Эдвард Радзинский. Цари. Романовы. История династии

   Бенкендорф немного играл в знаменитого Шешковского, когда, глядя своими добрыми глазами, ласково… и беспощадно допрашивал провинившегося.
 
   Как повелось в России, не смея осуждать царя, осуждали холопа. Все были уверены, что беспримерное могущество тайной полиции создал сам Бенкендорф.
   И периодически в обществе возникал счастливый слух, что «палач мысли» Бенкендорф, наконец-то, попал в немилость, и Государь его убирает.
   Так, после гибели на дуэли нашего великого поэта в обществе упорно говорили, что государь весьма гневается. И оттого, что Бенкендорф не сумел предотвратить дуэль, погубившую гения русской литературы, отставка его решена.
   Самое смешное – слуху, видно, поверил и сам всеведающий глава Третьего отделения. И, как положено чиновнику в России во время государевой немилости, Бенкендорф тотчас «тяжело заболел». Общество злорадствовало.
   И тогда… сам государь навестил «тяжело больного»! Тотчас в доме Бенкендорфа началось столпотворение. Все те, кто еще вчера радостно кляли графа, бросились засвидетельствовать свое участие. Сотни визитных карточек были оставлены в приемной.
   На самом деле это был один из тестов государя – еще одна проверка общества на покорность. Бенкендорф, как и остальные министры, был всего лишь куклой в руках Николая I.
   Но когда Бенкендорф умер, государь повелел сделать его бюст. И поставил в своем кабинете. Чтобы не забывали, как ценит государь свою полицию.
   Николай относился к России, как учитель к вечно жаждущим нашкодить детям. Он был очень строг и заботился, чтобы дети не очень… взрослели. Так ими удобнее было управлять. Как говорил его министр просвещения Уваров: «Если я сумею продлить детство России еще на полстолетия, то буду считать миссию выполненной».
   И император с удовлетворением мог подвести итог: «В России все молчит, ибо – благоденствует».
   «Сначала мы судорожно рвались на свет. Но когда увидели, что с нами не шутят; что от нас требуют безмолвия и бездействия; что талант и ум осуждены в нас цепенеть и гноиться на дне души, …что всякая светлая мысль является преступлением против общественного порядка, когда, одним словом, нам объявили, что люди образованные считаются в нашем обществе париями; что… солдатская дисциплина признается единственным началом, – тогда все юное поколение вдруг нравственно оскудело».
   Так писал в своем знаменитом дневнике А. Никитенко. Умнейший критик, которому пришлось работать цензором. Никитенко не раз отправляли на гауптвахту за попытку, как он писал, «оказывать тайные услуги литературе». То бишь за недостаточную бдительность.
   Его дневник – красноречивый рассказ о том, как время Николая I убивало в человеке талант и энергию, заставляло понять, что «единственная мудрость у нас – это молчание и терпение».

Предтеча большевиков

   Идею величия власти олицетворял сам облик императора. «Николай был красив, но красота его обдавала холодом; нет лица, которое бы так беспощадно обличало характер человека, как его лицо… Черты… выражали непреклонную волю и слабую мысль, больше жестокости, нежели чувственности. Но главное – глаза…» (Герцен).
   Царственный взгляд Николая I, который до смерти не могли забыть его придворные. Беспощадный взгляд самодержца, которому тщетно пытался подражать наш герой – его сын. И император постоянно пробовал этот взгляд, «имевший свойство гремучей змеи – останавливать кровь в жилах…».
   Не наделенный глубоким умом и образованием, отец Александра был наделен чудовищной волей и работоспособностью. В своем кабинете на первом этаже Зимнего дворца он работал до позднего вечера. Спал он здесь же, по-спартански – на железной солдатской кровати, укрытый солдатской шинелью. И, засыпая в кабинете на своей походной постели, он видел мраморный лик верного пса Бенкендорфа.
 
   Николай занимался решительно всем. Но прежде всего он занимался идеологией.
   Кроме создания тайной полиции, Николай сделал еще один великий вклад в создание тоталитарного государства. При нем была создана идеологическая формула, которая переживет империю: «Самодержавие, Православие и Народность – вот три кита, на которых должна стоять Россия». Формула была придумана все тем же министром просвещения Уваровым.
   И его сыну Александру не раз напомнят об этой бессмертной формуле.
 
   «Народность». Это казалось смешным в империи, где все высшее общество говорило по-французски и самую влиятельную часть двора составляли исключительно немецкие фамилии, где в самих царях было больше 90 процентов немецкой крови.
   На самом деле – это было великое изобретение. Рабскому, покорному обществу была дана необходимая игрушка – великая гордость. Страна крестьян-рабов, которых можно было продать, купить, проиграть в карты, была объявлена светочем цивилизации. В многочисленных сочинениях писалось о неминуемом крахе гнилой, устаревшей Европы, в которую только Россия сможет и должна влить свежую кровь. Причем рассуждения рождались совершенно комические – Надеждин, редактор либерального журнала «Телескоп», славил, к примеру, «могущество нашего русского кулака», несравнимого с хилым кулаком европейца. И кулак действительно был могуч – миллионы крепостных ежедневно убеждались в величии отечественного мордобития.
   И конечно, славили любимое детище царей – русскую армию – опять же самую великую в мире армию, состоявшую из бесправных крепостных рекрутов, где процветали все те же мордобитие, жесточайшие телесные наказания.
   И царь, и полунемецкий двор, говоривший по-французски, высоко поднимают это знамя русского национализма – знамя самодержавия.
   Самодержавие объявлено главной причиной несравненного величия России. Русский народ – народ великих царей, русский царь – наследник царей библейских. «Только самодержавие соответствует духу русского народа», – объявил Николай.
   Величие самодержавия и народности дополняется идеей величия и незыблемости православия, неразрывно связанного с самодержавием.
   На самом деле связаны были пережитки язычества. Как римский кесарь был религиозным главой, так и русский царь, взяв его титул, стал главой церкви. Как и кесарь, царь – языческий бог. И солдаты, отвечая на приветствие Николая I, истово крестились, как перед иконой. Железнодорожные сторожа, встречая поезд нашего героя Александра II, будут осенять себя крестом и класть земные поклоны. Придворные не отличались от простолюдинов, воспринимали царя как живое божество.
   «Никто лучше него (Николая I) не был создан для роли самодержца. Его внушительная красота, величавая осанка, строгая правильность олимпийского профиля – все, кончая его улыбкой снисходящего Юпитера, дышало в нем земным божеством… В воздухе дворца было что-то торжественное, благоговейное. Люди во дворце говорили вполголоса, ходили немножко горбясь… чтобы казаться услужливее… все было наполнено присутствием Владыки» (фрейлина Анна Тютчева).
 
   Эта триада – самодержавие, православие и народность – окажется бессмертной в России.
 
   И создавая империю большевиков, Сталин скажет: «Русскому народу нужен Бог и царь». И, сделав себя царем и богом, Сталин превратит марксизм-ленинизм в новую религию.
   И состоится великий парадокс – созданная русскими радикалами, империя большевиков станет удивительно напоминать империю… ненавистного им Николая I!
   И слова Герцена, произнесенные им в середине далекого XIX века: «Коммунизм – это всего лишь преобразованная николаевская казарма», окажутся страшноватым пророчеством.
 
   Ну а что же наш герой Александр? Все эти три десятилетия тень железного отца совершенно заслоняет его.

Глава четвертая
Как воспитать Цезаря

Николай и Александра

   Наш герой рос в счастливой семье.
   Отец и мать были красивой семейной парой. Николай, непреклонный гигант, и его жена, императрица Александра Федоровна – хрупкая, нежная, с лазоревыми глазами. В этом несходстве была великая гармония их брака.
   Они были первые Николай и Александра на троне. И столь же нежно любили друг друга, как последние коронованные Романовы – Николай II и Александра. Правда, в их нежной любви был некоторый нюанс… Но об этом – потом.
 
   Рядом с великолепным Петергофским дворцом, соперничающим с Версалем, Николай построил небольшой коттедж, именовавшийся в честь жены «Александрией». Здесь государь отдыхал и от забот, и от грандиозности колоннад, мрамора, позолоты императорских дворцов. Здесь жили дети. Низенькие потолки, небольшие комнаты, увешанные картинами, уютный кабинет Николая на втором этаже – с великолепным видом на бескрайнюю даль залива. И вокруг – поля и леса…
 
   Наследнику Саше пошел восьмой год, и пора было всерьез заняться образованием цесаревича.
   Собирается семейный совет и единогласно решает – пригласить главным воспитателем наследника Василия Андреевича Жуковского – знаменитого поэта, отца русского романтизма.

Воспитатель-романтик

   О доброте и сентиментальности Жуковского ходили анекдоты. Поэту было 17 лет, когда закончился XVIII век. Но вечный романтик навсегда остался человеком галантного века. Само его появление на свет было весьма романтичным.
   Во время войны с турками была захвачена в плен красавица-турчанка. И крепостные крестьяне, служившие в армии, подарили восточную красавицу своему барину. Тот крестил ее и, конечно же, сделал своей наложницей. Так появился на свет плод любви – Василий Жуковский.
   Сын турчанки и богатейшего русского помещика получил блестящее образование в Московском университетском пансионе, где учились дети московской знати. Многие из его товарищей по пансиону станут элитой царствования – будущими министрами, придворными и прочими властителями дум грядущей эпохи.
   Юный Жуковский переживал двусмысленность своего положения, но его удивительное сердце нисколько не озлобилось. Оно «разбилось в музыку».
   Он начинает писать стихи, сразу получившие признание. Во время войны с Наполеоном его патриотические строки повторяла вся Россия.
   Но двери дворца открыла ему не слава поэта, а переводы с немецкого. Немки-императрицы: вдова Павла I, Мария Федоровна, и мать нашего героя, императрица Александра Федоровна, – обожали Шиллера и немецких романтиков. И были в совершеннейшем восторге от переводов Жуковского и, главное, от бесед с ним о любимых поэтах. Жуковский получает должность чтеца при вдовствующей императрице. Он же учит русскому языку молодую императрицу. Короче, Жуковский был «свой» во дворце и в семье. И когда возник вопрос о воспитателе наследника, ответ был ясен.
   И для общества (старавшегося забыть те дни, когда называли императора «солдафоном») решение пригласить Жуковского показалось желанным и красивым – великий поэт воспитывает будущего великого государя.
   Жуковский был холост. Как и положено истинному поэту-романтику, влюбившись в молодости и будучи отвергнутым, сей рыцарь продолжал хранить верность своей любви. И маленький Саша был ему вместо сына.
   Впрочем, на склоне лет Жуковский получит награду. Седовласый поэт на 56-м году влюбится в 16-летнюю девицу! И она разделит чувства поэта. Брак будет счастливым, у них будут дети.
 
   И впоследствии его достойный воспитанник Саша вспомнит об учителе, когда на пятом десятке влюбится навсегда в 17-летнюю девушку.
 
   Но все это впереди, а сейчас наследнику восьмой год. И Жуковский целиком посвящает себя царственному отроку. Поэт писал сестре: «Моя настоящая должность заберет все время… Прощай навсегда поэзия с рифмами. Поэзия другого рода теперь со мной».
   Ведь в его руках сейчас – будущее России.
 
   Жуковский составляет 10-летний план «Путешествия» – так назвал поэт воспитание наследника. Как все в России, план воспитания наследника утверждается отцом – государем. И Николай начинает пристально следить за его осуществлением, порой весьма жестко поправляя воспитателя.

«Путешествие» началось

   Жуковский воспитывает наследника как истинного христианина, то есть монарха, способного сочувствовать страдальцам.
   Как-то после урока Николай пришел в класс, где маленький Саша занимался историей со своим воспитателем. Это была та самая комната, где когда-то Николай допрашивал декабристов.
   В Николае, видно, проснулись воспоминания. Он знал, что добрейший Жуковский слишком много говорит с маленьким Сашей о христианском всепрощении. И император спросил сына:
   – Как бы ты поступил с мятежниками-декабристами?
   Мальчик ответил по-евангельски, как учил его добрейший Жуковский:
   – Я всех простил бы!
   Николай ничего не сказал, просто молча ушел.
   И только потом он скажет ему, тряся сжатым кулаком и повторяя, повторяя: «Вот чем надо править! Запомни: умри на ступенях трона, но власть не отдай!»
 
   Наследник необычайно красив – истинный принц. Но, с точки зрения отца, излишне женственен, у него слишком нежная душа… Когда уезжает императрица, Саша, как и положено ученику романтического поэта, отправляет вдогонку матери букет гелиотропа. Он обожает одиночество и мечтательное размышление. Но Николай желает, чтобы сын был мужествен.
   И царь потребовал у Жуковского, чтобы наследника воспитывали в окружении сверстников. Выбраны были двое мальчиков – дети придворных – Александр Паткуль и Иосиф Вильегорский.
   Жуковский, к радости отца, составляет беспощадное расписание занятий этой троицы.
   Подъем в шесть утра. Уже в семь наследник обязан был сидеть в классе вместе с двумя товарищами. Пять часов до полудня идут занятия. Никто, даже государь, не имеет права входить в святая святых – классную комнату во время занятий. В полдень – два часа на прогулку.
 
   Жуковский и три его ученика выходят из дворца и идут пешком по Петербургу. Здесь, на улице, занятия продолжаются.
   Одетый в военный мундирчик мальчик обязан «внимательно обозревать встречающиеся по дороге общественные здания, учебные и научные учреждения, промышленные заведения и прочие примечательности». И беседовать о них с воспитателем.
   «Учись с детства читать книгу, которая должна принадлежать тебе по рождению. Книга эта – Россия» (Жуковский).
 
   Во время прогулок читаются вслух стихи. И, подобно Сенеке в его знаменитых письмах, Жуковский дарит главному воспитаннику свои афоризмы-наставления на грядущую жизнь.
   Афоризмы Жуковского:
   «Власть царя над человеком происходит от Бога, но не делай эту власть насмешкой над Богом и человеком». «Уважай закон. Если законом пренебрегает царь, он не будет храним и народом». «Люби и распространяй просвещение. Народ без просвещения – это народ без достоинства. Им легко управлять, но из слепых рабов легко сделать свирепых мятежников». «Революция – есть губительное усилие перескочить из понедельника прямо в среду. Но и усилие перескочить из понедельника в воскресенье столь же губительно».
   Афоризмы процензурованы «лучшим из отцов» и повторяются самим Николаем во время его редких прогулок с сыном.
 
   Час на обед и с трех часов до пяти – опять занятия. Час на отдых и вот уже мальчики переодеваются для спортивных игр. С 7 до 8 у них гимнастика и подвижные игры. Ужин в 10 часов после «нравоучительной беседы с родителями». После ужина – молитва и сон.
   Вот список предметов, которым учили в России 13-летнего наследника: история, русский, математика, физика, философия, геология, законоведение, французский, английский, немецкий и польский языки, рисование, музыка, гимнастика, плавание, фехтование, танцы, военные науки, токарное дело… и прочее… и прочее…
   Лучшие умы России преподают науки наследнику. Граф Сперанский будет преподавать ему юриспруденцию. Государь не боится прежнего вольномыслия графа. Он знает, как благотворно подействовала ссылка на прежнего свободолюбца, и его участие в суде над декабристами это доказало. Сперанский учит наследника незыблемости самодержавия: «Нет такой власти на земле, ни в границах, ни за границами империи, которая могла бы положить конец верховной власти российского монарха. Этой власти служат все законы империи».
 
   По воскресеньям вместе с другими детьми придворных – Сашей Адлербергом, Павлом Барановым, Шуваловыми – он участвует в молодецких забавах, которые так ценит воинственный папа́.
   На верхней площадке у Большого дворца стоит императрица. Рядом с ней – мраморный столик с детскими призами. Отсюда, с площадки Большого дворца, открывается вид на водяную феерию – на знаменитый Большой каскад петергофских фонтанов. 64 фонтана выбрасывают в небо мощные струи воды. Вода струится по мраморным ступеням… Сверкают бронзовые статуи античных богов.
   В самом низу каскада, у фонтана «Самсон», император выстроил мальчиков. И по команде Николая вся орава бросается вверх – мальчики бегут по скользким ступеням сквозь бьющие ледяные струи воды. Тысяча шагов сквозь водяной занавес. Пощады нет! Все хотят быть первыми…
   Счастливых мокрых участников награждает императрица конфетами и книгами. Главный приз – благосклонная улыбка императора… Но сегодня она достается тезке наследника, ловкому Саше Адлербергу. Сын министра двора прибежал первым. И отец стыдит Сашу – сын императора должен быть всегда первым. Наследник престола должен нести свое великое бремя.
 
   Обычный мальчик может порой полениться, быть капризным и непослушным. И это позволяется его соученикам-сверстникам. Но не ему.
   Огромный, величественный император постоянно объясняет сыну: «Ты должен всегда помнить: только всей своей жизнью ты можешь искупить подаренное тебе Господом происхождение».
   И все это время наследник обязан вести дневник, где аккуратно должен сам записывать все свои прегрешения.
   «К.К. (воспитатель Карл Карлович Мердер) в продолжение дня был мною доволен», – отчитывается в понедельник восьмилетний наследник.
   Однако во вторник 12-го января у наследника большие неприятности, о которых должен написать: «Учился не совсем хорошо… К.К. не совсем доволен: дразнил сестрицу Марию Николаевну и кончил писать без приказания».
 
   Добрейший Жуковский любит его и прощает ему многое. Но есть и другой воспитатель – Карл Мердер, посвящающий Сашу в тайны военного дела. Мердер тоже любит Сашу, но – к радости лучшего из отцов – беспощадно преследует все, что может помешать ему стать истинным воином. Мердера пугает яростная вспыльчивость наследника, но еще больше – странная меланхолия, которая порой повергает его в абсолютное бездействие. И очень тревожит постоянная слезливость Саши, так не идущая истинному воину.
   Теперь маленький наследник обязан записывать в дневник (который так внимательно читает лучший из отцов) отдельно об этих прегрешениях.
   30-го марта. «Дурно писал и плачу без причины».
   1-го апреля. «Учился хорошо. Ударил себя прикладом и было заплакал».
 
   Александр и вправду обожает плакать. И когда строгий Мердер умрет, шестнадцатилетний Саша уткнется головой в подушки дивана, и долго никто не сможет остановить поток его слез.
   Эти слезы – подарок любимого воспитателя Жуковского.
   Сентиментальный поэт часто плачет… Плачет от восторга, читая Шиллера, от непослушания воспитанника, от воспоминаний о неудачной любви. Поэт принес эти частые слезы из прошлого века. В XVIII веке в России было модно быть чувствительным. Когда прабабка нашего героя Екатерина Великая рассказывала о деяниях Петра Великого казанскому дворянству, весь зал рыдал… от величия дел Петра. Когда Екатерина читала свой «Наказ» депутатам Уложенной комиссии, законодатели рыдали в голос… от мудрости государыни. Когда у Екатерины умер ее любовник Александр Ланской, вместе с нею горько обливался слезами – «выл от горя» – ее другой любовник, весьма жесткий человек князь Потемкин.
   Это не была слезливость – это была великая чувствительность галантного века. И маленький Александр перенял ее у поэта. И через полвека, подписывая последние свои указы, он будет рыдать от волнения.
   Николай ненавидел эти слезы. И мальчику не раз доставалось за них.
 
   Но отец знает лекарство от слез и глупой чувствительности. Это любимая Николаем I, отцом Николая I Павлом I и дедом Петром III – муштра. И Николай требует, к восторгу Мердера – больше занятий фрунтом!
   Жуковский возражал смело: «Я боюсь, что тогда Его императорское Высочество будет считать, что народ – это полк, а страна – это казарма».
   Но Николай благодушно позволяет Жуковскому ворчать. Он знает, что его плаксивый Саша, как и все Романовы, обожает армию.
   В шесть лет его посадили на лошадь, и ему понравилось! В восемь лет он с восторгом скакал на фланге лейб-гусарского полка… И во время коронации Николая главным шоу коронационных торжеств в Москве стал восьмилетний «наследник на коне».
   «В 7 часов утра Александр Николаевич в полной парадной форме лейб-гвардии гусарского полка поскакал к Петровскому дворцу. Здесь сел на приготовленного для него арабского коня и полетел к императору, мимо коего уже проходили церемониальным маршем войска – 67 000 человек… Вся Москва выбежала смотреть эту величественную картину, – с восторгом писал счастливый Карл Мердер. – Появление наследника на чудесном коне, коим он управлял с невероятной ловкостью, все затмило».
   Через несколько дней триумф повторился. «Все от него были без ума, особенно дамы», – шутливо записал Мердер. И прибывший на торжества наполеоновский маршал Мармон (тот самый, который предал Бонапарта, – открыл союзникам дорогу в Париж), восхищался в тот день маленьким наездником. И строгий отец, наконец-то, вслух выразил высочайшее одобрение. А как им гордился его дед – прусский король, которому написали об этом событии!
   Как и все Романовы, Саша обожает строй гвардии, блеск кирас, обнаженных сабель, медных касок с орлами. Он даже нарисует новую форму гренадерам.
   Да, наследник русского престола обязан быть «военным в душе».
   «Россия – есть государство военное и его предназначение быть грозою света». Эту фразу лучшего из отцов ввели в учебники для кадетских корпусов. И вообще штатский человек «потерян в нашем веке», – объяснял сыну государь.
   И Саша это с восторгом понимает.
   Он жаждет военного строя и скучает, издавая под руководством поэта журнал «Муравейник», который царь всерьез беспощадно цензурует!
   Как насмешливо сказал граф Петр Панин: «Я думаю, пока в их семье не родится государь-калека, Романовы не отучатся от этой любви к армии».
   И Николай, несмотря на все протесты Жуковского, отправил десятилетнего Сашу заниматься в кадетский корпус. Его будут учить суровому солдатскому ремеслу, он станет унтер-офицером, чтобы в тринадцать лет стать штабс-капитаном и принимать участие в столь любимых отцом парадах.
 
   Впрочем, Николай готов простить Жуковскому его борьбу со столь ценимой государем муштрой. Потому что главное, о чем заботится Жуковский и ежедневно прививает наследнику, – культ отца и беспрекословное ему послушание.
   «Никогда не хвалите великого князя», – просит умный царедворец государя… к его восторгу! «Простое ласковое обращение Вашего Величества – это уже есть высочайшая награда». …«Его Высочество должен трепетать при мысли об упреке отца». «Мысль об одобрении отца должна быть тайной совестью Его Высочества».
   И когда мальчик осмеливается быть непослушен, на Сашу обрушивается отцовский гнев, которого страшится вся Россия.
   – Уходи прочь! Ты не достоин подойти ко мне после такого поведения; ты забыл, что повиновение – есть долг священный. Я все могу простить, кроме непослушания!
   И отец сулит самое страшное наказание для маленького Романова:
   – Я лишу тебя права носить парадный мундир на целый месяц, если когда-нибудь еще покажешь малейшее непослушание!
 
   Отец. Страх перед отцом… Послушание, повиновение. Отец – как идеал для подражания. Идол – во всем.
   Отец спит на походной кровати, прикрывшись старенькой солдатской шинелью, на тоненьком тюфячке, набитом сеном. Отец с утра одет в мундир – он презирает халат. Даже когда болеет, Николай носит вместо халата старенькую шинель. «И ею он укрывался» (фрейлина Мария Фредерикс).
   И все это будет стараться соблюдать Александр. И походная постель будет стоять в его кабинете, и умирать он будет на ней. Как отец.

«Все это делалось так скрытно, так порядочно»

   Но как он ни старается подражать отцу, он – мамин сын. Отец следит за его занятиями, но так редко с ним разговаривает. Отец суров, мать нежна. Со своими бедами он идет к ней.
   Фрейлина Анна Тютчева рисует портрет матери нашего героя:
   «Дочь прусского короля, она приехала из Германии, где все бредили чувствительной поэзией Шиллера… Ее нежная натура и неглубокий ум заменили чувствительностью принципы. И Николай питал к этому хрупкому, изящному созданию страстное обожание сильной натуры к существу слабому, покорно сделавшего его единственным властителем и законодателем… Николай поместил ее в золотую клетку дворцов, великолепных балов, красивых придворных… И в своей волшебной темнице она ни разу не вспомнила о воле. Она позволяла себе не замечать никакой жизни за пределами золотой клетки. Она обожала и видела только красивое, счастливое. И когда однажды она увидела поношенное платье на девушке, которую представили ко двору, она заплакала».