Касси Эдвардс
Обещание рая
Глава 1
Пусть дождь целует тебя, смачивая твои волосы.
Истмен
Май 1825 года…
Побережье в нескольких милях к югу от Чарлстона, штат Южная Каролина.Огненные вспышки молнии в очередной раз раскололи надвое потемневшее небо и ярко осветили гонимые ветром облака. Громадные океанские волны, вздымаясь, пенились и падали на пустынное побережье, разбиваясь на мелкие, искрящиеся осколки. Неожиданно стемнело и, казалось, прежде времени наступила ночь. Обрушившийся на мыс Пиратов дождь яростно хлестал за окнами маяка.
Смотритель маяка Прэстон Уитни озабоченно вглядывался в разъяренное море, освещая его лучами прожекторов.
— Допускаю, что дождь время от времени нужен, иногда мы даже молимся об этом, но мне совсем не нравится, когда на нас низвергается такой водопад, — жаловался он своей дочери Иден.
Освещая мощным сигнальным лучом бушующие волны, Прэстон включал оглушительную сирену, чтобы предупредить случайно оказавшиеся в окрестностях корабли об опасности, подстерегающей их здесь, на скалистом берегу.
— Будь он неладен, этот шторм! Должен сказать, что это не самый лучший повод отрывать человека от восстановительного сна, — недовольно ворчал Прэстон. — Я должен еще несколько часов поспать сегодня днем, в противном случае ночью не буду стоить и ломаного гроша. Человеку необходимо хорошенько выспаться, если он хочет содержать маяк в надлежащем виде во время ночного дежурства.
— Не волнуйся, папа. Я уверена, что шторм скоро стихнет, — сказала Иден и украдкой взглянула на него. Так же как и Прэстон, она страстно желала, чтобы стихия как можно скорее успокоилась. Ей было очень важно, чтобы отец вернулся в постель и крепко заснул.
И у нее были на то свои причины. Близился день его рождения, и в послеполуденное время, пока отец спит, Иден собиралась съездить в Чарлстон, за подарком, а также за свежими продуктами, необходимыми для праздничного пирога. Если же отец будет бодрствовать, ей придется отказаться от задуманного предприятия: он был категорически против любых ее поездок без сопровождения куда бы то ни было. Однако при возможности она неоднократно позволяла себе самовольные отлучки, конечно же, без ведома отца.
— Не позавидуешь кораблю, попавшему в эту грозную стихию, — проворчал Прэстон, освещая кипящие волны. — Мои лучи могут только предупредить его. Остальное зависит от Всевышнего и Его воли. Я же, Иден, чувствую себя беспомощным. Дьявольски беспомощным.
Затянутое темными тучами небо осветилось очередным ударом молнии. Иден подобрала полы хлопчатобумажной юбки и прильнула к окну, вглядываясь в океан. Темные воды бурлили и казались полны морских змей, кишащих в пенящемся хаосе. Башня маяка содрогалась и качалась, а ее железные балки стонали от натуги, но Иден знала, что сооружение достаточно прочно и выдержит бешеный натиск ветра. Маяк, установленный на огромном, погруженном в воду железном трубопроводе, основание которого заполнено балластом и бетоном, способен противостоять любой разразившейся стихии.
Сколько Иден помнила, здесь, на маяке, прошла вся ее сознательная жизнь.
Прэстон с нежностью наблюдал за дочерью. Он любил и гордился ею. Иден была его единственным утешением с тех пор, как он потерял свою горячо любимую жену… Десять лет прошло со дня ее смерти, и все эти годы дочь напоминала ему верную и преданную Брэнну, словно та никуда не уходила и все еще остается здесь с ним. Временами ему казалось, что Брэнна продолжает жить в дочери.
Иден очень походила на мать. Такая же мягкая, нежная и заботливая. Даже внешне у них было много общего: легкие золотистые волосы, рассыпанные по плечам, светящиеся добротой и лаской зеленые глаза, оттененные золотистыми ресницами, щеки с очаровательными ямочками и мягкие, пухлые губы, будто специально созданные для поцелуев.
«Иден — красивая девушка», — признал Прэстон. Сегодня на ней было отделанное кружевом хлопчатобумажное платье с короткими пышными рукавами с буфами и высоким стоячим белым воротником. Ее груди были круглыми, талия — тонкой, а стройные бедра — прекрасной формы. Да! Иден стала очаровательной взрослой женщиной, и его радовало, что она его наперсница и верный друг.
