Бессмысленное, дурацкое занятие; но человеческий мозг ищет всему объяснение. Он жаждет порядка во всем, и только сильнодействующее зелье типа РПМ или соннеина способно унять или, по крайней мере, немного отвлечь серые клетки.
   Кстати, отличная идея! Я вытащил коробочку с пилюльками и проглотил четыре "солнышка". Биллу я не стал предлагать: он получил за свое удовольствие авансом и не нуждался в дополнительных развлечениях.
   Я велел безумному американцу остановить машину у Восточных ворот. Плата за проезд составила тридцать киамов, я дал ему сорок. Билл долго не отрывал взгляда от денег, пока я не засунул хрустики в карман его куртки. Билл поднял на меня взгляд, прищурился, словно увидел впервые.
   – Тебе легко говорить, – прошептал он.
   Я хотел выяснить еще кое-что и сразу отправился в магазин на Четвертой улице, торгующий модиками. Хозяйкой модишопа была чудная, вечно дергающаяся старуха, которая в свое время одной из первых вставила в свою башку розетку для модика. Думаю, хирурги, промахнулись на миллиметр-другой – она всегда возбуждала горячее желание поскорее убраться подальше от нее. Лайла не могла ни с кем говорить не скуля и не хныкая: пожилая дама склоняла голову набок и смотрела на собеседника так, словно она – маленькая улитка в саду, а он вот-вот на нее наступит. Иногда хотелось сделать это, но старуха была слишком шустрой… Выглядела Лайла соответственно своей профессии: длинные нечесаные седые волосы, густые седые брови, бескровные сморщенные губы; все зубы давно покинули насиженные места; кожа почти черная, сухая и словно покрытая коростой, а длинные скрюченные пальцы идеально соответствовали расхожим представлениям о ведьмах. Все двадцать четыре часа в сутки на башке у нее красовался какой-нибудь модик; но ее собственная яркая личность – не очень приятная, к слову сказать, – пробивалась через все искусственные преграды. То ли модик воздействовал не на те участки мозга, то ли влиял недостаточно сильно, то ли охватывал меньше серых клеточек, чем положено. Получалась нелепая, но по-своему забавная картина: Дженис Джоплин (Джоплин Дженис – легендарная рок-исполнительница 60-х годов) с вкраплениями характера Лайлы, маркиза Жозефина Роза Кеннеди, то и дело разражавшаяся очень нехарактерными для изысканной леди гнусавыми взвизгами-всхлипами. Что ж, магазин принадлежал Лайле, и тот, кто не в силах был ее выносить, просто делал покупки в другом месте.
   Я захаживал к Лайле, потому что хозяйка любезно позволяла мне проверять любые модики и училки, поступавшие в продажу, вставляя их в свою розетку. Когда мне надо было обогатиться знаниями, я всегда отправлялся к Лайле, надеясь, что, пройдя через мозг этой дамы, искомые сведения не исказятся настолько, чтобы стать причиной моей преждевременной смерти.
   Сегодня вечером она решила побыть собой, вставив лишь училки по ведению документации и учетно-хозяйственной работе. Боже мой, значит, прошел целый год: как незаметно летит время для усердных пользователей пилюлек вроде меня!
   – Лайла, – окликнул я негромко. Она так походила на ведьму из "Белоснежки и семи гномов", что трудно было начать разговор;
   Лайла принадлежит к тому типу людей, с которыми избегают вести задушевные беседы, даже если нуждаются в помощи.
   Она оторвала взгляд от накладных, но губы все еще беззвучно шевелились, а мозг, стимулируемый училкой, продолжал подсчитывать, проверять, перепроверять… Наконец она кивнула.
   – Что ты знаешь о Джеймсе Бонде? – спросил я.
   Она отложила микрокалькулятор, выключила его и разглядывала меня несколько секунд. Глаза ее сначала расширились, затем превратились в узкие щелочки.
   Наконец она с трудом проскулила:
   – Марид!
