Эмар Густав. Заживо погребенная

   Как бы то ни было, но они оба приняли эти странные клички, и настоящие имена их не были известны в прериях.
   Третий собеседник был никто иной как содержатель гостиницы, дядюшка Ляфрамбуаз, уроженец Квебека. Ему было лет пятьдесят, но он был еще так свеж, что ему на вид нельзя было дать более сорока лет. Проохотившись лет десять в лесах, он женился на молодой девушке из Монморенси и прижил с нею шесть сыновей и одну дочь. Четверо из его сыновей вели теперь кочевую жизнь охотников, а оба младших с сестрой оставались дома, помогая отцу и матери по хозяйству. Сыну Иерониму было двадцать лет, Стефану девятнадцать, а Нанете восемнадцать лет.
   — Надо, однако, сказать правду, — воскликнул дядюшка Ляфрамбуаз, — что вы, на мое счастье, вздумали сегодня ко мне зайти. Без вас мой бедный парень и Нанета, может быть, не остались бы в живых. Пришло же в голову девчонке бегать по лесу, когда теперь красные волки всюду рыщут!
   — Укусы не опасны, — ответил Темное Сердце, — а царапины Иеронима заживут через два дня.
   — Благодаря вам, доктор, — сказал хозяин с чувствам. — Сам Бог вас надоумил меня посетить.
   — Не стоит придавать такое значение подобным пустякам; я рад, что мог вам услужить. За ваше здоровье! Что нового в вашем околотке?
   — Правда! — прибавил Железная Рука. — Мы так давно здесь не были — ничего не знаем, что у вас тут делается.
   — Хотят раз навсегда покончить с мормонами, — сказал хозяин.
   — Кто это, индейцы, что ли? — спросил Железная Рука презрительно.
   — Нет, президент Соединенных Штатов.
   — Ого! Это дело серьезное!
   — Очень серьезное; мормоны, говорят, не на шутку всполошились. Они вооружаются, входят в соглашения с краснокожими и даже, как говорят, помышляют о том, чтобы собрать войско из всех негодяев, которые со дня открытия золотых россыпей слетались сюда со всех сторон, как коршуны. Мормоны всюду разослали эмиссаров: и в Сан-Франциско, и в Сонору, и во все области Мексики по берегам Колорадо.
   В это время Темное Сердце поднял голову и, крутя в пальцах папироску, сказал:
   — Кстати, Ляфрамбуаз, не можете ли вы мне сообщить какие-нибудь сведения об одном разбойнике, который до моего отъезда из Нью-Йорка был настоящим бичом переселенцев, проезжающих через прерии, и золотоискателей, на которых он нападал даже на приисках.
   — Погодите, — сказал хозяин, ударив по столу кулаком, — вы спрашиваете о том предводителе шайки, которого зовут то Майор, то Бизохо?
   — Именно. Жив он еще или его наказали по закону Линча?
   — Он совершенно здоров и более прежнего наводит на всех страх. Он, должно быть, тут где-нибудь, по близости рыщет, потому что я его видел не далее как вчера. Он заходил сюда с некоторыми из своей шайки пообедать.
   — Как же это вы к себе пустили подобного изверга?
   — А что прикажете делать? Ведь я один, а он силен.
   — И как это до сих пор не нашелся ни один человек между золотоискателями — ведь между ними немало храбрых и отважных людей, — который попытался бы избавить всех от этого чудовища?
   — Ну, вот подите! Этот дьявол пользуется таким страшным влиянием на всех, он внушает к себе такой неодолимый страх, что никто не решается вступить с ним в бой. Охотники и золотоискатели уверяют, что он неуязвим, что у него есть заговор против пуль и холодного оружия, который будет действовать до тех пор, пока не наступит срок договора, который он заключил с нечистой силой.
   — Это он сам про себя подобные россказни распускает?
   — Гм! Кто знает? Как бы силен он ни был, а все же не сильнее четырех человек. А я сам, своими глазами видел, как он дрался один против восьмерых и всех их уложил, а сам остался цел и невредим.
   — Стало быть, — сказал, рассмеявшись, Железная Рука, — этот разбойник сам сатана в образе человека.
   — Враг силен. И здесь, в пустыне, никто не может сказать, насколько простирается его власть.
   — Однако будь он, кто хочет, хоть сам черт, но если этот человек мне попадется на дороге, то, клянусь, я узнаю, в какой цвет окрашена его кровь! — сказал Темное Сердце.
   В эту минуту две собаки, присутствие которых оставалось до сих пор незамеченным, напомнили о себе глухим рычанием.
   Они вылезли из-за стойки, где, очевидно, лежали, и, подойдя к входной двери, стали обнюхивать порог.
   Эти собаки своим видом внушали страх и представляли помесь ньюфаундлендской собаки и красного волка.
   Хозяин обожал своих собак и не согласился бы их продать даже за тысячу долларов.
   — Ну, собаки, что там случилось? — окликнул он их.
   Обе собаки замахали хвостами, еще порычали, глядя на дверь, и, наконец, легли у ног хозяина, не спуская, однако, глаз с дверей.
   — Собаки что-то чуют, — сказал хозяин, — для волков они бы не побеспокоились. Кто-то тут рыщет…
   В эту минуту обе собаки бросились к дверям и неистово залаяли.
   — Цыц! Молчать! — крикнул на них хозяин гостиницы.
   Собаки повиновались и пошли на свое место за стойкой.
   — Тут что-то неладно, — проворчал хозяин.
   Все трое стали внимательно прислушиваться. Прошло несколько минут. Тишина была полная.
   — Надо посмотреть! — сказал решительно Темное Сердце и отпер двери.
   Великолепное зрелище предстало очарованным взорам наших авантюристов.
   Мерцающий свет был разлит по всему небосклону и придавал фантастический колорит резким теням исполинских деревьев, ветви и стволы которых были покрыты вьющимися растениями, разлетавшимися по ветру подобно длинным космам невидимого лесного духа.
   Это было северное сияние — явление обычное в той стране.
   Было так светло, что двум охотникам и дядюшке Ляфрамбуазу легко было убедиться, что вокруг жилища никого не было.
   Они уже хотели войти в дом и запереть двери, как вдруг отдаленное ржание лошади пронеслось в воздухе и заставило их вздрогнуть. В ту же минуту они расслышали далекий гул, похожий на раскаты грома.
   — Это конский топот, — сказал Темное Сердце, — скорее войдем в дом и запрем дверь.
   Заперев дверь на все засовы и запоры, трое друзей посоветовались между собой и решили не отпирать дверей гостиницы, так как надо было полагать, что это приближался отряд разбойников, рыскающих в прериях. Хозяин же гостиницы был того мнения, что это был Майор со своей шайкой.
   — Недаром он тут вчера шлялся, — прибавил он.
   — Если так, — сказал Железная Рука, — то спрячьте лампы, заставьте собак молчать, и подождем. Топот теперь ясно слышен, через несколько минут они уже будут здесь.
   Лампы убрали в шкаф, и каждый стал тщательно осматривать свое ружье. В эту минуту подъезжавшие на полном скаку неизвестные люди остановились на пол выстрела от гостиницы. Слышно было, как некоторые из них спешились и стали переговариваться на испанском языке.
   Они говорили громко, по-видимому, нисколько не опасаясь, что их услышат.
   Хозяин тихо подошел к Темному Сердцу.
   — Я узнаю голос Майора, — сказал он дрожащим голосом.
   — Ага! — проговорил охотник с каким-то странным выражением. — Наконец-то, я увижу этого человека!

ГЛАВА II

   Пришельцы, по-видимому, совещаясь. Лошади фыркали и били нетерпеливо копытами о замерзшую землю; из лесу доносились визжание и вой волков. В гостинице царила мертвая тишина.
   — К чему это так долго толковать, кабальеро? — раздался вдруг сильный и твердый голос. — На пятьдесят миль кругом нам не найти лучшего помещения для задуманного нами дела.
   — Тем более, — сказал другой насмешливый голос, — что по крайней мере там и напиться вволю можно.
   — Хозяин теперь спит и ни за что не отопрет дверей в такой поздний час, — заметил кто-то.
   — Ну сам не отопрет, так мы сумеем войти без его позволения.
   — Однако смотрите, не врывайтесь к нему насильно. Ведь он купил у нас право свободной торговли, и мы не должны нарушать данного слова.
   — Но ведь мы настоящие кабальеро и за все то, что у него возьмем, коли разобьем, щедро заплатим, начиная с его собственной толстой башки. Нечего раздумывать, войдем без дальнейших рассуждений.
   Послышались приближавшиеся шаги, и тот же твердый и решительный голос произнес:
   — Стучи крепче, стучи ружейным прикладом! У них, может быть, очень крепкий сон…
   — Это голос Майора! — шепнул хозяин на ухо охотнику.
   Последний ответил ему после нескольких минут размышления.
   — Знаете что, лучше впустить их; хуже будет, если они ворвутся силой.
   Хозяин едва удержал крик удивления.
   — Да, да! Так будет лучше, мы за все отвечаем, — прибавил Железная Рука, который только что обменялся несколькими словами со своим товарищем.
   Хозяин, скрепя сердце, вынул опять из шкафа зажженные лампы, и все трое уселись за стол, как бы продолжая начатую трапезу.
   В ту же минуту раздался сильный стук в дверь.
   Собаки бросились к двери с неистовым лаем.
   — Цыц! Молчать! На место! Боном! Сахура! На место! — крикнул громко хозяин.
   Стук в дверь не прекращался.
   — Эй! Кто там стучит? — крикнул Ляфрамбуаз.
   — Отпирай скорее, mil demonios! Или мы всю твою конуру мигом разнесем, — ответил чей-то резкий голос.
   — Извольте-ка отойти от дверей подальше. Вы знаете пословицу: «Береженого Бог бережет».
   — Ладно, мы согласны исполнить твое желание, только отпирай скорее, а то…
   — Ну! Без угроз, а то ни дверей, ни окон не отопру!
   Послышались шаги нескольких удалявшихся людей.
   — Отопрешь ты теперь? — спросил Майор.
   Хозяин не ответил, он потихоньку отпирал болты одного окна. Оба охотника с ружьями наготове стояли по обеим сторонам окна, собаки стояли возле хозяина, навострив уши.
   — Вот! — крикнул Ляфрамбуаз, распахнув вдруг окно.
   В ту же минуту четыре рослых человека, которые притаились у стены, вскочили в открытое окно так стремительно, что чуть самого хозяина с ног не сшибли.
   — Пиль! Пиль! — крикнул он.
   В течение нескольких секунд только слышны были ругательства, крики боли, рычание собак и шум борьбы.
   — Ну! Теперь готово, они более не опасны! — крикнул хозяин гостиницы и продолжал стоять у открытого окна, целясь из ружья в Майора, который оставался на дворе. — Сказать правду, вы поступили, как изменник и злодей, Майор! И я не знаю, отчего я вам до сих пор еще не всадил пулю в лоб!
   — Не делай этого, Ляфрамбуаз, — возразил, смеясь, Майор, — те упрямцы меня не послушались. Что, они умерли?
   — Нет, двое из них почти загрызены собаками, больше ничего.
   — Хорошо. Даю тебе мое слово кабальеро — и ты знаешь, что я его всегда держу! — что ты, во-первых, за каждого из них получишь по 1000 долларов, во-вторых, что мы у тебя ничего не поломаем, и, наконец, что сполна заплатим за все, что у тебя будет выпито и съедено. Отпирай же скорее дверь!
   — Могу я надеяться на ваше слово?
   — Ведь ты сам знаешь, что мое слово крепко! Только убери твоих сыновей и твоих посетителей; мы хотим быть тут одни и полными хозяевами в этой зале на все время, которое тут пробудем.
   — Я уже отослал сыновей и посетителей, исключая этих двух охотников, которые хотят оставаться со мною. Мои собаки тоже со мною никогда не расстаются. Я доверяюсь вам. Я отопру двери, только с условием: что эти два путешественника тут останутся и что вы будете себя вести, как настоящие кабальеро.
   — Да будь же покоен, дурак, не морозь нас на дворе. Оставь при себе своих друзей, их не тронут — даю тебе слово.
   Успокоенный Ляфрамбуаз решился, наконец, отворить двери.
   Странная вещь! Этот Майор, этот мрачный изверг, для которого ничего не было святого, имел своего рода честь: он никогда не изменял раз данному честному слову.
   Из всех человеческих чувств, которые одно за другим исчезли во время его бурной жизни, уцелело только одно — уважение к данному слову, уважение, которое он преувеличивал и доводил до последней крайности.
   Оно и понятно, одно только это чувство еще связывало его с тем обществом, которое его справедливо от себя отвергло: он возвел это чувство в добродетель и щеголял им в глазах окружавших его.
   Ляфрамбуазу это было известно, поэтому, спрятав быстро все огнестрельное оружие, развешенное по стенам, он стал спокойно снимать тяжелые засовы, отодвигать задвижки и поворачивать ключ в громадном замке входной двери.
   — Войдите, — сказал он, отпирая широко двери.
   Майор вошел в залу в сопровождении пятнадцати человек, из которых большинство были мексиканцы. Остальные двадцать, расположились на дворе вокруг костра, который они уже успели разложить, и стали заниматься приготовлением ужина и раздачей корма лошадям.
   Все эти люди имели свирепый и отталкивающий вид, все они были вооружены с головы до ног и одеты в одежды, которые когда-то были великолепны, но теперь представляли только отвратительные рубища, на которых пятна перемежались с дырами.
   — Эй! — сказал Майор, обращаясь к хозяину гостиницы, который подкладывал дрова в камин. — Ты меня опасаешься, кум? У тебя вчера тут висело четыре ружья, куда ты их девал?
   — Ах! Это вас беспокоит? — ответил тот, слегка пожимая плечами. — Я вам еще не сказал, что мои четыре сына вернулись домой? Когда я им велел уйти, то они взяли с собой ружья. Хотите, чтобы я их позвал? — прибавил он с необыкновенно наглым спокойствием.
   — Нет, — сказал Майор, садясь к столу и оглядывая внимательно комнату.
   Четыре его товарища, связанные по руками и по ногам, лежали на другом столе, возле них сидели оба охотника, которые продолжали пить, не обращая, по-видимому, никакого внимания на то, что вокруг происходило. Остальные члены шайки занимали места у нескольких столов и жадно пили вино, поданное трактирщиком.
   Эта картина, достойная кисти Рембрандта или Сальватора Розы, была самым фантастическим образом освещена с одной стороны лампами, а с другой — пламенем камина.
   В окно виднелся костер с окружавшими его людьми, наполовину окутанными туманом, который расстилался по долине.
   Осмотрев недоверчиво двух охотников, Майор подозвал к себе трактирщика.
   — Кто эти люди? — спросил он его вполголоса. — Как их зовут?
   — Это два охотника, весьма известные в прериях; тот, который сидит поближе, зовется Темное Сердце, а другой Железная Рука.
   — Ага! — сказал Майор, бросая на них любопытный взгляд. — Это те два знаменитых охотника, о которых я так много слышал? Я рад, что с ними встретился, вероятно, придется поближе с ними познакомиться, — прибавил он сквозь зубы. — На, возьми этот кошелек, это обещанный выкуп, отпусти моих четырех товарищей.
   — Сейчас, Майор, — ответил Ляфрамбуаз, кладя деньги в карман.
   Майор подозвал к себе знаком высокого человека с мрачным выражением лица, который, прислонясь к камину, курил и молча смотрел на горевшие дрова.
   — Что с тобой? — спросил его Майор на языке, неизвестном остальным разбойникам. — Что с тобой, мой бедный Фелиц? Ведь уже два дня, как я тебя не узнаю — ты темнее ночи, не болен ли ты?
   — Да, я болен телом и душой. Я нахожусь под гнетом ужасного предчувствия. Я сам себя не узнаю: если бы я был суеверен, то, черт меня побери, я бы стал думать, что со мною должно случиться ужасное несчастье, — ответил он на том же языке.
   — Полно! Фелиц, друг мой, разве такие люди, как мы, могут вдаваться в подобные ребячества? Ведь это хорошо для старух и малолетних, мы же признаем только одного Бога, самого могучего и сильного, это — золото! Ободрись, стань опять человеком; богатство в наших руках, да какое еще богатство: несчетное число миллионов! Неужели мы их выпустим добровольно из рук, Фелиц?
   — Майор, вот уже три раза вы меня называете тем именем, которое я здесь не желаю носить. Называйте меня Калаверас, прошу вас об этом. Кто знает, лишняя предосторожность никогда не мешает.
   — Какой ты стал трус! Ты похож сегодня на мокрую курицу. Ну, довольно болтать вздор, поди, вели привести наших пленных.
   Калаверас встал и молча вышел из залы.
   — Ну, этот малый, кажется не из надежных, — проворчал Майор, глядя ему вслед, — надо будет с ним разделаться.
   Майор сделал непростительную ошибку, разговорившись громко со своим приятелем на незнакомом, как он думал, языке: двое из присутствовавших, именно оба охотника, отлично слышали и поняли весь разговор.
   Однако Калаверас исполнил данное ему приказание; пять или шесть новых разбойников вошли в залу, волоча за собою четырех человек, крепко связанных веревками.
   Эти четверо несчастных были индейцы, целое семейство. Муж, жена, дочка лет тринадцати и молодой человек восемнадцати лет.
   Мужчина был лет сорока пяти или пятидесяти. Это был человек высокого роста с гордым и величественным видом и с огненным взглядом. От всей его фигуры веяло каким-то спокойным величием и сознанием собственного достоинства. Это был не простой вождь или начальник, но верховный вождь — Сагамор.
   Хотя его лицо под влиянием солнца было темного цвета, но остальные части его тела, которые были предохранены одеждой от влияния стихий, имели оттенок, присущий испанцам южных провинций. Эта же особенность замечалась и у остальных членов семьи. Хотя женщине было уже за тридцать лет, тем не менее она была еще замечательно хороша и лицо ее выражало необыкновенную кротость. Девочка была во всех отношениях прелестна, красива и грациозна в высшей степени. Молодой человек напоминал во всем отца и несмотря на молодость имел тоже величественное и спокойное выражение красивых черт лица. Все они не носили одежды краснокожих, но, наоборот, были одеты в богатый и живописный костюм мексиканских ранчерос. При появлении пленных оба охотника лениво встали и подошли поближе к группе разбойников, которые столпились около Майора и пленных. Наступила минута молчания, которую Майор прервал, обращаясь к пленникам на языке команчей:
   — Ну что, решились вы наконец мне отвечать?
   — Да, — ответил отец по-испански, — если вы будете со мною говорить на испанском языке, которым вы не хуже меня владеете и который здесь всем знаком.
   — Вы индеец и я с вами говорю на вашем наречии, — ответил презрительно Майор.
   — Нет, хотя я индеец, но мой природный язык испанский. Я — царского происхождения, мои предки властвовали над Мексикой, я потомок древних инков! После завоевания Мексики Фернандом Кортесом мои предки приняли христианство, признали испанское владычество и подчинились всем обычаям европейцев. Я сам состою алькад-майором Тубакского президентства. Вы все это отлично сами знаете, хотя почему-то притворяетесь игнорирующим мое общественное положение. Берегитесь, я может быть, не так беззащитен, как вы думаете!
   В эту минуту оба охотника раздвинули разбойников, за которыми стояли, и стали решительно между Майором и его пленниками, хозяин гостиницы стал с ними рядом.
   Не давая Майору времени ответить, Темное Сердце почтительно склонился перед индейцем и сказал ему:
   — Я вижу, что я кстати догадался сюда прийти вас ждать с моими товарищами, сеньор Кристобаль Мицлиде Карденас. Я только на час опоздал на наше свидание у Пасо-дель-Лобо; ² но благодаря Богу, я вас здесь опередил и надеюсь, что все устроится полюбовно.
   Услыхав эти слова, Майор несмотря на свою обычную наглость, видимо, смутился; однако он овладел собой и крикнул:
   — Что вы! Насмехаться, что ли, надо мною тут вздумали? Взгляните вокруг себя. Прежде, чем вы успеете сделать движение, я вас убью, как собак!
   И он выхватил револьвер из-за пояса.
   — Калаверас! — крикнул он опять на том же незнакомом языке. — Схвати этого мерзавца.
   — Подождите минуточку, — сказал охотник, насмешливо употребляя то же неизвестное наречие, — не торопитесь, господин Фелиц Оианди!
   И с быстротою молнии схватил Майора, несмотря на большую силу разбойника, поднял его в воздух и с такой мощью бросил об пол, что тот лишился чувств.
   Со своей стороны, Железная Рука сделал то же с Калаверасом, заметив при этом с насмешкой:
   — Примите это от меня.
   Если бы гром разразился над головами этих двух злодеев, они бы менее испугались, чем, услыхав вдруг звуки языка басков, который считали неизвестным в прериях. Поэтому-то охотники так легко с ними справились — те защищались как-то вяло и бессознательно. В одну секунду они были обезоружены и их оружие было передано освобожденным пленникам.
   Таким образом, мгновенно оказались перед изумленными разбойниками пять человек, вооруженных и готовых за себя постоять.
   Все, что мы рассказали, произошло так быстро, что мексиканцы, испуганные поражением своего предводителя, стояли, как одуревшие, ничего не предпринимая.
   Храбрость мексиканских метисов доходит иногда до исступления в рукопашном бою, но они испытывают бессознательный страх перед огнестрельным оружием, они боятся выстрела и раны от пули более всего на свете.
   Их было тридцать человек, вооруженных с ног до головы, а перед ними стояли только пять. Но пять человек неустрашимых, направивших на них револьверы и готовых выпустить в общей сложности до шестидесяти зарядов, и — они боялись! Надо сказать, в их оправдание, что они лишились своих главарей, и, кроме того, могли думать, что сыновья хозяина и товарищи охотников спрятаны в гостинице.
   Темное Сердце хорошо знал нравы этих людей, поэтому, не дав им времени опомниться, он подошел и крикнул громовым голосом:
   — Долой оружие, господа! Не на вашей стороне сила, не дожидайтесь, пока мы вам представим документы.
   — Если мы сдадимся, то позволите ли нам уйти, куда захотим? — спросил один разбойник от имени всех.
   — Да, потому что вы здесь еще не успели никого убить и ничего не украли. Вам оставят ваших лошадей, сбрую, реаты ³, лассо и мешки с припасами, ваши ножи тоже останутся при вас, но все остальное вооружение, как-то: ружья, винтовки, пистолеты, револьверы, пики, все должно быть здесь оставлено. Вам дается пять минут на размышление.
   — Пять минут совсем не нужны, — сказал тот же разбойник и бросил свое оружие. Все остальные последовали его примеру, и, десять минут спустя, конский топот возвестил об отъезде всей шайки.
   Мексиканцы уехали, даже не вспомнив о своих двух предводителях, которые, связанные, оставались во власти охотников.
   Темное Сердце подошел к Майору, который пришел в себя в то время как его товарищи постыдно удалялись.
   — Кабальеро, — сказал он ему, — через час вы будете свободны; но я вас знаю — вы захотите мстить, поэтому я вперед постараюсь сделать вас безопасными.
   — Убейте меня, я в вашей власти, — ответил разбойник, стискивая зубы.
   — Нет, — ответил Темное Сердце, — я наказываю, но не мщу. Наказание, к которому я вас приговорил, ужаснее смерти, но вам при нем остается незначительный луч надежды. Я вас предоставлю высшему правосудию. Вас отведут в пустыню с завязанными глазами, для того, чтобы вы не могли запомнить дороги. Там вы будете предоставлены самому себе, без оружия, без пищи и без кремня и огнива. Если Богу, в Его неисповедимой Премудрости, заблагорассудится вас еще оставить на земле, то Он вас спасет.
   — Вы беспощадны, — сказал злодей, скрежеща зубами, — но если я спасусь, то берегитесь!
   По данному приказанию, Майору закутали голову в одеяло, очистили тщательно все карманы, и, привязав его крепко к седлу лошади, Железная Рука увез его в пустыню.
   Алькад-майор удалился с своим семейством в смежную комнату, они все изнемогали от перенесенных мук, когда были во власти Майора; в зале остались только Темное Сердце и связанный Калаверас.
   — Что же, вы долго намерены меня держать связанного, как барана? — спросил Калаверас вызывающим тоном.
   — А вы разве человек? — удивился охотник. — Нет, вы чудовище, вы во сто раз хуже самого Майора. Он по крайней мере отъявленный разбойник и не надевает на себя никакой иной личины; а вы, принадлежа к французской армии, занимая почетную должность в главном интендантстве, во зло употребили святые правила гостеприимства и выдали с головой ваших гостей разбойнику; вместе с ним подвергали их пыткам, с целью присвоить себе их богатство, и затем намеревались лишить их жизни. Я вас передам в руки начальников этой армии, которую вы обесславили; они решат вашу участь.
   — Кто же вы такой? — вскричал Калаверас с испугом. — Как можете вы знать, кто я?
   — Вы когда-нибудь это узнаете… А теперь, Фелиц Оианди, да будет вам известно, что я вас знаю и что вы от меня пощады ждать не можете.
   И, оставив его лежать на полу крепко связанным, охотник уселся за столом и, отвернувшись в сторону, опустил голову на грудь и углубился в размышления.
   Калаверас, или Фелиц Оианди, лежал неподвижно — уснул ли он, или только притворился спящим? Никто бы не мог этого сказать.

ГЛАВА III

   Лампы давно уже погасли, огонь в камине тоже потухал и изредка только искры пробегали по почерневшим угольям. Сквозь щели ставней едва пробивался голубой свет холодной зари.
   В гостинице и в окрестностях царствовала мертвая тишина. Вдруг ужасающий крик раздался посреди этой тишины, затем последовали глухие стоны, едва напоминавшие человеческий голос.
   Темное Сердце — он было уснул — вскочил, держа в каждой руке по револьверу. В эту минуту в дверях показались Ляфрамбуаз с зажженной лампой и дон Кристобаль де Карденас с сыном, оба вооруженные.
   Посреди комнаты стоял Калаверас; веревки, опутывавшие его, были перерезаны, и он с отчаянием боролся против Бонома и Сахуры, двух собак трактирщика. На окрики хозяина собаки нехотя оставили свою жертву, которая упала на землю, обливаясь кровью.