Но прежде всего она его дочь, и он готовил себя к тому, что рано или поздно ему придется потерять ее, уступив другому мужчине. Он с грустью осознавал, что этот день не за горами. Девушка как раз на выданье. Скоро ей исполнится восемнадцать лет.
Тем временем Иден интуитивно уловила какое-то неясное движение в океане. Волны продолжали свирепую свистопляску, и она не сразу смогла определить, что именно привлекло ее внимание. Но, взглянув снова, успела различить контуры борющегося с ветром корабля и взволнованно провела рукой по волосам.
— Папа! Там корабль!
Иден быстро оглянулась на отца и неожиданно для себя заметила его пристальный взгляд. Последнее время она часто перехватывала такие взгляды и прекрасно понимала их значение. Каждый год предвещал опасность для ее отца. Он осознавал, что скоро потеряет ее, и в его глазах она видела испытываемый им страх перед одиночеством. Да, она хорошо понимала его. Но это вопрос будущего. Сейчас у него нет причин для опасений. Ни один мужчина еще не приглянулся ей. Ни один не смог пока заставить ее сердце биться быстрее…
Она с облегчением вздохнула, когда отец снова повернулся к океану, и внимательно посмотрела на него. Прэстон был высок и строен. Несмотря на сорокапятилетний возраст, его вьющиеся светлые волосы оставались пышными, зеленые глаза, обычно веселые и улыбчивые, временами затуманивала печаль, и Иден знала, отец снова вспоминал ее мать.
Одеваться он предпочитал просто. Его повседневная одежда состояла из рубашки и брюк из грубой бумажной ткани. Неотъемлемым его атрибутом являлся также запах крепкого табака.
Очередная вспышка молнии заставила Иден испуганно вздрогнуть. Ей вспомнилось, как несколько лет назад такая же молния чуть не убила ее отца. В тот день он поднимался по спиральной металлической лестнице, ведущей к верхней площадке на башне маяка. Удар молнии пришелся по лестнице, которая получила мощный электрический заряд. Последствия этого ощущались до сего дня: ноги Прэстона до сих пор оставались полуонемевшими, и он мог передвигаться только с помощью трости.
— Корабль, говоришь? — спросил Прэстон, разглядывая освещаемые лучом волны. Порывы ветра яростно сотрясали стекла окон, лампы в помещении дрожали, а фитили в них, питаемые керосином, продолжали гореть.
— Разве ты не видишь его, папа? — взволнованно спросила Иден, всматриваясь в бушующую стихию за окном. Борющийся с ветром корабль неожиданно появился и через мгновение снова исчез за огромной клокочущей волной. — Как ты думаешь, там на корабле заметили наш предупреждающий свет?
Прэстон молчал, сжав челюсти, и губы его превратились в тонкую ниточку. Он тоже видел корабль, а главное, узнал его. Впервые в жизни он пожалел, что освещать путь кораблю — его прямая обязанность. Этому он предпочел бы не помогать, так как корабль, борющийся с волнами, принадлежал пирату Джеку. Тому самому, всеми проклинаемому пирату, представляющему угрозу для всех цивилизованных кораблей, и вот уже столько лет ускользавшему от судов американской патрульной службы, бороздивших водные просторы. Несомненно, шторм — единственная причина, заставившая этот корабль подойти так близко к суше. Мародерская команда капитана Джека прекрасно осознавала, что объявлена вне закона, и за нею охотятся вдоль всего американского побережья.
— Не сомневаюсь, что они также заметили нас, — недовольно проговорил Прэстон, по-прежнему держа руку на хрупком устройстве, регулирующем яркость световой камеры маяка и полного набора подвешенных к ней лампочек.
Иден вопросительно посмотрела на отца, затем отошла от окна, успев отметить, что тучи начали постепенно рассеиваться. Ветер сменил направление, и порывы его стали менее яростными.
— Папа, похоже, ты не обрадовался появлению этого корабля, — сказала она тихо. — Тебе даже не хочется освещать его, не так ли? Почему? Чей это корабль? Ты узнал его?
