Страница:
Сент-Джеймс постучал пальцами по столешнице и проговорил, как бы раздумывая вслух:
– Уверен, фотографию мы достанем. Если не ту, что в коттедже, то другую. У его отца наверняка есть свадебная фотография сына. – В голове у него уже вырисовался следующий логический шаг. – Дебора, а ты не могла бы поехать в Лондон и поговорить с Тиной? Господи, о чем только я думаю? Как ты можешь уехать отсюда, не дождавшись конца уик-энда?
– Я могу. Обед назначен на завтрашний вечер, а потом ничего не будет. Томми может отвезти меня в воскресенье утром. Или я поеду поездом.
– Тебе только и надо, что выяснить, знает ли она мужчину на фотографии. Если знает, не говори, что его убили. Тогда подключимся мы с Томми. – Сент-Джеймс свернул бумаги в трубку и засунул их в карман пиджака. – Если Мик ее любовник, она, наверно, расскажет нам что-нибудь такое, что прольет свет на его убийство, что-нибудь такое, чем он поделился с ней и больше ни с кем. Мужчины обычно становятся разговорчивыми после близости с женщиной. Они чувствуют себя более значительными. И забывают об осторожности. Они становятся честнее. – Неожиданно он понял, что говорит что-то не то в присутствии Деборы, и переменил тему: – С тобой поедет Хелен. А я запишу несколько вопросов. Томми обязательно захочется присутствовать. И мы присоединимся к вам, когда… Черт! Фотографии! Я оставил пленку со снимками коттеджа в твоем фотоаппарате. Если бы мы могли проявить ее, уверен, у нас… Боюсь, я использовал всю пленку.
Дебора улыбнулась, и Сент-Джеймс понял почему. В его голосе звучало такое же волнение, какое было несколько минут назад в ее голосе.
– Я принесу. Он у меня в комнате.
Дебора ушла, а Сент-Джеймс подошел к окну в алькове и выглянул в ночной сад. Были видны лишь очертания кустов, да дорожки выделялись серым цветом.
Сент-Джеймс попытался свести вместе обрывочные сведения о жизни и смерти Мика Кэмбри. Противоречат они или не противоречат друг другу. Леди Ашертон сказала, что Мик часто отсутствовал. В Лондон его тянуло некое журналистское расследование, на которое он возлагал большие надежды. А не связано ли это с Тиной Когин?
Не исключено, что она – любовница Мика, его лондонская содержанка. И все же Дебора, людей не обманешь, сразу признала в ней проститутку – по разговору, по манерам. Если это так, то она наверняка связана с его расследованием. Это логично. Мик мог содержать женщину в Лондоне не для утех, а чтобы защищать ее, если она – источник истории, которую он разрабатывал и которая должна была прославить его имя. Не в первый раз журналист пользуется услугами проститутки в важном деле. Из-за проституток уже немало полетело голов и разрушилось карьер. Но Мик мертв, его гостиная обыскана – возможно, в надежде найти лондонский адрес Тины, – и общая картина не кажется искусственной.
– Саймон!
Дебора влетела в гостиную, и Саймон, повернувшись к ней, увидел, что она дрожит, словно ей холодно, даже обхватила себя руками.
– Что случилось?
– Сидни. Кто-то в комнате Сидни. Я слышала мужской голос. Я слышала, что она кричит. Может быть, Джастин…
Сент-Джеймс не стал ждать, пока она закончит фразу. Он бросился вон из комнаты и поспешил, насколько позволяла больная нога, по коридору к северо-западному крылу. С каждым шагом рос его гнев. Вновь он вспомнил все, что случилось днем на берегу. Сидни в воде. Сидни на песке. Брук на ней, бьет ее, рвет на ней платье. Но сейчас не было утеса, который тогда разделял его с Бруком Джастином. И Сент-Джеймс был этим счастлив.
Однако он слишком хорошо знал свою сестру, чтобы не помедлить перед ее комнатой. Дебора встала рядом, когда он прислушивался к тому, что происходило за дверью. Он услышал крик Сидни, потом голос Брука, потом стон Сидни. Черт бы ее побрал, подумал он и, взяв Дебору под руку, повел ее прочь, по длинному коридору в южную часть дома.
– Саймон! – пролепетала она.
Он не ответил, пока они не оказались в ее комнате и за ними не закрылась дверь.
– Ничего страшного, – сказал он. – Не переживай.
– Но я слышала…
– Дебора, с ней все в порядке. Поверь мне.
– Но… – Неожиданно Дебора поняла и отвернулась. – Я подумала… Ну почему я такая идиотка?
Сент-Джеймс хотел утешить ее, избавить от смущения, но он понимал, что любое замечание может лишь ухудшить дело. В отчаянии, в злости от того, что их жизнь переменилась и ему нельзя ничего предпринять, Саймон оглядел, словно ища подсказку, черные дубовые панели на стенах, герб Ашертонов над камином, высокий потолок, теряющийся в темноте, огромную, с четырьмя колоннами кровать, занимавшую большую часть пространства, изголовье, украшенное гротескными фигурами между цветами и плодами. Ужасное место, в котором нельзя оставаться одному. Здесь как в усыпальнице.
– Сидни и раньше было нелегко понять, – наконец решился произнести Сент-Джеймс. – С ней нужно терпение. Ты нее не могла знать… Все в порядке. Правда.
– Не в порядке, – взволнованно произнесла Дебора, удивив Саймона, когда повернулась к нему. – Не в порядке, и ты знаешь это. Как она может ложиться с ним в постель после всего того, что было сегодня? Я не понимаю. Она сошла с ума? Или он?
Это был вопрос и ответ одновременно. Ибо и в самом деле это было безумие, жадное, неуемное, горячечное, сметающее все на своем пути.
– Дебора, она любит его, – после долгого молчания произнес Саймон. – Разве, влюбившись, люди не становятся чуточку безумными?
В ответ она пристально посмотрела на него и судорожно сглотнула слюну.
– Пленка. Сейчас достану, – сказала Дебора.
Глава 12
– Уверен, фотографию мы достанем. Если не ту, что в коттедже, то другую. У его отца наверняка есть свадебная фотография сына. – В голове у него уже вырисовался следующий логический шаг. – Дебора, а ты не могла бы поехать в Лондон и поговорить с Тиной? Господи, о чем только я думаю? Как ты можешь уехать отсюда, не дождавшись конца уик-энда?
– Я могу. Обед назначен на завтрашний вечер, а потом ничего не будет. Томми может отвезти меня в воскресенье утром. Или я поеду поездом.
– Тебе только и надо, что выяснить, знает ли она мужчину на фотографии. Если знает, не говори, что его убили. Тогда подключимся мы с Томми. – Сент-Джеймс свернул бумаги в трубку и засунул их в карман пиджака. – Если Мик ее любовник, она, наверно, расскажет нам что-нибудь такое, что прольет свет на его убийство, что-нибудь такое, чем он поделился с ней и больше ни с кем. Мужчины обычно становятся разговорчивыми после близости с женщиной. Они чувствуют себя более значительными. И забывают об осторожности. Они становятся честнее. – Неожиданно он понял, что говорит что-то не то в присутствии Деборы, и переменил тему: – С тобой поедет Хелен. А я запишу несколько вопросов. Томми обязательно захочется присутствовать. И мы присоединимся к вам, когда… Черт! Фотографии! Я оставил пленку со снимками коттеджа в твоем фотоаппарате. Если бы мы могли проявить ее, уверен, у нас… Боюсь, я использовал всю пленку.
Дебора улыбнулась, и Сент-Джеймс понял почему. В его голосе звучало такое же волнение, какое было несколько минут назад в ее голосе.
– Я принесу. Он у меня в комнате.
Дебора ушла, а Сент-Джеймс подошел к окну в алькове и выглянул в ночной сад. Были видны лишь очертания кустов, да дорожки выделялись серым цветом.
Сент-Джеймс попытался свести вместе обрывочные сведения о жизни и смерти Мика Кэмбри. Противоречат они или не противоречат друг другу. Леди Ашертон сказала, что Мик часто отсутствовал. В Лондон его тянуло некое журналистское расследование, на которое он возлагал большие надежды. А не связано ли это с Тиной Когин?
Не исключено, что она – любовница Мика, его лондонская содержанка. И все же Дебора, людей не обманешь, сразу признала в ней проститутку – по разговору, по манерам. Если это так, то она наверняка связана с его расследованием. Это логично. Мик мог содержать женщину в Лондоне не для утех, а чтобы защищать ее, если она – источник истории, которую он разрабатывал и которая должна была прославить его имя. Не в первый раз журналист пользуется услугами проститутки в важном деле. Из-за проституток уже немало полетело голов и разрушилось карьер. Но Мик мертв, его гостиная обыскана – возможно, в надежде найти лондонский адрес Тины, – и общая картина не кажется искусственной.
– Саймон!
Дебора влетела в гостиную, и Саймон, повернувшись к ней, увидел, что она дрожит, словно ей холодно, даже обхватила себя руками.
– Что случилось?
– Сидни. Кто-то в комнате Сидни. Я слышала мужской голос. Я слышала, что она кричит. Может быть, Джастин…
Сент-Джеймс не стал ждать, пока она закончит фразу. Он бросился вон из комнаты и поспешил, насколько позволяла больная нога, по коридору к северо-западному крылу. С каждым шагом рос его гнев. Вновь он вспомнил все, что случилось днем на берегу. Сидни в воде. Сидни на песке. Брук на ней, бьет ее, рвет на ней платье. Но сейчас не было утеса, который тогда разделял его с Бруком Джастином. И Сент-Джеймс был этим счастлив.
Однако он слишком хорошо знал свою сестру, чтобы не помедлить перед ее комнатой. Дебора встала рядом, когда он прислушивался к тому, что происходило за дверью. Он услышал крик Сидни, потом голос Брука, потом стон Сидни. Черт бы ее побрал, подумал он и, взяв Дебору под руку, повел ее прочь, по длинному коридору в южную часть дома.
– Саймон! – пролепетала она.
Он не ответил, пока они не оказались в ее комнате и за ними не закрылась дверь.
– Ничего страшного, – сказал он. – Не переживай.
– Но я слышала…
– Дебора, с ней все в порядке. Поверь мне.
– Но… – Неожиданно Дебора поняла и отвернулась. – Я подумала… Ну почему я такая идиотка?
Сент-Джеймс хотел утешить ее, избавить от смущения, но он понимал, что любое замечание может лишь ухудшить дело. В отчаянии, в злости от того, что их жизнь переменилась и ему нельзя ничего предпринять, Саймон оглядел, словно ища подсказку, черные дубовые панели на стенах, герб Ашертонов над камином, высокий потолок, теряющийся в темноте, огромную, с четырьмя колоннами кровать, занимавшую большую часть пространства, изголовье, украшенное гротескными фигурами между цветами и плодами. Ужасное место, в котором нельзя оставаться одному. Здесь как в усыпальнице.
– Сидни и раньше было нелегко понять, – наконец решился произнести Сент-Джеймс. – С ней нужно терпение. Ты нее не могла знать… Все в порядке. Правда.
– Не в порядке, – взволнованно произнесла Дебора, удивив Саймона, когда повернулась к нему. – Не в порядке, и ты знаешь это. Как она может ложиться с ним в постель после всего того, что было сегодня? Я не понимаю. Она сошла с ума? Или он?
Это был вопрос и ответ одновременно. Ибо и в самом деле это было безумие, жадное, неуемное, горячечное, сметающее все на своем пути.
– Дебора, она любит его, – после долгого молчания произнес Саймон. – Разве, влюбившись, люди не становятся чуточку безумными?
В ответ она пристально посмотрела на него и судорожно сглотнула слюну.
– Пленка. Сейчас достану, – сказала Дебора.
Глава 12
Трудно было придумать более выгодное расположение в Нанруннеле, чем у паба «Якорь и роза». И дело не только в том, что из его широких окон открывался великолепный вид на бухту, какой мог удовлетворить и самого изысканного ценителя, но и в том, что он находился напротив автобусной остановки и был первым, что видел измученный жаждой путешественник, приехавший из Пензанса или еще откуда-нибудь.
Внутри паб со временем менялся в худшую сторону. Когда-то кремовые стены теперь стали серыми из-за многолетнего дыма от камина, сигар, трубок и сигарет. Вместо красивого бара красного дерева, на котором не осталось места, свободного от пятен и царапин, появилась обычная стойка с медным подножием, покореженным с годами. Что уж тут говорить о столах и креслах, тем более о потолке, настолько вздувшемся, что привел бы в ужас любого архитектора.
Когда, вскоре после открытия, Сент-Джеймс и леди Хелен вошли в зал, они обнаружили там одну лишь огромную кошку, гревшуюся в лучах солнца на подоконнике, да женщину за стойкой, протиравшую бесчисленные кружки и бокалы, которая кивнула им, но от работы не оторвалась, хотя взглядом проследила за леди Хелен, подошедшей к окну, чтобы погладить кошку.
– Осторожнее с ней, – сказала женщина. – Смотрите, как бы не оцарапала. Если ей захочется, она может быть еще той стервой.
Словно пожелав обвинить хозяйку во лжи, кошка зевнула, повернулась на бок и подставила леди Хелен живот. Барменша хмыкнула, расставляя стаканы на подносе.
Сент-Джеймс подошел к стойке, думая о том, что если это и есть миссис Свонн, то она в младенчестве попала не к своим родителям, потому что в ее внешности не было ничего лебединого [3]. Ширококостная, толстая, с маленькими глазками и седыми кудряшками, она была наглядным отрицанием своей фамилии, особенно если учесть ее широкую, в сборках юбку и деревенскую кофту.
– Что угодно? – спросила она, вытирая кружки.
– Для меня рановато, – ответил Сент-Джеймс. – В общем-то мы пришли поговорить с вами. Если вы – миссис Свонн.
– А вы кто такие?
Сент-Джеймс представился сам и представил леди Хелен, которая села за столик рядом с кошкой.
– Уверен, вы уже слышали об убийстве Мика Кэмбри.
– Вся деревня знает. И об убийстве, и об остальном тоже. – Она усмехнулась. – Похоже, Мик получил свое. У него отняли любимую игрушку. Не сомневаюсь, сегодня тут будет праздник, когда соберутся здешние мужья.
– У Мика были связи с местными женщинами?
Миссис Свои засунула обернутый полотенцем кулак в кружку и стала с жаром натирать ее.
– У Мика Кэмбри были связи со всеми, кто этого желал.
С этими словами миссис Свонн повернулась к пустым полкам у нее за спиной и начала расставлять на них стаканы вверх дном. Все было ясно. Но сказать ей больше было нечего.
– Знаете, миссис Свонн, – заговорила леди Хелен, – нас интересует Нэнси Кэмбри. Поэтому мы и пришли к вам.
У миссис Свонн обвисли плечи, но она не повернула головы, когда заговорила:
– Темная лошадка эта Нэнси. Замужем за таким типом.
Она с отвращением затрясла своими кудряшками.
– Да уж, – подхватила леди Хелен. – Сейчас ей тяжело. Мужа убили, а отца забрали в полицию.
У миссис Свонн вновь проснулся интерес к беседе, и, уперев руки в бока, она повернулась к своим посетителям. Открыла рот и закрыла его. Потом опять открыла:
– Джона Пенеллина забрали?
– Ну да. Нэнси пыталась убедить полицейских, что разговаривала с отцом по телефону и поэтому он не мог быть в Нанруннеле и убить Мика. Но они…
– Но она и вправду разговаривала, – заявила миссис Свонн. – Взяла у меня десять пенсов, чтобы позвонить. Из-за Мика у нее самой ведь никогда ни пенса не бывает. – Ей явно хотелось поговорить об этом. – Мик все у нее забирал. И у нее, и у своего отца, у всех, ему только дай волю. Всегда ему требовались наличные. Хотел быть шикарным парнем.
– Вы точно знаете, что Нэнси разговаривала с отцом? – спросил Сент-Джеймс. – Именно с отцом?
Миссис Свонн едва не обиделась на Сент-Джеймса. Даже погрозила ему пальцем:
– Конечно, она говорила с отцом. Я прямо замучилась, пока ждала ее – ее не было минут десять или пятнадцать. Пришлось самой идти за ней.
– А где эта будка?
– Около школы. На Пол-лейн.
– Вы видели, как она набирала номер? Вы что-нибудь видели?
Миссис Свонн тотчас сделала свои выводы:
– Уж не думаете ли вы, будто Нэнси убила Мика? Будто она сбежала к себе, убила его, а потом вернулась, чтобы торговать как ни в чем не бывало?
– Миссис Свонн, будка видна со школьного двора?
– Нет. Ну и что из этого? Я позвала ее. Она плакала. Сказала, что отец злится на нее за то, что она одолжила денег, вот она и пыталась помириться с ним. – Миссис Свонн поджала губы, словно сказала все, что знала. Однако ей не удалось унять гнев, и она заговорила опять, с каждым словом все больше повышая голос: – И я не виню отца Нэнси, вот уж нет! Все знали, куда идут деньги, которые Нэнси давала Мику. Он все спускал на своих дамочек, разве не так? Весь из себя, червяк поганый. Загордился, когда стал учиться в университете. А уж когда начал пописывать, и совсем сладу не стало. Захотел жить по своим правилам. И в конторе тоже. Ну и получил по заслугам.
– В конторе? – переспросил Сент-Джеймс. – У него была любовница в газете?
Она с отвращением кивнула, показывая на потолок:
– Прямо над лестницей. Там маленькая комнатка со всем, что требуется. С лежанкой и прочим. Отличное любовное гнездышко. А он еще выставлял себя напоказ. Очень гордился собой. Даже берег трофеи.
– Трофеи?
Миссис Свонн легла на стойку всей своей огромной грудью и жарко задышала прямо в лицо Сент-Джеймсу:
– Что скажете насчет женских трусиков? Несколько разных трусиков у него в столе. Гарри нашел. Его папа. Полугода не прошло, как он вернулся из больницы, а тут такое. Сел за стол, за которым обычно сидел Мик, и открыл верхний ящик, а там… Еще и нечистые. Вот уж кричал он.
– А Нэнси?
– Гарри кричал, не Нэнси. У тебя, мол, дитё на руках. И газета! Наша семья! Все к черту, лишь бы себя потешить! Еще он ударил Мика, да так, что я уж думала, тот окочурился, столько шуму было, когда он упал на пол. Головой стукнулся о край шкафа. Ане прошло и минуты, как он уже бежит вниз – и за ним отец.
– Когда это было? – спросил Сент-Джеймс.
Миссис Свонн пожала плечами. Казалось, у нее иссяк запал.
– Гарри вам скажет. Он наверху.
***
Джон Пенеллин свернул топографическую карту, заклеил ее клейкой лентой и поставил рядом с полудюжиной других в старую стойку для зонтов в своем кабинете. Светило жаркое утреннее солнце, нагревая кабинет, и Джон Пенеллин, предварительно распахнув окна, опустил жалюзи.
– В целом год был удачным. Если землю в северной части подержать еще сезон под паром, потом она воздаст за это сполна. Во всяком случае, я бы сделал так. – Он сел за стол, словно ему предстояло отчитываться по пунктам и он не собирался нарушать регламент. – Мы можем поговорить об Уил-Маэн?
На самом деле Линли совершенно не собирался выслушивать отчет Джона Пенеллина и проверять бухгалтерские книги, что он уже двадцать пять лет проделывал с легкостью, не особенно вдаваясь в подробности. Тем не менее он подчинился, зная, что терпеливым вниманием больше добьется от Пенеллина, чем торопливым допросом.
Судя по виду, управляющему совсем не мешало бы исповедаться. Бледное лицо. Скорее всего Пенеллин в эту ночь так и не добрался до кровати. Причина этого была отчасти ясна – он довольно долго пробыл в полицейском участке, где у него взяли отпечатки пальцев. Взвесив все за и против, Линли решил оставить на потом то, что привело его к управляющему.
– Джон, вы все еще оптимист? В Корнуолле уже сто лет, как закрыты шахты, и вам это известно лучше, чем мне.
– Я не собирался говорить об открытии Уил-Маэн. Пусть шахта остается закрытой. Но там все полуразрушено и затоплено – опасно оставлять так. – Он повернулся вместе с креслом и кивком головы показал на большую карту, висевшую на стене. – Шахту видно с дороги. Небольшая прогулка по пустоши – и вы там. Думаю, настало время совсем снести депо и совсем закрыть шахту, чтобы ни у кого не мелькнуло мысли ее использовать и покалечиться. Если не хуже.
– По той дороге почти не ездят.
– Это правда. Не ездят чужаки, а местные катаются вовсю. Больше всего меня беспокоит ребятня. Вы же знаете, их не удержишь. Не хочу принимать на душу грех, если кто-то упадет в Уил-Маэн.
Линли встал и подошел к карте. Шахта действительно находилась меньше чем в ста ярдах от дороги и отделялась от нее невысокой каменной стеной, явно недостаточной, чтобы удерживать любопытных. Огромное количество тропинок было протоптано на принадлежащей Линли земле, на пустоши, через овраг, они соединяли одну деревню с другой.
– Вы правы, – проговорил он. – Но отцу это было бы неприятно, – добавил он скорее для себя, чем для своего управляющего.
– Времена меняются, – отозвался Пенеллин. – Ваш отец не очень-то лепился к прошлому.
Он подошел к шкафу с выдвижными ящиками и, достав еще три папки, положил их на стол. Линли присоединился к нему.
– Как Нэнси? – спросил он.
– Она справится.
– Когда полицейские отпустили вас?
– В половине пятого. Около того.
– Вы свободны?
– Пока.
Снаружи, работая, переговаривались два садовника, и резкие звуки секаторов отделяли слова друг от друга. Пенеллин внимательно наблюдал за ними сквозь жалюзи.
Линли медлил. С одной стороны, он дал обещание Нэнси, с другой – Пенеллин явно не собирался исповедоваться. Он был замкнутым человеком и не желал ничьей помощи. Это было ясно как день. И все же Линли чувствовал, что, несмотря на внешнее спокойствие, этого человека внутри терзает страх. Он пытался определить его источник, чтобы по возможности облегчить страдания своего управляющего. Много лет он сам полагался на силу и преданность Джона Пенеллина, поэтому никак не мог отвернуться от него теперь, когда ему требовалась поддержка.
– Нэнси сказала, что вы разговаривали с ней по телефону.
– Да.
– Однако вас видели в деревне. И полиции это известно.
Пенеллин не ответил.
– Послушайте, Джон, если вы в затруднении…
– Нет никакого затруднения, милорд. – Пенеллин открыл верхнюю папку. Этим жестом, какого не бывало никогда прежде, он давал понять, что не желает продолжения разговора, более того, просит Линли уйти. – Все так, как Нэнси сказала. Мы говорили по телефону. Если я кому-то привиделся в деревне, ничего не поделаешь, правильно? Там темно. Это мог быть кто угодно. Нэнси сказала правду. Я был дома.
– К черту! Мы же были у вас! И вы ездили в деревню, ведь так? И видели Мика. Ни вы, ни Нэнси не говорите правду. Джон, вы защищаете ее? Или Марка? Он не ладил с Миком?
Пенеллин достал из папки какие-то бумаги:
– Я уже начал кое-какие бумажные приготовления к закрытию шахты.
Линли предпринял последнюю попытку:
– Мы с вами двадцать пять лет вместе. И мне всегда хотелось думать, что вы придете ко мне в трудную минуту.
– Нет трудной минуты, – твердо произнес Пенеллин.
Он взял в руки другую бумагу, и хотя не смотрел в нее, его жест был вполне красноречив.
Линли решил не продолжать беседу и покинул кабинет.
Хлопнув дверью, он помедлил в прохладном коридоре. В дальнем конце была распахнута дверь в сад, и там вовсю палило солнце. Однако в саду кто-то работал: слышались шаги и приятный шум льющейся воды. Линли направился туда.
Оказалось, это Джаспер – иногда шофер, иногда садовник, иногда конюх и всегда любитель сплетен, – подвернув штаны до колен и расстегнув на волосатой груди белую рубашку, мыл «Лендровер», на котором накануне ездили в Нанруннел. Он кивнул Линли и, направив струю воды на лобовое стекло, о чем-то невнятно спросил.
– Не понял, – отозвался Линли.
Джаспер хохотнул:
– Сегодня не соскучишься. Убийство, полиция, Джона забрали. – Он плюнул на камни и начал тереть капот. – Джон зачем-то отправился в деревню, Нэнси все врет… вы когда-нибудь видели такое?
– Нэнси врет? – переспросил Линли. – Джаспер, ты точно знаешь?
– Мне ли не знать? Да я сам шел к нему в пол-одиннадцатого. Был возле мельницы. А дома-то никого. Конечно, она врет.
– А что мельница? Наша мельница? Какое отношение она имеет к смерти Мика Кэмбри?
Джаспер переменился в лице и умолк. Слишком поздно Линли вспомнил, что старик не любит прямых вопросов. Вот и теперь, помолчав, он продолжил, словно никакого вопроса не было и в помине:
– Джон не говорил о тряпках, которые Нэнси порезала?
– Нет. Ни о каких тряпках ничего не говорил. Верно, это не важно, если он промолчал?
Старик поймался на наживку и замотал головой, возмущенный тем, что его информацию не принимают всерьез.
– Она все порезала на мелкие кусочки. Вышла из своего коттеджа и порезала. А я как раз мимо проходил. Вместе с Джоном. А она как закричит дурным голосом, когда увидела нас, все одно что больная корова. Это не просто так.
– Она что-нибудь сказала?
– Ничего не сказала. Хорошие были платья, а она все равно изрезала их на кусочки. Джон чуть не помешался, когда увидел ее. Помчался внутрь. Думал, Мик там. А Нэнси остановила его. Повисла на нем и не пустила.
– Это были платья другой женщины, – решил Линли. – Джаспер, а известно, кто любовница Мика?
– Любовница? – ухмыльнулся Джаспер. – Не любовница, а любовницы. Их дюжины, если верить Гарри. Гарри-то приходит в «Якорь и розу». Сидит там и спрашивает всех, кто его слушает, мол, что ему делать с Миком? «Она не удовлетворяет его». Гарри все время это твердит. «Что делать мужчине, если женщина не удовлетворяет его?» – Джаспер засмеялся и отступил на шаг, чтобы вымыть передние колеса. Вода плеснула ему на ноги, заляпав их грязью. – Гарри говорит, Нэнси совсем не подпускала к себе Мика после того, как родила дочку. Вот Мик и мучился, хорошо еще не взорвался. «Что делать мужчине?» Так Гарри говорит. А миссис Свонн, та за словом в карман не полезет, она… – Джаспер оборвал себя, словно вдруг осознал, с кем откровенничает. Усмешка исчезла с его лица. Он выпрямился, снял шляпу и провел рукой по волосам. – Чего тут рассуждать? Мик разве желал остепениться?
Он сплюнул, как бы ставя точку в разговоре.
***
Сент-Джеймс и леди Хелен услыхали голос Гарри Кэмбри, прежде чем увидали его самого. Пока они поднимались по узкой лестнице, пригнув головы, чтобы не стукнуться о странно расположенные на потолке балки, наверху как будто передвигали мебель на голом полу, потом с громким стуком задвинули ящик, и все это сопровождалось отчетливо слышимой руганью. Едва они постучали в дверь, как в комнате воцарилась тишина. Потом раздались шаги. Дверь открылась. Кэмбри оглядел незваных гостей. Они оглядели его.
Сент-Джеймс вспомнил о перенесенной стариком год назад операции на сердце. Выглядел он плохо – тощая шея с выступающим адамовым яблоком и под ним провал, словно у скелета. Желтая кожа говорила о непорядках с печенью, а в углах рта и на губах были заметны трещины с засохшей кровью. К тому же он был небрит и нечесан, словно его разбудили, но не дали времени привести себя в порядок.
Когда Кэмбри отступил в сторону, чтобы пропустить гостей, Сент-Джеймс увидел большую комнату, поделенную на несколько каморок с одной стороны, по другую сторону были окна, выходившие на улицу, которая поднималась на холм. Кроме Гарри Кэмбри, здесь не было ни души – странное дело для конторы, тем более для газеты. Впрочем, одну причину отсутствия служащих Сент-Джеймс разгадал сразу, увидев папки и записные книжки на столах, на стульях. Гарри Кэмбри что-то искал. .
Очевидно, он занимался этим уже несколько часов, и без всякой системы, судя по состоянию комнаты. Из шкафов была вытащена часть ящиков, дискеты лежали рядом с включенным компьютером, на столе был разложен очередной номер газеты, громоздились стопки фотографий. В комнате стоял запах пыли, лежалой бумаги, а так как не был включен свет, то здесь было мрачно, как в романах Диккенса.
– Что вам надо?
Гарри Кэмбри курил сигареты, которые вытаскивал изо рта, только чтобы откашляться или закурить новую. Если его и волновало, как это отражается на сердце, то виду он не показывал.
– Никого больше нет? – спросил Сент-Джеймс, пока он и леди Хелен одолевали здешние дебри.
– Я всех отпустил, – ответил Кэмбри, оглядывая леди Хелен с головы до ног. – А в чем дело?
– Нэнси попросила нас расследовать убийство Мика.
– Вы помогаете ей? Оба?
Он даже не подумал прервать откровенное изучение внешности Сент-Джеймса, особенно наглое, когда очередь дошла до его ноги, как прежде он рассматривал летнее платье леди Хелен.
– Мистер Кэмбри, делать новости, как я понимаю, опасное занятие? – спросила леди Хелен, подходя к окну. – Если вашего сына убили из-за журналистского расследования, какая разница, кто отыщет убийцу, чтобы отправить его под суд, ведь правда?
Кэмбри как будто полинял от этих слов.
– Это из-за журналистского расследования. – Его руки безжизненно повисли. – Я знаю. Я чувствую. Как только узнал о его смерти, сразу прибежал сюда.
– И ничего не нашли? – спросил Сент-Джеймс.
– Ничего. Стараюсь вот вспомнить, что он говорил и что делал. Концы истории не в Нанруннеле. Не может этого быть. Больше я ничего не знаю.
– Но в этом вы уверены?
– Да, если бы история была нанруннелская, он вел бы себя иначе в последние месяцы. А так он все время куда-то уезжал, искал какую-то ниточку, расследовал какие-то обстоятельства, кого-то расспрашивал, кого-то искал. Нет, нашим Нанруннелом тут и не пахнет. Это точно. – Старик покачал головой. – Это уже было бы в газете. Я-то знаю.
– Куда он ездил?
– В Лондон.
– И никаких записей? Довольно странно.
– Записи есть. Вот они. Смотрите. – Кэмбри обвел рукой комнату. – Но нет ничего такого, что указывало бы на причину смерти моего мальчика. Репортеров не убивают после интервью с военными, местными парламентариями, прикованными к постели инвалидами, фермерами. Журналисты погибают, потому что получают убийственную информацию. У Мика тоже была такая информация.
– А здесь нет ничего необычного?
Кэмбри бросил сигарету на пол и раздавил ее. Он потер левую руку, а пока делал это, взглянул на один из столов. Сент-Джеймс прочитал ответ в его, взгляде.
– Вы что-то нашли.
– Не знаю. Глядите сами. Я не понял. – Кэмбри подошел к столу и из-под телефонного аппарата достал бумажку, которую отдал Сент-Джеймсу. – Она была прилеплена к нижней стороне ящика.
1 к 94000
500 г 55
27500-М1 Доставка/Транспорт
27500-М6 Доход
– Это почерк Мика? – прочитав, спросил Сент-Джеймс.
Кэмбри кивнул:
– Если тут и есть что-то особенное, то только эта бумажка. Но я понятия не имею, что все это могло бы значить.
– Наверно, есть еще записи с такими же цифрами, – вмешалась леди Хелен. – M1 и М6, наверно, шоссе.
– Если и есть другие записи, я не нашел их.
– Пропали?
– Их украли? – Кэмбри закурил очередную сигарету и закашлялся. – Слыхал, коттедж обыскивали.
– Вы не заметили следов взлома? – спросил Сент-Джеймс.
Кэмбри посмотрел на него, обвел взглядом комнату и покачал головой:
– Боскован прислал своего парня, чтобы он сказал мне о Мике. Это было в пятнадцать минут пятого. Я пошел в коттедж, но тело уже увезли, а меня не пустили. Поэтому я пришел сюда. И с тех пор ни разу не выходил. По-моему, ничего не взломано.
– Следов обыска тоже не было? Может быть, кто-нибудь из ваших служащих…
– Нет. – Кэмбри раздул ноздри. – Я собираюсь найти ублюдка, который сделал это. Яне позволю замять дело. У нас свободная пресса. Мой мальчик жил ради этого и умер за это. Но его смерть не будет напрасной.
Внутри паб со временем менялся в худшую сторону. Когда-то кремовые стены теперь стали серыми из-за многолетнего дыма от камина, сигар, трубок и сигарет. Вместо красивого бара красного дерева, на котором не осталось места, свободного от пятен и царапин, появилась обычная стойка с медным подножием, покореженным с годами. Что уж тут говорить о столах и креслах, тем более о потолке, настолько вздувшемся, что привел бы в ужас любого архитектора.
Когда, вскоре после открытия, Сент-Джеймс и леди Хелен вошли в зал, они обнаружили там одну лишь огромную кошку, гревшуюся в лучах солнца на подоконнике, да женщину за стойкой, протиравшую бесчисленные кружки и бокалы, которая кивнула им, но от работы не оторвалась, хотя взглядом проследила за леди Хелен, подошедшей к окну, чтобы погладить кошку.
– Осторожнее с ней, – сказала женщина. – Смотрите, как бы не оцарапала. Если ей захочется, она может быть еще той стервой.
Словно пожелав обвинить хозяйку во лжи, кошка зевнула, повернулась на бок и подставила леди Хелен живот. Барменша хмыкнула, расставляя стаканы на подносе.
Сент-Джеймс подошел к стойке, думая о том, что если это и есть миссис Свонн, то она в младенчестве попала не к своим родителям, потому что в ее внешности не было ничего лебединого [3]. Ширококостная, толстая, с маленькими глазками и седыми кудряшками, она была наглядным отрицанием своей фамилии, особенно если учесть ее широкую, в сборках юбку и деревенскую кофту.
– Что угодно? – спросила она, вытирая кружки.
– Для меня рановато, – ответил Сент-Джеймс. – В общем-то мы пришли поговорить с вами. Если вы – миссис Свонн.
– А вы кто такие?
Сент-Джеймс представился сам и представил леди Хелен, которая села за столик рядом с кошкой.
– Уверен, вы уже слышали об убийстве Мика Кэмбри.
– Вся деревня знает. И об убийстве, и об остальном тоже. – Она усмехнулась. – Похоже, Мик получил свое. У него отняли любимую игрушку. Не сомневаюсь, сегодня тут будет праздник, когда соберутся здешние мужья.
– У Мика были связи с местными женщинами?
Миссис Свои засунула обернутый полотенцем кулак в кружку и стала с жаром натирать ее.
– У Мика Кэмбри были связи со всеми, кто этого желал.
С этими словами миссис Свонн повернулась к пустым полкам у нее за спиной и начала расставлять на них стаканы вверх дном. Все было ясно. Но сказать ей больше было нечего.
– Знаете, миссис Свонн, – заговорила леди Хелен, – нас интересует Нэнси Кэмбри. Поэтому мы и пришли к вам.
У миссис Свонн обвисли плечи, но она не повернула головы, когда заговорила:
– Темная лошадка эта Нэнси. Замужем за таким типом.
Она с отвращением затрясла своими кудряшками.
– Да уж, – подхватила леди Хелен. – Сейчас ей тяжело. Мужа убили, а отца забрали в полицию.
У миссис Свонн вновь проснулся интерес к беседе, и, уперев руки в бока, она повернулась к своим посетителям. Открыла рот и закрыла его. Потом опять открыла:
– Джона Пенеллина забрали?
– Ну да. Нэнси пыталась убедить полицейских, что разговаривала с отцом по телефону и поэтому он не мог быть в Нанруннеле и убить Мика. Но они…
– Но она и вправду разговаривала, – заявила миссис Свонн. – Взяла у меня десять пенсов, чтобы позвонить. Из-за Мика у нее самой ведь никогда ни пенса не бывает. – Ей явно хотелось поговорить об этом. – Мик все у нее забирал. И у нее, и у своего отца, у всех, ему только дай волю. Всегда ему требовались наличные. Хотел быть шикарным парнем.
– Вы точно знаете, что Нэнси разговаривала с отцом? – спросил Сент-Джеймс. – Именно с отцом?
Миссис Свонн едва не обиделась на Сент-Джеймса. Даже погрозила ему пальцем:
– Конечно, она говорила с отцом. Я прямо замучилась, пока ждала ее – ее не было минут десять или пятнадцать. Пришлось самой идти за ней.
– А где эта будка?
– Около школы. На Пол-лейн.
– Вы видели, как она набирала номер? Вы что-нибудь видели?
Миссис Свонн тотчас сделала свои выводы:
– Уж не думаете ли вы, будто Нэнси убила Мика? Будто она сбежала к себе, убила его, а потом вернулась, чтобы торговать как ни в чем не бывало?
– Миссис Свонн, будка видна со школьного двора?
– Нет. Ну и что из этого? Я позвала ее. Она плакала. Сказала, что отец злится на нее за то, что она одолжила денег, вот она и пыталась помириться с ним. – Миссис Свонн поджала губы, словно сказала все, что знала. Однако ей не удалось унять гнев, и она заговорила опять, с каждым словом все больше повышая голос: – И я не виню отца Нэнси, вот уж нет! Все знали, куда идут деньги, которые Нэнси давала Мику. Он все спускал на своих дамочек, разве не так? Весь из себя, червяк поганый. Загордился, когда стал учиться в университете. А уж когда начал пописывать, и совсем сладу не стало. Захотел жить по своим правилам. И в конторе тоже. Ну и получил по заслугам.
– В конторе? – переспросил Сент-Джеймс. – У него была любовница в газете?
Она с отвращением кивнула, показывая на потолок:
– Прямо над лестницей. Там маленькая комнатка со всем, что требуется. С лежанкой и прочим. Отличное любовное гнездышко. А он еще выставлял себя напоказ. Очень гордился собой. Даже берег трофеи.
– Трофеи?
Миссис Свонн легла на стойку всей своей огромной грудью и жарко задышала прямо в лицо Сент-Джеймсу:
– Что скажете насчет женских трусиков? Несколько разных трусиков у него в столе. Гарри нашел. Его папа. Полугода не прошло, как он вернулся из больницы, а тут такое. Сел за стол, за которым обычно сидел Мик, и открыл верхний ящик, а там… Еще и нечистые. Вот уж кричал он.
– А Нэнси?
– Гарри кричал, не Нэнси. У тебя, мол, дитё на руках. И газета! Наша семья! Все к черту, лишь бы себя потешить! Еще он ударил Мика, да так, что я уж думала, тот окочурился, столько шуму было, когда он упал на пол. Головой стукнулся о край шкафа. Ане прошло и минуты, как он уже бежит вниз – и за ним отец.
– Когда это было? – спросил Сент-Джеймс.
Миссис Свонн пожала плечами. Казалось, у нее иссяк запал.
– Гарри вам скажет. Он наверху.
***
Джон Пенеллин свернул топографическую карту, заклеил ее клейкой лентой и поставил рядом с полудюжиной других в старую стойку для зонтов в своем кабинете. Светило жаркое утреннее солнце, нагревая кабинет, и Джон Пенеллин, предварительно распахнув окна, опустил жалюзи.
– В целом год был удачным. Если землю в северной части подержать еще сезон под паром, потом она воздаст за это сполна. Во всяком случае, я бы сделал так. – Он сел за стол, словно ему предстояло отчитываться по пунктам и он не собирался нарушать регламент. – Мы можем поговорить об Уил-Маэн?
На самом деле Линли совершенно не собирался выслушивать отчет Джона Пенеллина и проверять бухгалтерские книги, что он уже двадцать пять лет проделывал с легкостью, не особенно вдаваясь в подробности. Тем не менее он подчинился, зная, что терпеливым вниманием больше добьется от Пенеллина, чем торопливым допросом.
Судя по виду, управляющему совсем не мешало бы исповедаться. Бледное лицо. Скорее всего Пенеллин в эту ночь так и не добрался до кровати. Причина этого была отчасти ясна – он довольно долго пробыл в полицейском участке, где у него взяли отпечатки пальцев. Взвесив все за и против, Линли решил оставить на потом то, что привело его к управляющему.
– Джон, вы все еще оптимист? В Корнуолле уже сто лет, как закрыты шахты, и вам это известно лучше, чем мне.
– Я не собирался говорить об открытии Уил-Маэн. Пусть шахта остается закрытой. Но там все полуразрушено и затоплено – опасно оставлять так. – Он повернулся вместе с креслом и кивком головы показал на большую карту, висевшую на стене. – Шахту видно с дороги. Небольшая прогулка по пустоши – и вы там. Думаю, настало время совсем снести депо и совсем закрыть шахту, чтобы ни у кого не мелькнуло мысли ее использовать и покалечиться. Если не хуже.
– По той дороге почти не ездят.
– Это правда. Не ездят чужаки, а местные катаются вовсю. Больше всего меня беспокоит ребятня. Вы же знаете, их не удержишь. Не хочу принимать на душу грех, если кто-то упадет в Уил-Маэн.
Линли встал и подошел к карте. Шахта действительно находилась меньше чем в ста ярдах от дороги и отделялась от нее невысокой каменной стеной, явно недостаточной, чтобы удерживать любопытных. Огромное количество тропинок было протоптано на принадлежащей Линли земле, на пустоши, через овраг, они соединяли одну деревню с другой.
– Вы правы, – проговорил он. – Но отцу это было бы неприятно, – добавил он скорее для себя, чем для своего управляющего.
– Времена меняются, – отозвался Пенеллин. – Ваш отец не очень-то лепился к прошлому.
Он подошел к шкафу с выдвижными ящиками и, достав еще три папки, положил их на стол. Линли присоединился к нему.
– Как Нэнси? – спросил он.
– Она справится.
– Когда полицейские отпустили вас?
– В половине пятого. Около того.
– Вы свободны?
– Пока.
Снаружи, работая, переговаривались два садовника, и резкие звуки секаторов отделяли слова друг от друга. Пенеллин внимательно наблюдал за ними сквозь жалюзи.
Линли медлил. С одной стороны, он дал обещание Нэнси, с другой – Пенеллин явно не собирался исповедоваться. Он был замкнутым человеком и не желал ничьей помощи. Это было ясно как день. И все же Линли чувствовал, что, несмотря на внешнее спокойствие, этого человека внутри терзает страх. Он пытался определить его источник, чтобы по возможности облегчить страдания своего управляющего. Много лет он сам полагался на силу и преданность Джона Пенеллина, поэтому никак не мог отвернуться от него теперь, когда ему требовалась поддержка.
– Нэнси сказала, что вы разговаривали с ней по телефону.
– Да.
– Однако вас видели в деревне. И полиции это известно.
Пенеллин не ответил.
– Послушайте, Джон, если вы в затруднении…
– Нет никакого затруднения, милорд. – Пенеллин открыл верхнюю папку. Этим жестом, какого не бывало никогда прежде, он давал понять, что не желает продолжения разговора, более того, просит Линли уйти. – Все так, как Нэнси сказала. Мы говорили по телефону. Если я кому-то привиделся в деревне, ничего не поделаешь, правильно? Там темно. Это мог быть кто угодно. Нэнси сказала правду. Я был дома.
– К черту! Мы же были у вас! И вы ездили в деревню, ведь так? И видели Мика. Ни вы, ни Нэнси не говорите правду. Джон, вы защищаете ее? Или Марка? Он не ладил с Миком?
Пенеллин достал из папки какие-то бумаги:
– Я уже начал кое-какие бумажные приготовления к закрытию шахты.
Линли предпринял последнюю попытку:
– Мы с вами двадцать пять лет вместе. И мне всегда хотелось думать, что вы придете ко мне в трудную минуту.
– Нет трудной минуты, – твердо произнес Пенеллин.
Он взял в руки другую бумагу, и хотя не смотрел в нее, его жест был вполне красноречив.
Линли решил не продолжать беседу и покинул кабинет.
Хлопнув дверью, он помедлил в прохладном коридоре. В дальнем конце была распахнута дверь в сад, и там вовсю палило солнце. Однако в саду кто-то работал: слышались шаги и приятный шум льющейся воды. Линли направился туда.
Оказалось, это Джаспер – иногда шофер, иногда садовник, иногда конюх и всегда любитель сплетен, – подвернув штаны до колен и расстегнув на волосатой груди белую рубашку, мыл «Лендровер», на котором накануне ездили в Нанруннел. Он кивнул Линли и, направив струю воды на лобовое стекло, о чем-то невнятно спросил.
– Не понял, – отозвался Линли.
Джаспер хохотнул:
– Сегодня не соскучишься. Убийство, полиция, Джона забрали. – Он плюнул на камни и начал тереть капот. – Джон зачем-то отправился в деревню, Нэнси все врет… вы когда-нибудь видели такое?
– Нэнси врет? – переспросил Линли. – Джаспер, ты точно знаешь?
– Мне ли не знать? Да я сам шел к нему в пол-одиннадцатого. Был возле мельницы. А дома-то никого. Конечно, она врет.
– А что мельница? Наша мельница? Какое отношение она имеет к смерти Мика Кэмбри?
Джаспер переменился в лице и умолк. Слишком поздно Линли вспомнил, что старик не любит прямых вопросов. Вот и теперь, помолчав, он продолжил, словно никакого вопроса не было и в помине:
– Джон не говорил о тряпках, которые Нэнси порезала?
– Нет. Ни о каких тряпках ничего не говорил. Верно, это не важно, если он промолчал?
Старик поймался на наживку и замотал головой, возмущенный тем, что его информацию не принимают всерьез.
– Она все порезала на мелкие кусочки. Вышла из своего коттеджа и порезала. А я как раз мимо проходил. Вместе с Джоном. А она как закричит дурным голосом, когда увидела нас, все одно что больная корова. Это не просто так.
– Она что-нибудь сказала?
– Ничего не сказала. Хорошие были платья, а она все равно изрезала их на кусочки. Джон чуть не помешался, когда увидел ее. Помчался внутрь. Думал, Мик там. А Нэнси остановила его. Повисла на нем и не пустила.
– Это были платья другой женщины, – решил Линли. – Джаспер, а известно, кто любовница Мика?
– Любовница? – ухмыльнулся Джаспер. – Не любовница, а любовницы. Их дюжины, если верить Гарри. Гарри-то приходит в «Якорь и розу». Сидит там и спрашивает всех, кто его слушает, мол, что ему делать с Миком? «Она не удовлетворяет его». Гарри все время это твердит. «Что делать мужчине, если женщина не удовлетворяет его?» – Джаспер засмеялся и отступил на шаг, чтобы вымыть передние колеса. Вода плеснула ему на ноги, заляпав их грязью. – Гарри говорит, Нэнси совсем не подпускала к себе Мика после того, как родила дочку. Вот Мик и мучился, хорошо еще не взорвался. «Что делать мужчине?» Так Гарри говорит. А миссис Свонн, та за словом в карман не полезет, она… – Джаспер оборвал себя, словно вдруг осознал, с кем откровенничает. Усмешка исчезла с его лица. Он выпрямился, снял шляпу и провел рукой по волосам. – Чего тут рассуждать? Мик разве желал остепениться?
Он сплюнул, как бы ставя точку в разговоре.
***
Сент-Джеймс и леди Хелен услыхали голос Гарри Кэмбри, прежде чем увидали его самого. Пока они поднимались по узкой лестнице, пригнув головы, чтобы не стукнуться о странно расположенные на потолке балки, наверху как будто передвигали мебель на голом полу, потом с громким стуком задвинули ящик, и все это сопровождалось отчетливо слышимой руганью. Едва они постучали в дверь, как в комнате воцарилась тишина. Потом раздались шаги. Дверь открылась. Кэмбри оглядел незваных гостей. Они оглядели его.
Сент-Джеймс вспомнил о перенесенной стариком год назад операции на сердце. Выглядел он плохо – тощая шея с выступающим адамовым яблоком и под ним провал, словно у скелета. Желтая кожа говорила о непорядках с печенью, а в углах рта и на губах были заметны трещины с засохшей кровью. К тому же он был небрит и нечесан, словно его разбудили, но не дали времени привести себя в порядок.
Когда Кэмбри отступил в сторону, чтобы пропустить гостей, Сент-Джеймс увидел большую комнату, поделенную на несколько каморок с одной стороны, по другую сторону были окна, выходившие на улицу, которая поднималась на холм. Кроме Гарри Кэмбри, здесь не было ни души – странное дело для конторы, тем более для газеты. Впрочем, одну причину отсутствия служащих Сент-Джеймс разгадал сразу, увидев папки и записные книжки на столах, на стульях. Гарри Кэмбри что-то искал. .
Очевидно, он занимался этим уже несколько часов, и без всякой системы, судя по состоянию комнаты. Из шкафов была вытащена часть ящиков, дискеты лежали рядом с включенным компьютером, на столе был разложен очередной номер газеты, громоздились стопки фотографий. В комнате стоял запах пыли, лежалой бумаги, а так как не был включен свет, то здесь было мрачно, как в романах Диккенса.
– Что вам надо?
Гарри Кэмбри курил сигареты, которые вытаскивал изо рта, только чтобы откашляться или закурить новую. Если его и волновало, как это отражается на сердце, то виду он не показывал.
– Никого больше нет? – спросил Сент-Джеймс, пока он и леди Хелен одолевали здешние дебри.
– Я всех отпустил, – ответил Кэмбри, оглядывая леди Хелен с головы до ног. – А в чем дело?
– Нэнси попросила нас расследовать убийство Мика.
– Вы помогаете ей? Оба?
Он даже не подумал прервать откровенное изучение внешности Сент-Джеймса, особенно наглое, когда очередь дошла до его ноги, как прежде он рассматривал летнее платье леди Хелен.
– Мистер Кэмбри, делать новости, как я понимаю, опасное занятие? – спросила леди Хелен, подходя к окну. – Если вашего сына убили из-за журналистского расследования, какая разница, кто отыщет убийцу, чтобы отправить его под суд, ведь правда?
Кэмбри как будто полинял от этих слов.
– Это из-за журналистского расследования. – Его руки безжизненно повисли. – Я знаю. Я чувствую. Как только узнал о его смерти, сразу прибежал сюда.
– И ничего не нашли? – спросил Сент-Джеймс.
– Ничего. Стараюсь вот вспомнить, что он говорил и что делал. Концы истории не в Нанруннеле. Не может этого быть. Больше я ничего не знаю.
– Но в этом вы уверены?
– Да, если бы история была нанруннелская, он вел бы себя иначе в последние месяцы. А так он все время куда-то уезжал, искал какую-то ниточку, расследовал какие-то обстоятельства, кого-то расспрашивал, кого-то искал. Нет, нашим Нанруннелом тут и не пахнет. Это точно. – Старик покачал головой. – Это уже было бы в газете. Я-то знаю.
– Куда он ездил?
– В Лондон.
– И никаких записей? Довольно странно.
– Записи есть. Вот они. Смотрите. – Кэмбри обвел рукой комнату. – Но нет ничего такого, что указывало бы на причину смерти моего мальчика. Репортеров не убивают после интервью с военными, местными парламентариями, прикованными к постели инвалидами, фермерами. Журналисты погибают, потому что получают убийственную информацию. У Мика тоже была такая информация.
– А здесь нет ничего необычного?
Кэмбри бросил сигарету на пол и раздавил ее. Он потер левую руку, а пока делал это, взглянул на один из столов. Сент-Джеймс прочитал ответ в его, взгляде.
– Вы что-то нашли.
– Не знаю. Глядите сами. Я не понял. – Кэмбри подошел к столу и из-под телефонного аппарата достал бумажку, которую отдал Сент-Джеймсу. – Она была прилеплена к нижней стороне ящика.
1 к 94000
500 г 55
27500-М1 Доставка/Транспорт
27500-М6 Доход
– Это почерк Мика? – прочитав, спросил Сент-Джеймс.
Кэмбри кивнул:
– Если тут и есть что-то особенное, то только эта бумажка. Но я понятия не имею, что все это могло бы значить.
– Наверно, есть еще записи с такими же цифрами, – вмешалась леди Хелен. – M1 и М6, наверно, шоссе.
– Если и есть другие записи, я не нашел их.
– Пропали?
– Их украли? – Кэмбри закурил очередную сигарету и закашлялся. – Слыхал, коттедж обыскивали.
– Вы не заметили следов взлома? – спросил Сент-Джеймс.
Кэмбри посмотрел на него, обвел взглядом комнату и покачал головой:
– Боскован прислал своего парня, чтобы он сказал мне о Мике. Это было в пятнадцать минут пятого. Я пошел в коттедж, но тело уже увезли, а меня не пустили. Поэтому я пришел сюда. И с тех пор ни разу не выходил. По-моему, ничего не взломано.
– Следов обыска тоже не было? Может быть, кто-нибудь из ваших служащих…
– Нет. – Кэмбри раздул ноздри. – Я собираюсь найти ублюдка, который сделал это. Яне позволю замять дело. У нас свободная пресса. Мой мальчик жил ради этого и умер за это. Но его смерть не будет напрасной.