Джордан Николь. Экстаз

   Возрастающее ощущение своей неполноценности в этом мире, предсмертное напутствие матери толкнули Рейвен на брак с пожилым, неинтересным ей человеком. Хотя — кто знает — быть может, чувства еще придут? В большей степени тревожили обстоятельства ее рождения, о которых будущий супруг не имел ни малейшего представления. А если узнает? Что тогда?
   Конечно, такой значительной персоне, как герцог, легче выпутаться из подобного положения. Если вообще нужно выпутываться. Эта мысль тоже способствовала тому, что Холфорду было отдано предпочтение.
   В конце концов, уже не в первый раз сказала себе Рейвен, за исключением маленькой неувязки с происхождением по линии отца, герцогу достается вполне стоящая невеста: весьма привлекательная наружность, девственница, из хорошей семьи (по матери), неглупая, довольно уравновешенная. Что еще надо для исполнения роли герцогини? Она даже готова родить герцогу наследников, если он того пожелает.
   Ей же нужно взамен чувствовать себя в безопасности — быть равной в обществе, к которому она принадлежит. А уж такой оплошности — или как это назвать? — какую допустила ее мать, она себе никогда не позволит. Лучше находиться в спокойном, хладнокровном согласии — пускай без всякой страсти, — чем разрывать себе сердце на части под грузом того, что носит название «любовь».
   И прекрасно, что ей не угрожает опасность по-настоящему влюбиться в этого герцога. Зато она не отвергает мысли, что они смогут стать настоящими друзьями и проникнуться уважением друг к другу. Разве это плохо? В беседах с ним она уже ловила себя на мысли, что временами он ей даже симпатичен — особенно когда по его лицу проскальзывает едва заметная приятная улыбка.
   Да, решено: они станут жить в полной гармонии и взаимном приятии, не требуя друг от друга невозможного.
   А уж если захочется испытать подлинную страсть со всеми ощущениями, о которых она знает из книг, то к ее услугам богатая фантазия, ведущая к вершинам блаженства, к свершению… И при этом она нисколько не нарушает заповедей и остается верной мужу. А ее любовник, ее смуглый пират… Что ж, он тоже остается… В вбображении.
   Мысль о муже, о будущем муже, вернула ее к действительности — нужно торопиться. Жених вскоре прибудет к церкви Святого Георга на Ганновер-сквер вместе с несколькими сотнями своих друзей, родственников и знакомых — сливками высшего общества. Не считая городских зевак. И она должна постараться выглядеть как можно лучше в такой волнующий и знаменательный день.
 
   Двумя часами позже она спускалась по лестнице дома леди Кэтрин. Внизу уже стоял, опираясь на палку, ее дед, а рядом с ним его сестра. Старый виконт во время редких наездов в Лондон останавливался обычно у леди Кэтрин, а не в своем одиноком городском доме. Это был высокого роста старик с белоснежными волосами, как у сестры, но не такими правильными чертами лица. Впрочем, о последнем сейчас уже говорить было трудно: он был очень болен — его разрушала болезнь сердца.
   Приблизившись к деду, Рейвен различила слезы у него на глазах, и в душе у нее что-то дрогнуло. Она постаралась весело улыбнуться, когда обратилась к нему.
   — Итак, вы не порицаете меня за мой выбор, дедушка? — спросила она.
   В эти минуты она почти забыла, кто был причиной многолетних бед ее матери и, возможно, преждевременной смерти.
   Старик взял ладонь Рейвен в свою дрожащую руку.
   — Я одобряю твое решение, — произнес он. — Ты поступила совершенно правильно. И ты очень красива сегодня…
   Рейвен так вовсе не считала. Она была не слишком довольна своим нарядом, казавшимся ей чересчур шикарным: платьем бледно-лимонного цвета, прошитым внизу золотыми нитями. Не особенно радовала ее высокая модная прическа и даже доставшиеся от суровой тетки серьги и жемчужное колье.
   И уж совсем не прибавило радости сухое одобрение стоявшей рядом леди Кэтрин, которая произнесла назидательным тоном:
   — Она в самом деле выглядит неплохо, но твои чрезмерные любезности, Джервис, могут вскружить ей голову. А ведь она уже далеко не ребенок: в прошлом месяце исполнилось двадцать.
   Лорд Латтрелл не обратил никакого внимания на слова сестры и, поглаживая руку Рейвен, продолжал:
   — Уверен, мы все будем гордиться тобою. Из тебя получится прелестная герцогиня.