Прэстон осторожно посмотрел на дочь, стараясь не напугать ее. Места здесь были спокойными, и мало кто слышал о набегах пиратов. Только однажды был взрыв морского разбоя в этих водных просторах, продолжавшийся почти десятилетие, и по своей жестокости эти проделки могли соперничать с золотым веком пиратства. Капитан Джек — последний из оставшихся пиратов и самый неуловимый из них. Его дьявольский черный корабль наводил ужас на всех, кто попадался на его пути. Тот факт, что разыгравшийся шторм привел этот корабль так близко к их жилищу, не оставлял Прэстону другого выбора. Он вынужден был предупредить Иден, чтобы она была осторожна, когда останется одна. Сам же он должен выспаться, чтобы восстановить силы после дежурства на маяке, а ночью — снова находиться высоко на башне для очередного несения службы, и в случае появления опасных гостей будет бессилен помочь ей. Только она сама сможет обеспечить свою безопасность.
— Почему ты молчишь, папа? — Иден нерешительно прикоснулась к его руке. — Что такого особенного в этом корабле, заставляющем тебя вести себя так странно?
Поколебавшись минуту-другую, Прэстон внимательно посмотрел ей в глаза.
— Дочка! — сказал он. — Этот проклятый корабль принадлежит пирату Джеку. Я узнал его по описанию тех, кто не раз преследовал его в открытом море.
— Папа, уверена, что ты ошибаешься, — засмеялась Иден. — Сколько лет не было слышно о появлении пиратов в этой части Атлантики, по крайней мере со дня последней трепки, устроенной пиратам в этой бухте в 1778 году.
— Если бы твои слова соответствовали истине, сколько еще капитанов и команд ограбленных кораблей остались бы в живых? — возразил ей Прэстон. — Я уверен, что не ошибаюсь, поэтому будь осторожна, девочка! Если к тебе подойдет хотя бы один незнакомец и не сможет дать вразумительного ответа на вопрос, зачем он здесь, а ты будешь одна — отбрось сомнения! Воспользуйся пистолетом, который я дал тебе для самозащиты.
— Но, папа! Ты преувеличиваешь опасность, — мягко перебила его Иден. — Я уверена, что ни один пират не осмелится бросить якорь в этой бухте или даже где-то рядом. Сигнальный огонь маяка для него так же смертелен, как и пушечный выстрел. Наш сигнал может привести патрульные суда, и тогда им не сдобровать.
— Иден, я требую, чтобы ты была осторожной. Допускаю, что многие пираты нашли свою смерть в наших водах, но никогда не думай, что они столь трусливы, чтобы не появиться здесь, если посчитают нужным сделать это, — сказал Прэстон, нахмурившись. — Пиратов можно обвинить во многих смертных грехах, но только не в трусости.
Вспомнив о том, что она собиралась сделать сегодня, как только отец заснет, Иден почувствовала, как ледяной панцирь сковывает ее сердце. Сможет ли она отправиться в Чарлстон как задумала? Или это небезопасно? Может быть, уже не один пират затаился в тени и приготовился похитить какую-нибудь невинную девушку? Или ее опасения всего лишь плод разыгравшейся фантазии?
Иден взяла подзорную трубу, поднесла к глазам и долго наблюдала за перемещениями корабля. Шторм почти утих, и судно было явственно видно. Она подумала, что отцу было бы гораздо спокойнее, если бы корабль убрался отсюда восвояси.
— Мой сигнальный луч все еще достигает этой чертовой посудины! — хмыкнул Прэстон. — Представляю, как каждый пират проклинает меня и наш маяк. Может быть, его заметит какое-нибудь патрульное судно, подойдет сюда и уберет этого сукиного сына из наших вод?
— А ты не боишься, что команде капитана Джека не понравится, что ты за ними наблюдаешь? — спросила Иден. Она опустила подзорную трубу, ощутив, что ее наполняет предчувствие беды. — Что, если они надумают вернуться, чтобы уб…? — она осеклась, не решаясь договорить слово «убить».
— Они скоро уйдут в море, — сказал Прэстон и потер красные от бессонницы глаза. — Они достаточно разумны, чтобы вовремя убраться отсюда, так как знают, что любой капитан прибрежной службы готов отдать свой годовой заработок, чтобы поймать и уничтожить их.
Ветер почти разогнал тучи, и на небе появилось яркое солнце, освещающее все вокруг своими золотистыми лучами. Прэстон потянулся и зевнул. Затем с трудом передвигаясь и молча проклиная свои слабые немеющие ноги, он взял спасительную трость и, прихрамывая, обошел маленькую комнату, гася одну за другой лампы.
— Думаю, опасность миновала, и теперь я могу вернуться в свою постель, — сказал он и направился к двери, за которой начиналась лестница, ведущая по спирали вниз. Он открыл дверь и, с трудом перешагнув через порог, медленно поставил ногу на верхнюю ступеньку. — Я заслужил толику хорошего сна и надеюсь, что сегодня мне приснится фреснельский объектив, о котором я так мечтаю. Слышал, что с его помощью лучи видны на расстоянии до двадцати четырех миль.
