Емельяненко Василий. В военном воздухе суровом

   Ивана Остапенко с окровавленным лицом погрузили в санитарку и повезли оказывать медицинскую помощь.
   ...Снова сидим в блиндаже за длинным столом. Командир стоит, как тогда, перед вылетом. Нет одного лишь Остапенко, который так хотел выполнить боевую задачу не хуже прославленного Талыкова. О нем сейчас вроде бы и забыли. Командир полка строго спрашивает меня:
   - Как ударили?
   - Да вроде бы ничего... - Как себе самому давать оценку? Все били, как могли, старались.
   - Как это понять "вроде бы ничего"? - вдруг ощетинился он. От этого тона меня покоробило.
   - Сами бы посмотрели, какая там мешанина... - Понял, что сказал не то, и добавил: - Хотя бы наши ракетами обозначали передний край - никаких сигналов.
   - Когда нужно, я буду сам смотреть... А на ракеты нечего сваливать! Сигналили - не сигналили, ответственность с ведущего не снимается!
   - Если будет за что, то и отвечу...
   - По своим не ударили? - все допытывается командир. И отчего ему такая мысль в голову взбрела? Злой он сегодня.
   - Этого быть не должно.
   - А какая гарантия?
   - Не гарантия, а уверенность в этом есть...
   Командир еще долго спрашивал ведомых, но ясности от них никакой не добился.
   Вышли из блиндажа, прилегли на прохладную осеннюю землю. Надо бы сделать разбор полета, но говорить не хотелось... Небо совсем очистилось, светит солнце, и хорошо видны дали гор, покрытые зеленым каракулем. Скоро снова лететь. Но уже без Остап-пули. Что с ним?
   Приковылял Шахов. Хмурый. Он сегодня готовился к боевому вылету. Сорок седьмому по счету. Был звонок из штаба 4-й воздушной армии.
   - Шахову летать не разрешаю! - сказал командующий. - Кто гарантирует, что не собьют? А потом немцы листовками забросают, начнут трубить на весь свет: мол, довоевались русские до последнего, с протезами заставляют летать...
   Узнав об этом. Шахов ушел за капонир, чтобы никто его не видел, - там заплакал. Второй раз за войну: первый - когда сгорел Николай Синяков, второй теперь.
   - Будешь офицером штаба, - успокаивал его командир.
   Шахов поглядывает, как взлетает первая эскадрилья майора Галущенко. Штурмовики третьей эскадрильи готовятся к очередному вылету. Федя Артемов смотрит в ту сторону, где Маша Одинцова подтаскивает к самолету стокилограммовую бомбу.
   Из блиндажа выбегает заместитель начальника штаба Гудименко, размахивает какой-то бумажкой и издалека кричит нам:
   - Подтверждение!!!
   Сунул мне телеграфный бланк. Читаю: "Командующий девятой армией благодарит штурмовиков, работавших в 10.20". Теперь уже есть не только уверенность, но и гарантия.
   И вдруг смотрим и не верим своим глазам: из-за барака показался Остапенко! Шагает бодро, на липе широкая улыбка. Что за чудо: увезли на носилках с окровавленным лицом, а сейчас ни единой царапинки?
   И повел Остап-пуля рассказ о том, как у него первый боевой вылет "наперекосяк пошел". Оказалось, что в момент "выхлопа" - это был разрыв зенитного снаряда - он порезал пальцы о разбитое стекло. А потом, утирая в полете пот с лица, так разукрасился, что со стороны смотреть было жутко.
   На следующий день во фронтовой газете появилась заметка о подвиге сержанта Остапенко, который, "будучи тяжело ранен в голову и истекая кровью, привел поврежденный самолет на аэродром и совершил блестящую посадку".
   Остап-пуля послал вырезку из газеты в училище своему инструктору.
   Над Ногайскими степями
   Линия фронта по-прежнему проходила по Тереку. Мы надолго засели на "точке номер три".
