Жюли. На руках у герцога был его внук, одетый в белый костюм, удачно подчеркивающий черный мундир Этьена. Гектор был единственным ребенком, приглашенным к королевскому столу. Вне сомнения, эта уступка свидетельствовала о могуществе Этьена. Белокурая женщина, Изабель, повернулась и, положив руки на плечи мужа, чтото прошептала ему на ухо. Она улыбнулась, когда закончила говорить. Герцог только коротко кивнул.
По крайней мере, он не улыбнулся в ответ, подумала Дейзи, как будто это имело значение, словно она могла заставить его улыбаться, а жена нет. Конечно, это было не так, и очарование весеннего теплого дня исчезло. Настроение было испорчено.
Герцог вдруг улыбнулся тому, что говорил ему его внук. Маленькая рука Гектора теребила бронзовую щеку деда, и Дейзи почувствовала зависть, а Этьен громко рассмеялся сказанному и поцеловал Гектора в мягкую розовую щечку.
Общество сразу же переключило свое внимание на ребенка. Это было более интересно, чем наблюдать за бесстрастным и толстым наследником трона. Ситуация была неординарная: вопервых, присутствие ребенка на такой церемонии, вовторых, громкий смех герцога и поцелуи Гектора — он мог себе позволить не следовать строгому этикету. Те, кто был знаком с Этьеном поближе, знали, что он всегда поступал так, как хотел, и больше всего на свете обожал собственного внука, а кто знал его совсем близко (разумеется, это были исключительно особы женского пола), прекрасно помнили, насколько легко ему даются и смех, и поцелуи. Многие из них, подавляя вздох, дорого бы дали, лишь бы вновь ощутить его страстное желание и былую привязанность.
— Вы предлагаете такой очаровательный выбор — мягко сказал он. — Я согласен.
— На что? — спросила она кокетливо, но возбужденно.
— На все, — любезно ответил герцог. Сначала он любил ее нежно, целовал и гладил ее тело, и все экстравагантные истории о нем, которые она слышала у Аделаиды, насчет того, что он мог заниматься любовью сутками напролет, уже не казались выдумкой.
Но она не желала ждать. Остановив его ласкающие руки, она прошептала:
— Пожалуйста, Этьен…
— Все, что пожелаете, дорогая. Ее глаза горели страстью, а медленный ритм ее бедер, казалось, умолял.
— Это все было слишком долго… мы долго ждали… Ну, давай же… — прошептала она.
Он только улыбнулся. Затем он вошел в нее медленно, застыл глубоко внутри, и она отозвалась счастливым вздохом. Он начал двигаться осторожно, совершенно не уверенный в том, что делает то, что надо. Ведь ее слова и действия были совершенно противоположны.
Ее руки немедленно обхватили его плечи и секундой позже опустились на спину, чтобы теснее прижать его к себе. Он тоже испустил глубокий вздох удовольствия, ведь они подходили друг другу так совершенно, как он и предполагал в своих горячих фантазиях, преследующих его с момента их встречи. Она была стройной, но не худой, высокой, но не слишком, както поновому чувственной, в отличие от пресыщенности его обычных партнерш.
— Вы неповторимы, — прошептал он, скользя снова внутрь, словно проверяя ее совершенство, и чувственное удовольствие полностью захватило его, как несущаяся лавина.
Это угадывалось по тембру его голоса, и это нравилось ей. Она радовалась, что ее собственные чувства были небезответны.
Дейзи не была девственницей, но ее опыт был невелик, может быть, потому, что до этого момента она никогда не чувствовала такой пылающей, бурной страсти. Она готова была отдаваться ей снова и снова.
Она казалась ему хрупкой, хотя не была маленькой женщиной. Он чувствовал, как ее маленькие крепкие руки ласкают его, и ощущал, что она принимает его внутрь своего разгоряченного тела с восторгом и восхищением. Когда он ритмично входил в нее, она каждый раз задерживала дыхание, ей казалось, что испытываемое ею головокружительное чувство становилось от этого острее. И каждый раз, когда до оргазма оставались мгновения, Этьен целовал ее, а она тесно прижималась к нему и впивалась губами в его тело, словно требуя больше и больше.
