Энок Сюзанна. Приглашение к греху

   – Прошу прощения. – Он снова изобразил улыбку. – Вы сначала сделаете набросок карандашом?
   – Я то рисую, то беру кисть. Хотя у меня только один целый набросок, я уже достаточно хорошо изучила черты вашего лица. Карандашом я намечаю некоторые линии, потому что освещение будет меняться, а вам захочется через какое-то время немного подвигаться.
   – Я останусь скалой столько, сколько потребуется.
   – Хорошо, но на это может уйти два дня, – улыбнулась она.
   Это означало, что, если бы он не был таким идиотом вчера, она смогла бы закончить эту позу уже сегодня.
   – У вас все еще достаточно времени?
   – Да.
   – Я заплачу за отправку картины.
   – В этом нет…
   – Вы теряете освещение, мисс Уитфелд. Пишите портрет.
   Она молча работала несколько минут, а он чувствовал, как его губы снова напрягаются, и попытался расслабиться. Незачем ей изображать его сумасшедшим, даже если он на самом деле на него похож.
   – Вы сказали, что видели «Мону Лизу»… и что никогда не были в Вене. – Кэролайн что-то быстро рисовала карандашом. – Расскажите мне о своих путешествиях.
   – Про еду или про искусство? По мнению моей семьи, я знаток первого и не разбираюсь во втором.
   – В это трудно поверить. Вас так поразила «Мона Лиза», что вы простояли перед ней целый час. Вы путешествовали по Греции, не так ли?
   – Да. Видел и Парфенон, и Эрехтейон. Чувство времени там просто подавляет.
   – Почему подавляет? – Она на секунду остановилась.
   – Возможно, это неправильное слово. – Он покачал головой, а потом снова замер. С ней так легко было разговаривать. – Я не могу это объяснить. Я знаю, что они символы культуры и образования, а я рядом с ними чувствовал себя таким маленьким. Незначительным.
   – Небольшая кочка на дороге человечества? Он повернул голову, чтобы посмотреть на нее.
   – Вы опять хотите меня оскорбить? Кэролайн залилась краской.
   – Нет, что вы. Я иногда чувствую себя именно так, когда читаю Аристотеля, Платона и даже Шекспира. Я высоко ценю их знания и их искусство, но это заставляет меня посмотреть в глубь себя. Иногда я думаю, есть ли во мне хотя бы малая частица, равная этому величию.
   Она попросила его принять прежнюю позу.
   – Точно. Я попытался объяснить брату, что чувствовал в Греции, а он ответил, что я, наверное, съел протухший сыр.
   – А вы пытались объяснить ему по-настоящему?
   – Не очень. Шей не понимает моего тяготения к искусству. Он ценит во мне совсем другое. Например, я знаю, где в Лондоне находится ресторан, в котором лучше всего жарят фазанов.
   – Разве нельзя хорошо знать и то и другое?
   Господи! Теперь она напоминает ему Мельбурна, который пытался его убедить, что надо наметить цель и стремиться к ней. Теперь она, верно, думает, что может и дальше его критиковать.
   – Не знаю. Никогда даже не пытался.
   – А мне кажется, что это не так. Я ведь знаю и ваше мнение о Парфеноне, и о жареных фазанах.
   – Спасибо за комплимент, но это лишнее.
   Пока они разговаривали, она положила карандаш и взяла кисть. Закери очень хотелось посмотреть, что у нее получается, но он и так оказался причиной задержки. Его нога, стоящая на колонне, начала затекать, но он не обращал на это внимания.
   – Вы можете немного пройтись по поляне, если хотите размяться, – наконец предложила она.
   Слава Богу! Он поиграл плечами и поставил ногу на землю.
   – Можно посмотреть?
   – Пока смотреть особо не на что, но если хотите… Кэролайн не смутило, что кто-то будет заглядывать ей через плечо, да он этого и не ожидал. Она была профессионалом и по праву гордилась своим умением.