   В конце сентября в 50 километрах западнее Моздока фашистским войскам удалось захватить плацдарм у населенного пункта Майского. Но в тот район штурмовиков не посылали - значит, наше командование вклинению противника на западном обводе линии фронта значения не придавало.
   Мы часто летали в район Моздока, где, несмотря на большие потери, фашисты продолжали с севера таранить нашу оборону основными силами 1-й танковой армии.
   Тревожили сводки Совинформбюро, в которых сообщалось о тяжелых боях в районе Сталинграда. Мы еще тогда не знали, что вокзал тринадцать раз переходил из рук в руки, что враг атаковал рабочие поселки заводов "Красный Октябрь" и "Баррикады", что полыхал город, а по Волге текла горящая нефть.
   Хотя между флангами нашего Закавказского и Сталинградского фронтов был разрыв более чем в 200 километров, сталинградцы считались нашими ближайшими соседями. Нужно было помогать им активными действиями здесь, чтобы противник не смог перебросить резервы с Кавказа к Сталинграду.
   Наша воздушная разведка обнаружила такой же большой разрыв между сталинградской и кавказской группировками противника. Тогда командование решило ввести в эту брешь 4-й казачий кавалерийский корпус генерал-лейтенанта Н. Я. Кириченко для нанесения ударов по тылам 1-й танковой армии Клейста.
   К северу от Грозного, за Тереком, где предстояло действовать нашим казакам, раскинулись обширные Ногайские степи с редкими поселениями. В свободные минуты мы занимались изучением этого трудного для ориентировки района: там придется летать.
   Усаживались перед вывешенной "немой" картой без надписей. Кто-нибудь наставлял указку на темные точки, извилистые линии, а мы на память называли странные наименования поселений, соленых озер, еле приметных речушек. Все это надо запомнить хорошенько, чтобы в полете меньше пользоваться картой.
   Пришел к летчикам заместитель начальника штаба по разведке капитан Иван Филимонович Радецкий. Развернул на столе свою карту, расправил ладонями, склонился.
   - Даю обстановку в Ногайских степях, - и сделал паузу. Кто-то из летчиков тут же спросил:
   - Начнем с линии фронта?
   - Никакой линии фронта, товарищи, нет... - ответил он и, прикрыв рот ладонью, без нужды откашлялся.
   - Какая же это война без линии фронта? - последовал вопрос Феди Артемова. Вопрос был шуточный, так как Федя прекрасно знал, что когда наши войска отходили от Дона к предгорьям Кавказа, то линии фронта на наших картах тоже не было, а война шла, да еще какая! Может быть, мой заместитель ожидал, что Иван Филимонович ответит тоже шуткой. Но Радецкий только откашлялся и продолжал информацию.
   - Противник небольшими силами занимает следующие населенные пункты...
   Летчики торопливо вынули из планшетов синие карандаши.
   - Отметьте: Абдул-Газы, Ачикулак, Махмуд-Мактеб, хутор Березкин... Там у противника отмечены кавалерийские подразделения...
   - Неужели у фрицев тоже есть кавалерия? - удивился кто-то.
   - По данным всех видов разведки, - продолжал Радецкий, - в Ачикулаке до четырехсот кавалеристов, батальон пехоты и тридцать танков. В остальных пунктах - небольшие пехотные подразделения...
   Радецкий ничего больше не сказал. Мы же не на шутку забеспокоились: как бы не спутать с кавалерией противника наших казаков. Вражеские тупорылые, с высокими бортами грузовики мы научились отличать от своих полуторок, а как отличишь лошадей? Вся надежда была на авиационного представителя, которого послали с радиостанцией в пески к казакам. Он-то может подсказать летчикам, где свои и где противник, если, конечно, будем действовать у него на виду.
   В один из дней к нам на аэродром пригнали большую машину-фургон, а рядом подняли высокую антенну на растяжках. Вместе с этой машиной прибыл штурман дивизии Василий Кривошеин. Собрал летчиков, начал объяснять:
   - Это приводная радиостанция. С ее помощью из любого района можно точно выйти на свой аэродром.