   – Что ты знаешь о Джеймсе Бонде? – Видео, книги; эскапистская литература двадцатого века, где находила выход жажда силы и власти. Шпионы, суперагенты, приключения подобного рода… Он был неотразим; ни одна женщина не могла устоять перед Бондом. Хочешь стать неотразимым, Марид? – призывно проскулила она.
   – Спасибо, пытаюсь достичь этого собственными силами. Просто ответь мне, покупал кто-нибудь у тебя в последнее время модик Джеймса Бонда?
   – Нет, могу сказать тебе совершенно точно. Я давненько не получала такого модика. Джеймс Бонд безнадежно устарел, Марид. Люди ищут чего-то новенького.
   Рыцарь плаща и кинжала не очень подходящая личность для интересного времяпрепровождения. – Она умолкла. Губы снова стали беззвучно шевелиться, подсчитывая доходы и расходы.
   Я знал Бонда, потому что читал книги Флеминга, – да, да, настоящие книги, сделанные из бумаги. Ну, по крайней мере, четыре-пять романов. Бонд принадлежал к евро-американской мифологической традиции, вроде Тарзана или Джонни Карсона.
   Жаль, что у Лайлы не нашлось его модика: он помог бы мне понять ход мыслей убийцы. Я потряс головой: снова что-то не давало покоя, словно щекотало мозг…
   Выходя из модишопа Лайлы, я невольно бросил взгляд на голографическую рекламу рядом с витриной ее лавочки. Невозможно просто пройти мимо – экран заполняла восьмифутовая ХОНИ ПИЛАР. Она была абсолютно обнаженной: для такой женщины это самый естественный способ показываться на людях. Она скользила изящными нежными руками по самому сексуальному телу в мире. Гигантская Хони Пилар совсем как девочка потрясла головой, чтобы убрать пряди золотистых волос с прозрачных зеленых глаз, и пристально посмотрела на меня. Провела влажным розовым языком по неестественно пухлым, словно набухшим от страсти, губам.
   Забыв обо всем на свете, я застыл на месте, задрав голову. На такую реакцию и рассчитана голопорнуха, и все шло как по маслу. Какая-то часть моего мозга сознавала, что другие мужчины и женщины тоже остановились, выбросив дела из головы, и не отрывают взгляд от экрана. И тут Хони заговорила. Ее голос, чью магию электроника многократно усилила, чтобы заставить дрожать в лихорадке страсти мое и так уже томимое желанием тело, воскресил все тайные мечты подростка, казалось, давным-давно забытые. Во рту пересохло, сердце колотилось как бешеное.
   Голограмма рекламировала новый модик Хони, тот самый, который предложила мне обновить Чирига. Если я куплю его для Ясмин…
   "Мой модик далеко-далеко…" – выдохнула Хони Пилар ласкающе-мягким голосом, а тем временем ее руки медленно скользили по упругим яблокам великолепных грудей…
   "Мой модик уплыл за моря". – Она сжала соски, ущипнула их, пальцы опустились ниже, коснулись нежной кожи на склонах грудей и продолжали свой путь по телу…
   "Вот кто-то ласкает мой модик", – доверительно сообщила она, и огненно-красные ногти коснулись гладкого живота, все еще не насытившись, все еще путешествуя в поисках центра наслаждения…
   "Счастливец ласкает меня!" – Ее глаза полузакрыты в экстазе; слова перешли в мучительно-сладкий стон – мольбу о том, чтобы испытанное удовольствие повторилось, повторилось снова и снова… В миг, когда ее руки наконец-то нашли желанную цель, исчезнув между золотистых загорелых ляжек, она умоляла меня подарить ей счастье любви.
   Изображение медленно погасло, затем энергичный женский голос перекрыл сообщавшиеся подробности о производителе и стоимости модика: "Вы еще не испробовали личностные модули-стимуляторы? Вы все еще смотрите голопорнуху?
   Давайте прямо: если использовать резинку – все равно что целовать сестру, то смотреть голопорнуху – все равно что целовать изображение сестры! Зачем разглядывать картинку Хони Пилар, если, купив ее новый модик, можно затрахать до полусмерти живую богиню любви, и делать это снова и снова, пока есть желание! Смелее! Подарите своей подружке или дружку новый модик Хони Пилар уже сегодня! Модули-стимуляторы продаются только по ценам новинок".
   Голос замолк; я перевел дыхание и вернулся к реальности. Другие прохожие, также освобожденные от чар рекламного ролика, неуверенно оглядываясь, разошлись по своим делам. Я зашагал по направлению к Улице. Сначала мои мысли целиком поглотила Хони Пилар, потом модик, который, как только выдастся возможность, обязательно подарю Ясмин (повод найдется, а если нет, я его придумаю!). Наконец принялся размышлять о том, что давно уже не давало мне покоя. Эта мысль впервые посетила меня во время разговора с Оккингом об убийстве в Чиригином клубе; сегодня я снова вернулся к этому.
   Человек, решивший просто устроить себе маленький праздник посредством парочки трупов, не использовал бы модик Бонда. Нет, личность) агента 007 чересчур специфична и стерильна, у него слишком узкая "специализация". Джеймс Бонд не получал удовольствия от убийства. Психопат, решивший использовать личностный модуль, чтобы тот помог ему получить максимальное удовлетворение от злодейства, выбрал бы кого-нибудь из доброй дюжины темных личностей, имевшихся в широкой продаже. Существовал также черный рынок, на котором продавались самоделки, недоступные посетителям модишопов; выложив приличную пачку хрустиков, можно раздобыть модик хоть Джека Потрошителя! Это были модули персонажей видео и книг, а также реальных личностей, записанные прямо с их мозга или искусно реконструированные специалистами. Когда я думал об извращенцах, желающих стать обладателями нелегальных модиков, и целом подпольном бизнесе, паразитировавшем на них, выпуская из своих зловещих тайных лабораторий Чарльзов Мэнсонов, вампиров Носферату (Мэнсон Чарльз глава преступной секты, объявивший себя новым мессией и толковавший песни "Битлз" как откровения, подтверждающие его проповеди. По его приказу в 60-х годах в Голливуде была совершена серия зверских преступлений, в частности, убита жена режиссера Романа Полянского, звезда кино Шарон Тейт.
   "Носферату, вампир" – знаменитый немой фильм Мурнау, созданный в Германии, одна из первых экранизаций "Дракулы" Брэма Стокера.) или, скажем, Гиммлеров, меня просто кидало в дрожь.
   Уверен, что тот, кто использовал модуль Бонда, сделал это совсем с другой целью, отлично зная, что особого удовольствия от его применения не получит.
   Нет, псевдо-Бонд вовсе не хотел испытать наслаждение, совершая убийство. Он не маньяк-извращенец, а, скорее, хладнокровный исполнитель, поразивший намеченный к уничтожению объект.
   Смерть Деви – и, конечно, смерть русского! – не дело рук какого-нибудь нового Потрошителя, безумца, наводящего ужас на обитателей трущоб и притонов.
   Оба преступления были заранее продуманными убийствами. Политическими убийствами.
   Оккинг никогда не станет слушать подобные рассуждения без серьезных доказательств. Я и сам не до конца разобрался, что к чему. Какая связь может существовать между неким Богатыревым, мелким функционером небольшого слабого восточноевропейского царства, и Деви, одной из печально знаменитых в Будайине Черных Вдов? Их миры никак не пересекались.
   Я нуждался в дополнительной информации, но не знал, где ее искать… И очнулся от напряженных размышлений. Куда же я шел? Ну конечно, в квартиру Деви.
   Люди Оккинга наверное все еще прочесывают там каждый миллиметр в поисках следов. Всюду ограждения и надписи "Проход запрещен". Всюду расставлены…
   Ни-че-го! Никаких ограждений, оцепления, вообще ни одного полицейского. Окно комнаты ярко освещено. Я подошел к зеленым ставням, закрывавшим смотровое окошко в двери. Теперь они были распахнуты; с того места, где я стоял, хорошо просматривалась комната Деви. Немолодой араб, стоя на коленях, красил стену. Мы приветствовали друг друга, и он пожелал узнать, не хочу ли я снять квартиру: дня через два ремонт закончится. Вот и все почести, которых посмертно удостоилась Деви; вот и все, что сделал Оккинг для того, чтобы найти убийцу.
   Квазииндуска, как и квазияпонка до нее, не стоили того, чтобы ради них болела голова у власть предержащих. Они были плохими гражданками своей страны; они не заслужили правосудия.
   Я оглядел улицу. Все здания на той стороне, где стоял дом Деви, были на одно лицо: низенькие, с побеленными стенами, плоскими крышами, зелеными дверьми и окнами с зелеными ставнями. Где тут укрыться Бонду? Он мог пробраться в квартиру жертвы, спрятаться там и ждать, когда она вернется с работы; мог подстерегать Деви где-то поблизости. Я пересек древнюю, вымощенную булыжником улицу. На противоположной стороне у некоторых домов были низкие крылечки с железными перилами. Подойдя к дому напротив жилища Деви, я сел на верхнюю ступеньку и огляделся. На земле, прямо под ногами, справа от лестницы валялось несколько сигаретных окурков. Кто-то сидел здесь до меня и курил; может быть, человек, живущий в этом доме, а может, и нет. Я опустился на корточки и стал разглядывать окурки. Вокруг фильтра каждого блестели три золотых ободка.
   В книгах о Джеймсе Бонде говорилось, что он курил сигареты, сделанные специально по его заказу из табака какого-то особого сорта… На эти сигареты были нанесены три золотых ободка. Убийца серьезно отнесся к делу: использовал древний пистолет небольшого калибра, очевидно "Вальтер-ППК", в точности как Бонд. Я вспомнил, что агент 007 держал свое курево в портсигаре из оружейной стали, куда вмещалось пятьдесят сигарет; интересно, сделал ли псевдо-Бонд себе такой же?
   Сунул окурки в сумку. Оккинг требует доказательств. Теперь они у меня имеются. Конечно, это не значит, что лейтенант сразу согласится с ними Я взглянул на небо: уже поздно, сегодняшняя ночь будет безлунной. Тоненький, девственно-нежный серпик новой луны появится только завтра, возвестив начало священного месяца рамадан. Завтра, после наступления темноты, нараставшее за светлое время лихорадочное возбуждение жителей Будайина перейдет в настоящую истерику. Зато днем у нас будет царить тишина (В пору рамадана предписано поститься Соблюдение запрета есть и пить в дневное время строго обязательно для мусульман, однако постятся лишь до наступления темноты, а с полуночи разрешается есть, причем принято готовить особо лакомые блюда. Пост рамадана отмечается как праздник). Мертвая тишина. Мертвая… Я тихонько рассмеялся, пробираясь по узкой улочке к бару Френчи Бенуа. Мертвецов я уже навидался вдоволь, и возможность побыть немного в тишине и спокойствии казалась неотразимо привлекательной.
   Каким же я был глупцом…

Глава 7

   Бисмиллях ар-Рахман ар-Рахим… Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного.
   "Этот пост в месяц рамадан, когда ниспослан был Коран, указание правой стези для людей и ясное доказательство сей стези, различающее истину и ложь. И кто из вас у себя дома в месяц рамадан, пусть постится в этот месяц. А если кто болен или в пути, то пусть постится несколько дней иных. Желает Аллах для вас облегчения, а не затруднения. Соблюдите полное количество дней и скажите:
   "Аллах велик" – за то, что он указал вам правую стезю. Может, будете вы благодарными".
   Это сто восемьдесят пятый аят "аль-Бакары" ("Корова"), второй суры Благородного Корана. Посланец Аллаха, да благословит его Аллах и да приветствует, указал нам блюсти пост в священный период рамадана, девятого лунного месяца по арабскому календарю, что является одним из пяти столпов веры.
   В течение всего месяца правоверным запрещается есть, пить и курить от зари до захода солнца. Полиция и религиозные лидеры строго следят за тем, чтобы даже такие, как я, мягко говоря, пренебрегающие своими духовными обязанностями люди, не смели нарушать запрет. Ночные клубы и бары закрываются на весь день, вместе с кафе и ресторанами. Запрещено даже выпить глоток воды (В Коране и других священных текстах содержатся многочисленные оговорки, облегчающие или даже позволяющие в отдельных случаях нарушать пост), пока не наступит полночь. Когда же наконец на землю опускается темнота и приходит время дозволенной трапезы, мусульмане начинают пировать и веселиться. Атмосфера, царящая повсюду, такова, что даже добропорядочные жители других частей города, благоразумно избегающие заглядывать в наш квартал весь год, могут без опаски прийти в Будайин и расслабиться в уютном кафе.
   В течение всего месяца в мусульманском мире ночь полностью заменит день: все перевернется с ног на голову, за исключением неизменной пятикратной молитвы. Молиться необходимо как обычно, поэтому правоверный встает на рассвете, дабы исполнить свой долг, но пост не прерывает. Его босс может разрешить ему сходить домой во второй половине дня и пару часов вздремнуть, чтобы хоть немного компенсировать ночное бдение, когда мусульмане наслаждаются до рассвета тем, что запрещено им после восхода солнца.
   Во многих отношениях ислам – красивая и элегантная вера; но, увы, общая черта всех религий в том, что они уделяют куда больше внимания необходимости соблюдения всяческих ритуалов и предписаний, чем облегчению жизни верующих.
   Рамадан часто крайне затрудняет существование грешникам и нечестивцам нашего квартала.
   И все же некоторые проблемы в это время намного упрощаются. Я, например, изменил свое расписание, передвинув все на несколько часов вперед, и мои дела совершенно не пострадали. Точно так же поступили и владельцы ночных клубов.
   Конечно, если бы я имел неотложные дела днем, например, и должен был регулярно поворачиваться лицом к Мекке и возносить молитву, мне пришлось бы намного труднее.
   Итак, в первую среду рамадана, успешно адаптировавшись в новых условиях, я сидел за столиком маленького кафе на Двенадцатой улице с изящным названием "Кафе Солас". Уже почти наступила ночь; я играл в карты с тремя парнями, опустошая маленькие чашки густого кофе без сахара и лакомясь кусочками пахлавы.
   Именно это и служило предметом злобной зависти Ясмин. Сама она сейчас должна была отрабатывать свои хрустики в заведении Френчи, повиливая хорошенькой маленькой попкой, и очаровывала клиентов, раскалывая их на шампанское. Моя девочка работала, а я вкушал сласти и играл в карты. Лично мне казалось вполне нормальным стремление облегчить себе жизнь, когда выдается возможность, даже если при этом Ясмин вынуждена отдавать своему ремеслу десять изматывающе-долгих часов молодой жизни. Я считаю это естественным порядком вещей.
   Мои приятели составляли довольно разношерстную компанию. Махмуд – перв; он ниже меня, но шире в плечах и бедрах. Эта бывшая девочка стала мальчиком пять-шесть лет назад. Ей даже пришлось немного поработать у Джо-Мамы. Сейчас Махмуд жил с настоящей фемой, промышляющей в том же баре. Интересное совпадение…
   Жак был марокканским христианином, убежденным гетеросеком, твердо верил в то, что, будучи на три четверти европейцем (тем самым переплюнув меня на целого предка!), имеет право на особое отношение окружающих, и вел себя соответственно. Он не пользовался всеобщим уважением и любовью: всякий раз, когда намечались всякие празднования или вечеринки, Жак узнавал об этом с небольшим опозданием. Однако его всегда приглашали поучаствовать в карточных играх: если уж кто-то должен проигрывать, пусть это будет гяур-христианин.
   Сайед Полу-Хадж – высокий, хорошо сложенный, довольно состоятельный парень и убежденный гомосек: он умер бы от стыда, показавшись на публике в обществе любой женщины, будь то фема или обрезок. Сайеда прозвали "Полу хаджем" неспроста. Он такой пустоголовый, что, приступая к какому-нибудь делу, обязательно забудет о нем, не дойдя и до середины, загоревшись парочкой других идей. Хадж – почетный титул, который человек получает, совершив паломничество в Мекку, составляющее один из столпов ислама. Несколько лет назад Сайед действительно решил отправиться в священный город, преодолел примерно полтысячи миль, но неожиданно повернул назад, ибо в голову ему вдруг пришла блестящая мысль о том, как провернуть беспроигрышную финансовую операцию; увы, суть ее он забыл по пути домой… Сайед немного старше меня, он щеголяет тщательно подстриженными усиками, которыми страшно гордится. Не могу понять, почему: никогда не считал такую вещь, как усы, большим достижением, если, конечно, вы не начинали свою жизнь так, как Махмуд. То есть девочкой.
   Все трое моих приятелей вставили себе розетки в мозг. Сайед нацепил модик и две училки. Он носил абстрактно-личностный модуль, который содержал в себе запись не какой-то конкретной личности, а просто определенного человеческого типа. Сегодня Сайед решил побыть "крутым парнем" – сильным, немногословным, сдержанным и жестким. К счастью, ни одна из училок не наделила его умением играть в карты как следует. Они с Жако постепенно обогащали Махмуда и меня.
   Эту колоритную троицу бездельников я считал своими лучшими друзьями (среди мужчин). Сколько времени мы приятно провели за картами; сколько дней (или – как cейчаc – вечеров) просидели, болтая, попивая кофе за уютным столиком… У меня два главных источника информации в Будайине – девочки из ночных клубов и мои приятели, Махмуд, Сайед и Жак. Обычно одна версия происшествия разительно отличается от другой, другая от третьей и так далее… Поэтому я взял себе за правило выслушивать как можно больше разных вариантов, чтобы потом свести их в нечто единое. Зернышко правды прячется в каждом из них; важно извлечь его из словесной шелухи.
   Большая часть выигрыша досталась мне, остальное – Махмуду. Жак отчаялся и был готов к тому, чтобы выйти из игры. Мне захотелось поесть более основательно, Полу-Хадж поддержал меня. Мы уже собрались оставить "Солас", чтобы подкрепиться где-нибудь в другом месте, но тут к нашему столику подлетел запыхавшийся Фуад. Это был кривоногий, нелепый отпрыск верблюда, которого люди называли (кроме массы других эпитетов) "Фуад иль-Манхус", то есть Фуад-Вечный Неудачник". Я сразу почувствовал, что поход в ресторан придется отложить.
   Выражение лица иль-Манхуса подсказывало, что вместо лакомых яств нас ожидает небольшое приключение.
   – Хвала Аллаху, что я застал вас всех здесь, – выдохнул он, жадно ощупывая каждого глазами.
   – Иди с Богом, брат мой, – брюзгливо посоветовал Жак. – Взгляни, вот Он шествует, направляясь к северной стене! Поспеши!
   Фуад проигнорировал христианина.
   – Мне нужна помощь, – сказал он жалобно. Пожалуй, даже жалобней, чем обычно. На голову Фуада постоянно сваливались небольшие злоключения, но на сей раз он казался по-настоящему расстроенным.
   – Что стряслось, Фуад? – спросил я Он благодарно посмотрел на меня, словно потерявшийся ребенок, на которого обратили внимание.
   – Одна черномазая сука стянула у меня тридцатку Я оглядел своих приятелей: Полу-Хадж красноречиво возвел очи к потолку;
   Махмуд ухмылялся, как сытая гиена, Жак, казалось, вот-вот потеряет терпение.
   – Эти черномазые суки, кажется, проделывают с тобой такое с завидной регулярностью, а, Фуад? – сказал Махмуд.
   – Это ты так думаешь, – ответил тот, сделав жалкую попытку защититься.
   – Что случилось сегодня? – спросил Жак презрительно. – Где? Мы ее знаем?
   – Новенькая.
   – Опять новенькая, Фуад! – заметил я.
   – Она работает в "Красном фонаре", – продолжил Обиженный Богом.
   – А я думал, тебе запретили там показываться, – сказал Махмуд.
   – Да, было такое, и до сих пор Фатима не разрешает мне покупать выпивку, но теперь я работаю у нее уборщиком, так что постоянно торчу там. Я больше не живу в магазине Хасана: он пускал меня на ночь на склад, но у Фатимы я могу спать под стойкой!
   – Стало быть, она не разрешает тебе пропустить стаканчик-другой в ее заведении, но зато позволяет выносить мусор, так? – Ну да! И еще подметать и чистить зеркала!
   Махмуд с глубокомысленным видом кивнул:
   – Я всегда говорил, что у Фатимы слишком доброе сердце, – произнес он, сохраняя серьезное выражение на лице. – Вы все свидетели.
   – Ну так что у тебя случилось? – спросил я, потеряв наконец терпение.
   Ненавижу эту манеру Фуада полчаса ходить вокруг да около и мямлить всякую ерунду.
   – Понимаешь, я был в "Красном фонаре", и Фатима велела принести еще пару бутылок "Джонни Уокера", ну я и вернулся сказать Насиру, и он выдал мне бутылки, и я принес их Фатиме, и она положила их под стойку. А потом я спросил:
   "Что мне теперь делать?" – а она говорит: "Сядь, попей содовой", а я сказал: "Я просто посижу немного, хорошо?" – и она ответила:
   "Хорошо"; и тогда я сел возле стойки и стал смотреть на людей, и тут подошла… подошла девушка, и села рядом…
   – Чернокожая девушка? – уточнил Полу-Хадж.
   – Ага…
   Полу-Хадж значительно посмотрел на меня и сказал:
   – В таких делах я всегда демонстрирую особую проницательность. – Я рассмеялся. Фуад продолжил:
   – Ага. Ну так вот, чернокожая девушка была настоящей красоткой; я никогда ее не видел раньше, и она объяснила, что только первую ночь работает у Фатимы, а я ей рассказал, что тут довольно грубые люди, и лучше быть настороже из-за кучи народа, которая набивается в бар по вечерам, и она сказала, что очень-очень благодарна за мой совет, потому что люди в городе все бесчувственные и холодные и думают только о себе, а я не такой; и еще сказала, что ей очень приятно познакомиться с парнем вроде меня. Она меня поцеловала в щеку и позволила обнять за талию, а потом начала… начала…
   – Начала тебя щупать, – помог ему Жак. Фуад сразу стал пунцовым.
   – Она спросила: "Можно мне заказать что-нибудь выпить?", а я сказал, что денег у меня в обрез, – только чтобы протянуть две недели, и тогда она спросила: "Ну а сколько?", а я ответил, что не знаю точно. Тогда девушка сказала, что, дескать, она уверена, на одну выпивку для нее у меня точно хватит, а я ответил: "Давай так: если у меня сейчас окажется больше тридцатки, то куплю, а если меньше – нет", и она сказала, давай, так будет по-честному, и я вытащил деньги; угадайте-ка, что случилось? У меня оказалось тридцать киамов, ни больше, ни меньше, а мы не договаривались, что делать, если будет ровно тридцать! И тогда она сказала, что, дескать, все в порядке, я не должен ничего покупать для нее. Я подумал, что она поступила очень порядочно. И все это время она продолжала меня целовать, обнимать и… и трогать, поэтому я подумал, что здорово ей понравился. Угадайте-ка, что случилось потом?