   Он увидел бледные очертания своей фигуры – одна нога согнута, другая опирается на карандашную линию, правая рука на бедре, левая – в кармане. Голова слегка очерчена. Написаны лишь волосы – темные с золотистыми бликами солнца над висками. Несколькими мазками были обозначены линия плеча и прямая нога.
   Вокруг были руины, на заднем плане слева был берег пруда, а за правым плечом – нарисованное карандашом стадо.
   – Выглядит так, будто я хозяин своих владений, – заметил он. – Или, скорее, владений вашего отца.
   – Именно этого я и добивалась. Передать вашу уверенность и раскрепощенность. Ваш аристократизм.
   Настала его очередь краснеть. Кэролайн, возможно, видела его недостатки даже лучше, чем он сам, и все же не поскупилась на комплименты. Она все-таки нашла в нем что-то, чем можно было восхищаться, и не постеснялась сказать это вслух. Закери откашлялся и стал рассматривать фон. Одна корова особенно привлекла его внимание.
   – Это же новая корова вашего отца, не так ли? Та, которой вы дали кличку Димидиус.
   – Да. Я решила, что папе понравится, что она будет на картине.
   – Она и вправду дает в два раза больше молока, чем обычная корова?
   Девушка пожала плечами.
   – Вроде бы да. И хорошего качества. Из него получаются хорошие сливки и масло. У нее смирный нрав, и она любит яблоки.
   Кэролайн обернулась, положила кисть и немного потянула за галстук.
   – Я могу позвать камердинера, если вы предпочитаете другой узел.
   – Нет. Все хорошо. Просто я хочу, чтобы лучше была видна кружевная оборка.
   Она продолжала расправлять галстук на груди.
   – Кэролайн?
   – М-м?
   – Вчера было еще кое-что.
   – Что?
   – Вы привлекли мое внимание.
   Закери обнял ладонями ее лицо и поцеловал. У ее губ был вкус сладкой клубники. Служанка мирно дремала по ту сторону поляны, и Закери осмелел. Кэролайн прислонилась к нему и обняла за плечи. Желание окатило Закери горячей волной, но впервые в жизни он не поддался искушению.
   Вместо этого он неохотно прервал поцелуй и прошептал:
   – Это было восхитительно.
   – Я хотела бы, чтобы вы преподали мне еще один урок анатомии, Закери.
   Господи! Он поцеловал ее еще раз. Настойчивее.
   – С превеликим удовольствием. Но после.
   – После?
   – После того как вы закончите портрет и у вас не будет причины быть мне благодарной.
   – Очень благородно с вашей стороны, – дрожащим голосом сказала она.
   – Нет. Просто это честное предупреждение. Поймите меня правильно, Кэролайн. Если только вы не передумаете, я намерен воспользоваться вами. Но я не хочу, чтобы меня обвиняли в том, что вам приходится откладывать работу. Кроме того, разве нет поговорки насчет того, что предвкушение делает вкус чего-то там слаще?
   Кэролайн хихикнула.
   – Не знаю такой поговорки, но звучит логично. – Она встала на цыпочки и поцеловала его. – А теперь, пожалуйста, вернитесь к колонне.
   Встав в прежнюю позу, он стал думать о некрасивых девушках и гнилых овощах. Позировать будет с каждым разом все труднее – как сделать, чтобы она не заметила, что вызывает в нем вожделение.
   Это просто невероятно. Еще двадцать четыре часа назад он был готов ее задушить, а теперь ему хотелось услышать, как она стонет от наслаждения. У нее была цель, но и у него она появилась. Она притягивала его буквально и метафорически. Никто еще не разговаривал с ним, как она, и ему придется либо доказать, что она ошибалась, либо овладеть ею. А может быть, и то и другое.
   «Перестань думать об этом», – приказал он себе. Надо на что-то переключить внимание. О чем он думал перед тем, как она попросила об уроке анатомии? Что это было, черт возьми?
   – Коровы, – пробурчал он.
   – Что, простите?
   – Димидиус. Как у вашего отца организована программа улучшения породы?
   – На самом деле она весьма ограниченна. Мы смогли приобрести всего двух коров гернзейской породы и одного быка смешанных кровей саутдевонской породы. Вот почему потребовалось так много времени, чтобы получить новую породу. А потом мы смогли вывести лишь одного теленка и то с помощью быка, принадлежавшего старому армейскому товарищу папы.
   – Значит, потомство Димидиус может и не обладать той же продуктивностью, что и она?
   – Правильно. Мы узнаем это еще через год.
   – А что другие фермеры? Одна только продажа высококачественного масла и сливок могла бы привлечь внимание аристократии к разведению новой породы. Неужели никто из ваших соседей не пожелал вложить деньги в дело, которое в конце концов окажется весьма прибыльным?
   – Честно говоря, в Троубридже к папе относятся как к… чудаку. Особенно после того, как он снес верхушку ветряной мельницы.
   – Ветряной мель…
   Это было загадкой, но сейчас Закери заинтересовало другое. Он завел разговор о коровах, чтобы отвлечься от мыслей о Кэролайн, но теперь ему стало по-настоящему любопытно. Он какое-то время занимался разведением лошадей – по крайней мере давал советы, – и одна лошадка из нового потомства выиграла дерби в прошлом году. Впрочем, лошадей разводят все.
   – Можно задать вам вопрос? – Кэролайн смешала серую краску с коричневой и добавила немного желтой.
   – Конечно.
   Она бросила взгляд на спящую служанку.
   – Минуту назад вы сказали, что собираетесь воспользоваться мною, а потом стали говорить о коровах. Как прикажете это понимать? Это какой-то намек?
   Закери рассмеялся:
   – Боже упаси. Никакого намека.
   – Слава тебе, Господи! Потому что я совсем не прочь, чтобы мною воспользовались.
   Думай о дурнушках. О дурнушках!
   – Просто мне показалось, что в случае с Димидиус это упущенная возможность.
   – Знаете, сколько требуется терпения, чтобы выращивать скот, Закери? К тому же у папы помимо этого масса других интересов.
   Закери понял. Эдмунд, несомненно, сделал бы все от него зависящее, но при отсутствии финансов Димидиус оставалась лучшей, но единственной представительницей новой породы. Мельбурн ни за что не упустил бы такой возможности, особенно если бы знал, что дело выгодное. А в два раза больше высококачественного молока от каждой коровы в стаде – это может принести огромный доход.
   Его вдруг как молнией ударило. Выгода, которая придется по вкусу Мельбурну, и выведение новой породы, которое интересно ему! Если он сумеет запустить успешную программу, это потребует от него терпения и ответственности. И обеспечит дополнительный доход Уитфелдам, в котором они так нуждаются.
   Ему захотелось сразу же пойти в дом и найти Эдмунда. Ему не терпелось начать действовать. Кто бы мог подумать, что он найдет решение своих проблем в корове?
   Кэролайн сидела в двадцати футах от него, поглощенная своей работой. Благодаря этим планам он сможет проводить с Кэролайн и ее семьей еще больше времени, и это было здорово, несмотря на хаос, царивший в этом доме. В ее каштановых волосах играли блики солнца, зеленые глаза блестели, словно изумруды. Как же он ее хотел!
   – Как вы думаете, Кэролайн? Что, если я предложу вашему отцу помощь в его программе выведения новой породы коров?
   Она подняла голову.
   – Я думала, что вы собираетесь пойти в армию.
   – Планы меняются.
   Она кивнула, опустила глаза и вернулась к работе. Он понял этот взгляд. Он видел его раньше. Так смотрели на него домашние.
   – Что? – потребовал он.
   – Ничего. Я не хочу, чтобы вы опять рассердились. Закери нахмурился:
   – Я же сказал, что никуда не уеду, пока вы не закончите портрет. Так что вы думаете?
   – Я подумала, что вы очень быстро и легко меняете свои планы. Мне бы не хотелось, чтобы вы подали папе надежду, а потом отказались, если подвернется что-нибудь такое, что заинтересует вас больше.
   Как же хорошо она его знала! А ведь они знакомы совсем недавно. Вернее, она знала того человека, каким он был. Но всего один день – короткий, если считать по минутам, и длинный по времени, необходимому, чтобы подумать и понять, – совершенно изменил его. Больше он никогда не захочет быть тем Закери Говардом Гриффином, каким был.
   И также ясно, как он помнил свой вчерашний разговор с Кэролайн, он помнил, что сказал ее отец. Это беспокоило его даже больше, чем ее резкая отповедь. Отныне больше не будет никаких ошибок – от скуки ли или от нетерпения. Пришло время выбрать будущее.
   – На сей раз я не изменю своих планов, – твердо заявил он.
   – Закери, я надеюсь, что вы переменили свои планы не из-за того, что я вам наговорила.
   – Именно поэтому. – Он посмотрел ей прямо в лицо, не обращая внимания на то, что она нахмурилась, потому что он пошевелился. – Многие годы мои близкие дразнили меня за мое отвращение к ответственности. Перед тем как я сюда приехал, Мельбурн, вероятно, пытался сказать мне то, что вы сказали вчера. Но либо он был слишком великодушен, либо я не был готов его услышать. Кое-что изменилось. И я благодарю вас за то, что вы сказали о моих недостатках.
   Она бросила кисть.
   – Закери, пожалуйста, не сваливайте все это на мою голову. Ради Бога…
   Он усмехнулся. Значит, не только он беспокоится.
   – Я сваливаю все на вашу голову, моя дорогая. А теперь продолжайте работать.

Глава 14

   Когда наступило время ленча, сестры Уитфелд выпрыгнули из кустов, словно садовые феи. По их неоднозначному вниманию к Закери и энтузиазму, с которым они рассказывали ему, чем занимались все утро, Кэролайн решила, что они сдержали слово, данное отцу, и ни одна из них не шпионила за ними.
   И слава Богу. Потому что невозможно было объяснить, что именно между ними произошло. Он подошел, похвалил ее работу, а она… растаяла. Если бы она к нему не прикоснулась, то почувствовала бы физическую боль.
   К счастью, она оказалась достаточно разумной, чтобы тут же не обнажиться и не погибнуть, но сосредоточиться на работе уже не могла. И тут он вдруг заговорил о коровах.
   Наверное, так ей и надо. Она совершенно забыла о своей вчерашней решимости быть спокойной и вежливой. Но он продолжал искушать ее, так что трудно было ждать от нее чего-либо другого. Но дело было не только в этом. Даже с Энн она никогда не была так откровенна, как с ним.
   Кэролайн смотрела, как он удаляется, окруженный ее сестрами. Возможно, он подумал, что ее решение отдаться ему пришло внезапно. Но теоретически она обдумывала эту возможность с тех пор, как он снял рубашку. А с прошлого вечера эта идея и вовсе перестала казаться ей глупой.
   Поскольку в намерения Кэролайн никогда не входило замужество, а приехав в Вену, она не собиралась делать ничего такого, что могло бы погубить ее репутацию, а тем самым – и карьеру, Закери был лучшим и самым благоразумным шансом познать, что такое близость с мужчиной. А как только портрет уедет из Уилтшира, его покинет Закери, а потом – и она.
   Во всяком случае, таков был ее план, когда они целовались. Но потом началась эта дурацкая дискуссия о коровах, и она уже не была уверена в его намерениях. Впрочем, это не имело никакого значения, потому что ее цель оставалась неизменной. Так что план относительно Закери идеален. Никаких эмоций, никаких осложнений, и при этом он был порочно заманчивым.
   Одно обстоятельство все же ее беспокоило. Даже, скорее, два. Во-первых, если бы он не отошел, она бы просто набросилась на него, даже рискуя не закончить вовремя портрет. Это было бессмысленно и так на нее не похоже, что даже пугало. А во-вторых, он отложил их свидание в пользу ее работы.
   Она совершила ошибку. Глупую необъяснимую ошибку. Но с этого момента и до тех пор, пока портрет не будет закончен, больше ничто не должно ее отвлекать. Особенно лорд Закери Гриффин. Вот потом… От этой мысли у нее появилось восхитительное ощущение внизу живота.
   Кэролайн нахмурилась. Вот что происходит, если позволить себе отвлечься. Но ведь это длилось всего минуту! Неужели у нее недостаточно силы воли? Однако если это так, она не достигла бы столь многого. Надо просто помнить об этом.
   – Мама, ты же не отменишь бал из-за того, что Кэролайн забрала себе все время с лордом Закери? – спросила Грейс.
   – Конечно, нет, дорогая. И вечера лорда Закери свободны и принадлежат вам.
   Кэролайн хотела сказать, что вечера принадлежат Закери, но если ему захочется, он может провести их в обществе ее сестер, а не своей собаки, но Закери уже смеялся.
   – На самом деле я придумал одну игру, в которой все, кто хочет, могут принять участие.
   – Да, да! – хором ответили девушки.
   – А что это за игра, в которой участвуют все? – поинтересовалась Сьюзен, положив руку на руку Закери.
   – Подождите немного и все узнаете.
   – Каро, ведь тебе не очень нужен лорд Закери после ленча? – спросила Джулия, метнув злобный взгляд на Сьюзен. – Освещение уже не то.
   Если бы они могли, они бы увели его. А он был такой непредсказуемый и покладистый, что нельзя было сказать, что он сделает, если ему представится возможность.
   – Я многое сделала, но даже при этом освещении мне нужно еще часа два. – Она глянула на Закери. – Если это приемлемо.
   – Я обещал простоять хоть всю ночь, если это нужно. А как только я кончу позировать, у меня свидание с Гарольдом.
   – С вашим щенком? Закери кивнул.
   – Когда я его купил, я взял на себя ответственность сделать из него настоящего пса. Я слишком долго отлынивал от своих обязанностей. Так что прошу прощения, леди, я занят до самого вечера.
   Даже его улыбка не была такой беззаботной, как несколько дней назад. Она была более осмысленной и, как показалось Кэролайн, более… интригующей. И он не поддался уговорам. Он сдержал слово, данное ей… и Гарольду.
   – Знаете, – сказала Джоанна, разрезая ветчину на своей тарелке, – я думаю, что искусство – это замечательно. Я тоже начала писать красками.
   – Ты? – удивилась Кэролайн.
   – Да. Я пишу Аполлона и Психею. Я – Психея, и мне бы хотелось, чтобы лорд Закери позировал мне для Аполлона. – Джоанна взмахнула ресницами. – Если вы, конечно, согласитесь.
   – Я…э…
   – Я тоже рисую, – заявила Грейс.
   – И я тоже, – вставила Вайолет.
   Чудесно. Кэролайн на секунду закрыла глаза. Наверное, все это было бы очень смешно, если бы ей не было так больно. Из всех сестер даже Энн не проявляла ни малейшего интереса к искусству, кроме как к книге неприличных скульптур, которую она случайно обнаружила на полках книжного магазина миссис Уильяме. После того как Кэролайн увидела Закери в ванне, она подумала, что хорошо было бы изучить эту книгу самой.
   – Мне бы хотелось посмотреть на вашу работу, – сказал Закери, сохраняя серьезное выражение лица, хотя глаза его смеялись. – После того как помогу мисс Уитфелд и Гарольду. Может быть, вечером, после обеда?
   Слава Богу, что чувство юмора у него осталось.
   – Как долго ты еще будешь удерживать лорда Закери возле себя, Каро? – спросила Сьюзен.
   – Да, Каро, – поддержала ее миссис Уитфелд. – Я знаю, что очень важно закончить портрет, но мы должны быть справедливы к твоим сестрам.
   – Я…
   – Знаете, девочки, – вмешалась леди Глэдис, – я вот о чем подумала. Вместо того чтобы присылать всем вам подарки на Рождество, не лучше ли поехать в Троубридж, где вы сможете сами их себе выбрать? Я полагаю, в магазине миссис Уильяме есть каталоги.
   Господи, благослови леди Глэдис! Кэролайн бросила наледи Тремейн благодарный взгляд, и баронесса ей подмигнула. Кто-то по крайней мере понимает, как важно закончить портрет к сроку. То есть кто-то, кроме Закери, поскольку по этому вопросу у них уже было полное взаимопонимание.
   Когда все встали из-за стола, оказалось, однако, что ее сестры не позабыли о своей внезапно вспыхнувшей любви к искусству.
   – Каро, – прошептала Джоанна, хватая сестру за руку, – у тебя есть лишние холсты?
   – Да, в шкафу за дверью мастерской.
   – А мне нужен альбом для эскизов, – заявила Вайолет.
   – Они лежат на полке у дальней стены.
   – Спасибо, Каро! – хором сказали сестры и убежали.
   – Берите только новые, больше ничего не трогайте, – крикнула Кэролайн им вдогонку.
   – Вернемся к руинам? – пробормотал Закери, предлагая ей руку.
   Так, рука об руку, они вышли из дома.
   У нее по спине пробежал холодок. Ничто не должно ее отвлекать. Но убеждать себя в этом – одно дело, а не реагировать на его прикосновение – совершенно другое. Прожить два или даже три дня с таким напряжением, с таким ощущением его близости было еще хуже, чем ждать, какой ответ даст студия Танберга.
   – Да, я оставила там бедняжку Молли.
   – Она, наверное, все еще спит, – тихо сказал он. – Постарайтесь, чтобы она была с нами и следующие дни.
   «Как уверенно он держится, – подумала она. – Вероятно, понимает, какое действие на меня оказывает».
   – Пожалуйста, попытайтесь не отвлекать меня. Мне не хотелось бы потратить третий день на исправление ошибок.
   – Но я хочу рассказать, что произойдет в тот момент, когда вы отложите ваши кисти и палитру в последний раз. Как я сорву с вас платье, вытащу шпильки из волос и покрою ваше обнаженное тело поцелуями.
   Боже, она сейчас упадет в обморок!
   – Надеюсь, это означает также, что я увижу часть вашей анатомии, как это было, когда вы были в ванне, – все же смогла произнести она, чувствуя, как запылали щеки.
   – Разумеется. Тем более что на самом деле – это жизненно важная часть. – Они дошли до огибавшей пруд дорожки, которая вела к руинам. Когда они вошли в небольшую рощицу на берегу пруда, он остановился и привлек ее к себе.
   Он медленно накрыл ее рот своими губами. Да, их отношения определенно изменились за последние двадцать четыре часа. Однако эта мысль была настолько мимолетной, что не задержалась в голове Кэролайн. Она вообще перестала думать. Она чувствовала лишь его губы на своих, охватившее ее желание, его руки, скользнувшие по плечам вниз к бедрам и то, как крепко он прижал ее к себе.
   Кэролайн обвила руками его шею и ответила на глубокий, требовательный поцелуй. Она услышала свой собственный стон. Это была страсть. Ощущение было удивительным… близким к тому, что она чувствовала, когда какая-нибудь картина захватывала ее полностью. Ей хотелось, чтобы это ощущение длилось вечно.
   – Каро, – прошептал он.
   Она закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться. Портрет. Она должна его закончить.
   Она сама удивилась, с каким самообладанием отпустила его. Руки Закери освободили ее не сразу, губы еще слегка касались ее губ.
   – Что ж, – прохрипел он, – на этом я продержусь еще день.
   – Вы уверены? – Она пригладила немного растрепавшиеся волосы.
   – Нет, разумеется. Но вам не следует меня об этом спрашивать.
   Она запомнит совет. Потому что положение и так становилось все запутаннее, а после этих объятий и поцелуя она почувствовала опасную тенденцию отвлекаться, несмотря на данную себе клятву.
   – Не буду. Идемте. Я хочу поработать над вашим лицом, пока светит солнце.
   Когда они дошли до руин, он снял камзол и бросил его возле мольберта. Ее сестры в данный момент, вероятно, опустошали мастерскую, приводя в негодность кисти и разбрасывая альбомы для эскизов.
   Раньше сама мысль об этом привела бы ее в отчаяние. Она экономила каждое пенни, заработанное на портретах, чтобы иметь возможность покупать принадлежности для рисования и живописи. Но если они оставят ее в покое следующие два дня, необходимые для того, чтобы закончить портрет и… познать Закери Гриффина, она все им простит. В конце концов, они останутся в Уилтшире с их Мартинами Уильямсами и Питерами Редфордами, а она будет в Вене, осуществив свою мечту.
   – Вот так? – Он поставил ногу на поваленную колонну.
   Она сверилась с наброском.
   – Правую ногу отставьте назад на восемь дюймов, а левую отодвиньте примерно на четыре, – ответила она, прищурившись.
   – Так лучше?
   – Да. А теперь немного приподнимите голову и смотрите вдаль через мое плечо, чтобы я могла написать ваши глаза.
   – Горизонт за вашим плечом довольно скучный. Почему мне нельзя смотреть на художницу?
   Потому что если он уставится на нее и будет так смотреть весь день, его лицо станет похожим на миску с пудингом.
   – Потому что я не ваше владение. Смотрите туда, куда я сказала.
   – Все, что я вижу, – это какой-то пень и птицу, клюющую жучка.
   – Хорошо. Сосредоточьтесь на жучке. И расслабьте рот.
   Она взяла тонкую кисть и дотронулась ею до щеки, чтобы убедиться, что она чистая и сухая.
   – Я думал, что вы будете писать мое лицо, а не свое.
   – По-моему, вы смотрите не на жучка.
   – Жучка уже съели, а вы мне более интересны. Кэролайн наконец оторвалась от картины и увидела, что он все еще изучает ее лицо с таким вниманием, что у нее кровь прилила к щекам. Неудивительно, что в светской хронике его имя всегда было связано с какой-либо девушкой на выданье – во всяком случае, так говорила Энн.
   – Закери, пожалуйста, взгляд на пень.
   – Хорошо. На пень.
   – И не хмурьтесь.
   – Но птичка оставила подарочек.
   Губы Кэролайн помимо воли дернулись, вопреки ее решимости не думать о всякой чепухе.
   – Значит, придется сосредоточиться на подарочке.
   – Я не собираюсь целый час смотреть па птичьи подарочки.
   Она не удержалась и хихикнула.
   – А ради искусства?
   – Нет. Только ради Кэролайн Уитфелд.
   У нее вдруг задрожала рука, и ей пришлось тряхнуть кистью, чтобы унять дрожь.
   – Прекратите, или вам придется стоять всю ночь.
   – Хорошо. Только не назовите картину «Лорд Закери Гриффин рассматривает птичьи подарочки».
   – Обещаю.
   Он снова принял нужную позу, и она смогла сконцентрировать внимание на его лице. Ей нравилось выражение его лица—уверенное, немного насмешливое, немного загадочное и даже чуть порочное. А о том, что в этой порочности виновата она, никто никогда не узнает. Если ей удастся схватить это выражение, месье Танбергу ничего не останется как принять ее в ученицы. Ведь «Мона Лиза» притягивает внимание зрителя именно своей загадочной улыбкой.