   - А на цель она тоже может вывести?
   - Нет, не может: цель нужно отыскивать самим. "И то хорошо, - подумали мы. - Ведь после штурмовки иногда так закрутишься, что сразу и не сообразишь, в какую сторону лететь".
   Кривошеин продолжал:
   - Перед вылетом вам настроят самолетный приемник на частоту приводной, при возвращении не забудьте его включить. Тогда и делать вам нечего: удерживай стрелочку посередине - вот и все. Понятно?
   - Понятно, - ответили мы, но у кого-то нашелся вопрос:
   - А у противника такие станции есть?
   - Конечно, есть...
   - А если они на ту же частоту настроят?
   - Тогда можно прилететь в гости... - улыбнулся штурман. Летчики недовольно загудели:
   - С этой приводной к черту в лапы попадешь!
   - Напрасно шумите, товарищи, - успокаивал штурман. - У нас с противником частоты не совпадают, да к тому же свою станцию вы сможете отличить еще и по музыке.
   - По какой такой музыке?
   - Поставим какую-нибудь известную вам пластинку, она будет музыкальным паролем нашей станции.
   После такого разъяснения вдруг спохватился Петро Руденко:
   - Тоди будемо ставить "Рио-Риту"! - предложил он, и все грохнули.
   ...Второго октября кавалерийский корпус генерала Кириченко из района Гудермеса двинулся на северо-запад по безводным Ногайским степям. Для скрытности он совершал переходы лишь по ночам. В десятых числах октября казаки, пройдя 150 километров, стремительным ударом разгромили вражеские гарнизоны в Абдул-Газы и в хуторе Березкин. Напоив коней, двинулись на Ачикулак.
   Противник, обнаружив передвижение, кавалерии, начал спешно перебрасывать резервы. Тогда наш полк получил задачу штурмовать немецкие войска в районе Ачикулака.
   Проложили маршрут, подсчитали расстояние - почти 200 километров получилось. Истребители полка Романцова сопровождать нас до конца не смогут. И то хорошо, если "протолкнут" через истребительные заслоны противника в районе Ищерской; этого района стороной никак не обойти.
   ...Третья эскадрилья в воздухе. Четверка штурмовиков впереди, две другие по бокам - уступом назад. Позади и выше нас повисли две пары истребителей прикрытие от "мессеров".
   Летим низко, курсом на северо-запад. Пронеслись над мутным Тереком. Под нами поплыли песчаные барханы - не за что зацепиться глазом... Снизили высоту до предела.
   - Слева "мессы", идем на сближение... - Это голос ведущего истребителей Васи Федоренко. Такой спокойный голос, будто сейчас ничего особенного не произойдет. А ведь начнется свалка.
   Взглянул налево - на фоне белого кучевого облака четыре темные точки.
   - Понял, понял, - отвечаю Федоренко, а сам прикидываю: четыре наших и четыре вражеских - выходит, один на один. Если хоть пять минут продержатся они в "карусели", то мы успеем уйти километров на тридцать, и не так-то легко нас тогда догнать и обнаружить.
   - Тр-р-ройка, пр-р-икр-рой, атакую, - снова слышен голос Федоренко, раскатисто выговаривающего букву "р". Значит, уже сцепились.
   А навстречу пески, пески...
   На двадцатой минуте полета я заметил в стороне, у пересохшей речушки Куры, до сотни спешившихся конников. Завидев нас, они начали бросать вверх кубанки. Как же далеко забрались они по этим пескам!
   А вот, судя по времени, тот самый хутор Березкин, из которого недавно казаки вышибли немцев. Только теперь я успокоился: летим правильно, через десять минут должен быть Ачикулак.
   Истекает расчетное время - перешли в набор высоты. Так издали можно увидеть цель, да и бомбы у нас снаряжены взрывателями мгновенного действия из-за ударной волны низко бросать нельзя. А может быть, авиационный представитель нас заметит и подскажет, где наша цель?