— Да, это было бы прекрасно, — согласилась Иден, спускаясь за ним по ступенькам и с болью наблюдая, как трудно ему даются эти шаги.
Путь между верхней и нижней площадкой на башне маяка был утомителен даже для нее. На лестнице раздавался звук их шагов и равномерный стук отцовской трости. Чувствовался неприятный запах плесени и керосина, к тому же из-за тесноты помещения жара была удушающая.
Когда, наконец, они достигли нижней площадки, Иден с облегчением вздохнула и с радостью шагнула в открытое пространство. Глубоко вдохнула посвежевший после дождя и впитавший в себя запах земли воздух. Наступившая после шторма тишина нарушалась лишь мягким бризом, напоенным ароматом цветов.
Некоторое время отец и дочь шли бок о бок по посыпанной гравием дорожке, ведущей к их коттеджу, затем остановились, и Прэстон, разглядывая ухоженный сад, окружающий их дом, задумчиво проговорил:
— Дождь пошел на пользу хотя бы твоему саду.
Он залюбовался разнообразием цветов. Тюльпаны, первоцвет, ирисы, разноцветные гиацинты и бледно-желтые нарциссы образовали радующие глаз пышно растущие ряды. По краям виднелись островки сочного лука-резанца, кудрявой петрушки, мяты и других трав.
Но настоящей страстью Иден были папоротники. Она даже завела отдельный участок для этих лесных растений.
— Этой весной твои любимцы разрослись особенно буйно, — улыбнулся ей Прэстон. — Они радуют глаз даже несмотря на то, что не цветут.
Иден наклонилась и прикоснулась к хрупкому листку папоротника.
— Да в этом году они такие зеленые, такие сочные, — сказала она, коснувшись другого листка. — Разве ты не видишь, папа? Их красота заключается не в наличии или отсутствии цветов, а в яркости зелени и игре оттенков цвета. — Она выпрямилась, поднимаясь во весь рост, и разгладила складки на юбке. — Они особенные. В них есть что-то таинственное, — добавила она, вздыхая.
— Не думаю, что они слишком долго будут оставаться тайной для тебя, не зря же ты классифицируешь все папоротники, которые приносишь из леса, составляешь гербарии, — усмехнулся Прэстон, — и, повернувшись, — направился к веранде. — Наш дом и сад переполнены папоротниками.
— Ты прав, — согласилась Иден и пошла вслед за ним, догнав его у самого крыльца. Она с досадой посмотрела на свои ногти, затем показала их отцу. — Мои руки совсем не похожи на руки леди. Посмотри на мои ногти: они черны от земли, поскольку я вожусь в саду, и грязны от масла, с которым приходится соприкасаться на маяке.
Опираясь на трость и с трудом преодолевая ступеньки, ведущие на веранду. Прэстон проворчал:
— К черту твои ногти. У тебя значительно больше достоинств, чем такая мелочь. Посмотри в зеркало, Иден. Ты хороша, как картинка. Точь в точь — твоя мать. — У него перехватило горло. — Точь-в-точь — твоя мать.
Иден, откидывая за спину свои золотистые волосы, удовлетворенно засмеялась, и глаза ее загорелись.
— Посмотри на себя в зеркало, Иден, — настаивал Прэстон. — Ни одна женщина в Чарлстоне не может сравниться с тобой.
Иден открыла было рот, собираясь оспорить утверждение отца. Ей хотелось сказать, что она давно заметила интерес, проявляемый отцом к ее близкой подруге Анже-лите Льюэллин, но передумала. Лучше промолчать. В конце концов, если ее подруга вскружила голову отцу, то пусть он сам в этом и признается, когда посчитает нужным. Несомненно, он, как и Иден, прекрасно понимал, что Анжелита ветрена и капризна, а кроме того не принадлежит к числу женщин, довольствующихся одним поклонником. Тем более, если он на двадцать лет старше и, самое печальное… искалечен.
Постояв несколько минут на веранде, Прэстон направился в дом.
— Не забудь разбудить меня вовремя. Мы должны проверить все фитили до наступления темноты, милая, — проговорил он. — Ну, наконец-то все позади. У меня в запасе целых семь часов, и я постараюсь как следует выспаться.