Он давал ей то, что она хотела, наслаждаясь совершенством этой женщины, пока ее страсть не стала дикой и необузданной. И когда она наконец достигла бурного оргазма, то судорожно вцепилась в его плечи, бормоча несвязные слова любви, которые вызвали удовлетворенную улыбку на его губах.
Потом она подняла ресницы, и он прошептал:
— Привет.
— Ммм, — простонала Дейзи, пытаясь сфокусировать взгляд на его улыбающемся лице. — Привет. Спасибо.
— Всегда к вашим услугам. Но, думаю, это я должен благодарить вас за то, что составили мне восхитительную компанию в этот теплый весенний день.
— Нет, нет, это я перед вами в долгу. — Ее глаза все еще были наполнены сладкой истомой.
— Ненадолго, — пообещал он и мягко заставил ее сесть на него сверху.
Пристально глядя ей в глаза, герцог приподнял ее своими мощными руками и очень медленно начал опускать вниз так, чтобы она постепенно касалась его возбужденного, твердого члена.
Она закрыла глаза, словно избегая его взгляда, и мир исчез, остались только два человека, находящиеся в сказочном раю. Дейзи казалось, что если она, не дай Бог, вздохнет, то эта сказка рассыплется в сверкающую серебристохрустальную пыль.
Этого не может быть, думал он. Какой благоухающий, невозможный экстаз. Он терпеть не мог бессмысленновосторженных слов, когда занимался любовью. И сейчас он испытывал настоящий экстаз с немногословной страстной женщиной, которую едва знал и которая отдавалась ему вся, без остатка.
Он глубоко вошел в нее, заранее зная, что восторженное состояние сейчас исчезнет и ему на смену придет знакомое чувство физического удовлетворения. Но, когда он начал двигаться, она тоже подалась ему навстречу. Через несколько мгновений он почувствовал, что теряет голову.
Невольно его руки крепко сжимали ее бедра, притягивая и отталкивая ее тело, он закрыл глаза и почувствовал то же, что и она, словно слились не только их тела, но и души.
Этьен достиг оргазма, и тут же вслед за ним это произошло с Дейзи. Он почувствовал себя счастливым, беспечным и очень молодым.
Она едва удержалась, чтобы не сказать: «Я люблю вас», но проглотила эти слова, прежде чем они были услышаны хорошо известным в Париже мужчиной, которому это понятие было незнакомо.
Потом они снова занимались любовью, при этом Дейзи сидела на перилах балкона, а герцог крепко держал ее, чтобы она не упала в реку. Но, когда позже он снял ее с балконных перил и, прижав к прохладной стене, снова начал любовную игру, она простонала:
— Вы всегда избегаете кровати?
Герцог взглянул на нее, раздумывая, как ответить. В принципе она права: ни одна из женщин никогда не спала в этой кровати.
— Я просто спросила, — поспешно сказала Дейзи, инстинктивно чувствуя, что вторгается на запретную территорию. Удовольствие, которым он одарил ее, было и так достаточно щедрым.
— Это всего лишь кровать, — решительно отрезал Этьен. Он взял ее за руку и повел в комнату.
— Вы уверены? В этом нет необходимости.
— Я редко бываю уверенным в чем бы то ни было, за исключением моих лошадей. Это единственное, на что я могу положиться.
— Слишком цинично, монсеньор де Век, — смеющиеся глаза Дейзи поддразнивали, а ее страстное тело было рядом и манило к себе. Этьену казалось, будто они встретились после долгой разлуки, а не оторвались друг от друга минуту назад.
— Мне нравится ваша кровать. Это была очень большая шикарная кровать из светлой березы.
— Мне тоже. И раз мы так сходимся во вкусах, то при более близком рассмотрении я, может быть, заинтересую вас еще больше? — его усмешка была нарочито хищной. Дейзи громко рассмеялась.
— Вы даже слишком хороши собой, — ответила она с ложным укором. Физически он был настоящим совершенством. Тип, вызывающий зависть у других мужчин и заставляющий женщин верить в то, что их молитвы наконец дошли до Бога.
