Страница:
Сжав челюсти, Надин вонзила ключ в замочную скважину.
Все будет хорошо, говорила она себе. Просто замечательно. И с квартирой, и с ее жизнью. Все будет отлично… Она набрала в легкие побольше воздуха, чтобы успокоиться и поверить в будущую замечательную жизнь, затем медленно повернула ключ и открыла дверь.
Включила свет в холле — и зажала рот рукой.
Тоненький полузадушенный вопль просочился сквозь пальцы.
Миллион мыслей разом пронеслось в ее голове, пока она впитывала новую реальность разгромленной прихожей, и самой назойливой мыслью была такая: нет, это невероятно. Это мираж, зрительный обман, подготовленный предыдущими тремя днями непрерывного психоза. Мираж. Точно, это мираж.
Утешительная мысль продержалась не более секунды под натиском мстительной реальности. Ее квартиру разбомбили. Ограбили. Не отнимая ладони от губ, Надин сгорбилась, медленно опустилась на колени; сумки и коробки соскользнули с плеч, ключи со звоном шлепнулись на пол. Господи! Нет, вы только посмотрите на это! На комод из орехового дерева. На разбросанные журналы. На розовую фольгу, порванную клочья.
Не поднимаясь с колен, Надин поползла вглубь квартиры. Пролитое вино, окурки, испачканные журнальные страницы, грязные следы — повсюду. К горлу подкатил комок величиной с яйцо. Надин стиснула зубы: к чему напрасно лить слезы. Встала, опираясь на стену. Трепеща, толкнула дверь в ванную, та со скрипом отворилась.
— О-о, — простонала Надин. — Нет, нет! — Слезы хлынули ручьем, несмотря на попытки удержать их. — О нет, — всхлипывала она.
Она начал метаться из комнаты в комнату, из кухни в гостиную, и на душе у нее становилось все мрачнее. Ее квартира! Ее чудесная квартира! Она создавала ее собственными руками, роясь на помойках, в комиссионках и на распродажах, пользуясь щедростью родителей, день за днем, год за годом, по кусочку, по вещичке. Все уничтожено. Запакощено. Разбито, разбросано и разграблено.
Надин спотыкалась о пустые винные бутылки и гнев закипал в ее груди, и дикий звериный вопль рвался из глотки. Крепко сжав кулаки, она открыла рот, зажмурилась и испустила вопль — не страха, но глубокой, незмутненной ярости:
— Сволочи! Подонки!
Машинально она принялась подбирать мусор: полупустые пивные банки, в которых плавали размокшие бычки. Кое-где валялась помятая одежда — чужая одежда. Двумя пальцами Надин подняла замызганную фланелевую рубашку, из кармана выпала пачка «Кэмела». Надин уронила тряпку на пол. Ее не ограбили — теперь ей стало ясно. Ничего не пропало. Напротив, прибавилось — грязи и мусора, часть вещей была передвинута, а часть разбита. Ее не ограбили — у нее погостили.
Фил.
Сволочь Фил.
Она знала, что так получится, не сомневалась ни секунды с того самого момента, как закрыла за собой дверь в субботу утром. Интуиция ее не подвела. Надин стало плохо. Ни капли, даже ничтожной капельки сочувствия не осталось в ее душе к Филипу Ричу. Теперь она даже радовалась смерти его родителей. И самоубийству невесты. И сгоревшему дому. Он это заслужил. И даже больше. Много больше.
Она лелеяла планы мести; в основном эти планы сводились к тому, чтобы разрезать мучнистое тело Фила на куски и скормить ему ему наиболее жесткие части.
— Сволочь, урод! — кричала она. — Скотина, подонок! — Пнув косяк, она упала на колени и завыла.
Надин голосила, молотила кулаками по стене, рыдала и кричала. Услыхав звонок в дверь, она мгновенно взяла себя в руки.
— Черт, — пробормотала она, убрала с лица намокшие от слез волосы и вытерла глаза.
Тяжело поднялась и, спотыкаясь, двинулась открывать. Но когда она открыла застекленную двери, ей явилось видение, которое, она знала, будет преследовать всю жизнь, видение, от которого у нее мурашки побежали по коже, колени подогнулись, ибо ничего более нежного и прекрасного Надин в жизни своей не видела. Все, что стряслось за последнюю неделю, — секс с Филом, наезд на него, разгромленная квартира, жалкие телефонные вопли, страх и ужас, безумие, горе и печаль, — все исчезло, когда он распахнула дверь и увидела на пороге Дига.
Он стоял перед ней в фартуке с оборками, в шапочке и глупо улыбался. В одной руке Диг сжимал свой драгоценный пылесос «Дайсон», в другой — мусорное ведро и щетку, а у его ног сидел крошечный, дрожащий йоркширский терьер.
— Я по объявлению, — ухмыльнулся Диг. — У меня отличные рекомендации. На радио-конкурсе меня выбрали лучшим чистильщиком года.
Надин зарыдала.
— Диг, — шмыгала она носом, уткнувшись в его плечо, — слава богу, ты пришел. Слава богу.
Он обнял ее, крепче и порывистее, чем обычно:
— Я скучал про тебе, — улыбнулся он.
Надин улыбнулась в ответ и заглянула в его добрые темные глаза, и боль куда-то пропала, словно и не бывало.
— Такое чувство, что мы с тобой сто лет не виделись. — Она глянула на дрожащего пса. — А это новая модель щетки для пыли?
— Нет, — развеселился Диг, беря пса на руки. — Это самая маленькая и самая безобразная собака на свете, а завтра утром маленький уродец уезжает в Честер. Правда, парень? — Пес испуганно глянул на Дига, словно его отправляли на бойню.
— Как? Один?
Диг с жалостью глянул на Надин.
— А, — догадалась она и у нее перехватило дыхание, — значит, Дилайла уезжает?
— Да, — с улыбкой подтвердил Диг, — уезжает домой. К Алексу, Рожать ребенка.
— Но… но…
— Между мной и Дилайлой никогда ничего не было. Ничего. Только один поцелуй. С те пор, как ты уехала, я много думал, и о многом хочу тебе рассказать. О Дилайле. Тебе обязательно надо о ней послушать. Ты заблуждалась на ее счет. Она очень хороший человек, которому очень не повезло. И еще нам надо поговорить о Филе. Он не очень хороший человек. Но, — серьезно закончил Диг, — самое главное, нам надо поговорить о нас.
— Что ты имеешь в виду?… — У Надин забурлило животе от одного только намерения, высказанного Дигом.
— Послушай, — он повел ее в квартиру, — надевай резиновые перчатки и ступай на кухню. Обсудим все за работой.
