Емельяненко Василий. В военном воздухе суровом

   - Талыков! Почему опять отстал от группы?
   - Так я же еще садился...
   - Где садился?!
   - В районе цели...
   Больше вопросов не последовало: я уже высунулся из фюзеляжного лючка.
   Талыков помог мне спуститься на землю. Мы по-братски расцеловались. Потом нас подхватили десятки рук. Я видел, как мелькали сапоги Талыкова. взлетавшие на высоту лесопосадки.
   ...Ночью грохотала гроза и небо полыхало синим пламенем. Летчики сгрудились в землянке, освещенной тусклым светом коптилки. Майор Гудименко сгорбился за своим складным столиком: составлял на Талыкова наградной лист.
   Шуршали мыши, с потолка сыпался песок.
   Прибежал с рации начальник связи Нудженко, весь сияет.
   - Есть связь со штабом четвертой воздушной! Оттуда сообщили новый аэродром. Наземному эшелону можно двигаться.
   Нам же придется ждать до рассвета: ночью на штурмовиках ни взлететь, ни сесть.
   Быстро свернули рацию, заурчали грузовики со штабным имуществом, и небольшая колонна тронулась по глухому проселку на восток.
   Среди ночи кто-то услышал гудение моторов и лязг гусениц. Послали на разведку техников. Оказалось, колонна немецких танков в километре от аэродрома двигается на восток. Развернули штурмовики в сторону лесопосадки, под хвосты подложили ящики от боеприпасов, чтобы стволы пушек и пулеметов направить пониже и стрелять по наземному противнику.
   Остаток ночи просидели в кабинах...
   На рассвете мы взлетели с техниками в фюзеляжах, и я, помня свой последний полет, не завидовал своему пассажиру - механику Сереже Темнову.
   Тринадцать и один
   Когда войска с боями отходили к Дону, наш полк вынужден был часто менять аэродромы. И вот мы приземлились около Новошахтинска.
   Командир полка майор Холобаев вышел из блиндажа и взглянул на часы.
   Между Краснодоном и Белой Калитвой противник уже подошел к Северному Донцу. Оттуда и должна вернуться наша группа.
   Штурмовики показались на малой высоте. Одного командир недосчитался.
   После посадки ведущий доложил:
   - Кудинов сел, не доходя до цели: у него сильно задымил мотор.
   - Где сел?
   - Вот в этом месте, у дороги, - показал на карте летчик. - Мы круг над ним сделали, а он вышел из кабины, рукой нам помахал.
   Место посадки Кудинова - километров в десяти южнее Каменск-Шахтинска. Там еще наши войска. Командир призадумался: "Летчик доберется на попутных, но не бросать же самолет? Езды туда часа три. Час-другой уйдет на разборку и погрузку самолета на прицеп. Значит, если сейчас послать техников, то засветло могут вернуться на аэродром с самолетом".
   Спешно собрали аварийную команду - тринадцать человек. Десять курсантов технического училища, приехавших на фронтовую стажировку, техник севшего самолета Алексей Танцюра и оружейник Чучин. Команду возглавил старший техник третьей эскадрильи Андрей Лиманский. Ему дали карту, на которой было обозначено место вынужденной посадки штурмовика. Выделили грузовик ЗИС-5 с прицепом.
   Командир полка сказал старшему:
   - Смотри в оба. Сам знаешь, какая сейчас кутерьма. Да на всякий случай имей в виду: наш следующий аэродром - Кагальницкая, - Холобаев показал на карте населенный пункт - в 50 километрах южнее Ростова. - Ну, жми!..
   Ехали быстро, не встречая особых заторов - неизбежных спутников военных дорог. Сто километров на север через Красный Сулин до станции Лихой отмахали за два с небольшим часа. Оставшиеся 20 километров до Каменск-Шахтинска вообще катили по свободной дороге, - не встретив ни машин, ни пеших. Похоже было на то, что наши войска крепко держали оборону на Северном Донце...