— Вам, мадемуазель, тоже жаловаться не на что. Наверняка, с самого детства все мужчины были у ваших ног.
— Вы не желаете присоединиться к ним? — она не только дразнила его, но и испытывала свое влияние и тешила женское тщеславие.
Она слишком совершенна, думал герцог, глядя на стоящую перед ним совершенно нагую женщину. Такая экзотическая, такая привлекательная и очень уверенная в своей необычной красоте.
— Какнибудь в другой раз, — он смотрел на нее чуть прикрыв глаза, тем самым, знакомым ей, сардоническим взглядом, присущим лишь герцогу де Век.
— Вижу, что у вас было слишком много докучливых женщин, — понимающе кивнула Дейзи. — Извините. Это была всего лишь шутка.
Вероятно, я слишком много себе позволяю, решила она.
— Тогда, может, вы желаете, чтобы я преклонила колени перед таким совершенством. Я могу, я совершенно не гордый человек.
Поразительное заявление в устах дочери Хэзэрда Блэка, женщины, которую весь мир считал гордячкой.
— Нет.
Он чувстовал себя не в своей тарелке, словно нахлынуло слишком много не особенно приятных воспоминаний.
— Если вы не улыбнетесь, то я никогда больше не буду с вами махаться.
Это шокирующее заявление заставило таки его улыбнуться.
— Никогда больше не выражайтесь так при мне.
— У меня три брата, — сказала она так, будто это объясняло ее грубость.
— Ладно, ничего страшного. Забудем, — небрежно сказал герцог. Честно говоря, уже много лет его ничто не шокировало.
— Ну а теперь, так как я улыбнулся, думаю, что мы готовы осуществить ваше очаровательное предложение.
Шутя он толкнул ее на кровать и сам последовал за ней на хлопковое покрывало. Солнце удлинило тени после полудня и окрашивало комнату золотистым цветом. Дейзи лежала на белом покрывале. Темные шелковистые волосы рассыпались по подушке, все ее чувства светились в огромных глазах, маленький рот был соблазнительно приоткрыт. Ее золотистая кожа была такой прекрасной, а тело страстно горячим, как вечерний воздух в районе египетских пирамид. Какая романтическая аналогия, иронично, но чуть растерянно подумал герцог. Он нагнулся, чтобы поцеловать Дейзи, потому что область страсти и чувственности была ему знакома намного лучше, чем романтика. Его губы коснулись ее упоительно и нежно и в то же время требовательно и властно, так что она почувствовала глубоко внутри себя чтото горячее, яркое, подобное расплавленному золоту. Дейзи пылко поцеловала его в ответ и прошептала:
— Пожалуй, я останусь у вас на денекдругой. Он улыбнулся.
— У меня такие же намерения, — ответил он лениво, не желая нарушать магию момента. — Так что можете сделать заказ моему повару. Что желаете на ужин?
— Я не совсем это имела в виду, — объяснила она. — У вас есть какието планы?
— Ничего более важного, чем провести день с вами в кровати.
— Ну наконецто я заманила вас на кровать, — произнесла она, делая ударение на последнем слове.
— Да, — сказал он, — вы добились своего, — как будто чувствуя пророческий смысл в сказанных между прочим словах.
Они занялись любовью в «запретной» кровати, и он подумал, что повод для нарушения его «святыни» был достойным. Дейзи напомнила ему о смехе и юности, о возрождении искренних чувств, о существовании которых он забыл.
Много позднее она заснула в его объятиях, истощенная избытком чувственности такой силы, которой до этого никогда не испытывала. Он же не спал. Дни и ночи Этьена довольно часто были перегружены физически, такого рода усталости он не замечал. Но на этот раз он был просто переполнен удоволетворением. Он подумал о том, что теперь не надо беспокоиться, чем занять себя, дабы избежать светской скуки. На два дня он исчезнет из деловой жизни, но это, в общемто, не имело значения. Вечером он вроде бы должен присутствовать на рауте, посвященном наступающему празднованию дня рождения короля, — день, выделенный им для семьи, но это тоже теперь не имело особого значения.