   Впереди большой населенный пункт: одноэтажные домики, сады, посередине пруд, в нем мирно плавают белые утки. Во многих дворах стоят немецкие грузовики. Около наших самолетов уже появились редкие черные хлопья. "Что же мы будем штурмовать? Эти машины? Но не бить же по домам? Надо еще посмотреть..."
   Пролетаем над Ачикулаком через редкие дымки. Как бы в этот момент хотелось услышать по радио подсказку авиационного представителя, но в наушниках только шорох. А что это там на окраине, у конюшен?.. Большой табун лошадей! Много оседланных... Стоят у длинных коновязей, и там уже забегали солдаты. Некоторые проворно вскакивают на коней и пускаются вскачь в разные стороны. Вот она и цель! Правильные разведывательные данные были у капитана Радецкого - до 400 кавалеристов.
   - Атакуем!
   Пикируем один за другим, внизу рвутся наши "сотки". Вывел самолет из пикирования, полез с креном в набор высоты и увидел, как от чьей-то бомбы рухнула крыша конюшни, повалил густой дым. Мечутся и падают кони, топчут кавалеристов. Наверное, там, внизу, сейчас дикое ржание, которого никто из нас из-за гула моторов не слышит. Бьют зенитки, но не такой уж сильный огонь, какой бывает у Моздока. А может быть, в пылу боя и не замечаем всех разрывов? Заходим для повторной атаки. Но что там теперь атаковать? У горящей конюшни лежат вперемежку лошади и солдаты. Эти уже никогда не пойдут в атаку ни в пешем, ни в конном строю. Но по полю скачут стайками уцелевшие... И штурмовики понеслись в разные стороны - догонять.
   "Как же теперь собрать группу?" - забеспокоился я. Слишком увлеклись ребята погоней, а горючего - в обрез... Набрал высоту и начал делать большие круги в стороне от Ачикулака. "Сбор, сбор!" - повторял я команды, а сам вертел головой, отыскивая ведомых. Вдалеке заметил длинную полосу дорожной пыли: с запада к Ачикулаку двигалась вражеская колонна. Хорошая цель для группы, которая должна вылететь вслед за нами.
   Ведомые, разгоряченные штурмовкой, подтянулись наконец ко мне, и я лег на обратный курс. Включил приемник - качнулась, как живая, стрелка радиополукомпаса и застыла в вертикальном положении. Я услышал бойкий фокстрот, вспомнилась наша танцевальная комната... Отличная слышимость, не верится, что мы так далеко от своего аэродрома.
   Снова показалась речушка Кура, в стороне хутор Березкин, но наших казаков там уже не видно: ускакали куда-то дальше на запад. Зато я заметил пролетевших навстречу 12 штурмовиков. Обменялись радиосигналами. Это майор Галущенко повел свою эскадрилью на Ачикулак. Передал ему о колонне, замеченной при уходе от цели. "Понял, понял", - ответил мне ведущий.
   Мои ребята летят в хорошем строю. Под нами проносятся подсвеченные солнцем песчаные барханы, на душе спокойно.
   ...Не раз пришлось нашему полку летать в Ногайские степи. Казаки Кириченко остались нами довольны. Доказательством тому - огромная бочка с кизлярским вином и такой на ней надписью: "Летчикам-гвардейцам от гвардейцев-казаков". Сам генерал Кириченко распорядился доставить ее на наш аэродром.
   Мы сидели около КП, ожидая очередной команды на вылет. Стоял солнечный октябрьский день, и воздух был необычайно прозрачен. Вдалеке синели склоны гор, а над ними вздымались снежные вершины. Федя Артемов восхищался видами:
   - Красотища какая! А я-то думал, что краше Жигулей ничего на свете нету! А воздушок как пахнет!
   И до чего же восторженная натура этот Федя! Он вроде бы и не обескуражен своей сегодняшней неудачей в полете: не смог повести группу, сплоховал.
