– Ты вышел из больницы вчера и даже не позвонил мне! – крикнула она, сдвинув брови, и бросилась на постель.
   – Ясмин…
   – Ты не хотел, чтобы я приходила в больницу, и я не приходила. Но ждала, что ты сразу же придешь домой, как только выпишешься.
   – Я хотел… но…
   – О'кей, почему ты не позвонил мне? Лучше скажи, с кем ты провел все это время.
   – Вчера вечером я был у Папы. Хасан передал, что он ожидает ответа…
   Она недоверчиво посмотрела на меня.
   – И ты провел там всю ночь?
   – Нет, – признался я.
   – Ну и кого ты еще навестил? Я тяжело вздохнул и пробормотал:
   – Селиму.
   Лицо Ясмин выражало презрение и гадливость.
   – Так вот что задерживало тебя! Ну и как она? Реклама не обманула?
   – Селима присоединилась к своим сестрам, Ясмин.
   Она растерянно заморгала,.но очень быстро пришла в себя.
   – Скажи, почему это не удивило меня? Мы ведь предупреждали, чтобы она была осторожной.
   – Никакая осторожность ей не помогла бы. Разве что закопаться в пещеру в ста милях от ближайшего жилья. А такое не в стиле Селимы.
   – Да. – Ясмин замолчала.
   Я догадывался, о чем она сейчас думает: это и не в ее стиле, и я намекаю на то, что ей угрожает такая же опасность. Очень надеюсь, что моя догадка близка к правде, потому что я действительно так считал. Всегда.
   Я не рассказал ей о кровавом послании на зеркале в ванной, адресованном мне. Кто-то посчитал Марида Одрана легкой мишенью, поэтому сейчас надо быть предельно осторожным и держать язык за зубами. К тому же такие разговоры не поднимут настроение ни ей, ни мне.
   – Купил модик и хочу испробовать его, – объявил я.
   Она подняла брови.
   – Я его когда-нибудь видела?
   – Не думаю. Какой-то детектив из старых книг. По идее, эта личность поможет мне остановить убийства.
   – Понятно… Папа посоветовал?
   – Нет. Папа не знает, что я собираюсь предпринять на самом деле. Я сказал ему, что буду, как ищейка, ходить за Оккингом, след в след, и разглядывать в лупу улики.
   – А мне кажется, это пустая трата времени, – заметила Ясмин.
   – Так оно и есть, но Папа любит делать все по порядку. Он действует планомерно, четко, но без воображения и с быстротой улитки.
   – И всегда добивается того, чего хочет.
   – Да, это верно. Все равно не желаю, чтобы он без конца совал нос в мои дела, запрещая делать то, разрешая делать это… Раз уж я работаю на него, то по крайней мере буду действовать самостоятельно.
   – Ты не просто работаешь на него, Марид. Ты делаешь это ради нас всех.
   Ради Будайина. И, кроме того, помнишь Ицзин? Тебе никто не поверит; сейчас время испытаний и накопления сил. Тебя ждет слава!
   – В самое яблочко, – усмехнулся я мрачно. – Надеюсь только, что она не придет ко мне посмертно.
   – "Господь мой щедро дает долю кому пожелает из рабов своих, и умаляет долю других, и все, что вы истратили на доброе дело. Господь возвратит вам. Поистине, Он – Лучший из одаряющих" (Сура 34 "Саба", аят 39 Пер. Б.Я. Шидфар).
   – Господи, теперь ты декламируешь мне суры Корана! У тебя что, приступ религиозности?
   – Это у тебя приступ неверия! А я никогда не была безбожницей, просто забываю молиться…
   – "Пост без молитвы подобен пастуху без посоха". Кстати, ты ведь пост тоже не соблюдаешь… – Да-а, но… – Какие тут могут быть "но", детка!
   – Ты просто увиливаешь от разговора! Она была права, поэтому я сменил тактику.
   – Быть или не быть, о любимая, вот в чем вопрос! – Я подбросил на ладони модик. – Господи, да подключи ты наконец эту чертову штуку!
