Джордан Николь. Экстаз

   Однако, чего Рейвен и страшилась, это не дало особого эффекта: слухи оказались упорнее и могущественнее, чем частное мнение упомянутых выше (и некоторых неупомянутых) персон.
   Прошла еще неделя, и Рейвен пришла к смелому заключению, что осталось одно: встретиться лицом к лицу с тем, кто стоял у истоков распространяемой клеветы. Тем более что она продолжала чувствовать свою вину перед этим лицом и считала необходимым прояснить ситуацию. Хотелось еще раз принести — заново — свои извинения.
   Было весьма нелегко, но она умудрилась через слуг выяснить, что в один из ближайших дней герцог Холфорд намерен посетить вечерний спектакль в театре «Друри-Лейн». Рейвен сказала Вулвертону о своем желании непременно посмотреть эту пьесу (какую — она не знала). Тот, к счастью, согласился сопровождать ее.
   Она оделась с особой тщательностью в голубое, глубоко декольтированное бархатное платье, которое, она знала, подчеркивало цвет ее глаз и в котором любил ее видеть когда-то герцог Холфорд.
   Когда она вошла в ложу вместе с Вулвертоном, герцог был уже в зале, и он заметил ее. Но сделал вид, что не видит. Что ж, чем труднее будет ее путь, тем значительнее должен быть финал.
   Чуть не половина биноклей из партера и лож повернулись в ее сторону, но она игнорировала их. Как, впрочем, и начавшийся спектакль.
   В первом же антракте, увидев, как герцог вышел из своей ложи, она попросила Вулвертона сопроводить ее и направилась в сторону Холфорда. Однако он был плотно окружен знакомыми, и она, не решившись подойти, стала дожидаться более удобного случая. И тот вскоре представился: герцог ненадолго остался в одиночестве.
   Набрав побольше воздуха для смелости, Рейвен подошла к нему. Вздрогнув от неожиданности, тот вставил в глаз монокль и окинул ее взглядом, каким, наверное, смотрят на какое-нибудь отвратительное насекомое.
   Она перенесла это и любезным тоном сказала:
   — Добрый вечер, Чарлз.
   — Мадам, — произнес он, никак не отвечая на приветствие, — должен признаться, вы поражаете меня своим бесстыдством. На виду у всей публики так бросаться ко мне!
   — Извините, Чарлз, но мне необходимо поговорить с вами!
   — Вот как?
   Он бросил на нее презрительный взгляд, но она перетерпела и это. Наверное, потому, что гораздо легче переносить пренебрежение, даже презрение, если идешь на это не ради самого себя, а ради другого человека.
   — Да, — повторила она, — я хочу вам сказать…
   Тем же холодным, высокомерным тоном он перебил ее вопросом:
   — Не понимаю, почему вас не сопровождает ваш блистательный супруг?
   У нее дернулись губы, но она спокойно ответила:
   — Мой супруг занят. Как вы, может быть, знаете, он хозяин клуба.
   — Ах да, — его презрение достигло высшей точки, — я припоминаю. Он заядлый игрок, и у него в клубе творятся какие-то темные делишки.
   Рейвен сдержалась, чтоб не дать ему пощечину.
   — Об этом я и хотела поговорить с вами, милорд.
   — Не могу удовлетворить вашу просьбу, мадам. Мне совершенно неинтересно беседовать с вами.
   Повернувшись на каблуках, он быстро ушел, оставив ее в одиночестве среди толпы.
   Однако его поступок только усилил намерение Рейвен добиться своего во что бы то ни стало.
   Незадолго до конца спектакля она поднялась со своего места и вышла из ложи, сказав Вулвертону, что у нее страшно разболелась голова и она поедет домой.
   — Нет-нет, Джереми, не надо меня провожать, умоляю вас. Досмотрите спектакль, а я возьму наемный экипаж…
   Джереми все же проводил ее вниз к выходу и, только убедившись, что она села в экипаж, вернулся в зал.