Когда позднее его слуга поднялся наверх, постучал и слегка приоткрыл дверь, чтобы узнать, что герцог закажет на ужин, он неподвижно замер на пороге, уставившись на женщину в кровати. Герцог отправил его. Он поговорит с Франсуа и закажет ужин, когда Дейзи проснется. Так как он никогда не привозил в Кольсек женщин, то не хотел смущать Дейзи тем, как слуги будут глазеть на нее. В отличие от парижской прислуги, у которой и мускул не дрогнул бы при любой ситуации, сельские нравы были попроще.
Когда Дейзи проснулась, он предложил ей умыться, затем коечто на выбор из своей одежды и сошел вниз, чтобы уведомить Франсуа и сообщить на кухню, что у него сегодня ночью гость. Он также вежливо объяснил им, что это не простая женщина и обращаться с ней надо с максимальным уважением (кстати, на кухне это уже обсуждалось в течение часа). Герцог обговорил меню, на его взгляд, приемлемое для Дейзи, и ушел наверх.
Ужин был воплощением мечты. Маленькая обеденная комната была вся в зажженных свечах. Кухарка превзошла сама себя, стараясь угодить мадемуазель, довольная, что у хозяина сегодня вечером есть компания и он не скучает, как обычно, один. Оба слуги стояли у дверей и потихоньку улыбались друг другу. Хозяин и эта женщина, одетые только в халаты, были явно влюблены. Они держались за руки над маленьким столом, улыбались друг другу, смеялись. Он кормил ее, затем она его, потом они целовались и опять улыбались.
Герцог и Дейзи заснули в объятиях друг друга. Они проснулись утром посвежевшие, и герцог доказывал Дейзи, какое это удовольствие — поплавать в реке. Он прыгнул в воду с балкона, проплыл некоторое расстояние и улыбнулся, приглашая ее в воду. Она некоторое время колебалась, затем последовала за ним в синезеленую гладь. Ее детство прошло в лагере рядом с рекой и горными озерами, плавала она прекрасно.
Они плавали и обдавали друг друга брызгами, целовались и резвились, как юнцы, вырвавшиеся из школы на свободу. Затем они любили друг друга на зеленой лужайке.
Он был без ума от нее. Увлечен так, что это начинало всерьез беспокоить, но он не мог насытиться ею.
Дейзи говорила себе, что ей понятно теперь, почему женщины обожали его. Он был выше всяких сравнений.
Когда пришла пора отъезда, выяснилось, что время пролетело так быстро, будто счастье ускорило его течение. Дейзи обнаружила, что ее одежда выстирана, выглажена и повешена в шкафу рядом с загородной одеждой Этьена. Они оба оделись. Она — в яркое платье, которое всегда будет напоминать ему об этих наполненных страстью часах, а он — в песочного цвета льняной костюм. Дейзи подумала, выбирала ли этот костюм его жена.
Тишина пролегла между ними, когда, одетые, они смотрели друг на друга: оба понимали, что слова излишни. Их возвращение в Париж происходило в полном молчании, оба ушли в свои мысли, понимая, что возвращаются в свою обычную, рутинную жизнь. Герцог не вышел из кареты, когда подъехали к резиденции Аделаиды. Он только сказал «спасибо» своим хриплым низким голосом и коротко поцеловал Дейзи в губы.
По счастливому совпадению Аделаида еще не вернулась со своей полуденной прогулки, так что Дейзи могла спокойно пройти к себе и не объясняться по поводу записки, которую она послала вчера, уверяя, что провела ночь на реке с друзьями.
Вечером она сослалась на мигрень, понимая, что не в состоянии выдержать ужин вместе с бесконечными гостями Аделаиды. Дейзи не была настроена на банальные разговоры, впала в меланхолию, и у нее кружилась голова, так как она вновь хотела того, что было совершенно невозможно заполучить.
Когда герцог приехал домой, он нашел записку от своей жены. Она хотела немедленно с ним поговорить. Он вздохнул, запустил руки в волосы, провел по ним и замер на мгновение, держась за голову. Затем позвонил слуге и велел передать жене, что будет через десять минут в библиотеке.