Глава сорок третья
Эпилог
Все будет хорошо, говорила она себе. Просто замечательно. И с квартирой, и с ее жизнью. Все будет отлично… Она набрала в легкие побольше воздуха, чтобы успокоиться и поверить в будущую замечательную жизнь, затем медленно повернула ключ и открыла дверь.
Включила свет в холле — и зажала рот рукой.
Тоненький полузадушенный вопль просочился сквозь пальцы.
Миллион мыслей разом пронеслось в ее голове, пока она впитывала новую реальность разгромленной прихожей, и самой назойливой мыслью была такая: нет, это невероятно. Это мираж, зрительный обман, подготовленный предыдущими тремя днями непрерывного психоза. Мираж. Точно, это мираж.
Утешительная мысль продержалась не более секунды под натиском мстительной реальности. Ее квартиру разбомбили. Ограбили. Не отнимая ладони от губ, Надин сгорбилась, медленно опустилась на колени; сумки и коробки соскользнули с плеч, ключи со звоном шлепнулись на пол. Господи! Нет, вы только посмотрите на это! На комод из орехового дерева. На разбросанные журналы. На розовую фольгу, порванную клочья.
Не поднимаясь с колен, Надин поползла вглубь квартиры. Пролитое вино, окурки, испачканные журнальные страницы, грязные следы — повсюду. К горлу подкатил комок величиной с яйцо. Надин стиснула зубы: к чему напрасно лить слезы. Встала, опираясь на стену. Трепеща, толкнула дверь в ванную, та со скрипом отворилась.
— О-о, — простонала Надин. — Нет, нет! — Слезы хлынули ручьем, несмотря на попытки удержать их. — О нет, — всхлипывала она.
Она начал метаться из комнаты в комнату, из кухни в гостиную, и на душе у нее становилось все мрачнее. Ее квартира! Ее чудесная квартира! Она создавала ее собственными руками, роясь на помойках, в комиссионках и на распродажах, пользуясь щедростью родителей, день за днем, год за годом, по кусочку, по вещичке. Все уничтожено. Запакощено. Разбито, разбросано и разграблено.
Надин спотыкалась о пустые винные бутылки и гнев закипал в ее груди, и дикий звериный вопль рвался из глотки. Крепко сжав кулаки, она открыла рот, зажмурилась и испустила вопль — не страха, но глубокой, незмутненной ярости:
— Сволочи! Подонки!
Машинально она принялась подбирать мусор: полупустые пивные банки, в которых плавали размокшие бычки. Кое-где валялась помятая одежда — чужая одежда. Двумя пальцами Надин подняла замызганную фланелевую рубашку, из кармана выпала пачка «Кэмела». Надин уронила тряпку на пол. Ее не ограбили — теперь ей стало ясно. Ничего не пропало. Напротив, прибавилось — грязи и мусора, часть вещей была передвинута, а часть разбита. Ее не ограбили — у нее погостили.
Фил.
Сволочь Фил.
Она знала, что так получится, не сомневалась ни секунды с того самого момента, как закрыла за собой дверь в субботу утром. Интуиция ее не подвела. Надин стало плохо. Ни капли, даже ничтожной капельки сочувствия не осталось в ее душе к Филипу Ричу. Теперь она даже радовалась смерти его родителей. И самоубийству невесты. И сгоревшему дому. Он это заслужил. И даже больше. Много больше.
Она лелеяла планы мести; в основном эти планы сводились к тому, чтобы разрезать мучнистое тело Фила на куски и скормить ему ему наиболее жесткие части.
— Сволочь, урод! — кричала она. — Скотина, подонок! — Пнув косяк, она упала на колени и завыла.
Надин голосила, молотила кулаками по стене, рыдала и кричала. Услыхав звонок в дверь, она мгновенно взяла себя в руки.
— Черт, — пробормотала она, убрала с лица намокшие от слез волосы и вытерла глаза.
Тяжело поднялась и, спотыкаясь, двинулась открывать. Но когда она открыла застекленную двери, ей явилось видение, которое, она знала, будет преследовать всю жизнь, видение, от которого у нее мурашки побежали по коже, колени подогнулись, ибо ничего более нежного и прекрасного Надин в жизни своей не видела. Все, что стряслось за последнюю неделю, — секс с Филом, наезд на него, разгромленная квартира, жалкие телефонные вопли, страх и ужас, безумие, горе и печаль, — все исчезло, когда он распахнула дверь и увидела на пороге Дига.
Он стоял перед ней в фартуке с оборками, в шапочке и глупо улыбался. В одной руке Диг сжимал свой драгоценный пылесос «Дайсон», в другой — мусорное ведро и щетку, а у его ног сидел крошечный, дрожащий йоркширский терьер.
— Я по объявлению, — ухмыльнулся Диг. — У меня отличные рекомендации. На радио-конкурсе меня выбрали лучшим чистильщиком года.
Надин зарыдала.
— Диг, — шмыгала она носом, уткнувшись в его плечо, — слава богу, ты пришел. Слава богу.
Он обнял ее, крепче и порывистее, чем обычно:
— Я скучал про тебе, — улыбнулся он.
Надин улыбнулась в ответ и заглянула в его добрые темные глаза, и боль куда-то пропала, словно и не бывало.
— Такое чувство, что мы с тобой сто лет не виделись. — Она глянула на дрожащего пса. — А это новая модель щетки для пыли?
— Нет, — развеселился Диг, беря пса на руки. — Это самая маленькая и самая безобразная собака на свете, а завтра утром маленький уродец уезжает в Честер. Правда, парень? — Пес испуганно глянул на Дига, словно его отправляли на бойню.
— Как? Один?
Диг с жалостью глянул на Надин.
— А, — догадалась она и у нее перехватило дыхание, — значит, Дилайла уезжает?
— Да, — с улыбкой подтвердил Диг, — уезжает домой. К Алексу, Рожать ребенка.
— Но… но…
— Между мной и Дилайлой никогда ничего не было. Ничего. Только один поцелуй. С те пор, как ты уехала, я много думал, и о многом хочу тебе рассказать. О Дилайле. Тебе обязательно надо о ней послушать. Ты заблуждалась на ее счет. Она очень хороший человек, которому очень не повезло. И еще нам надо поговорить о Филе. Он не очень хороший человек. Но, — серьезно закончил Диг, — самое главное, нам надо поговорить о нас.
— Что ты имеешь в виду?… — У Надин забурлило животе от одного только намерения, высказанного Дигом.
— Послушай, — он повел ее в квартиру, — надевай резиновые перчатки и ступай на кухню. Обсудим все за работой.
Глава сорок третья
В тот дождливый вторник разговоров и объяснений хватило на целый день. Накануне Диг провел двадцать минут у телефона, беседуя с инспектором Уиттерингом, которому было что порассказать о задержанном Филипе Риче, субъекте, известном городской полиции еще с тех пор, как его бывшая жена сообщила двенадцать лет назад о краже ее черного «мини-МГ» и сбережений на банковском счете.
В следующий раз полиция столкнулась с ним семь лет назад, когда убитая горем женщина по имени Мэнди Тейлор заявила о самоубийстве ее жениха, Филипа Рича. У нее на глазах он бросился с Патнейского моста за две недели до свадьбы. Однако перед гибелью он предусмотрительно снял с их совместного счета все деньги, и когда полгода спустя Мэнди Тейлор столкнулась с ним, выходящим из паба на Тоттенхем-Корт-роуд, она была слишком потрясена, чтобы подать на него в суд.
Его родители — живые и здоровые — присутствовали на похоронах сына, но после его чудесного воскресения отказались иметь с ним дело, и в последнее время он обитал в пустующих домах, приторговывая наркотиками.
— То есть… он все выдумал… и про родителей, и про невесту — все?!
— Фил — ловкий мошенник, Дин, просто виртуозный. И был таким еще до вашего знакомства.
После сигнала, поступившего от отца Фила, муниципалитет в пятницу утром выселил Фила и восьмерых студентов из самовольно занятого помещения, и Фил решил, что квартира Надин куда более привлекательная альтернатива поиску нового пустующего здания.
— Ну конечно, — догадалась Надин, — его дом, он выглядел странно, какие-то студенты и непонятная мебель. И… и… — она постепенно оживлялась: столько событий последних дней начали обретать смысл, — и тот старик. И переносной телевизор. Это действительно был его отец! И вот почему он целый день терроризировал мой автоответчик. И слонялся вокруг дома. И упорно дожидался меня. Ему некуда было податься. А я-то думала, что он страстно желает меня видеть, но он лишь страстно желал обрести крышу над головой. Черт, подумать только… я… Диг, какая же я идиотка! Купиться на такое!
Надин расстроилась еще больше, когда Диг поведал ей историю Дилайлы, Софи и Майкла.
— Господи, какая же я дрянь. Злилась на нее, говорила гадости, а ей было так тяжело. Но я понятия не имела. Я думала, что она приехала, чтобы все испортить, отнять тебя. Ох, Диг, я чувствую себя законченной стервой…
За окном стемнело, когда они закончили отмывать кухню и обсуждать события прошедшей недели, но до безумных телефонных выкриков Надин не коснулись даже намеком.
Оба понимали, что этот вопрос остро стоит на повестке дня, но оба старательно выискивали другие темы, пока наконец к пяти часам не исчерпали запасы. Атмосфера на кухне сгущалась в преддверии нового этапа объяснений.
Диг встал с колен и огляделся:
— По-моему, мы хорошо поработали. Почти идеальная чистота.
— Угу, — отозвалась Надин. Впервые за много лет она чувствовала себя неловко в присутствии Дига. — Начнем убираться в других комнатах? Или выпьем чаю? Но ты можешь идти, если хочешь. Тебе не обязательно оставаться. Я управлюсь. Конечно, если останешься, я приготовлю ужин. В общем… — она осеклась и, резко повернувшись к раковине, сунула в шкаф бутылку «Доместоса» величиной со слоновью ногу. Щеки у Надин пылали.
Диг улыбнулся. Разумеется, он останется. Ни в каком другом месте он себя сейчас не мог представить. Сюда он стремился в субботнего вчера. Сюда, на эту кухню, хозяйка которой выглядела столь соблазнительно в старых спортивных штанах, поношенной майке с изображением Пола Уэллера, подаренной Дигом сто лет назад, и ядовито-зеленом передничке с кроликом Миффи на карманах. Густые рыжие волосы Надин растрепались, ногти на ногах сверкали ярко-розовым лаком, а над верхней губой темнело пятнышко грязи, маскируясь под родинку. Надин походила на сумасшедшую. Но она и была сумасшедшей. Великолепной, обаятельной, сексуальной, рыжей, честолюбивой, целеустремленной, решительной и в близкой перспективе сказочно богатой сумасшедшей. Диг снова улыбнулся: какое сочетание!
Он открыл было рот, но не знал, что сказать. Комплимент? Или просто пошутить. Ничего не приходило на ум.
Надин обернулась к нему:
— У меня идея: не заняться ли нам мебелью в спальне… на тот случай, если мы больше не соберемся. Мне одной ее не сдвинуть с мета. Не возражаешь?
На единственном свободном уголке кровати Надин прикорнул Дигби. Диг осторожно снял пса с кровати, перенес в прихожую и уложил свою куртку.
— О, — улыбнулась Надин, с нежностью наблюдая за Дигом, — а ты его полюбил, правда?
Диг опешил:
— Нет! — Но потом смягчился: — В принципе, он хороший парень. Я к нему привык за эти дни. Но мне такие собаки не нравятся. Впрочем, он и на собаку-то не похож. Посмотри на него.
Оба уставились на спящий комок с жирной бородкой и носом-пуговицей. Пес вздохнул во сне и тихонько присвистнул.
— Измучился бедняга, — заметила Надин.
— Не удивительно. Ему немало пришлось пережить.
— Да, — Надин двинулась обратно в спальню, — как и нам всем.
— Странная была неделя, — согласился Диг.
— Да, — откликнулась Надин, снова розовея, — мягко говоря.
— Но и хорошая.
— Разве?
— Что?
— Хорошая была неделя?
— Да, в некотором смысле.
— Несмотря ни на что? — Они стояли по разные стороны кровати, ухватившись за подлокотники кожаного дивана. Диг кивнул. — Почему?
Нет, не сейчас, подумал Диг. Подождем немного.
— Давай вытащим диван, — предложил он.
Надин нервно кивнула, и на счет «три» они подняли антикварный диван с кровати и, маневрируя, протащили его через дверь спальни в гостиную. Оба в изнеможении упали на подушки и вздохнули в унисон.
— Помнишь, как мы его сюда принесли? — улыбаясь, спросил Диг.
— Еще бы! Это был первое, что я купила для квартиры. На распродаже за 38 фунтов 50 пенсов. Никогда не могла понять, зачем им понадобились эти 50 пенсов.
— Я тогда подумал, что ты рехнулась. Зачем нужен старый вонючий рассохшийся диван, из которого сыпется конский волос? Я пытался уговорить тебя пойти в магазин, но тебя не интересовали новые, чистые, нормальные вещи, — поддразнил Диг. — «Нет уж, мне не нужна мебель, которой прежде не пользовались по крайней мере дюжина хозяев! А почему это кресло такое чистое, и неужели его доставили в коробке? Какая пошлость!»
Диг со смехом отпрянул, когда Надин схватила подушку и ударила его по голове.
— Мерзавец! Ты просто завидуешь, у тебя самого воображения ни на грош. «Ну, я не знаю, что лучше — светло-бежевое или просто бежевое? А не удариться ли в экстравагантность и выбрать темно-бежевое? Но будет ли оно сочетаться с ярко-синим?..»
Теперь Диг взялся за подушку и обрушил ее на Надин, сильнее, чем намеревался, случайно задев ее лицо костяшками пальцев.
— Эй! — она потерла висок. — Больно же!
— Прости, — Диг придвинулся к Надин. — Я не хотел.
Он приложил ладонь к щеке Надин и провел большим пальцем по виску. — Мне, правда, очень жаль. — Ее кожа была гладкой и теплой, краснота все еще не спала с глаз. Надин казалась такой юной и хрупкой. Он осторожно вытер пятнышко над губой и почувствовал, как его словно магнитом тянет к ней, к ее телу, к ее лицу. Надин смотрела на него со смешанным чувством страха и волнения.
Диг заметил, что она затаила дыхание.
Он тоже.
— Ох, Дин, — произнес он наконец, убирая рыжую прядь с ее лица, — какие же мы с тобой идиоты.
Надин согласно кивнула, и Диг понял, что они на одной волне, и долгих объяснений не понадобится.
В кои-то веки он не подыскивал мучительно нужное слово. В кои-то веки стоило ему открыть рот, как слова потекли рекой. Ибо он все заранее обдумал.
— Мы были семьей все эти десять лет, понимаешь? — начал Диг. — Вместе ходили по магазинам, ездили в отпуск, вместе проводили выходные. Мы даже отмечали Рождество то с твоими родителями, то с моими. Мы ссорились. Мы обнимались. Мы помогали друг другу переставлять мебель. Ты знала всех моих коллег, а я твоих. Единственное, чего мы не делали, — не спали вместе и не просыпались вместе. И я думал, что это потому, что ты скорее умрешь, чем согласишься на близость со мной. — Надин открыла рот, но он приложил палец к ее губам. — Ш-ш-ш, выслушай меня. Помнишь те выходные в Манчестере, когда я приехал к тебе? Я не показывал вида, потому что боялся тебя спугнуть, но я не знал, что ты живешь с Филом, пока не попал к тебе домой. Я думал, что у меня есть шанс. А те выходные, я вспоминаю их с ужасом, Дин. Притворяться, что мне все равно, — труднее роли у меня не было. Мне пришлось слушать, как ты с ним… трахалась… я думал, что у меня сердце разорвется..
Не Дилайла сделала меня несчастным, Надин, это была ты. И я так и не оправился. И теперь понимаю, чем занимался все эти десять лет. С этими юными созданиями. Теперь понимаю, почему не завел нормальную, приличную девушку. Потому что она мне была не нужна. Ты была моей девушкой, и я подсознательно выбирал женщин, которые не угрожали нашим отношениям. И полагал, что так и проживу всю оставшуюся жизнь в этом счастливом компромиссе, любя тебя и трахаясь с другими, потому что я думал, будто дружба — это все, что я могу от тебя добиться. Но когда услышал твое сообщение, все изменилось. Ведь ты говорила серьезно, да? Про то, что соврала, и про то, что я тебе всегда был нужен? — Он смотрел в ее немигающие глаза.
От волнения Надин едва не теряла сознание.
— Да.
— Тогда почему, почему десять лет назад ты не сказала, что хочешь меня? Почему отвергла? Почему уехала в Манчестер и влюбилась в другого?
— Из-за Дилайлы, — призналась Надин.
— Из-за Дилайлы? Она-то здесь при чем?
— Ты был моим лучшим другом, моим миром. Дилайла сделала меня несчастной, отняв тебя. В Святой Троице она добивалась не столько тебя, сколько то, что между нами было — привязанности, исключительности, надежности. Она хотела занять мое место. Диг-и-Дин. Диг и Дилайла. Я знала это и ненавидела ее. Без тебя я была никто. Последние два года в школе я была несчастной и одинокой.
— Потом, после колледжа Святого Джулиана, я снова была на коне, распоряжалась собой, как хотела. И когда мы встретились и провели вместе выходные, и ты начал строить планы на будущее, я испугалась. Мне было страшно снова потерять тебя, когда я только-только обрела себя. Вот я тебя и отвергла. И почувствовала себя сильной. Я не ожидала так скоро встретить Фила и влюбиться в него. В те выходные, когда ты приехал, я и вправду думала, что тебе придется смириться с мыслью, что мы никогда не будем вместе. И, знаешь, я делала то же, что и ты. Встречалась с неподходящими парнями, потому что самый подходящий мне человек был рядом со мной. Мне не требовалась любовь, потому что она у меня уже была. Я любила тебя и никого другого любить не хотела, и не могла…
— Вот и у меня то же самое! Я думал, что могу полюбить Дилайлу, потому что любил ее раньше. Думал, что теперь все будет по-другому. Но не получилось. Я пытался полюбить ее, но не смог…
— А я думала, что смогу опять полюбить Фила — бе-е-а!
Надин сделала вид, будто ее рвет, и рассмеялась, за ней Диг. И впервые за десять лет Надин ощутила в своей ладони те самые семена счастья. Она бережно сжимала их в ладони — уж на этот раз она их не потеряет.
— Ты была единственной, Надин. У меня. Диг-и-Дин. У других просто не было шансов.
Надин сияла:
— Я мечтала, что после школы мы поженимся. Мечтала… стой, подожди! — Она побежала в спальню, порылась в гардеробе и вернулась с тетрадкой в руке. — Вот, — она передала тетрадь Дигу, — почитай.
Это был дневник. Старый, облезлый. На обложке красовалась наклейка: Стив Стрейндж[14] в серебристой шляпе с лукообразно выгнутыми черными губами. Удивительно, подумал Диг, почему школьницы не могут устоять перед откровенно голубыми парнями. Он перевернул тетрадь, задняя обложка была исписана старательным почерком подростка — Надин Райан. Надин Райан. Надин Райан.
— Ты на это посмотри, — Надин перевернула страницу и указала на заголовок «Миссис Надин Райан».
Диг бросил на нее довольный взгляд и принялся читать, посмеиваясь.
— О, вот это мне нравится! — хмыкнул он. — Нежно-голубой «ягуар»…
— Четверо детей! — воскликнул он после паузы.
— Глостер Кресент. Не откажусь там поселиться. — Он закрыл тетрадь и обернулся к Надин: — Когда начнем?
— Начнем что?
— Подыскивать дом, разумеется! — Надин попыталась уловить в его тоне хотя бы нотку сарказма, но ей это не удалось. — Черт, Надин, мы потеряли даром столько времени! Десять лет. Пора наверстывать упущенное.
И, отложив дневник, он взял лицо Надиг в свои ладони и поцеловал ее. В губы. И хотя Диг опасался, что целовать Надин ему покажется противоестественным, ничего подобного он не почувствовал. Напротив, целовать Надин оказалось делом очень естественным.
Обняв Дига и замирая от поцелуя, Надин недоумевала, и чего они так долго ждали, ибо именно для этого и предназначались ее губы — целовать Дига Райана.
Они повалились на кожаную поверхность дивана «ар деко» и снова поцеловались.
За окном совсем стемнело, пока они целовались, и вскоре комната освещалась лишь лампами-кактусами, стоявшими на камине. И в этом прохладном зеленом свете, в захламленной квартире, в дождливый ноябрьский вечер у Дига и Надин наконец все получилось.
В следующий раз полиция столкнулась с ним семь лет назад, когда убитая горем женщина по имени Мэнди Тейлор заявила о самоубийстве ее жениха, Филипа Рича. У нее на глазах он бросился с Патнейского моста за две недели до свадьбы. Однако перед гибелью он предусмотрительно снял с их совместного счета все деньги, и когда полгода спустя Мэнди Тейлор столкнулась с ним, выходящим из паба на Тоттенхем-Корт-роуд, она была слишком потрясена, чтобы подать на него в суд.
Его родители — живые и здоровые — присутствовали на похоронах сына, но после его чудесного воскресения отказались иметь с ним дело, и в последнее время он обитал в пустующих домах, приторговывая наркотиками.
— То есть… он все выдумал… и про родителей, и про невесту — все?!
— Фил — ловкий мошенник, Дин, просто виртуозный. И был таким еще до вашего знакомства.
После сигнала, поступившего от отца Фила, муниципалитет в пятницу утром выселил Фила и восьмерых студентов из самовольно занятого помещения, и Фил решил, что квартира Надин куда более привлекательная альтернатива поиску нового пустующего здания.
— Ну конечно, — догадалась Надин, — его дом, он выглядел странно, какие-то студенты и непонятная мебель. И… и… — она постепенно оживлялась: столько событий последних дней начали обретать смысл, — и тот старик. И переносной телевизор. Это действительно был его отец! И вот почему он целый день терроризировал мой автоответчик. И слонялся вокруг дома. И упорно дожидался меня. Ему некуда было податься. А я-то думала, что он страстно желает меня видеть, но он лишь страстно желал обрести крышу над головой. Черт, подумать только… я… Диг, какая же я идиотка! Купиться на такое!
Надин расстроилась еще больше, когда Диг поведал ей историю Дилайлы, Софи и Майкла.
— Господи, какая же я дрянь. Злилась на нее, говорила гадости, а ей было так тяжело. Но я понятия не имела. Я думала, что она приехала, чтобы все испортить, отнять тебя. Ох, Диг, я чувствую себя законченной стервой…
За окном стемнело, когда они закончили отмывать кухню и обсуждать события прошедшей недели, но до безумных телефонных выкриков Надин не коснулись даже намеком.
Оба понимали, что этот вопрос остро стоит на повестке дня, но оба старательно выискивали другие темы, пока наконец к пяти часам не исчерпали запасы. Атмосфера на кухне сгущалась в преддверии нового этапа объяснений.
Диг встал с колен и огляделся:
— По-моему, мы хорошо поработали. Почти идеальная чистота.
— Угу, — отозвалась Надин. Впервые за много лет она чувствовала себя неловко в присутствии Дига. — Начнем убираться в других комнатах? Или выпьем чаю? Но ты можешь идти, если хочешь. Тебе не обязательно оставаться. Я управлюсь. Конечно, если останешься, я приготовлю ужин. В общем… — она осеклась и, резко повернувшись к раковине, сунула в шкаф бутылку «Доместоса» величиной со слоновью ногу. Щеки у Надин пылали.
Диг улыбнулся. Разумеется, он останется. Ни в каком другом месте он себя сейчас не мог представить. Сюда он стремился в субботнего вчера. Сюда, на эту кухню, хозяйка которой выглядела столь соблазнительно в старых спортивных штанах, поношенной майке с изображением Пола Уэллера, подаренной Дигом сто лет назад, и ядовито-зеленом передничке с кроликом Миффи на карманах. Густые рыжие волосы Надин растрепались, ногти на ногах сверкали ярко-розовым лаком, а над верхней губой темнело пятнышко грязи, маскируясь под родинку. Надин походила на сумасшедшую. Но она и была сумасшедшей. Великолепной, обаятельной, сексуальной, рыжей, честолюбивой, целеустремленной, решительной и в близкой перспективе сказочно богатой сумасшедшей. Диг снова улыбнулся: какое сочетание!
Он открыл было рот, но не знал, что сказать. Комплимент? Или просто пошутить. Ничего не приходило на ум.
Надин обернулась к нему:
— У меня идея: не заняться ли нам мебелью в спальне… на тот случай, если мы больше не соберемся. Мне одной ее не сдвинуть с мета. Не возражаешь?
На единственном свободном уголке кровати Надин прикорнул Дигби. Диг осторожно снял пса с кровати, перенес в прихожую и уложил свою куртку.
— О, — улыбнулась Надин, с нежностью наблюдая за Дигом, — а ты его полюбил, правда?
Диг опешил:
— Нет! — Но потом смягчился: — В принципе, он хороший парень. Я к нему привык за эти дни. Но мне такие собаки не нравятся. Впрочем, он и на собаку-то не похож. Посмотри на него.
Оба уставились на спящий комок с жирной бородкой и носом-пуговицей. Пес вздохнул во сне и тихонько присвистнул.
— Измучился бедняга, — заметила Надин.
— Не удивительно. Ему немало пришлось пережить.
— Да, — Надин двинулась обратно в спальню, — как и нам всем.
— Странная была неделя, — согласился Диг.
— Да, — откликнулась Надин, снова розовея, — мягко говоря.
— Но и хорошая.
— Разве?
— Что?
— Хорошая была неделя?
— Да, в некотором смысле.
— Несмотря ни на что? — Они стояли по разные стороны кровати, ухватившись за подлокотники кожаного дивана. Диг кивнул. — Почему?
Нет, не сейчас, подумал Диг. Подождем немного.
— Давай вытащим диван, — предложил он.
Надин нервно кивнула, и на счет «три» они подняли антикварный диван с кровати и, маневрируя, протащили его через дверь спальни в гостиную. Оба в изнеможении упали на подушки и вздохнули в унисон.
— Помнишь, как мы его сюда принесли? — улыбаясь, спросил Диг.
— Еще бы! Это был первое, что я купила для квартиры. На распродаже за 38 фунтов 50 пенсов. Никогда не могла понять, зачем им понадобились эти 50 пенсов.
— Я тогда подумал, что ты рехнулась. Зачем нужен старый вонючий рассохшийся диван, из которого сыпется конский волос? Я пытался уговорить тебя пойти в магазин, но тебя не интересовали новые, чистые, нормальные вещи, — поддразнил Диг. — «Нет уж, мне не нужна мебель, которой прежде не пользовались по крайней мере дюжина хозяев! А почему это кресло такое чистое, и неужели его доставили в коробке? Какая пошлость!»
Диг со смехом отпрянул, когда Надин схватила подушку и ударила его по голове.
— Мерзавец! Ты просто завидуешь, у тебя самого воображения ни на грош. «Ну, я не знаю, что лучше — светло-бежевое или просто бежевое? А не удариться ли в экстравагантность и выбрать темно-бежевое? Но будет ли оно сочетаться с ярко-синим?..»
Теперь Диг взялся за подушку и обрушил ее на Надин, сильнее, чем намеревался, случайно задев ее лицо костяшками пальцев.
— Эй! — она потерла висок. — Больно же!
— Прости, — Диг придвинулся к Надин. — Я не хотел.
Он приложил ладонь к щеке Надин и провел большим пальцем по виску. — Мне, правда, очень жаль. — Ее кожа была гладкой и теплой, краснота все еще не спала с глаз. Надин казалась такой юной и хрупкой. Он осторожно вытер пятнышко над губой и почувствовал, как его словно магнитом тянет к ней, к ее телу, к ее лицу. Надин смотрела на него со смешанным чувством страха и волнения.
Диг заметил, что она затаила дыхание.
Он тоже.
— Ох, Дин, — произнес он наконец, убирая рыжую прядь с ее лица, — какие же мы с тобой идиоты.
Надин согласно кивнула, и Диг понял, что они на одной волне, и долгих объяснений не понадобится.
В кои-то веки он не подыскивал мучительно нужное слово. В кои-то веки стоило ему открыть рот, как слова потекли рекой. Ибо он все заранее обдумал.
— Мы были семьей все эти десять лет, понимаешь? — начал Диг. — Вместе ходили по магазинам, ездили в отпуск, вместе проводили выходные. Мы даже отмечали Рождество то с твоими родителями, то с моими. Мы ссорились. Мы обнимались. Мы помогали друг другу переставлять мебель. Ты знала всех моих коллег, а я твоих. Единственное, чего мы не делали, — не спали вместе и не просыпались вместе. И я думал, что это потому, что ты скорее умрешь, чем согласишься на близость со мной. — Надин открыла рот, но он приложил палец к ее губам. — Ш-ш-ш, выслушай меня. Помнишь те выходные в Манчестере, когда я приехал к тебе? Я не показывал вида, потому что боялся тебя спугнуть, но я не знал, что ты живешь с Филом, пока не попал к тебе домой. Я думал, что у меня есть шанс. А те выходные, я вспоминаю их с ужасом, Дин. Притворяться, что мне все равно, — труднее роли у меня не было. Мне пришлось слушать, как ты с ним… трахалась… я думал, что у меня сердце разорвется..
Не Дилайла сделала меня несчастным, Надин, это была ты. И я так и не оправился. И теперь понимаю, чем занимался все эти десять лет. С этими юными созданиями. Теперь понимаю, почему не завел нормальную, приличную девушку. Потому что она мне была не нужна. Ты была моей девушкой, и я подсознательно выбирал женщин, которые не угрожали нашим отношениям. И полагал, что так и проживу всю оставшуюся жизнь в этом счастливом компромиссе, любя тебя и трахаясь с другими, потому что я думал, будто дружба — это все, что я могу от тебя добиться. Но когда услышал твое сообщение, все изменилось. Ведь ты говорила серьезно, да? Про то, что соврала, и про то, что я тебе всегда был нужен? — Он смотрел в ее немигающие глаза.
От волнения Надин едва не теряла сознание.
— Да.
— Тогда почему, почему десять лет назад ты не сказала, что хочешь меня? Почему отвергла? Почему уехала в Манчестер и влюбилась в другого?
— Из-за Дилайлы, — призналась Надин.
— Из-за Дилайлы? Она-то здесь при чем?
— Ты был моим лучшим другом, моим миром. Дилайла сделала меня несчастной, отняв тебя. В Святой Троице она добивалась не столько тебя, сколько то, что между нами было — привязанности, исключительности, надежности. Она хотела занять мое место. Диг-и-Дин. Диг и Дилайла. Я знала это и ненавидела ее. Без тебя я была никто. Последние два года в школе я была несчастной и одинокой.
— Потом, после колледжа Святого Джулиана, я снова была на коне, распоряжалась собой, как хотела. И когда мы встретились и провели вместе выходные, и ты начал строить планы на будущее, я испугалась. Мне было страшно снова потерять тебя, когда я только-только обрела себя. Вот я тебя и отвергла. И почувствовала себя сильной. Я не ожидала так скоро встретить Фила и влюбиться в него. В те выходные, когда ты приехал, я и вправду думала, что тебе придется смириться с мыслью, что мы никогда не будем вместе. И, знаешь, я делала то же, что и ты. Встречалась с неподходящими парнями, потому что самый подходящий мне человек был рядом со мной. Мне не требовалась любовь, потому что она у меня уже была. Я любила тебя и никого другого любить не хотела, и не могла…
— Вот и у меня то же самое! Я думал, что могу полюбить Дилайлу, потому что любил ее раньше. Думал, что теперь все будет по-другому. Но не получилось. Я пытался полюбить ее, но не смог…
— А я думала, что смогу опять полюбить Фила — бе-е-а!
Надин сделала вид, будто ее рвет, и рассмеялась, за ней Диг. И впервые за десять лет Надин ощутила в своей ладони те самые семена счастья. Она бережно сжимала их в ладони — уж на этот раз она их не потеряет.
— Ты была единственной, Надин. У меня. Диг-и-Дин. У других просто не было шансов.
Надин сияла:
— Я мечтала, что после школы мы поженимся. Мечтала… стой, подожди! — Она побежала в спальню, порылась в гардеробе и вернулась с тетрадкой в руке. — Вот, — она передала тетрадь Дигу, — почитай.
Это был дневник. Старый, облезлый. На обложке красовалась наклейка: Стив Стрейндж[14] в серебристой шляпе с лукообразно выгнутыми черными губами. Удивительно, подумал Диг, почему школьницы не могут устоять перед откровенно голубыми парнями. Он перевернул тетрадь, задняя обложка была исписана старательным почерком подростка — Надин Райан. Надин Райан. Надин Райан.
— Ты на это посмотри, — Надин перевернула страницу и указала на заголовок «Миссис Надин Райан».
Диг бросил на нее довольный взгляд и принялся читать, посмеиваясь.
— О, вот это мне нравится! — хмыкнул он. — Нежно-голубой «ягуар»…
— Четверо детей! — воскликнул он после паузы.
— Глостер Кресент. Не откажусь там поселиться. — Он закрыл тетрадь и обернулся к Надин: — Когда начнем?
— Начнем что?
— Подыскивать дом, разумеется! — Надин попыталась уловить в его тоне хотя бы нотку сарказма, но ей это не удалось. — Черт, Надин, мы потеряли даром столько времени! Десять лет. Пора наверстывать упущенное.
И, отложив дневник, он взял лицо Надиг в свои ладони и поцеловал ее. В губы. И хотя Диг опасался, что целовать Надин ему покажется противоестественным, ничего подобного он не почувствовал. Напротив, целовать Надин оказалось делом очень естественным.
Обняв Дига и замирая от поцелуя, Надин недоумевала, и чего они так долго ждали, ибо именно для этого и предназначались ее губы — целовать Дига Райана.
Они повалились на кожаную поверхность дивана «ар деко» и снова поцеловались.
За окном совсем стемнело, пока они целовались, и вскоре комната освещалась лишь лампами-кактусами, стоявшими на камине. И в этом прохладном зеленом свете, в захламленной квартире, в дождливый ноябрьский вечер у Дига и Надин наконец все получилось.
Эпилог
Диг сидел с своем кабинете и сквозь заросли голубого, как лед, климатиса и белоснежного жасмина смотрел в окно. По бирюзовому небу белыми мазками плыли облака. В теплом воздухе кружилась пыльца. Лето подзадержалось в этом году, но на второй неделе июля все же накрыло Лондон.
Маленький кабинет Дига был единственным прибежищем от хаоса, царившим в их новом доме. Он уступил вкусам Надин и позволил ей пуститься во все тяжкие: диковинные обои и богемный хлам заполонили дом. Как ни странно, он чувствовал себя легко в этом бедламе, художественный беспорядок был чертой характера Надин, и он почти его полюбил. По крайней мере, дышать ему ничто не мешало. Но в его кабинете стены были выкрашены в белый цвет, стояла современная мебель, лампы на гибких подставках и хромированная картотека. Старый диван Дига с вельветовой обивкой занимал почетное место в углу.
Рационально обставленная комнатка приютила «Диггер-Рекордс», самую крошечную независимую звукозаписывающую компанию в мире. Фирме от роду было две недели и нарыла она пока только одну группу, но это были лучшие гитаристы со времен «Оазиса». Диг нутром это чуял, сердцем и душой. Оставалось только доказать свою правоту остальному миру.
Новая жизнь немного походила на игру во взрослых. Диг и Надин невольно ожидали, что вот-вот в дверь позвонит человек в форме и сурово спросит, по какому праву они забрались в дом для взрослых людей и живут тут; потом их выведут под конвоем, швырнут в фургон и вывезут в комнатушку в дешевом районе.
Допив чай, Диг посмотрел на часы: половина седьмого, Надин должна вернуться с минуты на минуту. При мысли об этом он улыбнулся: сегодня была ее очередь готовить ужин. В животе приятно заурчало.
Прозвенел звонок, и Диг устало двинулся открывать дверь, но полусонная мечтательность, навеянная длинным днем в офисе, мгновенно слетела с него, когда он увидел на своем пороге потрясающуюу женщину с золотистыми волосами и персиковой кожей. — Дилайла!
Лицо Дилайлы расплылось в сияющей улыбке, она крепко обняла Дига:
— Ужасно рада тебя видеть!
— Ты откуда взялась?
— Ой, извини. Я ни за что не хотела являться без предупреждения как в прошлый раз. Пыталась до тебя дозвониться, но телефон не отвечал, тогда я тебе написала. Две недели назад. А сегодня мы целый день ходили по магазинам, и днем оказались около твоего дома, но там никого не было, тогда мы поехали к твоей маме, и она сказала, что ты переехал… — Потрясающая, думал Диг с изумлением разглядывая Дилайлу, совершенно потрясающая. — Она сказала, что в твоей жизни произошли изменения к лучшему, и не обманула: какой дом! — Дилайла сунула голову в прихожую.
Одета она была в белый вискозный сарафан с тесемками вместо лямок и голубые сандалии, сплетенные из ремешков. Зачесанные наверх волосы удерживала пластиковая заколка в виде когтистой лапы. Сквозь вискозу просвечивали трусики — тоже из тесемок. Диг сглотнул: с ума сойти!
Звук захлопнувшейся автомобильной дверцы отвлек внимание Дига от нижнего белья Дилайлы, он выглянул на улицу. Напротив стоял большой четырехколесный джип, и высокий мужчина вынимал из него вещи: забавного вида сумки из стеганой ткани и пластиковые коробки. Черноволосый владелец джипа был ростом за метр восемьдесят и широк в плечах. Джинсы он умел носить не хуже Дилайлы, из джемпера с треугольным вырезом выступала крепкая загорелая шея. Он был очень загорелым, а когда обернулся, выяснилось, что и еще и очень красивым — этакий образец мужской привлекательности. Незнакомец приветливо улыбнулся, и до Дига дошло: Алекс.
Муж Дилайлы опять полез в джип, бережно, обеими руками он вынимал из машины… — вазу миньской эпохи, гадал Диг, или необычайно большое яйцо Фаберже? Нет, еще одно пластиковое сооружение с длинной ручкой, в котором лежало нечто розовое, плотно упакованное в ткань и перевязанное.
Подхватив стеганые и пластиковые емкости, Алекс двинулся к дому. Дилайла расцвела улыбкой:
— Позвольте мне представить друг другу двух самых замечательных мужчин на свете. Диг, это Алекс. Алекс, это Диг. — Последний был тронут гордостью, прозвучавшей в голосе Дилайлы, когда она произнесла его имя.
Он протянул руку и рассмеялся: обе руки у Алекса были заняты. Алекс заулыбался в ответ, и Дига ослепила немыслимая белизна его зубов, а также необыкновенное сходство с Пирсом Броснаном.
— А это, — продолжала Дилайла, забирая у мужа сумку с розовым содержимым и показывая Дигу, — фантастический Оливер! Правда, он красивый?
Диг растерянно посмотрел на странноватый батон вареной колбасы с мутными голубыми глазками.
— Милый, — наконец нашелся он, — очень.
Они вошли в дом, и Диг с гордостью продемонстрировал этой идеальной семье своей элегантный и стильный новый дом, с высокими потолками и старинными балками, — воплощение прежде чуждых понятий, таких как «степеннность» и «достаток».
Он заварил чай, усадив гостей в саду на темно-зеленой скамье из кованого железа. Небольшой, но цветущий сад выглядел живописно: куманика и розы на шпалерах, ограда, увитая плющом. В жарком воздухе плыл запах жасмина. Ветерок доносил откуда-то звуки скрипки.
Дилайла достала пластиковую бутылочку и сунула ее в колбасный ротик.
— Диг, — огляделась она, — это невероятно. Глостер Кресент! Ты выиграл в лотерею?
— Нет, — засмеялся Диг. — А жаль. Дом — детская мечта Надин. Очень дорогая мечта. Я в жизни не был столь беден, как сейчас. У меня было больше денег в восемнадцать лет, когда я зарабатывал шесть тысяч в год. Но мы сели, подсчитали и решили, что можем себе позволить сделать мечту явью, даже если я уйду с работы. Удачно продали наши старые квартиры, а Дин сейчас зарабатывает охренительные деньги… ох-х! — Прикрыв рот рукой, он бросил извиняющийся взгляд на колбасу.
Маленький кабинет Дига был единственным прибежищем от хаоса, царившим в их новом доме. Он уступил вкусам Надин и позволил ей пуститься во все тяжкие: диковинные обои и богемный хлам заполонили дом. Как ни странно, он чувствовал себя легко в этом бедламе, художественный беспорядок был чертой характера Надин, и он почти его полюбил. По крайней мере, дышать ему ничто не мешало. Но в его кабинете стены были выкрашены в белый цвет, стояла современная мебель, лампы на гибких подставках и хромированная картотека. Старый диван Дига с вельветовой обивкой занимал почетное место в углу.
Рационально обставленная комнатка приютила «Диггер-Рекордс», самую крошечную независимую звукозаписывающую компанию в мире. Фирме от роду было две недели и нарыла она пока только одну группу, но это были лучшие гитаристы со времен «Оазиса». Диг нутром это чуял, сердцем и душой. Оставалось только доказать свою правоту остальному миру.
Новая жизнь немного походила на игру во взрослых. Диг и Надин невольно ожидали, что вот-вот в дверь позвонит человек в форме и сурово спросит, по какому праву они забрались в дом для взрослых людей и живут тут; потом их выведут под конвоем, швырнут в фургон и вывезут в комнатушку в дешевом районе.
Допив чай, Диг посмотрел на часы: половина седьмого, Надин должна вернуться с минуты на минуту. При мысли об этом он улыбнулся: сегодня была ее очередь готовить ужин. В животе приятно заурчало.
Прозвенел звонок, и Диг устало двинулся открывать дверь, но полусонная мечтательность, навеянная длинным днем в офисе, мгновенно слетела с него, когда он увидел на своем пороге потрясающуюу женщину с золотистыми волосами и персиковой кожей. — Дилайла!
Лицо Дилайлы расплылось в сияющей улыбке, она крепко обняла Дига:
— Ужасно рада тебя видеть!
— Ты откуда взялась?
— Ой, извини. Я ни за что не хотела являться без предупреждения как в прошлый раз. Пыталась до тебя дозвониться, но телефон не отвечал, тогда я тебе написала. Две недели назад. А сегодня мы целый день ходили по магазинам, и днем оказались около твоего дома, но там никого не было, тогда мы поехали к твоей маме, и она сказала, что ты переехал… — Потрясающая, думал Диг с изумлением разглядывая Дилайлу, совершенно потрясающая. — Она сказала, что в твоей жизни произошли изменения к лучшему, и не обманула: какой дом! — Дилайла сунула голову в прихожую.
Одета она была в белый вискозный сарафан с тесемками вместо лямок и голубые сандалии, сплетенные из ремешков. Зачесанные наверх волосы удерживала пластиковая заколка в виде когтистой лапы. Сквозь вискозу просвечивали трусики — тоже из тесемок. Диг сглотнул: с ума сойти!
Звук захлопнувшейся автомобильной дверцы отвлек внимание Дига от нижнего белья Дилайлы, он выглянул на улицу. Напротив стоял большой четырехколесный джип, и высокий мужчина вынимал из него вещи: забавного вида сумки из стеганой ткани и пластиковые коробки. Черноволосый владелец джипа был ростом за метр восемьдесят и широк в плечах. Джинсы он умел носить не хуже Дилайлы, из джемпера с треугольным вырезом выступала крепкая загорелая шея. Он был очень загорелым, а когда обернулся, выяснилось, что и еще и очень красивым — этакий образец мужской привлекательности. Незнакомец приветливо улыбнулся, и до Дига дошло: Алекс.
Муж Дилайлы опять полез в джип, бережно, обеими руками он вынимал из машины… — вазу миньской эпохи, гадал Диг, или необычайно большое яйцо Фаберже? Нет, еще одно пластиковое сооружение с длинной ручкой, в котором лежало нечто розовое, плотно упакованное в ткань и перевязанное.
Подхватив стеганые и пластиковые емкости, Алекс двинулся к дому. Дилайла расцвела улыбкой:
— Позвольте мне представить друг другу двух самых замечательных мужчин на свете. Диг, это Алекс. Алекс, это Диг. — Последний был тронут гордостью, прозвучавшей в голосе Дилайлы, когда она произнесла его имя.
Он протянул руку и рассмеялся: обе руки у Алекса были заняты. Алекс заулыбался в ответ, и Дига ослепила немыслимая белизна его зубов, а также необыкновенное сходство с Пирсом Броснаном.
— А это, — продолжала Дилайла, забирая у мужа сумку с розовым содержимым и показывая Дигу, — фантастический Оливер! Правда, он красивый?
Диг растерянно посмотрел на странноватый батон вареной колбасы с мутными голубыми глазками.
— Милый, — наконец нашелся он, — очень.
Они вошли в дом, и Диг с гордостью продемонстрировал этой идеальной семье своей элегантный и стильный новый дом, с высокими потолками и старинными балками, — воплощение прежде чуждых понятий, таких как «степеннность» и «достаток».
Он заварил чай, усадив гостей в саду на темно-зеленой скамье из кованого железа. Небольшой, но цветущий сад выглядел живописно: куманика и розы на шпалерах, ограда, увитая плющом. В жарком воздухе плыл запах жасмина. Ветерок доносил откуда-то звуки скрипки.
Дилайла достала пластиковую бутылочку и сунула ее в колбасный ротик.
— Диг, — огляделась она, — это невероятно. Глостер Кресент! Ты выиграл в лотерею?
— Нет, — засмеялся Диг. — А жаль. Дом — детская мечта Надин. Очень дорогая мечта. Я в жизни не был столь беден, как сейчас. У меня было больше денег в восемнадцать лет, когда я зарабатывал шесть тысяч в год. Но мы сели, подсчитали и решили, что можем себе позволить сделать мечту явью, даже если я уйду с работы. Удачно продали наши старые квартиры, а Дин сейчас зарабатывает охренительные деньги… ох-х! — Прикрыв рот рукой, он бросил извиняющийся взгляд на колбасу.