   Внучке хотелось возразить ему, но она не позволила себе этого. По ее скромному мнению, если ничто не помешает, получится вообще неплохое существо. Совсем необязательно это существо должно быть герцогиней или графиней. Однако она промолчала, так как не желала уподобляться тетке в том, чтобы всегда оставлять последнее слово за собой. Кроме того, она не могла не признаться самой себе, что ее дед рассуждает с позиций общества, к которому принадлежит и куда рвется она сама — девушка, никогда не знавшая родного отца; девушка, у которой осталось всего два кровных родственника, если не считать какого-то неизвестного ей брата в далекой Америке, законного сына ее таинственного отца…
   — Как жаль, что твоя мать не может быть здесь сегодня и видеть тебя перед венчанием, — услышала она слабый голос деда.
   О, как сама Рейвен хотела бы этого!
   Из состояния, близкого к слезам, ее вывел резкий ледяной тон леди Кэтрин:
   — Джервис, если ты не закончишь сентиментальные излияния, мы опоздаем к свадебной церемонии. Пора ехать.
   — Да, конечно, — сказал Латтрелл, бросая на нее неодобрительный взгляд.
   Взяв плащ из рук дворецкого, Рейвен осторожно повела деда по ступенькам туда, где стояла большая, украшенная семейным гербом карета. Кучер уже сидел на козлах.
   К ее радости, проводить их пришел и старый слуга Майкл О'Малли, прибывший вместе с ней в Лондон с Карибских островов.
   — Шикарно выглядите, мисс, — сказал он. — Поздравляю вас.
   Таким родным повеяло на нее от его ирландского выговора, что она бросилась к этому седому человеку, обняла его и поцеловала в сморщенную щеку.
   — Спасибо, О'Малли.
   Ее поступок вызвал явное неудовольствие леди Кэтрин, которая брезгливо поморщилась, и сдержанное неодобрение деда. Но ей было все равно: О'Малли был для нее гораздо большим, чем слуга. В раннем детстве он заменил ей отца, а когда она собралась ехать в Англию, твердо сказал, что не оставит ее и поедет в «логово», как он выразился, неизвестных родственников вместе с ней. За что она ему безмерно благодарна. Он был и остался настоящим другом.
   О'Малли уже собирался подсадить Рейвен в карету, когда из-за угла выскочил на полном ходу закрытый экипаж с занавешенными окнами и остановился прямо перед ними. Его возница, закутанный в темный плащ и в шапке, надвинутой на лицо, был похож на призрак. Из экипажа выпрыгнули трое мужчин в масках. У двух из них были в руках пистолеты, у третьего — дубинка. К ужасу Рейвен, дула пистолетов были направлены ей в лицо.
   — Она едет с нами! — крикнул один из мужчин, тыча в нее пальцем.
   — Кто вы такие, черт вас побери? — властным тоном спросил лорд Латтрелл.
   Никто ему не ответил. Тот из них, кто заговорил первым, схватил Рейвен за руку и потащил к своему экипажу.
   С яростным криком седой О'Малли бросился на ее защиту, но мужчина с дубинкой преградил ему дорогу и нанес удар по голове.
   На какое-то мгновение Рейвен показалось, что вся сцена разыгрывается в каком-то из ее снов, но боль в руке, которую сжимал один из нападавших, убедила в том, что она не спит. Ее продолжали тянуть в приоткрытую дверцу кареты.
   — Как вы смеете нападать на нас? — надменно воскликнула леди Кэтрин. — Немедленно отпустите мою племянницу! Я требую!
   На ее приказы никто не обращал ни малейшего внимания. Отпустив руку Рейвен, похититель обхватил ее за талию и приподнял с земли.
   Задыхаясь от гнева, она сопротивлялась, пыталась его бить руками, ногами, а когда не помогло, вцепилась зубами ему в плечо. Он охнул и ударил ее кулаком в висок — так, что у нее помутилось в глазах.
   Сквозь туманную пелену она увидела ужас на лицах тетки и деда. Сама же ощугила полную беспомощность и отчаяние: как же так — в многолюдном городе, среди бела дня ее похищают какие-то неизвестные люди! Что с ней будет?..
   Увидев, как О'Малли ударили дубинкой еще раз и тот упал, она громко закричала. Поздно: ее уже втолкнули в затемненную карету и бросили на пол лицом вниз.
   Затем она почувствовала, что они уже едут. Крики снаружи раздавались все глуше и вскоре совсем затихли. Ухватившись за раскачивающееся сиденье, она сумела приподняться, сесть на подушки и лишь тогда увидела человека, сидевшего напротив. И узнала его.