   Я набрал побольше воздуха в легкие, пробормотал: "Во имя Аллаха" и вставил модик Ниро Вулфа.
 
***
 
   Первое впечатление чуть было не повергло его в панику: Одрана внезапно поглотила фантастическая гора плоти. Ниро Вулф весил одну седьмую тонны, двести восемьдесят фунтов или даже больше. Все органы чувств Одрана под воздействием модуля свидетельствовали, что он за какую-то долю секунды поправился на сто тридцать фунтов. Задыхаясь, Одран упал на пол. Его предупреждали, что, прежде чем мозг адаптируется к личностному модулю, будь это запись с живого человека либо искусственно созданный образ, должно пройти какое-то время. Возможно, этот модуль предназначался для организма, находящегося в гораздо лучшем состоянии, чем его собственный. Нервная система, мускулы Одрана не способны были адаптироваться в новых условиях сразу, им требовалось время, чтобы свыкнуться с этими условиями. Ниро Вулф намного толще Одрана и выше ростом. Теперь Мариду придется разгуливать походкой Вулфа, жестикулировать так же, как он, усаживать воображаемое дородное тело с осторожностью и заботой живущего в нем персонажа книги. Потрясение оказалось гораздо сильнее, чем ожидал Марид.
   Минуту спустя Вулф услышал голос молодой женщины. Она, казалось, чем-то обеспокоена. Одран все еще корчился на полу, пытаясь подняться и восстановить дыхание.
   – С тобой все в порядке? – хотела знать женщина.
   – О да, не беспокойтесь, пожалуйста, мисс Наблузи, – ответил он.
   Вулф медленно сел, и она подошла, чтобы помочь ему подняться на ноги. Он нетерпеливо отмахнулся, но все же, вставая, оперся на нее.
   Придуманные создателями модика в соответствии с романами Стаута воспоминания Вулфа смешались с как бы отодвинутыми на второй план приглушенными мыслями, ощущениями Одрана. Вулф свободно владел многими языками: английским, французским, испанским, итальянским, сербским, хорватским и другими. В модике не хватило места на такое количество языковых училок. Одран спросил себя, как будет по-французски пес, и сразу же вспомнил: "ле шьен". Но Марид и сам неплохо знал французский. Он захотел узнать английский и хорватский эквиваленты, но они словно забылись, вертелись на кончике языка – очень неприятное, раздражающее чувство, провал в памяти. Одран и Вулф не могли припомнить, что за люди говорят по-хорватски, где они живут, а Одран никогда раньше не слышал о существовании такого языка. Все это заставило его усомниться в глубине и прочности иллюзии.
   Оставалось надеяться, что подобный провал не произойдет в критический момент, когда жизнь Одрана будет зависеть от способности Вулфа спасти его от смертельной опасности.
   – Фу! – произнес Вулф.
   Да, но ведь Ниро Вулф весьма редко попадал в опасные ситуации. Он любезно разрешал Арчи Гуд-вину рисковать за двоих. Вулф вычислил бы здешних убийц, сидя за добрым старым письменным столом (образно выражаясь, конечно) добрым старым дедуктивным методом. Мир и процветание вновь стали бы достоянием города, и все правоверные восславили бы имя Марида Одрана.
   Вулф снова взглянул на мисс Наблузи. Часто, говоря о женщинах, он выражал неприязнь, граничащую с враждебностью. Интересно, как он относится к перемене пола? Секунду поразмышляв, детектив, похоже, решил, что испытывает к обрезкам то же самое брезгливое недоверие, что и к натуральным кремам, от природы наделенным легкомыслием и приверженностью к капризам. В целом он достаточно непредвзято и объективно судил о людях: иначе он не был бы гениальным детективом. Вулф вполне сможет опрашивать жителей Будайина и понять их специфический образ жизни, мотивы поступков.
   По мере того как тело привыкало к модику, личность Одрана отступала все дальше и дальше в глубину разума; она теперь могла лишь предлагать, Вулф же все больше контролировал ситуацию. Стало очевидно, что это может привести, в частности, к непомерным, ненужным тратам. Подобно тому, как убийца, нацепив модуль Бонда, изменил как свой физический облик, так и гардероб в соответствии со вкусами и привычками нового хозяина тела, так и Одран с Вулфом внезапно захотели накупить массу желтых рубашек и пижам, нанять лучшего в мире шефповара и стать обладателем коллекции редких, экзотических орхидей. Но со всем этим придется подождать…
   – Фу, – снова пробурчал Вулф.
   Они подняли руку и вытащили модик.
 
***
 
   Снова мгновенная потеря ориентации и, как следствие, приступ головокружения. Я стою посреди комнаты, тупо уставившись на свою руку, сжимающую модик. Я вернул свое тело и разум.
   – Ну как? – спросила Ясмин. Я взглянул на нее – Вполне удовлетворительно, – так Ниро Вулф выражал свой восторг. – Может сработать, – вынужден был признать я. – Кажется, этот парень способен все расставить по полочками и в конце концов отыскать верное объяснение случившемуся. Если оно вообще существует.
   – Отлично, Марид. И помни, если он не оправдает твоих надежд, существуют тысячи других! Я положил модик на пол возле кровати и лег. Может, давно уже надо было поправить мозги? Подозреваю, что все остальные оказались правы, а я ошибался и валял дурака. Что ж, я уже взрослый мальчик и умею признавать свои ошибки. Не вслух, конечно, и ни в коем случае не в присутствии личностей типа Ясмин: она никогда не позволит мне забыть момент моей слабости. Достаточно самому осознать, что лишь нелепая гордость и страх удерживали меня от операции, и еще дурацкое убеждение, что, вооруженный своими природными способностями, я дам сто очков вперед любому модику. Я позвонил Сайеду и успел застать его дома до ухода в бар. Полу-Хадж сказал, что заскочит через две минуты. Я пообещал ему небольшой подарок.
   Ясмин растянулась рядышком, положила голову мне на плечо, погладила по груди.
   – Марид, – сказала она нежно, – я так горжусь тобой…
   – Ясмин, я чуть не загнулся от страха.
   – Знаю, милый; я тоже боюсь. Но что же будет, если ты все бросишь? Если убьют людей, которых ты можешь спасти? Что я тогда подумаю о, тебе? Что ты сам о себе подумаешь?
   – Мы ведь уже договорились, Ясмин, я сделаю все, что смогу, и, если другого выхода не останется, рискну своей шкурой. Только перестань постоянно твердить, что я поступил правильно и как ты рада, что меня могут пришить в любой момент. Наверное, такая болтовня поднимает тебе настроение, но мне она совсем не помогает и даже начинает утомлять, не говоря уж о том, что разговоры не заставят пулю и нож отскакивать от моей кожи, как от волшебной кольчуги.
   Она, конечно, обиделась, но я должен был раз и навсегда положить конец этим идиотским воплям: "Давай, парень, покажи им, что почем!" Все же мне стало жаль Ясмин. Чтобы не показать, что раскаиваюсь в своей суровости, я встал, направился в ванную, закрыл дверь и налил себе стакан воды. Вода у меня почему-то всегда теплая, а лед в холодильнике заводится редко. Казалось бы со временем можно было привыкнуть пить тепловатую гадость, в которой плавают какие-то странные частицы, но я так и не привык, хотя и очень стараюсь. Мне до сих пор нравится вода, в которой ничего не плавает.
   Я вытащил из кармана джинсов коробку с пилюльками и выудил соннеин. Мои первые "солнышки" после больницы. Как это бывает с наркоманами, я отметил свое воздержание, нарушив его. Бросил таблетки в рот, запил глотком теплой воды. Вот что поддерживает во мне веру! Пара "солнышек" и несколько треугольников стоят целых трибун, заполненных доброжелателями с подбадривающими лозунгами. Я тихонько, стараясь, чтобы не услышала Ясмин, закрыл коробочку (почему?) и спустил воду в унитазе. И вернулся в комнату.
   Я почти дошел до кровати, когда раздался стук в дверь. Сайед.
   – Бисмиллах, – воскликнул я, впустив его.
   – Это ты верно сказал, – буркнул Полу-Хадж. Он плюхнулся на край матраса.
   – Ну, что там у тебя?
   – Он обзавелся розеткой, Сайед, – радостно сообщила Ясмин.
   Полу-Хадж медленно повернул голову и окинул ее суровым взглядом крутого парня. Сайед снова был в боевом настроении. Место женщины – в определенных местах в доме; мужчины ее видят, но не слышат, а если она хорошо соображает, то и не видят…
   Он снова повернулся ко мне и кивнул.
   – Я обзавелся розеткой в тринадцать лет, – произнес он вызывающим тоном.
   Я не собирался драться с ним, тем более по этой причине, и напомнил себе, что собираюсь просить Сайеда о помощи, чем навлекаю на него серьезную опасность. Я бросил ему модик Арчи Гудвина, он легко поймал его на лету.
   – Это что за тип?
   – Детектив из одной старой книги. Работал помощником величайшего сыщика в мире. Его босс ужасно толстый и никогда не покидает своей комнаты, поэтому Гудвин собирает для него сведения; он молод, прекрасно выглядит, умен и смел.
   – Ага. Как я понимаю, этот модик просто запоздалый подарок к концу рамадана, верно?
   – Нет.
   – Ты принял денежки от Папы и взялся за его работу. Стало быть, ты начал охотиться за тем, кто пришил наших общих друзей и соседей. Теперь ты хочешь, чтобы я вставил модик сильного, надежного парня и отправился с тобой искать приключений или чего там еще, так?
   – Мне нужен помощник, Сайед, – сказал я. – И первым в голову пришел именно ты.
   Он был слегка польщен моими словами, но все еще далек от энтузиазма.
   – Это не по моей части.
   – Вставь модик, и все изменится. Он тщательно обдумал мои слова и понял, что я прав. Потом снял кафию, свернул ее, вытащил свой модик и стал Арчи Гудвином.
   Я наблюдал, как внезапно обессмыслилось его лицо, а затем приобрело новое выражение, полностью преобразившись. Сайед выглядел теперь более раскованным, более образованным человеком. Рот искривился в снисходительной усмешке: Полу-Хадж, он же Гудвин, инспектировал свою новую память. Его глаза ощупали комнату, словно потом надо было составить подробный отчет. Я знал, что мой друг сейчас видит не Марида Одрана, а Ниро Вулфа.
   Личность и жизненная позиция Гудвина должны прийтись Сайеду по вкусу. Он непременно сочтет привлекательной возможность постоянно подкалывать меня саркастическими замечаниями, как Гудвин поступал со своим шефом. Ему понравится быть неотразимым мужчиной; нося этот модик, он сможет даже преодолеть отвращение к женщинам.
   – Нам надо обсудить вопрос о зарплате, – сказал он.
   – Конечно. Как ты знаешь, Фридландер-Бей оплачивает все мои расходы.
   Он ухмыльнулся. Я представил себе, какие картины сейчас возникли в его голове: обеды при свечах в интимной обстановке, танцы в клубе "Фламинго" и другая экзотика, дорогие костюмы…
   Внезапно ухмылка пропала. Он сверился с воспоминаниями Гудвина.
   – Когда я работал на вас, шеф, мне не раз крепко доставалось, – произнес он задумчиво.
   Я погрозил ему пальцем, как в таких случаях делал Ниро Вулф.
   – Это часть работы, Арчи, и ты всегда это сознавал. Кстати, если я не ошибаюсь в своих догадках, как раз она доставляла тебе наибольшее удовольствие.
   Улыбка вновь заиграла на его лице.
   – А вы получали удовольствие, строя свои догадки обо мне и о том, какие догадки строю я. Что ж, поскольку это ваше единственное упражнение… Кроме того, вы, наверное, правы. Как бы то ни было, нам уже давно не приходилось работать вместе.
   Может быть, мне надо вставить модик Ниро Вулфа; наблюдать, как Сайед разыгрывает свою роль соло, было как-то неловко. Я хмыкнул на манер Вулфа, потому что "Гудвин" ожидал такой реакции.
   – Так ты поможешь мне? – спросил я после небольшой паузы.
   – Минутку.
   Сайед вытащил модик Гудвина и вставил прежний. Ему понадобилось намного меньше времени на адаптацию. Конечно, ведь он занимался этим с тринадцати лет; мои же мозги "утратили девственность" всего несколько минут назад. Сайед окинул меня суровым взглядом; когда он заговорил, я сразу понял, что настроение у него отвратительное. Лишившись модика, представлявшего грядущую жизнь как полную приключений и романтики, Полу-Хадж явно не желал совать голову в петлю. Он вплотную подошел ко мне и начал свою речь.
   – Слушай. Мне, конечно, жалко Никки. Плохо и то, что какой-то псих прикончил Сестер Черной Вдовы, хотя я никогда с ними не дружил; все равно, такое убийство – паршивое дело. Что касается Абдуллы, он получил по заслугам, и, если хочешь знать мое мнение, следовало сделать это гораздо раньше. Так что все дело сводится к личным счетам между тобой и каким-то придурком из-за Никки.
   Что ж, я тебя поддерживаю, весь Будайин, весь город, сам-Папа на твоей стороне.
   Одного не понимаю: как ты набрался наглости, – тут он больно ткнул меня в грудь пальцем, твердым, как железный прут, – предлагать мне роль прикрытия. Ты получишь награду, славу и почет, а мне решил оставить дырки от пуль и ножевые раны! Ну уж нет! Сайед прекрасно видит, что ты делаешь, Сайед не такой псих, как ты думаешь. – Он фыркнул, искренне удивленный моей дерзостью. – Даже если ты выберешься из этой истории живым, магрибец, даже если все в мире будут считать тебя героем, тебе придется рассчитаться со мной!
   Лицо Полу-Хаджа покраснело, челюсти плотно сжались, несколько секунд он молча буравил меня взглядом, беззвучно шевеля губами, пытаясь немного успокоиться, чтобы связно выразить свою ярость. Увы, это ему не удалось. На мгновение показалось, что он сейчас изобьет меня до полусмерти. Я не сдвинулся с места ни на сантиметр; я молча ждал. Он занес сжатый кулак, помедлил, затем схватил пластиковую коробочку, швырнул ее, погнался за покатившимся по полу модиком, наконец настиг и с торжеством опустил на него здоровенный каблук кожаного сапога. Кусочки пластика и яркие разноцветные детали электроники полетели во все стороны.
   Несколько мгновений Полу-Хадж молча созерцал останки модика.
   – Ты знаешь, что этот парень пил? – крикнул он. – Молоко, черт бы его побрал!
   Оскорбленный до глубины души, Сайед направился к двери.
   – Куда ты? – робко спросила Ясмин. Он взглянул на нее.
   – Заказать себе лучшую отбивную, лучшую выпивку; хочу закатить небольшой праздник в честь того, что сумел избежать ловушки, в которую меня чуть не загнал твой поганый дружок.
   С этими словами он пинком распахнул дверь, вышел и с грохотом захлопнул ее за собой.
   Я рассмеялся. Отличное представление: как раз то, что нужно для разрядки.
   Правда, мне не понравились угрозы Сайеда, но даже если бы не маньяки-убийцы, по сравнению с которыми мой друг казался добрым маленьким мальчиком, уверен, что Полу-Хадж довольно быстро сменил бы гнев на милость. Если же я стану героем квартала, что маловероятно, ему придется присоединиться к небольшой, но злобной группе завистников. Уверен, Сайед никогда не задержится надолго среди тех, кто оказался в меньшинстве. Стало быть, моя задача – остаться в живых, и Полу-Хадж снова станет моим другом.
   На самом деле своему оптимизму и способности воспринимать ситуацию спокойно и с юмором я был обязан работе "солнышек". Видишь, как они помогли, сказал я себе. Только подумай, к чему могла привести драка с Сайедом?
   – Ну и что теперь? – вопросила Ясмин. Лучше бы она не спрашивала… Найду другой модик, как ты сама предлагала. А пока буду собирать сведения, как желает Папа. Попытаюсь их систематизировать, чтобы посмотреть, вырисовывается там какая-то схема, закономерность или черт его знает что… – Ты ведь не трусил, а, Марид? Я имею в виду операцию.
   – Конечно, трусил, и ты это знаешь. Хотя… И да, и нет. Скорее пытался избежать неизбежного. В последнее время я часто чувствую себя Гамлетом. Даже понимая, что того, чего ты боишься, никак не избежать, все равно не уверен, нужно ли это делать. Возможно, Гамлету удалось бы решить свои проблемы, не нагромождая столько трупов вокруг, если бы он действовал по-другому, не провоцируя дядю. Может, то, что я сделал с моими мозгами, только кажется правильным решением. Или, может, я сейчас пропускаю что-то очень важное…
   – Если ты будешь попусту терять время, занимаясь самокопанием, убийцы выберут новые жертвы, возможно, тебя самого. Подумай сам, раз пол-Будайина знает, что ты идешь по следу, значит, они тоже в курсе…
   Такая мысль мне еще не приходила в голову. После этого даже "солнышки" не могли обеспечить мне хорошее настроение. Через час я уже был в кабинете Оккинга. Как обычно, лейтенант не проявил должной радости, увидев старого друга.
   – А, Одран… Ну, что там? Нашел мне еще один труп? Нет? Ну, раз в Будайине все спокойно, тогда чему обязан? Дай сообразить… Наверное так: ты, смертельно раненный, дополз сюда из последних сил, отчаянно жаждая перед смертью получить мое прощение. Правильно?
   – Мне очень жаль, лейтенант…
   – Что ж, каждый имеет право иногда помечтать, не так ли?
   Видит Бог, он умеет шутить, как никто.
   – По идее, я должен работать с тобой рука об руку, а ты – всей душой стремиться к сотрудничеству. Папа считает, что надо объединить наши усилия.
   Оккинг поморщился, словно в нос ему ударила вонь, и пробормотал что-то неразборчивое.
   – Мне не нравится бесцеремонное вмешательство в мою работу, Одран; можешь передать ему это. Он только затрудняет расследование и навлекает опасность на себя.
   – Ему так не кажется. Оккинг мрачно кивнул:
   – Хорошо, что тебе нужно? Я сел, стараясь не показать, что чувствую себя не в своей тарелке.
   – Все, что ты знаешь о Люце Сейполте и русском, убитом в клубе Чири.
   Оккингу понадобилось несколько секунд, чтобы взять себя в руки.
   – Одран, какая может быть связь между ними? Ну, это мы уже проходили: он просто увиливал от ответа.
   – Должны существовать какие-то общие мотивы или широкий конфликт интересов, о которых мы не знаем; составная часть его – события, происходящие у нас.
   – Не обязательно, – сказал лейтенант. – Русский вовсе не часть Будайина.
   Он мелкая политическая букашка, залетевшая на нашу территорию только потому, что ты назначил ему здесь встречу.
   – Ты прекрасно умеешь менять тему разговора, Оккинг. Ладно, откуда же взялся Сейполт и что он здесь делает?
   – Сейполт приехал в город три или четыре года назад откуда-то из Четвертого Рейха, по-моему, из Франкфурта. Объявил себя агентом по импорту и экспорту. Сам понимаешь, под этим может скрываться все, что угодно. В основном имеет дело с продовольствием, специями, кофе, хлопком, тканями, восточными коврами, медью и бронзой, дешевыми украшениями, каирскими изделиями из стекла и другой мелочью. Похоже, среди здешних европейцев он имеет большой вес, заколачивает неплохие денежки. Ни разу не вызвал подозрения, что замешан в незаконной торговле, по крайней мере в серьезных масштабах. Вот практически все, что мне известно.
   – А почему тогда он направил на меня пушку, стоило мне задать пару невинных вопросов насчет Никки?
   Оккинг пожал плечами:
   – Возможно, он просто не любит, когда нарушают его уединение. Послушай, Одран, по твоему виду не скажешь, что ты самый честный человек на свете и благородный искатель истины. Бедняга вполне мог подумать, что это ты явился, чтобы наставить на него пушку, ограбить и исчезнуть, прихватив коллекцию древних статуэток, скарабеев и всяких мумифицированных мышей.
   – Значит, ты был у него? Оккинг покачал головой.
   – Эх, Одран, Одран! Хочешь верь, хочешь нет – мне регулярно докладывают о том, что происходит. Разреши напомнить тебе: я довольно влиятельное лицо, глава правоохранительных органов.
   – Извини, все время забываю. Итак, версия Никки-Сейполт тупиковая. А этот русский, Богатырев?
   – Он ноль, мелкий чиновник, работающий на белорусов. Сначала пропал его сынишка, потом он поймал пулю психованного Бонда. Этот тип еще меньше связан с убийствами, чем Сейполт.
   Я улыбнулся:
   – Спасибо, лейтенант. Фридландер-Бей хотел, чтобы я удостоверился, не появились ли у тебя новые улики за последнее время. Уверяю тебя, я действительно не хочу мешать расследованию. Только скажи, что мне делать дальше.
   Он поморщился.
   – Я бы, конечно, мог предложить, чтобы ты отправился добывать улики, скажем, в Терродель-Фуэго, или в Новую Зеландию, или еще куда-нибудь, лишь бы подальше от меня, но ты ведь только посмеешься… Поэтому, если хочешь, проверь тех, кто точит зубы на Абдуллу, или самых страстных ненавистников Сестер Черной Вдовы. Выясни, видел ли кто-нибудь Сестер с чужим или подозрительным человеком незадолго до их убийства.
   – Ладно, – согласился я, поднимаясь. Меня только что послали… ну, скажем, подальше Новой Зеландии, но я хотел, чтобы у Оккинга сложилось впечатление, что я принял его слова за искренний совет. Возможно, у него были сведения, которыми он не желал делиться со мной, несмотря на настойчивые призывы Папы. Это объясняло его наглую ложь. В любом случае, я обязательно вернусь сюда, когда Оккинга не будет поблизости, залезу в полицейский компьютер и пороюсь в прошлом Сейполта и Богатырева.
   Когда я вернулся домой, Ясмин указала на стол.
   – Кто-то оставил тебе записку. – Записку?
   – Ну да, засунул ее под дверь и постучал. Я подошла, но там никого не было; спустилась по лестнице, но на улице тоже не увидела ни души.
   По моей спине пробежал холодок. Я разорвал конверт: короткая записка, напечатанная на компьютере.
   "Одран, Ты следующий!
   Джеймса Бонда больше нет.
   Я стал кем-то другим. Угадай, кем?
   Подумай о Селиме – и все поймешь.
   Но это не принесет тебе пользы, потому что Скоро ты будешь мертв!"
   – Что там написано? – спросила Ясмин.
   – Ничего интересного, – ответил я. Руки у меня слегка дрожали. Я отвернулся от Ясмин, скомкал записку и сунул ее в карман.

Глава 15

   С того самого вечера, как у Чириги пришили Богатырева, я познал всю гамму чувств, доступных человеческому существу: отвращение, ужас и ликование; любовь и ненависть, надежду и отчаяние, робость и смелость. Но ни одна из этих эмоций ни разу не захватила душу так, как черная ярость, овладевшая мной сейчас. Все, игры кончились; всякие соображения насчет справедливости, чести и долга вытеснялись одним простым императивом – остаться в живых. Время колебаний и сомнений прошло; сегодня угрожали мне. Анонимная записка расставила все на свои места.