   А вот и место, обозначенное на карте крестиком. Только что-то не видно штурмовика. Разошлись в разные стороны, долго кружили и наконец-таки нашли. Но не в десяти километрах от города, как было отмечено, а значительно ближе километрах в трех.
   Штурмовик лежал на фюзеляже, недалеко от дороги на каменистом косогоре, за бугром, да еще на собственных бомбах и "эрэсах". Как еще не взорвался при посадке - удивительно...
   Чучин принялся вывинчивать на бомбах и "эрэсах" взрыватели, остальные разбирать самолет.
   Лиманский торопил. От безлюдья, что вокруг, да от тишины ему было как-то не по себе. Если на Северном Донце бой, то почему же не слышно перестрелки?
   Из предосторожности он выслал в сторону Каменск-Шахтинска трех дозорных курсантов. Проинструктировал:
   - Укрыться по одному на дистанции зрительной связи. Непрерывно наблюдать за дорогой. Кого заметите - предупредить, а в крайнем случае - стреляйте. "Так будет спокойнее работать", - решил старший команды.
   Не прошло и часа, как обезвреженные бомбы и "эрэсы" были сняты, крылья от фюзеляжа отсоединены. Начали снимать мотор - в это время и прибежал дозорный.
   - Из города в нашу сторону скачет всадник!
   Лиманский выбежал к дороге. Да, всадник шел на галопе. Лошадь не оседлана, верховой - красноармеец с автоматом. Техник помахал ему рукой, но тот почему-то галопа не сбавляет. Пришлось выхватить пистолет, только тогда всадник осадил взмыленного коня.
   - Что надо? - спросил он недовольно.
   - Ты из Каменска?
   - Оттуда.
   - Там наши есть?
   - Нет там наших... Немецкие танки вошли.
   - Что же ты там делал один? - У Лиманского возникло подозрение: уже не паникер ли сбежал с поля боя?
   - Последний приказ выполнял...
   - Какой приказ?
   - Объекты минировал.
   - Так, значит, нет наших?
   - Нет, говорю! - отрубил солдат.
   Пока опешивший Лиманский раздумывал, что еще спросить, красноармеец поправил на груди автомат, тронул коня и перешел на рысь.
   Лиманский вернулся к самолету. Техники уже погрузили на машину крылья и мотор. Осталось только поднять на прицеп фюзеляж. Но тут-то дело и застопорилось: подъемник при погрузке скользил по каменистому откосу и опрокидывался. Надо было стащить фюзеляж с косогора, но сил, чтобы стронуть его с места, не хватало. Оружейник Чучин на всякий случай уже заложил в кабину стокилограммовую бомбу, свалил туда и "эрэсы", а Танцюра нацедил в ведро бензин - для поджога.
   Озиравшийся по сторонам Лиманский увидел выехавшую из ближней рощи подводу. Вслед за ней шла группа солдат. "Вот она и помощь!" - обрадовался он.
   В телеге оказалось несколько солдат в окровавленных бинтах, а те, что были на ногах, - кто хромает, у кого рука на перевязи.
   - Не найдется ли кого нам подсобить? - все же спросил техник.
   - Что подсобить? - откликнулся один.
   - Фюзеляж чуточку с места сдвинуть...
   Посмотрели солдаты в ту сторону, куда показывал техник, один из них ответил:
   - Чем же мы его двигать будем? - Хотел он, кажется, для убедительности еще что-то добавить, но покосился на молодую медсестру, промолчал. Придвинулся вплотную к Лиманскому и тихо, как по секрету: - На новый рубеж уже отошли. Это мы ползем, как вошь на гребешке. Мотайте и вы отсюда поскорее, а то фрицы накроют как пить дать...
   Заспешил Лиманский к самолету. Слова, сказанные солдатом по секрету, подстегнули. Но почему там техники прекратили работу? Стоят, смотрят в одну сторону. А к ним в это время бежал по высоким бурьянам курсант-дозорный, размахивая руками.
   - Из города сюда мчатся мотоциклисты... - доложил запыхавшийся стажер.
   Лиманский распорядился:
   - Машину подать ближе к дороге, фюзеляж поджечь по моей команде! - а сам побежал посмотреть.
   На дальнем пригорке он увидел трех мотоциклистов в касках, цвет формы не наш. В колясках пулеметчики сидят. Теперь уже раздумывать некогда: махнул рукой: "Поджигай!"
   В кабину запихнули чехлы, Танцюра выплеснул из ведра бензин, Чучин чиркнул спичкой. Тронулась машина, в кузов валились на ходу, цепляясь за борта.
   Выехали на дорогу - мотоциклисты уже близко. Лиманский выглянул из кабины, подумал: "Сейчас секанут..." Крикнул техникам:
   - Приготовить пистолеты!
   Водитель начал набирать скорость. В это время позади сильно рвануло. За бугром, где оставили фюзеляж, поднялся бурый столб пыли. Фрицы, поравнявшиеся с местом взрыва, вильнули к обочине, соскочили с мотоциклов, залегли, а техники открыли по ним пальбу. На крутом повороте дороги грузовик скрылся за лесом.
   Старший команды сидел в кабине и думал: "Опасность теперь миновала. Возвращаемся все же не с пустыми руками: крылья и мотор тоже в дело пойдут..." Но в это время сильно забарабанили по крыше кабины, водитель притормозил.
   - Что там еще? - спросил через открытую дверцу Лиманский.
   - Двух курсантов недосчитываемся.
   - Проверить еще раз!
   Пересчитали по головам - двух недостает. Как раз тех, кто был в дозоре.
   Остановились, выслали к повороту дороги разведку: может, отставшие в суматохе следом бегут? Увидели: на малой скорости ехали три мотоциклиста, вслед за ними - с десяток бронеавтомобилей...
   - Газуй! - крикнул Лиманский водителю.
   Грузовик рванул на Лихую...
   Вскоре навалились густые сумерки. Водитель фар не включал - нельзя нарушать светомаскировку. Ехали медленно. А у старшего команды на сердце будто кошки скребли. То, что весь самолет не удалось вывезти, - не такая уж беда, а вот двух человек из команды потерял...
   Было за полночь. Сидевшие в кузове техники клевали носами. Вдруг на дороге перед машиной, как из-под земли, выросли две фигуры, оружием преградили путь. Шофер резко затормозил. Лиманский хотел было выхватить пистолет, но рядом стоял автоматчик в пилотке, - свой! - приказал:
   - Мотор выключить, из машины не выходить.
   Вскоре появились еще трое военных.
   - Кто старший? - спросил один.
   Лиманский подошел к нему, рассмотрел на петлицах три шпалы - подполковник, откозырял ему:
   - Я старший...
   - Документы... - сказал подполковник и отвел его подальше от машины. Откуда едете?
   - Из-под Каменск-Шахтинского.
   - Куда?
   - В Шахты, на свой аэродром.
   - В Шахты вам не проехать, - дорогу фрицы перехватили. Что в машине?
   Лиманский ответил. Собрался было доложить подполковнику, что с ними приключилось, но тот его опередил:
   - Машину разгрузить, - сказал он. - Для тяжело раненных.
   Неожиданное приказание подполковника огорошило старшего команды. С кем другим он 6ы начал спорить, но перед ним стоял военный с высоким воинским званием. Лиманский почувствовал большую власть человека, который, по-видимому, командовал полком, а может быть, даже дивизией. Лиманский внутренне осознавал справедливость требования подполковника, но не мог он прямо так выбросить крылья, мотор и отдать машину. В своем полку он должен за все это, как и за людей, держать ответ.
   - Прошу дать расписку на машину и техническое имущество, - сказал он.
   - У меня нет канцелярии... Нет времени заниматься бумажками. Кровью завтра распишемся. Выполняйте!
   - Есть! - сказал Лиманский. - А как теперь нам быть?
   - Можете присоединиться к нам. Оружие имеете?
   - Пистолеты.
   - Авиаторов неволить вести бой не могу.
   Начали разгружать машину. Хотели крылья оттащить подальше от дороги и только теперь разглядели лежавших повсюду солдат. Их было так много, что местами негде было ступить ногой. Ни костра, ни огонька от папиросы, ни говора. Было очень тихо.
   Пришлось крылья и мотор свалить в придорожный кювет.
   Лиманский понял, что эта масса людей была измотана боями и изнурительными переходами. Теперь спят перед прорывом. А как ему поступить? Если принять участие в бою, то он растеряет всех своих. Они обучены другому делу и принесут больше пользы в полку. Не зря же подполковник сказал: "Авиаторов неволить вести бой не могу".
   Собрал он свою команду, посовещался и потом объявил:
   - Как станет светать, будем пробираться на Шахты. А сейчас можно вздремнуть.
   Улеглись рядком, около дороги. Уснули быстро - ведь среди своих.
   Лиманскому снился сон. Будто он сидит в кабине грузовика, поторапливает водителя: скоро Шахты. На крутом повороте дороги увидел двух стажеров из команды, тех самых, что потерялись у Каменск-Шахтинского. Стоят голосуют. Обрадовался водитель, резко затормозил, а на ухабе так тряхнуло, что головой ударился о крышку кабины. Тут же грузовик со всей командой, с крыльями и мотором с грохотом покатился под откос.
   Лиманский очнулся. Под ним тряслась земля, в рассветном небе волна за волной плыли немецкие "юнкерсы", свистели бомбы, грохотали взрывы. В пыли и гари метались солдаты, падали - снова поднимались. Лиманский еще плохо соображал, где он, что произошло. Вскочил, побежал, но тут же споткнулся упал в какую-то яму. На него сверху навалилось что-то тяжелое, придавило - не шевельнуться. Лежал так, уткнувшись лицом в горячую, издававшую удушливый запах землю. А она еще долго тряслась под животом, и был слышен вой бомб.
   Потом все стихло. Груз, давивший сверху, зашевелился. Поднялся, увидел стоявших рядом Алексея Танцюру и самого рослого из всей команды курсанта-стажера Щетинкина. Все трое невредимы, а вокруг - исковерканное темными воронками поле, убитые...
   Где же та часть, что готовилась идти на прорыв? Где остальные из аварийной команды? Втроем начали бегать по полю, увидели далеко отброшенные взрывной волной крылья штурмовика, а среди убитых своих никого опознать не удалось.
   В небе показалась новая группа бомбардировщиков - техники побежали прочь от этого проклятого места.
   Скорее, скорее в полк...
   Осторожно пробирались по оврагам, кустарникам и посевам на юг. Шли то в рост, то пригнувшись, в стороне от дороги, по которой теперь непрерывно двигались моторизованные колонны немецких войск.
   Лиманский часто поглядывал на карту и прикидывал, сколько им осталось до Шахт. Впереди должен быть Красный Сулин, а от него до аэродрома километров тридцать. "К утру следующего дня будем дома", - подумал он.
   Пошли быстрее, но вскоре заметили танки. Они растянулись в поле редкой цепочкой. На бортах белые кресты. Техникам удалось ползком прошмыгнуть по пшенице между двумя далеко стоявшими друг от друга танками. Миновали заслон!
   Впереди темнела роща. Зашли в лесок.
   - Короткий привал, - объявил старший команды. - Перемотать портянки, полежать ногами вверх...
   А ноги отяжелели, будто свинцом налились. Они так набухли, что им было тесно в просторных кирзовых сапогах.
   Прошло с полчаса. Вблизи послышался гул моторов. "Может, наши?" - подумал Лиманский.
   - Оставайтесь на месте, а я посмотрю, - сказал он. Из предосторожности шел тихо, чтобы ветка под ногой не хрустнула. У самой опушки раздвинул ветки и обомлел: совсем недалеко останавливались тягачи с пушками. Из грузовиков выскакивали немецкие солдаты, выстраивались в затылок у дымившей полевой кухни, приплясывали. Некоторые с гоготом заспешили к кустам.
   Лиманский отполз назад да скорее к Танцюре и Щетинкину. Шепотом сказал:
   - Немцы рядом. Живо обувайтесь, пистолеты приготовить.
   Танцюра натянул сапоги, вытащил пистолет, зажал его между коленями, начал перезаряжать - грохнул выстрел. Сидит Танцюра ни живой ни мертвый, у него из простреленного кирзового голенища сапога белеет кусок портянки. Того не легче - сам себе ногу прострелил. Значит, тащить его придется. Осторожно стянули сапог, размотали портянку - крови нет. Лиманский, державший простреленный сапог, на радостях смазал друга голенищем по щеке: "Вот тебе, растяпа".
   Быстро выползли из рощи в другую сторону, скрылись в посевах.
   Лиманский теперь подворачивал левее, к дороге, по которой два дня назад ехали всей командой. Тогда было их тринадцать, теперь остались втроем.
   К полуночи вышли к дороге, а там сплошной гул стоит. Танк за танком, машина за машиной движутся на Шахты. Выкрики на чужом языке.
   - В Шахты нам теперь идти незачем, - сказал Лиманский. - Надо переходить дорогу - и к Дону, в Кагальницкую...
   Выждали момент, когда в колонне образовался разрыв, перебежали через дорогу, взяли направление на восток.
   ...С утра жарило солнце. К полудню идти стало невмоготу: зной, жажда и голод давали себя знать, а силы убывали с каждым часом. Обессилевшие техники забрели в цветущие подсолнухи, повалились на горячую землю.
   Двое молча лежали и смотрели на своего вожака. А тот был занят делом: крутит карту и так и сяк, прикладывает к масштабу спичку, расстояние промеряет. Выходило, что если пройти на восток еще километров пять, то будет небольшая станица Новая Царевка, расположенная в стороне от основных дорог. Там немцев не должно быть. Можно подкрепиться, у местных жителей узнать кратчайший путь к Дону.
   - Будем двигать, - сказал Лиманский. - Еще какой-нибудь час хода, холодненькой водички колодезной напьемся, перекусить раздобудем!
   Поднялся первым и увидел шагавшего по степи человека в штатском. Обрадовался: "Вот у него и о дороге расспросим". Товарищам сказал:
   - Я пойду один, а вы отсюда наблюдайте. Оружие чтобы было начеку!
   Штатский, заметив шедшего ему наперерез военного, остановился. Лиманский шагал бодро, по армейской привычке складки гимнастерки под ремнем расправил, стряхнул пыль с клапана нагрудного кармана, мельком на орден Красной Звезды взглянул. Провел ладонью по подбородку - густая щетина за эти дни выросла непорядок.
   Пожилой незнакомец оказался приветливым и разговорчивым человеком.
   - Вы местный? - спросил его Лиманский.
   - Из-под Краснодона я, колхозник. Так что не местный...
   - А как в этих краях оказались?
   - Хотел с семейством от немцев за Дон податься, да вернуться пришлось.
   - Почему?
   - Там ихние войска мосты заняли. Кто туда ткнулся, тех пулеметами покосили. По домам расходиться велят.
   - Где же ваше семейство?
   - Вот тут в овражке. Жару пережидаем. Пойдемте, познакомлю.
   Лиманский подал знак своим техникам. Направились к оврагу и увидели там женщину, двух рослых хлопцев и узлы с пожитками. Значит, правду говорил колхозник из-под Краснодона, если то же самое повторила и его жена-учительница. Предложила военным перекусить "чем бог послал". Хоть у техников и подвело животы - отказались наотрез. Ведь люди тоже не у себя дома, и добираться им до Краснодона не одни сутки предстоит, а до Новой Царевки рукой подать. Там как-нибудь удастся и подкрепиться.
   Собрались техники идти своей дорогой, а глава семейства им говорит:
   - Хоть и непристойно мне в ваши дела вмешиваться, но солдатом мне быть тоже довелось, и в разведку ходил... В форме вам дальше идти никак нельзя, очень приметные.
   А ведь никому до этого и в голову не приходило, что понадобится снимать обмундирование. Если фашисты уже на Дону и предстоит пробираться по занятой ими территории, то как можно в форме? А где штатское добыть? Колхозник из-под Краснодона тем временем развязал узлы, достал какую-то одежду.
   - Примеряйте, - сказал он.
   Лиманскому достались полинявшая вышитая украинская сорочка, сильно поношенные вельветовые штаны. Серая кепка тоже подошла. Одежда впору пришлась и щуплому Танцюре, но высокому и широкому в груди Щетинкину все было мало: брюки коротки, рубашку едва натянул. Обувью пришлось поменяться с краснодонцами: сапоги оставили, обули башмаки.
   Распрощались техники, скрылись в подсолнухах. Старший команды сказал:
   - Обмундирование спрячем здесь, - и первым начал отвинчивать от гимнастерки свой орден. Глядя на него, и Танцюра снял медаль "За отвагу", а Щетинкину снимать нечего, он и войны еще по-настоящему не видал. Документы, какие были при себе, переложили в карманы брюк, пистолеты за пояса под рубашки сунули. Потом опустились на колени, начали руками разгребать рыхлую землю. Вот готовы и три ямки. Свернули бриджи и гимнастерки. Щетинкин сделал это лучше всех - как старшина в училище требовал: брюки внизу, потом гимнастерка карманами вверх - все это ровной стопочкой сложил, а сверху свернутый роликом ремень. Присыпали сверху землей и молча зашагали к Новой Царевке.
   ...Проселочная дорога, обсаженная с обеих сторон деревьями, начала спускаться с пригорка, в лощине показалось небольшое село. Из предосторожности пошли по лесопосадке. Увидели под деревьями кем-то брошенные противогазы, потом пепелище, обгоревшие клочки бумаги. Валялся на боку открытый сейф, пишущая машинка с поломанным шрифтом. Лиманскому пришли на память слова подполковника: "У меня нет канцелярии..." Может быть, и его штаб где-то сжег документы, свалил с машины ненужный тяжелый сейф, чтобы освободить место для тяжело раненных?
   Стали присматриваться к селу: всего одна улица. Войск не видно, но и жители словно вымерли. Только рыжий петух с пышным радужным хвостом важно вышагивал по дороге, увиваясь около единственной хохлатки.
   Решили все же выждать. Прилегли под деревьями. Должен ведь, в конце концов, показаться хоть один житель Новой Царевки...
   Лиманский изучающе посмотрел на Танцюру и Щетинкина. Их в таком виде можно принять за бродяг! Подойдешь теперь к станичнику, попросишь напиться, а он спросит: "А кто вы такие?" Придется показывать документы. А вдруг придется столкнуться с фрицами, обыскивать начнут, найдут эти документы? Одного-двух успеешь ухлопать - и все... Удостоверение и партийный билет окажутся у врага. Разве это можно допустить?
   - Мы не должны иметь при себе документов, - сказал Лиманский. - Нужно их спрятать в надежном месте. А когда наши снова придут сюда, мы документы отыщем.
   - Где же тут надежное место? - спросил Танцюра.
   - Придется в землю закопать.
   - Подмокнут, попортятся, - возразил Танцюра.
   - Чтобы не подмокли, завернем их в маски от противогазов.
   Лиманский вынул партийный билет, перегнул пополам, куснул на изгибе, положил в металлический портсигар - щелкнул крышкой. Завернул его вместе с удостоверением и орденом в носовой платок, положил в резиновую маску, обвязал шнурком от ботинка. Облюбовал самое большое коряжистое дерево, отмерил от него на юг пять шагов. Вырыл яму у корневища саженца, засыпал землей, дерном прикрыл. Вынул перочинный нож, срезал с саженца макушку, забросил ее на крону большого дерева, от которого мерял шаги. "Лишняя примета", - подумал он.
   ...От деревьев легли длинные тени, а трое все еще ждали. Наконец-то показался старик. Он гнал гурт овец к сараю, стоявшему на отшибе. Загнал овец, закрыл дверь и почему-то долго не показывался. Лиманский решил пойти туда со Щетинкиным, а Танцюре сказал:
   - Оставайся пока здесь, следи за дорогой. В случае чего - предупреди.
   Подошли к сараю, открыли дверь.
   - Здравствуйте, дедушка...
   - Будьте ласка, сидайте, - ответил тот.
   - Вы здешний?
   - 3 Ворошиловградской области... А прозвище мое - дид Мандрика. От своего колгозпу биля Дона отбывся та с гуртом и повернув назад.
   - Как ближе к Дону пройти? - спросил Лиманский. Старик расправил корявыми пальцами седую окладистую бороду, понимающе посмотрел на обоих и сказал:
   - Сидайте, снидать будемо, а я вам все и растолкую. - Он достал из торбы буханку хлеба, кусок сала, начал резать.
   В это время послышалось тарахтенье моторов. Лиманский прильнул к щели сарая, увидел въезжавшую в Новую Царевку колонну мотоциклистов и грузовиков с немецкими солдатами. Танцюра не успел предупредить... Оставаться в сарае навлекать подозрения: вдруг придут проверить? Бежать в лесопосадку на виду у немцев еще хуже. Дед Мандрика сказал:
   - Вы тож хлопци с села Водяного, колгозп "Червоний прапор", овець зо мною гонете от Дону. Там усих повертають!..
   Техники сунули пистолеты и карту в солому, вместе с пастухом вышли из сарая. Лиманский присел у порога рядом с Мандрикой. Щетинкин чуть поодаль привалился спиной к стене. Вскоре к ним подъехала черная легковая машина. Вышел рослый офицер в фуражке с высоченной тульей. С ним два автоматчика. Важно приблизился к Мандрике с Лиманским, приложил руку к козырьку поприветствовал. Они ответили по-деревенски: чуть приподнялись с места, дотронулись рукой до кепок. Щетинкин сидел в отдалении с непокрытой головой, перевязывал шнурки на ботинках. Фашист открыл дверь, заглянул в сарай, потом зашагал вдоль стены. "Хорошо, что не прятались", - подумал Лиманский. Офицер показался из-за другого угла сарая и с безразличным видом направился к машине. "Ну, пронесло..." Поравнявшись со Щетинкиным, офицер вдруг круто повернулся, щелкнул каблуками, козырнул. Курсант вскочил как ошпаренный, вытянул руки по швам. Фашист тихо сказал:
   - Зольдат руськи, - показал на Щетинкина, дал знак автоматчикам: забрать! Но не одного Щетинкина, а троих повели в село. "Эх, Щетинкин, как же ты опростоволосился!" - подумал Лиманский. На ходу шепнул ему:
   - Помни уговор... - Но тут же получил сильный удар прикладом меж лопаток, кепка слетела с головы. Нагнулся, чтобы поднять, а сзади:
   - Шнель! - И снова удар. Рука дернулась под подол рубахи, а пистолета нет. Привели всех в село, там стоял автобус. Автоматчик ткнул Щетинкина дулом в живот, показал, чтоб все сели.
   Вскоре в селе послышалась трескотня автоматов. Похоже на перестрелку. Лиманский воспрянул духом: "Если это наши, то бросимся с Щетинкиным на автоматчиков". Но охранявшие их немцы на стрельбу не обратили никакого внимания. Это фрицы устроили облаву на курятники, битую птицу бросали в кузова грузовиков. А вот мимо автобуса по дороге несется знакомый петух с огненно-рыжим хвостом. Треснула очередь - петух, продолжая бить крыльями и поднимая пыль, завертелся на одном месте. В соседнем дворе послышался женский крик: из погреба тащили за руки молодую казачку. Ее втиснули в коляску мотоцикла и повезли за лесопосадку.
   Потом через огороды под конвоем вели наших военнопленных. Лейтенант-пехотинец повис на плечах двух солдат. Лежит он теперь рядом с Лиманским. Бескровное лицо, глаза прикрыты. Одна штанина оторвана до колена, распухшая, как колода, нога отливает синевой.
   Из избы проворно вышел человек в черном штатском костюме. Заговорил на украинском языке. Задавал то одному, то другому вопросы: