Эмар Густав. Заживо погребенная

   Она, смеясь, погрозила ему пальцем.
   — Признаться, меня тоже немало интригует это приобретение, — заметил доктор.
   — По правде сказать, — отвечал Юлиан, — я сам не знаю, зачем купил этот дом.
   — Не знаешь? Юлиан!.. Ты с ума сошел!
   — Сомневаюсь. Выслушайте меня: с сегодняшнего дня мы начинаем страшную борьбу, и не знаем ни того, как пойдет у нас дело, ни каковы будут его результаты. Вы знаете Майора и понимаете, что этот человек не остановится ни перед чем… Поэтому мы не должны пренебрегать никакими предосторожностями, как бы нелепы они ни оказались. Я подумаю, что, быть может, нам не лишне будет иметь тайное убежище, куда бы в случае крайности мы могли скрыться. Вот я и купил этот дом, не зная даже, нужен ли он нам будет или нет.
   — Что же, мысль, может быть, недурная… Можно видеть эту диковинку?
   — Я хотел просить вас и Денизу сопровождать меня.
   — Нет, Юлиан, я не поеду, — решительно сказала Дениза.
   — Это отчего, капризница?
   — Увидите, что я права. Юлиан утверждает, что борьба началась. Неужели же вы полагаете, что в таком случае Майор не окружил нас шпионами? По всей вероятности, за нами будут следить, и что станет тогда с нашим тайным убежищем, если мы сами поведем туда врага? Поверьте, батюшка, довольно и того, что Юлиан туда едет. Мы же только стесним его и поможем навлечь подозрения.
   — Справедливо! — сказал доктор. — Сын мой! Жена твоя рассуждает, как ангел. Поезжай один. Хотя, по всей вероятности, Майор не успел еще окружить нас своими шпионами, тем не менее нужно быть настороже. Предосторожность — мать безопасности.
   Юлиан простился с ними и, переодевшись, отправился из отеля пешком, приказав кучеру ждать его с пяти часов у подъезда театра Комеди Франсез.
   Не успел он отойти несколько шагов, как ему показалось, что за ним кто-то следит. К счастью, улица была запружена народом и экипажами.
   Юлиан сделал знак проезжавшему мимо пустому фиакру и, сунув извозчику двадцатифранковую монету, что-то тихо шепнул. Войдя в карету, он опустил обе шторы, и пока извозчик расправлял вожжи и заворачивал себе ноги одеялом, неслышно отворил дверцы и, спрыгнул на мостовую, смешался с толпой.
   Фиакр крупною рысью направился, как ему велено было, по дороге к Курбевуа. Позади кареты, крепко уцепившись за нее, сидела какая-то подозрительная личность.
   Юлиан не ошибся: за ним следили.
   Убедившись, таким образом, что Майор уже открыл действия, Юлиан решил удвоить предосторожности и переменил несколько фиакров прежде, чем добрался до улицы Рельи.
   Жозеф уже был там. Все было готово, люди и вещи. Оставалось только переехать.
   Жозеф верно описал новое приобретение Юлиана. Снаружи оно представляло собой большую лачугу, едва видную из-за деревьев и кустов, внутри же все дышало роскошью и комфортом.
   Это очаровательное гнездышко устраивал знаменитый повеса начала этого столетия. Здесь, обыкновенно, завязывались и развязывались многочисленные его интриги. Все говорило, все напоминало о любви. Серебристая вода тихо журчала в мраморных бассейнах, живопись, скульптура, казалось, соединялись для возбуждения страсти.
   Некоторые картины и статуи были так откровенны, что Юлиан велел поскорее убрать их.
   Крепкие запоры на дверях и окнах доставляли ему гораздо более удовольствия. Он с восторгом убедился, что ничтожная с виду лачужка в случае необходимости могла служить надежной крепостью.
   Осмотрев все и похвалив Жозефа, Юлиан велел ему запрягать. Он чуть не лопнул со смеха, когда к подъезду подкатил грязный фиакр, запряженный тощей лошадью. На козлах сидел Жозеф, одетый извозчиком.
   — В каждом кармане кареты лежит по шестизарядному револьверу, — доложил он Юлиану. — На козлах точно также.
   — Распорядись, чтобы в прочих экипажах было то же самое. А теперь вези меня в Пале-Рояль.
   Внутри карета оказалась не только чистой, но даже изящной, тощая лошадь бежала со скоростью тысячного рысака.
   Ровно в четверть пятого Юлиан вошел в кафе Ротонд. Народу было там много. За одним из столов одиноко сидел, углубленный в чтение «Тайме», какой-то господин. Юлиан прямо направился в его сторону.
   — Стакан полынной и «Galignani», — громко сказал он официанту.
   Читатель «Тайме» взглянул на него исподлобья. Юлиан вынул сигару и, увидя спички около читающего, спросил по-английски:
   — Вы позволите?
   — Сделайте одолжение, — отвечал тот на том же языке.
   После этого оба углубились в чтение.
   Минут десять прошли таким образом. Наконец, читатель «Тайме» бросил газету на стол, рассчитался с официантом и, молча поклонившись Юлиану, вышел из кафе.
   Немного погодя, и Юлиан последовал его примеру. Выйдя в сад, он увидел незнакомца, спокойно прогуливавшегося по дорожкам и, по-видимому, наслаждавшегося природой. Юлиан пошел за ним.
   Тот даже не обернулся.
   Они вышли из Пале-Рояля и вошли во двор Фонтанов. Незнакомец повернул налево и, войдя в угловой дом, стал подниматься по лестнице. Юлиан не отставал от него, идя, впрочем, немного поодаль.
   Он услыхал, как незнакомец поворачивал ключ в замке, и, поднявшись в четвертый этаж, увидел перед собою открытую дверь.
   — Не забудьте запереть дверь! — крикнул по-английски громкий голос.
   Юлиан вошел и очутился в просторной комнате, заставленной самой разнокалиберной мебелью. Тут была библиотека избранных книг, фортепьяно, различное оружие, коллекции палок, трубок, туалет из палисандрового дерева и т. п. Дорогие картины висели на стенах, великолепная люстра украшала потолок. Тяжелые драпри закрывали окна и дверь, ведущую, по-видимому, в другую комнату.
   — Не сердитесь на меня за эту скучную прогулку, господин Иригойен! — радушно сказал хозяин этой странной квартиры.
   — Я не только не сержусь, господин Фильмор, но счастлив убедиться, что вы не отучились остерегаться! — смеясь, ответил Юлиан.
   — Остерегаться всегда следует, господин Иригойен.
   — Давно вы в Париже?
   — Давно! И часто сожалею о просторе наших милых саванн. Хорошее было времечко!
   — Может быть!.. Но скажите, можем мы тут свободно переговорить?
   — Будьте покойны. Меня считают за американца и никому в голову не приходит что-либо подозревать. Вы желаете говорить о Майоре?
   — Да! Правда ли, что он в Париже?
   — Уже два года, но вчера только я в этом окончательно убедился, встретив его нос к носу в Булонском лесу.
   — Как? Это вы назвали его по имени? Зачем вы это сделали?
   — Чтобы не сомневаться более. Эта старая штука: внезапно названный по имени человек, как бы он ни был обстрелян, невольно встрепенется и выдаст себя. Майор точно также попался. Хотя он и очень постарел, и обезображен новым шрамом на лице, тем не менее я его узнал.
   — Позвольте, я не узнаю вашей обычной предусмотрительности! А что, если он также вас узнал?
   — Я спокоен на этот счет. Когда мне донесли, что Майор в Париже, я сначала отказывался верить этому. Узнав недавно, что он каждое утро катается верхом в Булонском лесу, я решил проследить его и, наклеив бороду, надев парик и очки, отправился сам туда. Положительно невозможно, чтобы даже он догадался, кто его окликнул.
   — Дай Бог!.. Скажите теперь, по-прежнему ли вы готовы оказать мне услугу?..
   — Более, чем когда-либо, можете быть в этом уверены.
   — Благодарю… Желаю и надеюсь, что мы с вами опять сойдемся.
   — Без сомнения. Но позвольте мне сначала объясниться. Господин Иригойен, я вам обязан жизнью и достоянием… К слову сказать, у меня семьдесят тысяч годового дохода, сумма немалая для человека, прошедшего огонь и воду… Но, кроме этих благ, вы дали мне нечто более: вы возвратили мне самоуважение. Теперь я честный человек! В отношении вас — долг мой не оплачен. Плотью и кровью готов я помогать вам в борьбе против Майора. Но решение мое непоколебимо — никаких договоров, вроде заключенного в Мексике, не будет!
   — Но, мне кажется…
   — Не настаивайте! Помогая вам, я в то же время служу себе. Я поклялся отомстить Майору и сдержу клятву во что бы то ни стало!
   — Если вы требуете…
   — Да, требую! И в противном случае останусь нейтральным, что меня глубоко огорчит.
   — Пусть будет по-вашему. Но позвольте мне пожать вам руку.
   Они с чувством подали друг другу руки.
   — А теперь, — весело продолжал Юлиан, — не можете ли вы что-нибудь мне сообщить?
   — Ничего ранее вечера… Я только с сегодняшнего дня начал действовать. Все, что я могу сказать вам наверное, это то, что Калаверас также в Париже.
   — Так я и знал!.. Кстати, уверены ли вы в вашем шпионе?
   — Еще бы!.. Он также поклялся отомстить Майору… Да вы, впрочем, знаете его!
   — Я? Кто же это?
   — Себастьян, бывший матрос.
   — Он не умер?
   — Нет! Это длинная история. Но вот два года, как он следит за Майором.
   — Странно, враги Майора как будто воскресают для того, чтобы уничтожить его!.. Сговоримся теперь, где и как нам встречаться?
   — Завтра в кафе Гельдера, в пять часов. Я буду одет отставным офицером и первый к вам подойду. Тут же мы условимся о следующем свидании. Нужно сбивать с толку шпионов. Как вы оденетесь?
   — Но завтра я могу остаться в обыкновенном платье. Майор видел меня всего один раз, и тогда у меня была длинная борода и длинные волосы.
   — Правда. Если вам нужно будет писать, адресуйте письма на бульвар Пуассониер, № 88. Там моя настоящая квартира.
   — Хорошо. А мой адрес…
   — Знаю! Давно знаю!
   — В таком случае, до свидания, до завтрашнего дня.
   Юлиан отправился к театру, где его ожидал экипаж, и вернулся домой.

ГЛАВА VI

   При звуке голоса, громко назвавшего его по имени, панический страх овладел Майором. Нещадно шпоря коня, он мчался, как вихрь, с единственной мыслью — бежать, бежать, как можно дальше.
   Мало-помалу волнение его улеглось и, остановив взмыленную лошадь, он тяжело перевел дух.
   — Дурак! — сказал он сам себе. — Вместо того, чтобы узнать, что мне нужно, я возбудил подозрение в моих врагах! Теперь они знают, что я здесь.
   Бешенство его утихло, уступая место размышлениям. Результатом их было то, что он повернул лошадь назад и направился к Парижу. Он ехал тихой рысью, покуривая сигару и глубоко раздумывая о своих делах.
   Около одиннадцати часов он въехал в пустынный и; узкий переулок и остановился у высокой каменной стены. Не слезая с лошади, он постучал хлыстом в дверь, потом, соскочив на землю, привязал измученное животное к железному кольцу и подошел к другой, находившейся рядом двери.
   Вынув из кармана крошечный ключик, он повернул его в замке и вошел, с шумом захлопнув дверь за собой. Покуда он ощупью шел по длинному и совершенно темному коридору, на противоположном конце показался человек с фонарем в руке.
   — Откройте! — крикнул ему Майор, останавливаясь перед массивной железной решеткой, перерезывавшей коридор во всю его ширину.
   Человек с фонарем придавил пружину и решетка опустилась под пол.
   Майор прошел и последовал за человеком с фонарем.
   Они вошли в кабинет, отчасти нам уже знакомый, ибо это был тот самый, в котором господин Ромье принимал Лупера.
   — Здравствуйте, Оианди! — сказал Майор, разваливаясь на диване. — Что это вы такой нарядный? Не собираетесь ли куда-нибудь?
   — Не собираюсь, а только что вернулся! — с сердитым видом отвечал Оианди.
   — Так рано? Где же вы были?
   — В Елисейских полях, чтобы отдать негодяю, которого я надеялся более не видать, четыреста тысяч франков!
   — Ого! Так много!
   — Кроме того, я ему вечером передал сто тысяч…
   — Должно быть вы очень богаты, друг Оианди.
   — Полно зубоскалить… Ведь вы настаивали на моем свидании с Лупером, а с ним дешево не разделаешься.
   — Ничего! Лишь бы все удалось, как следует.
   — То-то и дело, что благодаря вам мы, наверное, опять провалимся. Вы хорошо знаете этого Лупера?
   — Я знаю его за очень умного, расторопного и, главное, влиятельного бандита. Подчиненные его обожают и готовы идти за ним в огонь и в воду. Мне приходилось видеться с ним три или четыре раза, и он думает, что я бежавший с каторги.
   — Уверены ли вы в том, что он вас не знает ближе?
   — Каким образом?
   — А таким, что меня, например, он отлично знает! Нужно вам сказать, что мне передали, что он принадлежит к отличной фамилии и что настоящее имя его Монреаль. Вчера вечером, рассердившись на него, я хотел показать ему свою проницательность и крикнул: «Прощайте господин де Монреаль!» А он мне в ответ: «До завтра, Фелиц Оианди!»…
   — Гм-м!.. Вы были неосторожны!
   — Разумеется. Я старался исправить ошибку. Тотчас же я послал вслед за ним одного из наших, но мерзавец не только не убил его, но даже выдал меня…
   — По крайней мере, сегодня утром Лупер смеялся над моей неудачной попыткой убить его. Я клялся, что ничего не замышлял, но он не поверил.
   — Карай!.. Дело дрянь… Знаете ли, что не далее как часа два тому назад, какой-то незнакомец также назвал меня по имени?
   — Черт побери!.. — с ужасом воскликнул Оианди. — Значит, мы узнаны!.. Бежим, Майор!.. Ничего другого не остается нам делать.
   — Ну, ну!.. Куриное сердце! А денежки наши? Пропадать им, что ли?
   — Лучше потерять деньги, чем жизнь! Не обвиняйте меня в трусости, я просто осторожен. Вы забываете, что мы не в свободных саваннах, а в Париже, в центре, где господствует законность, где полиция превосходно организована, и где малейшая шалость преследуется как преступление…
   — Та, та, та! — остановил его Майор. — Не очень-то восхищайтесь этой чудесной полицией. Многих она ловит, а еще больше пропускает мимо! Мы с вами, кажется, пример налицо. Попадаются одни дураки! Рассуждайте хладнокровнее: что нам угрожает? Мы были узнаны, положим. Но кем? Знавшими нас до отъезда в Америку? Невозможно! Наши тогдашние деяния не могут быть известны; к тому же те, которые меня тогда знали, думают, что я давно умер. Кто же может нам угрожать? Если бы сюда случайно попал кто-либо из близко знавших нас в Америке, то это могут быть только люди, имеющие те же причины, как и мы, скрываться от полиции. А бумаги наши все в порядке… Нам будут, может быть, угрожать шантажом, ну да с этим легко справиться.
   — Вы забыли Юлиана Иригоейна и Бернардо Зумето.
   — Нет не забыл; и знаю, что борьба с ними будет ужасна. Но опять-таки, я уверен, зная характер их, что они не обратятся к полиции.
   — Может быть, ошибаетесь.
   — Наверное, нет. Им это даже в голову не придет.
   — Дураки же они!
   — У нас с ними борьба не на жизнь, а на смерть… Одни подлецы поручают полиции мстить за себя. Одним словом, объявляю вам, что я ни за что не покину Париж. Что касается вас, вы свободны отказаться и от прелестной Денизы, и от так давно ожидаемого мщения. Впрочем, вряд ли ваша осторожность позволит вам мстить кому бы то ни было.
   Оианди устремил на него бешеный взгляд.
   — Хорошо, — сказала он глухим голосом. — Я останусь! Но помните, что я вас предупредил. Я вам говорю: мы погибнем!
   — Будь, что будет! — мрачно отвечал Майор. — Нужно действовать быстро и решительно. У вас все готово?
   — Готово-то, готово. Мина подведена, остается только взорвать ее. Уже шесть месяцев у Иригойенов и Валенфлеров ничего не делается, чего бы шпионы наши не знали.
   — Все козыри в наших руках! Победа будет наша!
   — Увидим! — недоверчиво сказал Оианди.
   — Вот упрямец, черт возьми!
   — Это не упрямство, Майор, а…
   Оианди побледнел. Волнение судорожно сжало ему горло.
   — Вы что-то скрываете от меня, — с участием сказал ему Майор. — Оианди, мы с вами более чем сообщники — мы друзья, отчего вы скрытничаете со мной?
   — Вы будете смеяться над моим суеверием.
   — Вот оно что!.. Смеяться я не буду, потому что мы с вами баски, следовательно, воспитаны на вере в чудесное. Только не надо нервничать, как молодая кокеточка. Говорите, в чем дело… А чтоб придать вам бодрости, я первый расскажу вам случай, бывший со мной в молодости. Знаете ли причину моей бесшабашной храбрости?.. Вера в предсказание одной старой цыганки.
   — Возможно ли?
   — Клянусь! Мне было всего восемнадцать лет. Возвращаясь однажды из военной школы, я встретил цыганку и бросил ей двадцать су. Старая ведьма схватила мою руку, поцеловала и значительно покачала головой. Я велел ей объясниться, и после долгого молчания она сказала: кровь на твоих руках… берегись тех, которых ты убьешь. Напрасно просил я ее сказать еще что-нибудь, она убежала, повторяя: берегись мертвых! Много лет спустя, припомнил я эти слова и, признаюсь, до настоящего времени они поддерживали меня. Если я должен бояться только мертвых, что же мне могут сделать живые?.. Но теперь ваша очередь, рассказывайте!
   Оианди начал тихим голосом:
   — Месяц тому назад я был на большом обеде у моего банкира. За десертом речь зашла о новой гадалке, которая, как уверяли, творила просто чудеса. Не понимаю сам, отчего любопытство мое было так задето, но я спросил ее адрес и на другой же день отправился к ней.
   — Браво, Оианди!
   — Она жила в старом доме предместья Сен-Жак и, признаться, я не без трепета остановился у двери, на дощечке которой было написано: «Госпожа Шерами». Мне отворила дверь девочка лет двенадцати и ввела в довольно хорошо меблированную гостиную. На шестах перед окнами дремали огромный ворон и сова. Наконец, вошла и гадалка. Это была красивая женщина лет сорока; бледное лицо ее, огненные глаза, исчерна-синие волосы были прелестны. Усевшись перед старинным дубовым столом, на котором лежали карты и завязанные мешочки, она сделала мне знак приблизиться. «Что вы хотите знать? — спросила она гармоничным голосом. — Прошедшее, настоящее или будущее?» «Будущее!» — ответил я. «В таком случае вы будете иметь большую игру. Положите двадцать франков в эту вазу». — Я повиновался. Тем временем она разложила карты. Вдруг, быстрым жестом она смешала их, говоря: «Возьмите назад ваши деньги: они покрыты кровью! Я все вам скажу, но ничего не хочу брать от вас». Я сделал невольное движение. «О! — надменно продолжала она. — У меня есть защитники!» Она позвонила, и тотчас два человека в масках вошли и встали у дверей.
   — Ай да баба! — воскликнул Майор.
   — Сивилла продолжала: «Эти люди понимают только по-французски… на каком языке желаете вы, чтобы я с вами объяснялась?» «На языке басков!» — отвечал я. Она опять разложила карты и высыпала на них хлебные зерна, лежавшие в мешочках. «Шем-Един!» — повелительно произнесла она. Ворон открыл глаза, захлопал крыльями и прилетел на стол. «Ида!» — сказала она ему по-баскски. Ворон быстро начал клевать зерна, но не наудачу, а как бы выбирая известные карты. Наконец, он три раза крикнул и улетел обратно на шест. «Саверис!» — позвала Сивилла. Сова мигом очутилась на ее плече… Клюв поганой птицы щелкал и издавал странный звук. Между тем лицо Сивиллы побледнело и на нем выступил пот. Когда сова улетела, она осталась погруженная в мрачное молчание. «Кровь, кровь и кровь там далеко, за океаном! — проговорила она, наконец, хриплым голосом. — Вернулся сюда, чтобы мстить… Боится, колеблется, но злой гений заставит. Те, которые наполовину вас растерзали, окончат свое дело. Берегитесь Сан-Бернардо». Я с ужасом спросил: «Когда это должно случиться?» Она отвечала: «Через три месяца после убийства в карете».
   — Черт знает, что такое! — вскрикнул Майор. — А дальше?
   — Слушайте. Она продолжала: «Через двадцать девять дней, в то время, когда вы будете рассказывать злому гению подробности нашего свидания, небо пошлет вам последнее предостережение: двенадцать часов не успеют пробить на церковных часах, как зеркало, висящее над диваном в вашем кабинете, вдребезги разобьется. А теперь, — кончила она, повелительно указывая мне на дверь, — идите! Мне не о чем более с вами говорить». — Я ушел сам не свой.
   — Ну что вы скажете, Майор?
   — Скажу, что вы напали на бой-бабу, вот и все. Женщина эта, несомненно, ловкая штука, наверное, из наших мест. Иначе, как бы она говорила по-баскски? Вы знаете, что наш язык положительно не доступен иностранцам. Она вас узнала, вспомнила многое и приплела все, ни к селу ни к городу. Что, например, означает «те, которые вас наполовину растерзали».
   — Майор, значение этих-то слов и ужасно… Помните ли вы в скалистых горах хижину Ляфрамбуаза.
   — Помню! — нахмуря брови, отвечал Майор.
   — В ту ночь, вы помните в какую, мне почти удалось бежать, как вдруг две грозные собаки бросились на меня, повалили и растерзали бы неминуемо, если бы Темное Сердце и сам Ляфрамбуаз не защитили меня.
   — Да, да, припоминаю!
   — Но знаете ли вы, как я отомстил проклятым собакам?
   — Я слышал, что Ляфрамбуаз и все его семейство погибли в огне.
   — Я поджег хижину… Не то чтобы я зол был на Ляфрамбуаза. Он ухаживал за мною во время моей болезни, а когда я выздоровел, подарил мне оружие и лошадь… Нет, я был признателен ему от души, но поклялся отомстить мерзким псам… Подойти к ним я не решался, оставалось сжечь хижину…
   — Ай да молодец! Чтобы отомстить псам, вы сожгли целую семью?
   — Это была страшная необходимость! Я клялся…
   — А порядочный человек всегда сдерживает клятвы? Разумеется! Но сколько вас было, чтобы проделать эту штуку?
   — Я один… Сообщники бы меня выдали, а я хотел схоронить это дело.
   — А ведь, право, странно, что ваша Сивилла намекнула вам о нем? Знаете, на вашем месте, я велел бы покрепче укрепить ваше зеркало.
   — Я это сделал.
   — Прекрасно. Будем надеяться, что оно останется цело, а в таком случае предсказание колдуньи разобьется в прах. Но вы, кажется, сказали, что она предсказала вам, что зеркало слетит через двадцать девять дней после вашего свидания с ней. Не сегодня ли срок?
   Оианди побледнел.
   — Прекрасно! Мне интересно было бы присутствовать при опыте.
   — Она сказала, что вы тут будете.
   — Я?.. Ах, да! Демон, злой гений!.. Тем лучше, все в порядке.
   Он посмотрел на часы: было без двух минут двенадцать.
   Три сильных удара потрясли стену.
   — Что это, сигнал? — спросил Майор.
   — Не знаю… Я никого не жду, — пробормотал дрожащий Оианди.
   — Значит, начало фарса… Да не трусьте же так, черт возьми!..
   — Смотрите, смотрите! — завопил вдруг Оианди.
   Зеркало тихо покачнулось.
   Двенадцать часов начали звонить на церковных часах.
   — Что же? — насмешливо сказал Майор.
   Зеркало нагнулось вперед и вдруг с треском повалилось на пол.
   Фелиц Оианди со страшным криком, без чувств упал к ногам Майора.

ГЛАВА VII

   За кабинетом Оианди находилась его спальня. У изголовья постели маленькая дверь отворялась в небольшую комнату, служившую ему гардеробной, она приходилась стеной к стене с его кабинетом.
   Пораженный в первую минуту, майор быстро оправился.
   — Е finita la comedia! — засмеялся он.
   Нагнувшись в Оианди, он потряс его за руку. Тот оставался недвижим.
   — Трус! — с презрением сказал Майор. — Этот человек способен отнять у меня последнюю надежду. Но вместо того чтобы болтать, надо разыскивать виновников этого фокуса… Проклятая колдунья должна иметь свои цели.
   Он вошел в спальню — никого! Хорошо зная квартиру своего друга, он прямо направился к гардеробной.
   В дверях стоял человек, закрытый большим испанским плащом. Черты скрывались полями широкой шляпы.
   Майор громко захохотал.
   — Так оно и есть! — воскликнул он. — Очень рад видеть того, кто так напугал моего бедного друга!
   — Дорогу! — грозно прошептал незнакомец.
   — Это другое дело!.. Прежде необходимо исполнить маленькую формальность.
   — Дорогу! — снова сказал тот.
   — Изволь, только прежде скажи, кто ты?
   — А!.. Когда так!
   Наклонив голову, незнакомец кинулся на Майора. Началась страшная борьба. Противники схватили друг друга поперек тела.
   Шляпа незнакомца вдруг свалилась. Майор в ужасе опустил руки.
   — Себастьян! — закричал он хриплым голосом.
   — Да! — отвечал тот со зловещей усмешкой. — Себастьян, вышедший из могилы, чтобы отомстить тебе.
   В руке его блеснул кинжал, и Майор упал, тяжко застонав.
   Себастьян бросился в окно. Заранее, вероятно, подпиленная железная решетка легко поддалась его напору, и он выскочил в сад. В ту же минуту, пришедший в себя Майор вскочил на ноги и, подбежав к окну, один за другим пустил несколько выстрелов из револьвера ему во след.
   — Мы увидимся, Майор! — донесся до него насмешливый голос.
   — Я все-таки попал в него! — прошептал Майор.
   Кто-то тронул его за плечо. Бледный, как смерть, Оианди стоял за ним.
   — Ну что, — сказал Майор, — не был ли я прав? Сообщник колдуньи был тут спрятан, выжидая удобного случая, чтобы скрыться, а может быть, чтобы вас убить. Мы с ним сцепились, и он угостил меня ударом кинжала.
   — Вы ранены?
   — Да… Дайте мне, чем перевязать рану. А покуда я этим займусь, посмотрите на улицу — не увидите ли чего-нибудь?
   Перевязав рану, в сущности пустяковую царапину, Майор с нетерпением ждал возвращения Оианди.
   — Ну что? — спросил он, когда тот вернулся.
   — Шпион также ранен. Следы крови привели меня к концу переулка, где, видимо, его ожидал экипаж. Я зашел в соседнюю колбасную, сказав, что забыл пакет в фиакре, номера которого не заметил, и что фиакр этот, долго простояв в этом месте, уехал с полчаса тому назад. Один из приказчиков случайно заметил номер этого фиакра, не помнит только наверное — 107 или 109…
   — Браво! Благодаря номеру мы найдем человека…
   — На что он нам?.. У нас и так довольно дел. Связываться еще со шпионами да колдунами!