Изабель все еще была в платье для чайной церемонии, когда вошла в библиотеку. Не здороваясь, а лишь кивнув в ответ на его приветствие, она села перед герцогом на стул, купленный его дедом, когда распродавали мебель Наполеона. Стиль ампир очень подходил холодной красоте Изабель. Хрупкая, как мейсенский фарфор, блондинка, того же возраста, что и герцог, она была так же худа и изящна, как и в тот день, когда он женился на ней. Своим главным достоинством Изабель считала дисциплинированность.
— Она должна быть исключительной, если смогла удержать вас в стороне от праздника королевской семьи, — многозначительно произнесла жена. — Ваше отсутствие было замечено.
— Я прошу прощения, — просто ответил Этьен. Давно прошли те времена, когда язвительность Изабель могла ранить его до боли. — Я пошлю свои извинения.
— Ну, я надеюсь, завтра вы не исчезнете? Жюстен и Жюли будут там, разумеется, с Анри и Гектором.
Он знал, что Анри будет там вместе с его дочерью Жюли. В отличие от них с Изабель, его дочь и ее муж любили быть в компании друг друга.
— Гектор тоже? Это прекрасно.
Зная, что Этьен обожал своего внука, Изабель сделала все от нее зависящее, чтобы присутствие Гектора было обязательным. Необходимая страховка, гарантия того, что Этьен будет сопровождать семью на публичной церемонии празднования дня рождения короля. Статус и положение в обществе были самым важным для Изабель; обе семьи, ее и Этьена, были в близком родстве с Бурбонами и герцогами Орлеанскими. Их семья должна быть напоминанием для других, что Монтеньи и де Век — самые старинные и богатые семьи во Франции.
— Королевский праздник начинается в два, наш собственный прием начнется, наверное, в семь? — Она оставила вопрос открытым.
— Мы что, устраиваем прием? — ему казалось, что они договорились ничего не устраивать.
— Немного близких друзей, небольшой ужин с вином.
В переводе на нормальный язык это означало: пятьдесят или чуть больше человек, являющихся, в сущности, друзьями Изабель, и праздник до утра. Вместо того чтобы спорить с ней по поводу приема, он только спросил:
— Мы едем вместе?
— Да.
— Хорошо, — сказал он, откинувшись на спинку стула. — Чтонибудь еще? — спросил он, видя, что она не уходит. Их беседы давно были сведены к необходимому минимуму. Изабель никогда не оставалась просто для дружеского разговора.
— Жюстен, — сказала она.
— Да? — Он ненавидел ее привычку выдавливать из себя информацию по частям, вместо того чтобы просто изложить факты. И он сразу вспомнил прямую откровенность красивой мадемуазель Блэк. Она всегда говорила то, что думала.
— Я не могу переубедить его.
— По какому поводу, Изабель?
— Вы знаете, как он настойчив.
— Время от времени, как и все мы. В этом все дело?
— Поездка.
— Поездка?
— В Египет. Он все еще настаивает на своей поездке в Египет.
Ну наконецто сказала. Он не мог подавить в себе раздражения.
— Я думаю, мы все это обсудили и согласовали несколько месяцев назад. Жюстен решил попутешествовать, в этом нет ничего ужасного. Египет, собственно говоря, является задворками Франции. Во всех путешествиях останавливаются ненадолго в Египте.
— А что если он повредит себе чтонибудь, или подхватит гадкую болезнь, или свалится и утонет в какойнибудь темной и грязной реке? — Ее совершенное личико выражало отвращение.
— Изабель, Жюстену уже двадцать лет, — спокойно сказал герцог, так как он сам проходил через это бесчисленное количество раз. Всех, кто проживал за пределами главных европейских городов, Изабель воспринимала как полулюдей — разбойники, иностранцы и беглые крестьяне. — Нил не какаято грязная речонка, а колыбель древнейшей цивилизации. Жюстен достаточно взрослый, чтобы путешествовать, где ему вздумается, и у него более чем достаточно средств на это. Он просто оказывает нам любезность, обсуждая с нами свои планы. Так что оставь бедного мальчика в покое.
Она надула губы — выражение, которое часто видела прислуга, когда герцогиня была чемто недовольна. — Вы всегда на стороне детей. Эта ваша родительская слабость, я полагаю, связана с вашими социалистическими наклонностями.
Изабель была роялисткой и рассматривала любую политическую позицию левее монархизма как социалистическую. Этьен был умеренным политиком, даже два срока его пребывания в Сенате много лет назад, когда Республика лихорадочно пыталась найти путь после поражения Франции во франкопрусской войне, ничего не изменили. Он верил в личные права человека, а не в Богом данные, а также полагал, что желания детей заслуживают уважительного отношения.
— Мне очень жаль, — примирительно сказал он, — что вы так это воспринимаете.
Это тоже был старый аргумент. Изабель причисляла любого, кто с ней не был согласен, к своим политическим врагам. Все эти годы герцог старался защитить детей от ее жесткого воспитания.
— Пойми, Изабель, — продолжил герцог, уставший от их постоянных противоречий, — дети выросли. Жюли счастлива в своем браке, имеет ребенка. Жюли и Жюстен — оба получили право на свое имущество два года назад. Мы должны прекратить вмешиваться в их решения.
— Ты хочешь, чтобы Жюстен был похож на тебя, путешествовал по всему миру, как бродяга?
— Я не хочу, чтобы он был похож на меня, — ответил ровным, насколько это было возможно, голосом герцог. Этого он никогда бы не пожелал своему сыну, его мир был слишком безрадостным, пустым. — Я хочу, чтобы у него была некоторая свобода.
Она фыркнула, и он подумал, что это делает ее похожей на кошку.
— Ну, у тебя было достаточно свободы, — тут же вставила она.
Их споры всегда заканчивались одним и тем же — тоже старая традиция.
— Я хочу другой свободы для него, Изабель. Ты, вероятно, не поймешь. А теперь, если мы закончили, я хочу увидеться с Гектором.
Семья его дочери жила в собственных апартаментах, находящихся в саду во внутреннем дворе другого крыла замка де Век.
— Они ушли, — язвительно заявила его жена, довольная тем, что смогла вывести из себя мужа, который проводил слишком много времени с внуком. Он портил мальчика так же, как в свое время испортил Жюстена и Жюли.
— Что ж, в таком случае я иду гулять. Увидимся завтра на празднике. Ты, как всегда, прекрасно выглядишь, Изабель, — ироническивежливо добавил он. Встав, он уперся кончиками пальцев в стол в ожидании ее ухода, чувствуя, как его охватывает привычное удушающее чувство пустоты.
Для верховой езды уже слишком поздно, значит он поедет в клуб.
Празднование дня рождения короля было важным общественным событием сезона в мире старых родословных, новых титулов и водовороте финансов. Высланный из Англии Луи Филипп, наследник трона, известный в роялистских кругах как Филипп VII, был связующим звеном консерваторов любых убеждений: монархистовклерикалов, армии, недовольной республиканцами, бонапартистов. Все надеялись свергнуть Республику, у каждого на то была своя причина. Луи Филипп, все еще утверждающий свое право на трон, через двадцать лет после провозглашения Республики, служил катализатором для этих фракций.
Герцог де Век, политически далекий от реакционного правого крыла, был связан с ними фамильными узами и потому вынужден был присоединиться к ним.
Аделаида уговаривала Дейзи пойти на праздник.
— Если ты никогда не видела наследника, то тебе понравится спектакль. А наряды — это нечто захватывающее! Год назад был создан новый альянс, и коекто из министров мог бы тебе пригодиться.
Дейзи не хотелось идти, она не любила помпезности и зрелищ, даже тех, которые того стоили. Но Аделаида была настойчива.
Дейзи часто посещала Европу, с тех пор как стала жить со своим отцом Хэзэрдом. Путешествия за границу были делом семейным. Из всей семьи она менее всех была склонна принимать участие в жизни блестящего светского общества. Но сегодня уговоры Аделаиды возымели действие, и она согласилась идти на день рождения, надеясь увидеть герцога.
Вдевая в уши серьги с жемчугом в стиле барокко, Дейзи меланхолично думала, что вряд ли разглядит его в таком столпотворении. Она с осуждением размышляла о том, что ведет себя словно девчонка, бросающая полный надежды взгляд на своего поклонника. Такое поведение было совершенно не свойственно ее характеру, особенно по отношению к герцогу де Век, знаменитому своими увлечениями и своим непостоянством. Он всего лишь поблагодарил ее после того, как они были вместе… и ничего более, но все равно она решила поехать на праздник.
Она нетерпеливо осматривала толпу. В отличие от всех, она не стремилась увидеть толстого отпрыска наследника престола. Тот, кого она искала взглядом, был строен, мускулист и совершенен в постели.
Погода была изумительно теплой и ласковой. Легкий ветер развевал ленты на дамских шляпках. Сады Орлеанского дворца были полны цветущих деревьев, цветов и кустов, а воздух напоен ароматом роз, жасмина и сладкого букета лилий, магнолий и сирени.
В разноцветных шатрах были накрыты столы с изысканной пищей и прохладительными напитками для гостей. Армия официантов ловко сновала сквозь толпу, предлагая охлажденное шампанское. Ощущение нервозности покинуло Дейзи, и она наслаждалась охлажденным вином, когда раздались фанфары, оглашающие прибытие королевской семьи. Вместе с Аделаидой, Валентином и несколькими друзьями она обернулась и наблюдала, как толпа расступалась, давая дорогу королевской процессии, направляющейся к украшенному цветами возвышению в центре сада… Громкий шепот сопровождал особ королевской крови, гости приподнимали бокалы в приветствии. Но все, что Дейзи могла увидеть сквозь напирающую толпу, это королевская процессия. Она было поднесла к губам бокал с шампанским, как вдруг человек, ради которого она посетила сие шумное собрание, возник перед ее взором. Герцог Орлеанский был почти на голову выше всех присутствующих на подиуме. Одетый в мундир, при орденах, Этьен шествовал между маленькой блондинкой и темноволосой девушкой. Рядом с девушкой находились двое мужчин, один из них, безусловно, ее брат близнец, такой же высокий, как его отец.
Жюли и Жюстен. Дейзи сразу узнала их по портретам, которые видела в спальне Этьена. Мужчина с пепельными волосами — вероятно, муж Жюли. На руках у герцога был его внук, одетый в белый костюм, удачно подчеркивающий черный мундир Этьена. Гектор был единственным ребенком, приглашенным к королевскому столу. Вне сомнения, эта уступка свидетельствовала о могуществе Этьена. Белокурая женщина, Изабель, повернулась и, положив руки на плечи мужа, чтото прошептала ему на ухо. Она улыбнулась, когда закончила говорить. Герцог только коротко кивнул.
По крайней мере, он не улыбнулся в ответ, подумала Дейзи, как будто это имело значение, словно она могла заставить его улыбаться, а жена нет. Конечно, это было не так, и очарование весеннего теплого дня исчезло. Настроение было испорчено.
Герцог вдруг улыбнулся тому, что говорил ему его внук. Маленькая рука Гектора теребила бронзовую щеку деда, и Дейзи почувствовала зависть, а Этьен громко рассмеялся сказанному и поцеловал Гектора в мягкую розовую щечку.
Общество сразу же переключило свое внимание на ребенка. Это было более интересно, чем наблюдать за бесстрастным и толстым наследником трона. Ситуация была неординарная: вопервых, присутствие ребенка на такой церемонии, вовторых, громкий смех герцога и поцелуи Гектора — он мог себе позволить не следовать строгому этикету. Те, кто был знаком с Этьеном поближе, знали, что он всегда поступал так, как хотел, и больше всего на свете обожал собственного внука, а кто знал его совсем близко (разумеется, это были исключительно особы женского пола), прекрасно помнили, насколько легко ему даются и смех, и поцелуи. Многие из них, подавляя вздох, дорого бы дали, лишь бы вновь ощутить его страстное желание и былую привязанность.