   Проехав один квартал, Рейвен велела вознице вернуться обратно к театру, щедро расплатилась с ним и зашагала вдоль длинной вереницы карет, ожидающих своих хозяев. Она искала одну из них, принадлежащую герцогу Холфорду. На ее счастье, большинство кучеров покинули свои места и сбились в кучу, греясь за разговорами и игрой в кости. На нее никто не обращал внимания.
   Стараясь не выходить из тени на тусклый свет фонарей, Рейвен обходила ряды карет в поисках той, которая ей нужна, пока не наткнулась на гербовый щит Холфордов, Оглянувшись и увидев, что вокруг никого нет, она открыла дверцу и скользнула внутрь огромной кареты. Она понимала, что решилась на рискованный шаг, что может снова, теперь уже по собственной вине, стать причиной громкого скандала, но упорно хотела довести задуманное До конца. Она откроет этому надменному и упрямому, незаслуженно оскорбленному человеку то, что сможет утихомирить его задетую гордость. Убедит в том, что его бывшая невеста, в сущности, совсем невиновна перед ним и сама является жертвой обстоятельств. А другого способа заставить Холфорда выслушать ее она не нашла.
   Она скорчилась в углу кареты на самом заднем сиденье и с головой накрылась меховой полостью. Господи, только бы герцог не обнаружил ее присутствия раньше, чем двинется в путь!
   Ей показалось, что прошла целая вечность и еще полвечности, прежде чем Холфорд открыл дверцу, вошел внутрь и уселся.
   Когда карета набрала ход, Рейвен решилась обнаружить себя. Откинув полость и глубоко вдохнув свежего воздуха, она негромко произнесла:
   — Чарлз…
   Холфорд вздрогнул к инстинктивно поднял свою трость, защищаясь от возможного нападения.
   — Это я… Рейвен, — поспешно сказала она.
   Он приподнялся, чтобы постучать кучеру, но она успела схватить его за руку.
   — Пожалуйста, Чарлз… Умоляю вас… Выслушайте меня. Поверьте, я не предпринимала бы таких усилий, если бы это не было так важно… Прошу вас…
   Он опустился на сиденье и пробурчал:
   — Вы совсем рехнулись, мадам. Что вы позволяете себе? Замужняя женщина. Я уже сказал, что не интересуюсь ни вашими словами, ни вашими делами. И сейчас хочу одного: чтобы вы покинули мою карету! Я найму вам экипаж…
   — Чарлз, я лгала вам, — торопливо проговорила Рейвен. — Мой брак с Келлом Лассетером заключен не по любви… Нет… Это акт отчаяния. Я была вынуждена…
   Он не дал ей договорить, но в его голосе зазвучал интерес, когда он произнес:
   — Что такое вы говорите? Кто вас вынудил?
   Теперь ей не оставалось ничего другого, как открыть ему всю правду и отдать себя на его милость. И она пошла на это.
   Она продолжала:
   — Меня похитил вовсе не Келл Лассетер. Я и не знала его тогда. Это сделал его младший брат Шон.
   — Этот молодой негодяй? — не удержался от восклицания Холфорд.
   — Да. Он влюбился в меня и таким образом мстил за то, что я отвергла его притязания. Келл Лассетер совершенно случайно оказался замешан во всем этом.
   Холфорд выпустил палку из рук и поудобнее уселся на сиденье, явно рассчитывая услышать продолжение. И оно последовало.
   Рейвен рассказала ему о настойчивых и нелепых притязаниях Шона на ее внимание и любовь, о случае в парке, когда ее слуга избил его, и о намерении Шона отомстить ей. О том, как он нанял двух мерзавцев себе в помощники и они похитили ее на пути в церковь.
   — …Шон ударил меня так, что я потеряла сознание, — продолжала она. — А потом увез куда-то, насильно влил наркотическое зелье и привязал к кровати. Я приготовилась ко всему, в том числе к самому худшему, но тут совершенно случайно появился Келл и спас меня от насилия… — Она не могла удержать дрожь, вспоминая тот страшный день. — Да, Келл спас меня, — повторила она, — а до того момента я и не подозревала о его существовании.
   — Я должен верить этому? — спросил герцог.
   Но чувствовалось, он уже верит.
   — Да, Чарлз, я говорю чистую правду. И потом, желая спасти меня от неминуемого скандала вокруг всего случившегося, он предложил мне заключить брак. Его самоотверженность и бескорыстие, признаться, неимоверно удивили и тронули меня. И я после мучительных раздумий, находясь в состоянии, близком к отчаянию, согласилась.
   — Значит, ни о какой безумной любви не было и речи? — произнес Холфорд после продолжительного молчания.
   — Я уже, по-моему, дважды сказала вам, что до той минуты и в глаза не видела Келла Лассетера.
   — Тогда какого дьявола… — такой оборот речи был совершенно несвойствен герцогу, — какого дьявола вы лгали мне, Рейвен?
   — Потому что боялась, что вы вызовете его на дуэль и кто-то из вас погибнет.
   Холфорд с сомнением покачал головой.
   — Все равно, мне трудно понять… Вы предпочли не говорить правды и тем самым оставить меня в дураках? Почему?
   — Разве эта правда принесла бы кому-то удовлетворение? Конечно, то, что вы оказались якобы обмануты мною, нанесло вам некоторый урон, но лучше было бы, узнай все вокруг, что вашу невесту похитили перед алтарем? Представляете, какие слухи и предположения это могло вызвать?
   Судя по всему, он представлял и молчаливо соглашался с ней. Впрочем, возможно, ей только казалось.
   Она продолжала под мерный стук колес:
   — Признаваясь в своей давней любви, я надеялась сохранить хоть какую-то частицу моей репутации. Но уверяю, Чарлз, у меня и мысли не было о браке с кем-либо, кроме вас. Келл Лассетер оказался тем спасительным канатом, за который я тогда вынуждена была ухватиться: ведь положение женщины замужней сулило мне некоторую устойчивость в обществе. А вы… я была почти уверена, вы отказались бы жениться на мне после этого злополучного похищения. Или, если согласились бы… если бы вы все-таки взяли меня в жены, меня бы всегда мучила мысль, что вы принесли огромную жертву: ведь герцогиня просто обязана быть вне всяких упреков и подозрений.
   Последние слова вырвались почти помимо ее воли: сама она так не думала — это была маленькая хитрость, чтобы укрепить уверенность в том, что он ее простил.
   Он по-прежнему молчал, и это ее обеспокоило: она высказала все, что могла.
   — Сейчас я говорю вам правду, — жалобно произнесла она. — Мое будущее с того дня исковеркано. Я не хотела, чтобы вашему будущему грозило то же.
   — С того дня, моя дорогая, — негромко сказал он, — моя жизнь стала неполной. Я потерял вас.
   Она почувствовала, что сейчас заплачет.
   — Чарлз! — воскликнула ома. — Зачем вы так говорите? Ведь вы никогда не любили меня.
   Он вздохнул.
   — Боюсь, что вы ошибаетесь, Рейвен. Я испытывал к вам глубокие чувства. — Он наклонился в ее сторону. — И если бы вы сами…
   В его голосе была неподдельная печаль, и глаза у нее наполнились слезами.
   — Чарлз, — произнесла она, с трудом превозмогая рыдания, — простите, если поступила не так и невольно причинила вам боль. Я не хотела, видит Бог…
   Сняв перчатку, он склонился еще больше и коснулся ее щеки, влажной от слез.
   — Я верю вам, — сказал он.
   — Спасибо, Чарлз.
   Он откинулся на спинку сиденья, тщетно пытаясь разглядеть ее лицо в темноте кареты.
   — А теперь вы замужем за известным содержателем игорного дома.
   Его голос вновь звучал холодно и твердо.
   — Я уже говорила… — Рейвен отерла с лица слезы. — Говорила, что испытываю к Лассетеру огромную благодарность. Он поступил исключительно благородно. Что, как я теперь знаю, вообще в его натуре… Помогать ближнему… Келл не заслужил вашего гнева, милорд. Если он еще переполняет вашу душу, обратите его на меня.
   Холфорд снова тяжело вздохнул.
   — Этого я не могу, дорогая. Вы растопили его… И вы страшно пострадали. Как я хотел бы — но что теперь говорить, — чтобы тогда вы обратились за помощью ко мне!
   — Ох, Чарлз… тогда у меня не было выбора.
   — Пожалуй, вы правы… Что ж… остается отвезти вас домой.
   — Чарлз…
   Она замолчала, не решаясь высказать ему свою просьбу.
   — Говорите, Рейвен.
   В голосе звучала несвойственная Холфорду мягкость, и Рейвен решилась.
   — Не нужно отвозить домой, Чарлз. Лучше проводите меня туда, куда я намереваюсь поехать.
   — Куда же?
   — В клуб «Золотое руно». — Она поторопилась продолжить: — Я призналась вам, что испытываю чувство благодарности к Лассетеру и ощущаю свой долг перед ним. Но сейчас он попал в тяжелое положение… из-за меня, Чарлз. Вы знаете, о чем я говорю. Ваши обвинения приводят его к финансовому и общественному краху. Если бы вы удостоили его клуб своим недолгим присутствием, то многие недоразумения мгновенно бы рассеялись и самого Лассетера перестали бы подозревать в нечестности. Пожалуйста, ради меня, Чарлз, сделайте то, о чем я вас прошу.
   — Но, дорогая… Вы забыли, видимо, что я не играю в азартные игры. Это мне несвойственно.
   — Умоляю, сделайте исключение. Если у вас какие-то затруднения, я поставлю за вас… Несколько тысяч фунтов вполне достаточно… И если вы проиграете их открыто, при всех, с присущим вам достоинством…
   — Что за глупости! Мне не требуется ваша денежная помощь. Слава Богу, я могу себе позволить потерять несколько тысяч фунтов.
   — Значит, согласны? О, Чарлз, как я вам благодарна!
   Он вздохнул. На этот раз с досадой.
   — Не могу понять, как вам удалось уговорить меня заняться делом, которое мне претит. Видеть не могу всякие карты и кости!
   В восторге от своей победы, она схватила его руку и поднесла к своим губам со словами:
   — Вы спрашиваете, как мне удалось? Потому что вы оказались удивительно хорошим, великодушным человеком, который понимает, где добро, а где зло…
 
   В полуночный час Сент-Джеймс-стрит была полна народу. Это были по преимуществу праздные гуляки, светские щеголи, любители азартных игр. Однако лишь немногие из них входили в двери «Золотого руна». Это поняла Рейвен, как только они с герцогом Холфордом ступили на порог клуба. И она утвердилась в своем мнении, когда внушительного вида мажордом провел их в игорный зал.
   С чувством тревоги шла она по залу, держа герцога под руку: что сейчас будет? Как отнесется к ее появлению, да еще с Холфордом, хозяин клуба? Она могла только молиться, чтобы все прошло хорошо.
   Как она и предполагала, гул, стоявший в зале, стих и все взоры устремились на вошедших. Ее глаза искали Келла — здесь ли он? — нашли, и ее беспокойство усилилось.
   Келл медленно шел ей навстречу, лицо его не выражало ни удивления, ни радости, ни, слава Богу, гнева. Неподалеку от них он остановился, однако не удостоил ни герцога, ни Рейвен даже поклоном.
   Напряженность повисла в воздухе: оба мужчины как бы примеривались один к другому, каждый из них оценивал силу и возможности противника.
   Первой не выдержала Рейвен, решив хотя бы представить их друг другу — а там будь что будет.
   — Ваша светлость, — произнесла она, — разрешите познакомить вас с моим мужем, мистером Келлом Лассетером. Келл, это Чарлз Шокросс, герцог Холфорд.
   — Чем мы обязаны чести видеть вас здесь, ваша светлость? — холодным тоном осведомился Келл.