Иден кивнула утвердительно. Она тоже была довольна. Семь часов вполне достаточно. Она успеет побывать в Чарлстоне, сделать все необходимые покупки и вовремя вернуться домой. Отец вряд ли проснется и не узнает, что она куда-то отлучалась.
Сейчас как никогда важно, чтобы он не обнаружил ее самовольных отлучек в Чарлстон. С появлением пиратского корабля такие походы в одиночку рискованны. Тем не менее Анжелита может позволить себе бывать где захочет и когда захочет, иногда в компании с кем-то, но чаще — одна. И отец Иден спокойно смотрел на это. Правда, Анжелита не была его дочерью и ей давно уже не семнадцать.
Однако поездки в Чарлстон были для Иден единственным развлечением в ее однообразной жизни на маяке. Она жила на безлюдном берегу, тишина которого нарушалась лишь всплеском набегавших волн или криком морских чаек, промышлявших себе пропитание на прибрежной полосе. Иден же нравилась городская жизнь с ее суетой, с ее звуками и запахами. И особенно ей нравилось делать покупки.
«Нет, ничто не помешает ей отправиться в Чарлстон, » — решила Иден, следуя за отцом. Она помогла ему дойти до спальни и закрыла за ним дверь. Затем медленно прохаживалась по комнате, надеясь, что скоро услышит его храп.
Иден огляделась вокруг. Нищенское годовое жалованье отца — четыреста долларов за содержание маяка — не бог весть какая сумма. Часть денег он платил ей — за помощь. На такие деньги особо не разгонишься, но ей удавалось как-то устроить их быт и создать уют. В доме все дышало чистотой, везде были видны следы ее заботливых рук. Деревянный пол постоянно начищен, окна задрапированы занавесками из легкой прозрачной ткани, мебель в гостиной обита материалом веселых зеленовато-голубых тонов, а благоухающий лимоном воздух — чист и свеж. Рядом с диваном стоял натертый до блеска дубовый стол, а стену напротив занимал огромных размеров камин, в котором уютно потрескивали дрова. На верхней каминной полке стоял одинокий серебряный подсвечник — единственная память, оставшаяся Иден от бабушки.
По одну сторону гостиной находилась небольшая кухня, где все было также скромно и также чисто и уютно. Здесь были встроенные шкафы с выдвижными ящиками с емкостями для муки, сахара и круп. По другую сторону гостиной располагались спальни.
Иден вошла в свою комнату. Белые кружевные занавески на окнах были из такой же ткани, что и покрывало на широкой дубовой кровати. Взяв накидку с капюшоном, висевшую на крючке, Иден набросила ее себе на плечи, затем направилась к комоду, выдвинула ящик и вытащила оттуда крохотный пистолет. Вспоминая предупреждения отца, некоторое время задумчиво рассматривала его. Ей всегда казалось, что пистолет для нее скорее угроза, чем средство защиты. Ей была ненавистна мысль, что когда-нибудь придется им воспользоваться. Но сегодня, лучше, чтобы он находился в кармане ее накидки. С появлением пиратского корабля она, наконец, осознала, насколько уязвима. Опасность, исходящая от агрессивно настроенного мужчины, может быть предотвращена только пулей.
Вздрогнув от этой мысли, она опустила пистолет в карман своей накидки. Затем прижалась ухом к стенке, отделяющей ее комнату от спальни отца и, убедившись, что оттуда раздается равномерный раскатистый храп, с удовлетворением улыбнулась.
Она на цыпочках вышла из спальни и, стараясь справиться с бешено колотящимся сердцем, осторожно направилась к выходу.
Глава 2
Ее удивление подобно песне ветра.
О'Брайэн
Иден выехала на проселочную дорогу, изрытую выбоинами, заполненными после недавнего дождя жидкой грязью. Она натягивала вожжи, стараясь управлять лошадью и фургоном так, чтобы не угодить в грязные лужи, но все ее усилия оказывались напрасными. Всякий раз, когда колесо попадало в заполненную водой яму, а затем выезжало, резко подбрасывая девушку, Иден со стиснутыми до боли зубами хваталась за края сидения, шепча про себя далеко не девичьи выражения. Временами она хмуро поглядывала на небо. Солнце разыгралось не на шутку, и жаркие лучи его, проникая через накидку, безжалостно жгли кожу.
Дорога тоже доставляла мало радости: слишком уж много луж ожидало ее впереди. Иден сбросила капюшон и, почувствовав, как ласковый ветер, развевая волосы по плечам, освежал ей голову, вздохнула с облегчением. Она не боялась снимать головной убор, здесь не было надобности маскироваться. Этот участок дороги был всегда пустынен, и здесь редко проезжал кто-либо, за исключением ее самой и отца, да разве еще немногих посетителей, которые иногда заезжали к ним в гости. Кроме них, на протяжении всей дороги, ведущей на маяк, и в округе не было ни плантаций, ни домов.
Поэтому Иден расслабилась, намереваясь в ближайшие несколько часов насладиться свободой и забыть о повседневных домашних делах. Она нечасто позволяла себе такую разрядку — не стоило рисковать. Если бы она не знала меры, то могло произойти одно из двух: либо отцу стало бы известно о ее вольностях, либо с ней могла случиться какая-либо беда во время отлучки. Так что не стоит дразнить гусей. Пока возможно, она будет наслаждаться этими редкими поездками и благодарить за них судьбу.
Прервав раздумья, девушка оглянулась вокруг. Слева от нее до самого горизонта простирался океан. Он успокоился после шторма, и волны его искрились и мерцали в солнечных лучах.
Справа раскинулся сосновый лес и соляные топи. Весна была в разгаре, буйно цвели азалии и опьяняюще пахли цветущие магнолии. Вдоль дороги, в тени кипарисов и дубов виднелись островки камелий. Везде стояла убаюкивающая тишина, прерываемая время от времени щелканьем черного дрозда.
— Тпру-у-у, — вскрикнула Иден, натянув поводья.
Она пыталась удержаться на сидении, но яростно вибрирующий фургон бросал ее из стороны в сторону. Наконец, ей удалось остановить лошадь. Она тяжело дышала. Пот застилал ей глаза, и лицо покраснело от натуги. Однако она с облегчением подумала, что только благодаря парусиновому навесу продолжает сидеть внутри фургона. Глубоко вздохнув и собрав всю силу воли, девушка стала обдумывать ситуацию. Похоже, колесо отвалилось, и только благодаря удаче ей удалось избежать ранения.
Иден развязала завязки накидки, которая, соскользнув с плеч, упала на сидение, и вышла из фургона.
Даже беглый взгляд позволил Иден осознать, что она попала в трудное положение. Колесо разломилось на две части и требовало серьезного ремонта. Ей предстояло решить задачу, с которой сама она не сможет справиться. Это под силу только опытному, знающему человеку. Может быть, даже потребуется новое колесо. И сколько бы оно ни стоило, она готова…
Она посмотрела сначала в одну сторону, затем в другую, но дорога была пустынна. Некому было протянуть ей руку помощи. Девушка вдруг остро почувствовала свое одиночество. Что же ей делать?
У нее было только два выхода: либо она возвращается на лошади домой и рассказывает о своем несчастье отцу, либо она направляется в Чарлстон и там находит кого-нибудь, кто согласится приехать с ней сюда и привести колесо в порядок. «Тогда деньги, предназначенные для подарка и покупок, пойдут на ремонт колеса, — подумала она. — Но это же нечестно…»
Раздумывая, какое же решение ей принять, она снова посмотрела вокруг. Если она вернется домой и разбудит отца, то ей придется сообщить ему гораздо больше, чем о разбитом колесе. Она вынуждена будет рассказать о своей поездке в Чарлстон, и отец, будучи человеком проницательным, сразу поймет, что эта поездка — не первая. И тогда уж он позаботится, чтобы она оказалась последней.
Если же она решится отправиться в Чарлстон пешком, то…
Уловив какой-то шум, исходящий оттуда, откуда она сама приехала, девушка вздрогнула. Секунду спустя из-за поворота показалась лошадь, а за ней фургон. Волна облегчения заполнила Иден. Теперь ей не придется возвращаться домой и объясняться с отцом. Навстречу спешит помощь.
Но первая радость скоро сменилась тревогой. Что это за люди приближаются к ней? Не несут ли они с собой опасность? Местность на много миль вокруг пустынна. Здесь нет ни плантаций, ни строений, так как места здесь низкие, и существует постоянная угроза наводнений.
— Кто бы это мог быть? — взволнованно прошептала она. Прикрывая глаза ладонью, чтобы защитить их от солнца, она напряженно всматривалась в приближающийся фургон и, различив сидящего в нем одинокого мужчину, вздрогнула. Что-то сдавило ее горло, в сердце заполз страх. Она предпочла бы встретиться с супружеской четой. Ей совсем не нравилось просить помощи у одинокого незнакомца на безлюдной дороге. Слишком уязвимой она чувствовала себя при этом.