Джордан Николь. Экстаз

   Ответов не было, и в возникшей паузе она сказала о другом.
   — А что же будет, если… в случае возможных последствий? Я говорю о детях.
   Он нахмурился.
   — Что — о детях?
   — Я не хочу давать жизнь ребенку, у которого не будет настоящего любящего отца. Любящего его и его мать.
   — Существуют способы, как предотвратить беременность; — сухо сказал он. — Мы не сделали этого сегодня, но ошибку можно исправить.
   Рейвен вспомнила, как в их свадебную ночь он поторопился вообще не допускать ошибки. Она хотела было сказать об этом, но раздумала.
   — Вас не интересуют дети? — спросила она.
   — Я не горю желанием их иметь.
   — Даже не думаете о наследнике? Он вам не нужен?
   — Мой законный наследник — Шон Лассетер. Этого мне достаточно.
   Упоминание о Шоне было ей неприятно, и она поторопилась переменить тему.
   — Я читала в каком-то журнале, — сказала она, — что беременность можно предупредить, только не знаю, как это делают.
   — Конечно, не знаете, — усмехнувшись ее наивности, ответил он. — И потому положитесь на меня. Есть много средств — и лекарственных, и других. А пока…
   Медленным и уверенным движением он высвободил у нее из рук одеяло и, просунув под него свою руку, коснулся пальцами ее лона, которое сразу ответило на призыв.
   Его губы уже были на ее губах, и она закрыла глаза, отдаваясь прекрасному щемящему чувству ожидания. Выбросила из головы все мысли и погрузилась в трясину желания.

Глава 15

   Проснувшись, Рейвен первые минуты не могла понять, где находится. Потом увидела огонь в камине и вспомнила вчерашний вечер и ночь в игорном доме. Она лежала совершенно обнаженная в постели Келла — в той самой постели, на которую не так давно ее кинул Шон Лассетер в качестве своей пленницы. Где она провела под наркотическим дурманом почти всю ночь в объятиях его старшего брата, пытавшегося вывести ее из состояния болезненной сексуальной исступленности. Впрочем, об этом она могла только догадываться.
   Этой ночью Келл снова был с ней, и снова была исступленность, но радостная и вполне естественная, вспоминая о которой Рейвен ощутила новый приступ желания, за что тут же осудила себя.
   Бросив взгляд в настенное зеркало, она увидела там свое раскрасневшееся лицо, всклокоченные волосы, вспухшие губы, напрягшиеся, еще не остывшие от жарких губ Келла соски. Низ живота непривычно болезненно отзывался на каждое ее движение.
   На стуле висело измятое погубленное платье — как такое наденешь? Однако, когда раздался негромкий стук в дверь, она схватила его и натянула на себя.
   В комнату вошла Эмма Уолш с подносом в руках.
   — Принесла вам завтрак, — сказала она с улыбкой. — Или вернее, ленч.
   Рейвен взглянула на окно, задернутое шторой.
   — Который час?
   — Около полудня.
   — О, так поздно!
   Она покраснела еще больше, почувствовав вдруг смущение перед этой женщиной. Любовница мужа, которая застала ее чуть ли не на месте преступления, в постели Келла.
   — Келл не велел будить вас, — сказала Эмма. — Говорит, вам надо выспаться. А ваш слуга — его зовут О'Малли, да? — он заявился сюда чуть ли не на рассвете, очень беспокоился за вас. Спрашивал, все ли в порядке. Келл успокоил его, уверил: вас больше не украдут.
   Рейвен захотелось кое-что сказать, хотя понимала, что не надо. Если узнает Келл, он будет взбешен. Но она все же сказала, слегка заикаясь от волнения:
   — Я думаю… мне кажется, вы должны удивляться, зачем я прихожу сюда… так часто…
   — Ну что вы, — ответила Эмма. — Чего же здесь такого? Ведь вы его жена, а не кто-нибудь.
   — Да, но все-таки… — продолжала Рейвен. — Как-то неудобно. Ведь здесь живете вы, его…
   Она замолчала, не в силах выговорить это слово.
   Эмма поставила поднос, подняла на нее удивленные, непонимающие глаза и наморщила лоб.
   Потом произнесла:
   — А, вы думаете, я его сожительница? Содержанка?.. Ох, Рейвен, мы с Келлом никогда в жизни не были близки. Клянусь вам! Ни раньше, ни сейчас. С чего вы взяли?
   Рейвен озадаченно смотрела на нее, не зная, чему верить: ее искренним словам или вчерашнему поведению Келла, которое не оставляло сомнений о характере его отношений с Эммой. Неужели он намеренно вел себя подобным образом, чтобы возбудить ревность своей супруги? Как некрасиво с его стороны!.. Впрочем, она ведь вела себя не лучше, когда нарочито любезничала с Джереми Вулвертоном… Но тогда зачем, продолжала она вспоминать, зачем Келл сказал ей, что Эмма знает, как удовлетворить мужчину? Она-то, возможно, знает, но откуда это известно Келлу?.. Правда, он ни разу не подтвердил, что они с Эммой любовники. Однако не взял на себя труд и отрицать это…
   Она тоже хороша, черт побери! Рейвен адресовала себе эти слова, добавив к ним еще несколько сочных эпитетов по собственному адресу. Поддалась обману, приревновала человека, которого, по существу, не имеет никакого права ревновать. А к чему это все привело? К тому, что она согласилась лечь с ним в одну постель. Еще неизвестно, чем это кончится. Во-первых, она может забеременеть, а во-вторых… Даже и не предугадаешь, что во-вторых…
   Она бы продолжала ругать себя, если бы ее не прервала Эмма. Она обратилась к ней со смущенной улыбкой и обычной для себя доброжелательностью.
   — Знаете, я очень даже рада за Келла, что он нашел вас. На самом деле он ведь такой одинокий. Уж я-то чувствую. Когда он выручил меня из положения, в которое я попала, я — чего уж там — предложила ему стать его любовницей. Да только он не захотел. Сказал: такая форма благодарности ему не нужна… Так прямо и сказал, честное слово. Хотите верьте, хотите нет.
   Рейвен хотела верить и потому поверила. Эмма заговорила вновь.
   — И еще скажу: это очень хорошо с вашей стороны, что вы помогаете Келлу. Защищаете его интересы… Да что это я разболталась, — спохватилась она, — заканчивайте одеваться и приступайте к еде, пока она окончательно не остыла.
   Вспомнив о плачевном состоянии своей одежды, Рейвен предпочла нарядиться в домашний халат Келла, который обнаружила в платяном шкафу. Принявшись за еду, она пригласила Эмму разделить с ней трапезу. Та отказалась, однако присела у стола и, немного помолчав, вновь продолжила разговор.
   — Если позволите, мадам, — проговорила она, — я хотела бы вас спросить. Это насчет его светлости, герцога Холфорда.
   — Холфорда? — переспросила Рейвен, не скрывая удивления. — По-моему, он вполне порядочный человек. Во всяком случае, таким показал себя недавно.
   — Это хорошо, — согласилась Эмма. — Но я немножко о другом. Прошлой ночью, когда вы привели его к нам в клуб, он… как бы это сказать?.. В общем, перед уходом выразил желание увидеть меня еще разок. Вы не против, если я соглашусь? Я так понимаю, его светлость чувствует себя не слишком уютно после того, как вы ушли к Келлу.
   Еще более удивленная, Рейвен совершенно искренне ответила:
   — Конечно, я не против, Эмма. Какие у меня могут быть возражения? По правде говоря, я и не испытывала к нему никаких чувств.
   Доверие за доверие — Эмма чистосердечно призналась:
   — Не подумайте, пожалуйста, что я сразу принимаю любое предложение от мужчины. Вовсе нет. Кроме того, Келл неплохо платил мне все это время. У меня накопился небольшой капиталец, так что я могу позволить себе выбирать. Но ведь быть одной, даже с денежками, тоже оно как-то не по душе, правда?
   Рейвен было хорошо знакомо чувство одиночества — особенно после смерти матери. Чувство, которое только усилилось с тех пор, как она заключила брак с Келлом.
   Эмма продолжала:
   — …А уж насчет мистера Лассетера, поверьте мне: он был так одинок, так одинок. Однако убейте его, не признался бы. Но я-то видела… И здесь, в этом доме, ему бывать тошнехонько. Только ведь надо. Я, конечно, стараюсь изо всех сил, но куда без хозяина… Потому я и рада за него, что он с вами. Уж вы почаще здесь бывайте, ладно?
   Рейвен покачала головой.
   — К сожалению, я скоро уеду из Лондона, чтобы провести Рождество со своим дедом. Он зовет меня.
   — О, как хорошо! И Келл с вами?
   Рейвен не знала, что ответить: в своем недавнем письме с приглашением приехать к нему старый лорд Латтрелл упомянул, что будет рад увидеть и ее мужа, но она не решилась еще сказать об этом Келлу, заранее зная его категоричный ответ.
   — Мы не обсуждали это с Келлом, — призналась она Эмме. — Но я сомневаюсь, что он захочет поехать.
   — О, вы сумеете уговорить его, Рейвен. Вы такая решительная. Если вы сумели затащить сюда самого герцога Холфорда…
   В своей решительности Рейвен очень сомневалась, хотя и не причисляла себя к слабым существам. Что касается поездки к деду, то ей и хотелось, и не хотелось, чтобы Келл сопровождал ее. Хотелось, потому что Эмма права: он в самом деле довольно одинок. Особенно сейчас, после отъезда его брата из Англии. А не хотелось — из опасения, что там, в поместье деда, им с Келлом придется больше времени бывать друг у друга на глазах. И днем, и ночью, что, несомненно, приведет к тому, чего она и желает, и боится. Лучше всего как можно меньше общаться. Что, в свою очередь, вызывает у нее печаль и тоску… В общем, положение вполне безнадежное, подвела она безрадостный итог.
   Рейвен отрезала себе еще один ломтик ветчины и отпила глоток кофе, когда в комнату вошел Келл. Их взгляды встретились, и она почувствовала, что у нее прервалось дыхание. Что он увидел в ее глазах, она не знала, в его же глазах она прочитала желание, которое он был готов утолить прямо сейчас.
   Минутой позже он отвел глаза и обратился к Эмме:
   — Извини, но вскоре я отправляюсь на состязание на рапирах и мне нужно переодеться.
   — Тогда я ухожу, — сказала она, поднимаясь со стула и направляясь к двери.
   Когда Эмма ушла, Рейвен почувствовала, что лишилась дара речи. Она решительно не знала, как и что говорить Келлу после их бурной, неистовой ночи. Все слова казались бесцветными.
   Келл, напротив, находился в хорошем расположении духа, чего она за ним раньше почти не замечала. Доставая из платяного шкафа большой накрахмаленный шейный платок, он спросил не оборачиваясь:
   — Какие у тебя планы на остаток дня? Я могу по пути на состязание завезти тебя домой, если ты не намереваешься остаться здесь.
   От мысли остаться в этой комнате и пережить еще одну такую же ночь ее лицо обдало жаром.
   — Нет, — выговорила она наконец. — Я поеду домой. Только мне надо во что-то одеться. Не в этом же халате.
   По тому, как он посмотрел на халат… на нее… она поняла, о чем он подумал: что под халатом на ней ничего нет…
   Пока он переодевался, она искоса посматривала на него — не могла не смотреть. Как не прекращала еды.
   — Вы очень любите заниматься фехтованием, — полувопросительно произнесла она.
   — Весьма верно подмечено, дорогая. Кроме всего прочего, физические упражнения помогают справиться с излишним сексуальным возбуждением. Последнее время я вынужден был заниматься ими куда больше, чем раньше. Кстати, О'Малли не давал вам уроков фехтования?
   — Нет. Только учил стрелять.
   — Это я ощутил на себе, дорогая. А еще учил ловчить при игре в кости.
   — Не я одна научилась хитрить и обманывать, сэр. Вчера вечером вы зачем-то причислили милую Эмму к сонму ваших любовниц, хотя это не так.
   Он по-мальчишески задорно улыбнулся, и сразу с его лица исчезла ироничность, оно стало простым и милым..
   — Неужели я повинен в том, что вы, мадам, пришли к неверному выводу? — спросил он.
   — Конечно, потому что обманывали меня намеренно. Если бы не ваша игра, я никогда бы не согласилась… никогда… на то, что вы мне предложили.
   Видит Бог, она не хотела этого говорить, но слова вырвались — неизвестно зачем, просто в пику ему… Просто у них уже вошло в привычку вести друг с другом эту игру. Ну, он-то игрок со своей ранней юности, а для чего это ей?..
   — А что я предложил? — невинным тоном спросил он. — О чем ты говоришь? Разве мы не муж и жена, и само Небо не велит нам делать то, что положено?
   — Да… — пробормотала она. — То есть нет… У нас особые условия брака, и тем не менее я согласилась, чтобы… чтобы… — Она окончательно запуталась и беспомощно добавила: — Так нельзя поступать, как вы… При жене, при посторонних любезничать с другой женщиной…
   — Что ж, если для вас это стало способом доказывать мою вину, жена, я с радостью буду предаваться своим занятиям по два раза на дню!
   Он наконец справился с шейным платком, надел простой кожаный жилет.
   Рейвен предпочитала отмалчиваться, он же находился в благодушном настроении и продолжал балагурить.
   — …Скажу тебе откровенно, дорогая, если хочешь, чтобы муж хранил тебе верность, то для начала окажи ему предпочтение хотя бы перед твоим придуманным ночным возлюбленным.
   Келл улыбался, но Рейвен было не до смеха: ее обидели его слова, губы у нее задрожали. Однако она сумела не заплакать и сдержанно сказала:
   — Это разные вещи. Вы говорите о моих снах, порожденных одиночеством. Я же говорила о подлинных, живых возлюбленных и о супружеских изменах. О прелюбодеянии, за которое карает Господь.
   — Для иных мужчин, — весело возразил Келл, — измена жены с несуществующим на самом деле возлюбленным куда унизительнее интрижки с живым соседом.
   Рейвен не хотелось продолжать разговор в столь легкомысленном тоне. Она нахмурилась и после небольшой паузы произнесла:
   — Во всяком случае, я должна доставить вас в известность, что не смогу в ближайшее время исполнять свои супружеские обязанности и оберегать вас от адюльтеров, поскольку отправляюсь к своему деду на рождественские дни.
   — Я знаю, — сказал Келл. — Он прислал мне письмо.
   — Письмо?
   — Что тебя удивляет? Я получил приглашение провести Рождество у него в поместье.
   — Вы? От него? Зачем?
   Он начал злиться.
   — Откуда я знаю, зачем, черт побери? Возможно потому, что я пока еще твой супруг.
   Но Рейвен вовсе не хотела обидеть его своим изумлением, что стало ясно для Келла, когда она сказала:
   — Надеюсь, что этим приглашением он хочет извиниться перед вами за все те слова, которые он наговорил вам в доме моей тетушки. И за тетушку тоже.
   Келл уже облачился в рубинового цвета куртку, застегнул пуговицы.
   — И как вы решили? — нетерпеливо спросила Рейвен. — Поедете к моему деду?
   Келл неопределенно хмыкнул и лениво произнес:
   — Еще не знаю.
   Ей захотелось ударить его, и он, видимо, понял, что она может взорваться, потому что добавил:
   — Конечно, если мы появимся вдвоем, дорогая, это будет лучше для общественного мнения. Все утвердятся в мысли, что наш брак исключительно по любви, и любые другие предположения и слухи будут отвергнуты раз и навсегда.
   — Да, вы правы, — едко заметила Рейвен, стараясь не замечать его иронии.
   — Полагаю также, — продолжал он тем же тоном, — что между собой мы воздержимся, находясь там, от каких-то проявлений любовных чувств, кроме занятий сексом. — Он бросил на нее лукавый взгляд. — Что касается меня, я вполне осилю это. А вы, мадам?
   Она не ответила. Его это нисколько не обескуражило, потому что он опять улыбнулся и добавил:
   — Не нужно так пугаться, дорогая. Главное, не забывать об условиях нашего брака и свято соблюдать их: никакой любви, только исполнение супружеских обязанностей.
   Она по-прежнему молчала.
   — Увидимся сегодня ночью, дорогая.
   — Ночью? — машинально повторила она.
   — Разумеется, милая. Я уйду из клуба пораньше и буду дома около полуночи. — Он наклонился и запечатлел на ее губах поцелуй. — Хочу, чтобы ты ожидала меня. В постели. Раздетая…
 
   Оставив Рейвен в смятении, он повернулся и вышел из комнаты.
   Остаток дня и много раз за вечер Рейвен мысленно возвращалась к словам Келла. Как он сказал о постели — таким повелительным, уверенным тоном, как будто точно знал, что она ему подчинится.
   Поступит'ли она так? И действительно ли он уверен в этом? Не является ли его попытка командовать следствием неуверенности? Попыткой убедить самого себя, что стоит ему изменить тон, и она сразу же станет исполнять все его прихоти?.. Но ведь этого никогда не будет, пусть он не воображает и не рассчитывает на такое.
   И все же: как ей поступить? Наотрез отказаться разделить с ним постель? Но ведь прошедшая ночь была такой… такой новой для нее, необычной и прекрасной. И стоит лишь вспомнить об этих часах блаженства… В самом деле, зачем отказывать себе в том, что приносит такое наслаждение? Разумно ли это? И какой опасностью грозит? Неужели она попросту боится его? Опасается увлечься настолько, что потеряет себя, растворившись в нем, иными словами — полюбит… А любила ли она своего пирата, рожденного ночной фантазией? Душою, наверное, нет. Только плотью. Но разве можно сравнить его нереальные, эфемерные прикосновения с тем, что она испытала, что знает теперь благодаря Келлу?..
   Близилась ночь, а она так и не решила, как себя вести. Душа и тело разрывали ее существо в разные стороны. Ох, насколько спокойнее все-таки было ей с пиратом, который не терзал ее своими речами, не ставил никаких условий, приходил и уходил, как ей казалось, по ее зову…
   Наконец она легла, но о том, чтобы уснуть, не могло быть и речи.
   Через какое-то время она услышала, что Келл вошел в их общую гардеробную. Возможно, он забыл о своих словах? Возможно, устал после упражнений на рапирах и прочих дел? А быть может, он уже посетил одну из своих женщин — не исключено, что и Эмму Уолш! — и уже не нуждается в ней, в Рейвен, которая лежит, прислушиваясь к каждому его шагу, и ждет… Или вовсе не ждет?..
   Он вошел к ней в комнату, тихо притворив за собой дверь, и сразу к нему потянулись все ее чувства. Было ли среди них то, которое называется любовью, она не знала. Не думала сейчас об этом. В тусклом свете ночника она увидела, что на нем длинный парчовый халат черного цвета с золотыми разводами.
   Сначала он приблизился к камину и помешал угли, потом остановился возле постели и нарочито небрежно произнес:
   — Ты лежишь обнаженная, как я просил?
   Ей хотелось крикнуть что-нибудь резкое, даже грубое, но она сказала почти спокойно:
   — Это действительно, так. Только если вы ожидаете, что я превращусь в покорного исполнителя всех ваших распоряжений, то глубоко ошибаетесь, сэр.
   Он улыбнулся.
   — О нет, дорогая, я и представить себе не могу, чтобы ты подчинилась чему-то, с чем не будешь согласна сама. Поэтому мне особенно приятно, что ты оказала мне честь, исполнив мою робкую просьбу. — Совсем другим, серьезным тоном он добавил, оглядывая ее контуры под одеялом: — Я думал о тебе целый день… И сейчас тоже…
   Развязав пояс халата, он распахнул его, и Рейвен увидела обнаженное тело и возбужденный член. Она замерла, ощутив ставшее уже привычным волнение в крови.
   — Можешь убедиться воочию, — пробормотал он, — что я говорю чистую правду. А ты… Ты ожидаешь меня, думаешь о том, как мы сольемся в одно целое?
   Ей не нравились эти словоизлияния по поводу их обоюдного возбуждения, но, чего греха таить, они усиливали желание.
   Он, не снимая халата, уселся рядом с ней на постель и достал из кармана небольшой атласный мешочек, о назначении которого она уже смутно догадывалась. В мешочке оказалось несколько тампонов из ваты и марли с короткими тесемками и крохотная бутылка с какой-то янтарной жидкостью.
   — Для того, о чем мы говорили, — пояснил он, смачивая тампоны жидкостью. — Это бренди, — добавил он в ответ на ее вопросительный взгляд.
   Откинув одеяло, он с видом опытного лекаря наклонился над ней и вставил влажные стылые тампоны глубоко внутрь. Рейвен, лежавшая с закрытыми глазами, с безвольно расставленными ногами, содрогнулась от холода и от прикосновения его пальцев, которые он не торопился отнимать, даже когда ощущение холода сменилось у нее почти нестерпимым жаром, заставившим ее со стоном изогнуться на постели.
   — О нет, не спеши, — тихо произнес он, не скрывая удовлетворения от ее горячности. — Прошлой ночью больше действовал я. Сегодня твой черед.
   Открыв глаза, она непонимающе посмотрела на него.
   Продолжая ласкать ее раскрывшееся лоно, он спросил:
   — Ответь, ты боишься сама притронуться ко мне?
   Он поднялся во весь рост на постели, скинул халат, и она не смогла отвести глаз от его нагого тела: в нем было столько притягательности и красоты, что, кажется, она забывала дышать.
   Он вытянулся рядом с ней и некоторое время молчал. Потом нетерпеливо произнес:
   — Ну… ты намерена так провести всю ночь? Забыла, что жена обязана удовлетворять мужа своего?
   Ее снова возмутил его тон. В раздражении стиснув зубы, она продолжала хранить молчание, тщетно стараясь унять свое возбуждение, отрешиться от мысли о желанной близости. Однако магнетизм лежащего рядом тела был куда сильнее обиды, и, не выдержав, она слегка повернулась на бок, чтобы взглянуть на умолкшего Келла. Он лежал, как и она, не прикрытый одеялом, и первое, что она увидела, — его возвышавшийся над впалым животом, над сильными мускулистыми бедрами огромный член — гордый признак мужского достоинства.
   Проследив за направлением ее взгляда, он медленно пошевелился, потянулся, как большой холеный кот, и то, что вздымалось над его телом, стало еще больше, еще заметнее.
   — Ты боишься прикоснуться ко мне? — не без лукавства спросил он.
   — Нисколько! — запальчиво ответила она. — Но меня злит ваше поведение. Ваш тон.
   Как ни странно, он пропустил мимо ушей этот взрыв и, словно подзадоривая ее, произнес:
   — Тогда прикоснись ко мне… к нему. — Он кивнул на свой член. — Не бойся, эта штука не сделает тебе ничего плохого.
   Раздраженная до предела его нахальной игривостью и тем, что он угадал ее сокровенное желание, она резко поднялась, села в постели и с вызовом процедила:
   — Если вы так хотите…
   После чего робко протянула руку и коснулась низа его живота, отчего торчащий к потолку орган дрогнул и, казалось, еще увеличился в размерах. Рейвен застыла перед ним в нерешительности.
   — Вижу, вам нужно помочь, — заметил Келл, — я…
   — Ничего не нужно! — отрезала она. — Я сама…
   С решительным видом она приподнялась на постели и, встав на колени над лежащим Келлом, уперлась обеими ладонями ему в грудь, словно намереваясь заставить его проглотить свои насмешки.
   Однако, как бы помимо воли, ее руки принялись гладить его гладкое мускулистое тело — могучую грудь, узкие бедра, плоский живот… добрались и до того, что было у него в самом низу живота.
   Он напрягся, когда почувствовал там ее руку, но Рейвен не прекратила свои движения. Она хотела поступить с ним так, как поступил он с ней прошлой ночью. Впрочем, это не было актом мести с ее стороны: она знала, что ему нравится то, что она делает, доставляет наслаждение. И ей тоже.
   Вспомнив что-то, она взяла бутылку бренди со стоявшего рядом с кроватью ночного столика, смочила пальцы руки, после чего продолжила свое дело. Дрожь, прошедшая по телу Келла, и легкий стон, исторгшийся из его груди, сказали, что ее усилия не пропадают даром.
   — Вам нравится это? — осведомилась она, невольно подражая тону, которым он не так давно спрашивал у нее почти о том же самом.
   — Ты же знаешь… — простонал он.
   И она осмелела еще больше.
   Уперев руки по обе стороны его бедер, она еще больше склонилась над ним, над его возбужденным до предела членом и дотронулась до него губами. Один раз, другой. Затем взяла его в рот, касаясь языком, зубами, ощущая привкус бренди вместе с непривычным для нее вкусом мужской плоти. Услышав его глубокий вздох и повторный стон, она с чувством, похожим на злорадство, сомкнула губы, ощущая себя, пусть на минуту, хозяйкой положения. Владычицей его тела и души.
   Его бедра вздымались, сотрясались, он умоляюще пробормотал:
   — Оставь, иначе я… прямо сейчас…
   — Потерпите, — ответила она как врач больному. Как он недавно отвечал ей.
   Ощущение победы переполняло ее. Она и сама была недалека от кульминации, но желание закрепить свое чувство превосходства над ним не оставляло ее. И она его не отпустила.
   Отчаянно борясь за контроль над самим собой, Келл пробормотал:
   — Тебе нужно, чтобы я слезно умолял тебя?
   Она кивнула.
   — Хорошо… Прошу пощады… Моя милая Рейвен… ты…
   Она смилостивилась, подняла голову и с легкой насмешкой сказала:
   — Ладно… раз вы настаиваете…
   Однако, сама испытывая неодолимую потребность в завершении, она, не давая ему отдыха, выпрямилась. Сильно сжала его бедра своими коленями и потом, подвинувшись всем телом вперед, медленно опустилась, принимая в себя член.
   — Черт… — проговорил он безнадежным тоном. — Я же… Я же взорвусь сейчас…
   — Ничего, — утешила она, беря его руки в свои и накладывая их себе на грудь, на дрожащие от возбуждения соски. Она испытывала огромное удовлетворение от того, что находится наверху — в полном и в переносном смысле этого слова. Если немного напрячь воображение, то можно сказать, что это она сейчас совершает над ним нечто похожее на насилие. Насилие, в котором он сам принимает участие.
   Теперь пришла очередь Рейвен издать стон: Келл сделал движение и еще плотнее вошел в ее лоно, заполнив его целиком. И немедленно роли начали меняться: она уже не чувствовала себя победоносной владычицей, сильной и волевой, но остро ощущала свою зависимость от него, от его желаний, движений. Ей хотелось одного — раствориться в блаженстве, в радости, которую он может и должен принести.