   Он сделал легкое ударение на слове «честь», из чего явно следовало, что лично он подвергает некоторому сомнению свое же утверждение.
   Холфорд ответил ему ледяной улыбкой, а затем начал говорить, бесстрастно, но довольно громко и отчетливо.
   — Мне думается, мистер Лассетер, что я должен принести вам извинение за те безосновательные обвинения, которые высказывал по вашему адресу, а также в отношении вашего заведения. К моему стыду, мотивы, которыми я руководствовался, нельзя назвать кристально чистыми. Признаюсь, мною руководила естественная ревность по поводу того, что вы увели мою невесту прямо из-под моего носа. Однако теперь я знаю всю правду и искренне надеюсь, что вы найдете возможность простить меня.
   Витиеватая речь герцога произвела сильное впечатление на Келла, который не ожидал ничего подобного, и его лицо не сумело скрыть этого. Об удовлетворении на лице Рейвен и говорить нечего.
   Повернувшись к Рейвен, герцог сказал:
   — Ну вот, дорогая. Вы этого хотели?
   Его великодушный поступок поверг ее в изумление. Она была готова опять поцеловать его руку, но удержалась от этого, чтобы не вызывать новых слухов и сплетен.
   Вместо поцелуя она одарила герцога ослепительной улыбкой.
   — Спасибо, Чарлз, — тихо сказала она. — Вы один из самых благородных людей, которых я знаю.
   Бледное породистое лицо Холфорда слегка зарделось, и он повернулся к Келлу:
   — Вы везучий человек, Лассетер. Надеюсь, что вы будете оберегать эту женщину.
   Прежде чем ответить, Келл бросил на Рейвен взгляд, в котором она прочла явное неодобрение. Потом произнес:
   — Во всяком случае, буду стараться, ваша светлость.
   Выполнив свою нелегкую миссию, Холфорд позволил себе немного расслабиться и огляделся.
   — Не могу назвать себя игроком, — обратился он потом к Келлу, — но почему бы не испытать судьбу. Тем более если вы любезно согласитесь дать мне некоторые наставления.
   Келл, наклонив голову в знак согласия, тут же подозвал взглядом находящуюся в зале Эмму Уолш и, представив ее герцогу, сказал:
   — Эта дама, ваша светлость, откроет вам любые секреты игры. И поскольку вы у нас впервые, то согласно нашим правилам все сегодняшние ваши расходы клуб берет на себя. А теперь, если позволите, я поговорю со своей женой.
   Оставив герцога на попечение Эммы, Келл обратился к Рейвен, и по тону его голоса она сразу поняла, что правильно определила его недавний взгляд, брошенный на нее как неодобрительный. Даже больше того — осуждающий.
   — Ну и что же вы, дорогая жена, обещали его светлости, — спросил он, — в обмен на его извинения?
   — Абсолютно ничего, — с вызовом ответила Рейвен.
   Ее глубоко задел вопрос Келла, его издевательский тон. И это благодарность за все ее мучения — за презрительные реплики герцога, за поиски в морозной тьме его кареты, за долгое ожидание там, под пыльной полостью.
   — Так-таки ничего?
   Он продолжает свои дурацкие глумливые вопросы. Неблагодарное существо!
   — Да, я не обещала ему ничего! — отчеканила она. — Просто рассказала ему правду об обстоятельствах нашего брака: что это отнюдь не союз по любви и что вы для меня абсолютно чужой человек, которого я никогда раньше не знала. Который спас меня не только от своего собственного брата, но и от жалкого удела отверженной. И представьте себе, сэр, оказалось, что этот презираемый вами аристократ проявил себя как благородный, великодушный человек. И он сделал больше, чем я от него ожидала. Я просила его всего лишь показаться здесь, в клубе, а он принес вам публичное извинение. Но вы… — Она некоторое время искала слова. — Вы даже не поблагодарили его. Хотя бы кивком головы. А между тем я почти уверена: его появление и то, что он сказал, спасут ваш чертов клуб!
   Она повернулась на каблуках и отошла.
   Верно, черт возьми: он не хочет выказывать благодарность этому треклятому аристократу! Никому из них! Все они одним миром мазаны, на один покрой! Да кто они такие в конце концов, что от одного их слова, от их присутствия зависят судьбы людей игорных домов, даже стран! Как это унизительно, как мерзко!..
   Что же до Рейвен, до его так называемой жены, всюду сующей свой нос… Как смеет она упрямо вторгаться в его дела, нарушая объявленные им запреты!..
   Невольно он поискал ее глазами и увидел, что она стоит рядом с герцогом у игрового стола.
   Рядом со своим герцогом… С его, Келла, соперником…
   Он непроизвольно сжал кулаки. Внезапно пробудившаяся в нем ревность удивила его самого. И хотя ему было неприятно признаваться даже самому себе, оно грызло его, это тягостное, досадное чувство.
   Ну почему, собственно, она находится так близко от этого надменного типа? Он и извинения приносил с презрительной миной на своей вытянутой физиономии. Любопытно, с какой физиономией он лег бы в постель к Рейвен, не случись в тот день того, что случилось?..
   Мысль о такой возможности разозлила его, но и возбудила. Он представил… нет, не герцога, а ее — Рейвен — стройное тело, налитые груди, длинные ноги… Он, Келл, знал все это — видел, прикасался. Он не хочет, чтобы кто-то другой…
   Усилием воли он отогнал эти мысли, заставил себя успокоиться. Что это с ним? Так недолго и сравняться со своим братом. Тем, по всей видимости, владели похожие чувства — вожделение, злость и ревность… Ревность, злость и вожделение…
   Неужели старший пойдет по стопам младшего?..
 
   Рассеянно наблюдая за игрой на столах, Рейвен ни на секунду не расставалась с ощущением, что Келл не сводит с нее глаз. Она и сама время от времени поглядывала в его сторону.
   Бунтарь. Одинокий мятежник… Даже здесь, где немало людей, казалось, что он совсем один, а вокруг него пустыня…
   Немудрено, что его не принимают и сам он не может влиться в общество, которое, как и любое другое, отвергает тех, кто не признает его правил, демонстрирует равнодушие, а то и антипатию к его членам. Для них он — белая ворона, вот он кто… Это неприятно и ей тоже…
   Так что же она не может отвести глаз, отлепить свои мысли от этого неприятного человека? Красивого, смелого, решительного, немного загадочного. И такого одинокого, что сердце просто сжимается…
   А что, если в глубине души, в тайниках сердца она чувствует себя тоже белой вороной? И тоже знает, что такое одиночество. Или оттого, что он, в сущности, отверг ее как женщину? Но ведь и она принимала участие в этом решении. Согласилась с ним, находя в нем положительные стороны: возможность ощущать себя свободной в чувствах и поступках. Разве она хотела не этого?..
   В очередной раз взглянув на Келла, она на мгновение замерла: рядом с ним стояла Эмма Уолш, их головы чуть ли не касались друг друга. Он улыбался ей открытой дружеской улыбкой, которую Рейвен на его лице никогда еще не видела.
   Она так углубилась в свои невеселые мысли, что не заметила, как к ней подошел Джереми Вулвертон.
   Он уже некоторое время стоял возле нее, следя за направлением ее взгляда, и наконец сказал:
   — Будь я на месте мисс Уолш, я бы поостерегся. У тебя такой вид, словно ты собираешься выцарапать ей глаза.
   Рейвен не сразу вернулась к действительности и вырвала из сознания картины любовного счастья Эммы и Келла.
   — Вы только появились здесь, Джереми? — спросила она, не узнавая своего собственного голоса.
   — Да, — ответил Джереми. — И знаешь, уже успел услышать о том, что Холфорд принес публичные извинения Лассе-теру. Никогда бы не подумал, что такое возможно. Конечно, ты была режиссером этой сцены.
   — Я только умоляла его прийти сюда.
   — Чудеса, да и только. Ну и как твой Келл? Доволен?
   — Надо знать Келла! Он посчитал поступок герцога нарочитым актом благотворительности. Рассчитанным на публику.
   — Но ведь именно это и нужно было. Чтобы изменить ее мнение.
   В глазах Рейвен мелькнуло отчаяние.
   — У Келла своя гордость. Что с этим поделаешь?
   Джереми согласился кивком головы. С этим действительно ничего не поделаешь.
   — Тебя-то хотя бы поблагодарил этот гордец?
   Тоном, в котором сквозила безнадежность, Рейвен ответила:
   — Со мной он вообще не хочет иметь ничего общего. Все, что я делаю, его не устраивает.
   Умудренный ранним жизненным опытом, Джереми понял жалобу в одном определенном смысле и, бросив на Рейвен проницательный взгляд, изрек:
   — Насколько я понимаю, ты расстроена тем, что любовные интересы твоего мужа находятся вне вашего дома.
   Рейвен, не глядя ему в глаза, откровенно ответила:
   — Я знаю, что не должна позволять себе расстраиваться. Ведь мы заключили настоящий брак по расчету и по его условиям муж имеет полное право иметь любовницу и даже целый гарем.
   — А жена?
   — Жена тоже вполне свободна. Если она этого хочет.
   Джереми улыбнулся.
   — Глядя на тебя, дорогая, — сказал он, — я не могу ни на минуту усомниться в том, что, стоит тебе захотеть, и все на свете Лассетеры будут у твоих ног.
   Картина, нарисованная ее собеседником, была приятна, однако действительность намного печальнее. С этой мыслью Рейвен опять устремила взор на Келла, продолжавшего находиться в отдалении, и поймала его ответный — недовольный, даже осуждающий — взгляд. В чем дело теперь? Он все еще не может простить ей появление герцога Холфорда или, быть может, его недовольство направлено сейчас на другого представителя высшего общества — бесшабашного, всегда приветливого Джереми? Если так, почему бы не подразнить его немного? Если он позволяет себе вести интимный разговор при всех с Эммой Уолш, почему бы ей, Рейвен, не проделать то же самое с ее другом Джереми?
   Она повернула к нему голову и одарила его приветливой, обворожительной улыбкой.
   — То, что вы сейчас говорили, понравилось мне, — игриво сказала она. — Не могли бы вы дать несколько дельных советов, как привлечь мужа к ногам жены?
   Он рассмеялся.
   — Не думаю, что тебе нужны учителя или советчики. При твоем успехе в прошлом сезоне…
   — Честное слово, не знаю, почему так получилось.
   — Именно потому, что не знаешь, дорогая. Это означает, что ты предельно естественна. И если прибавить к этому твою привлекательность…
   Она замахала руками.
   — Не надо больше, Джереми! А то я совсем задеру нос.
   — Хорошо, умолкаю. Но если ты спросила серьезно, то легкая игра в соблазнение не противопоказана и с мужем. — Он посмотрел в сторону игроков. — Пойду-ка посмотрю, как там Холфорд, не проигрался ли в пух и прах.
   Джереми направился к игровому столу.
   Оставшись одна, Рейвен, к ее собственному удивлению, всерьез задумалась над полушутливым советом, который ей дал на ходу ее видавший всяческие виды приятель.
   Хотя воспитывалась она отнюдь не в строгих правилах, но все же усвоила ряд простых нравственных наставлений, которым старалась следовать. Среди них были такие, что не позволяли прибегать к обману, особенно если это касалось чувств. С другой стороны, за время пребывания в Лондоне она окунулась в атмосферу, достаточно густо пропитанную обманом, ложью, открытым и подспудным недоброжелательством, лицемерием и уже не была той доверчивой, наивной девушкой, мечтавшей о призрачном возлюбленном. Не говоря уже о том, что теперь она стала женщиной, и, насколько поняла, женщиной, желанной для многих мужчин… Кроме одного. Если он, конечно, не притворщик. Впрочем, зачем ему притворяться? Напротив, судя по его поведению в обществе, это человек излишне прямой и откровенный, себе во вред…