Страница:
Заметив свою ошибку, он продолжал идти — разница в расстоянии была небольшая — и подошел к маленькой двери, ведущей в их сад. Дверь эта, граф помнил отлично, была наглухо заколочена. Каково же было его удивление, когда, подойдя ближе, он увидел женщину, старавшуюся открыть ее ключом.
Он ускорил шаг, но, заметив его, женщина сильно дернула дверь, отворила ее и, быстро вбежав, захлопнула за собой.
Арман бросился за ней, но дверь оказалась крепко запертой изнутри.
Кто могла быть эта женщина?
Движение ее было так стремительно, что Арман не успел ее рассмотреть.
Но вдруг воспоминание живо представило ему образ Люси Гордон.
Сам испугавшись этой мысли, Арман всячески старался отбросить ее.
Зачем Люси, милая, добрая Люси, приятельница Ванды, будет тайком уходить из отеля? Нет, это просто невозможно!
Но, во всяком случае, кто-то проходил… А при настоящих обстоятельствах, нельзя позволять никому уходить или приходить так подозрительно.
Вернувшись домой, Арман прямо прошел в сад. Главный садовник и его помощник вынимали из оранжерей апельсиновые и лимонные деревья и расставляли их по дорожкам.
— Любезный Бардо, — обратился Арман к садовнику, — велите-ка вашим людям захватить несколько хороших дубовых досок и здоровых гвоздей, и пойдемте к маленькой двери в глубине сада. Мне показалось, что она не совсем плотно закрыта…
— Правда, сударь! — отвечал главный садовник. — Мне кажется, что ее даже открывали.
— А!.. Почему же вы это подозреваете?
— Вы знаете, сударь, что если садовую дверь долго не открывать, она покрывается пылью, сухими листьями, а главное, паутиной. Такова была дверь несколько дней тому назад. Теперь же, сами можете убедиться, она чистехонька, и даже замок смазан маслом.
— Странно… Но кто мог это сделать?
— Вот этого уж я и не знаю, и ни на какого не хочу напраслину взводить… А все-таки, мне кажется, что вернее всего можно думать на лакеев… Эти тунеядцы то и дело шныряют тут. Может быть, кто-нибудь из них нашел затерянный ключ или сделал новый… Они рады бегать, Бог знает куда, по ночам.
Бардо ненавидел лакеев. Отчего?.. Один он это знал, и, разумеется, не выдал бы своей тайны.
Они подошли к двери. И, действительно, нашли ее в таком виде, как описывал Бардо.
Одного взгляда достаточно было, чтобы убедиться, что ее открывали.
Зачем и кто?.. Арман терялся в догадках.
Между тем работники принесли доски и под руководством Бардо наглухо заколотили дверь.
Убедившись в прочности работы, Арман отправился домой с намерением все рассказать своим друзьям.
Скоро раздался звонок к обеду, и он пошел в столовую.
Графиня была бледна и грустна: в ее ушах продолжал звучать предсмертный крик несчастной донны Люс. На расспросы сына она отвечала, что ей нездоровится, Она не хотела упоминать при Ванде о страшном происшествии.
Выражение лица Армана убедило ее, что ему известны уже подробности несчастья.
Сказав Ванде и Люси, чтобы они ее подождали, она взяла сына под руку и вышла с ним в соседнюю со столовой гостиную.
— Ты знаешь все? — спросила она, в изнеможении падая в кресло.
— Да, матушка… Это я остановил лошадь. Но, к сожалению, убийца успел бежать.
— Ужасно, ужасно! — прошептала, заплакав графиня. Но рассказывай, что знаешь, я же расскажу тебе, что тут случилось.
Граф описал посещение свое полицейского комиссара. Графиня похвалила его за данное им объяснение по поводу визита несчастной женщины, и обещала давать показания в том же смысле.
— Не нужно, — сказала она, — раскрывать тайну этого ужасного преступления… Бедная! Она предчувствовала свою гибель!.. А я отказывалась ей верить!
— Но кто же была эта женщина? Вы ее знаете?
Рыдания мешали ей говорить. Наконец она сказала:
— Поклянись мне, что никогда, ни под каким видом ты ничего не скажешь Ванде!
— Ванде? — спросил изумленный граф. — Каким образом она замешана в страшной драме?
— Эта женщина — ее мать!
— Мать Ванды!.. О клянусь вам, она этого никогда не узнает! Объясните мне эту ужасную тайну.
Графиня Валенфлер передала ему историю донны Люс и, кончая, еще раз просила его навсегда скрыть эту тайну от Ванды.
— Что касается наших друзей, они должны все знать, — прибавила она. — Утаивая что-нибудь от них, мы можем навлечь на себя и на них большую беду.
Вернувшись в столовую, они сели за стол. Во время обеда Арман воспользовался случаем перевести разговор на историю с дверью.
При первых же словах, загадочный взор мисс Люси устремился на него. Он также не спускал глаз с нее.
Американка слушала внимательно, но с полнейшим самообладанием. Чем долее шел рассказ, тем она становилась спокойнее и веселее.
Графиня встревожилась.
— Нужно непременно найти виновника!.. — взволновано сказала она. — Если подозревают слуг, надо их всех прогнать!
— Напрасно, мама! — отвечал Арман. — В числе их много преданных нам. Во всяком случае, уходя, они унесли бы ключ с собою… Но вы не дали мне кончить! Спите спокойно, и забудьте об этой двери: предосторожности все приняты.
— Какие же, сын мой?
— О! Самые простые и верные. Я велел заколотить. Только пушкой можно теперь пробить ее — иначе никто через нее не пройдет.
Послышался слабый крик, и мисс Люси, бледная, как смерть, без чувств упала в объятия испуганной Ванды.
Ее вынесли из комнаты.
— Боже мой! — с горечью подумал Арман. — Возможно ли?.. Она — решительно всем нам обязанная!
ГЛАВА X
ГЛАВА XI
Он ускорил шаг, но, заметив его, женщина сильно дернула дверь, отворила ее и, быстро вбежав, захлопнула за собой.
Арман бросился за ней, но дверь оказалась крепко запертой изнутри.
Кто могла быть эта женщина?
Движение ее было так стремительно, что Арман не успел ее рассмотреть.
Но вдруг воспоминание живо представило ему образ Люси Гордон.
Сам испугавшись этой мысли, Арман всячески старался отбросить ее.
Зачем Люси, милая, добрая Люси, приятельница Ванды, будет тайком уходить из отеля? Нет, это просто невозможно!
Но, во всяком случае, кто-то проходил… А при настоящих обстоятельствах, нельзя позволять никому уходить или приходить так подозрительно.
Вернувшись домой, Арман прямо прошел в сад. Главный садовник и его помощник вынимали из оранжерей апельсиновые и лимонные деревья и расставляли их по дорожкам.
— Любезный Бардо, — обратился Арман к садовнику, — велите-ка вашим людям захватить несколько хороших дубовых досок и здоровых гвоздей, и пойдемте к маленькой двери в глубине сада. Мне показалось, что она не совсем плотно закрыта…
— Правда, сударь! — отвечал главный садовник. — Мне кажется, что ее даже открывали.
— А!.. Почему же вы это подозреваете?
— Вы знаете, сударь, что если садовую дверь долго не открывать, она покрывается пылью, сухими листьями, а главное, паутиной. Такова была дверь несколько дней тому назад. Теперь же, сами можете убедиться, она чистехонька, и даже замок смазан маслом.
— Странно… Но кто мог это сделать?
— Вот этого уж я и не знаю, и ни на какого не хочу напраслину взводить… А все-таки, мне кажется, что вернее всего можно думать на лакеев… Эти тунеядцы то и дело шныряют тут. Может быть, кто-нибудь из них нашел затерянный ключ или сделал новый… Они рады бегать, Бог знает куда, по ночам.
Бардо ненавидел лакеев. Отчего?.. Один он это знал, и, разумеется, не выдал бы своей тайны.
Они подошли к двери. И, действительно, нашли ее в таком виде, как описывал Бардо.
Одного взгляда достаточно было, чтобы убедиться, что ее открывали.
Зачем и кто?.. Арман терялся в догадках.
Между тем работники принесли доски и под руководством Бардо наглухо заколотили дверь.
Убедившись в прочности работы, Арман отправился домой с намерением все рассказать своим друзьям.
Скоро раздался звонок к обеду, и он пошел в столовую.
Графиня была бледна и грустна: в ее ушах продолжал звучать предсмертный крик несчастной донны Люс. На расспросы сына она отвечала, что ей нездоровится, Она не хотела упоминать при Ванде о страшном происшествии.
Выражение лица Армана убедило ее, что ему известны уже подробности несчастья.
Сказав Ванде и Люси, чтобы они ее подождали, она взяла сына под руку и вышла с ним в соседнюю со столовой гостиную.
— Ты знаешь все? — спросила она, в изнеможении падая в кресло.
— Да, матушка… Это я остановил лошадь. Но, к сожалению, убийца успел бежать.
— Ужасно, ужасно! — прошептала, заплакав графиня. Но рассказывай, что знаешь, я же расскажу тебе, что тут случилось.
Граф описал посещение свое полицейского комиссара. Графиня похвалила его за данное им объяснение по поводу визита несчастной женщины, и обещала давать показания в том же смысле.
— Не нужно, — сказала она, — раскрывать тайну этого ужасного преступления… Бедная! Она предчувствовала свою гибель!.. А я отказывалась ей верить!
— Но кто же была эта женщина? Вы ее знаете?
Рыдания мешали ей говорить. Наконец она сказала:
— Поклянись мне, что никогда, ни под каким видом ты ничего не скажешь Ванде!
— Ванде? — спросил изумленный граф. — Каким образом она замешана в страшной драме?
— Эта женщина — ее мать!
— Мать Ванды!.. О клянусь вам, она этого никогда не узнает! Объясните мне эту ужасную тайну.
Графиня Валенфлер передала ему историю донны Люс и, кончая, еще раз просила его навсегда скрыть эту тайну от Ванды.
— Что касается наших друзей, они должны все знать, — прибавила она. — Утаивая что-нибудь от них, мы можем навлечь на себя и на них большую беду.
Вернувшись в столовую, они сели за стол. Во время обеда Арман воспользовался случаем перевести разговор на историю с дверью.
При первых же словах, загадочный взор мисс Люси устремился на него. Он также не спускал глаз с нее.
Американка слушала внимательно, но с полнейшим самообладанием. Чем долее шел рассказ, тем она становилась спокойнее и веселее.
Графиня встревожилась.
— Нужно непременно найти виновника!.. — взволновано сказала она. — Если подозревают слуг, надо их всех прогнать!
— Напрасно, мама! — отвечал Арман. — В числе их много преданных нам. Во всяком случае, уходя, они унесли бы ключ с собою… Но вы не дали мне кончить! Спите спокойно, и забудьте об этой двери: предосторожности все приняты.
— Какие же, сын мой?
— О! Самые простые и верные. Я велел заколотить. Только пушкой можно теперь пробить ее — иначе никто через нее не пройдет.
Послышался слабый крик, и мисс Люси, бледная, как смерть, без чувств упала в объятия испуганной Ванды.
Ее вынесли из комнаты.
— Боже мой! — с горечью подумал Арман. — Возможно ли?.. Она — решительно всем нам обязанная!
ГЛАВА X
Парижане навсегда сохранят благодарную память о великом Филиппе! Мы говорим о содержателе ресторана Бребана.
Все его знают, все ценят, и не только за отличную кухню и неподдельные вина, но и за ласковый прием, учтивость и умение всем угодить.
Зато апартаменты его всегда полны. Армия официантов снует во все стороны, разнося затейливые кушанья, посетители уходят, приходят, нарядные гетеры шуршат длинными шлейфами, а сам Филипп, величественный, улыбающийся, незаметно командует всеми.
Номер 25 один из самых маленьких в его ресторане; впрочем, это не мешает ему быть роскошно убранным.
Мягкая мебель, пианино, толстый ковер делали эту комнату весьма уютным уголком. Пятерым было здесь тесно. Главным украшением ее было огромное зеркало, сплошь изрезанное именами и надписями. На стекле его не раз удостоверялась ценность только что полученного подарка.
Некоторые дамы необыкновенно подозрительны!.. Впрочем, их так часто обманывают!
В этом-то номере застаем мы Майора и Фелица.
Подав им все нужное, официанты удалились и оставили их наедине. Теперь они могли свободно говорить о своих делах.
— Кстати, — спросил Оианди, — кто тот человек, с которым ты обещал познакомить меня?
— Увидишь, — смеясь, ответил Майор. — Я готовлю тебе сюрприз.
— Приятный?
— Чрезвычайно!.. Могу ли я сделать тебе неприятное?
— Гм… Впрочем, как знаешь! Но ты обещал мне кое-что сообщить, когда мы останемся одни! Теперь никого нет; только не лучше ли нам говорить по-баскски?
— Осторожность тебя никогда не оставляет!
— Осторожность — добродетель! — ответил Оианди, переходя на родное наречие.
— Как знаешь! — сказал Майор, следуя его примеру. — Но к делу! Помнишь ли ты, что я говорил тебе насчет моей жены?
— Помню.
— Налей еще шампанского!.. Подозрения мои оправдались, более даже, чем я предполагал. Донна Люс украла у меня важные документы, между прочим, известный тебе портфель, и передала все это графине Валенфлер.
— Ой, ой!.. Скверно!
— Помнишь ли также мою клятву? Я поклялся, что если удостоверюсь в ее измене, то покончу с ней!.. Клятву мою я сдержал.
— Карай!.. Эта женщина, убитая в карете… Весь Париж о ней говорит… Неужели?..
Майор утвердительно кивнул головой. Он налили себе еще шампанского и залпом выпил полный стакан.
— Карай! — сказал побледневший Оианди. — Бедная женщина!.. Она ведь спасла тебе жизнь, помнишь тогда, в асиенде?
Майор пожал плечами.
— Ты дурак! — презрительно сказал он. — Что же такого, что она мне там спасла жизнь, когда тут она хотела меня погубить!
Какой Оианди не был злодей, но он, казалось, был возмущен. Такое бессердечие пугало его.
Он налил себе машинально стакан вина. Майор засмеялся.
— Вот это лучше! — сказал он. — А то ты, как мокрая курица. Слушай теперь, что я тебе еще расскажу. Дело касается тебя.
— Меня? Объяснись, пожалуйста.
— Помнишь, я обещал тебе справки…
— Какие?
— Черт тебя побери!.. Или ты забыл чудесное падение твоего соперника?
— Каспита!.. Признаюсь, я на тебя не похож. Смерть твоей жены меня так поразила, что я едва могу собраться с мыслями…
— Ах ты, ягненок беспорочный, горлица невинная! — с сарказмом проговорил майор. — Как ты добр и нежен, а между тем, когда это было можно, ты не задумался изжарить дюжину людей…
— Не упоминай об этом, прошу тебя, — с трепетом оглядываясь, проговорил Оианди.
— Проклятый лицемер, — с трудом сдерживая бешенство, хрипел Майор. — Комедиант! Да, я бандит, тигр, если хочешь, но смело подставляю грудь без страха и без угрызений совести… А ты, гиена, ты, как подлая тварь, исподтишка нападаешь и убиваешь руками других. И ты думаешь, что твои сентиментальности меня тронут?.. Да я раздавлю тебя, как мерзкую гадину!..
Глаза его метали молнии, руки судорожно протягивались к шее Оианди…
Чем кончилась бы эта сцена, неизвестно, но, к счастью Фелица, Майор услышал стук в дверь.
Железная его воля сразу возвратила ему спокойный вид.
— Войдите! — твердым голосом крикнул он.
Вошел лакей и подал ему визитную карточку.
— Просите сюда господина виконта! — сказал Майор, взглянув на нее.
Через несколько секунд появился прекрасно одетый, изящный господин средних лет. Майор пошел ему навстречу, протягивая обе руки.
— Душевно рад вас видеть, виконт! Садитесь, пожалуйста, и не откажите выпить с вами стакан пунша.
Он жестом показал на дверь лакею. Тот вышел.
Едва дверь затворилась, Майор захохотал во все горло.
— Ай да Кабуло! — весело вскрикнул он. — Виконт да и только!
— Кабуло?.. — сказал, начинавший приходить в себя Оианди. — Ни за что бы не узнал!
— Много чести, хозяин! — отвечал, кланяясь, Кабуло.
— К делу, к делу! — торопил Майор. — Что нового?
— Открыл гнездо голубков…
— Вот как! Будто они…
— Теперь — не знаю, а прежде точно, что любили друг друга. Хотели даже пожениться, но барышня отправилась в Париж, а влюбленный, с горя, поступил в матросы. Всего год, как они опять встретились в Англии, с тех пор они неразлучны. Не знаю зачем, десять месяцев тому назад они приехали в Париж и поселились на отдельных квартирах. Она гадает, он ничего не делает. Вечером они сходятся на условленном месте и улетают в свое гнездышко. К утру же расходятся, как чужие.
— Браво! Сведения превосходные! Как вы их достали?
— И, Боже мой!.. Золотым ключом чего не откроешь!.. Только я совершенно израсходовался.
— Не беспокойтесь об этом… Ничего не потеряете.
— Я в этом убежден, потому так и старался.
— Есть еще что-нибудь?
— Да, кое-что еще есть! Увидите!
— Посмотрим! — смеясь, сказал Майор. — Что же?
— А то, что теперь половина первого, и в час хорошая лошадь может нас доставить туда. Там же нас ждут четыре молодца… Если хотите, все будет кончено к четырем часам утра, только нужно торопиться.
— Моя карета у подъезда! — сказал Майор. -Едем!
— Пожалуй, едем! — недовольным голосом сказал Оианди. — Но я желал бы знать…
— Нечего пока еще, — ответил Майор. — Мы расскажем тебе все дорогой. Ехать ты должен. Дело это касается столько же тебя, сколько и меня. Мне надоело одному за всех хлопотать, пора и тебе шевелиться.
Расплатившись по счету, друзья оставили ресторан и сели в карету Майора. Кабуло дал фальшивый адрес, и кучер направил лошадей к улице Тебу.
— Вы ручаетесь за вашего кучера и за лакея? — спросил Кабуло Майора.
— Они за меня под гильотину пойдут.
— Тем лучше. На улице Лафайет мы свернем на настоящую дорогу, а возвращаться будем другим путем. Впрочем, никому в голову не придет подозревать сидящих в таком экипаже.
Фелиц Оианди внутренне бесился ничтожной ролью, которая выпала на его долю.
— Кажется, — прогнусил он, — пора бы наконец толком объясниться…
— Потерпите немного, господин Ромье! — насмешливо сказал Кабуло. — Теперь приходится наблюдать за маршрутом.
Оианди сердито забился в угол кареты.
Пробило половина второго. Экипаж остановился.
Улица Тебу была совершенно пустынна. Кое-где в окнах светился огонь.
Майор и Кабуло вышли из кареты и спросили кучера: знает ли он, где Дранси? Он обещал доставить их туда в сорок минут. Сговорившись насчет места, где он и лакей должны будут ждать, они опять сели в карету.
— Ну, — сказал Кабуло, когда экипаж тронулся, — теперь мы можем поговорить.
— Да, — засмеялся Майор, — наш друг Ромье не прочь узнать наконец, куда и зачем его везут.
— Ты смеешься надо мною? — сердито спросил Оианди.
— Нисколько… я шучу! Какой у тебя тяжелый характер. А я рассчитывал на твою признательность.
— Я готов рассказывать, — объявил Кабуло, закуривая сигару, — но это будет долго. Посещение господина Ромье перевернуло все вверх дном в хозяйстве Сивиллы…
— Как? — воскликнул Оианди. — Дело касается Себастьяна и…
— То-то! — прервал его Майор. — Видишь, неблагодарный.
Фелиц Оианди, как-то вдруг выпрямился.
— Так мы едем туда, чтобы покончить с ними? спросил он.
— А то зачем же? — с дьявольской усмешкой сказал Майор. — Кто же ночью делает визиты?
— Спасибо, друг! Смейся теперь, говори что хочешь, мне все равно!.. Мы отомстим.
— Наконец-то понял! Ты, верно, забыл мое обещание?
— Правда… Извините меня.
— То-то! Ну, Кабуло, продолжайте.
Кабуло продолжал:
— Не знаю, что между вами, но вижу, что им не хотелось попасться вам на глаза. Тотчас после визита господина Ромье, они переехали на другую квартиру, а штука с зеркалом не имела другой цели, как напугать вас и заставить, таким образом, отказаться от их преследования. Видя дурной оборот дела, они увеличили предосторожности: женщина отправилась на Монмартр, а человек, которого вы называете Себастьяном и которого я знаю под именем Бланше, поселился в домике, купленный им недавно в Дранси. Каждый вечер они в нем сходятся, но всегда различными путями.
— Сведения эти верны?
— Совершенно. Дом этот стоит особняком, довольно велик и красив, но пользуется отвратительной репутацией.
— Вот как?
— Его прозвали «домом разбоя», потому что с тремя хозяевами подряд там случилось несчастье: они были найдены убитыми, неизвестно кем.
— Ха-ха-ха! — засмеялся Майор. — А теперь там хозяйничает Бланше, то есть Себастьян! Действительно, этот дом приносит несчастье.
— Хороший знак для нас! — усмехнулся Оианди.
— Бланше не любим соседями… Его и боятся, и подозревают. Он никого не принимает, кроме той дамы. Прислуги тоже у него нет. Мне удалось войти в дом во время отсутствия хозяина: ни души. Я воспользовался этим и снял слепки со всех замков. Ключи у меня в кармане.
— Бедный Себастьян! — вздохнул Оианди. — Нужно было еще купить этот проклятый дом!
— Ба! — сказал Майор. — Не мы убьем его, а судьба.
— Все мы смертны! — подняв к небу глаза, проговорил Оианди.
Все трое расхохотались.
Экипаж остановился. Они были в Дранси.
Все его знают, все ценят, и не только за отличную кухню и неподдельные вина, но и за ласковый прием, учтивость и умение всем угодить.
Зато апартаменты его всегда полны. Армия официантов снует во все стороны, разнося затейливые кушанья, посетители уходят, приходят, нарядные гетеры шуршат длинными шлейфами, а сам Филипп, величественный, улыбающийся, незаметно командует всеми.
Номер 25 один из самых маленьких в его ресторане; впрочем, это не мешает ему быть роскошно убранным.
Мягкая мебель, пианино, толстый ковер делали эту комнату весьма уютным уголком. Пятерым было здесь тесно. Главным украшением ее было огромное зеркало, сплошь изрезанное именами и надписями. На стекле его не раз удостоверялась ценность только что полученного подарка.
Некоторые дамы необыкновенно подозрительны!.. Впрочем, их так часто обманывают!
В этом-то номере застаем мы Майора и Фелица.
Подав им все нужное, официанты удалились и оставили их наедине. Теперь они могли свободно говорить о своих делах.
— Кстати, — спросил Оианди, — кто тот человек, с которым ты обещал познакомить меня?
— Увидишь, — смеясь, ответил Майор. — Я готовлю тебе сюрприз.
— Приятный?
— Чрезвычайно!.. Могу ли я сделать тебе неприятное?
— Гм… Впрочем, как знаешь! Но ты обещал мне кое-что сообщить, когда мы останемся одни! Теперь никого нет; только не лучше ли нам говорить по-баскски?
— Осторожность тебя никогда не оставляет!
— Осторожность — добродетель! — ответил Оианди, переходя на родное наречие.
— Как знаешь! — сказал Майор, следуя его примеру. — Но к делу! Помнишь ли ты, что я говорил тебе насчет моей жены?
— Помню.
— Налей еще шампанского!.. Подозрения мои оправдались, более даже, чем я предполагал. Донна Люс украла у меня важные документы, между прочим, известный тебе портфель, и передала все это графине Валенфлер.
— Ой, ой!.. Скверно!
— Помнишь ли также мою клятву? Я поклялся, что если удостоверюсь в ее измене, то покончу с ней!.. Клятву мою я сдержал.
— Карай!.. Эта женщина, убитая в карете… Весь Париж о ней говорит… Неужели?..
Майор утвердительно кивнул головой. Он налили себе еще шампанского и залпом выпил полный стакан.
— Карай! — сказал побледневший Оианди. — Бедная женщина!.. Она ведь спасла тебе жизнь, помнишь тогда, в асиенде?
Майор пожал плечами.
— Ты дурак! — презрительно сказал он. — Что же такого, что она мне там спасла жизнь, когда тут она хотела меня погубить!
Какой Оианди не был злодей, но он, казалось, был возмущен. Такое бессердечие пугало его.
Он налил себе машинально стакан вина. Майор засмеялся.
— Вот это лучше! — сказал он. — А то ты, как мокрая курица. Слушай теперь, что я тебе еще расскажу. Дело касается тебя.
— Меня? Объяснись, пожалуйста.
— Помнишь, я обещал тебе справки…
— Какие?
— Черт тебя побери!.. Или ты забыл чудесное падение твоего соперника?
— Каспита!.. Признаюсь, я на тебя не похож. Смерть твоей жены меня так поразила, что я едва могу собраться с мыслями…
— Ах ты, ягненок беспорочный, горлица невинная! — с сарказмом проговорил майор. — Как ты добр и нежен, а между тем, когда это было можно, ты не задумался изжарить дюжину людей…
— Не упоминай об этом, прошу тебя, — с трепетом оглядываясь, проговорил Оианди.
— Проклятый лицемер, — с трудом сдерживая бешенство, хрипел Майор. — Комедиант! Да, я бандит, тигр, если хочешь, но смело подставляю грудь без страха и без угрызений совести… А ты, гиена, ты, как подлая тварь, исподтишка нападаешь и убиваешь руками других. И ты думаешь, что твои сентиментальности меня тронут?.. Да я раздавлю тебя, как мерзкую гадину!..
Глаза его метали молнии, руки судорожно протягивались к шее Оианди…
Чем кончилась бы эта сцена, неизвестно, но, к счастью Фелица, Майор услышал стук в дверь.
Железная его воля сразу возвратила ему спокойный вид.
— Войдите! — твердым голосом крикнул он.
Вошел лакей и подал ему визитную карточку.
— Просите сюда господина виконта! — сказал Майор, взглянув на нее.
Через несколько секунд появился прекрасно одетый, изящный господин средних лет. Майор пошел ему навстречу, протягивая обе руки.
— Душевно рад вас видеть, виконт! Садитесь, пожалуйста, и не откажите выпить с вами стакан пунша.
Он жестом показал на дверь лакею. Тот вышел.
Едва дверь затворилась, Майор захохотал во все горло.
— Ай да Кабуло! — весело вскрикнул он. — Виконт да и только!
— Кабуло?.. — сказал, начинавший приходить в себя Оианди. — Ни за что бы не узнал!
— Много чести, хозяин! — отвечал, кланяясь, Кабуло.
— К делу, к делу! — торопил Майор. — Что нового?
— Открыл гнездо голубков…
— Вот как! Будто они…
— Теперь — не знаю, а прежде точно, что любили друг друга. Хотели даже пожениться, но барышня отправилась в Париж, а влюбленный, с горя, поступил в матросы. Всего год, как они опять встретились в Англии, с тех пор они неразлучны. Не знаю зачем, десять месяцев тому назад они приехали в Париж и поселились на отдельных квартирах. Она гадает, он ничего не делает. Вечером они сходятся на условленном месте и улетают в свое гнездышко. К утру же расходятся, как чужие.
— Браво! Сведения превосходные! Как вы их достали?
— И, Боже мой!.. Золотым ключом чего не откроешь!.. Только я совершенно израсходовался.
— Не беспокойтесь об этом… Ничего не потеряете.
— Я в этом убежден, потому так и старался.
— Есть еще что-нибудь?
— Да, кое-что еще есть! Увидите!
— Посмотрим! — смеясь, сказал Майор. — Что же?
— А то, что теперь половина первого, и в час хорошая лошадь может нас доставить туда. Там же нас ждут четыре молодца… Если хотите, все будет кончено к четырем часам утра, только нужно торопиться.
— Моя карета у подъезда! — сказал Майор. -Едем!
— Пожалуй, едем! — недовольным голосом сказал Оианди. — Но я желал бы знать…
— Нечего пока еще, — ответил Майор. — Мы расскажем тебе все дорогой. Ехать ты должен. Дело это касается столько же тебя, сколько и меня. Мне надоело одному за всех хлопотать, пора и тебе шевелиться.
Расплатившись по счету, друзья оставили ресторан и сели в карету Майора. Кабуло дал фальшивый адрес, и кучер направил лошадей к улице Тебу.
— Вы ручаетесь за вашего кучера и за лакея? — спросил Кабуло Майора.
— Они за меня под гильотину пойдут.
— Тем лучше. На улице Лафайет мы свернем на настоящую дорогу, а возвращаться будем другим путем. Впрочем, никому в голову не придет подозревать сидящих в таком экипаже.
Фелиц Оианди внутренне бесился ничтожной ролью, которая выпала на его долю.
— Кажется, — прогнусил он, — пора бы наконец толком объясниться…
— Потерпите немного, господин Ромье! — насмешливо сказал Кабуло. — Теперь приходится наблюдать за маршрутом.
Оианди сердито забился в угол кареты.
Пробило половина второго. Экипаж остановился.
Улица Тебу была совершенно пустынна. Кое-где в окнах светился огонь.
Майор и Кабуло вышли из кареты и спросили кучера: знает ли он, где Дранси? Он обещал доставить их туда в сорок минут. Сговорившись насчет места, где он и лакей должны будут ждать, они опять сели в карету.
— Ну, — сказал Кабуло, когда экипаж тронулся, — теперь мы можем поговорить.
— Да, — засмеялся Майор, — наш друг Ромье не прочь узнать наконец, куда и зачем его везут.
— Ты смеешься надо мною? — сердито спросил Оианди.
— Нисколько… я шучу! Какой у тебя тяжелый характер. А я рассчитывал на твою признательность.
— Я готов рассказывать, — объявил Кабуло, закуривая сигару, — но это будет долго. Посещение господина Ромье перевернуло все вверх дном в хозяйстве Сивиллы…
— Как? — воскликнул Оианди. — Дело касается Себастьяна и…
— То-то! — прервал его Майор. — Видишь, неблагодарный.
Фелиц Оианди, как-то вдруг выпрямился.
— Так мы едем туда, чтобы покончить с ними? спросил он.
— А то зачем же? — с дьявольской усмешкой сказал Майор. — Кто же ночью делает визиты?
— Спасибо, друг! Смейся теперь, говори что хочешь, мне все равно!.. Мы отомстим.
— Наконец-то понял! Ты, верно, забыл мое обещание?
— Правда… Извините меня.
— То-то! Ну, Кабуло, продолжайте.
Кабуло продолжал:
— Не знаю, что между вами, но вижу, что им не хотелось попасться вам на глаза. Тотчас после визита господина Ромье, они переехали на другую квартиру, а штука с зеркалом не имела другой цели, как напугать вас и заставить, таким образом, отказаться от их преследования. Видя дурной оборот дела, они увеличили предосторожности: женщина отправилась на Монмартр, а человек, которого вы называете Себастьяном и которого я знаю под именем Бланше, поселился в домике, купленный им недавно в Дранси. Каждый вечер они в нем сходятся, но всегда различными путями.
— Сведения эти верны?
— Совершенно. Дом этот стоит особняком, довольно велик и красив, но пользуется отвратительной репутацией.
— Вот как?
— Его прозвали «домом разбоя», потому что с тремя хозяевами подряд там случилось несчастье: они были найдены убитыми, неизвестно кем.
— Ха-ха-ха! — засмеялся Майор. — А теперь там хозяйничает Бланше, то есть Себастьян! Действительно, этот дом приносит несчастье.
— Хороший знак для нас! — усмехнулся Оианди.
— Бланше не любим соседями… Его и боятся, и подозревают. Он никого не принимает, кроме той дамы. Прислуги тоже у него нет. Мне удалось войти в дом во время отсутствия хозяина: ни души. Я воспользовался этим и снял слепки со всех замков. Ключи у меня в кармане.
— Бедный Себастьян! — вздохнул Оианди. — Нужно было еще купить этот проклятый дом!
— Ба! — сказал Майор. — Не мы убьем его, а судьба.
— Все мы смертны! — подняв к небу глаза, проговорил Оианди.
Все трое расхохотались.
Экипаж остановился. Они были в Дранси.
ГЛАВА XI
Кабуло пошел проверить, на месте ли его сообщники. Вернувшись через несколько минут, он застал Майора и Оианди горячо разговаривавшими. При его приближении они замолчали.
— Ну что? — спросил Майор.
— Недалеко есть сарай, в котором можно поставить карету. Не лучше ли ее туда спрятать?
Майор подумал.
— Нет! Я знаю средство. Какое ближайшее отсюда селение?
— Гонес.
— Далеко оно?
— Полтора или два лье.
— Прекрасно! Мишель!..
Кучер слез с козел.
— Вы поедете, — сказал ему Майор, — до Гонеса, дальше, если хотите, но ровно через полтора часа будьте опять на этом же месте. Крик совы, два раза повторенный, уведомит вас о нашем присутствии. Поняли? Пусть Антуан сядет в карету и время от времени, в особенности, когда будут проезжать жандармы, выглядывает в окно.
— Слушаюсь.
— Славная мысль! — засмеялся Кабуло. — В случае нужды, вы можете доказать, что были в Гонесе. Но пора идти!
— Идем!
— Кстати, вы вооружены?
— У меня два шестизарядных револьвера и кинжал.
— А вы, господин Ромье?
— Я никогда не ношу оружия, да к тому же, я не был предупрежден относительно цели этой прогулки.
— Все равно. Нас шестеро против одного. Как бы храбр он ни был, но ему невозможно будет с нами справиться.
Майор и сообщники его вынули шерстяные носки и надели их поверх сапог. Затем они вышли и, осторожно озираясь, неслышными шагами проскользнули в тополиную аллею.
Пройдя сотню шагов, они увидали домик, стоявший особняком.
— Теперь, — сказал Кабуло, — если вы хотите надеть маски, то пора.
— Друг мой, Кабуло, — возразил Майор, — поймите, что я не иду в этот дом с простой целью убить и ограбить тех людей, которых мы там найдем.
— Я знаю — это мщение, вы от меня этого не скрыли.
— Если я закрою лицо маской, то какое же это будет мщение? Эти люди подумают, что имеют дело с обыкновенными разбойниками, а я желаю, чтобы мои враги видели меня в лицо и поняли, что я мщу.
— Правда.
— Слушайте, я вам должен две тысячи франков, я хочу совершенно с вами расплатиться. Хотите, вместо двух тысяч, получить шесть тысяч франков, не считая всего того, что вы найдете в доме? А тут, должно быть, золота найдется немало; подумайте, ведь для вас это целое состояние! Только смотрите, чтобы у вас рука не дрогнула.
— Ведь без жертв ни одно дело не обходится, — сказал Фелиц Оианди вкрадчивым голосом.
— Ну что же, да или нет? — спросил Майор.
— А когда деньги?
— Сейчас.
— Ну, если так, то согласен, но только с одним условием: вы мне отдадите свое оружие.
— Вы мне не доверяете?
— Я этого не говорю, но предосторожность никогда не мешает.
— Я вам не отдам револьверов, но выну из них барабаны. — Отчего же вы не хотите дать мне револьверы:
— Кто знает? Может быть, они мне пригодятся, если придется кому-нибудь пригрозить; ведь вам все равно, если у вас в руках будут барабаны?
— Ну, пожалуй! Только дайте мне также ваш кинжал.
— Вот он, возьмите, берите, кстати, и деньги.
Майор подал ему пачку банковых билетов.
— Да тут две тысячи франков лишних, — воскликнул Кабуло.
— Это для успокоения вашей совести, — возразил Майор, смеясь.
— Ну, надо признать, что если вы не сам черт, то, во всяком случае, приходитесь ему сродни!
— Может быть! Хотите, чтобы я при вас вывернул свои карманы!
— Нет, не нужно. Я знаю, что с вами не было другого оружия, а господин Ромье совсем безоружен.
— Каким же вы образом избавитесь от своих товарищей?
— Это уж мое дело.
— Правда… Ну, теперь идем!
Они отправились в путь. Ночь была темная, и они подвигались медленно. Кабуло шел впереди, за ним Фелиц Оианди и, наконец, Майор замыкал шествие.
Дорогой он что-то вынул из кармана и принялся что-то делать с револьверами, которые остались в его руках; если бы Кабуло мог это видеть, то, вероятно, задумался бы над этой работой.
Несколько минут спустя, все трое подошли к дому. Шагах в двадцати от него налево находилась маленькая роща, в которую Кабуло вошел, оставив Фелица Оианди с Майором возле дома.
В роще лежали, спрятавшись под кустами, четыре человека, которые встали при приближении Кабуло.
Последний подвел и представил их Майору.
Ла-Гуан, старший из четырех разбойников, вынул связку поддельных ключей и подал ее Кабуло.
— Ну, что нового? — спросил он.
— Ничего, — ответил Ла-Гуан. — С тех пор, как они вошли в дом, ничего не слышно.
— Я еще раз обойду и посмотрю, все ли в порядке, — сказал Кабуло.
Майор посмотрел на часы.
— Гм! — сказал он. — Уже четверть четвертого.
— Ничего! — сказал Ла-Гуан. — Рассветает не раньше половины пятого, кроме того, теперь никаких работ нет в поле, и крестьяне спят до шести часов. Мы успеем все обделать и убраться отсюда, не встретив на одной живой души.
Прошло десять минут. Майор начинал уже терять терпение, когда Кабуло показался.
— Ну, хорошо, что я пошел посмотреть, что там делается.
— А что? — спросил Майор. — Разве они не спят?
— И не думают, сидят себе в столовой и уплетают что-то с большим аппетитом.
— Ах, черт их побери! Вот досада-то! — воскликнул Майор. — А что, на дороге будет слышен отсюда выстрел из револьвера?
— Нет, слишком далеко. Надо нагрянуть на них сразу, чтобы они не смогли успеть выйди из столовой с оружием, а затем мы пустим в ход ножи, стрелять будем только при последней крайности, а теперь марш, и не шуметь!
Разбойники отправились к входным дверям.
Расскажем теперь, что происходило в это время в доме.
Себастьян и жена его, потому что мнимая колдунья, настоящее имя которой было Мичела Езагирра, была действительно его женой, он на ней женился в Ливерпуле, месяц спустя после встречи с ней.
Себастьян с женой сидели за ужином и пили кофе из маленьких чашечек.
Себастьян с удовольствием покуривал трубку. Мичела казалась грустной, озабоченной и нервной, она была замечательно красива, и при сильном свете висячей лампы ее природная бледность оттенялась необыкновенно эффектно.
Себастьян смеялся и старался ее успокоить, но все его усилия были тщетны.
— Мне страшно в этом уединенном доме, вдали от всякой помощи, — повторяла она жалобным голосом.
— Ну чего же ты боишься наконец! — воскликнул Себастьян в порыве нетерпения. — Разве я не при тебе?
— Правда, мой друг, но я могу тебе только повторить: мне страшно, хотя и не знаю почему. Может быть, это предчувствие, но мне кажется, что нам грозит несчастье.
— Ты с ума сошла! Какое может нам грозить несчастье? Я ни с кем не вижусь, ты также, никто даже не подозревает о существовании этого дома.
— Все это совершенно справедливо, а все-таки я нахожусь под влиянием ужасного страха. Ах, зачем ты меня не послушался, когда я тебя умоляла не возвращаться во Францию! А потом, когда этот человек ко мне приходил, чтобы я ему гадала, зачем ты не согласился уехать? Мы были бы счастливы и спокойны; мы богаты, а с деньгами везде хорошо.
— Да, может быть, я напрасно не уехал после встречи с Майором, но я думал…
— Этот человек нас убьет, я чувствую, что он вокруг нас рыщет.
— Это все вздор, он о нас и не думает. Я знаю, зачем он в Париже, у него поважнее заботы, но если тебе уж так страшно, то я тебя одним словом успокою: радуйся, мы отсюда уедем!
— Правда? — воскликнула она, в порыве безумной радости. — Когда? Скоро, не правда ли?..
— Завтра или даже сегодня, через несколько часов.
— Как! Что ты говоришь?
— Да я хотел тебе сделать приятный сюрприз, но, чтобы тебя успокоить, я все тебе расскажу. Это дом, со всей обстановкой продан одному крестьянину, который хочет тут устроить ферму, я получил сегодня, то есть, правильнее говоря, вчера, деньги, весь остальной мой капитал с этими вместе отдал моему банкиру, и взамен я взял у него аккредитивы на большую сумму, вот они тут, у меня в портфеле.
— Куда мы уедем? Говори, говори, скорее! — воскликнула она, задыхаясь.
— Сначала в Испанию, если понравится, то мы там и останемся. Мы поедем с первым поездом, который отходит в шесть часов двадцать пять минут… Вот уже бьет три часа, ты бы прилегла немного, а то устанешь.
— Ни за что на свете! Я спать не хочу и все меня в этом доме пугает.
— Ну, как хочешь, посидим, поговорим, время скорее и приятнее пройдет, — сказал он, смеясь…
— Да останемся вместе, три часа скоро пройдут, нам здесь так хорошо!
— Трусиха!
— Да, признаюсь! Я так трушу, что мне по временам кажется, что я слышу шаги по коридору: я знаю что это сумасшествие, я уверена, что это одно воображение, а между тем мне все кажется… Ах! — крикнула она в ужасе, вскакивая с своего места и выказывая самую высшую степень страха. — Вот!.. Берегитесь!.. Вот они!.. О мои предчувствия!..
Жена Себастьяна испустила такой ужасный крик, ее искаженное лицо выражало такой безумный страх, что Себастьян вскочил и повернулся к дверям, держа по револьверу в каждой руке.
Обе двери столовой отворились без шума, и у каждой из них стояли несколько человек.
— А! — заревел Себастьян, целясь в каждую дверь.
Два выстрела раздались, два человека упали.
Но, перескочив через их тела, ворвались другие люди и бросились на Себастьяна.
Он сделал еще два выстрела, но на него разом накинулись несколько человек. Себастьян продолжал стрелять наугад, пока оставались заряды в его револьверах, когда же он выпустил последний, его повалили и скрутили веревками.
Мичела лежала в обмороке на полу.
Бандиты даже не вынули своих ножей, сопротивление старого матроса было таким энергичным и неожиданным, что они не успели за них взяться.
Борьба длилась не более пяти минут. Себастьяна схватили, но его сопротивление стоило жизни троим разбойникам, Ла-Гуан был опасно ранен, а у Кабуло рука была прострелена навылет.
— Ну что? — спросил Майор.
— Недалеко есть сарай, в котором можно поставить карету. Не лучше ли ее туда спрятать?
Майор подумал.
— Нет! Я знаю средство. Какое ближайшее отсюда селение?
— Гонес.
— Далеко оно?
— Полтора или два лье.
— Прекрасно! Мишель!..
Кучер слез с козел.
— Вы поедете, — сказал ему Майор, — до Гонеса, дальше, если хотите, но ровно через полтора часа будьте опять на этом же месте. Крик совы, два раза повторенный, уведомит вас о нашем присутствии. Поняли? Пусть Антуан сядет в карету и время от времени, в особенности, когда будут проезжать жандармы, выглядывает в окно.
— Слушаюсь.
— Славная мысль! — засмеялся Кабуло. — В случае нужды, вы можете доказать, что были в Гонесе. Но пора идти!
— Идем!
— Кстати, вы вооружены?
— У меня два шестизарядных револьвера и кинжал.
— А вы, господин Ромье?
— Я никогда не ношу оружия, да к тому же, я не был предупрежден относительно цели этой прогулки.
— Все равно. Нас шестеро против одного. Как бы храбр он ни был, но ему невозможно будет с нами справиться.
Майор и сообщники его вынули шерстяные носки и надели их поверх сапог. Затем они вышли и, осторожно озираясь, неслышными шагами проскользнули в тополиную аллею.
Пройдя сотню шагов, они увидали домик, стоявший особняком.
— Теперь, — сказал Кабуло, — если вы хотите надеть маски, то пора.
— Друг мой, Кабуло, — возразил Майор, — поймите, что я не иду в этот дом с простой целью убить и ограбить тех людей, которых мы там найдем.
— Я знаю — это мщение, вы от меня этого не скрыли.
— Если я закрою лицо маской, то какое же это будет мщение? Эти люди подумают, что имеют дело с обыкновенными разбойниками, а я желаю, чтобы мои враги видели меня в лицо и поняли, что я мщу.
— Правда.
— Слушайте, я вам должен две тысячи франков, я хочу совершенно с вами расплатиться. Хотите, вместо двух тысяч, получить шесть тысяч франков, не считая всего того, что вы найдете в доме? А тут, должно быть, золота найдется немало; подумайте, ведь для вас это целое состояние! Только смотрите, чтобы у вас рука не дрогнула.
— Ведь без жертв ни одно дело не обходится, — сказал Фелиц Оианди вкрадчивым голосом.
— Ну что же, да или нет? — спросил Майор.
— А когда деньги?
— Сейчас.
— Ну, если так, то согласен, но только с одним условием: вы мне отдадите свое оружие.
— Вы мне не доверяете?
— Я этого не говорю, но предосторожность никогда не мешает.
— Я вам не отдам револьверов, но выну из них барабаны. — Отчего же вы не хотите дать мне револьверы:
— Кто знает? Может быть, они мне пригодятся, если придется кому-нибудь пригрозить; ведь вам все равно, если у вас в руках будут барабаны?
— Ну, пожалуй! Только дайте мне также ваш кинжал.
— Вот он, возьмите, берите, кстати, и деньги.
Майор подал ему пачку банковых билетов.
— Да тут две тысячи франков лишних, — воскликнул Кабуло.
— Это для успокоения вашей совести, — возразил Майор, смеясь.
— Ну, надо признать, что если вы не сам черт, то, во всяком случае, приходитесь ему сродни!
— Может быть! Хотите, чтобы я при вас вывернул свои карманы!
— Нет, не нужно. Я знаю, что с вами не было другого оружия, а господин Ромье совсем безоружен.
— Каким же вы образом избавитесь от своих товарищей?
— Это уж мое дело.
— Правда… Ну, теперь идем!
Они отправились в путь. Ночь была темная, и они подвигались медленно. Кабуло шел впереди, за ним Фелиц Оианди и, наконец, Майор замыкал шествие.
Дорогой он что-то вынул из кармана и принялся что-то делать с револьверами, которые остались в его руках; если бы Кабуло мог это видеть, то, вероятно, задумался бы над этой работой.
Несколько минут спустя, все трое подошли к дому. Шагах в двадцати от него налево находилась маленькая роща, в которую Кабуло вошел, оставив Фелица Оианди с Майором возле дома.
В роще лежали, спрятавшись под кустами, четыре человека, которые встали при приближении Кабуло.
Последний подвел и представил их Майору.
Ла-Гуан, старший из четырех разбойников, вынул связку поддельных ключей и подал ее Кабуло.
— Ну, что нового? — спросил он.
— Ничего, — ответил Ла-Гуан. — С тех пор, как они вошли в дом, ничего не слышно.
— Я еще раз обойду и посмотрю, все ли в порядке, — сказал Кабуло.
Майор посмотрел на часы.
— Гм! — сказал он. — Уже четверть четвертого.
— Ничего! — сказал Ла-Гуан. — Рассветает не раньше половины пятого, кроме того, теперь никаких работ нет в поле, и крестьяне спят до шести часов. Мы успеем все обделать и убраться отсюда, не встретив на одной живой души.
Прошло десять минут. Майор начинал уже терять терпение, когда Кабуло показался.
— Ну, хорошо, что я пошел посмотреть, что там делается.
— А что? — спросил Майор. — Разве они не спят?
— И не думают, сидят себе в столовой и уплетают что-то с большим аппетитом.
— Ах, черт их побери! Вот досада-то! — воскликнул Майор. — А что, на дороге будет слышен отсюда выстрел из револьвера?
— Нет, слишком далеко. Надо нагрянуть на них сразу, чтобы они не смогли успеть выйди из столовой с оружием, а затем мы пустим в ход ножи, стрелять будем только при последней крайности, а теперь марш, и не шуметь!
Разбойники отправились к входным дверям.
Расскажем теперь, что происходило в это время в доме.
Себастьян и жена его, потому что мнимая колдунья, настоящее имя которой было Мичела Езагирра, была действительно его женой, он на ней женился в Ливерпуле, месяц спустя после встречи с ней.
Себастьян с женой сидели за ужином и пили кофе из маленьких чашечек.
Себастьян с удовольствием покуривал трубку. Мичела казалась грустной, озабоченной и нервной, она была замечательно красива, и при сильном свете висячей лампы ее природная бледность оттенялась необыкновенно эффектно.
Себастьян смеялся и старался ее успокоить, но все его усилия были тщетны.
— Мне страшно в этом уединенном доме, вдали от всякой помощи, — повторяла она жалобным голосом.
— Ну чего же ты боишься наконец! — воскликнул Себастьян в порыве нетерпения. — Разве я не при тебе?
— Правда, мой друг, но я могу тебе только повторить: мне страшно, хотя и не знаю почему. Может быть, это предчувствие, но мне кажется, что нам грозит несчастье.
— Ты с ума сошла! Какое может нам грозить несчастье? Я ни с кем не вижусь, ты также, никто даже не подозревает о существовании этого дома.
— Все это совершенно справедливо, а все-таки я нахожусь под влиянием ужасного страха. Ах, зачем ты меня не послушался, когда я тебя умоляла не возвращаться во Францию! А потом, когда этот человек ко мне приходил, чтобы я ему гадала, зачем ты не согласился уехать? Мы были бы счастливы и спокойны; мы богаты, а с деньгами везде хорошо.
— Да, может быть, я напрасно не уехал после встречи с Майором, но я думал…
— Этот человек нас убьет, я чувствую, что он вокруг нас рыщет.
— Это все вздор, он о нас и не думает. Я знаю, зачем он в Париже, у него поважнее заботы, но если тебе уж так страшно, то я тебя одним словом успокою: радуйся, мы отсюда уедем!
— Правда? — воскликнула она, в порыве безумной радости. — Когда? Скоро, не правда ли?..
— Завтра или даже сегодня, через несколько часов.
— Как! Что ты говоришь?
— Да я хотел тебе сделать приятный сюрприз, но, чтобы тебя успокоить, я все тебе расскажу. Это дом, со всей обстановкой продан одному крестьянину, который хочет тут устроить ферму, я получил сегодня, то есть, правильнее говоря, вчера, деньги, весь остальной мой капитал с этими вместе отдал моему банкиру, и взамен я взял у него аккредитивы на большую сумму, вот они тут, у меня в портфеле.
— Куда мы уедем? Говори, говори, скорее! — воскликнула она, задыхаясь.
— Сначала в Испанию, если понравится, то мы там и останемся. Мы поедем с первым поездом, который отходит в шесть часов двадцать пять минут… Вот уже бьет три часа, ты бы прилегла немного, а то устанешь.
— Ни за что на свете! Я спать не хочу и все меня в этом доме пугает.
— Ну, как хочешь, посидим, поговорим, время скорее и приятнее пройдет, — сказал он, смеясь…
— Да останемся вместе, три часа скоро пройдут, нам здесь так хорошо!
— Трусиха!
— Да, признаюсь! Я так трушу, что мне по временам кажется, что я слышу шаги по коридору: я знаю что это сумасшествие, я уверена, что это одно воображение, а между тем мне все кажется… Ах! — крикнула она в ужасе, вскакивая с своего места и выказывая самую высшую степень страха. — Вот!.. Берегитесь!.. Вот они!.. О мои предчувствия!..
Жена Себастьяна испустила такой ужасный крик, ее искаженное лицо выражало такой безумный страх, что Себастьян вскочил и повернулся к дверям, держа по револьверу в каждой руке.
Обе двери столовой отворились без шума, и у каждой из них стояли несколько человек.
— А! — заревел Себастьян, целясь в каждую дверь.
Два выстрела раздались, два человека упали.
Но, перескочив через их тела, ворвались другие люди и бросились на Себастьяна.
Он сделал еще два выстрела, но на него разом накинулись несколько человек. Себастьян продолжал стрелять наугад, пока оставались заряды в его револьверах, когда же он выпустил последний, его повалили и скрутили веревками.
Мичела лежала в обмороке на полу.
Бандиты даже не вынули своих ножей, сопротивление старого матроса было таким энергичным и неожиданным, что они не успели за них взяться.
Борьба длилась не более пяти минут. Себастьяна схватили, но его сопротивление стоило жизни троим разбойникам, Ла-Гуан был опасно ранен, а у Кабуло рука была прострелена навылет.