   — Вы! — выдохнула она, с отвращением глядя на черноволосого мужчину без маски.
   Это был тот самый наглый тип, который когда-то подвергал ее настойчивым преследованиям и от которого она с трудом отделалась. Тогда она высказала ему напрямую все, что о нем думала. Разумеется, не рассчитывая на новую встречу.
   Однако это был он, собственной персоной, она даже припомнила имя: Шон Лассетер. Зловещая улыбка на его губах не предвещала ничего хорошего.
   — Какая честь! — язвительно сказал он. — Вы изволите помнить меня, мисс Кендрик. Я польщен.
   — Что вы от меня хотите? — спросила она, не сводя глаз с пистолета.
   — Ничего особенного. Всего-навсего реванша.
   — Реванша? За что?
   Свободной рукой он вытащил фляжку из кармана плаща и приложился к ее горлышку. Глотал он достаточно долго. Она чувствовала запах алкоголя, видела злорадный пьяный блеск его глаз.
   — Вы должны хорошо знать, за что… — услышала она.
   Она пожала плечами. Наступило короткое молчание, после которого он внезапно перехватил пистолет за ствол и замахнулся. Она с криком отклонилась, закрывая лицо руками.
   Но тщетно. Рукояткой пистолета он попал ей в висок, и она провалилась в черную тьму.

Глава 2

   — …Без сомнения, у вас были серьезные причины, Эмма, вызвать меня с турнира по фехтованию?
   С этими словами Келл Лассетер поднялся на второй этаж своего игорного дома под названием «Золотое руно». На лестничной площадке его встретила Эмма Уолш, помощница в делах, миловидная женщина с не совсем безупречным прошлым.
   — Причины очень серьезные, — отвечала она взволнованно. — Ваш брат…
   Зная, что она может долго доходить до сути дела, он быстро спросил:
   — Что случилось? Шон не пострадал?
   — Нет, он в полном порядке, Келл. Хотя… он привел с собой женщину… Настоящую леди. И боюсь, задумал что-то плохое. В руках у него хлыст, и он привязал ее к кровати.
   Темные брови Келла сошлись на переносице. Час от часу не легче: его младший братец, записной шалун, опять выкинул какую-то идиотскую шутку? А расхлебывать придется ему, Келлу. Шон и раньше отличался жестокостью, был несдержан. Но чтобы так поступить с женщиной! Что она могла ему сделать, черт его побери?..
   Эмма Уолш в тревоге заломила руки.
   — Репутация нашего дома… — проговорила она. — Нашего клуба… Если он осмелится совершить насилие… Боже мой…
   Келл не меньше тревожился о добром имени клуба, и последнее предположение не на шутку обеспокоило его. Однако нужно все досконально узнать, и в первую очередь, кто эта женщина и чем вынудила Шона предпринять такие действия. Или он совсем уже спятил, его милый братец?
   — Остановите его как можно скорее, Келл! — продолжала причитать Эмма. — Женщину зовут Рейвен Кендрик, насколько я поняла вашего брата. У нее связи в высшем обществе.
   Имя было ему знакомо. За прошедшее лето он несколько раз видел его обладательницу. Знал также, что его брат — грубый неотесанный чурбан. Он всегда отличался полной непредсказуемостью чувств и способов их выражения, хотя где-то в глубинах души оставался неуверенным в себе, запуганным ирландским мальчишкой. Этот самый Шон влюбился чуть ли не с первого взгляда в Рейвен Кендрик, о чем поведал старшему брату. Тогда Келл только отмахнулся от очередной глупости младшего.
   — Где они? — спросил он Эмму.
   — У вас в спальне.
   Он бросился по коридору к дверям спальни, но та была заперта на ключ. Позвав брата и не получив ответа, Келл через соседнюю комнату ворвался в спальню и застыл в дверях. Да, все шло к тому, о чем говорила Эмма, если уже не случилось…
   На его кровати лежала женщина, одежда ее была скомкана, руки вскинуты вверх и привязаны к изголовью. Она не была совсем раздета, но длинные стройные ноги обнажены, плечи и грудь тоже, хотя их частично прикрывали густые темные волосы.
   Невольно он загляделся на нее. Так вот она какая, мисс Рейвен Кендрик, о которой столько разговоров в этом сезоне.
   Она лежала совершенно спокойно, глаза были закрыты, и, если бы не беспорядок в одежде и связанные руки, можно было предположить, что она просто отдыхает. Или… или она умерла? Нет, грудь ее слегка вздымалась.
   Первым его побуждением было освободить ее от пут, привести в чувство, поставить на ноги. Однако, когда имеешь дело с такой личностью, как его брат, да и с дамочками из высшего света, нужно проявлять особую осторожность. Кто их знает, в конце концов, может, то, что происходит, обусловлено взаимным согласием?..
   О ней он мало что слышал. Но во всяком случае, ничего хорошего. Холодная, рассудительная девица, умело привлекавшая внимание многих молодых и не очень молодых мужчин и не менее умело отталкивавшая их всех. В том числе и его брата, который благодаря ей провел несколько месяцев в море, совершенно того не желая.
   Что ж, возможно, она и заслужила какое-то наказание за свое поведение с поклонниками, но уж не такое…
   Келл перевел взгляд на брата. Тот сидел, развалившись, в уютном кресле возле камина, в одной руке бутылка виски, в другой — хлыст для верховой езды. На его лице бросались в глаза три свежие царапины — следы от ногтей.
   Невольно рука Келла потянулась к собственной щеке, на которой виднелся глубокий шрам. Но тот был застарелым и давно перестал болеть.
   Братья походили друг на друга не только благодаря шрамам на лицах. У обоих были темные волосы, крепкие фигуры, правильные черты. Только Шон пониже ростом, глаза светлее, с зеленоватым отливом. Однако сейчас они налились кровью и почти вылезали из орбит, что не красило его и не предвещало ничего хорошего.
   Понимая это, Келл медлил начинать разговор и в то же время сознавал, что деться некуда.
   — Может, ты будешь любезен объяснить мне, почему заперся в моей спальне с этой женщиной? И что вообще происходит, черт возьми? — стараясь, чтобы голос звучал спокойно, спросил Келл.
   — Что происходит? Это мой акт отмщения. Реванш.
   Шон ткнул бутылкой в распростертую на кровати Рейвен.
   — Нельзя ли попонятнее? — повысил голос Келл.
   — Я похитил ее. Помешал этому… как его… — пьяно запинаясь, пояснил Шон.
   — Помешал? Чему?
   — Чертову браку… Замужеству… Теперь этот дурацкий герцог не женится на ней. Ни за что!
   Он хрипло рассмеялся и сделал глоток из бутылки.
   — А это?
   Келл кивнул на хлыст, который тот не выпускал из руки.
   Шон снова рассмеялся.
   — Пытаюсь отхлестать ее… Так, как велела она сделать своим слугам полгода назад со мной. Я не забыл… нет… Черт ее возьми… Кто я для нее? Жалкое, низшее существо… — Он снова глотнул виски. Голос зазвучал почти жалобно. — Понимаешь? Никак не могу этого сделать на трезвую голову. — Он приподнял руку с хлыстом. — Смелости не хватает… — Он икнул и поник головой.
   Келл почувствовал некоторое облегчение: слава Богу, его полоумный брат не дошел еще до того, чтобы хладнокровно, в здравом рассудке избить беспомощную женщину. Для этого ему необходимо напиться до потери рассудка. Впрочем, терял он его не только в пьяном виде. Его всегда переполняли чувства. И не только добрые. Их проявление приносило немало бед как самому Шону, так и окружающим. А выручал его кто? Он, Келл…
   А вообще-то, в который раз подумал Келл — хотя в данной ситуации подобная мысль могла показаться довольно странной, — он совсем неплохой парень, этот Шон. Только не в меру самолюбивый и вспыльчивый. Он сначала натворит дел, а потом начинает думать. И тогда о многом жалеет. Сказывается половинка ирландской крови, бурлящая в его теле. Хотя не все ирландцы, даже стопроцентные, похожи на него. Или он на них.
   Что же касается его порыва к отмщению, или, как он выразился, реваншу, то еще неизвестно, как бы поступил на его месте сам Келл, случись с ним такое.
   А произошло вот что. В прошлом июне его беспутный братец, совсем потеряв голову, осмелился домогаться руки Рейвен Кендрик. Да-да, несмотря на то что та состояла в родстве с самим Латтреллом. Лордом Латтреллом. И в своих домогательствах был — в этом Келл не имел оснований сомневаться — достаточно настойчив и напорист, а возможно, и не слишком тактичен. Один раз его вышвырнули из дома, где жила Рейвен, а второй раз дело было в парке: пьяный, он преследовал Рейвен, и слуги избили его до беспамятства. Шона подобрала банда вербовщиков и насильно отправила на корабль, откуда он сумел вернуться лишь через четыре с лишним месяца, которые показались ему адом. С моря он привез не деньги, а следы побоев на всем теле.
   Келл до сих пор с ужасом и сознанием своей невольной вины вспоминает о том, что не сразу придал серьезное значение исчезновению брата и потому не очень быстро помог ему вырваться из гостеприимных объятий британского морского флота…
   Внезапно он заметил, как злые глаза Шона наполнились слезами, взгляд смягчился.
   — Я любил ее, Келл, — пробормотал он, опуская голову. — Зачем она так поступила со мной? Зачем позволяла ухаживать за ней, а потом напустила на меня эту свору?
   Он всхлипнул.
   — Теперь вот выходит замуж за своего паршивого герцога, а меня прогнала как последнюю собаку. Бессердечная сука!
   Келл не мог не разделить его гнева и чувства унижения, но тем не менее его все больше беспокоило бесчувственное состояние лежащей перед ним женщины, а также хлыст, который по-прежнему оставался у брата.
   Шагнув к нему, он вынул из его руки оружие мести.
   — Ты ведь никогда бы не воспользовался им, Шон, — сказал он. — Что бы она ни натворила, ты не можешь ударить женщину.
   — Очень даже могу, — пытался протестовать тот. — Она моя пленница. Заложница. Пускай ей будет так же плохо, как было мне все эти месяцы.
   Положив хлыст на стол, Келл увидел там пистолет и кинжал. Неплохо Шон подготовился к своему реваншу. Но что же с ней теперь делать, с этой жертвой мести?
   В это мгновение Рейвен пошевелилась и тихо застонала. Взяв со стола кинжал, Келл приблизился к кровати и увидел, что лицо пленницы горит лихорадочный румянцем, что, впрочем, не делало его от этого менее привлекательным. На мгновение она открыла свои темно-голубые глаза, остановив на Келле отсутствующий взгляд из-под немыслимо длинных густых ресниц; зрачки были расширены, как от действия сильного лекарства.
   За короткую минуту Келл понял брата, осознал, какое магическое действие могли оказать на него это лицо, этот взгляд…
   Он осторожно разрезал веревки, стягивающие ей руки, помог опустить их вдоль тела. Она снова застонала и, повернувшись на живот, уткнулась лицом в подушку. Он прикрыл ее одеялом — чтобы не замерзла и чтобы не видеть ее обнаженного тела. Ему не хотелось, уподобившись брату, поддаться магическому обаянию этой женщины.
   — Какое снадобье ты ей дал, Шон? — спросил он не оборачиваясь.
   — Успокоительное. Заставил выпить. Когда начала царапаться.
   — Ты врешь! Наверное, это была шпанская мушка? Кантаридин?.. Я знаю твои штучки!
   В голосе Келла звучало неодобрение.
   — Совсем нет. Какой-то афродизиак. Она сказала, это хорошее восточное лекарство.
   Так… Начинается дурацкая неразбериха, которая так часто сопутствует действиям Шона. Неразбериха и вранье.
   — Кто «она»? — крикнул Келл. — У кого ты взял? Отвечай толком!
   — Разве я не сказал? У мадам Фуше.
   Келл знал эту женщину, хозяйку первоклассного борделя, где нередко бывал Шон. Она хорошо разбиралась в снадобьях подобного толка — в различных афродизиаках, которые предназначались для усиления полового чувства. Знала наверняка и о безопасных дозах. А вот знал ли о них Шон? Пока что его пленница находится в полусознании, в лихорадочном сне. Но кто может сказать, что будет с ней через минуту? Через час? И вообще, сколько времени может действовать это неизвестное снадобье и каковы будут последствия? При всей его неприязни к этой соблазнительнице мужчин и виновнице злоключений Шона ему было жаль ее, а кроме того, он беспокоился за репутацию своего заведения — и так довольно сомнительного в глазах многих респектабельных людей. Не хватает еще, чтобы с этой женщиной что-то произошло…
   Келл провел рукой по волосам, покачал головой. Да, Шон втянул его в серьезные неприятности.
   — Но зачем, глупец, — крикнул он брату, — ты дал ей этот кантаридин?.. Не ври мне, это определенно он! Почему не какое-нибудь снотворное? Успокоительное?
   Шон изобразил чуть смущенную улыбку.
   — Ты спрашиваешь, зачем? Чтоб она снова захотела меня! Как хотела раньше. До того, как оттолкнула. Эх, какие у нас были ночи! Ей все время было мало, а ведь ты меня знаешь…
   Он с трудом поднялся на ноги, подошел к постели и устат вился на Рейвен.
   — Не дождусь, когда снова займусь с нею. Как думаешь, она уже соображает что-нибудь?
   Келл решительно встал между ним и пленницей. Шон недоуменно посмотрел на него.
   — Хочешь помешать мне, брат? — пробормотал он. — Самому захотелось?
   — Ты не должен подвергать насилию девушек, Шон, как бы предосудительно они себя ни вели, — спокойно сказал Келл.
   — Да какая она, к дьяволу, девушка! — рявкнул младший брат. — Только выглядит невинной, а на самом деле ого-го… Кроме того, она ведь англичанка, а не ирландка вроде нас с тобой. Она и замуж отказалась за меня идти, потому что во мне ирландская кровь.
   Келл хорошо знал о давней способности брата выдумывать небылицы и попросту привирать, но в данном случае почти поверил ему. Сколько раз за свою не слишком долгую жизнь он сталкивался с таким отношением и к себе, и к другим ирландцам и полукровкам. Поверил, и в душе поднялось негодование. Даже ярость. Эта надменная аристократка, искательница приключений, смеет презирать таких, как они с братом. Натравливать на них слуг только за то, что они принадлежат не к такому высокому обществу, как она, и кровь в их жилах течет не чисто английская!.. Так почему бы в самом деле его брату не отомстить ей хотя бы таким способом? Это послужит для нее и для таких, как она, хорошим уроком.
   Келл перевел взгляд с пьяного, возбужденного лица Шона на беспомощное тело Рейвен и покачал головой, осуждая самого себя. Впрочем, чересчур размягчаться не следует. Однако надругаться над слабой женщиной он не может позволить никому. Даже бедному брату, заботиться о котором он дал клятву еще в ранней юности.
   — Неужели ты и в самом деле готов поступить с ней подобным образом? — спросил он Шона.
   — Еще как! — было ответом. — И не один раз!
   Келл положил ему руку на плечо.
   — Иди домой, Шон. Уверен, от дальнейших ее страданий ты уже удовлетворения не испытаешь. Дело сделано: брак расстроен, ее репутация погублена. Можешь считать, что ты отомщен. Разве этого недостаточно?
   Шон сделал глоток из бутылки и прохрипел:
   — Нет, этого мало.
   Келл пристально взглянул ему в глаза.
   — Шон… Отправляйся домой.
   В его голосе были упрек, ласка, суровое предупреждение — все вместе.
   После недолгого молчания младший брат понурил голову и отвернулся. Похоже было, он вот-вот заплачет.
   Пауза продолжалась. Потом он снова поглядел на Келла и кивнул, соглашаясь.
   Келл подвел его к двери, отпер ее и позвал Эмму.
   — Пусть кто-нибудь отвезет его домой, — сказал он ей. — Когда проспится, я с ним продолжу разговор…
   Проводив их взглядом, он вернулся в комнату и, стараясь ступать неслышно, начал мерить ее шагами. Ему было о чем подумать, и в первую очередь о том, что делать с женщиной, которая лежит на его постели. Избавиться от нее? Сейчас? Позднее? Но как?.. Конечно, ее следует отправить туда, где она живет. Но в таком состоянии? Без врача? Кто знает, что с ней может случиться по дороге? Какое действие окажет на нее в дальнейшем то, что влил ей в горло безрассудный Шон?
   Нет, лучше, пожалуй, не трогать ее, подождать, пока наркотик выветрится и прекратит свое действие. А утром вернуть ее каким-то образом домой…
   Он прекратил хождение по комнате, нахмурившись, остановился возле постели. Рейвен скинула одеяло, начала лихорадочно метаться — ноги непрерывно дергались, голова билась о подушку. Наконец она вытянулась на спине, полупрозрачная смятая сорочка не прикрывала ни груди с темнеющими сосками, ни темный треугольник внизу живота. Но дольше всего его взгляд задержался на ее прелестном лице, обрамленном иссиня-черными прядями волос, с тенями от неправдоподобно длинных ресниц.
   Внезапно ее пальцы сдавили ему руку, глаза раскрылись, и он почувствовал, что тонет в их голубом омуте. Было ясно, она его не видит, а если и видит, то не отдает себе отчета, кто перед ней, не может объять разумом увиденное. Это длилось какое-то мгновение, потом глаза ее снова закрылись, тело успокоилось, и она чуть слышно прошептала слова, которые он с трудом разобрал: