Страница:
Я действовал машинально, не сознавая, что делаю и чем это может закончиться. Во-первых, я не знал, существует ли какая-нибудь связь между этим потайным ходом и серией убийств. Я лишь предполагал, что этот ход как-то связан с другими тайнами рода Тадзими. Я не сомневался в том, что многие из них касались лично меня, и, несмотря на всю рискованность моего предприятия, решил во что бы то ни стало раскрыть эти тайны, и упорно сквозь окутавший меня туман пробирался к своей цели.
Ступеньки уходили далеко вниз, к счастью, они не были крутыми, Оно и понятно: ведь по ним спускались и поднимались старухи Котакэ и Коумэ.
Сойдя с последней ступеньки, я оказался в пещере. Осмотрев ее с помощью свечи, я понял, что она очень напоминает сталактитовую, хотя и явно искусственного происхождения. Сходство со сталактитовой придало ей время.
Я постоял в этом необычайном таинственном тоннеле, слушая гулкое биение собственного сердца, и, набравшись мужества, двинулся вперед. Я пришел к выводу, что пещера не является закрытым каменным мешком и где-то впереди есть выход. А основанием для такого вывода было то, что пламя свечи все время трепетало, – значит, снаружи поступал свежий воздух.
Сколько времени я двигался практически в полной темноте (не считая слабенького пламени свечи), я понять не мог.
Но вот ноги уперлись в широкую лестницу. Это были ступеньки, выдолбленные в настоящей скале. Как ни странно, я даже огорчился, что тоннель закончился.
Мне не хотелось подниматься по этой лестнице, но другого пути передо мной не было. Держа в правой руке свечу, а левой опираясь на стену, я сделал несколько шагов вверх, как вдруг в изумлении остановился: мне показалось, что стена качается. Я поднес к ней свечу и принялся внимательно осматривать ее, но ничего особенного не увидел – обычная поверхность скалы с сероватыми прожилками.
Проверяя себя, я толкнул стену. И правда – качается!
Я поднес свечу к скале и заметил, что под ногами, внизу валяется кусок черной ткани. Попытался поднять ее и изумился еще больше: это был рукав верхней одежды то ли Коумэ, то ли Котакэ, но главное – рукав торчал прямо из скалы.
Можете представить себе, как меня поразило и испугало это открытие! Значит, вчера ночью Коумэ и Котакэ тоже спускались и поднимались через сундук и проникали в эту скалу! Ее, стало быть, можно сдвинуть! Уж если это по силам старушкам, то мне тем более.
Не поленившись еще раз самым тщательным образом осмотреть скалу, я поднес к ней свечу и почти сразу обнаружил нечто интересное.
На камне была отчетливо видна поперечная трещина; пламя свечи около нее сильно трепетало, из чего можно было заключить, что внутри – пустота.
Держа свечу на уровне трещины, я провел ею вправо и влево и увидел, что трещина полукругом загибается вниз, образуя некое подобие арки; величина этой «арки» позволяла человеку проходить под ней согнувшись.
Я тщательно исследовал пространство около «арки» и разглядел несколько растущих из земли сталагмитов. Приблизившись к ним, я выяснил, что один из них вовсе не сталагмит, а металлический рычаг. Конечно же я сразу дернул его.
Все произошло так, как я и предполагал. Аркообразный камень, когда я дернул рычаг, медленно отодвинулся, и передо мной появилась тропинка, пройти по которой мог только один человек. Она тонула во мраке.
Глубоко вздохнув, я отпустил рычаг и, удостоверившись в том, что камень остался неподвижным, погрузился в темноту пещеры. Там тоже обнаружился «сталагмитовый» рычаг, с помощью которого заменяющий дверь камень легко задвигался и отодвигался. Убедившись, что не заточаю сам себя в каменном гробу, я приступил к скрупулезному осмотру этого нового пространства.
В отличие от тоннеля, по которому я пришел сюда, это была настоящая, созданная природой сталактитовая пещера. Сталактиты и сталактитовые пещеры – явление чрезвычайно интересное, и когда-нибудь я о них расскажу. Сейчас же я должен вести свой рассказ дальше.
Чего ради Коумэ-сама и Котакэ-сама бродили по ночам в столь опасных местах? Какому божеству молились в глубине сталактитовых пещер? Самые невероятные предположения будоражили мою душу.
Размышляя об этом, я двигался вперед и достиг места, где дорожка раздваивалась, В растерянности я соображал, какой дорогой могли ходить старухи. Я внимательно посмотрел под ноги, но кроме луж ничего не обнаружил.
Я выбрал правую дорожку и, пройдя немного вперед, обратил внимание на то, что пламя свечи становится ярче, и одновременно услышал шум водопада. Значит, поблизости выход. .
Я прибавил шагу и вскоре оказался перед отверстием, за которым струился водопад. Точнее, из одного желоба вода перетекала в другой, а высотой все это «сооружение» было примерно в один кэн30. Когда я дошел до него, свечу задуло ветром.
Надо было все-таки идти другой дорогой! Наверняка Коумэ-сама и Котакэ-сама от развилки брали влево, ведь если бы они ходили, как и я, мимо водопада, то каждый раз промокали бы насквозь.
Я хотел было вернуться, чтобы понять, куда ведет левая дорожка, но передумал, решив, что уже очень поздно. Займусь этим завтра ночью. Кроме того, мне хотелось определить, в какую часть деревни вывел меня путь, заканчивавшийся водопадом.
Обогнув его, я выбрался на дорогу и вздрогнул, услышав чей-то возглас рядом с собой. Я присмотрелся и в фигуре, прошмыгнувшей мимо, разглядел Норико. Она тоже перепугалась, но, узнав в свете звезд меня, сразу успокоилась:
– Неужели это вы, Тацуя-сан? – Радостно вскрикнув, она приникла к моей груди.
Любовь Норико
Синтаро
Исчезновение дяди Куно
Ступеньки уходили далеко вниз, к счастью, они не были крутыми, Оно и понятно: ведь по ним спускались и поднимались старухи Котакэ и Коумэ.
Сойдя с последней ступеньки, я оказался в пещере. Осмотрев ее с помощью свечи, я понял, что она очень напоминает сталактитовую, хотя и явно искусственного происхождения. Сходство со сталактитовой придало ей время.
Я постоял в этом необычайном таинственном тоннеле, слушая гулкое биение собственного сердца, и, набравшись мужества, двинулся вперед. Я пришел к выводу, что пещера не является закрытым каменным мешком и где-то впереди есть выход. А основанием для такого вывода было то, что пламя свечи все время трепетало, – значит, снаружи поступал свежий воздух.
Сколько времени я двигался практически в полной темноте (не считая слабенького пламени свечи), я понять не мог.
Но вот ноги уперлись в широкую лестницу. Это были ступеньки, выдолбленные в настоящей скале. Как ни странно, я даже огорчился, что тоннель закончился.
Мне не хотелось подниматься по этой лестнице, но другого пути передо мной не было. Держа в правой руке свечу, а левой опираясь на стену, я сделал несколько шагов вверх, как вдруг в изумлении остановился: мне показалось, что стена качается. Я поднес к ней свечу и принялся внимательно осматривать ее, но ничего особенного не увидел – обычная поверхность скалы с сероватыми прожилками.
Проверяя себя, я толкнул стену. И правда – качается!
Я поднес свечу к скале и заметил, что под ногами, внизу валяется кусок черной ткани. Попытался поднять ее и изумился еще больше: это был рукав верхней одежды то ли Коумэ, то ли Котакэ, но главное – рукав торчал прямо из скалы.
Можете представить себе, как меня поразило и испугало это открытие! Значит, вчера ночью Коумэ и Котакэ тоже спускались и поднимались через сундук и проникали в эту скалу! Ее, стало быть, можно сдвинуть! Уж если это по силам старушкам, то мне тем более.
Не поленившись еще раз самым тщательным образом осмотреть скалу, я поднес к ней свечу и почти сразу обнаружил нечто интересное.
На камне была отчетливо видна поперечная трещина; пламя свечи около нее сильно трепетало, из чего можно было заключить, что внутри – пустота.
Держа свечу на уровне трещины, я провел ею вправо и влево и увидел, что трещина полукругом загибается вниз, образуя некое подобие арки; величина этой «арки» позволяла человеку проходить под ней согнувшись.
Я тщательно исследовал пространство около «арки» и разглядел несколько растущих из земли сталагмитов. Приблизившись к ним, я выяснил, что один из них вовсе не сталагмит, а металлический рычаг. Конечно же я сразу дернул его.
Все произошло так, как я и предполагал. Аркообразный камень, когда я дернул рычаг, медленно отодвинулся, и передо мной появилась тропинка, пройти по которой мог только один человек. Она тонула во мраке.
Глубоко вздохнув, я отпустил рычаг и, удостоверившись в том, что камень остался неподвижным, погрузился в темноту пещеры. Там тоже обнаружился «сталагмитовый» рычаг, с помощью которого заменяющий дверь камень легко задвигался и отодвигался. Убедившись, что не заточаю сам себя в каменном гробу, я приступил к скрупулезному осмотру этого нового пространства.
В отличие от тоннеля, по которому я пришел сюда, это была настоящая, созданная природой сталактитовая пещера. Сталактиты и сталактитовые пещеры – явление чрезвычайно интересное, и когда-нибудь я о них расскажу. Сейчас же я должен вести свой рассказ дальше.
Чего ради Коумэ-сама и Котакэ-сама бродили по ночам в столь опасных местах? Какому божеству молились в глубине сталактитовых пещер? Самые невероятные предположения будоражили мою душу.
Размышляя об этом, я двигался вперед и достиг места, где дорожка раздваивалась, В растерянности я соображал, какой дорогой могли ходить старухи. Я внимательно посмотрел под ноги, но кроме луж ничего не обнаружил.
Я выбрал правую дорожку и, пройдя немного вперед, обратил внимание на то, что пламя свечи становится ярче, и одновременно услышал шум водопада. Значит, поблизости выход. .
Я прибавил шагу и вскоре оказался перед отверстием, за которым струился водопад. Точнее, из одного желоба вода перетекала в другой, а высотой все это «сооружение» было примерно в один кэн30. Когда я дошел до него, свечу задуло ветром.
Надо было все-таки идти другой дорогой! Наверняка Коумэ-сама и Котакэ-сама от развилки брали влево, ведь если бы они ходили, как и я, мимо водопада, то каждый раз промокали бы насквозь.
Я хотел было вернуться, чтобы понять, куда ведет левая дорожка, но передумал, решив, что уже очень поздно. Займусь этим завтра ночью. Кроме того, мне хотелось определить, в какую часть деревни вывел меня путь, заканчивавшийся водопадом.
Обогнув его, я выбрался на дорогу и вздрогнул, услышав чей-то возглас рядом с собой. Я присмотрелся и в фигуре, прошмыгнувшей мимо, разглядел Норико. Она тоже перепугалась, но, узнав в свете звезд меня, сразу успокоилась:
– Неужели это вы, Тацуя-сан? – Радостно вскрикнув, она приникла к моей груди.
Любовь Норико
– Норико-сан? Как вы меня напугали!..
То, что в такой час и в таком месте мне встретилась именно простодушная Норико, даже обрадовало меня. Можно будет в дальнейшем избежать расспросов, почему и зачем я оказался тут.
– А я как испугалась! Вдруг налетела на какого-то человека… Хорошо, это оказались вы. Шалунишка! – засмеялась Норико и, глядя куда-то за водопад, спросила: – От кого вы прятались там в такой поздний час? В этой норе есть что-нибудь интересное?
Надеюсь, она не поняла, что я вышел из потайного хода. Подумала, наверное, что просто из любопытства залез в яму. Это было мне на руку, и я постарался укрепить ее в этой мысли.
– Да… Гулял, гулял, увидел отверстие, решил заглянуть… Ничего интересного. Просто сырая пещера…
– Всего-то? – Она посмотрела на меня, при этом в глубине ее глаз жарко полыхнуло что-то. – А все-таки, зачем вы оказались здесь? Шли по какому-то делу?
– Нет, без всякого дела. Просто не спалось, решил, что ночная прогулка поможет заснуть. Вот и забрел сюда.
– Понятно.
Норико как-то сникла, но, тут же оживившись, подняла голову и, глядя на меня в упор, сказала:
– Я… Я страшно рада нашей встрече.
Я не совсем понял, что стояло за этой фразой, и, несколько обескураженный, вглядывался в ее профиль.
– Норико-сан, а почему вас так обрадовала наша встреча? – спросил я.
– Я всегда рада видеть вас… Послушайте, может, заглянем ко мне? Никого дома нет. И так тоскливо одной…
– А разве Синтаро-сан не дома?
– Нет. Его дома нет.
– А куда он ушел?
– Сама не знаю… Вообще, в последнее время он по вечерам часто куда-то уходит. Спрашиваю куда, а он отмалчивается…
– Норико-сан!
– Что?
– А почему вы в такой час гуляете?
– Я? – Норико, широко раскрыв глаза, испытующе посмотрела на меня, потом, смутившись, опустила голову и правой ногой стала ковырять землю. – Мне было очень тоскливо одной дома, разные мысли, как-то совсем грустно стало… Почувствовала, что не могу оставаться дома одна, как лунатик, выскочила на улицу…
– А где ваш дом, Норико-сан?
– Вон там, внизу. Видите?
Мы стояли на узенькой, шириной сантиметров семьдесят, крутой тропинке; утес позади и пологий склон впереди поросли густым бамбуком. Сквозь его заросли смутно виднелся домик с соломенной крышей, сквозь застекленную сёдзи виден был горящий в комнатах свет.
– Тацуя-сан, зайдемте ко мне. Так тоскливо одной, что места себе не нахожу…
Норико ухватила меня за руку и не выпускала ее. Я пребывал в полнейшем замешательстве. Норико была настойчива, но мне не хотелось идти к ней. Однако и спуститься в пещеру, чтобы отправиться в обратный путь, я не мог.
Надо каким-нибудь образом увести Норико отсюда.
– Увы, домой к вам пойти не могу… Пойдемте, посидим, поговорим где-нибудь поблизости.
– А почему вы не можете пойти ко мне?
– Нехорошо, если Синтаро-сан вернется и застанет меня у вас.
– Вы так думаете? Почему?
Норико уставилась на меня с наивным недоумением. Хм, ей, кажется, наплевать на чужие сплетни, возможные слухи. Точнее, не наплевать, а просто она не понимает, что это такое. Невинное, простодушное дитя!
Пройдя по тропинке, петлявшей сквозь заросли бамбука, мы вышли на пологий склон и устроились на полянке. Трава была влажной от ночной росы, но нас это не смущало. Норико первой опустилась на траву, я присел рядышком.
Полянка, которую мы выбрали, находилась у кромки низины под окружавшими восемь могил холмами. Вдали террасами располагались залитые водой рисовые и обычные суходольные поля. Между полями на внушительном расстоянии друг от друга стояли покрытые соломой крестьянские дома. В этих краях ставни на ночь не запирали, а спали обычно при электрическом свете, поэтому даже сейчас свет через сёдзи пробивался наружу. Залитые водой поля с высаженными ростками риса казались при этом свете очень красивыми. Небо было усыпано звездами, ярко выделялся Млечный Путь.
Норико с восхищением вглядывалась в ночное небо, а через некоторое время повернула лицо ко мне.
– Тацуя-сан! – тихо позвала она.
– Да, я слушаю.
– А знаете, я давно думаю о вас.
Я с удивлением воззрился на нее. Никакого смущения, невинный взгляд.
– Мне в самом деле было тоскливо, ужасно тоскливо. Просто мочи не было терпеть. Я чувствовала себя совершенно одинокой. Я постоянно плакала, прямо слезы градом лились, сама не понимала, отчего это я такой плаксивой сделалась. И вдруг совсем неожиданно вспомнила вас, Тацуя-сан. Как я вас увидела впервые, ну и так далее… И от этих воспоминаний я прямо задыхаться стала… Грудь будто обручем сжимает, и снова тянет заплакать. А сегодня стало так тяжко, что, я уже говорила вам, как лунатик, выскочила на улицу, бродила как безумная и неожиданно встретила вас. Я так перепугалась! Ужас! И в то нее время я так обрадовалась, как никогда! Я думаю, Тацуя-сан, боги услышали мои молитвы и послали вас ко мне.
Я был потрясен. Меня бросало то в жар, то в холод.
Что это, если не признание в любви?
Вот уж чего я никак не ожидал. В полной растерянности, я не мог сообразить, что же ответить Норико, и только, моргая, смотрел на нее. А она была простодушной, как девочка из сказок братьев Гримм или Андерсена, в ней не чувствовалось ни тени смущения, но сквозило что-то необычайно трогательное.
И все же мне придется как-то реагировать. Сколько бы я ни копался в своем сердце, ничего похожего на любовь к Норико я там не обнаружу. Любовь, привязанность – эти чувства возникают лишь как результат взаимопонимания, откуда им взяться во мне? Девушка по имени Норико мне ведь практически незнакома.
Что следовало мне сказать ей? Говорить успокоительную бессмыслицу, безответственно поддакивать мне несвойственно. Кроме того, я считал непростительным грехом обманывать такое светлое, наивное создание. Приходилось просто отмалчиваться. Впрочем, кажется, Норико и не рассчитывала на мой ответ, ее вполне удовлетворяла возможность выговориться самой. Я же, глядя на нее, не мог избавиться от беспокойства, потому что знал: женщина, сильно влюбленная, убеждена, что и объект ее любви отвечает ей взаимностью, достоин абсолютного доверия.
Мне оставалось только осторожно уйти от этой опасной темы.
– Норико-сан!
– Да?
– До приезда сюда вы в Токио тоже жили вместе с Синтаро?
– Да. А почему вы спрашиваете?
– В Токио Мияко~сан часто приходила к вам?
– Мияко-сан? Да нет, не так часто… Обычно брат уходил, но не знаю, к ней или нет.
– Говорят, Мияко-сан и Сиитаро-сан чуть не поженились.
– Да, ходили такие слухи. Может быть, они и на самом деле хотели пожениться. Если б не война… поражение в войне…
– Мияко-сан и тут посещает вас?
– Нет… В последнее время совсем не заглядывает. Поначалу пару раз приходила, но брат избегал ее,..
– Почему?
– Точно не знаю. Но, вполне может быть, потому, что Мияко-сан – богачка, а он – почти нищий. Он всегда был гордым и независимым. Очень не любил, когда его жалели, когда выражали сочувствие…
На мои вопросы Норико отвечала без малейшей заминки; видимо, ее совершенно не занимало, почему меня интересуют такие подробности. Я же, с одной стороны, испытывал угрызения совести, но с другой – мне многое надо было узнать, и представившуюся возможность я решил использовать в полной мере.
– А как вы думаете, если бы Синтаро-сан согласился, Мияко-сан вышла бы за него замуж?
– М-м-м… Не знаю… – Норико покачала головой. И я удивился тому, какая у нее длинная шея, причем очень красивая, я сказал бы даже, лебединая шея.
– Не могу сказать, поженились бы они или нет. Я ведь глупая, не могу разобраться даже в том, что творится в собственной душе, не то что в чужой, тем более в душе Мияко – она очень непростой человек.
Я взглянул на Норико, не в силах сдержать удивления. Сегодня утром я впервые понял, что Харуё недолюбливает Мияко. Оказывается, и Норико тоже. Поистине нельзя судить о человеке по его виду… Если говорить о Харуё, то можно допустить наличие своего рода ревности в ее отношении к Мияко. Но не думаю, что эта ревность присутствует у наивной Норико. Если две такие разные женщины высказывают практически одно и то же мнение, можно считать его достаточно объективным. А вот я не воспринимал Мияко как роковую женщину, она мне казалась просто немного ветреной.
То, что в такой час и в таком месте мне встретилась именно простодушная Норико, даже обрадовало меня. Можно будет в дальнейшем избежать расспросов, почему и зачем я оказался тут.
– А я как испугалась! Вдруг налетела на какого-то человека… Хорошо, это оказались вы. Шалунишка! – засмеялась Норико и, глядя куда-то за водопад, спросила: – От кого вы прятались там в такой поздний час? В этой норе есть что-нибудь интересное?
Надеюсь, она не поняла, что я вышел из потайного хода. Подумала, наверное, что просто из любопытства залез в яму. Это было мне на руку, и я постарался укрепить ее в этой мысли.
– Да… Гулял, гулял, увидел отверстие, решил заглянуть… Ничего интересного. Просто сырая пещера…
– Всего-то? – Она посмотрела на меня, при этом в глубине ее глаз жарко полыхнуло что-то. – А все-таки, зачем вы оказались здесь? Шли по какому-то делу?
– Нет, без всякого дела. Просто не спалось, решил, что ночная прогулка поможет заснуть. Вот и забрел сюда.
– Понятно.
Норико как-то сникла, но, тут же оживившись, подняла голову и, глядя на меня в упор, сказала:
– Я… Я страшно рада нашей встрече.
Я не совсем понял, что стояло за этой фразой, и, несколько обескураженный, вглядывался в ее профиль.
– Норико-сан, а почему вас так обрадовала наша встреча? – спросил я.
– Я всегда рада видеть вас… Послушайте, может, заглянем ко мне? Никого дома нет. И так тоскливо одной…
– А разве Синтаро-сан не дома?
– Нет. Его дома нет.
– А куда он ушел?
– Сама не знаю… Вообще, в последнее время он по вечерам часто куда-то уходит. Спрашиваю куда, а он отмалчивается…
– Норико-сан!
– Что?
– А почему вы в такой час гуляете?
– Я? – Норико, широко раскрыв глаза, испытующе посмотрела на меня, потом, смутившись, опустила голову и правой ногой стала ковырять землю. – Мне было очень тоскливо одной дома, разные мысли, как-то совсем грустно стало… Почувствовала, что не могу оставаться дома одна, как лунатик, выскочила на улицу…
– А где ваш дом, Норико-сан?
– Вон там, внизу. Видите?
Мы стояли на узенькой, шириной сантиметров семьдесят, крутой тропинке; утес позади и пологий склон впереди поросли густым бамбуком. Сквозь его заросли смутно виднелся домик с соломенной крышей, сквозь застекленную сёдзи виден был горящий в комнатах свет.
– Тацуя-сан, зайдемте ко мне. Так тоскливо одной, что места себе не нахожу…
Норико ухватила меня за руку и не выпускала ее. Я пребывал в полнейшем замешательстве. Норико была настойчива, но мне не хотелось идти к ней. Однако и спуститься в пещеру, чтобы отправиться в обратный путь, я не мог.
Надо каким-нибудь образом увести Норико отсюда.
– Увы, домой к вам пойти не могу… Пойдемте, посидим, поговорим где-нибудь поблизости.
– А почему вы не можете пойти ко мне?
– Нехорошо, если Синтаро-сан вернется и застанет меня у вас.
– Вы так думаете? Почему?
Норико уставилась на меня с наивным недоумением. Хм, ей, кажется, наплевать на чужие сплетни, возможные слухи. Точнее, не наплевать, а просто она не понимает, что это такое. Невинное, простодушное дитя!
Пройдя по тропинке, петлявшей сквозь заросли бамбука, мы вышли на пологий склон и устроились на полянке. Трава была влажной от ночной росы, но нас это не смущало. Норико первой опустилась на траву, я присел рядышком.
Полянка, которую мы выбрали, находилась у кромки низины под окружавшими восемь могил холмами. Вдали террасами располагались залитые водой рисовые и обычные суходольные поля. Между полями на внушительном расстоянии друг от друга стояли покрытые соломой крестьянские дома. В этих краях ставни на ночь не запирали, а спали обычно при электрическом свете, поэтому даже сейчас свет через сёдзи пробивался наружу. Залитые водой поля с высаженными ростками риса казались при этом свете очень красивыми. Небо было усыпано звездами, ярко выделялся Млечный Путь.
Норико с восхищением вглядывалась в ночное небо, а через некоторое время повернула лицо ко мне.
– Тацуя-сан! – тихо позвала она.
– Да, я слушаю.
– А знаете, я давно думаю о вас.
Я с удивлением воззрился на нее. Никакого смущения, невинный взгляд.
– Мне в самом деле было тоскливо, ужасно тоскливо. Просто мочи не было терпеть. Я чувствовала себя совершенно одинокой. Я постоянно плакала, прямо слезы градом лились, сама не понимала, отчего это я такой плаксивой сделалась. И вдруг совсем неожиданно вспомнила вас, Тацуя-сан. Как я вас увидела впервые, ну и так далее… И от этих воспоминаний я прямо задыхаться стала… Грудь будто обручем сжимает, и снова тянет заплакать. А сегодня стало так тяжко, что, я уже говорила вам, как лунатик, выскочила на улицу, бродила как безумная и неожиданно встретила вас. Я так перепугалась! Ужас! И в то нее время я так обрадовалась, как никогда! Я думаю, Тацуя-сан, боги услышали мои молитвы и послали вас ко мне.
Я был потрясен. Меня бросало то в жар, то в холод.
Что это, если не признание в любви?
Вот уж чего я никак не ожидал. В полной растерянности, я не мог сообразить, что же ответить Норико, и только, моргая, смотрел на нее. А она была простодушной, как девочка из сказок братьев Гримм или Андерсена, в ней не чувствовалось ни тени смущения, но сквозило что-то необычайно трогательное.
И все же мне придется как-то реагировать. Сколько бы я ни копался в своем сердце, ничего похожего на любовь к Норико я там не обнаружу. Любовь, привязанность – эти чувства возникают лишь как результат взаимопонимания, откуда им взяться во мне? Девушка по имени Норико мне ведь практически незнакома.
Что следовало мне сказать ей? Говорить успокоительную бессмыслицу, безответственно поддакивать мне несвойственно. Кроме того, я считал непростительным грехом обманывать такое светлое, наивное создание. Приходилось просто отмалчиваться. Впрочем, кажется, Норико и не рассчитывала на мой ответ, ее вполне удовлетворяла возможность выговориться самой. Я же, глядя на нее, не мог избавиться от беспокойства, потому что знал: женщина, сильно влюбленная, убеждена, что и объект ее любви отвечает ей взаимностью, достоин абсолютного доверия.
Мне оставалось только осторожно уйти от этой опасной темы.
– Норико-сан!
– Да?
– До приезда сюда вы в Токио тоже жили вместе с Синтаро?
– Да. А почему вы спрашиваете?
– В Токио Мияко~сан часто приходила к вам?
– Мияко-сан? Да нет, не так часто… Обычно брат уходил, но не знаю, к ней или нет.
– Говорят, Мияко-сан и Сиитаро-сан чуть не поженились.
– Да, ходили такие слухи. Может быть, они и на самом деле хотели пожениться. Если б не война… поражение в войне…
– Мияко-сан и тут посещает вас?
– Нет… В последнее время совсем не заглядывает. Поначалу пару раз приходила, но брат избегал ее,..
– Почему?
– Точно не знаю. Но, вполне может быть, потому, что Мияко-сан – богачка, а он – почти нищий. Он всегда был гордым и независимым. Очень не любил, когда его жалели, когда выражали сочувствие…
На мои вопросы Норико отвечала без малейшей заминки; видимо, ее совершенно не занимало, почему меня интересуют такие подробности. Я же, с одной стороны, испытывал угрызения совести, но с другой – мне многое надо было узнать, и представившуюся возможность я решил использовать в полной мере.
– А как вы думаете, если бы Синтаро-сан согласился, Мияко-сан вышла бы за него замуж?
– М-м-м… Не знаю… – Норико покачала головой. И я удивился тому, какая у нее длинная шея, причем очень красивая, я сказал бы даже, лебединая шея.
– Не могу сказать, поженились бы они или нет. Я ведь глупая, не могу разобраться даже в том, что творится в собственной душе, не то что в чужой, тем более в душе Мияко – она очень непростой человек.
Я взглянул на Норико, не в силах сдержать удивления. Сегодня утром я впервые понял, что Харуё недолюбливает Мияко. Оказывается, и Норико тоже. Поистине нельзя судить о человеке по его виду… Если говорить о Харуё, то можно допустить наличие своего рода ревности в ее отношении к Мияко. Но не думаю, что эта ревность присутствует у наивной Норико. Если две такие разные женщины высказывают практически одно и то же мнение, можно считать его достаточно объективным. А вот я не воспринимал Мияко как роковую женщину, она мне казалась просто немного ветреной.
Синтаро
Интересно, сколько времени мы просидели там? Я, к несчастью, забыл наручные часы. Мне казалось, что прошла целая вечность. Норико никак не отпускала меня. Общих тем для беседы у нас было не так уж много, но ей достаточно было того, что я сижу рядом. Она вспоминала что-то, о чем-то рассказывала. Разговоры ее напоминали бесконечную сказку, в которой не было и следов ехидства, злословия, недоброжелательности, и в какой-то момент я, неожиданно для себя самого, почувствовал, что впервые после приезда в Деревню восьми могил я обретаю ощущение покоя. Меня постоянно окружали здесь лица людей озлобленных, ощетинившихся словно ежи, готовые исколоть всех подряд. А сегодняшняя встреча дала мне возможность расслабиться и взглянуть на людей, на жизнь вообще новым, более объективным и одновременно просветленным взглядом. Я рассеянно слушал бесконечную, но такую милую болтовню Норико, пока до нас не донесся откуда-то бой стенных часов. Двенадцать! – Уже двенадцать часов! Очень поздно, пора идти.
– Да, действительно…
Даже до Норико дошло, что расставаться все-таки придется.
– Надо домой. Хотя брат, кажется, еще не вернулся, – грустно сказала она.
– Все же – куда он уходит? Да еще каждый вечер…
– Цредставления не имею. Когда-то мог до утра засиживаться за го31, очень любил эту игру. Но после того, как вернулся в деревню, перестал играть, здесь не с кем.
Норико, казалось, не беспокоило ночное отсутствие брата, а меня почему-то мучил вопрос, где и как проводит ночи Синтаро.
– Когда ж он обычно возвращается? – не удержавшись, спросил я.
– Понятия не имею. Когда он приходит домой, я всегда сплю.
– А в котором часу вы спать ложитесь, Нори-ко-сан?
– Часов в девять—десять. Сегодня – исключение. Но я так рада, что не спала. Благодаря этому я увиделась с вами… Послушайте, Тацуя-сан, вы завтра вечером придете ко мне?
Норико спросила таким тоном, будто это уже дело решенное. Обезоруженный ее бесхитростностью, я не мог ответить отказом.
– Можно, конечно. Только если не будет дождя.
– Конечно, если будет лить дождь, из дома не выйти…
– И у меня есть просьба к вам, Норико-сан: пообещайте никому не рассказывать, что сегодня ночью видели меня тут. И ни в коем случае не говорите об этом Синтаро.
– А почему? – Удивленная Норико уставилась на меня округлившимися глазами.
– Так надо. И молчите не только о сегодняшней ночи, но и о завтрашней, если мы встретимся тут. Если вы не сдержите обещания – я не буду больше приходить.
Это подействовало.
– Хорошо, я никому ничего не скажу. Но тогда вы будете приходить ко мне каждый вечер?
Женщины – дипломаты от природы. При всей своей наивности Норико ловко продвинулась в желанном направлении. Ну что тут поделаешь? Я печально улыбнулся;
– Буду.
– Обязательно?
– Да. Обязательно. Ну ладно, Синтаро-сан скоро должен вернуться домой. Идите и вы, Нотт-тян32.
Это ласковое обращение вырвалось у меня неожиданно для себя самого.
Она послушно кивнула в ответ.
– Что ж, Тацуя, до свидания!
– До свидания.
Пройдя по склону пять-шесть шагов, Норико снова обернулась:
– До свидания!
– Ага, пока!
Норико продолжала спускаться по склону, но вдруг вскрикнула и остановилась.
– Что случилось, Нотт-тян? – Я в испуге повернулся в ее сторону.
Как я уже говорил, мы находились на склоне, спускавшемся к низине, словно стенами, окруженной горами. Норико уже спустилась к низине; там, в некотором отдалении от поселка, одиноко стоял маленький домик; сквозь его застекленную стену наружу проникал красноватый электрический свет. В тот момент, когда я обернулся, темная тень мелькнула по этой застекленной стене – это произошло мгновенно, но мне все же показалось, что это была тень мужчины в европейской одежде и охотничьей шляпе. Мое сознание даже не успело четко зафиксировать это; свет погас, и мгла накрыла весь дом.
– Ой! – Норико на мгновение застыла как вкопанная, а потом бросилась ко мне наверх. – Тацуя! Там кто-то есть!
– В чем дело, Нотт-тян?
– Я про тень! Вы ведь тоже видели ее – похоже на мужчину в охотничьей шляпе.
– Ну и что?
– Но там не мужчина живет, а монахиня! Как это? В недоумении я еще раз оглянулся.
В домике монахини царила полная темнота и тишина.
– Нотт-тян, а эта «монахиня с крепким чаем» – она что, здесь живет?
– Ну да! Ее зовут Мёрэн. Очень странно, что к ней в дом сейчас зашел мужчина. И почему свет погасили?
– А что, нельзя гасить свет?
– Так Мёрэн-сан всегда спит при свете. Она сама жаловалась, что без света заснуть не может.
Мне тоже стало как-то не по себе.
– «Монахиню с крепким чаем» сегодня вызывали в полицию?
– Вызывали. Но ни слова от нее не услышали. Она вернулась домой очень гордая собою. Ой, она такая! Ее ни в коем случае нельзя злить. Разозлишь – ни за что ничего не добьешься. Но все-таки что же там произошло? Свет погашен… А потом, что это за мужчина?
В голову лезла всякая пошлятина, я почувствовал, что краснею. Чего только не случается в этом мире: вдруг нашелся мужик, который тайно посещает эту уродину с заячьей губой? С Норико я, конечно, своими предположениями делиться не стал.
– Ну чего ты испугалась? Все в порядке. Ну пришел к монахине гость. И что?
– Но ведь странно это: в доме появился гость, и сразу погас свет.
– Ну ладно-ладно! Возвращайся домой, а то уже скоро час.
– И правда! Спокойной ночи, Тацуя.
– Спокойной ночи.
Норико спускалась по склону, время от времени оглядываясь назад, но уже не останавливаясь. Дождавшись, пока она скроется из виду, я сквозь заросли бамбука выбрался на дорогу под утесом и услышал наверху осторожные шаги. От неожиданности я вздрогнул и остановился.
Кому взбрело в голову бродить ночью по холмам, окружавшим восемь могил?..
Я взглянул наверх, но дорога петляла, и увидеть путника никак не удавалось, хотя ясно было, что он спускается сюда, в мою сторону. Странно только, что он шел крадучись, стараясь остаться незамеченным. Я спрятался в густых зарослях, где меня невозможно было увидеть, сам же я имел при этом прекрасную возможность разглядеть прохожего.
Шаги приближались и, когда послышались уже совсем рядом, стали еще медленнее, что свидетельствовало о предельной осторожности незнакомца. Сердце у меня колотилось, во рту пересохло, в горле запершило.
Затем шаги и вовсе прекратились: путник остановился где-то поблизости от меня. На дороге появилась длинная тень, за ней и отбрасывавший ее человек. При виде него сердце у меня ушло в пятки.
Напугавшим меня человеком оказался Синтаро. Охотничья шляпа на голове, на поясе рабочей спецовки платок, которым обычно повязывают лоб, чтобы пот не мешал работе, на ногах гетры и таби33, а под мышкой мотыга. И вообще-то вид дикий, а уж его глаза! Лихорадочно блестящие, они, казалось, готовы были выскочить из орбит, дрожащие губы сводило судорогой, лицо блестело от пота.
На людях человек, как правило, старается скрыть, что творится в его душе. Но когда человеку кажется, что он один и никто его не видит, все, что таится внутри него, включая самое гадкое, находит выход и отражается на его лице, в его глазах. Представший передо мной Синтаро не остерегался чужих глаз. Он показался мне диким зверем, диким и опасным, – такая темная, злая, жестокая сила исходила от него!
Затрясшись от ужаса, я еле сдержал крик. А не удержи я его, острый конец мотыги, несомненно, вонзился бы мне в голову…
С великим трудом я все-таки справился со своими эмоциями, и Синтаро так и не заметил меня. Крадучись, он прошел мимо, и вскоре его фигура исчезла в зарослях бамбука.
Я же еще довольно долго просидел в своем убежище, и когда наконец выбрался из него, колени у меня дрожали, голова кружилась, я обливался холодным потом.
Только полностью успокоившись, я решился вернуться к водопаду и спуститься в пещеру рядом с ним. Возвращение домой прошло благополучно, но уснуть удалось только на рассвете.
– Да, действительно…
Даже до Норико дошло, что расставаться все-таки придется.
– Надо домой. Хотя брат, кажется, еще не вернулся, – грустно сказала она.
– Все же – куда он уходит? Да еще каждый вечер…
– Цредставления не имею. Когда-то мог до утра засиживаться за го31, очень любил эту игру. Но после того, как вернулся в деревню, перестал играть, здесь не с кем.
Норико, казалось, не беспокоило ночное отсутствие брата, а меня почему-то мучил вопрос, где и как проводит ночи Синтаро.
– Когда ж он обычно возвращается? – не удержавшись, спросил я.
– Понятия не имею. Когда он приходит домой, я всегда сплю.
– А в котором часу вы спать ложитесь, Нори-ко-сан?
– Часов в девять—десять. Сегодня – исключение. Но я так рада, что не спала. Благодаря этому я увиделась с вами… Послушайте, Тацуя-сан, вы завтра вечером придете ко мне?
Норико спросила таким тоном, будто это уже дело решенное. Обезоруженный ее бесхитростностью, я не мог ответить отказом.
– Можно, конечно. Только если не будет дождя.
– Конечно, если будет лить дождь, из дома не выйти…
– И у меня есть просьба к вам, Норико-сан: пообещайте никому не рассказывать, что сегодня ночью видели меня тут. И ни в коем случае не говорите об этом Синтаро.
– А почему? – Удивленная Норико уставилась на меня округлившимися глазами.
– Так надо. И молчите не только о сегодняшней ночи, но и о завтрашней, если мы встретимся тут. Если вы не сдержите обещания – я не буду больше приходить.
Это подействовало.
– Хорошо, я никому ничего не скажу. Но тогда вы будете приходить ко мне каждый вечер?
Женщины – дипломаты от природы. При всей своей наивности Норико ловко продвинулась в желанном направлении. Ну что тут поделаешь? Я печально улыбнулся;
– Буду.
– Обязательно?
– Да. Обязательно. Ну ладно, Синтаро-сан скоро должен вернуться домой. Идите и вы, Нотт-тян32.
Это ласковое обращение вырвалось у меня неожиданно для себя самого.
Она послушно кивнула в ответ.
– Что ж, Тацуя, до свидания!
– До свидания.
Пройдя по склону пять-шесть шагов, Норико снова обернулась:
– До свидания!
– Ага, пока!
Норико продолжала спускаться по склону, но вдруг вскрикнула и остановилась.
– Что случилось, Нотт-тян? – Я в испуге повернулся в ее сторону.
Как я уже говорил, мы находились на склоне, спускавшемся к низине, словно стенами, окруженной горами. Норико уже спустилась к низине; там, в некотором отдалении от поселка, одиноко стоял маленький домик; сквозь его застекленную стену наружу проникал красноватый электрический свет. В тот момент, когда я обернулся, темная тень мелькнула по этой застекленной стене – это произошло мгновенно, но мне все же показалось, что это была тень мужчины в европейской одежде и охотничьей шляпе. Мое сознание даже не успело четко зафиксировать это; свет погас, и мгла накрыла весь дом.
– Ой! – Норико на мгновение застыла как вкопанная, а потом бросилась ко мне наверх. – Тацуя! Там кто-то есть!
– В чем дело, Нотт-тян?
– Я про тень! Вы ведь тоже видели ее – похоже на мужчину в охотничьей шляпе.
– Ну и что?
– Но там не мужчина живет, а монахиня! Как это? В недоумении я еще раз оглянулся.
В домике монахини царила полная темнота и тишина.
– Нотт-тян, а эта «монахиня с крепким чаем» – она что, здесь живет?
– Ну да! Ее зовут Мёрэн. Очень странно, что к ней в дом сейчас зашел мужчина. И почему свет погасили?
– А что, нельзя гасить свет?
– Так Мёрэн-сан всегда спит при свете. Она сама жаловалась, что без света заснуть не может.
Мне тоже стало как-то не по себе.
– «Монахиню с крепким чаем» сегодня вызывали в полицию?
– Вызывали. Но ни слова от нее не услышали. Она вернулась домой очень гордая собою. Ой, она такая! Ее ни в коем случае нельзя злить. Разозлишь – ни за что ничего не добьешься. Но все-таки что же там произошло? Свет погашен… А потом, что это за мужчина?
В голову лезла всякая пошлятина, я почувствовал, что краснею. Чего только не случается в этом мире: вдруг нашелся мужик, который тайно посещает эту уродину с заячьей губой? С Норико я, конечно, своими предположениями делиться не стал.
– Ну чего ты испугалась? Все в порядке. Ну пришел к монахине гость. И что?
– Но ведь странно это: в доме появился гость, и сразу погас свет.
– Ну ладно-ладно! Возвращайся домой, а то уже скоро час.
– И правда! Спокойной ночи, Тацуя.
– Спокойной ночи.
Норико спускалась по склону, время от времени оглядываясь назад, но уже не останавливаясь. Дождавшись, пока она скроется из виду, я сквозь заросли бамбука выбрался на дорогу под утесом и услышал наверху осторожные шаги. От неожиданности я вздрогнул и остановился.
Кому взбрело в голову бродить ночью по холмам, окружавшим восемь могил?..
Я взглянул наверх, но дорога петляла, и увидеть путника никак не удавалось, хотя ясно было, что он спускается сюда, в мою сторону. Странно только, что он шел крадучись, стараясь остаться незамеченным. Я спрятался в густых зарослях, где меня невозможно было увидеть, сам же я имел при этом прекрасную возможность разглядеть прохожего.
Шаги приближались и, когда послышались уже совсем рядом, стали еще медленнее, что свидетельствовало о предельной осторожности незнакомца. Сердце у меня колотилось, во рту пересохло, в горле запершило.
Затем шаги и вовсе прекратились: путник остановился где-то поблизости от меня. На дороге появилась длинная тень, за ней и отбрасывавший ее человек. При виде него сердце у меня ушло в пятки.
Напугавшим меня человеком оказался Синтаро. Охотничья шляпа на голове, на поясе рабочей спецовки платок, которым обычно повязывают лоб, чтобы пот не мешал работе, на ногах гетры и таби33, а под мышкой мотыга. И вообще-то вид дикий, а уж его глаза! Лихорадочно блестящие, они, казалось, готовы были выскочить из орбит, дрожащие губы сводило судорогой, лицо блестело от пота.
На людях человек, как правило, старается скрыть, что творится в его душе. Но когда человеку кажется, что он один и никто его не видит, все, что таится внутри него, включая самое гадкое, находит выход и отражается на его лице, в его глазах. Представший передо мной Синтаро не остерегался чужих глаз. Он показался мне диким зверем, диким и опасным, – такая темная, злая, жестокая сила исходила от него!
Затрясшись от ужаса, я еле сдержал крик. А не удержи я его, острый конец мотыги, несомненно, вонзился бы мне в голову…
С великим трудом я все-таки справился со своими эмоциями, и Синтаро так и не заметил меня. Крадучись, он прошел мимо, и вскоре его фигура исчезла в зарослях бамбука.
Я же еще довольно долго просидел в своем убежище, и когда наконец выбрался из него, колени у меня дрожали, голова кружилась, я обливался холодным потом.
Только полностью успокоившись, я решился вернуться к водопаду и спуститься в пещеру рядом с ним. Возвращение домой прошло благополучно, но уснуть удалось только на рассвете.
Исчезновение дяди Куно
После бессонной ночи спал я долго, и разбудили меня яркие солнечные лучи, проникавшие в комнату сквозь щель между ставнями. Обнаружив, что уже девять часов, я быстро вскочил, свернул постель и начал раскрывать ставни. Услышав их стук, ко мне заглянула Харуё.
– Доброе утро. Прости, снова заспался…
Не отвечая на мое приветствие, Харуё, прищурясь, долго смотрела на меня. В чем дело? – недоумевал я. Харуё еще несколько мгновений изучала меня и наконец сиплым голосом проговорила:
– Доброе утро, – и сразу добавила: – Тацуя-сан, нам надо поговорить.
В ее голосе звучали необычные нотки. Я сразу обмяк, почувствовал тревогу, может быть, оттого, что сама Харуё была явно чем-то озабочена.
– Давай поговорим. О чем? – спросил я робко. Сестра не сводила с меня глаз.
– Вчера ночью опять убили человека. – Харуё произнесла это почти шепотом. – Убили Мёрэн, «монахиню с крепким чаем».
Хотя Харуе, не желая, чтобы ее слышали посторонние, говорила совсем тихо, меня ее слова оглушили, как взрыв бомбы. По телу пробежала дрожь, я воспаленными глазами смотрел на Харуё, а она, испуганно попятившись, продолжала изучающе меня разглядывать.
– Сегодня рано утром приехали полицейские, и я сказала им, что Тацуя-сан вчера вечером рано вернулся домой, сразу же ушел к себе и больше из дома не выходил… Тацуя, ведь ты и в самом деле никуда не уходил?
– Конечно, я никуда не выходил. Просто устал и рано лег спать…
В широко раскрытых глазах Харуё я прочел испуг, смешанный с недоверием. Губы у нее подрагивали.
В чем дело? Чем она так напугана? Почему смотрит на меня так странно? И тут меня осенила догадка: а вдруг вчера ночью, когда я странствовал но подземелью, Харуё заходила в мою комнату? Не обнаружив меня в ней и услышав утром об убийстве «монахини с крепким чаем», связала эти два факта, и у нее зародились подозрения относительно меня? И то, что я лгал ей, только усиливало эти подозрения.
Ну надо же! Стоило мне один раз тайком убежать из дому – и на тебе! – убита старая безобразная монахиня… А ведь я и в самом деле вчера вечером был совсем недалеко от нее…
Харуё всегда на моей стороне. Расскажи я ей о своих вчерашних похождениях, она, безусловно, поверила бы мне и успокоилась. Но какими последствиями это чревато? Сестра – такова ее натура – совершенно не умеет лгать. Если даже попытается, глаза выдадут ее. И как же мне быть в этой ситуации? Тревожить и огорчать ее мне не хотелось. Лучше уж промолчать пока. Тем более что сведения о потайном ходе я предпочел бы не обнародовать.
– Харуё! – спросил я после длительного молчания. – Как убили «монахиню с крепким чаем»? Отравили?
– Нет, – дрожащим голосом ответила Харуё, – в этот раз обошлись без яда. Говорят, задушили платком.
– А когда примерно это случилось?
– Говорят, около полуночи.
К горлу опять подползла тошнота. Значит, убийцей был все-таки человек, чью тень вчера ночью видели мы с Норико. И убийство произошло в тот момент, когда дом Мёрэн внезапно погрузился во тьму. И я находился почти на месте убийства.
Вдруг меня осенило: тень на застекленной стене принадлежала человеку в охотничьей шляпе. В такой же шляпе был и Синтаро, вскоре спустившийся с холмов…
– Доброе утро. Прости, снова заспался…
Не отвечая на мое приветствие, Харуё, прищурясь, долго смотрела на меня. В чем дело? – недоумевал я. Харуё еще несколько мгновений изучала меня и наконец сиплым голосом проговорила:
– Доброе утро, – и сразу добавила: – Тацуя-сан, нам надо поговорить.
В ее голосе звучали необычные нотки. Я сразу обмяк, почувствовал тревогу, может быть, оттого, что сама Харуё была явно чем-то озабочена.
– Давай поговорим. О чем? – спросил я робко. Сестра не сводила с меня глаз.
– Вчера ночью опять убили человека. – Харуё произнесла это почти шепотом. – Убили Мёрэн, «монахиню с крепким чаем».
Хотя Харуе, не желая, чтобы ее слышали посторонние, говорила совсем тихо, меня ее слова оглушили, как взрыв бомбы. По телу пробежала дрожь, я воспаленными глазами смотрел на Харуё, а она, испуганно попятившись, продолжала изучающе меня разглядывать.
– Сегодня рано утром приехали полицейские, и я сказала им, что Тацуя-сан вчера вечером рано вернулся домой, сразу же ушел к себе и больше из дома не выходил… Тацуя, ведь ты и в самом деле никуда не уходил?
– Конечно, я никуда не выходил. Просто устал и рано лег спать…
В широко раскрытых глазах Харуё я прочел испуг, смешанный с недоверием. Губы у нее подрагивали.
В чем дело? Чем она так напугана? Почему смотрит на меня так странно? И тут меня осенила догадка: а вдруг вчера ночью, когда я странствовал но подземелью, Харуё заходила в мою комнату? Не обнаружив меня в ней и услышав утром об убийстве «монахини с крепким чаем», связала эти два факта, и у нее зародились подозрения относительно меня? И то, что я лгал ей, только усиливало эти подозрения.
Ну надо же! Стоило мне один раз тайком убежать из дому – и на тебе! – убита старая безобразная монахиня… А ведь я и в самом деле вчера вечером был совсем недалеко от нее…
Харуё всегда на моей стороне. Расскажи я ей о своих вчерашних похождениях, она, безусловно, поверила бы мне и успокоилась. Но какими последствиями это чревато? Сестра – такова ее натура – совершенно не умеет лгать. Если даже попытается, глаза выдадут ее. И как же мне быть в этой ситуации? Тревожить и огорчать ее мне не хотелось. Лучше уж промолчать пока. Тем более что сведения о потайном ходе я предпочел бы не обнародовать.
– Харуё! – спросил я после длительного молчания. – Как убили «монахиню с крепким чаем»? Отравили?
– Нет, – дрожащим голосом ответила Харуё, – в этот раз обошлись без яда. Говорят, задушили платком.
– А когда примерно это случилось?
– Говорят, около полуночи.
К горлу опять подползла тошнота. Значит, убийцей был все-таки человек, чью тень вчера ночью видели мы с Норико. И убийство произошло в тот момент, когда дом Мёрэн внезапно погрузился во тьму. И я находился почти на месте убийства.
Вдруг меня осенило: тень на застекленной стене принадлежала человеку в охотничьей шляпе. В такой же шляпе был и Синтаро, вскоре спустившийся с холмов…