   Вчера у нас с ним был такой разговор.
   - Тебе давно пора быть ведущим, - сказал я ему. - Летаем с тобой все время вдвоем, а без смены ведь тяжело обоим. Давай чередоваться: раз я свожу эскадрилью, раз ты. Я устал, да и у тебя глаза ввалились, только нос торчит...
   Летал Федя всегда слева от меня - это его любимое место в строю. Притрется, бывало, так близко, что приходится отгонять. А чем черт не шутит на войне: хрястнет рядом зенитный снаряд среднего калибра и завалит сразу обоих. Кто тогда будет водить? Я этого Феде, конечно, не сказал, а привел аргумент не менее убедительный:
   - Ты же видишь, что в первой эскадрилье водят по очереди Галущенко и Руденко, а во второй даже трое: там, кроме комэски, Талыков и Смирнов.
   Федя на это ответил откровенно:
   - Ой, до чего же боюсь вести...
   - Почему же?
   - Я, пожалуй, после взлета группу не соберу, а хуже всего - не уверен, что выведу на цель.
   - Так только кажется. Сделал ты полсотни вылетов, сумеешь. Давай завтра же попробуем: полетишь ведущим, а я пойду у тебя справа, буду подстраховывать. Если не выйдет, занимай свое любимое место, а я пойду впереди.
   И вот сегодня у нас из этой пробы ничего не получилось. После взлета он слишком рано сделал первый разворот, круг над аэродромом получился маленький, последним самолетам пришлось группу догонять. Федя это заметил, резко сбавил скорость, задние самолеты начали наползать, получилась "гармошка". И все произошло так быстро, что мои подсказки по радио не помогли. Пришлось-таки Феде стать на свое излюбленное место.
   - Дан мне разок слетать еще ведомым, а потом будем меняться, - сказал тогда Федя.
   И вот мы сидим рядом около КП, любуемся чудесными видами. Солнце светит над Кавказским хребтом. И там, куда мы смотрели, чистое небо вдруг покрылось множеством темных клякс, послышались частые хлопки. Федя крикнул:
   - Пикируют, пикируют!
   Девять темных точек в журавлином строю стремительно неслись к земле со стороны гор. Одна из них засветилась и продолжала отвесно падать огненной каплей, оставляя за собой дымную черту. Затрепетала и угасла, словно ракета на излете.
   - Сбит, сбит!
   А с нашего аэродрома взлетали истребители, К хлопкам зениток прибавилась трескотня пулеметов. Юркие истребители, словно осы, увивались позади немецких бомбардировщиков, пикировали вслед за ними, будто связанные огненными нитями трасс.
   Снова показался дымный след, тут же медузами повисли два белых купола.
   - Еще один!
   Совсем близко застучали зенитки, мы от неожиданности втянули головы в плечи. Через наш аэродром на бреющем неслись двухмоторные "юнкерсы", отчетливо видны кресты на фюзеляжах. Их не девять, а всего шесть. Никакого строя, удирают поодиночке в сторону Терского хребта. Заднего догоняет наш ЛАГГ, фриц отбивается, опустил нос. Очередь, еще одна - задымил левый мотор "юнкерса", бомбардировщик резко накренился, чиркнул крылом за землю, закувыркался... Конец ему!
   А над Грозным клубился черный дым... Он затянул горы и солнце, ветром его относило в долину. Черная непроницаемая завеса вскоре навалилась на наш аэродром. Стало так темно, что мы не видели своих бараков.
   Трое суток стояла эта кромешная тьма. Гигантский дымный след протянулся на 200 километров - до Махачкалы. Ни о каких полетах не могло быть и речи. Лишь автомашины осторожно двигались по дорогам с зажженными и плохо светившими фарами. На всем лежала липкая копоть, наши лица были черны. Мы сидели в бараках, где непрерывно горели коптилки.
   "Значит, фрицы отказались от мысли захватить грозненскую нефть", - думали мы.
   Решающие бои
   Двадцать пятого октября 1942 года 70 бомбардировщиков противника бомбили штаб 37-й армии в районе Нальчика. Управление войсками было потеряно. Сотни немецких танков двинулись на восток с маленького плацдарма у поселка Майского. Части 37-й армии с боями отходили к предгорьям Главного Кавказского хребта и несли большие потери.
   Теперь мы летали только в сторону Нальчика. Били танки и пехоту у Ерокко, Чиколы, Дур-Дур. Наши войска стягивались к Орджоникидзе, чтобы не допустить прорыва противника к Военно-Грузинской дороге.
   Первого ноября авиация противника совершила бомбардировку Орджоникидзе. Нашим зенитчикам и истребителям только в этот день удалось уничтожить 30 немецких самолетов.
   2 ноября фашистские войска прорвали внешний обвод Орджоникидзевского укрепленного района и передовыми частями вышли к пригороду. В этот день я водил свою эскадрилью бить танки под Алагиром. Произвели несколько атак, подожгли три танка. Возвращались на бреющем. Летели долиной, под нами мелькали лишь огромные поля неубранной кукурузы.
   И тут, бросив взгляд на землю, я случайно заметил след гусениц. "Для чего бы сюда мог забраться танк?" - кольнула мысль, и тут же увидел еще следы. А это что?.. Забросанный кукурузными будыльями танк! Еще один!.. А когда отвел взгляд в сторону - их сосчитать оказалось невозможно! Несколько минут я летел над кукурузными полями еле дыша и отчетливо распознавал замаскированные танки, танки, танки... Притаились, как тараканы в щелях, ни одного выстрела не сделали по нас. Значит, скрытно сосредоточились для решающего броска.
   После посадки первым делом доложил:
   - В этом районе, - показал на карту, - обнаружил огромное количество танков.
   - Что значит огромное? - с недоверием посмотрел на меня командир. Поточнее доложить можешь?
   - Могу! Не меньше тысячи, наверное! - совершенно не опасаясь возможных преувеличений, сказал я. Ведь сосчитать их я не смог, но то, что увидел в долине, меня ошеломило.
   - Кто еще видел эти танки? - командир спросил моих ведомых, они стояли растерянные и молчали. Я понял, что никто из них, держась в строю и не сводя глаз с соседнего самолета, этих танков не увидел. Я же ничего не передавал ведомым по радио, опасаясь, что противник подслушает разговор. Я тогда подумал: "Пусть фрицы утешают себя тем, что их не заметили".
   Командир сказал:
   - Иди ляг, поспи часок, - и хлопнул по плечу. Этот в общем-то дружеский жест я воспринял как явный намек на то, что он мне не поверил. У меня внутри закипело.
   - Товарищ командир, - обратился я официально, - прошу вас немедленно связаться со штабом воздушной армии. Я сам доложу генералу Науменко!
   Командующий 4-й воздушной армией генерал Науменко послал разведчика. Все подтвердилось.
   Три дня подряд наша воздушная армия уничтожала скрытно переброшенные с Моздокского направления 13-ю и 23-ю танковые дивизии противника, сосредоточившиеся в долине перед решительным броском на Орджоникидзе.
   ...Противник продолжал рваться к городу. Он пробил узкий коридор вдоль крутых лесистых гор, но расширить прорыв к северу ему не удавалось. Там, развернувшись фронтом на юг, стойко оборонялись войска 11-го гвардейского стрелкового корпуса. 6 ноября продвижение противника было приостановлено.
   В эти дни полк действовал с предельным напряжением: только возвратится с боевого задания одна эскадрилья, а другая уже начинает взлет.
   Моя эскадрилья сделала три вылета. Четвертого не предвиделось - время клонилось к вечеру.
   Федя Артемов повеселел. Скоро будет сытный ужин, сто граммов за вылеты положено. Сытный потому, что который день отказываемся от обеда. Привозили его на аэродром, чтобы не было задержек с вылетами. А какая еда, если только взял миску, а тут ракету на взлет дают или подбитый штурмовик на посадку идет. Аппетит пропал. Зато вечером мы съедали и обед и ужин вместе, некоторые даже добавки просили.
   После ужина будут танцы, Федя увидит там статную Машу... В общем, у него было несколько причин для того, чтобы повеселеть.
   - Завтра двадцать пятую годовщину Октября отметим! - говорит Федя.
   - Отметим...
   - Только вот с деньжатами у меня туговато, - запустил он пятерню в свои кудри и озорно чешет затылок. - Просил одного хлопца одолжить - не дал.
   - Почему?
   - А случится что, - говорит, - с кого получу?
   - Кто так сказал?!
   - Да там один... со склада... - махнул он беззлобно рукой.
   - Вот подлец!.. - Я пошарил по карманам, нашел Феде на духи. - Вечером надолго не скрывайся, генеральная репетиция будет.
   К празднику мы готовили маленькую, самими придуманную постановку, в которой было всего два действующих лица. В роли фашистского генерала, потерявшего под Орджоникидзе штаны, я уговорил выступить майора Галущенко. Но адъютантом к нему никто идти не хотел: уж очень был грозен на первой репетиции увешанный картонными крестами генерал - стучал кулаком по столу и орал на своего лакея громовым голосом. Федя согласился на эту немую роль после того, как ему сказали, что это комсомольское поручение.
   И тут хлопнула ракета: все-таки лететь нам сегодня под вечер в четвертый раз. Снова лететь на Гизель, откуда немцы все еще пытаются прорваться на более выгодные позиции.
   Летим над Сунженской долиной. Под левым крылом плывут южные лесистые склоны. Видна Столовая гора. Ее не спутаешь ни с какой другой: вершину на высоте три тысячи метров будто кто гигантским мечом наискосок снес. Надо держаться чуть правее ее. В районе Гизели много зениток, но мы приноровились заходить на цель не со стороны долины, а с гор: на их темном фоне противнику труднее вовремя обнаружить окрашенные в темно-зеленый цвет штурмовики.
   Под нами дымящийся город. Я прижимаюсь еще ближе к горам и тесню идущего слева Федю. Высота более тысячи метров. Зенитки все еще молчат, а цель уже видна. Еще немножко протянем - и вниз на скопившиеся у дороги машины... Начинаем маневр.
   Вдруг залп зениток. Мой самолет вздрогнул, слева в поле зрения что-то мелькнуло, глянул - беспорядочно кувыркается штурмовик с отбитым крылом. Рухнул в лес на склоне горы, там взвился столб огня.
   - Артем! Артем! - закричал я не своим голосом и довернул на зенитки. Ведомые ринулись следом. Сбросили бомбы, штурмуем. Один заход, второй, третий... Зенитки замолчали. Мы начали бить по машинам, но тут на нас сверху навалились "мессеры".
   Ходим в оборонительном кругу на малой тяготе, истребители пытаются зайти с хвоста то одному, то другому. Рядом со мной прошла трасса, крутнул свой штурмовик, оглянулся - "мессер" пронесся мимо. Его отогнал шедший у меня сзади Вася Шамшурин. Молодец! Не раз пришлось с ним отбиваться от истребителей. Вижу, на его самолете ленточки перкаля на руле поворота трепещут: стеганул все же Шамшурина фриц по хвосту... И тут я заметил вверху своих истребителей.
   - "Маленькие", прикройте, прикройте, нас атакуют у Гизели!
   Истребители ринулись вниз, и "мессеры" свечой ушли в сторону гор. Закончив штурмовку, мы легли на обратный курс.
   ...Вот и "точка номер три".
   Только выключил мотор - к моему самолету подкатила полуторка, из нее выскочил командир.
   - Как выполнено задание?
   Я сбросил парашют, спрыгнул с крыла, стал перед командиром, стиснув зубы.
   - Сбили... - еле выдавил слово. - Федю Артемова...
   Отвернулся, зашагал прочь, к темневшим вдали баракам.