Страница:
Дилайла опустилась на корточки перед дверью, поправила зайца. Она внезапно подалась вперед, обняла зайца, зарылась лицом в мех, плечи ее затряслись. Диг задохнулся от нежности и печали.
Хватит, сказал он себе, с меня достаточно.
Диг встал и очень быстро, пока Дилайла не обернулась, побежал по тропинке вниз, к праздной толпе, фланирующей вдоль реки, потом к главной улице, а оттуда на вокзал.
Через два часа Дигбыл дома.
Мысли вихрем проносились в его мозгу, пока он трясся в поезде, в метро, потом на автобусе. Голова трещала и кружилась, словно он катался в парке на самых рискованных аттракционах. Диг был испуган, возбужден и испытывал легкую тошноту одновременно.
До сих пор самым тяжелым испытанием в жизни Дига была его вечно ломавшаяся машина, или ссора с Надин, или обиженная матушка, которую он забыл поздравить с Днем Матери. Сегодня его вынудили переосмыслить всю жизнь, прошлое, представление о самом себе.
Диг мерил шагами квартиру в ожидании Дилайлы, и ему чудилось, что он стал выше ростом, раздался в плечах. Руки стали крепче, а ноги бугристее. Он чувствовал себя старше, таким же, как те взрослые люди, которых он видел сегодня утром в десятом часу утра.
Поначалу, поддавшись инстинктивному порыву, он решил ни о чем не расспрашивать Дилайлу. Если он с ума сходил от шока, то ей было во сто крат хуже. Он ведь подглядел один из самых интимных моментов ее жизни. Видел, как она плачет, уткнувшись в мех зайца. Он залез туда, куда не имел права соваться. Дигу было стыдно. Пережившей травму Дилайле не хватало только его назойливого любопытства, расспросов, перетягивания одеяла на себя — будто то, что случилось, прежде всего его драма.
Но день клонился к вечеру, небо темнело, в мозгу Дига теснилось столько жгучих вопросов, что ему казалось, голова вот-вот лопнет, — и его настроение изменилось. Он рассердился. Дилайла повела себя неправильно. Не важно, является эта красивая девочка его дочерью или нет, не важно, является он ее отцом или нет, но Дилайла должна была посвятить его в свои проблемы. Она должна была сказать, зачем приехала в Лондон. Она обращалась с ним, как с ребенком, не способным справиться со взрослой реальностью. Что, одернул он себя, во многих отношениях справедливо. Но тем не менее она нашла для него применение, не так ли? Он ведь оказался достаточно взрослым, чтобы владеть недвижимостью, где она поселилась, заплатить наличными за диван, на котором она спала, и достаточно ответственным, чтобы приглядывать за ее драгоценным псом.
Расстроенный, снедаемый нетерпением, нараставшим с каждой минутой, он пытался дозвониться Надин. Снова и снова. Никогда прежде ему так настоятельно не требовалось с ней переговорить, услышать ее голос, жизнерадостный и успокаивающий, голос лучшего друга. Плевал он на безобразие, которое она учинила вчера вечером. Ему хотелось ее видеть. Но где была Надин, когда он так в ней нуждался? Не дома, это уж точно. Отсутствие Надин в столь серьезный момент лишь усугубило бьющую через край панику, и услыхав, как в замке поворачивают ключ, Диг вскочил с дивана и бросился навстречу Дилайле; благоразумие окончательно его покинуло. Ему уже было безразлично, готова ли Дилайла к разговору о светловолосой девочке из Суррея, и он уже не стыдился своего обмана и виртуозной слежки. Теперь Дига заботило лишь одно: получить ответы на свои вопросы.
И из всех возможных зачинов к столь судьбоносной беседе, он выбрал самый нелепый и несуразный:
— Итак, куда делся заяц?!
Дилайла схватилась за сердце:
— Боже, Диг, со мной чуть инфаркт не случился.
Она повесила дубленку на вешалку и щелкнула дверным замком.
Дигби, спрыгнув с дивана, стремглав полетел к хозяйке. Диг прислонился к косяку и сложил руки на груди:
— Что ты сделала с зайцем?
Дилайла бросила на него испытующий взгляд и, слегка нахмурившись, переспросила:
— С каким зайцем? — она сняла солнцезащитные очки и кинула их на стол.
— Ты знаешь, с каким. С большим зайцем. — Диг развел руками, демонстрируя размеры игрушки. — С зайцем, у которого очень длинные уши.
Дилайла недоуменно смотрела на него:
— Прости, Диг, ты меня совсем запутал.
Она двинулась на кухню, Диг за ней.
— Ты увезла его с собой сегодня утром.
Дилайла замерла на секунду, потом развернулась лицом к Дигу.
— А! — с деланным облегчением воскликнула она. — С тем зайцем!
— Да, что сталось с тем зайцем.
— Я его… подарила. Маленькой девочке. В Суррее. Сегодня у нее был день рождения. — Она открыла холодильник, достала банку маринованного лука, нервно открутила крышку и сунула луковицу размером с мандарин в рот. — М-м, — промычала она с набитым ртом, — вкусно. — Диг не верил свои глазам. — А почему ты спрашиваешь? — нахмурилась Дилайла. — Струйка уксуса потекла по ее подбородку, она вытерла ее рукой.
Диг с удивлением отметил, что этот жест не зажег в нем даже малой искорки желания. Более того, ему стало едва ли не противно.
— Он ей понравился?
— А?
— Маленькой девочке. Из Суррея. Заяц ей понравился?
Дилайла ссутулилась:
— Да, наверное.
— Хороший был заяц.
— Да, — Дилайла с тревогой смотрела на Дига, — верно. — Она сунула еще одну луковицу в рот, подхватила банку и вышла из кухни.
Диг прислонился к кухонному столу и закрыл лицо руками. Отлично, подумал он, лучше не бывает. Я и впрямь искусный дипломат. Ловко управился с щекотливой проблемой! «Хороший был заяц», черт бы его побрал. Надо же быть таким идиотом!
Но как, скажите на милость, вести себя в подобной ситуации? Диг определенно не ведал правил, регулирующих поведение человека, который внезапно обнаруживает, что в ранней молодости стал отцом, а мать ребенка и поныне держит его в блаженном неведении, беззастенчиво пользуясь при этом его квартирой со всеми удобствами и его добрым нравом.
Диг предполагал, что, услыхав о зайце, Дилайла сразу все поймет, догадается о слежке и о том, что ее видели рыдающей в заячий мех, а за этим последует откровенная беседа, которая расставит все по местам. Но в результате Дилайла, похоже, подумала, что он рехнулся.
Надо начинать все сначала.
— Дилайла, — сурово заговорил Диг, появляясь в гостиной, — я знаю о Софи.
От волнения у него комок подступил к горлу, и на последнем слоге голос дрогнул. Более драматичного заявления он в жизни своей не делал. Диг вдруг почувствовал себя актером, играющим в мыльной опере. Дожидаясь ответа, он не знал, куда девать руки.
Дилайла подняла голову. Она расстегивала молнии на черных замшевых сапожках. Машинально сбросив один сапожок, она удивленно разглядывала Дига:
— Что? — Софи. Я знаю о Софи. — Ему почудилось, что он разучился управлять своими руками, плетьми висевшими по бокам. Пришлось сложить их на груди.
— О какой Софи? О черт, это начинало походить на беседу о зайце. Диг подошел к дивану и сел рядом с Дилайлой. Повернулся к ней, заглянул в покрасневшие глаза и вдруг расслабился. Он больше не играл в мыльной опере.
— Я следил за тобой сегодня. До самого Суррея. Наблюдал. Я все видел. — Дилайла застыла с сапогом в руке. — Я видел эту девочку. Видел Софи. Она красивая…
Дилайла аккуратно поставила сапожок на пол, сложила руки на коленях, глядя прямо перед собой. Вхдохнула и спросила:
— Зачем ты это сделал?
Диг вдруг почувствовал себя на десять лет старше.
— Не знаю, — пожал он плечами. — Я не особенно задумывался, зачем поперся за тобой. Просто увидел утром, как ты ловишь такси, и вдруг завелся. Я ничего не планировал заранее… — Он умолк.
Наступила пауза. Диг разглядывал грязь под ногтем большого пальца, дожидаясь ответной реплики Дилайлы. Молчание длилось, наполняя Дига скорбью по поводу собственной эмоциональной недоразвитости. Как обычно, он хотел, чтобы кто-то другой взял на себя ответственность за ситуацию. Пусть теперь Дилайла всем заправляет, он свое дело сделал. Но Диг понимал, что этого не будет. Он заварил кашу, ему и расхлебывать. У него накопилось миллион вопросов к Дилайле, но лишь один был поистине важным. Он собрался с духом:
— Софи… она… моя?
Дилайла резко развернулась и уставилась на него. Диг затаил дыхание. Вот он, вот самый главный момент в его жизни.
Брови Дилайлы сошлись на переносице.
— Нет, — твердо ответила она, — разумеется, нет.
Диг выдохнул, его сердце снова начало биться, немножко быстрее, чем следовало бы. Он облизнул пересохшие губы и рассеянно кивнул.
— А-а, — пробормотал он, испытывая странную опустошенность, — разумеется, нет.
Диг не припоминал, когда в его в квартире стояла такая тишина, словно дом целиком обложили ватой. Он слышал, как зажглась лампочка на кухне, сигнализировавшая о подаче тепла. Иных звуков не было.
Его ожидания опять оказались обманутыми. Он думал, что при упоминании о девочке из Суррея плотина прорвется, Дилайла отбросит скрытность и расскажет ему все, как на духу. Однако она по-прежнему удерживала пережитое в себе, хотя нужды в том уже не было. Диг собрался с силами и заставил себя идти напролом дальше. Не для того он проделал столь долгий путь, чтобы снова соскользнуть в неведение.
— Но она… твоя?
Помолчав, Дилайла подняла глаза на Дига.
— Не могу поверить, что ты следил за мной. Не могу. — В ее голосе звучало разочарование, как ножом резанувшее Дига.
Он вдруг посмотрел на нее, как на чужую — холодно, отстраненно. Кто она такая? Кто эта девушка, Дилайла Гробб, бросившая его двенадцать лет, — как он полагал, из боязни серьезных отношений — и тут же с места в карьер родившая ребенка от другого? Кто эта женщина, сказочной принцессы порхавшая по загородному особняку? Кто эта обладательница жуткого пса и ужасных музыкальных вкусов? И почему она то угрюмо молчит, то болтает, как заведенная, и почему не способна даже повесить мокрое полотенце на рейку или вымыть чашку за собой?
Диг понятия не имел.
В его воспоминаниях и мечтах Дилайла оставалась юной девушкой, но та, что косилась на него сейчас с разочарованием и недовольством, была женщиной, настоящей женщиной, родившей ребенка и отдавшей его чужим людям, преуспевшая в жизни и порвавшая со своим прошлым. В том числе и с Дигом.
Какой же он был дурак, воображая совместное будущее с Дилайлой. И как только ему в голову могла прийти такая идея!
Диг разозлился.
— Послушай, — повысил он голос, — а что мне оставалось делать? Ты без предупреждения заявляешься ко мне жить, ты… ты целуешь меня в такси, бросаешь на меня свою собаку, ты разводишь… дикую грязь, и ни словом не упоминаешь о том, зачем приехала. Ты обращаешься со мной, как с дебилом!.. Даже баранины мне не приготовила… Я постоянно за тобой убираю. А когда задаю нормальный вопрос, ты даже не снисходишь до нормального, честного ответа. Прости, Дилайла, если лезу грязными лапами в самое сокровенное, но я не знал, как быть.. — Он осекся, сообразив, что с «самым сокровенным, куда лезут грязыми лапами» он, пожалуй, перегнул. Прозвучало двусмысленно. — …Я хочу ясности, Дилайла, — добавил Диг, прежде чем встать с дивана и удалиться на кухню.
Открыв холодильник, он с наслаждением подставил пылающее лицо прохладе. Достал последнюю бутылку пива, попытался открыть ее об угол кухонного стола, но лишь покорежил крышку и в конце концов достал открывалку. Да уж, на крутого парня он сегодня не похож, горестно усмехнулся Диг.
Вернувшись в гостиную, он снова сел рядом с Дилайлой. Она накрыла ладонью его горячую руку, лицо ее смягчилось:
— Диг, мне очень жаль. Ты прав, я была несправедлива к тебе. Мне в голову не приходило взглянуть на все твоими глазами. Я была занята собой, все эти дни разыскивала адрес семьи, я старалась избежать… старалась ни с кем не встретиться, а ты был так терпелив и мил. Не мешал мне, не знаю, что бы я без тебя делала…
Диг отдернул руку:
— Опять ты за свое, опять обращаешься со мной, как с младенцем… или как с Дигби. — Он указал на пса. — Хоть ты и назвала его в честь меня, но я не йоркширский терьер, Дилайла, и не твой домашний питомец! — возмущенно закончил он, горделиво выпрямляясь и ужасаясь про себя тому, сколько же глупостей он успел наговорить.
Цитата дня: «Я не твой йоркширский терьер», с небольшим отрывом от нее идут «лезу грязными лапами в самое сокровенное» и «хороший был заяц». Даже в телесериалах таких бредней не услышишь.
— Послушай, Дилайла, я не очень умею объяснять, как ты уже, наверное, заметила, но я растерян. Понимаю, через что тебе пришлось пройти за эту неделю… да и за последние двенадцать лет. Понимаю, как тяжело тебе было, сколько ты пережила и вынесла. И понимаю, почему ты скрывала это от меня, честное слова. Но с тех пор, как ты поцеловала меня тогда в такси, я не знал ни минуты покоя. Ты послала меня в неверном направлении. Внушила мысль, будто приехала ради меня, что наше прошлое до сих пор живо. И заставила переоценить всю мою жизнь. До твоего появления я был счастлив. А потом ты меня поцеловала. И переехала ко мне. А вскоре я решил, что у нас есть ребенок. И поссорился из-за тебя с лучшим другом. А сейчас… сейчас я просто в полном раздрае. — Отлично, подумал Диг, невероятно стильная концовка. — Прошу тебя, впусти меня в свою жизнь, Дилайла, расскажи мне все. Что случилось двенадцать лет назад?
— Наломала я дров, да? — она сдавила пальцами переносицу. — И не предполагала, что все так получится. Я приехала в Лондон, чтобы найти Изаб… Софи, посмотреть на нее, убедиться, что с ней все в порядке, а потом решить, что делать с… — Она с загадочным видом уставилась на свой пах.
Диг смутился, но она не заметила его реакции.
— Я не ожидала, что столкнусь на улице с тобой и Надин, не знала, что эта встреча произведет на меня такое впечатление.
— То есть?
— Понимаешь… я первая увидела тебя тогда в субботу, в парке. Увидела, прежде чем ты меня заметил, и ускорила шаг, хотела сбежать.
— Почему?
— Всего лишь потому, что это не входило в мои планы. А план был простой и ясный. Но потом ты меня перехватил, и я вдруг почувствовала ностальгию по прошлому. И подумала, почему бы и нет? Почему бы немножко не поразвлечься, пока я в Лондоне? Ведь мы с тобой и Надин одного возраста, но жизнь, которой я живу, сделала меня старше, я чувствую себя пожилой женщиной. Что меня вполне устраивает. Но когда мы сидели в той чайной, я вдруг почувствовала себя ужасно старой, а вы казались такими молодыми, в прикольных одежках, свободные, независимые, и я вам позавидовала….
— Вернулась к Марине, — продолжала Дилайла, — и начала вспоминать юность, как мы с тобой ходили в клубы, как напяливали на себя дикие тряпки, как бунтовали, пили, курили, всех презирали и были страшно противными, и мне стало грустно. Я поняла, что мне не хватает той девочки, которой было глубоко плевать на то, что о ней думают, которая шлялась по улицам, грубила старшим, но была честной сама с собой. Поэтому я с тобой и встретилась. Мне хотелось отдохнуть от Дилайлы Гробб, честерской кумушки, хотелось провести вечер в качестве Дилайлы Лилли, хулиганки из Кентиш-тауна, а Дилайле Лилли ни с кем не было так хорошо, как с тобой, Диг.
— Я намеревалась ограничиться одним вечером. Наверное, поэтому я тебя поцеловала. Я не думала, что увижу тебя снова, и я была так взволнована, так переполнена адреналином — ну представь: я сижу в клубе, далеко от Алекса, от деревни, точно снова вернулась в юность, хоть и ненадолго. В общем, меня занесло. И я тебя поцеловала. Не следовало этого делать. Знаю, Диг, как ты чувствителен. Я должна была сообразить, что ты воспримешь этот поцелуй всерьез. Я дура и слишком многое себе позволяю. Пожалуйста, прости меня… Я не хотела морочить тебе голову. — Диг понимающе кивнул, подивившись про себя иронии ситуации: красивая женщина просит у него прощения за поцелуй в губы. — Я недолго раздумывала, прежде чем попросить у тебя пристанища. Ты всегда был одним из самых добрых людей, каких я знала. Но мне и в голову не приходило, что ты до сих пор испытываешь ко мне какие-то чувства… Я появилась на твоем пороге не женщиной, а беженкой, просившей о милостыне. Я была в отчаянии, и не думала о твоих чувствах. Мне очень жаль. И прости за беспорядок. Знаю, я ужасна. Всегда хочу быть опрятной, убирать за собой… но потом отвлекаюсь и забываю напрочь. А что касается баранины, — она улыбнулась, — позволь пригласить тебя поужинать. Сегодня вечером. Пожалуйста! Пойдем, куда скажешь, и я угощу тебя любым мясным блюдом.
— Как насчет карри? — поддразнил Диг.
— Согласна, — улыбнулась Дилайла, — мясо с карри — то, что надо.
— Ладно, Дилайла, прости, что накричал на тебя. Просто расстроился и повел себя эгоистично. Знаешь, нелегко мне пришлось, я ведь целый день думал, что я — папаша. — Он сухо рассмеялся. — Но не следовало цепляться к тебе… особенно после того, что с тобой сегодня случилось. Наверное, тебе сейчас паршиво.
Дилайла покачала головой и снова улыбнулась:
— Странно, но нет. Я думала, что будет плохо, но… Потому что с ней все в порядке, правда? У Софи все замечательно. Женщина, которая ее удочерила… ее мать… немножко похожа на паникершу, но, возможно, это не так уж плохо… Если бы моя мать хоть чуть-чуть походила на нее… А у Софи все в порядке. Чудесный дом, брат и сестра — что еще надо! Больше всего я боялась, что она пойдет в отца… что я увижу в ней его черты. Но их и в помине нет. Она — вылитая я. Замечательно.
— Дилайла, — серьезным тоном произнес Диг, — обещай, что за ужином ты все мне расскажешь. Про Алекса, Софи, про ее отца, и как все случилось. Обещаешь?
— Обещаю.
— «Бенгальский улан» подойдет?
— «Бенгальский улан» звучит заманчиво.
Диг допил остатки пива и поднялся:
— Прости, что следил за тобой… это было мерзко и…
— Нет, — перебила Дилайла, — не извиняйся. Я рада, что ты шел за мной. Хорошо, когда есть кто-нибудь, с кем можно об этом поговорить. И… — она замялась на секунду, — мне потребуется твой совет. Есть еще кое-что, о чем я тебе не сказала… никому пока не сказала. Мы поговорим об этом, ладно?
— Хорошо.
Диг протянул руку Дилайле. Поднявшись, она прижалась к нему и обняла:
— Ты лучший парень в мире, Диг Райан!
Диг тоже обнял ее и с удовольствием отметил отсутствие какой-либо сексуальной реакции на близость этой теплой и благоухающей женщины.
Ну… почти никакой.
Он схватил пальто, передал Дилайле дубленку. Они уже были на выходе, когда зазвонил телефон.
— Пусть его, — крикнул Диг бросившейся к телефону Дилайле, — автоответчик сработает.
— Нет, я возьму.
В прихожую она вернулась нахмуренной.
— Кто это был? — спросил Диг.
— Не знаю, — пожала печами Дилайла. — Повесили трубку, прежде чем я успела слово сказать. Позвонила на подстанцию, но мне сказали, что «эта линия номера не предоставляет».
Диг махнул рукой, открыл дверь и пропустил Дилайлу вперед.
Как ни удивительно, но из дома он выходил с легким сердцем. Диг направлялся поужинать субботним вечером в обществе красивой женщиной, в которую, как он внезапно и окончательно понял, вовсе не влюблен.
Впервые за неделю Диг пребывал в нормальном состоянии: жизнь не так уж плоха, и есть надежда, что станет еще лучше.
Глава тридцать шестая
Хватит, сказал он себе, с меня достаточно.
Диг встал и очень быстро, пока Дилайла не обернулась, побежал по тропинке вниз, к праздной толпе, фланирующей вдоль реки, потом к главной улице, а оттуда на вокзал.
Через два часа Дигбыл дома.
Мысли вихрем проносились в его мозгу, пока он трясся в поезде, в метро, потом на автобусе. Голова трещала и кружилась, словно он катался в парке на самых рискованных аттракционах. Диг был испуган, возбужден и испытывал легкую тошноту одновременно.
До сих пор самым тяжелым испытанием в жизни Дига была его вечно ломавшаяся машина, или ссора с Надин, или обиженная матушка, которую он забыл поздравить с Днем Матери. Сегодня его вынудили переосмыслить всю жизнь, прошлое, представление о самом себе.
Диг мерил шагами квартиру в ожидании Дилайлы, и ему чудилось, что он стал выше ростом, раздался в плечах. Руки стали крепче, а ноги бугристее. Он чувствовал себя старше, таким же, как те взрослые люди, которых он видел сегодня утром в десятом часу утра.
Поначалу, поддавшись инстинктивному порыву, он решил ни о чем не расспрашивать Дилайлу. Если он с ума сходил от шока, то ей было во сто крат хуже. Он ведь подглядел один из самых интимных моментов ее жизни. Видел, как она плачет, уткнувшись в мех зайца. Он залез туда, куда не имел права соваться. Дигу было стыдно. Пережившей травму Дилайле не хватало только его назойливого любопытства, расспросов, перетягивания одеяла на себя — будто то, что случилось, прежде всего его драма.
Но день клонился к вечеру, небо темнело, в мозгу Дига теснилось столько жгучих вопросов, что ему казалось, голова вот-вот лопнет, — и его настроение изменилось. Он рассердился. Дилайла повела себя неправильно. Не важно, является эта красивая девочка его дочерью или нет, не важно, является он ее отцом или нет, но Дилайла должна была посвятить его в свои проблемы. Она должна была сказать, зачем приехала в Лондон. Она обращалась с ним, как с ребенком, не способным справиться со взрослой реальностью. Что, одернул он себя, во многих отношениях справедливо. Но тем не менее она нашла для него применение, не так ли? Он ведь оказался достаточно взрослым, чтобы владеть недвижимостью, где она поселилась, заплатить наличными за диван, на котором она спала, и достаточно ответственным, чтобы приглядывать за ее драгоценным псом.
Расстроенный, снедаемый нетерпением, нараставшим с каждой минутой, он пытался дозвониться Надин. Снова и снова. Никогда прежде ему так настоятельно не требовалось с ней переговорить, услышать ее голос, жизнерадостный и успокаивающий, голос лучшего друга. Плевал он на безобразие, которое она учинила вчера вечером. Ему хотелось ее видеть. Но где была Надин, когда он так в ней нуждался? Не дома, это уж точно. Отсутствие Надин в столь серьезный момент лишь усугубило бьющую через край панику, и услыхав, как в замке поворачивают ключ, Диг вскочил с дивана и бросился навстречу Дилайле; благоразумие окончательно его покинуло. Ему уже было безразлично, готова ли Дилайла к разговору о светловолосой девочке из Суррея, и он уже не стыдился своего обмана и виртуозной слежки. Теперь Дига заботило лишь одно: получить ответы на свои вопросы.
И из всех возможных зачинов к столь судьбоносной беседе, он выбрал самый нелепый и несуразный:
— Итак, куда делся заяц?!
Дилайла схватилась за сердце:
— Боже, Диг, со мной чуть инфаркт не случился.
Она повесила дубленку на вешалку и щелкнула дверным замком.
Дигби, спрыгнув с дивана, стремглав полетел к хозяйке. Диг прислонился к косяку и сложил руки на груди:
— Что ты сделала с зайцем?
Дилайла бросила на него испытующий взгляд и, слегка нахмурившись, переспросила:
— С каким зайцем? — она сняла солнцезащитные очки и кинула их на стол.
— Ты знаешь, с каким. С большим зайцем. — Диг развел руками, демонстрируя размеры игрушки. — С зайцем, у которого очень длинные уши.
Дилайла недоуменно смотрела на него:
— Прости, Диг, ты меня совсем запутал.
Она двинулась на кухню, Диг за ней.
— Ты увезла его с собой сегодня утром.
Дилайла замерла на секунду, потом развернулась лицом к Дигу.
— А! — с деланным облегчением воскликнула она. — С тем зайцем!
— Да, что сталось с тем зайцем.
— Я его… подарила. Маленькой девочке. В Суррее. Сегодня у нее был день рождения. — Она открыла холодильник, достала банку маринованного лука, нервно открутила крышку и сунула луковицу размером с мандарин в рот. — М-м, — промычала она с набитым ртом, — вкусно. — Диг не верил свои глазам. — А почему ты спрашиваешь? — нахмурилась Дилайла. — Струйка уксуса потекла по ее подбородку, она вытерла ее рукой.
Диг с удивлением отметил, что этот жест не зажег в нем даже малой искорки желания. Более того, ему стало едва ли не противно.
— Он ей понравился?
— А?
— Маленькой девочке. Из Суррея. Заяц ей понравился?
Дилайла ссутулилась:
— Да, наверное.
— Хороший был заяц.
— Да, — Дилайла с тревогой смотрела на Дига, — верно. — Она сунула еще одну луковицу в рот, подхватила банку и вышла из кухни.
Диг прислонился к кухонному столу и закрыл лицо руками. Отлично, подумал он, лучше не бывает. Я и впрямь искусный дипломат. Ловко управился с щекотливой проблемой! «Хороший был заяц», черт бы его побрал. Надо же быть таким идиотом!
Но как, скажите на милость, вести себя в подобной ситуации? Диг определенно не ведал правил, регулирующих поведение человека, который внезапно обнаруживает, что в ранней молодости стал отцом, а мать ребенка и поныне держит его в блаженном неведении, беззастенчиво пользуясь при этом его квартирой со всеми удобствами и его добрым нравом.
Диг предполагал, что, услыхав о зайце, Дилайла сразу все поймет, догадается о слежке и о том, что ее видели рыдающей в заячий мех, а за этим последует откровенная беседа, которая расставит все по местам. Но в результате Дилайла, похоже, подумала, что он рехнулся.
Надо начинать все сначала.
— Дилайла, — сурово заговорил Диг, появляясь в гостиной, — я знаю о Софи.
От волнения у него комок подступил к горлу, и на последнем слоге голос дрогнул. Более драматичного заявления он в жизни своей не делал. Диг вдруг почувствовал себя актером, играющим в мыльной опере. Дожидаясь ответа, он не знал, куда девать руки.
Дилайла подняла голову. Она расстегивала молнии на черных замшевых сапожках. Машинально сбросив один сапожок, она удивленно разглядывала Дига:
— Что? — Софи. Я знаю о Софи. — Ему почудилось, что он разучился управлять своими руками, плетьми висевшими по бокам. Пришлось сложить их на груди.
— О какой Софи? О черт, это начинало походить на беседу о зайце. Диг подошел к дивану и сел рядом с Дилайлой. Повернулся к ней, заглянул в покрасневшие глаза и вдруг расслабился. Он больше не играл в мыльной опере.
— Я следил за тобой сегодня. До самого Суррея. Наблюдал. Я все видел. — Дилайла застыла с сапогом в руке. — Я видел эту девочку. Видел Софи. Она красивая…
Дилайла аккуратно поставила сапожок на пол, сложила руки на коленях, глядя прямо перед собой. Вхдохнула и спросила:
— Зачем ты это сделал?
Диг вдруг почувствовал себя на десять лет старше.
— Не знаю, — пожал он плечами. — Я не особенно задумывался, зачем поперся за тобой. Просто увидел утром, как ты ловишь такси, и вдруг завелся. Я ничего не планировал заранее… — Он умолк.
Наступила пауза. Диг разглядывал грязь под ногтем большого пальца, дожидаясь ответной реплики Дилайлы. Молчание длилось, наполняя Дига скорбью по поводу собственной эмоциональной недоразвитости. Как обычно, он хотел, чтобы кто-то другой взял на себя ответственность за ситуацию. Пусть теперь Дилайла всем заправляет, он свое дело сделал. Но Диг понимал, что этого не будет. Он заварил кашу, ему и расхлебывать. У него накопилось миллион вопросов к Дилайле, но лишь один был поистине важным. Он собрался с духом:
— Софи… она… моя?
Дилайла резко развернулась и уставилась на него. Диг затаил дыхание. Вот он, вот самый главный момент в его жизни.
Брови Дилайлы сошлись на переносице.
— Нет, — твердо ответила она, — разумеется, нет.
Диг выдохнул, его сердце снова начало биться, немножко быстрее, чем следовало бы. Он облизнул пересохшие губы и рассеянно кивнул.
— А-а, — пробормотал он, испытывая странную опустошенность, — разумеется, нет.
Диг не припоминал, когда в его в квартире стояла такая тишина, словно дом целиком обложили ватой. Он слышал, как зажглась лампочка на кухне, сигнализировавшая о подаче тепла. Иных звуков не было.
Его ожидания опять оказались обманутыми. Он думал, что при упоминании о девочке из Суррея плотина прорвется, Дилайла отбросит скрытность и расскажет ему все, как на духу. Однако она по-прежнему удерживала пережитое в себе, хотя нужды в том уже не было. Диг собрался с силами и заставил себя идти напролом дальше. Не для того он проделал столь долгий путь, чтобы снова соскользнуть в неведение.
— Но она… твоя?
Помолчав, Дилайла подняла глаза на Дига.
— Не могу поверить, что ты следил за мной. Не могу. — В ее голосе звучало разочарование, как ножом резанувшее Дига.
Он вдруг посмотрел на нее, как на чужую — холодно, отстраненно. Кто она такая? Кто эта девушка, Дилайла Гробб, бросившая его двенадцать лет, — как он полагал, из боязни серьезных отношений — и тут же с места в карьер родившая ребенка от другого? Кто эта женщина, сказочной принцессы порхавшая по загородному особняку? Кто эта обладательница жуткого пса и ужасных музыкальных вкусов? И почему она то угрюмо молчит, то болтает, как заведенная, и почему не способна даже повесить мокрое полотенце на рейку или вымыть чашку за собой?
Диг понятия не имел.
В его воспоминаниях и мечтах Дилайла оставалась юной девушкой, но та, что косилась на него сейчас с разочарованием и недовольством, была женщиной, настоящей женщиной, родившей ребенка и отдавшей его чужим людям, преуспевшая в жизни и порвавшая со своим прошлым. В том числе и с Дигом.
Какой же он был дурак, воображая совместное будущее с Дилайлой. И как только ему в голову могла прийти такая идея!
Диг разозлился.
— Послушай, — повысил он голос, — а что мне оставалось делать? Ты без предупреждения заявляешься ко мне жить, ты… ты целуешь меня в такси, бросаешь на меня свою собаку, ты разводишь… дикую грязь, и ни словом не упоминаешь о том, зачем приехала. Ты обращаешься со мной, как с дебилом!.. Даже баранины мне не приготовила… Я постоянно за тобой убираю. А когда задаю нормальный вопрос, ты даже не снисходишь до нормального, честного ответа. Прости, Дилайла, если лезу грязными лапами в самое сокровенное, но я не знал, как быть.. — Он осекся, сообразив, что с «самым сокровенным, куда лезут грязыми лапами» он, пожалуй, перегнул. Прозвучало двусмысленно. — …Я хочу ясности, Дилайла, — добавил Диг, прежде чем встать с дивана и удалиться на кухню.
Открыв холодильник, он с наслаждением подставил пылающее лицо прохладе. Достал последнюю бутылку пива, попытался открыть ее об угол кухонного стола, но лишь покорежил крышку и в конце концов достал открывалку. Да уж, на крутого парня он сегодня не похож, горестно усмехнулся Диг.
Вернувшись в гостиную, он снова сел рядом с Дилайлой. Она накрыла ладонью его горячую руку, лицо ее смягчилось:
— Диг, мне очень жаль. Ты прав, я была несправедлива к тебе. Мне в голову не приходило взглянуть на все твоими глазами. Я была занята собой, все эти дни разыскивала адрес семьи, я старалась избежать… старалась ни с кем не встретиться, а ты был так терпелив и мил. Не мешал мне, не знаю, что бы я без тебя делала…
Диг отдернул руку:
— Опять ты за свое, опять обращаешься со мной, как с младенцем… или как с Дигби. — Он указал на пса. — Хоть ты и назвала его в честь меня, но я не йоркширский терьер, Дилайла, и не твой домашний питомец! — возмущенно закончил он, горделиво выпрямляясь и ужасаясь про себя тому, сколько же глупостей он успел наговорить.
Цитата дня: «Я не твой йоркширский терьер», с небольшим отрывом от нее идут «лезу грязными лапами в самое сокровенное» и «хороший был заяц». Даже в телесериалах таких бредней не услышишь.
— Послушай, Дилайла, я не очень умею объяснять, как ты уже, наверное, заметила, но я растерян. Понимаю, через что тебе пришлось пройти за эту неделю… да и за последние двенадцать лет. Понимаю, как тяжело тебе было, сколько ты пережила и вынесла. И понимаю, почему ты скрывала это от меня, честное слова. Но с тех пор, как ты поцеловала меня тогда в такси, я не знал ни минуты покоя. Ты послала меня в неверном направлении. Внушила мысль, будто приехала ради меня, что наше прошлое до сих пор живо. И заставила переоценить всю мою жизнь. До твоего появления я был счастлив. А потом ты меня поцеловала. И переехала ко мне. А вскоре я решил, что у нас есть ребенок. И поссорился из-за тебя с лучшим другом. А сейчас… сейчас я просто в полном раздрае. — Отлично, подумал Диг, невероятно стильная концовка. — Прошу тебя, впусти меня в свою жизнь, Дилайла, расскажи мне все. Что случилось двенадцать лет назад?
— Наломала я дров, да? — она сдавила пальцами переносицу. — И не предполагала, что все так получится. Я приехала в Лондон, чтобы найти Изаб… Софи, посмотреть на нее, убедиться, что с ней все в порядке, а потом решить, что делать с… — Она с загадочным видом уставилась на свой пах.
Диг смутился, но она не заметила его реакции.
— Я не ожидала, что столкнусь на улице с тобой и Надин, не знала, что эта встреча произведет на меня такое впечатление.
— То есть?
— Понимаешь… я первая увидела тебя тогда в субботу, в парке. Увидела, прежде чем ты меня заметил, и ускорила шаг, хотела сбежать.
— Почему?
— Всего лишь потому, что это не входило в мои планы. А план был простой и ясный. Но потом ты меня перехватил, и я вдруг почувствовала ностальгию по прошлому. И подумала, почему бы и нет? Почему бы немножко не поразвлечься, пока я в Лондоне? Ведь мы с тобой и Надин одного возраста, но жизнь, которой я живу, сделала меня старше, я чувствую себя пожилой женщиной. Что меня вполне устраивает. Но когда мы сидели в той чайной, я вдруг почувствовала себя ужасно старой, а вы казались такими молодыми, в прикольных одежках, свободные, независимые, и я вам позавидовала….
— Вернулась к Марине, — продолжала Дилайла, — и начала вспоминать юность, как мы с тобой ходили в клубы, как напяливали на себя дикие тряпки, как бунтовали, пили, курили, всех презирали и были страшно противными, и мне стало грустно. Я поняла, что мне не хватает той девочки, которой было глубоко плевать на то, что о ней думают, которая шлялась по улицам, грубила старшим, но была честной сама с собой. Поэтому я с тобой и встретилась. Мне хотелось отдохнуть от Дилайлы Гробб, честерской кумушки, хотелось провести вечер в качестве Дилайлы Лилли, хулиганки из Кентиш-тауна, а Дилайле Лилли ни с кем не было так хорошо, как с тобой, Диг.
— Я намеревалась ограничиться одним вечером. Наверное, поэтому я тебя поцеловала. Я не думала, что увижу тебя снова, и я была так взволнована, так переполнена адреналином — ну представь: я сижу в клубе, далеко от Алекса, от деревни, точно снова вернулась в юность, хоть и ненадолго. В общем, меня занесло. И я тебя поцеловала. Не следовало этого делать. Знаю, Диг, как ты чувствителен. Я должна была сообразить, что ты воспримешь этот поцелуй всерьез. Я дура и слишком многое себе позволяю. Пожалуйста, прости меня… Я не хотела морочить тебе голову. — Диг понимающе кивнул, подивившись про себя иронии ситуации: красивая женщина просит у него прощения за поцелуй в губы. — Я недолго раздумывала, прежде чем попросить у тебя пристанища. Ты всегда был одним из самых добрых людей, каких я знала. Но мне и в голову не приходило, что ты до сих пор испытываешь ко мне какие-то чувства… Я появилась на твоем пороге не женщиной, а беженкой, просившей о милостыне. Я была в отчаянии, и не думала о твоих чувствах. Мне очень жаль. И прости за беспорядок. Знаю, я ужасна. Всегда хочу быть опрятной, убирать за собой… но потом отвлекаюсь и забываю напрочь. А что касается баранины, — она улыбнулась, — позволь пригласить тебя поужинать. Сегодня вечером. Пожалуйста! Пойдем, куда скажешь, и я угощу тебя любым мясным блюдом.
— Как насчет карри? — поддразнил Диг.
— Согласна, — улыбнулась Дилайла, — мясо с карри — то, что надо.
— Ладно, Дилайла, прости, что накричал на тебя. Просто расстроился и повел себя эгоистично. Знаешь, нелегко мне пришлось, я ведь целый день думал, что я — папаша. — Он сухо рассмеялся. — Но не следовало цепляться к тебе… особенно после того, что с тобой сегодня случилось. Наверное, тебе сейчас паршиво.
Дилайла покачала головой и снова улыбнулась:
— Странно, но нет. Я думала, что будет плохо, но… Потому что с ней все в порядке, правда? У Софи все замечательно. Женщина, которая ее удочерила… ее мать… немножко похожа на паникершу, но, возможно, это не так уж плохо… Если бы моя мать хоть чуть-чуть походила на нее… А у Софи все в порядке. Чудесный дом, брат и сестра — что еще надо! Больше всего я боялась, что она пойдет в отца… что я увижу в ней его черты. Но их и в помине нет. Она — вылитая я. Замечательно.
— Дилайла, — серьезным тоном произнес Диг, — обещай, что за ужином ты все мне расскажешь. Про Алекса, Софи, про ее отца, и как все случилось. Обещаешь?
— Обещаю.
— «Бенгальский улан» подойдет?
— «Бенгальский улан» звучит заманчиво.
Диг допил остатки пива и поднялся:
— Прости, что следил за тобой… это было мерзко и…
— Нет, — перебила Дилайла, — не извиняйся. Я рада, что ты шел за мной. Хорошо, когда есть кто-нибудь, с кем можно об этом поговорить. И… — она замялась на секунду, — мне потребуется твой совет. Есть еще кое-что, о чем я тебе не сказала… никому пока не сказала. Мы поговорим об этом, ладно?
— Хорошо.
Диг протянул руку Дилайле. Поднявшись, она прижалась к нему и обняла:
— Ты лучший парень в мире, Диг Райан!
Диг тоже обнял ее и с удовольствием отметил отсутствие какой-либо сексуальной реакции на близость этой теплой и благоухающей женщины.
Ну… почти никакой.
Он схватил пальто, передал Дилайле дубленку. Они уже были на выходе, когда зазвонил телефон.
— Пусть его, — крикнул Диг бросившейся к телефону Дилайле, — автоответчик сработает.
— Нет, я возьму.
В прихожую она вернулась нахмуренной.
— Кто это был? — спросил Диг.
— Не знаю, — пожала печами Дилайла. — Повесили трубку, прежде чем я успела слово сказать. Позвонила на подстанцию, но мне сказали, что «эта линия номера не предоставляет».
Диг махнул рукой, открыл дверь и пропустил Дилайлу вперед.
Как ни удивительно, но из дома он выходил с легким сердцем. Диг направлялся поужинать субботним вечером в обществе красивой женщиной, в которую, как он внезапно и окончательно понял, вовсе не влюблен.
Впервые за неделю Диг пребывал в нормальном состоянии: жизнь не так уж плоха, и есть надежда, что станет еще лучше.
Глава тридцать шестая
Дилайла была оживлена и почти весела. Спускаясь вниз по Кэмден-роуд, она взахлеб рассказывала о каком-то кафе, обнаруженном ею на Большой Портлендской улице несколько дней назад, где ей подали сандвич с солониной, лучше которого она в жизни не едала, лучше даже в Нью-Йорке не делают, и по-настоящему хороший кофе, просто отменный… Впрочем, в Лондоне наконец всерьез взялись за кофе, пооткрывали «Ситлз», и «Арому», и «Кофейную республику». Самое время, разве может Лондон считаться модным и изысканным городом, если здесь нельзя выпить чашку приличного кофе?
Они пересекли проспект Торриано. Теперь Дилайла щебетала про ужасные пригороды: прежде она никогда их толком не видела, потому что сразу из центрального Лондона перебралась в настоящую глухомань, и только теперь поняла, в какой тоске живет большая часть населения — эти терракотовые домики со смешными крылечками, и по две машины в каждом дворе, и каменный орнамент в центре каждого сада, и главные улицы, неотличимые друг от друга с обязательными «Некст», и «Робертом Дайасом», и лишенным столичного блеска филиалами «Маркса и Спенсера», где выбор товаров совсем не тот, что в Лондоне. Лично она, Дилайла, предпочла бы ютиться в неотапливаемой конуре в Майл-энде, чем прозябать в пригородной тоске, расчерченной по линейке.
Пока они шли быстрым шагом по Кавершем-роуд, Дилайла поделилась с Дигом своими соображениями о любовных увлечениях Гвинет Пэлтроу, которая, похоже, превращается во вторую Джулию Робертс: постоянно влюбляется не в того, кого надо, тщетно пытаясь отыскать что-нибудь стоящее в этом голивудском дерьме, и страдает от неуверенности в себе и других, и если она не возьмется на ум, то останется одна навсегда.
Не удивительно, что Диг рассеянно смотрел по сторонам. Его взгляд привлекла пара на противоположной стороне улицы.
Мужчина в мокром плаще, ничем не выдающейся наружности, дурно подстриженный, и невысокая женщина с более чем избыточным весом. Вдвоем они производили впечатление завершенности, и когда женщина приподнялась на цыпочки и поцеловала мужчину в затылок — нежно, не торопясь и не смущаясь, — Диг испытал прилив грусти. Этот поцелуй показался ему самым интимным поступком, какой только можно вообразить, более интимным, чем секс. Затылок, подумал он, вот — эпицентр человеческой близости.
Диг не мог припомнить, когда он был настолько близок с кем-нибудь, чтобы у него возникло желание целовать затылок.
Последний человек, по отношению к которому он испытывал подобные желания, была Надин, и случилось это двенадцать лет назад. Двенадцать лет! Волосы на руках Дина встали дыбом: как же давно это было! Сейчас ему тридцать, и ни о какой душевной близости в его жизни и речи нет. Он припомнил беседу с Надин об их катастрофических любовных делах (казалось, этот разговор происходил по крайней мере полгода назад), тогда они все свели к шутке и заключили дурацкое пари. Тогда тема казалась смешной: и отношения Дига с женщинами длятся не более двух недель; и то, что его сексуальные предпочтения все ближе и ближе подводят его к статье уголовного кодекса о совращении малолетних; и то, что с тех пор, как ему в восемнадцать лет дважды разбили сердце, он способен любить женщин либо исключительно платонически, либо сугубо плотски. Тогда это казалось смешным, но теперь, бредя с Дилайлой по Кавершем-роуд, глядя на слегка располневшее воплощение любви на другой стороне улицы, Диг испытал глубочайшее разочарование.
Он пристально посмотрел на Дилайлу, анализируя свою реакцию — теперь, когда он точно знал, что не любит ее. Что ж, реакция была однозначной и отменно быстрой: чистейшее, ничем не омраченное желание расстегнуть на ней все пуговицы, застежки и молнии и наблюдать, как падают ниц одежды, являя на свет божий ослепительное великолепие нижнего белья. Но такова была непосредственная реакция Дига на любую красивую женщину. Он ничего не мог поделать с этой чертой своего характера. Ему всегда хотелось раздеть красивую женщину. Таким уж он уродился.
Но испытывает ли он нежность к Дилайле? Чувствует ли себя связанным с ней? Хочет ли он поцеловать ее в затылок прямо на улице? Интересный вопрос.
Следуя за неумолкавшей ни на минуту Дилайлой, он смотрел на ее узкую спину, покачивающиеся бедра, блестящие золотистые волосы и понимал, что она чужая, абсолютно чужая, и ему определенно не хочется целовать ее в затылок.
Дилайла чирикала без остановки: о фильме, про который Диг никогда не слышал и который только-только вышел на экраны Лондона, а в Штатах за восемь недель сделал рекордные сборы, что само по себе поразительно, ибо фильм сняла совсем молодая девушка… Диг догадывался, что речи Дилайлы не нуждаются в каком-либо внятном отклике, и потому спокойно предавался размышлениям, не опасаясь, что его призовут к ответу.
Пока они добирались до ресторана, Диг невольно заглядывался на пары, наблюдал, как они общаются друг с другом, расшифровывал язык их жестов, оценивал относительную привлекательность внутри пары. А как они с Дилайлой смотрятся со стороны, подумал он? Наверное, глядя на них люди думают: какая она высокая, а он… не очень высокий. Но можно ли их принять за солидную пару со стажем, прожившую вместе года два, или же они производят впечатление мужчины и женщины, впервые назначивших другу другу свидание? Сумеет ли кто-нибудь угадать, глядя на них, что они были любовниками в ранней молодости, а теперь случайно встретились и делят маленькую квартирку с невыносимым псом, названным в его честь? Догадается ли кто-нибудь, что сейчас он смотрит на Дилайлу и не понимает, откуда она взялась, и догадается ли, что когда-то он был полностью поглощен этой женщиной, превратившейся ныне в шкатулку с секретами, беседовать с которой о мало-мальски серьезных вещах все рано что шагать по колено в песке?
У Дига выдалась странная неделя, неделя перемен и метаморфоз. Впервые, с тех пор как ему исполнилось двадцать, Диг всерьез задумался о будущем. Его неправильно понятая и безуспешная попытка завязать любовные отношения вчера вечером была лишь верхушкой айсберга — бросив взгляд на золотистую голову своей спутницы, Диг осознал, что даже, если он не влюблен в Дилайлу, ему тем не менее хочется кого-нибудь любить. Кого угодно. Он созрел. Абсолютно.
Они пересекли проспект Торриано. Теперь Дилайла щебетала про ужасные пригороды: прежде она никогда их толком не видела, потому что сразу из центрального Лондона перебралась в настоящую глухомань, и только теперь поняла, в какой тоске живет большая часть населения — эти терракотовые домики со смешными крылечками, и по две машины в каждом дворе, и каменный орнамент в центре каждого сада, и главные улицы, неотличимые друг от друга с обязательными «Некст», и «Робертом Дайасом», и лишенным столичного блеска филиалами «Маркса и Спенсера», где выбор товаров совсем не тот, что в Лондоне. Лично она, Дилайла, предпочла бы ютиться в неотапливаемой конуре в Майл-энде, чем прозябать в пригородной тоске, расчерченной по линейке.
Пока они шли быстрым шагом по Кавершем-роуд, Дилайла поделилась с Дигом своими соображениями о любовных увлечениях Гвинет Пэлтроу, которая, похоже, превращается во вторую Джулию Робертс: постоянно влюбляется не в того, кого надо, тщетно пытаясь отыскать что-нибудь стоящее в этом голивудском дерьме, и страдает от неуверенности в себе и других, и если она не возьмется на ум, то останется одна навсегда.
Не удивительно, что Диг рассеянно смотрел по сторонам. Его взгляд привлекла пара на противоположной стороне улицы.
Мужчина в мокром плаще, ничем не выдающейся наружности, дурно подстриженный, и невысокая женщина с более чем избыточным весом. Вдвоем они производили впечатление завершенности, и когда женщина приподнялась на цыпочки и поцеловала мужчину в затылок — нежно, не торопясь и не смущаясь, — Диг испытал прилив грусти. Этот поцелуй показался ему самым интимным поступком, какой только можно вообразить, более интимным, чем секс. Затылок, подумал он, вот — эпицентр человеческой близости.
Диг не мог припомнить, когда он был настолько близок с кем-нибудь, чтобы у него возникло желание целовать затылок.
Последний человек, по отношению к которому он испытывал подобные желания, была Надин, и случилось это двенадцать лет назад. Двенадцать лет! Волосы на руках Дина встали дыбом: как же давно это было! Сейчас ему тридцать, и ни о какой душевной близости в его жизни и речи нет. Он припомнил беседу с Надин об их катастрофических любовных делах (казалось, этот разговор происходил по крайней мере полгода назад), тогда они все свели к шутке и заключили дурацкое пари. Тогда тема казалась смешной: и отношения Дига с женщинами длятся не более двух недель; и то, что его сексуальные предпочтения все ближе и ближе подводят его к статье уголовного кодекса о совращении малолетних; и то, что с тех пор, как ему в восемнадцать лет дважды разбили сердце, он способен любить женщин либо исключительно платонически, либо сугубо плотски. Тогда это казалось смешным, но теперь, бредя с Дилайлой по Кавершем-роуд, глядя на слегка располневшее воплощение любви на другой стороне улицы, Диг испытал глубочайшее разочарование.
Он пристально посмотрел на Дилайлу, анализируя свою реакцию — теперь, когда он точно знал, что не любит ее. Что ж, реакция была однозначной и отменно быстрой: чистейшее, ничем не омраченное желание расстегнуть на ней все пуговицы, застежки и молнии и наблюдать, как падают ниц одежды, являя на свет божий ослепительное великолепие нижнего белья. Но такова была непосредственная реакция Дига на любую красивую женщину. Он ничего не мог поделать с этой чертой своего характера. Ему всегда хотелось раздеть красивую женщину. Таким уж он уродился.
Но испытывает ли он нежность к Дилайле? Чувствует ли себя связанным с ней? Хочет ли он поцеловать ее в затылок прямо на улице? Интересный вопрос.
Следуя за неумолкавшей ни на минуту Дилайлой, он смотрел на ее узкую спину, покачивающиеся бедра, блестящие золотистые волосы и понимал, что она чужая, абсолютно чужая, и ему определенно не хочется целовать ее в затылок.
Дилайла чирикала без остановки: о фильме, про который Диг никогда не слышал и который только-только вышел на экраны Лондона, а в Штатах за восемь недель сделал рекордные сборы, что само по себе поразительно, ибо фильм сняла совсем молодая девушка… Диг догадывался, что речи Дилайлы не нуждаются в каком-либо внятном отклике, и потому спокойно предавался размышлениям, не опасаясь, что его призовут к ответу.
Пока они добирались до ресторана, Диг невольно заглядывался на пары, наблюдал, как они общаются друг с другом, расшифровывал язык их жестов, оценивал относительную привлекательность внутри пары. А как они с Дилайлой смотрятся со стороны, подумал он? Наверное, глядя на них люди думают: какая она высокая, а он… не очень высокий. Но можно ли их принять за солидную пару со стажем, прожившую вместе года два, или же они производят впечатление мужчины и женщины, впервые назначивших другу другу свидание? Сумеет ли кто-нибудь угадать, глядя на них, что они были любовниками в ранней молодости, а теперь случайно встретились и делят маленькую квартирку с невыносимым псом, названным в его честь? Догадается ли кто-нибудь, что сейчас он смотрит на Дилайлу и не понимает, откуда она взялась, и догадается ли, что когда-то он был полностью поглощен этой женщиной, превратившейся ныне в шкатулку с секретами, беседовать с которой о мало-мальски серьезных вещах все рано что шагать по колено в песке?
У Дига выдалась странная неделя, неделя перемен и метаморфоз. Впервые, с тех пор как ему исполнилось двадцать, Диг всерьез задумался о будущем. Его неправильно понятая и безуспешная попытка завязать любовные отношения вчера вечером была лишь верхушкой айсберга — бросив взгляд на золотистую голову своей спутницы, Диг осознал, что даже, если он не влюблен в Дилайлу, ему тем не менее хочется кого-нибудь любить. Кого угодно. Он созрел. Абсолютно.